... Ты скоро уедешь, растаешь вдали Как солнечный зайчик, как сказка Уедут с тобою и губы твои И нежность, и радость и ласка Быть может - надолго, А может - и нет Кто знает об этом наверное? И сколько промчится несчитанных лет Прощаний, разлук многодневных? Ты знаешь? Ответишь? Сумеешь сказать? Что чувствуешь рядом со мною? Тебе хорошо? Может надо понять Чего-то, доселе непонятое?
... Ты молчишь, вся в делах и заботах... Серый сумрак да дождь над Невой У меня, как обычно, работа То на базе, а то - под водой... Ветру «морду лица» подставляю Отряхнувшись от встречной волны... Ни упреков, ни ссор не желаю А немного хочу... тишины... Сосен кроны над озером сонным Поля летнего зной ощутить Попрощаться с купальным сезоном У осенних прудов погрустить... Помолчать у знакомой парадной Вспомнить вальса далекого звук И - в сегодняшней жизни нескладной Теплоту твоих ласковых рук...
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Механик появился быстро и я, быстро объяснив ему обстановку, послал обеспечивать безопасность пешего перехода командира и начштаба по кормовой надстройке. И вот они все трое, с трудом протискиваясь через переход внутри ограждения рубки, вышли на кормовую надстройку и долго ковыляли по ней поддерживаемые механиком. Потом они долго стояли за кормовым аварийным буем, то приседая, то выпрямляясь разглядывали бурун и о чём-то опять спорили, размахивая руками и крутя головами. Из-за дизельного грохота всё это мне слышно не было. Все мысли мои были направлены на одно; успеет лодка проскочить узкость или не успеет, пока они там выясняют обстановку и спорят. Лодка успела!. Она уже вышла на свободный простор, остров Сальный остался за кормой, а управление рулём снова переведено на мостик, когда все они тяжело дыша выбрались через ограждение на мостик. Забыв о недавних препирательствах, они снисходительно похлопывали меня по плечам и посмеивались: «Ну ты, старпом, даёшь! Бурун – как бурун. Это у тебя с головой немного ненормально, тоже придумал – винты перепутали. Правильно винты стоят. Давай, веди лодку в базу, а мы пока отдохнём. Там доложишь». И они кряхтя спустились вниз и скрылись в люке, ведущем во второй отсек. Отпустив механика, я остался единственным полновластным хозяином на мостике, угнетаемый тяжёлыми мыслями. Я размышлял. Ну приведу я сейчас лодку в Екатерининскую гавань. А дальше что?. Я, конечно, могу лодку ошвартовать сам. А что, если кто-то заинтересуется, почему в это время на мостике нет командира? И, кроме того, этим я не выполню приказание и командира, и начальника штаба одновременно. Мне же велено доложить только, и никто не давал мне разрешения швартоваться самому. Теперь, если я доложу, и командир, который сейчас или спит, или, бодрствуя, добавляет внутрь новые порции «огненной воды», вылезет на мостик, будет ли он способен управлять лодкой? Каким бы авантюрным не был мой характер, я, отвергая всякую логику, отдал предпочтение чувству офицерского долга. Получив на свой запрос разрешение оперативного дежурного швартоваться ко второму причалу, я прокричал по переговорке вниз: «Вошли в Доложить командиру! Стоп дизель! По местам стоять на швартовы становиться!». И после этой тирады все сомнения и опасения улетучились из моей головы. Будь что будет. К моему радостному удивлению Свешников довольно быстро и сноровисто, как ни в чём не бывало, появился на мостике, хотя весь вид его не оставлял сомнения, что он пьян до крайней степени и, пожалуй, ещё больше. Но это был командир, и его спокойная решительность нисколько не позволяла усомниться в том, что он способен выполнить все, что должен выполнить командир. И он ошвартовал лодку нисколько не хуже, чем если бы был трезв. Вот это воля! Вот это самообладание! В этот момент я зауважал его и дал слово никогда ни в чём его не подвести. Он спустился вниз, вывел чуть живого начальника штаба и повёл его на плавбазу а я остался приводить лодку в исходное положение.
2.
