В течение почти полувека мне пришлось служить, общаться и работать рядом с известными деятелями нашего послевоенного военно-морского флота. С 1950-х годов на их плечи легло руководство огромными флотами, которых в России никогда не было. В это время военно-морской флот становился носителем мощного ракетно-ядерного оружия. В 1956 году подводные лодки и корабли флота вышли в мировой океан, решая оперативно-тактические задачи на позициях холодной войны. С 1963 года флоты приступили к несению боевой службы. Главной задачей являлось предотвращение внезапного нападения агрессора с морских направлений на нашу страну. С этой целью корабли флота и подводные лодки должны были быть готовы к нанесению ударов по наземным объектам противника, к обнаружению и слежению за ракетными подводными лодками, за авианосными группировками и за противолодочными силами в готовности к их уничтожению. Были и другие немаловажные задачи, в том числе по выполнению внешнеполитических акций в интересах нашей страны. Выполнение этих задач требовало от Главнокомандующего ВМФ и Командующих флотами знания теории и практики военно-морского искусства, умения организовывать взаимодействие разнородных сил, постоянно совершенствовать управление силами. Мир во второй половине 20-го века не раз стоял на грани мировой войны. Шла холодная война, в которой было много внезапных зацепок, могущих бросить человечество во вселенский ядерный пожар. Вот поэтому управлять силами флота в этих условиях было не так просто. Поэтому вся эта деятельность командования ВМФ и флотов несомненно была деятельностью флотоводческой. В советском флоте были флотоводцы, которых я лично знал. Общение с ними оказало большое влияние на мою службу от командира подводной лодки до начальника ведущих управлений в оперативно-стратегических штабах флотов и сухопутных войск. Среди них адмирал Флота Советского Союза С.Г.Горшков, адмиралы флота Г.М.Егоров, С.М.Лобов, В.Н.Касатонов, Н.И.Смирнов, адмиралы Ю.С.Сысоев, Э.Н.Спиридонов, В.Г.Егоров. К ним несомненно относится адмирал Фокин Виталий Алексеевич.
Я познакомился с ним во Владивостоке в 1958 году. В то время в бухте Золотой Рог у причала учебной бригады подводных лодок стояли две подводные лодки "С-79" и "С-91", которых готовили к передаче ВМС Индонезии. Командиров на лодках временно не было, их замещали старшие помощники капитан-лейтенанты на "С- 79" Саша Гаврильченко и я на "С-91". В один из субботних вечеров мы решили пойти поужинать в ресторан "Арагви". По дороге мы случайно встретились с Командующим флотом адмиралом В.А.Фокиным. Он остановил нас и спросил: кто мы и куда путь держим, мы представились и сказали, что идем в кино. Командующий хитро посмотрел на нас, пожелал нам хорошего отдыха, пожал руки и мы расстались. В воскресенье утром Виталий Алексеевич вместе с сопровождавшими его лицами внезапно прибыл на наши лодки. После осмотра ПЛ "С-79" он направился ко мне и приказал "корабль к смотру". Затем через кормовой люк спустился в седьмой отсек. Отделка ПЛ к этому времени была полностью закончена, она была как игрушка. Командующий осматривал отсеки, беседовал с матросами и старшинами на боевых постах. По всему было видно, что лодка и экипаж ему понравились. Поднявшись на пирс, он спросил меня: "Так какое же кино вы вчера смотрели?" Я ответил, что мы, к сожалению, на фильм не попали и были в ресторане. — Ну что ж это чувствуется. Честность украшает офицера, а за содержание ПЛ и отличный экипаж я Вас благодарю". В то же время и я, и Гаврильченко были благодарны Командующему за то, что он не опустился до уровня ротного командира и не стал нас отчитывать за перегарный дух. В последующем Виталий Алексеевич еще неоднократно бывал на наших лодках, вникая во все мелочи в подготовке нас к плаванию в экваториальной зоне. При этом меня поражало, что он помнил имена и фамилии всех тех старшин и матросов, с кем ранее беседовал. В 1959 году буквально за два месяца до нашего отхода на юг, когда мой командир Федор Степанович Воловик сдавал экзамены в академию, произошло нечто необычное. Во Владивосток прибыла китайская военная делегация, одной из задач которой было ознакомление с подводными лодками 613 проекта. Для показа им мореходных качеств ПЛ по приказанию Командующего флотом была выделена "С-91". Командовать лодкой Фокин приказал мне. Можно представить, какая огромная ответственность ложилась на меня. В нашей бригаде можно было найти любого командира, но Комфлот возложил эту обязанность на меня. Что-то он знал обо мне. Наверное, о моих участиях в тихоокеанских плаваниях во время моей службы на Камчатке. Тем не менее старшим на борт ко мне был назначен командир дивизии крейсеров контр-адмирал Ламм Борис Николаевич. На него возлагались дипломатические функции и наблюдения за безопасностью плавания.
В полигоне боевой подготовки я продемонстрировал ряд элементов надводного и подводного плавания вплоть до покладки на грунт. В этот же день мы вернулись во Владивосток. Прощаясь со мной, Борис Николаевич поблагодарил меня и сказал, что он впервые за всю службу на флоте плавал на ПЛ. Это доверие, оказанное мне Командующим ТОФ адмиралом Фокиным, я сохранил как высокую награду на всю свою жизнь. В 1960 году я был назначен старшим помощником на ПЛ проекта 629, экипаж которой формировался на Камчатке. Однажды ночью я сидел в своей каюте, разложив перед собой чертежи, и готовился к сдаче экзамена по устройству подводной лодки. В два часа ночи на палубе послышались шаги группы людей. Они подошли к моему зашторенному иллюминатору и на некоторое время остановились, а вскоре я услышал их шаги у моей каюты. Кто-то постучал в дверь, но я не успел ответить, как она распахнулась и в каюту вошел Командующий флотом адмирал Фокин. — А старый знакомый! Здравствуй Лебедько! Это чем же Вы занимаетесь среди ночи? — Товарищ Командующий! Изучаю устройство 629 проекта — сказал я. — Это что же днем времени не хватает? — Не хватает товарищ Командующий. — Сейчас поздно, заканчивайте свои дела и ложитесь спать, Желаю Вам успеха в освоения новой техники. До свидания, - он пожал мне руку и вышел из каюты. Сопровождающие его лица двинулись за ним. — А мы думали... - сказал кто-то. — Думали, думали! Верить людям надо больше, - послышались слова уходившего адмирала. Виталий Алексеевич Фокин родился 17 марта 1906 года в деревне Высокая Костромской губернии. В ВМФ с 1922 года. В 1924 году закончил военно-морское подготовительное училище, а в 1927-м военно-морское училище имени М.В.Фрунзе. По окончанию училища служил командиром взвода 2-го флотского экипажа, а затем штурманом на крейсере "Аврора". По окончании в 1930 году штурманского класса командного состава ВМФ РККА служил помощником командира и командиром на сторожевом корабле и на эскадренном миноносце. С 1937 года командир отдельного дивизиона эскадренных миноносцев на Северном флоте. В 1938 году репрессирован за потерю "политической бдительности". В апреле 1940 года восстановлен в кадрах ВМФ. В Великую Отечественную войну вступил в должности командира 1-го отдельного дивизиона миноносцев. Участвовал в проводке северных конвоев, осуществлял артиллерийскую поддержку сухопутным войскам и обеспечивал высадку десантов. Только за четыре месяца 1942 года корабли дивизиона под командованием Фокина провели 6 минно-заградительных операций, уничтожили артиллерийским огнем 2800 солдат противника, 22 артиллерийские батареи, взорвали 6 складов боеприпасов. В этом же году Виталий Алексеевич после тяжелого ранения был переведен на Каспийское море начальником штаба флотилии. В этой должности основной заботой его являлось обеспечение противовоздушной обороны морских перевозок и прокладка подводного нефтепровода от Апшеронского полуострова до Астрахани. В октябре 1944 года Фокин вернулся на Север Командующим эскадрой флота. До конца войны он отконвоировал 143 транспорта и 16 танкеров в союзных и отечественных конвоях.
В этих боевых действиях уже тогда у Виталия Алексеевича проявился талант флотоводца. Это было отмечено флотоводческими орденами Ушакова и Нахимова. С 1947 года он был короткое время начальником штаба 4-го ВМФ, а затем четыре года возглавлял Оперативное управление Главного штаба и Морского Генерального штаба ВМС. В эти годы он приобрел большой опыт оперативного планирования и руководства силами флотов на позициях холодной войны. С 1952 года, находясь на должности начальника морского Генерального штаба, а с ликвидацией военно-морского Министерства, являясь начальником Главного штаба ВМФ, Виталий Алексеевич вложил много труда в развитие военно-морского искусства и, в частности, военно-морской стратегии. Мне удалось познакомиться с тем понятием военно-морской стратегии, которую отстаивал Фокин. В одной из своих работ Виталий Алексеевич писал, что понимание положения флота выражено Петром I в морском уставе словами:"тот потентат, который единое войско сухопутное имеет — одну руку имеет, а который и флот имеет — обе руки имеет". В этом определении нет и намека на преимущество сухопутных войск или флота, и тем более противоречия между ними. Далее Фокин писал: "Морская стратегия как важнейшая область военно-морского искусства является составной и органической частью единой военной стратегии государства в отличие от некоторых других морских стран. Определяя предмет морской стратегии, ее содержание и задачи, Виталий Алексеевич, по сути дела, все время отстаивал петровское положение. Он считал, что в строительстве и подготовке сил флот должен обладать самостоятельностью. В войне флот должен выступать как составная часть Вооруженных сил под единым командованием. Только морская стратегия может определить, какой флот нужно строить и какие организационные формы для него создавать. К сожалению, континентальное мышление руководства вооруженными силами заменило военно-морскую стратегию адмирала Фокина на стратегическое применение сил флота. Вот почему сбалансированность флота всегда желала быть лучшей. И вот через 50 лет с лишним на обломках океанского флота объявились стратеги-самоучки, которые в труде "Военно-морская стратегия", вышедшем в издательстве Эксмо в 2005 году, в предисловии умудрились написать, что "Горшков — это сегодня". А как же! Америка их компас земной. Эта глупость свидетельствует не только о незнании положений российской военно-морской стратегии, но и о непонимании мэхэновской стратегической теории. Авторы, не отдавая себе отчета, засоряли мусором русское военно-морское стратегическое мышление.
Будучи Командующим ТОФ в 1958-1962 годах, Виталий Алексеевич вложил в развитие флота свой оперативно-стратегический опыт. Вместо отдельных походов на позиции холодной войны он на учениях создавал группировки сил для решения оперативных и оперативно-стратегических задач. Он прекрасно знал весь командный состав флота. Неслучайно поэтому он нашел и выдвинул капитана 2-го ранга Л.Г.Осипенко на должность командира первой атомной подводной лодки. В 1962 году я был назначен командиром подводной лодки "К-153" 18 дивизии 12 эскадры Северного флота. Когда закончил подтверждение линейности, меня выдвинули в состав 20 эскадры ПЛ, состоящей из части 18 дивизии и 69 бригады, предназначенной для передислокации в порт Мариэлъ на Кубу. Помимо нашей эскадры, в общую группировку сил входила 25 эскадра в составе 26 надводных кораблей, в том числе крейсеров "Кутузов" и "Свердлов", а также вспомогательные суда, части авиации и береговых ракетных войск. Общей группировкой командовал вице-адмирал Г.С.Абашвили. К этому времени Виталий Алексеевич был уже первым заместителем Главнокомандующего ВМФ. На него возлагалась обязанность осуществлять контроль за готовностью сил к передислокации на Кубу. Что и говорить, верный своей привычке адмирал Фокин ознакомился со всем командным составом группировки. Был он и у меня на лодке. "Знаю, знаю, что Вы здесь," - сказал адмирал при встрече со мной. Он подробно интересовался состоянием материальной части, подготовкой личного состава, характеристикой офицеров. В конце беееды приказал подать рапорт о бытовом устройстве семей офицеров и мичманов. Нужно сказать, что он также побывал на всех кораблях, подводных лодках и частях. Между тем план перехода 20-ой эскадры на Кубу готовился в Главном штабе ВМФ. Он предполагал прорыв подводных лодок через противолодочные силы США на узком фронте без запасных районов и без учета светлого и темного времени суток. 11-го сентября флот СССР был приведен в повышенную боевую готовность. 30-го сентября 69 бригада подводных лодок начала развертывание в соответствии с планом перехода на Кубу. Я был дежурным по эскадре и поэтому встречал адмирала Фокина, прибывшего проводить уходящие подводные лодки. К сожалению, это была моя последняя встреча с Виталием Алексеевичем. Несмотря на героизм и мужество, проявленные подводниками, прорыв их на Кубу не удался и подводные лодки были возвращены в Полярный. Основной причиной невыполнения боевой задачи явился неудовлетворительно составленный план прорыва подводных лодок через блокирующие Кубу противолодочные силы США. Конечно, это была крупная неприятность для флота и, как всегда водится, начали искать виновного. И таким почему-то оказался адмирал Фокин. В руководстве ВМФ вокруг него создалась невыносимая обстановка. 23 января 1964 года адмирал Фокин скончался от обширного инфаркта. Бывая в Москве, мы с женой обязательно заезжали на Новодевичье кладбище, чтобы поклониться Виталию Алексеевичу, адмиралу и флотоводцу холодной войны.