К маю месяцу все лодки нашей походной бригады к переходу Северным морским путём были готовы. Готовы были и корпуса, и все устройства, и механизмы. Получена тёплая одежда и средства борьбы со льдом: пилы, топоры, пешни, ломы, шесты и подрывные заряды. Оставалось только по первой команде получить продовольствие на три месяца, которое на продскладах уже было заготовлено на каждую плавединицу. Так как с береговой базой был произведен полный расчёт, все команды переселились на две плавбазы: «Аяхту» и «Бахмут», которые тоже участвовали в походе. Штаб бригады был на «Аяхте». Но начало перехода переносилось периодически на другую дату, так как, по данным постоянно ведущейся ледовой разведки, Северный ледовитый океан ещё не давал свое согласие, чтобы такая большая армада кораблей( более 20 единиц) нарушала бы его спокойствие. И подвижные и неподвижные ледовые массивы непоколебимо занимали свои позиции. Хотя ближе к полюсу было много чистых от льдов водных пространств. И вся надежда была на ветра с южных направлений, которые в эти свободные пространства оттеснят прибрежные льды. Их с нетерпением ждали. Но и они пока никаких обещаний не давали. В Арктике ни с того, ни с сего, а может быть по воле самого непостижимого и недоступного, воцарился полный штиль, который обеспечивался невообразимо обширным антициклоном. Казалось, что вся водная махина от Нордкапа до Берингова пролива, разгладив свои морщины-волны, погрузилась в сон. При полном безветрии температура упорно лезла вверх, и в начале мая на всём столбики термометров достигли тридцатиградусной отметки, а кое-где высунулись и до тридцати одного. Вот это было потепление так потепление. Растаяло всё не только на поверхности, но и то, что было прикрыто слоями тундрового торфа и земляными пластами. Вода вокруг Полярного заполнила все углубления между скалами и низкие места. И множество водопадов низвергалось из ущелий в низины, шумом своим нарушая привычный покой заполярья. Постоянно росло число новых озёр, и глубина их увеличивалась и вода потеплела, как в Средиземноморье. Творилось что-то невиданно-невообразимое.
Весь народ, гонимый зноем, хлынул на берега этих ласковых водоёмов, чтобы купаться там до одури. Но не всё было так хорошо, как должно было бы быть. Высокая температура в высоких широтах – вещь обоюдоострая. Участились случаи солнечных ударов, а те, кто чрезмерно доверялись солнышку, получали тяжёлые ожоги. Вахтенные на причалах и пирсах стояли в мокром обмундировании и парили, как только что сваренная картошка в мундире. Иногда можно было увидеть, как вахтенный, роняя со стуком карабин, как подкошенный валился на дощатый настил. На такой случай под каждым грибком возле телефона был припасён пузырек с нашатырём. К счастью, через неделю такого пекла изредка начал поддувать несильный ветерок, и температура снизилось до 25 градусов. Стало куда легче. Многие офицеры и сверхсрочники в свободное от службы время занялись охотой и рыбной ловлей, причем весьма успешно, так как и дичи и рыбы вдруг стало видимо-невидимо. И, главное, времени для этого было достаточно. Ведь день-то стоял круглосуточно. Пойди пойми, чего сейчас 3 часа; дня или ночи?. Хочешь спи, хочешь ягоду собирай или купайся. Во время такого природного великолепия я оказался немного обездоленным, так как ни к охоте, ни к рыбалке отродясь влечения не имел. Поэтому довольствовался в основном купанием. Правда, один раз в своей жизни я сделал попытку поохотиться. Но это было всего один раз, и окончилась эта попытка полным крахом. Было это в 1950 году, когда я и мой друг Вася Золотов приехали в отпуск в свое село: я из Севастополя, а он из Баку, и мой младший брат Лёвка, в то время ученик 7 класса, сделал нам провокационное предложение. Мол а не слабо нам на утиную охоту с ним – этим Лёвкой – сходить? Он в таком случае и ружьишками обеспечить нас сможет. И мы согласились. Но сначала я немного поясню, что за человек, мой младший брат Левка. Судьба то ли ошиблась, то ли пошутила, поменяв нас с ним местами во времени. Ему бы в самый раз быть старшим братом, а не мне. Заявляя так, я опираюсь на логику бытия, по которому старшие всегда учили младших, а не наоборот. Мне же моего младшего брата учить нечему, а вот мне у него многому бы нужно было поучиться. Но судьба, на то она и есть, что ей всегда виднее. В свои 14 лет мой младший брат был уже и охотником и рыболовом высокой квалификации. Но это вовсе не главное. Главное кроется в его руках и в его мозгах, и они у него сызмальства были в безотказном сотрудничестве. Помню, когда отец вернулся с войны, Левке было всего 9 лет и однажды, добравшись до отцовских часов, он разобрал их до последнего винтика, причём без специальных для такой работы инструментов. Когда отец это увидел, он даже не смог осерчать, настолько остолбенел от удивления и растерянности. Напрочь забыв о своем солдатском ремне, он смог только сказать: «Ну вот, теперь попробуй собрать». И Лёвка без всякого труда эти часы собрал и они затикали не хуже, чем до разборки. Будучи учеником 5 класса, он смастерил и провел телефонную линию связи на два абонента и перезванивался со своим другом, живущем в соседнем переулке. Причём сделано все было из случайных подручных материалов. Тогда ведь, тем более, – в российской глубинке, не продавались нигде ни трансформаторы, ни аккумуляторы, ни сопротивления. Но вот десятилетку он не закончил, где-то после восьмого класса бросил школу и пошёл работать в И чинил всем всё, что только попросят. И часы, и радиоприёмники, и машины, и мотоциклы. Потом в армии отслужил в радиотехническом подразделении на Сахалине, где ещё больше усовершенствовался в техническом плане. Потом работал и на заводах, и в Пермском речном пароходстве по радиотехнической части и все время всё что ни попадя чинил.
Когда в нашей многострадальной стране начал строиться капитализм, решил он заделаться предпринимателем. Сколотив деньжат на ремонте автомобилей всех марок, он своими собственными руками без помощи каких-либо наёмных рабочих построил автомастерскую. И вначале дела у него пошли вовсе неплохо. Если бы не одно «но». Он ведь десятилетки-то не закончил, поэтому не успел узнать, что капитализм имеет звериный оскал. И на этом сгорел. Этот самый капитализм со звериным оскалом его разжевал и выплюнул, так же, как он поступил с тысячами честных предпринимателей, поверивших, что можно достичь светлых капиталистических высот, полагаясь только на свои умелые руки и разум. И остался мой брат ни с чем, и даже фактически бомжом стал. Но не сдался. Вернулся на родину в своё село, где старые друзья помогли ему с жильём и с работой. Благодаря работе стал он опять на ноги, потом, зная его как охотника и рыбака и просто как надёжного работника, односельчане выбрали его председателем общества охотников и рыболовов. Эта общественная должность не только ответственная, но и опасная, и у брата моего сразу появилось много врагов, особенно в среде местных олигархов и милиции. Но и из этой ситуации он вышел с честью, пережив и покушение на свою жизнь и затеянные махинаторами судебные преследования. А потом началось возрождение казачества и опять же его в руководители выдвинули. И вот теперь Лев Павлович – атаман преуспевающей станицы, неоднократно удостоенный заслуженных наград и угрызаемый множеством болезней, заработанных в тяжёлом труде. Но по-прежнему на коне и по-прежнему не сдаётся. А тогда в 1950 году, вооружённые до зубов, мы – два двадцатилетние курсанта – шли по склонам Каменной горы за своим четырнадцатилетним проводником и не подозревали, что ведет нас не кто-нибудь, а будущий заслуженный атаман казачьей станицы. Долго лазали мы по кустам, камышам и каменным осыпям. Всё не везло нам, потому что мы вместе с утками всякий раз оказывались в разных местах. Мы в одном месте, а утки в другом. А если и встречались, то утки нас замечали почему-то раньше, чем мы их. И вот, надо же, повезло наконец, и именно мне. Летит утка бреющим полётом, а ружье в руках именно у меня. У остальных они за спиной на ремне. Я мгновенно вскидываю ружье и, чуть прицелясь, стреляю. И тут произошло что-то ужасное. Вместо громкого хлопка, как это бывает при выстреле, раздался жуткий утробный вой, переходящий в свист, а потом в змеиное шипение. Из ствола полыхнуло пламя как из огнемёта а потом повалил чёрный дым и посыпалась дробь. Когда мы протёрли глаза, то каждый из нас увидел двух чумазых образин. От хохота мы все повалились на землю. Причина феномена стала ясна сразу. Человеческий фактор и только. Просто я, снаряжая патрон, плохо загнал пыж. Во время долгих лазаний по кручам пыж выскочил и порох рассыпался по стволу. Вот и превратилось ружье в допотопную пищаль.
Вот такой была моя первая и последняя охота. После этого, говорят, в районе Каменной горы новая порода уток вывелась. Они когда крякают, заикаются. И в рыбалке мне довелось один раз поучаствовать. Но это было много позже, когда я был уже в Магадане командиром лодки. Как-то собралось нас человек восемь, и поехали мы на машине порыбачить сетью на одном из притоков реки Колымы. Выехали вечером в субботу с расчётом в понедельник быть уже на службе. Поздно на место приехали. Долго ездили по тамошним лесистым берегам. Нашли хорошее место, но оно оказалось занято другой группой рыбаков, они назвались работниками какого-то НИИ и порекомендовали другое не менее хорошее место, куда мы и приехали, забросили сеть и поймали мальмы как раз на уху. Сварили, выпили, поели ушицы и легли спать. Утром смотрим, выходит из леса какой-то отряд, вооружённый пистолетами, автоматами и берданками и окружает нас. Оказалось это рыбнадзор. Старший объяснил нам, что залезли в запретную зону, а послали нас сюда вовсе не работники НИИ, а психи из Магаданского дурдома. Те, которые не буйные, поэтому им доверяют рыбу для себя заготавливать. – Как же, – спрашиваю я старшего рыбнадзора, – психам, хоть и не буйным, разрешается по диким местам разгуливать? Они же разбежаться могут. – Нет, – объясняет тот, не разбегутся. Уже проверено. У них дисциплина та ещё. Старшим у них псих, который себя Феликсом Дзержинским считает. Он у них старший. А ещё там есть Пушкин и два Чапаева: старший Чапаев и младший Чапаев, так что порядок есть кому поддерживать Рыбнадзор смилостивился и разрешил нам ещё один замёт сделать. Но в холодную воду больше лезть не хотелось. Была у нас ещё небольшая канистра со спиртом и у рыбнадзора тоже пара бутылок и копчёная рыба. Хлеб тоже был, картошки напекли и так до вечера просидели со всей этой полубандой за весёлыми душевными разговорами. И эта рыбалка, так же как и охота, у меня в жизни была первая и последняя.
3.