Федор Борисович Гладков, каким его помним мы, близкие, друзья, сослуживцы. (Фото из архива однокашника Жени Бекренева)
К.Лукьяненко
Одна из первых фотографий нахимовца Гладкова. Выпускник ЛНВМУ. 1966 г.
Сначала предоставим слово однокашникам. Интересны обстоятельства и мотивы его поступления в Нахимовское училище. Дальнейшая его судьба доказала, выбор был осознанным, верным.
Вспоминает Володя Денисенко.
"Оттепель в культурной жизни заметна и запомнилась нами. Демонстрируются фильмы новой волны: "Летят журавли" (1957), "Баллада о солдате" (1959), "Судьба человека" (1956), "Все остается людям" (1963). А еще "Люди и звери" (1962) и даже "Полосатый рейс" (1961). Последний, видимо, запомнился еще и тем, что был на родственную тему. Действие происходит на корабле. Среди пассажиров - полосатые кошки, - тигры. Да и мы были в полосатых тельняшках. Еще запомнился фильм (1960) по повести Веры Пановой. И фильм замечательный, прекрасная игра замечательных актеров, в том числе и маленьких. Для нас особенно примечательно было то, что в фильме эпизодическую роль сыграл поступивший в нашу роту несколько позже Федя Гладков."
Федя сыграл эпизод в ночной сцене в сарае, попытку на "слабо" нанести татуировки мальчику Сереже. Литературной основой фильма Георгия Данелия и Игоря Таланкина послужили "Несколько историй из жизни очень маленького мальчика" . Подросток Федя и в этот раз, что ему было органично свойственно, серьезно отнесся к порученному делу, книга Веры Пановой им была прочитана внимательно. Приведем фрагмент, который, видимо, был прочитан не глазами, а сердцем. Речь идет о капитане дальнего плавания (в исполнении Василия Меркурьева), чьи татуировки поразили маленького Сережу. Выслушав сестру, он принимает командирское решение, решает судьбу племянника.
"А еще на другое утро Васькина мать, всхлипывая, опять навесила замок и в слезах пошла на работу: Васька в эту ночь уехал с дядей - насовсем; дядя забрал его с собой, чтобы перевоспитать и отдать в нахимовское училище. Вот какое счастье привалило Ваське за то, что он брал у матери деньги из сумочки и разбил витрину в кино".
Были и другие эпизодические роли у Феди в кино. Нос по этому поводу не задирал, не потому, что роль была эпизодическая. Ему вообще не было свойственно иное поведение, кроме товарищеского. Поэтому легко вошел в уже сформировавшийся к тому времени коллектив первого взвода, пятой роты. Если и гордился, то только своими личными, трудом, потом и умом завоеванными заслугами. И неизменно с должным уважением относился к чужим достижениям.
Слово о товарище. Лукьяненко Константин.
"Он появился в училище неожиданно. Мы уже пару лет отучились, а тут я иду по коридору и вижу: сидит в нашей форме незнакомый плотненький такой мальчик, рядом с ним чемоданчик и группа ребят. И он, почти невидимый из-за склонившимися над ним головами, хорошо поставленным голосом, неожиданно очень театральным и выразительным, читает что-то на память из «Приключения Кроша», фильма, на роль в котором он, как выяснилось, недавно пробовался. Чуть редковатые зубы, которые его совсем не портили, яркий во всю щеку румянец, хорошо физически развитая фигура и, конечно, улыбка – подкупающая, искрящаяся, озаренная голубым светом глаз. В наш коллектив он вошел совершенно естественно. Входить естественно – это был его главный природный талант. Так же естественно он стал вице-старшиной роты, и, нужно сказать, более подходящей кандидатуры, у нас и не было. Естественно занимался легкой атлетикой. Естественно декламировал, да так, что его тут же просили: «Расскажи еще!» - и он, когда что-нибудь новое, а когда и не раз нами слышанное произносил с особым чувством, которое так же естественно нам нравилось. Все в нем было естественным и простым. Даже когда он был не прав, его неправота не была обидной. Иногда, казалось, ничто не может остановить его: весь он как-то твердел, глаза округлялись и серели от внутреннего упрямства. За что и прижилось за ним прозвище Кабан, звучавшее чаще за глаза.
По росту он был в классе вторым, по физической силе, наверное, первым, и очень уверовавшим в свое превосходство. И превосходство его тоже было естественным и, опять же, необидным. Когда мичман Буденков, знаменитый в те годы на весь парадный расчет усами, нес флаг училища, у него не могло быть лучше ассистентов, чем Юра Козлов и он. Форму он мог бы носить и лучше, более залихватски, но это у него не получалось, наверное, из-за того, что он был весь отдан движению. Я помню, как легко он метал копье, как его слушался атлетический диск, летевший на такое расстояние, о каком я и не мечтал, и как впечатляюще в его руках взлетала штанга. Когда он говорил, -особенно когда убеждал кого-то, - его правая рука была выставлена вперед, ладонью к собеседнику. Казалось, что существовала та грань, за которую он не хотел впускать никого и, как бы, просил, чтобы никто не пересекал его заповедную черту. Но это я понял уже позднее, когда пришел жизненный опыт и когда за внешней веселостью и улыбкой ощущаешь человека ранимого, правда, о своей ранимости сам человек иногда и не подозревает. Я не помню, чтобы за пять лет нашей совместной учебы у него были с кем-нибудь серьезные конфликты. Схватки – да, были, но это все от молодости, от юношеской пылкости. Вещь всем знакомая, которая с годами редко становится чертой характера. У меня с ним однажды случился крохотный конфликт-вспышка, в котором многое открылось из его натуры. В классе были шахматы, и, чтобы поиграть в них, нужно было занимать очередь – мы все играли «навылет»: проиграл – уступи место другому. Когда, по моим соображениям, наступила моя очередь, оказалось, что и его очередь наступила тоже. Как так получилось, я не знаю. Наверное, ошибся тот, за кем мы занимали. Но получилось именно так. Близилось построение на ужин, играть уже никто не хотел, но мы стояли с ним по разные стороны от шахматной доски, готовые схватиться. - «Ну, давай! Ну, что ты мне сделаешь?» - сказал он, прочитав в моей позе вызов. Он картинно раскинул руки, давая понять, что даже сопротивляться не собирается. Наши весовые и силовые категории настолько разнились, что он был уверен, что всерьез схватиться ему со мной даже не придется. Он играл в какую-то веселую игру, в которой не было места поражениям. Он еще стоял с расставленными в обе стороны руками, когда я схватил его за ремень и ворот форменки, оторвал от земли и бросил. Раздался грохот падающих стульев, тело его было на полу. Чьи-то глаза заглянули в опустевший к тому времени класс, раздался голос: «Ребята, Рыжий Кабана завалил!». Он медленно поднялся с пола, удивленно посмотрел на меня и, молча, пошел – свободное время закончилось, нужно было становиться в строй мне, а ему командовать всеми нами. Странно, но я не чувствовал себя триумфатором. Я вообще ничего не чувствовал, кроме пронзившей мой позвоночник боли от запредельного для меня напряжения. Он не разозлился на меня, не мстил мне впоследствии, скорее, удивился, что игра обернулась для него таким образом. Конечно, в настоящем кулачном бою я не простоял бы против него и минуты.
Федор Гладков в первом ряду крайний слева среди передовиков учебы. Эту и другие фотографии нахимовского и курсантского периодов сохранил его однокашник Бекренев Евгений.
Умел Федор и в строю ходить. Заслуженно - правофланговым.
Годом позже, когда я на очередном концерте-смотре как-то очень удачно читал стихотворение, я увидел его в зале и заметил, что он не сводит с меня глаз. Почувствовав в нем понимание, дальше я читал для него. После концерта он первый подошел ко мне и поздравил с хорошим выступлением. Не скрою – мне это было приятно, особенно потому, что дружбы особой между нами не было, и этот его порыв я оценил по достоинству. Конечно, он пользовался всем, что давала ему его должность старшины роты, но, - опять же, - это было совершенно естественно и ни у кого не вызывало протеста даже тогда, когда к нему не очень придирчиво относились преподаватели. Учился он сносно, иногда зубрил, и, мне казалось, что гуманитарные науки ему давались легче, чем точные, но я могу ошибаться. На корабельной практике его, по-моему, с нами никогда не было, поскольку летом всегда проводились спортивные соревнования военных училищ, и он во всех принимал участие. Перед отъездом в отпуск мы на день-два снова собирались все вместе, и от него слышались бесконечные красочные рассказы о том, как все происходило во время очередных соревнований. Даже такое отклонение от нашего регулярного быта казалось нам благом, и мы внимали каждому его слову, непроизвольно сравнивая строгую дисциплину практики с довольно вольной жизнью спортивных команд.
Гладков крайний слева.
Компании у нас были разные, девочки разные, да и интересы, в общем, тоже были разные настолько, чтобы нечасто сталкиваться в жизни вне строя. Виделись мы последний раз 23 июля 1966 г., когда те, кто избрал для своей дальнейшей учебы ленинградские училища¸ - и среди них – он, для кого было совершенно естественным поступить в училище имени Фрунзе, - провожали нас, отъезжавших в Севастополь. В этот день наши жизненные пути разошлись. Я хотел было промолчать об одном факте, но потом передумал, поскольку, как мне кажется, он позволяет глубже понять то, что двигало им на протяжении всей его жизни, которая сегодня уже на двадцать с лишним лет короче моей. Дело в том, что в первые годы своей учебы в училище он – только для нас - присвоил себе некоторые факты биографии своего младшего брата, а именно то, что тот родился в Нью-Йорке. Я думаю, повторяя это, он, в конце концов, сам уверовал в то, что был родом из Америки. Но было ли это ложью? – Вряд ли. Я думаю, что это было продолжением сценария, странной игрой, увлекаясь которой, трудно поверить, что назад ходы не берутся. Моя работа в газете и редкие встречи с однокашниками позволяли мне быть в курсе его дел. Но его появление в Афганистане для меня и для многих было полной неожиданностью. Были циники, которые говорили, что не иначе как он отправился за внеочередным званием. Но если даже и так, то вряд ли кто-нибудь захочет получить очередную звезду ценой жизни. Я думаю, что даже тогда он оставался в плену своей игры, оставался заложником ее правил, которые выстроил себе сам. Слышал, что он отрастил себе в Афганистане бороду и получил прозвище Борода. Слышал, что он нигде не расставался с пулеметом, таская его везде как личное оружие и вызывая то добродушные усмешки, то неподдельную зависть при виде такой недюжинной силы. Слышал, что «духи» выпустили листовку, где за его голову предлагались нешуточные деньги. Но все эти вести приходили оттуда, «из-за речки», и здесь, в московской суете, теряли свою убийственную реальность. Как-то меня разыскал один журналист, только что вернувшийся из Кабула, и сказал, что там на днях погиб один из моих однокашников. - Кто? – спросил я, еще надеясь, что в эту весть закралась ошибка. - Федор Гладков… Кстати, кто он знаменитому писателю? - Внук, - ответил я. Потом мне рассказали, что вертолет, в котором он летел, был обстрелян с земли и одна из крупнокалиберных пуль вошла ему в грудь и вышла наружу. - Ребята, - попросил он, - посмотрите, что у меня со спиной, а то жжет… Я не хочу описывать то, что делает крупнокалиберная пуля, выходя из тела.