Май месяц прошел в ожиданиях, выход все время переносился из-за неблагоприятной обстановки. Начался июнь. Жара сменилась нормальной тёплой погодой. Пронеслись, наконец, шторма, которые доломали оставшийся лёд в Баренцевом море и унесли его аж до Шпицбергена, а вот Карское море было на замке, проливы и Карские ворота, и Маточкин шар были забиты тяжёлыми льдами. У нас шла обычная боевая подготовка, лишь досаждали нашему размеренному быту бесконечные проверки. Дважды проверял нас штаб Северного флота, потом начальник политуправления ВМФ с немалой свитой побывал. Мы всё это стойко переносили и наше желание скорее, наконец, двинуться по плану, всё больше крепло.
Город Полярный. Подводные лодки у причала.
В середине июня комбриг наш Тёмин организовал проверку всех старпомов на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой. Я эту проверку прошёл довольно легко. А вот приказ вышел о допуске нас к управлению лодкой только в надводном положении. Видимо, над высоким руководством довлела мысль, что погружаться нам придётся очень не скоро, так что практические навыки в этом мы успеем подрастерять. Комбриг Тёмин был довольно интересный человек. Энергичный, требовательный, но в обиходе добрый и владел изрядным чувством юмора. Его манера говорить многим напоминает манеру юмориста Жванецкого, видимо, отчасти потому, что он коренной одессит. По данному поводу помнится один случай. Как-то командир плавбазы «Бахмут» пригласил комбрига в гости на свою плавбазу, на пельмени. Не помню уже по какому такому торжественному случаю там решили наварить пельменей, только во время приглашения командир уверял комбрига, что у него классный повар, сам родом из Сибири, и на пельменях, как говорится, собаку съел не одну. При этих словах комбриг насторожился, и командир, быстро смекнул, о чём тот подумал и быстро разуверил его в возможном подозрении, торопливо проговорив: «Вы не беспокойтесь, пельмени, как и положено, из свежей баранины». Побывал комбриг на этом пиршестве, которое случилось в пятницу, а на другой день в субботу во время обычного собрания руководящего офицерского состава в кают-компании плавбазы «Аяхта» разнёс командование «Бахмута» на все корки.
Он выступил примерно так: «Пригласили меня вчера на плавбазу «Бахмут» на пельмени. А я как раз большой любитель этого блюда и знаток в его приготовлении. Дай, думаю, отведаю и порадуюсь тому, что традиция стряпать пельмени не угасла. Пришёл я к ним, как на праздник, а они меня так огорчили, что во время еды слеза моя капала в тарелку. Оказывается, они там совершенно не умеют пельмени готовить. Так вот, слушайте все и запоминайте. Я сейчас объясню, как правильно нужно готовить пельмени, чтобы искусство это не угасло и продолжало радовать сердца и желудки. Начну с того, что приготовление пельменей так же, как и торпедная стрельба, есть акт высокого мастерства. Если кто-то думает, что это не так, то, уверяю вас, он глубоко ошибается. Если бы это было не так, то любой фельдшер или пчеловод пулял бы торпедами налево и направо. Подумаешь, сложность. Пришло время стрелять, проорал без матюгов в переговорку: «Пли!», и всего делов. Ан нет. Для того, чтобы стрельнуть торпедой не для куражу, а для дела, нужно сначала правильно приготовить торпеду и торпедный аппарат, для чего долго отрабатывается торпедный расчёт. Нужно искать цель, вовремя её обнаружить, определить элементы её движения, скрытно и правильно занять точку стрельбы. Так же и с пельменями. Чтобы их правильно приготовить на плавбазе «Бахмут», нужно, чтобы забортный трап был хорошо помыт, а все его медные части надраены до блеска. Леер должен быть хорошо обтянут, а свободные концы на причале и на палубе правильно свёрнуты в бухты. Если трос правой свивки, то по часовой стрелке, а если левой, то против. Вахтенный у трапа должен быть не просто в чистой и отглаженной форме, но ещё вид иметь молодцеватый, а вовсе не дурковатый. Он должен стоять широко расправив грудь и плечи, а не сутулиться и ноги не растопыривать. А во время подачи команды и представления прибывшему начальнику, голос его должен быть чист и внятен, чтобы ласкать слух начальника, а не пугать его, как карканье простуженной вороны. И задницей при этом вилять он не должен, и головой не крутить. Все иллюминаторы надстройки должны быть или полностью отдраены, или полностью задраены, а не середина на половину. И стекло их должно быть чисто, а резина намелена. И смотреть, чтобы мухи на лампочки не гадили. А что особенно влияет на качество пельменей, это
Не нужно быть Архимедом, чтобы сообразить, что камбуз это не преисподняя, а храм кулинарии. И поэтому там не должно быть ни дыму, ни вони. И дежурный по камбузу не должен всем показывать свой мозолистый пупок из не сходящейся на животе белой куртки. Для отработки застёгиваемости пуговиц на животе давно имеются два испытанных способа. Должна быть или куртка шире, или живот уже». Вот так примерно говорил тогда комбриг Тёмин, если память мне не изменяет. Все мы, сидящие на том собрании: офицеры штаба, командиры, замы, старпомы внутренне давились от смеха, судорожно подавляя его задерживанием дыхания и закусыванием губ, чтобы не расхохотаться. Ибо офицерское собрание это не концерт и не шоу. Нужно сдерживать свои эмоции и быть предельно серьёзным и сосредоточенным. И в довершение речи комбриг сказал: «Теперь хорошая новость. Баренцево море и северо-восточная часть Карского свободны от больших ледовых полей. Путь до Диксона вокруг Новой Земли вот-вот будет свободен. Так что идите по кораблям и поведайте ближним своим, что час близок». И началась быстрая, но без спешки окончательная подготовка к походу. Проверили лодки, укладку и закрепление всего имущества. Получили и загрузили в провизионки продовольствие. Переселились с плавбазовских кубриков в лодочные отсеки. Пересчитали друг друга. Вот и готовы.