* * *
Пару лет спустя, ко мне неожиданно заявился ныне тоже покойный Асаныч (однокашники мои знают, кого я имею в виду), прилетевший в столицу из Баку улаживать свои дела. Но все у него быстро расстроилось, и, несмотря на посильную мою помощь, дела свои в Москве он поправить не смог. У него вдруг осталось много времени до отлета, и он предложил поехать на могилу Гладкова. По дороге он рассказал, что, узнав о смерти Федора, пришел в одну из Бакинских мечетей и попросил муллу совершить молебен об убиенном воине. Тот с легкостью, испугавшей Асаныча, согласился, и тогда он спросил: - А ничего, что воин православный? - Ничего, - ответил мулла. - А ничего, что он погиб в Афганистане? - продолжал Асаныч. - Ничего, - повторил мулла, и Асаныч расстался с какой-то суммой своих кровных, чтобы бакинский мулла помолился об убиенном воине Федоре Гладкове. На Донском кладбище мы быстро узнали, где находится захоронение, молча постояли перед могилой, где Федор лежит рядом со своим на пару лет пережившим его отцом, положили цветы на могильную плиту, молча выпили то, что было у нас во фляжке, и медленно пошли вдоль старых монастырских стен, которые, казалось, сдерживали шум и зной огромного города, не давая тревожить тех, кто уже обрел вечную тишину. Там оставался лежать и мой однокашник, внук русского писателя, сын моряка-дипломата, Федор Борисович Гладков, отдавший жизнь за страну, которой уже нет, но которой мы все присягали."
Фото однокашника Федора Гладкова Бориса Клионского.
Воспоминания еще одного нахимовца. Петровский Андрей Григорьевич. Выпуск 1969 года.
"... я подал, как положено, по команде рапорт с просьбой или перевести меня в ВИЯ, или отчислить на Флот. Конечно, никто меня никуда так сразу не отпустил, ко мне стали применять различные меры "воспитательного" характера. Иначе говоря, из нарядов, которых на первом курсе и так предостаточно, я буквально не вылезал. А Федя на правах старшины роты часто приходил ночью проверять, все ли в порядке в его заведовании. Он обратил внимание на мое частое дневальство, поинтересовался, в чем дело, мы разговорились, и тут-то началась наша страстная и острая дискуссия о том, правильно ли я поступаю. Он доказывал, что свои знания английского я смогу успешно применить и на флоте, смогу, в конце концов, закончить впоследствии и ВИЯ. Я с ним не соглашался. И так продолжалось, поверьте, не одну ночь. Мы, конечно, остались каждый при своем мнении. Но мне нравилось, что он видел во мне достойного оппонента, уважал мою позицию, как и я его. Не было здесь этого, знаете, высокомерного презрения. Может быть, потому что он видел во мне такого же питона, как и он сам. Вот такое своеобразное, но все же приятное впечатление сохранилось у меня от наших "встреч"..."
А теперь слово сослуживцам и близким.
"Памяти Фёдора Гладкова" приведены фотографии курсантского периода, редкие - времени службы в Афганистане, воспоминания сослуживцев, фрагменты из повести «Афганский дневник» Верстакова Виктора Глебовича, посвященные капитану 3 ранга Гладкову Ф.Б. Воспроизводим эту страницу здесь.
Памяти Фёдора Гладкова, капитана III ранга, начальника направления 797-го Кабульского разведцентра.
Материалы и фотографии представлены с согласия:
ГЛАДКОВА Екатерина, дочь Фёдора; ВЕРСТАКОВ Виктор Глебович, полковник запаса, автор пятнадцати книг стихов, прозы и публицистики, посвященных героизму и быту советских и российских воинов, друг Фёдора; ГОЛОВКО Михаил Арсеньевич, капитан первого ранга запаса, однокашник Фёдора; НИКОЛАЕВ Александр Иванович, в 1979-1981 гг. замкомандира 177мсп 108мсд, командир сводного отряда (июль - октябрь 1980) в провинции Бамиан. Ф.Гладков был придан А.Николаеву со своей группой из 3-х человек; ШУМАЙ Олег, полковник запаса, в 1980-1981 гг. главный инженер Шиндандского 1705-го ОДорСБ.
Екатерина Гладкова, дочь Федора.
Фёдор Борисович Гладков родился 03 августа 1947 года в Москве. После окончания Ленинградского Нахимовского военно-морского училища 01 августа 1966 года Фёдор зачислен курсантом первого курса Ленинградского военно-морского училища имени М.В.Фрунзе.
Осень 1966 г., построение на парадном дворе училища им. М.В. Фрунзе по случаю принятия Присяги. Нахимовцы приняли её раньше - поэтому «Питонский» взвод («Питонами» среди военнослужащих называли выпускников Ленинградского Нахимовского военно-морского училища – Прим. Д.Р.) уже с ленточками на бескозырках. В первом ряду «Питонского» взвода стоят (слева-направо от мичмана): Боря Клионский, Федя Гладков, Сережа Бабанов. Во втором ряду - за Клионским, Саша Зверев, за Бабановым - Виталий Иванов.
Курсант Гладков, старшина роты. Фото с сайта
Из воспоминаний Головко Михаила Арсеньевича:
С Федором я познакомился при поступлении в училище, в сентябре 1966 г. Он опекал меня на правах бывалого "питона" (Нахимовца). Потом мы просто подружились. Вместе ходили в увольнение. Был целый график, у кого из родни и знакомых (моих и Федора) можно поужинать, чтобы не надоедать. В отпусках бывали в гостях друг у друга. Благо идти было полчаса, квартира его родителей была в Лаврушинском переулке в знаменитом "Писательском" доме, а моих - на Серафимовича в знаменитом и мрачном "Доме на набережной". Фёдор любил пошутить. По воспоминаниям однокурсников когда его спрашивали: "Федя, какая твоя любимая команда?"- имея ввиду футбольную или хоккейную, Федор неизменно отвечал: "Смирно!"
Молодожены. курсант второго курса Гладков с супругой Еленой.
1970 г., Куба, на практике. Стоит в кубинской фуражке - Боря Цветков. Крайний справа - Виталий Иванов. Присел на одно колено - Федя Гладков.
1970 г., Куба, на практике.
1970 г., Куба. Фёдор слева от кубинской девушки.
1970 г., Куба. С мальчишками-кубинцами.
1970 г., Куба. Просто хорошее настроение.
1970 г. Уходим в поход...
Из воспоминаний Олега Шумай:
« ... Мы познакомились, когда были на излечении от гепатита в Красноводске, лежали в одной палате. Был такой эпизод. Федор притащил из библиотеки роман Ф.Гладкова "Цемент" с портретом писателя на первой странице, показывает мне и спрашивает: - Кто это? - Я: Федор Гладков. - А я кто? - и держит портрет возле своего лица!???! Так мы узнали, что в нашей палате - внук известного советского писателя».
В 1974 году Федор поступает в ВАСА ГРУ ГШ МО СССР (Военная Академия Советской Армии). В апреле 1980 года Федор направляется для дальнейшего прохождения воинской службы в Афганистан.
Джелалабад, лето 1980.
Джелалабад, лето 1980.
Бамиан
Светлой памяти капитана 3 ранга Федора Гладкова
Эту записку Фёдор передал вертолетом Александру Николаеву в Якавуланг.
Афганские будни.
Афганские будни.
Афганские будни.
10 октября 1981 года вертолёт, в котором находилась группа Гладкова был обстрелян «духами» из ДШК. Фёдор получил смертельное ранение...
23 октября похоронен в крематории№1 Донского кладбища в Москве.
За мужество и героизм награжден орденами Красной Звезды и Красного Знамени (посмертно).
Из воспоминаний Олега Шумай:
«После госпиталя мы больше не виделись. В Москве по телефону он мне радостно сообщил, что, несмотря на болезнь, ему удалось уговорить командование разрешить ему вернуться в Афган. В июне 1981 г. я заменился в Союз. А в конце октября, когда был в отпуске в Москве, позвонил ему домой, жена Елена все мне рассказала, и о подробностях гибели со слов сопровождавшего в Москву офицера-десантника. От нее узнал о месте захоронения. Надпись на надгробной плите Фёдора: «Героически погиб, защищая интересы Советской Родины. По информации, полученной в письме от Сергея Канакова, борттехника эскадрильи, потерявшей экипаж (мы лечились в одной палате в госпитале с Сергеем и Федором), вертолет был сбит в Бамианском ущелье при заходе на второй круг для рекогносцировки после проведения бомбометания по душманскому исламскому комитету. Очередью из пулемета ДШК, замаскированном на скале, сразу были убиты Федор и один из летчиков».
По материалам сайта Потери 1981 -
«10 октября 1981 г. боевая потеря вертолета Ми-8МТ 262-й Овэ (Баграм). Вертолеты В. Мокрецова и В. Степанова рано утром перелетели в лагерь десантного батальона - предстояло перебросить группу в район боевой операции. Вскоре после взлета, в узком месте высокогорной долины у н.п. Кулли-Топчи по вертолетам открыл огонь замаскированный ДШК. Борт ведущего получил попадание по двигателям и стал терять высоту. Оценив ситуацию, командир сказал "Вот здесь нам будет каюк..." В результате удара о валуны кабину экипажа практически снесло, к-н В.А.Мокрецов и летчик-штурман л-т Касым Давлеталин погибли сразу. Борттехник Петр Боровков уцелел и сумел выбраться из завалившегося на бок вертолета, а находившийся на борту нач. тэч звена ст. л-т В.Н.Ситало получил ожоги, от которых скончался на следующий день. Погиб также к-н третьего ранга Ф.Гладков. Ведомый залпом НУРСа накрыл позицию ДШК, но сесть в каменистом районе не представлялось возможным. Группа ПСС прибыла только через 4 часа по земле под прикрытием десантников».
Грамота от ПВС СССР.
От благодарного Афганского народа.
Верстаков Виктор Глебович. Из повести «Афганский дневник». М: Воениздат, 1991.