4.
После сбора на рейде Могильном вся наша бригада: две плавбазы и лодки, построившись в кильватерный строй, двинулись на северо-восток. Впереди шла штабная плавбаза «Аяхта» с комбригом на борту, за ней лодки и замыкала строй плавбаза «Бахмут» с замкомбрига на борту. Лодки шли в порядке присвоенных походных номеров. Помнится, наш номер был шестой. На всех мостиках было установлено радиопереговорное устройство для связи с головной плавбазой открытым текстом. Расстояние между кораблями полкабельтова. Это пока на чистой воде, и пока не натренировались плавать на минимальных дистанциях. Там во льдах нам придётся не раз идти друг за другом в расстоянии не более двадцати метров. Эскадренная скорость на данный момент 12 узлов. Нужно торопиться. Где-то там впереди, ближе к Новой Земле мы должны соединиться с основной частью ЭОНа. Там мы встретимся с крейсером, двумя эскадренными миноносцами, военным транспортом, шестью МПК ( малый противолодочный корабль) и несколькими рыболовными сейнерами. Там нас встретят военный ледокол «Пересвет» и два линейных ледокола арктического ледокольного флота.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Пророков А.Н., ЛНВМУ 1963-1970 гг. (отрывочные воспоминания, которые может быть вызовут в чьей-то памяти другие эпизоды далекой юности)
"С удовольствием и определенной ностальгией общаюсь со своими одноклассниками, сокурсниками и выпускниками любого года, воспитанниками НВМУ. Очень интересный и познавательный дневник по истории нахимовских училищ на сайте navy.ru. Благодарен ребятам, которые его создали и ведут. Спасибо! Но… немножко не хватает, на мой взгляд, в дополнение к информационной, несколько официальной составляющей, того, что называется бытовыми зарисовками (фольклора).
Наши УЧИТЕЛЯ. (Наталье Владимировне Дубровиной)
"Как удивительна жизнь. Моему поколению – под шестьдесят. И вот 16 мая 2009 г. в Москве я увидел своих учителей (термин «преподаватель» используется в вузах). И я, многодетный отец, профессор, испытал ощущение робости и почтения школьника перед своими нахимовскими учителями.
Одним из любимых предметов для меня была литература. Преподавала ее, как и русский язык, Наталья Владимировна Дубровина (НВ). Я до сих пор ощущаю этот прекрасный, многозвучный и чувственный русский язык, на котором НВ общалась с нами. (Второй раз я «распробовал» этот язык сознательно, читая Пастернака.) Правда, с правописанием я был не в ладах. Будучи от рождения торопыгой, я все время думал быстрее, чем писал. Из-за этого у меня постоянно терялись окончания слов, иногда даже сами вспомогательные слова. Ну, а уж знаки препинания расставлялись мною самовольно, под воздействием эмоционального вдохновения. Так что, честно говоря, по русскому языку я перебивался с тройки на четверку. Это несколько удивительно, поскольку мои родственники по маминой линии (мама, бабушка, тетя) обладали тем, что называется «абсолютной врожденной грамотностью», но и их уроки не шли мне впрок. Ну а четверку НВ мне дарила за то, что я очень любил и немного знал литературу. Да, литературу я любил, был начитан и говорил иногда гладко и связно. Итак, литература! Сейчас многое воспринимается иначе, чем тогда. Но отдельные воспоминания, почти фотографически запечатленные, рассматриваются под другим углом и даже имеют другой цвет. Мы стали мудрее, опытнее и внимательнее.