« ...Уже долгие месяцы белеют в горах и долинах Афганистана палаточные городки советских подразделений, выполняющих за Гиндукушем интернациональный долг. Люди в палатках меняются: офицеры уезжают к новым местам службы, поступают в военные академии, солдаты и сержанты, как положено, раз в полгода увольняются в запас; не со всеми старыми друзьями теперь встретишься... А лагерные палатки стоят, как стояли: разве что выгорел и еще больше побелел брезент. Впрочем, внутри палаток уже не нары, а койки, временные печки до виртуозности упростились (простота — сестра совершенства), походные неудобства сменились посильным комфортом лагерной жизни. А все же как хочется домой! Как притягивает душу Родина! И распоряжается заместитель командира одного из подразделений, уступая “просьбам трудящихся”, наречь походный магазинчик Военторга ласковым словом “Россия”; в другом гарнизоне на фанерном заднике ангара рисуется огромное панно: березы, речка, тропинка. Рассказывают, что некий ефрейтор сфотографировался под этими березами, послал карточку домой, невесте, и та в ответе удивилась тому, что Афганистан похож на их родную Орловщину. В лагерях любят петь веселые, а то и шутливые песни, но все чаще на вечерних прогулках с чувством поют и другое: Дорога ты для солдата, Родная русская земля! ... В половине шестого вечера еще заглядывало из-за отрогов в долину кроваво-красное солнце, в шесть на небе осталась только луна — огромная, яркая, словно бы отлитая из серебра. Горы, грунтовая аэродромная полоса, само небо в лунном свете стали пепельно-серыми. Подул ветер, затрепетали мелкой листвой тополя за аэродромом. Чуть раньше с кашлем заработал движок, порозовел от электрического света брезент лагерных палаток. С лунными сумерками лагерь оживился. Задребезжали на скамейках гитары, вышли на линейку патрульные, заторопились с ужином повара. В батальоне ожидалось событие: днем, на приеме у губернатора вийялата (провинции), устроенном в честь мусульманского праздника, Федор Борисович Гладков на смеси английского и пушту договорился с губернатором о взаимообмене фильмами. Афганцам дали документально-видовые о Самарканде и Бухаре, а в батальон привезли коробки с “Седьмой пулей” — советским фильмом, подаренным кинопрокату Афганистана. В лагере его до этого видели лишь дважды, так что надоесть он не успел. Зрители вынесли из палаток и расставили сколоченные из ящиков табуреты-чурбачки, сели потеснее, чтобы не продувал рвущийся из ущелья ветер, закурили. На улице было довольно светло, киномеханик без всякого фонарика вправил ленту, аппарат застрекотал, луч высветил сшитый из простыней экран, а заодно и уносимые ветром дымы сигарет. Курево кончалось, и поэтому как-то сама собой определилась норма; сделал три затяжки - передай сигарету товарищу. На экране сразу начали стрелять, без ненужной волокиты проявилась и любовная линия: восточная девушка полюбила красного командира, а не басмача. Одним словом, все увлекательно и злободневно. Исполняющий обязанности комбата капитан Николай Демидов, худощавый, немногословный, негромкий, на фильм опоздал, замполит капитан Сергей Музычин, придвинув к нему сколоченную из трех досок скамеечку, спросил буднично: - Дополнительные ставил? Последнюю неделю лагерь пытались обстреливать с гор, особенно из пещер в километре-двух левее взлетно-посадочной полосы. Вот и сходил Демидов в охранения, приказал наблюдать повнимательнее. К финальной части прибежал запыхавшийся Маджид Абдурасулов — переводчик Гладкова, весь день пропадавший в соседнем афганском батальоне. После фильма и ужина поехали с Музычиным проверять охранения. Ехать было недалеко, но долго: лагерь кинут в неглубокий котлован вокруг двух холмов. Без малого два года назад в такой же ночной час я наведывался в охранение, которым командовал замполит роты старший лейтенант Музычин. Теперь вот замполит батальона капитан Музычин сам проверяет охрану и оборону лагеря. Фары уазика не включаем: во-первых, лишний свет здесь ни к чему, во-вторых, неплохо “работает” луна, а в-третьих, водитель знает вокруг лагеря каждую ямку. Все-таки поневоле едем медленно, объезжая валуны, мелкие окопы стрельбища, горки пустых снарядных гильз. Водитель остановил машину у очередного поста. Пошли по ходу сообщения, втиснулись в блиндажик, откуда сквозь обложенную камнями амбразуру вели наблюдение двое солдат. В сон, по их же словам, не тянуло, а вот покурить бы не прочь... Что может в такой ситуации замполит? Может объяснить, что завтра прилетят с базы вертолеты, и еще, пожалуй, может отдать последние свои сигареты. Музычин так и поступил, мы выбрались из блиндажика и поехали дальше. Пепельно, безжизненно высятся горы с оспинами пещер, чернеет рощица над близким оврагом, блестят разломами камни, сложенные на обочине взлетно-посадочной полосы, приподняла спаренные стволы зенитная установка на центральной высотке лагеря... Через час возвращаемся в штабную палатку. На круглой печке рядом с торчащей трубой силится сбросить крышку кипящий чайник. В плетеном самодельном кресле сидит зубной врач Вера Ивановна — она вчера прилетела попутным вертолетом, успела осмотреть личный состав и сейчас жалуется своему “братику”, как шутливо называет еще с давних пор Сергея Музычина: - Пятерым солдатам зубы лечить надо, а они говорят: “Отсюда не полетим, здесь - пожалуйста”. Ну как я могу здесь? Ни инструмента, ни кресла... - Клещи прикажу выдать, а кресло забирай, на котором сидишь. - Братик, я серьезно. Прикажи им... Гладков - он вообще-то живет по соседству, сейчас просто зашел на огонек - безмолвно смотрит на лист фольги, по которому бегают багровые змейки - отблески огня из круглой железной печки. Это изобретение жизнелюба Музычина: повесил фольгу напротив печной дверцы, говорит, что получился камин. Никакого, конечно, камина, а все равно интересно. Демидов сидит на кровати, положил на колени фанерку, пишет письмо жене. Эпистолярное вдохновение его посещает не часто, и друзья поглядывают на Демидова с удивлением. - Да я и сам удивляюсь, никогда со мной такого не бывало: пятую страницу добиваю, - заметив особое к себе внимание, говорит Николай. - Меня супруга растрогала, послушайте, как жалуется на дочку, она в первый класс пошла: “После продленки воротничок на одной нитке болтается, куртку за рукав по земле тащит, в портфеле ни карандашей, ни ручек”. Зампотех батальона - кудрявый, с выдвинутыми вперед мощными плечами, такой же молодой, если не сказать юный, как Музычин и Демидов, - капитан Владимир Маковей читает газету. - Нет, я таких подписей под фотографиями не понимаю: “молодой механизатор”. Во-первых, он не молодой, а старый, у меня дед моложе выглядит. Во-вторых, это вообще не механизатор, а жертва озимого поля... Зря смеетесь, товарищи, я знаю, что говорю: сам на целине родился. Отец там тридцать два года отработал, вместе с дедом первый урожай убирали!.. А вот нормально: на ЧТЗ реконструкция, так держать. - Володя, может, ты и в Челябинске тоже родился? - заулыбалась Вера Ивановна. - В Челябинске я, товарищ доктор, делал первый шаг к академии: учился в политехническом институте, - А с академией у тебя, зампотех, какие дела? —позевывая, спросил Музычин. - Дела такие, что я нынче интеграл от дифференциала не отличу, но голова на плечах есть, лишь бы приказ был и на экзамены отпустили, поступлю. Вот просвистит зима— сразу в очередной отпуск. Борисычу хорошо: через пару месяцев гоголем будет по Арбату гулять. Гладков не ответил на иронию. Не простившись, ушел. Маковей удивленно пожал плечами: — Борода сегодня смурной что-то. А я только-только хотел его повеселить, рассказать, какое в прошлом отпуске со мной в Москве происшествие приключилось. Путевку мне на отпуск дали, семейную. На юг не просил — хватит с меня и здесь юга, поехали к столице поближе, в дом отдыха “Подмосковье”.А в самой Москве я ни разу по-настоящему не бывал, только проездом. Сели с женой в электричку, Красную площадь легко разыскали. Потом куда-то по центру пошли, не знаю даже, как улица называется. Идем себе, никого не трогаем, и вдруг сзади ба-бах! —выстрел. Я все по науке: сгруппировался, отпрыгнул, по стене размазался. Жена хватает за руку, тянет: “Никакой больше Москвы! Едем обратно, за грибами пойдем, в лес, тебе отдыхать надо!” Я головой киваю, но спрашиваю: “Откуда стреляли? Не видела, кто?” — “Да никто не стрелял, это дверь в телефонной будке хлопнула!” Оглядываюсь— правда, будка стоит. Отдышался, взяли такси — и к вокзалу... Федор Борисович вернулся минут через пять, принес Демидову сверток — брал накануне взаймы кроссовки, когда с афганцами в волейбол играли. — Зачем, Борисыч? Завтра бы и отдал. Нет, вижу, что надо мне утром с тобой лететь, рацию помощнее возьму — лады? — Ты за комбата— тебе и решать, — уходя, буркнул Гладков. Ушла и Вера Ивановна, взяв с “братика” и Демидова обещание отправить бойцов на лечение ровно через неделю. Легли, потушили свет. Печка в тишине загудела словно бы громче; быстрее и тревожнее заплясали красные блики по фольге. Музычин ощупью взял с кресла фонарик, осветил фотографию своего двухмесячного ребенка: — Вернусь — дите на колени, жену под плечико. Буду сидеть и ни о чем не думать, наслаждаться семейным счастьем. Видимо, это было продолжением какого-то неведомого мне неоконченного разговора, потому что Маковей неожиданно взорвался: — Нет, Сергей, нам теперь чувство справедливости жить спокойно не даст! Зачем мы здесь? Ради твоего спокойствия? Я после Афганистана за всех отвечаю. Понял? Музычин выдержал долгую паузу, ответил буднично: — А вот со мной в отпуске был случай. Иду по родному городу, совершенно, понимаешь, спокойный. А тут на автобусной остановке двое типов к девчушке пристают, руки уже выламывают. Ну, я подошел, коротко так с этими двумя побеседовал. Девочку в автобус посадил, отправил. Правильно я поступил? —Неправильно, — попытался сгладить ситуацию Демидов. — Если девушка ничего себе, надо бы познакомиться, домой проводить. — Я тоже думаю, что неправильно, — серьезно подытожил Музычин. — Кулаками серьезных проблем не решишь... — Ты все-таки хорошо с этими типами поговорил? —задумчиво спросил Маковей. — Умеренно, без больницы. — Это все потому, что ты зарядку перед отпуском не делал, я помню. Завтра в шесть утра подниму, тренировать буду. Но в шестом часу нас разбудил не Маковей, а гул вертолетных двигателей. Пока оделись, добежали до полосы, лопасти двух Ми-8 уже остановились, экипажи вышли перекурить. Мне тоже разрешили лететь, торопливо записываю в блокнот фамилии первого экипажа: командир — капитан Виктор Мокрецов, летчик-штурман — лейтенант Касым Давлеталин, борттехник— старший лейтенант Петр Боровков. Сверили по картам маршрут, поднялись по откидной лесенке в машину. Уже запустили движки, когда Гладков, спросив что-то у Демидова, прокричал в мою сторону: — Пересядь во второй, не будем скучиваться! Фамилии членов экипажа ведомого вертолета записывал уже в полете. Едва успел это сделать — километрах в пятнадцати от лагеря, над сужением долины, вертолеты круто изменили курс, пошли было вверх, но долина и без того высокогорная, движки не тянули, ведущая машина резко скользнула вниз, потерялась из виду. Через несколько секунд прервалась связь. (Командир нашего вертолета капитан Василий Степанов позже сказал, что последней фразой в захрипевшем эфире была “Пытаюсь сесть”, но ни летчик-штурман Владимир Чередник, ни борттехник Виктор Томилов ее не слышали. Пока было ясно одно: ведущего мы потеряли.) На третьем круге от увиденного внизу сжалось болью сердце: пятнисто-зеленая, краснозвездная тушка родного вертолета лежала на правом боку в глубоком, кривом и узком ущелье, сплошь усыпанном огромными валунами. Сесть рядом было невозможно... Больше часа, пока не замигала “тревожная” лампочка топлива, а главное, пока не пристроилась в хвост пара свежих, вызванных с базы вертолетов, водил над ущельем свою машину капитан Степанов, затем повернул к лагерю. Сели с трудом: повреждены лопасти и стойка правого колеса, В салон с разбегу загрузились десантники, десять человек. Старший десятки Сергей Музычин отчаянно кричит, превозмогая рев двигателей: — Они живы? Живы или нет?! Вертолет снова взлетает. Да, в ущелье сесть невозможно, а над ущельем крутые холмы, но надо выбросить группу Музычина ближе, как можно ближе к упавшему вертолету. Командир ведет машину прямо на склон ближайшего холма, резко гасит скорость. Это не посадка, это удар, падение, оправданный лишь трагизмом ситуации риск. Вертолет катится по склону вниз, все ближе к земле опускаются лопасти. Борттехник Виктор Томилов выбрасывается из двери, хватает огромный валун, успевает подсунуть его под колесо. Вертолет накреняется, разворачивается, останавливается. Лопасти вспарывают воздух в двадцати сантиметрах от грунта. Музычин выпрыгивает первым, за ним —радист, за радистом— Маджид Абдурасулов. На последних литрах топлива вертолет Степанова снова возвращается в лагерь. Здесь, на холме, у палаток уже стоит раскладной стол с картой, возле стола сгорбился радист, сидят на табуретках из ящиков офицеры, ходит, часто смотрит в небо, пытаясь сдержать душащие ее слезы, Вера Ивановна. Пока Степанов высаживал десантников, Демидов из упавшего вертолета сумел пробиться но своей рации в эфир, но почти сразу связь снова прервалась: горы, проклятые горы! Несколько секунд слышен доклад Музычина: группа продвигается к ущелью, скоро начнет спуск... Владимир Маковей мечется от рации к короткой колонне машин, выстроившихся на лагерной дороге. Нет, техника напрямик по единственной горной тропе не пройдет, вся надежда на группу Музычина. Загудел в небе еще один вертолет, вышел в эфир Демидов: группы соединились, начинают подъем из ущелья, в упавшем вертолете погиб Гладков... ... Федор Борисович, как мы мечтали с тобой, что встретимся зимой в твоем Лаврушинском переулке, поднимем стаканы за тех, кто в Афганистане. Федор Борисович, я не верю в то, что случилось, и все мы, твои друзья, не верим. Взгляни, как плачет в ночном лагере весельчак Сережка Музычин — он дважды терял сознание в нечеловеческом спуске в твое ущелье, он был впереди, вместе с Маджидом. Смотри, как шатается, не может снять с плеч рацию Коля Демидов, как ткнулся лицом в борт боевой машины Володя Маковей — он делал все, что мог, но не все пока может техника... И снова вечер, снова над лагерными палатками, над затерянной в афганских горах долиной повисла тяжелая дымчатая луна. Утром взойдет солнце, и как же хочется, чтобы оно засветило наконец над спокойной, мирной страной! Ради этого здесь служил и погиб Гладков, ради этого здесь еще остаются служить наши прекрасные ребята».
Верстаков Виктор:
«О Федоре Борисовиче Гладкове, о последних часах его героической жизни яв меру возможного рассказал в главе "Долина испытаний". Не упомянул там его родословную: внук известного советского писателя Федора Гладкова, сын фронтовика, капитана 1 ранга в отставке Бориса Федоровича Гладкова, встретившего Великую Отечественную войну командиром торпедного катера на Черном море. У отца - восемнадцать боевых наград за мужество в борьбе с фашизмом, у сына - два ордена за мужество в выполнении интернационального долга. С Борисом Федоровичем мы встретились позже, в Москве, долго и откровенно говорили о солдатских судьбах, о великой цене, которой достигается мир в этом непростом мире, о Памяти. Подарил ему и стихотворение, в котором описал ту Бамианскую долину, где погиб его сын. Вернее, стихотворение все же не о долине, не о городе Бамиане, а о самом Федоре Борисовиче: ведь он мечтал, чтобы на этой красивой земле люди жили свободно и счастливо».
Младший брат Федора Борисовича рассказывает о большой семье и приводит редкие фотографии из семейного архива. Страница на Форуме "Десантура.ру" не добавляет сведения к уже сказанному, приводим как факт, достойные помнят достойного. Статья о деде Федора Борисовича, писателе Федоре Васильевиче Гладкове - . - приведена редкая фотография, воспроизведем ее.
Гладков Федор Васильевич, знаменитый писатель, и его внуки. Федор, тезка деда, крайний справа.
Каждому в истории находится в конечном счете свое место, то, которое заслужил. 10 октября - день памяти Федора Борисовича Гладкова. Мы мечтаем о том, что его имя появится на памятной доске в Питонии, напоминание будущим питонам, командирам и преподавателям, ветеранам-нахимовцам о замечательном человеке, гражданине, воине.
Виктор Верстаков
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Практика на «Бакштаге» содержала весь «спектр» морской службы, включая работу воспитанников на камбузе.
Сохранилась редкая фотографи, на которой запечатлен воспитанник Э.Ковалев, выполняющий обязанности камбузного работника.
Учеба и практика это только одна сторона нашей жизни в училище, но была и другая - интересная. Так в 1947 году училище приняло участие в съемках фильма «Счастливого плавания» по мотивам жизни и учебы в нахимовском училище. В моем фотоархиве сохранилась очень редкая фотография, на ней воспитанники училища выступают в роли статистов. Снимаются кадры торжественного прохождения училища. Съемка проходила на пьедестале здания биржи (Военно-морского музея).
Впереди строя – знаменная группа из второй роты: А.Дворов, Э.Ковалев, А.Дорофеев. Мы в парадных мундирах, которые пошили нам к первому параду в Москве в 1946 году. Более нахимовцы этих мундиров никогда не носили. В этом фильме нахимовцы еще раз принимали участие в съемках, на этот раз в сцене во Дворце пионеров, но там я, к сожалению, не был, хотя и любил уроки танцев. Вот и выпуск из училища. Наш 21 класс перед выпуском сфотографировался с нашим офицером-воспитателем капитаном Валентином Ивановичем Рыбьяновым.
Слева направо: сидят в первом ряду – К.Молоканов, А.Лебедев, А.Смолий; второй ряд – Б.Кривцов, В.Розов, А.Дворов, Ю.Свинтусов, капитан В.И.Рыбьянов, Ю.Семенов-Голубев, М.Чернаков, В.Васильев, Л.Романовский; третий ряд – Р.Расс, А.Генкин, Ю.Белоусов, Ю.Балакин, В.Зякин, С.Белоцерковский, Ю.Зеленцов, Э.Ковалев, Е.Кудряшов; четвертый ряд – В.Солуянов, А.Купче, Н.Репников, Л.Крекшин, Н.Цветков, Ю.Закиатов.
Второй шаг - успешная учеба в Высшем Военно-Морском училище
По окончании нахимовского училища нас перевели в Высшее Военно-Морское орденов Ленина и Ушакова Краснознаменное училище им. М.В.Фрунзе (ныне - Морской корпус им. Петра Великого). Началась нелегкая курсантская жизнь. На первом курсе летняя практика курсантов включала в себя прохождение курса молодого матроса. Устаревшая система обучения в высшем училище не учитывала, что в нахимовском училище мы уже достаточно «хлебнули» такой практики. И нам была не интересна эта практика. Мы проходили практику на учебных кораблях дивизии учебных кораблей: «Комсомолец», «Урал».
Курсант 1 курса Э.Ковалев у пулемета ДШК на минном заградителе «Урал», 1950 год. Зверское выражение на моем лице обозначает ненависть к врагу (из архива Ковалева Э.).
В летний курсантский отпуск 1950 года мы поехали с моим другом Леней Масловым как тогда называлось «на юга», где и сфотографировались два курсача, бывшие воспитанники ЛНВМУ. Слева направо: Л.Маслов, Э.Ковалев, 1951 год (архив Ковалева Э.).
Кто увидел дым голубоватый, Поднимающийся над водой, Тот пойдет дорогою проклятой, Славною дорогою морской!
Э.Багрицкий
На втором курсе я уже выглядел настоящим «Фрунзаком». «Парадное» фото курсанта 2 курса Э.Ковалева, 1952 год (архив Ковалева Э.).
Ко времени окончания нами второго курса в Военно-Морских училищах была введено специализация обучения. Курсантов стали готовить по специальностям: штурман, артиллерист, минер. Соответственно были организованы в училище факультеты. Нам был предложен выбор. Я выбрал минно-торпедный, в то время как основная часть нашей нахимовской роты – артиллерийский. С точки зрения обучению судовождению, теперь на летней практике после 2-го курса мы перешли к обучению управлением более крупными боевыми судами – катерами МО (морской охотник) и более тяжелыми и неповоротливыми малыми канонерскими лодками (МКЛ) из состава дивизиона учебных катеров Кронштадтской дивизии учебных кораблей. Днями, выполняя обязанности вахтенного офицера, мы выполняли различные маневры и швартовались к старому пирсу у Ораниенбаума, который в конце концов, разбили вдребезги.
МКЛ-61 (Архив А.П.Наумова, ЛНУ, выпуск 1949 года).
На третьем курсе у нас в классе появились курсанты, увлекшихся подводными лодками, это был прежде всего Слава Расс, его со временем поддержали Ю.Зеленцов, Л.Крекшин, Э.Ковалев. В то время на лекциях по военно-морской тактике преподаватели увлеченно рассказывали об удивительных победах немецких подводников в самый разгар второй мировой войны. Тактика «волчих стай» давала ошеломительные результаты пока германские лодки умели противостоять новым техническим средствам их обнаружения. Разгрому подвергались целые конвои судов с охранением. Это было просто поразительно! Мы поняли, что будущее флота за подводными лодками, и решили действовать – стали подавать по команде рапорты о переводе нас в Первое Балтийское высшее военно-морское училище, перепрофилированное для подготовки офицеров подводников. На третьем курсе с учетом нахимовской выправки нас снова определили в знаменную группу. Я гордо вышагивал с Военно-морским флагом.
Училище Фрунзе на параде, 1952 год. Знаменная группа: слева направо – Ю.Зеленцов, Э.Ковалев, Соколов (курсант 3 факультета).
После сдачи экзаменов за 3 курс в училище Фрунзе, наша просьба была удовлетворена и приказом Начальника Высших военно-морских учебных заведений мы были переведены на 4 курс училища. Однако летнюю практику после 3 курса мы проходили будучи курсантами училища им. М.В.Фрунзе на подлодках Кронштадтской Бпл. Сначала мне и Юре Зеленцову удалось выйти на ночную торпедную стрельбу на подводной лодке М-285 (XV серии) под командованием А.И.Сорокина. Стрельба проводилась из позиционного положения в районе Красногорского рейда по эсминцу шедшему с Запада. Стреляли двумя электрическими торпедами с использованием ночного прицела (КЛН-1). Мы без труда объяснили командиру, как пользоваться прицелом т. к. еще не забыли того, чему нас учили, а командир увидел прицел впервые. За это Анатолий Иванович позволил нам оставаться на мостике во время атаки, видеть всю эту ночную прелесть и даже держать в руках таблицы стрельбы.
Будущий командир отряда атомных подводных лодок, вице-адмирал Анатолий Иванович Сорокин. -
Трудность атаки заключалась в том, что силуэт эсминца просматривался еле-еле. А «прелесть» состояла в том, что в тиши романтической звёздной ночи после команды «Пли!» от носа лодки под водой отделилось светящееся пятно и сразу, вслед за ним такое же второе. Оба пятна устремились к цели, пока почти невидимой. Вскоре мы все увидели, как прямо по носу в тёмном море вспыхнули и погасли два световых пятна. Это были отсветы мощных фар, установленных на торпедах, «полоснувших» по борту эсминца, когда они проходили под его килём. Руководитель стрельбы адмирал Л.А.Владимирский тут же поздравил командира и экипаж с отличной стрельбой. В этот раз лодка не погружалась и поэтому мы не могли считать себя состоявшимися молодыми подводниками.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Когда это произошло? Открытая печать предлагает несколько дат: 1931, 1932, 1933, 1937 годы. О последней дате можно было бы говорить, если увязать ее с годом закрытия церкви: в 1932 году церковь закрыли, за пять лет смонтировали тренажеры, и в 1937 году она вступила в строй. Однако, например, Л.Н.Власов в своих мемуарах упоминает 1935 год и утверждает, что станция уже действовала, включая и основной тренажер - Водолазную башню. 1931 год - появился случайно раз, дата вдруг стала фигурировать чаще… Создание группы академика Орбели Л.А. относится к началу 1931 года. Примечательно, что должность начальника УТС трактуется по другому и совершенно конкретно. То есть штат сотрудников Станции уже существовал… Монтажу Водолазной башни и других тренажеров предшествует их изготовление, а еще ранее – проектно-техническое задание, предполагающее изучение всего потенциала здания, как технического сооружения. Следовательно, к церкви, в интересах флота, внимание проявили еще раньше. Любопытное свидетельство: «… только за 14 месяцев (с 24 мая 1926 г. по 24 июля 1927 г.) на 42 заседаниях Ленинградского губкома партии с участием С.М.Кирова было рассмотрено более 60 вопросов, связанных с повышением боеготовности флота, укреплением обороноспособности страны…». Такого рода заседанием и была решена участь церкви. А дата закрытия церкви (2 июня 1932 г.), судя по ее точности, является датой подписания распорядительного документа исполнительного органа власти, юридически завершившего дело. И по всей видимости период оборудования Станции во внутренних объемах церкви пришелся на 1929-1932 годы.
Какими тренажерами оснащена УТС? Прежде необходимо сделать оговорку: Отряд подводного плавания традиционно консервативен в части своей открытости и об учебной деятельности, как правило, рассказывает мало. В связи с этим, все нижеследующее излагается по памяти и относится к 1974-1976 гг.
Для начала – образец того, что пишут сейчас о Станции на страницах Интернета: «…высота под куполом приспособлена для установки 13-ти метровой барокамеры, имитирующей 80-ти метровую глубину, в которой подводники в свинцовых сапогах репетировали эвакуацию с подлодки. Там же был сооружен бассейн, разложены торпеды и другое оборудование для тренировки подводников…». Примерно так, в разных вариациях…
На самом деле несколько иначе. Действительно, «под главным куполом на специальном фундаменте сооружена металлическая башенная конструкция круглого сечения». Именуется она не барокамерой. Это ВОДОЛАЗНАЯ БАШНЯ. Высота башни: от 20 до 28 м (нам говорили – 25 метров). Диаметр: 4-5 метров. Емкость заполнена водой. Имитировать давление (тем более глубины 80 м) Башне ни к чему; в ней уже есть давление, равное давлению высоты водяного столба в 25 м, т.е. в нижней части Башни давление составляет 2,5 кг на квадратный сантиметр поверхности. К основанию Башни, с левой стороны, примыкает тамбур-шлюз – небольшое переходное помещение – из которого курсанты (группа в 7-10 человек) входили под нижнюю часть башни – отсек в основании Башни высотой в человеческий рост. Отсек отделяется от самой башни люком, с шахты которого опущен тубус – труба из прорезиненной ткани, диаметр тубуса равен диаметру шахты люка ~ 650 мм. Назначение Башни: отработка курсантами практических навыков по выходу из затонувшей подводной лодки методом свободного всплытия и методом декомпрессии через боевую рубку. В отсек группа входит снаряженной в спасательные гидрокомбинезоны подводника (СГП) и индивидуальные дыхательные аппараты (ИДА-59). Отсек герметизируется и заполняется водой на 20-30 см выше нижней кромки тубуса (примерно по грудь человека). После чего группа включается на дыхание средств индивидуального спасения. В отсек подается воздух среднего давления, чем выравнивается давление отсека и башни. Поочередно курсанты подныривают под тубус и всплывают методом свободного всплытия. Подъем происходит достаточно быстро, меньше одной минуты. Метод декомпрессии предполагает выход по буйрепу (веревке) с задержкой на определенное время на определенных глубинах. Связано это с тем, что при длительном нахождении человека под давлением азот из вдыхаемой смеси аппарата растворяется в крови. Но при быстром всплытии выделяется из состава крови в виде пузырьков и приводит к закупорке кровеносных сосудов. Временная задержка на разных глубинах предотвращает это явление; азот постепенно удаляется из крови через выдох.