Литература! В класс входит хрупкая строго одетая женщина. НВ всегда была одета очень строго, ничего лишнего и отвлекающего. Нет, я неправильно высказался – в класс входит не учитель, класс заполняет ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО «Русский Язык» и ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО «Литература». Притихли украинцы (Паша Поводыренко, Игорь Добудогло), тише стал белорус Игорь Самончук, наше многонациональное сообщество, такое шумное в свободное время, стихло. НВ никогда не повышала голос, хотя иногда от мягкости был ощутим переход к твердости. Но понять и осознать эти переходы я смог только через много лет, до этого они воспринимались интуитивно. Однажды (таким словом обычно начинаются воспоминания) в 9-м или 10-м классе (ну, это вроде как «в тридесятом царстве») шла рутинная учеба. НВ определила нам «на дом» задание – подготовить стихотворение о войне. Я взял в библиотеке сборник стихов поэтов-фронтовиков и вечером на самоподготовке перелистал его. Несмотря на врожденный романтизм и юношескую расхлябанность, у нас к старшим классам уже выработался рациональный подход к подготовке учебных заданий. Мы знали, что урок надо знать, но при этом необходимо затратить на его подготовку минимум усилий. Исходя из этого принципа, я выбрал небольшое, достаточно бесцветное стихотворение из трех четверостиший. Однако, перелистывая сборник, я увлекся, и еще два-три стихотворения тронули мою душу и сердце и отложились в молодую память. На следующий день на уроке НВ вторым или третьим вызвала меня. Я стоял у учительского стола, НВ отошла вглубь класса, пока я читал подготовленный «дежурный» стих. Когда я окончил, НВ недоуменно посмотрела на меня, подняла брови и спросила: «Это то, что Вы выбрали?». Сейчас я понимаю, что она ждала от меня большего, да и вызывала меня в надежде, что я, как любитель литературы, сумею найти и высказать настоящее поэтическое слово. Я был растерян и унижен, но унижен не НВ, а тем, что сам себя уличил в мошенничестве, пытаясь подменить душу школярством. Мне стало неловко, я осознал, что не оправдал возложенной на меня миссии. Стеснительно опустив глаза, я сказал, что у меня есть еще одно стихотворение, и прочитал одно из тех, что запали мне в душу. Оно было эмоционально и действительно поэтично. Увидев, как после этого заблестели глаза НВ от радости за меня и удовлетворения от оправданных надежд, я прочитал еще одно произведение. Это, последнее – было даже более проникновенное, чем предыдущее, да и я уже испытывал прилив вдохновения.
***
В суровый час раздумья нас не троньте И ни о чём не спрашивайте нас. Молчанью научила нас на фронте Смерть, что в глаза глядела нам не раз.
Она иное измеренье чувствам Нам подсказала на пути крутом. Вот почему нам кажутся кощунством Расспросы близких о пережитом.
Нам было всё отпущено сверх меры: Любовь, и гнев, и мужество в бою. Теряли мы друзей, родных, но веры Не потеряли в Родину свою.
Не вспоминайте ж дней тоски, не раньте Случайным словом, вздохом невпопад. Вы помните, как молчалив стал Данте, Лишь в сновиденье посетивший ад.
После небольшой паузы в классе я почувствовал, что Вы, Наталья Владимировна, мною довольны, и до сих пор помню собственную гордость от того, что доставил Вам радость.
В день 8 марта хочется вспомнить и о других наших учительницах
Химия – Нелли Михайловна Тройницкая (НМ). К химии я был и остаюсь равнодушным, но НМ я люблю и помню, потому что она была не учителем химии, а УЧИТЕЛЕМ! Что греха таить, она кроме того была и есть красивая и обаятельная женщина, и я удивлюсь, если в моем или сопредельном выпуске найдется нахимовец, который будет утверждать, что не был в нее влюблен. На встрече рассказал ей эпизод с выпускных экзаменов и был удивлен ее удивлению о том, что я это помню.
Вспомнились и другие. История – легендарная Тамара Павловна Булгакова, оптимистка и хохотушка (география), не обижайтесь, если упомянул не всех.
Отдельно надо вспомнить учителей английского языка. «Язык» был совершенно самостоятельной сферой нашей жизни. Он въелся в плоть и кровь и имел исключительное значение: Марк Семенович Фрадкин, Владимир Александрович Диже, Валентин Васильевич Певцов (упоминаю тех, кто вел предметы у нас).
Как и любой человек, я имел свои предпочтения. Из предметов мне больше всего по душе были история, литература и математика (располагаю их в алфавитном, а не иерархическом порядке). Об истории и математике (Антонина Михайловна Иванова) напишу позже, а пока…
Пророков Андрей Николаевич.
Пророков Андрей Николаевич родился 08.12.1951 в Ленинграде. 1963-1970 - учеба в ЛНВМУ 1970-1974 - штурманский факультет ВВМКУ им.М.В.Фрунзе 1974-1975 - срочная служба на Северном флоте После демобилизации работал в системе Минстройдормаша СССР, Госплана СССР. С 1982 г. работает в системе Вольного экономического общества России. Дополнительно преподает в ряде ВУЗов Москвы блок экономических дисциплин. Без отрыва от работы окончил МАДИ (инженер-механик), Высшие экономические курсы при Госплане СССР, Высшую коммерческую школу при Академии народного хозяйства при Совмине СССР, аспирантуру Академии труда и социальных отношений. Кандидат экономических наук, доцент, профессор, действительный член Академии менеджмента в образовании и культуре, член Международного союза экономистов. Четверо детей.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Впервые таких начальников я встретил на Севере, а лучше всех таким талантом обладал на мой взгляд командир бригады подводных лодок, базировавшихся в Сайде губе, В этом я мог убедиться, когда на «С-291» летом 1956 года прибыл из Баку в Полярный. Не помню, по какой причине нас тогда оперативный дежурный направил временно в Сайду губу, в бригаду Лунина. Мы ошвартовались к борту плавбазы, где эта бригада размещалась, и по прошествии некоторого времени по указанию свыше мы, то есть командование лодки: командир Китаев, я и замполит Белоконь, прибыли в каюту комбрига, где командир доложил ему о прибытии и представил нас с замполитом. Комбриг успел только пожать нам руки, как в каюту вошел его начальник штаба и доложил ему о прибытии вызванных им двух провинившихся лейтенантов. Накануне они изрядно выпили, будучи на берегу в Полярном, и были подобраны спящими возле столовой «Ягодка». Закончить ночёвку им пришлось в комендатуре, а в данный момент они на катере были доставлены на плавбазу… И вот открывается дверь, и в каюту в сопровождении своих командиров и дежурного по бригаде робко и почти бесшумно как приведения вплывают эти два дорогих гостя с осунувшимися лицами и потухшими взорами. Резко прервав начавшиеся было доклады о прибытии, комбриг Лунин взревел подобно извергающемуся вулкану: «Вот они – наши красавцы! Всем видно?» И началось такое, что, как говорится, – ни в сказке сказать, ни пером описать. Голосом грома комбриг обрушивал на их повинные головы слова убийственной характеристики, от которой они сжимались и, казалось, становились все меньше и меньше ростом. Грозен был Лунин невообразимо. Я смотрел на него во все глаза, буквально окаменев от страха и восхищения одновременно и силился вспомнить, кого он мне напоминает. И вспомнил образ древнего богатыря Ильи Муромца. Действительно. И рост высок, и плечи широки, и кулаки с голову тимуровца.