Торпед на УТС нет. В южном приделе смонтирован ТОРПЕДНЫЙ АППАРАТ. Часть аппарата с передней крышкой через переборку выведена в небольшой бассейн. Назначение: отработка курсантами практических навыков по выходу из затонувшей подводной лодки через торпедный аппарат. Предварительно происходят тренировки без воды. Три-четыре человека через заднюю крышку проникают в трубу аппарата и располагаются вслед друг другу на расстоянии вытянутой руки. Тренируется: подготовка аппарата к выходу, правила и порядок включения в средства дыхания, система сигналов, передвижение в снаряженном состоянии в узком пространстве, самоощущения (адаптация) в замкнутом пространстве. Выход осуществляется в сухой бассейн. «Мокрый», т.е. с заполнением трубы водой, способ выхода в бассейн с водой примерно аналогичен выходу из башни; с той разницей, что подводник из вертикального принимает горизонтальное положение. Организация всего процесса выхода групп осуществляется из отсека (церкви), строго регламентируется по времени и точности действий. Особенность для последнего члена экипажа, выходящего из затонувшей подводной лодки: он выходит методом затопления отсека, предварительно выполнив ряд необходимых манипуляций с приборами торпедного аппарата и механизмами покидаемого отсека.
Церковь по высоте разделена на 2-3 яруса (этажа). Ярусы в виде настилов с ограждениями расположены по периметру здания. В углублениях хоров оборудованы: небольшой класс, места для хранения водолазного снаряжения. В колокольне располагалась медицинская лаборатория. Башня имеет свои уровневые площадки. Доступ к ним, а также спуск водолазов, завершивших всплытие, осуществляется по винтовой металлической лестнице. О музейной экспозиции водолазного снаряжения в северном приделе: да, что-то такое припоминается. Вряд ли, что музейная. Скорее, это стенд с образцами индивидуальных средств спасения, начиная с 1930-х годов.
Слева от входа, в северном приделе, примерно на уровне 2-го яруса смонтирован еще один тренажер: ОТСЕК БОРЬБЫ ЗА ЖИВУЧЕСТЬ. В отсеке имитируются: поступления забортной воды и пожары-возгорания. Соответственно, назначение отсека: отработка курсантами практических навыков по заделке пробоин и тушению пожаров.
Отсек борьбы за живучесть соединен со следующим тренажером: ОТСЕК ЖИВУЧЕСТИ (ОТСЕК-УБЕЖИЩЕ). На уровне 2-3-го яруса отсек примыкает к водолазной башне. Отсек живучести имитирует отсек подводной лодки и предназначен для отработки навыков по выходу из затонувшей подводной лодки методом затопления отсека.
За водолазной башней, в глубине восточного придела обустроен прямоугольный БАССЕЙН со сторонами в 3-5 метров и глубиной от 2 до 5 метров. Как правило, практические занятия на УТС начинаются с этого тренажера, где происходит освоение индивидуального дыхательного аппарата, спасательного гидрокомбинезона подводника, хождение по грунту, усвоение свода сигналов, простейшие работы под водой: перемещение грузов, удержание и применение инструмента, захват и подъем предметов наверх. В одну из стенок на глубине вмонтирован уменьшенный макет кормы ПЛ с винтами. На винт намотан трос или канат. Задача: трос распилить ножовкой, а канат разрезать, либо, распутав, снять с винта. На первый взгляд, просто. Тем не менее, потеть внутри гидрокостюма приходилось. В отношении «свинцовых сапог, в которых подводники репетируют эвакуацию с подлодки». Это, конечно, не так; такой обуви не существует. Имеются ввиду металлические стельки, входящие в состав СГП. Отсутствие стелек непременно перевернет человека в воде ногами вверх. Положительная плавучесть гасится дополнительным грузом (свинцовые полукруглые сегменты-болванки), навешиваемым наплечными ремнями. Инструктируют, талию перехватывают страховочным концом, объясняют: «Один раз дернем — это вопрос тебе: как себя чувствуешь? Так же и отвечай страховкой: чувствую себя хорошо. Позовем наверх — дернем три раза: выходи наверх. Дублируй тем же трехкратным рывком: выхожу наверх. Понятно?». «Так точно!» - отвечаю и проваливаюсь в глубину. Ходить по дну без цели малоинтересно, но любопытно: что-то булькает, шип дыхания, сопротивление воды заставляет передвигаться, наклоняясь, в смотровом иллюминаторе однокашник (уже прошедший испытание) показывает язык, во взвеси — муть и ржавчина, туманом мерцают фонари освещения. Дергаю три раза — выхожу, мол, наверх. Степенно подняться не успеваю, выдергивают стремительной пробкой. Инструктор кричит: «Что?! Где?! Почему?!». Наивно похлопав влажными ресницами, отвечаю: «Сами же учили — если выхожу из воды — дернуть три раза...». Глаза изумленного наставника пошли из орбит... Далее следовала непереводимая игра слов с использованием местных идиоматических выражений... К профессиональным тонкостям еще только подступали: для страхующего наверху сигнал — три раза дернуть — означает не только подъем, но и тревогу...
БАРОКАМЕРА. Располагается в церкви сразу за входом, слева. Образно выражаясь, барокамера – это емкость-помещение, напоминающее по внешнему виду железнодорожную нефтяную цистерну, во много раз уменьшенную. Внутри барокамеры по бортам находятся откидные сиденья (обычно на 5-6 человек), либо кровать. Назначение барокамеры: обеспечение водолазных спусков, тренировки курсантов адаптацией их к повышенному давлению. Также используется для лечения профессиональных заболеваний водолазов. Именно в ней имитируется «забортное» давление. Нас испытывали на глубину 50 метров, создавая в камере давление в 5 атмосфер.
ТЕХНИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА ОБЕСПЕЧЕНИЯ: пульт управления и контроля, воздушные и кислородные компрессоры, баллоны воздуха высокого давления, водяные напорные и отливные насосы, системы парораспределения, фильтрации воды и вентиляции воздуха.
Примечание: рефрен практически всех публикаций: тезис об отношении к церкви в части «варварского удаления убранства и интерьеров». Преподносится легкомысленно мимоходом, однако тяжеловесно акцентирует справедливую ее часть – констатацию факта. Вместе с тем, тезис, лукавя, ничего не объясняет, тем самым цинично присваивает себе право судить с позиций сегодняшнего дня. Что несправедливо, ибо бросает тень на Отряд и все поколения воспитанников, служивших здесь. Да, город имеет опыт бережного отношения военных к дореволюционным зданиям, усадьбам, дворцам. Однако в данном конкретном случае с церковью умалчивается (или не желает рассматриваться) факт «оборотной стороны медали»: здание для нас было «церковью-работягой» (если возможно употребление такого термина к храму). Здесь – в конвейере воды, огня, людей – прошли тысячи новобранцев, вставшие затем на стражу морских рубежей. Безусловно, это не умаляет ответственности за элементарно приличное содержание здания. Но сам характер и специфика эксплуатации здания не оставляли ему шансов на наши «поклоны» перед ним. Что мы чувствовали? Вряд ли ошибусь: каждый раз, открывая входную дверь, каждый из нас мгновенно испытывал непонятные, тревожные, вневременные эмоциональные чувства, а в следующий миг мы уже входили и делали дело, забывая о том, что находимся в церкви. Так было.
Столь непростой вопрос желательно рассматривать сквозь призму психологии общества и времени. Сброс крестов наземь в 1920-х, постыдно ржавые, поросшие растительностью, купола в наши дни, за стенами Отряда - общество, индифферентное всегда – звенья одной цепи: все это было и есть с нами. Со всеми нами. Через кровь и узы поколений. Краткими слово-фразами прошлое ни к чему не приговоришь и проблем его не решишь. Они в принципе не решаемы. Потому что прошлое необратимо. Так же как и нельзя от прошлого отрешиться. В прошлом незыблемы только вопросы и ответы. Если, конечно, мы их хотим. А, памятуя о способности прошлого материализоваться, обнаруживая удивительную свою близость к нынешней реальности, и способность воспроизвестись, хотеть мы обязаны…
ЗАНЯТИЯ В УТС. Водолазную подготовку преподавали инструкторы-водолазы. До практики в течение 1-1,5 месяца нас учили теории. Основы легководолазной подготовки; состав, назначение и устройство индивидуальных средств спасения; медицинская подготовка; водолазные болезни и первая помощь; виды средств борьбы за живучесть; знакомство с тренажерами Станции и проч. За освоением теоретической части следовали практические занятия. По два часа два-три дня в неделю. Занятия шли плотным графиком: четыре роты Школы техников, пять рот Объединенной школы. В каждой роте было по 7-8 групп составом в 25-35 человек. Прибывали для занятий и курсанты других училищ, даже морских гражданских. Еще был офицерский класс. Вероятно, тренировались и водолазы из специализированных подразделений и школ. Ежегодный выпуск курса легководолазной подготовки составлял до 800 человек. Станция дышала жизнью. Гул голосов под сводами, шипение воздуха, капли и брызги воды с площадок и трапов, где-то – смех, языки пламени за стеклами иллюминаторов, много солнца из окон, влажный пол, взъерошенные и румяные лица, отрывистые команды, специфический, лязгающий резиной, звук гидрокомбинезонов, рев воды в отсеках... На упражнения в тренажеры мы шли охотно. Умопомрачительно страшно было, пока не обвыклись, но безумно интересно. Вероятно, нас, еще совсем молодых и моря не знавших, привлекала нескончаемая череда новых впечатлений. И дел – незнакомых, опасных, серьезных, живых и конкретных – вменяемых в обязательность добротного исполнения. Коллектив инструкторов был большим: до 30 человек, возможно, больше. Значительный их состав диктовался интенсивностью занятий. Учебная группа обычно разбивалась на 4-5 партий, каждую партию вели 3-4 инструктора. Все упражнения обеспечивались постоянным присутствием врача. Опека была плотной, без внимания не оставался никто. Наставники наши – офицеры и мичманы, в прошлом служили на подводных лодках и в аварийно-спасательных службах. Дело свое знали. Их стремление отдать нам свой опыт и знания было искренним, все мы это чувствовали. Не сложно изучить-вызубрить десятки инструкций, но нюансами ведал только он – Профессионал: «Морячок, сейчас пойдешь под воду. Вокруг тебя забулькает, уши твои придавит, наступит темень и станет страшно. Но ты не дрейфь, все образуется. Жить будешь»…
Я все еще помню: лица, голоса, даже интонации. А имен, фамилий инструкторов - нет. К сожалению. Безусловно, имена будут восстановлены. В теме другого исследования: история Отряда. Сейчас же в благодарность всем, кто учил нас мужеству и профессионализму, в память тех, кого уже нет, приведу биографию замечательного человека, несправедливо забытого. С него начиналась Учебно-тренировочная станция.
ШАБЕЛЬСКИЙ Иван Петрович
Родился 20 августа 1884 года. Дворянин. Службу начал в 1907 году гардемарином Морского корпуса. В 1910 году Морской корпус окончил с производством 6 декабря в мичманы. В 1911-1912 годах прошел курс обучения в Кронштадтской водолазной школе. 1914-1915 годы – место службы Севастополь, водолазный офицер Бригады подводных лодок Черноморского флота. 6 декабря 1914 года произведен в лейтенанты. В 1917 году произведен в старшие лейтенанты. В лагере Белого движения. Остался в Советской России. Август 1921 - апрель 1924 гг. – командир учебного крейсера «Память Меркурия» («Коминтерн»). В сентябре 1924 года назначен командиром дивизиона тральщиков Черноморского флота. В 1925 году переведен в Минную бригаду Балтийского флота. Командир эсминца «Яков Свердлов» - 1926-1930 (?) годы. Дважды был арестован. Предположительно по делу Промпартии. Начало 1931 года - начальник учебно-тренировочной башни Учебного отряда подводного плавания, входил в состав группы врачей и водолазных специалистов для решения проблем безопасного выхода из подводной лодки. По результатам работы этой группы в 1932 году был разработан первый отечественный индивидуальный спасательный аппарат "Э-1" ("ЭПРОН-1";). Очень остроумный, веселый и талантливый человек. Кроме того, он был талантливым художником-маринистом. Искусный рассказчик. А рассказать было о чем. Он много плавал на боевых кораблях, неоднократно бывал в дальних заграничных походах. Обладая отменной физической подготовкой и богатырским здоровьем (в 1914 г. создал школу атлетики для водолазов и матросов, организовал турнир Черноморского флота по борьбе), он одним из первых русских офицеров окончил водолазную школу и классы подводников (?), принимал участие в работах на глубине, служил на первых подводных лодках. Иван Петрович был не только хорошим моряком, но и высокообразованным человеком. Он прекрасно знал литературу, разбирался в музыке, играл на гитаре, неплохо рисовал. 25 января 1931 года репрессирован.
Шефы Севастопольского Морского завода им. Серго Орджоникидзе на крейсере «Коминтерн». 1924 г. -
В военное время УКОПП был перебазирован в Махачкалу. Станция до 1944 года временно не задействована. В 1944-1945 гг. вошла в обычный режим водолазной подготовки. Действует (?) по настоящее время.
Современное состояние. Оценивать сложно ввиду отсутствия информационных данных. Вместе с тем, очевидны и высказаны вслух позиции: - в будущем году Станции исполнится 80 лет; - на протяжении всего периода комплекс не подвергался капитальной модернизации; - все тренажеры Станции — довоенной постройки. Из основной схемы обучения: человек — вода — огонь, - выпадает существенное звено: — техника; тренажеры УТС не адекватны устройству современных кораблей; - технические средства обеспечения ремонтопригодны на пределе. Ресурс выработан; - строительно-техническая норма состояния конструкций церкви сомнительна; - Отряд с начала 1990-х сотрясают реорганизации (вплоть до попыток выселения в 2008 году); - передача церкви Епархии озвучивается решенным соглашением, дело за передислокацией Станции. Возможно, позиции требуют уточнения. Но существа дела не изменят. В начале сентября наблюдал ремонт хора, примыкающего к колокольне. 5-7 минут, пока поднимался, окинул взором Башню, своды, стены… Всматривался. Общее впечатление: стылость. Не покой выходного дня. Станция умирает Жаль. Не самого факта. А того, что и как последует: финансирование проекта не обеспечат — новое место не подготовят — демонтаж начнется (так или иначе) — оборудование свезут (в лучшем случае в закрытое помещение), скорее, под дождь и снег — все превратится в хлам. Как и многое из того, что наблюдаем в окружающей действительности в течение уже четверти века.
IV. Послесловие
Настроения взаимоисключающих выводов II и III частей не должны вводить в заблуждение. Церковь возрождается? Замечательно! Еще раз обратим внимание, как красиво ее имя: Божией Матери «Милующая» (Достойно есть). Станция завершает свое существование? По отношению к себе, Флот всегда в такой судьбе: взлеты и падения, падения и взлеты. До риторической ли печали… Придут времена правителей - мужей государевых, наконец; «все удачно разложится» и возродится, иным качеством. На верно: без нас. Такова история сооружения, служившего Морскому ведомству Страны. И Церковью. И Станцией.
* * *
07.10.2011. Галеев Мавлюд Хамитович. Тел.: 8-921-639-77-45. E-mail: mavlud_fiesta@mail.ru Привожу свои координаты для связи с авторами публикаций, материалы которых использовал в предложенной справке ознакомительного характера. Не будучи профессиональным историком, обратился к данной теме, поскольку она мне небезразлична. Меня удручают выводы о гибели учебно-тренировочной станции. Вероятно, должен за то получить «нагоняй», прежде всего, от УКОППа. Я согласен, пусть будет так. Все точки можно расставить только через обмен мнениями. И все же, судя по этому: , - Минобороны сорвало разработку системы спасения подводников, мои выводы, к сожалению, не лишены оснований.
Использованная литература:
.
Антонов В.В., Кобак А.В. Святыни Санкт-Петербурга. Энциклопедия христианских храмов. СПб., Лики России, Спас, 2010. С. 127 – 129, 247, 386, 489 – 490, 492 – 493, 495, 498, 503. Вангородский В.И. Подплав России в датах. Часть 2. 1918-1940. СПб.: Петербургский салон, 2008. С. 22. . . . . . . Гинзбург А.М., Кириков Б.М. Архитекторы - строители Санкт-Петербурга середины XIX - начала XX века. СПб., «Пилигрим», 1996. С. 171, 256, 314 – 315. Глезеров С.Е. Исторические районы Петербурга от А до Я. М.: Центрполиграф, 2010. С. 67, 68, 350, 456. . Дмитриев В.И. Советское подводное кораблестроение. М.: Воениздат, 1990. С. 49, 53. Здесь начинается путь в подплав. //Морская газета. 2006, №15-16. Автор не указан. Идущие впереди. //Морской сборник. 1979, №6. Автор не указан. Изачик Н.Г. Военморы от комсомола. //На страже Заполярья. 1987, №236. . . Кабаков М. Путь на моря. //Морской сборник. 1984, №11. . Ковалев Э.А. Рыцари глубин. Хроника зари российского подплава. М.: ЗАО Центрполиграф, 2005. С. 12, 100, 137, 138, 209. Крюковских А.П. Петербургские храмы. СПб.: Паритет, 2009. С. 350.
Митрохин Л.Н. (общ. ред.) Христианство. Словарь. М.: Республика, 1994. Никитенко Г.Ю., Соболь В.Д. Дома и люди Васильевского острова. М.: ЗАО Центрполиграф, 2008. С. 102. . (см. фрагмент Башни).
Пылаев А. Служба: день за днем. Под давлением воды, воздуха и смутного времени… //Морская газета. 2000, №114-115. . . . . . . Семенов М.Б. Святой Петербург. М.: ЦЕНТР, 1996. С. 35-36. Семенова Г.В. Церковь Милующей Божией Матери. //Памятники архитектуры и истории Санкт-Петербурга. Василеостровский район. Под редакцией Б.М. Кирикова. СПб.: КОЛО, 2008. С. 361 – 365. . Синдаловский Н.А. Марсово поле (военная столица в фольклоре). Часть 1. СПб.: ОСТРОВ, 2006. С. 153, 172, 180. Старейшая кузница кадров подплава. //Боевой курс. 1976, № 93-94. Автор не указан. Старостин И. Фарватером доблести. //Знаменосец. 1987, №7. Стволинский Ю. Их ждут океаны. //Морской сборник. 1986, №3. Уроки истории. Состав преступления отсутствует. //Наука и религия. 1991, №5. Автор не указан. . Федоров Л. Как придумали партию. //Родина. 1990, №5.
Храм Милующей Иконы Божией Матери. История, современность. Краткая справка прихода. Автор и дата не указаны. . . . . Шацкий Н., Малашевич А. - Кузница кадров. //Ветеран-Подводник. 1996, №3. . Юсупов Э.С. Словарь архитектурных терминов. СПб.: Ленинградская галерея, 1994.
От редакции. Об авторе можно узнать здесь:
ФилосОфы: ракетчик Михаил Сергеевич Барков, торпедист Мавлюд Хамитович Галеев
В первое же пребывание в Фальшивом Геленджике для воспитанников первой и второй рот была организована военная игра, - высадка десанта, вооруженного боевыми карабинами со шлюпок с последующей стрельбой в открытом тире. Высадка была затруднена сильным прибоем. Волны били о каменистый берег, на который мы высаживались за пределами территории нашего лагеря. Нашу шлюпку то подбрасывало волной, то бросало вниз, так что киль глухо скрежетал о камни. Волна валила с ног, а тут ещё карабины. Наши отцы-командиры и старшины заметно волновались и нервничали. - Как бы кто из воспитанников не получил увечья, а кроме того могло быть потеряно боевое оружие, что тоже не входило в план военной игры. С трудом выбравшись на берег, мы с криком ура бросились вперед и бежали пока горн не известил отбой, после чего нас привели к открытому тиру. Я впервые в жизни стрелял из боевого оружия. Старшина посоветовал: «приклад прижми, как можно плотнее к плечу, иначе отдача сильно его ударит. Когда яблочко мишени через прорезь прицела поймаешь на мушку, затаи дыхание и плавно спусти крючок». На удивление из 30 возможных я выбил 28 очков. Ротный распорядился выдать Ефимову, Еремину и мне еще по три патрона. Мы повторили свои результаты. Значит, не случайно, с удовлетворением резюмировал командир взвода. Вот и команда для выступления на соревнованиях готова, добавил он. Этот неожиданный успех стимулировал наше дальнейшее увлечение стрелковым спортом. Уходя на увольнение, мы направлялись в парк Культуры и отдыха, где систематически очищали стрелковый тир от призов. Призы были разные, от бутылки красного вина (самый крупный приз) до палки чурчхелы или пакетика засахаренных орехов. Вино нам пить не полагалось, тем более, что это грозило потерей очередного увольнения и нарядами вне очереди, так что мы, как правило, предлагали поменять вино на засахаренные фрукты или орехи. Со временем призы становились всё более пустяковыми, и мы перестали туда заглядывать, тем более, что ружья там были не боевые и даже не мелкокалиберные, а так, «пшикалки», да и только.
В.Еремин, В.Ефимов, В.Соколовский. 1947 год.
Поездки в отпуск
Первая моя поездка в отпуск состоялась в июле 1944 года в окрестности Туапсе, где в это время в здании бывшего дома отдыха находился штаб Черноморского флота. Километров в двух от штаба в комнате маленького частного дома жили моя мама с братишкой. Отца за время отпуска я так ни разу и не увидел. Кроме меня в этом месте оказались нахимовцы Вильшанский, - сын командира бригады морской пехоты и набившийся к нему в друзья Сергей Харченко. Мы бродили по окрестностям, носившим следы недавних боев, в поисках оружия, но нашли только пару неразорвавшихся минометных мин и несколько патронов от крупнокалиберного пулемета. Харченко предложил нам научиться делать «бурку», - закопать в гальку патрон так, чтобы на поверхности осталась только капсюльная часть, после чего бить по ней острым краем камня до тех пор, пока «патрон сработает». Я догадывался, что это опасно, но мои приятели насмешками - «тебе слабо!»- спровоцировали меня на глупость. После колебаний я приступил к опасному занятию. Происходило это на берегу моря. Сидя на корточках, стал наносить удары по капсюлю крупнокалиберного патрона. Вдруг рванул такой взрыв, что меня и оглушило, и ослепило, и отбросило так, что упал навзничь. По счастью, ни глаза, ни руки мои не пострадали. Но нормально видеть и лучше слышать, я смог не сразу. Мои приятели взрывом тоже были заметно ошарашены. После этого эпизода охота к подобным экспериментам с боеприпасами у нас пропала.