Сейчас невозможно вспомнить всё, что он тогда говорил. Помню только, что под конец, резко приглушив голос, он как бы очнувшись, обвёл всех вопросительным взглядом и вопросил: «Ну что за народ такой пошёл? Ну, я понимаю, хочется иногда человеку выпить. Ну выпей поллитру; ну две; ну три, наконец, если уж так сильно хочется. Но не до такой же степени пить, чтобы трупом лежать. Чтобы вороны в яйца его клевали, а он даже «кыш!» сказать не мог. Очень прошу вас, командиры, накажите этих выкидышей недоделанных своей властью. А, впрочем, может быть, их в овощехранилище наше на денек запереть? Очень уж мух там много. Может передохнут от их перегара?». И махнул рукой в сторону двери, в которую, как в воронку, быстро всосались все присутствующие, кроме нас троих, которых комбриг остановил жестом. После этого он, как ни в чём не бывало, пригласил нас сесть, разрешил курить и начал спокойно и доброжелательно расспрашивать командира о наших плаваниях, как это принято ещё с времен царя Салтана из Пушкинской сказки: вроде
На что наш командир Китаев обстоятельно отвечал, а мы с замполитом всё ещё остолбеневшие от пережитого сидели как статуи. Я никогда не был любителем театра. И сейчас таковым не являюсь. Правда, жена несколько раз меня туда затаскивала. Но ни «Аида», ни «Риголетто», ни «Дон Сезар-де-Базан», ни всё остальное, что я там видел, так меня не потрясло и так не восхитило, как то, что я увидел и услышал в каюте комбрига Лунина. Так что, расставаясь с Полярным, я расставался с многим интересным и поучительным, унося его с собой в своих воспоминаниях. И вот что я вынес поучительно-познавательного из первых лет своей военно-морской службы на Севере и на подступах к нему. Есть великая сила, объединяющая, созидающая, воспитывающая и сохраняющая во всех житейских передрягах среди трудностей и всяких лишений. Эта сила есть юмор. Хотя, как показывает нам беспристрастная жизненная практика, большей выживаемостью обладают и люди далеко не лучшей категории. Не помню, кто, но кто-то не из последних мудрецов, сказал: «Счастливее всех шуты, дураки, сущеглупые и нерадивые, ибо укоров совести они не ведают, призраков и прочей нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой будущих благ не обольщаются». Две дороги, казалось бы, к одному очевидному благу. Выбирай. Человек же будучи разумным, должен сообразить, что простое, очевидное, вовсе не есть самое верное. Иначе не для пустяков же вселенная создана.
1.