Мы стали больше времени проводить на море. Плавать я, в отличие от них, не умел, и они стали учить меня плыть от одного камня к другому, в местах, где воды было только по шею. Однако, случилось так, что по-настоящему преодолеть страх перед глубиной и держаться на воде, научили меня не они. Как-то я сам пошел к берегу моря. Там никого не было видно. Выйдя к невысокому пирсу, снял летнюю форменку и брюки и пошел по нему. Море было совершенно спокойным. Неожиданно увидел, как какая-то девушка в купальнике вылезает на пирс из воды. Я поздоровался. Вместо ответа она спросила: «Поплаваем наперегонки?». Я помялся, мне было стыдно признаться, что я не умею плавать, но пришлось сказать правду. Она, смеясь, подошла ко мне и неожиданно, сильным толчком обеих рук сбросила меня с пирса в воду. Барахтаясь, я вынырнул на поверхность и, поднимая тучи брызг, рванулся к пирсу, но как только ухватился за его край, она ногой оттолкнула меня. Так повторилось несколько раз, пока я не стал искать спасение на берегу - поплыл по-собачьи вдоль пирса к берегу. Нахлебавшись горько-соленой воды и устав до изнеможения, выбрался на берег и сел на гальку. Когда она проходила мимо меня, хотел обругать её, но не было сил произнести ни одного слова. А она, как ни в чем не бывало, сказала: - «Если бы ты тонул, я бы вытащила тебя». И добавила: - «Если хочешь научиться плавать, приходи завтра в это же время». На другой день я пришел раньше её, спустился с пирса в воду, намереваясь плыть вдоль него к берегу. Долго не мог справиться с волнением: никого вокруг нет, если стану тонуть, ведь никто не поможет, но, с другой стороны, ведь выплыл же с этого места вчера. Наконец, решился и по- собачьи поплыл к берегу. Страх перед водой стал отступать. Она пришла и, как обещала, стала учить меня плавать без брызг, спокойно, брассом. Это оказалось не так уж трудно. Потом она вдруг перестала приходить, а я так и не спросил, кто была эта девушка, почему-то робел перед ней и не решился спросить её имя. Много лет спустя умение плавать спасло мне жизнь. Поздней осенью 1978 года пришлось в холодной воде в намокшей тяжелой одежде и резиновых сапогах плыть от перевернутой теплоходом на фарватере рыбацкой лодки до берега реки Москвы. Тогда, выбравшись на сушу и согреваясь, я не забыл помянуть добрым словом незнакомку, научившую меня плавать в далеком 1944 году.
При направлении нас в отпуск нам выдавали «сухие пайки» в виде банок сгущенного молока, американской тушенки и колбасы, кускового сахара и печенья. На дорогу получали также буханку хлеба. Ехали чаще всего в теплушках. Первый раз по мальчишеской неопытности мы сразу же опустошили по банке сгущенки. От жары и сладкого ужасно захотелось пить, а воды не было, поезд тащился медленно. Мы долго изнемогали от жажды. Наконец, на полустанке, долго пили воду и никак не могли напиться, в результате чуть не отстали от поезда. Видимо, машинист всё же заметил, как мы бежим вдогонку, и сбавил ход. В 1945 году в отпуск я поехал через Одессу в Измаил, куда мой отец по окончании войны был назначен начальником школы оружия. В городе я впервые в жизни увидел черноволосых бородатых монахов с большими серебряными крестами на крупных цепочках поверх мрачных черных одеяний. Оказалось, что при здешнем мужском монастыре были большие сады и виноградники. Сезон фруктов был в полном разгаре. Монахи предлагали всем, кто пожелает, помочь им в сборе обильного в тот год урожая особенно винограда. Видимо, сами они не управлялись, а расплачивались за помощь тем же виноградом и другими фруктами, а также вином. Моя мама усиленно поила меня свежим виноградным соком, от которого я стал заметно поправляться.
В городе на меня большое впечатление произвел и молдавский базар. Я шел вдоль рядов столов уставленных бурдюками с молодым вином и грудами слив, винограда, яблок и груш. Продавцы наперебой предлагали попробовать и того, и другого, и третьего, щедро наливая в стаканы вино на пробу. Под ногами хрустели панцири съеденных дунайских раков, которые здесь водились в изобилии и стоили сущие копейки.. Я попробовал в одном месте молодое вино. Оно было очень приятным на вкус, но оказалось коварным. Голова начинала слегка кружиться, а ноги становились ватными, непослушными. Это совершенно незнакомое состояние я воспринял, как опасность, и поспешил покинуть базар. Было жарко, мучила жажда. Увидев недалеко от плетенной ограды хозяйку, попросил воды, она пригласила в дом. В чистой и прохладной комнате на почетном месте красовался портрет молодого человека в военной форме важного вида. Я спросил: - «Кто это на фотографии?» - «Это наш король», - отвечала она. - «Михай?» - спросил я. Она кивнула. Так он же румынский король, а здесь Молдавия, возразил я. В ответ она только пожала плечами. Из Измаила я возвращался в Тбилиси через Одессу, а из Одессы морем на Новороссийск. В трюме парохода было полно народа. Нас, нахимовцев, оказалось человек восемь. Мы быстро сбились в одну братскую компанию. Выложили на общий стол, кто, чем запасся.
Семейное фото во время моего отпуска в Измаил.
Арбузы, дыни, виноград, яблоки, картошка в мундирах, колбаса, вяленая рыба, хлеб, - всё поедалось с аппетитом под рассказы о впечатлениях об отпуске. Часто из хвастовства рассказчики явно привирали. Высказанное сомнение разрешалось заключением пари. - «Спорим, что врешь?» - предлагал один. - «Спорим, что не вру,» - соглашался другой. – «На что спорим?» Спорили на папиросы, на трофейные зажигалки, перочинные ножи, авторучки и т.п. Заключение спора оговаривалось условиями и скреплялось рукопожатием, которое должен был разбить кто-либо посторонний. Этим третьим неизменно становился одессит из первой роты Лёня Монкевич, который на финальной стадии заключения спора возникал, как чёрт из коробочки и, разбивая рукопожатие, объявлял «перебивщику половину». После нескольких таких финалов, четверо ребят из первой роты о чем-то в стороне пошептались и вдруг стали громко кричать: - «Врешь!! – «Нет, не вру! Спорим?» - «Спорим!» И быстро стали сговариваться, при этом Монкевича демонстративно оттесняли от спорщиков. Но Лёня всё же прорвался и, разбивая рукопожатие, торжественно провозгласил: «перебивщику половина!», после чего спросил, - «А на что спорили?» В ответ раздался дружный хохот. Лёня, заподозрив неладное, спросил: - «Чего ржёте?» - «Подставляй-ка лоб. Мы поспорили на сто «шалобанов»! Так, что тебе причитается 50!» – был ответ. Как Монкевич ни пытался возражать и доказывать, что это он должен 50 «шалобанов» влепить проигравшему, его скрутили и «выигравший» и «проигравший» вкатили ему по 25 «шалобанов» от души. Больше Лёня не принимал участия в спорах. В 1947 году мой отец был назначен начальником школы оружия в Киеве, и в отпуск в столицу Украины мы поехали вдвоем с Павлом Вершининым. Мы договорились, что он погостит у моих родителей, а заодно попытаться разыскать кого-нибудь из своих друзей по партизанскому отряду.
Погода была хорошая, мы с ним купались в Днепре, побывали в музее Великой Отечественной войны, где полюбовались на , на которой юный партизан Павел Вершинин расклеивает листовки в тылу у врага. Бродили по разным местам этого интересного древнего города. Почти весь Крещатик еще лежал в руинах, верхняя часть города и Подол пострадали меньше. Однажды, увидев большую группу военнопленных, занятых на ремонтно-восстановительных работах, остановились. Мы были в форме и обратили внимание на то, что некоторые пленные украдкой, с любопытством разглядывают нас. Форма на пленных не была похожей на немецкую, и мы попытались угадать, не румыны ли они? Ближе других к нам оказался высокий черноволосый мужчина средних лет. Поймав его взгляд, я спросил его: – «Румын?». Он отрицательно повертел головой и ответил – «Мадьяр». Пока я раздумывал, как его спросить, где он попал в плен, Павел полез в карман брюк, достал новую пачку папирос и, надорвав её с торца, вытолкнул несколько папирос из пачки и протянул венгру. Тот осторожно, двумя пальцами вытащил папиросу и что-то сказал другому венгру. Тот подошел, щелкнул зажигалкой. Павел протянул папиросы и ему, потом отдал им всю пачку. Мы пошли дальше. «Ты чего это так расщедрился?» - упрекнул я его. Меня покоробило то, что папиросы были куплены на мои деньги, а он, даже не спросив меня, отдал их. – «Ведь этих фашистов к нам никто не звал», - продолжил я. – «А кто его знает, фашисты они или нет, к тому же я не слышал, чтобы венгры и румыны творили то же, что и немцы», - ответил Павел. Он помолчал и добавил: - «Они уже не враги, а пленные, жизнь у них далеко не сахар, к тому же, вкалывают, восстанавливают город». Не ожидавший такого пояснения, я невольно подумал, что Павел рассуждает, как взрослый. К концу отпуска он всё же нашел кого-то из своего партизанского отряда, и обратно мы добирались каждый своим путем.
Моя последняя нахимовская фотография. Нахимовцы 2-й роты В.Симонов и В.Соколовский, 1948 год.
Досрочный «выпуск»
В первых числах ноября 1947 года в Тбилиси были организованы соревнования по легкой атлетике в честь тридцатой годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Наша команда участвовала в эстафетном кроссе на 10 тысяч метров по пересеченной местности. В тот день нас привезли к месту соревнований за городом. Когда разделись до трусов и тельняшек, нам прикрепили номера, повели по маршруту и распределили по этапам. Мне предстояло принять эстафету последним и финишировать. Местность была открытая, действительно пересеченная, без какой-либо растительности. Погода, как говорится, ненастная.
Батальон Тбилисского Нахимовского Военно-морского училища направляется к площади Ленина на парад, посвященный тридцатой годовщине Октябрьской революции, ноябрь 1947 года.
Порывистый ветер гнал над самой землей рваные тучи, холодный сырой воздух пробирал до костей. В организации соревнований что-то долго не ладилось. Мы, пятеро бегунов из разных команд, ожидая своей очереди, тщетно старались согреться. Приплясывали, растирали ноги, но это не помогало. Когда я лишь третьим принял эстафету и побежал, то сразу почувствовал, что сил нет. Бежал, как во сне, всё же обогнал одного соперника, но пришел к финишу только вторым, после чего едва не потерял сознание. Мне помогли одеться и подняться в кузов машины, защищенный от ветра брезентом, налили из термоса горячего чая. Отдышавшись, с облегчением подумал, что, наконец-то, всё неприятное позади. К сожалению, это было не так. Заболел ангиной. После выздоровления почувствовал, что во время утренней пробежки не хватает сил для традиционного бега перед физзарядкой. Начались длительные обследования в гарнизонной клинике. Рентген, прослушивание, опять рентген. Военврачи на мои вопросы неизменно отвечали, что мол, надо еще дополнительно посмотреть, уточнить и т.д. Потом дали предписание: временно исключить физические нагрузки, в частности бег. Ангина дала осложнение на митральный клапан сердца. Окончив девятый класс, я находился в лагере в Фальшивом Геленджике, когда 4 июня 1948 года туда поступил приказ № 4120 начальника ВМУЗ ВМФ вице-адмирала Владимирского об отчислении меня и еще троих ребят из разных рот по состоянию здоровья. Надо сказать, что, начиная с 1945 года, нас стали более тщательно и всесторонне обследовать врачи, чем дальше, тем придирчивее. Начались отчисления по зрению из-за близорукости и дальтонизма, из-за плоскостопия и т.д. Флоту нужны были совершенно здоровые офицеры. Через 10 дней я был направлен на воссоединение с семьей в Ригу по месту службы отца. Перед отъездом получил полный комплект одежды, включая шинель, сухой паек на дорогу и напутствие от начальника училища Игоря Ивановича Алексеева, - в любых обстоятельствах держать марку училища и следовать добрым флотским традициям. Когда он говорил со мной, как с бывшим воспитанником, то был мягким и добрым пожилым человеком, каким я его ни разу до этого не воспринимал. Странные ощущения я тогда переживал. С одной стороны, неожиданная свобода открывала многоликие соблазны. С другой стороны, столь же неожиданная утрата давно избранной перспективы, вносила ощущение тревожной неопределенности: кем теперь стремиться стать? Мне предстояло окончить 10-й класс средней школы, найти новую дорогу в жизни и пройти её. Теперь, по прошествии шестидесяти трех лет, оглядывая весь пройденный после училища путь и осмысливая его, я прихожу к пониманию того, что на всём его протяжении, так или иначе, иногда даже неосознанно, но постоянно я руководствовался взглядами и принципами, которые я вынес из стен Тбилисского Нахимовского Военно-морского училища. Безусловно, в моей жизни большую роль играла моя семья, особенно отец, но надо признать, что основная пора моего нравственного, личностного формирования, в период с 14 до 19 лет, проходила под влиянием наставников по нахимовской поре учебы и воспитания.
Спасибо же нашему училищу, - нашей Alma mater, в лице её старших офицеров и офицеров- воспитателей, их помощников и педагогов. Светлая память всем, кто терпеливо и последовательно прививал нам качества, которые должны были послужить основанием для того, чтобы с честью пройти свой жизненный путь, посвященный служению нашей Социалистической Родине.
См. также:
Выдающемуся российскому государственному деятелю, ученому и замечательному человеку Валентину Георгиевичу СОКОЛОВСКОМУ исполняется 80 лет. -
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