Сейчас же, возвращаясь в описываемое время, замечу, что тогда мне было не до юмора. Погрузившись в повседневную работу на новой лодке, я был предельно серьёзен, так как увидел много недостатков и в дисциплине, и в организации службы, и в подготовленности личного состава к длительному плаванию. Этого я не мог не заметить, так как прежний командир Китаев научил меня замечать эти вещи. Да и сам я под его тяжёлой рукой стал в какой-то мере им, или его копией. И в то же время я понимал причину этих недостатков. Ведь лодка длительное время плавала в трудных погодных, в особенности в ледовых условиях, что само по себе изнуряющее. Во время такого плавания, естественно, главное внимание уделяется исключительно несению вахты, а не боевой подготовке и не поддержанию организации службы на должном уровне. И ещё немаловажным фактором является то, что, как не крути, а лодка задачу не выполнила, не достигла намеченной цели, не дошла туда, куда должна была дойти, и вернулась назад. И этот факт, если даже на нем не заострять внимания, все равно влияет на психологический настрой и расхолаживает человека, будь он матросом или офицером. Можно, понимая это, удариться в сочувствие и соболезнование, но это порочный путь. Тут нужна встряска. И я начал действовать. Методически я стал добиваться сначала выполнения распорядка дня, потом качества занятий и тренировок, содержание и соблюдение формы одежды, состояние механизмов, порядок в отсеках. Делать это мне было нетрудно, поскольку благодаря выучке, полученной у Китаева, я практически наизусть знал обязанности каждого матроса, старшины и офицера. А главное, во всём этом я был натренирован практически, и демонстрация этой натренированности влияет на того, кого ты обучаешь, ошеломляюще, воспитующе и обучающе. Очень действовало на любого, когда я задавал вопрос к примеру: «Расскажите ваши действия по приготовлению лодки к всплытию». Он отвечал, а я, не заглядывая в его книжку «боевой номер» поправлял его. Или однажды шли мы в подводном положении на глубине 30 метров. Командир ушёл к себе, я в центральном посту остался главным. Подхожу к боцману – специалисту 1 класса, несущему вахту на горизонтальных рулях, и обращаюсь к нему: «Боцман, а ты сможешь сейчас управлять рулями с завязанными глазами, если тебе будут сообщать показания глубиномера?» Боцман растерялся и ответил, что, конечно, не сможет. – Ну давай, – говорю, – завязывай мне глаза. Я буду управлять рулями, а ты говори мне, какая в данный момент глубина и что делает лодка, погружается, или всплывает. И вот я сижу на рулях, а боцман мне периодически сообщает: глубина такая-то, лодка погружается, глубина такая-то, лодка всплывает. И я удерживаю глубину с точностью плюс-минус метр. Поглазеть на этот цирковой номер собрались все, кто в это время оказался в центральном посту, за исключением гидроакустика. Конечно, боцман был удивлён, а я ему объяснил, что всё очень просто. Нужно только знать, на сколько нужно вращать штурвал, чтобы руль переложить на один градус. Это достигается тренировкой. А куда нарастает дифферент, на нос, или на корму, можно чувствовать собственным телом, в частности напряжением на ту, или иную ногу, что тоже достигается тренировкой. Нужно только ровно сидеть, чтобы колени были под прямым углом и расставлены чуть шире плеч. Единственно нужно, чтобы тебе сообщали изменения глубины по глубиномеру.
Для укрепления организации службы, разговоров недостаточно, и тут один в поле не воин, поэтому я методически и въедливо в этом направлении начал нагружать всех офицеров. Командир Свешников в этих делах предоставил мне полную свободу и практически меня не контролировал. То ли убедился, что я делаю всё добросовестно и в простом контроле не нуждаюсь, то ли это свойственно ему было, являясь чертой характера. Или же потому, что мой предшественник капитан 3 ранга Таубин был довольно опытный старпом и моложе командира был всего на один год. Конечно, моя чрезмерная требовательность удовольствия экипажу не доставляла, но меня это не тревожило. И чего я только не вытворял. Однажды я в кубрик привёл к утреннему подъему всех командиров боевых частей, и наглядно им продемонстрировал, что он – этот подъём – проходит не как на боевом корабле, а, скорее, как в специфическом дамском заведении. Я объяснил всем, как нужно правильно играть в эту весёлую игру, заставил команду снова раздеться, заправить обмундирование на тумбочках и улечься в койки. Для того, чтобы все это мероприятие выглядело не очень уж тягостно, я попросил немного похрапеть кого-нибудь, кто это хорошо умеет делать. После этого снова объявил подъём и запустил секундомер. Получилось уже лучше и веселее. На другой день я это учение повторил, и на этот раз получилось совсем хорошо. Точно так же я добился аккуратного содержания личных вещей в рундуках и тумбочках, для чего, предварительно лично сам заправил один рундук и одну тумбочку, так что все посмотрели как это делается. Чтобы научить быстро и качественно делать приборку в отсеках, я на одной из больших приборок в трюме центрального поста проделал это сам совместно с механиком, штурманом и доктором. Только для того, чтобы мусор выносить наверх, привлёк одного матроса. Для того, чтобы продемонстрировать качество этой приборки, заставил залезть в трюм всех остальных командиров отсеков и всё там проверить. На меня косились, за спиной обсуждали, вышучивали, но дело с мёртвой точки сдвинулось. Раньше меня понимать начали матросы и старшины, офицеры же долго ещё дулись. Правда, с механиком Ивановским общий язык все-таки нашелся, а вот штурмана младшего лейтенанта Ленинцева ещё долго при виде меня трясло.
Офицеры ПЛ С-222. Слева направо: штурман Виталий Ленинцев, командир ПЛ Виталий Александрович Свешников, замполит Алексей Лизунов, старпом Александр Таубин (предшественник Щербавских), доктор Василий Аниканов, командир БЧ-3 Николай Цветков, командир торпедной группы Борис Козлов
Развивающуюся конфликтную ситуацию помог ликвидировать замполит Лизунов Алексей Иванович. Он мне понравился с первой встречи. Спокойный, доброжелательный и, в то же время, энергичный и напористый, когда надо. Особым качеством его характера было умение немногословно и чётко изъясняться и внимательно выслушивать собеседника. Мы с ним почти каждый вечер после службы вели долгие разговоры, рассказывая о своей жизни (обоим было чего рассказать), обменивались мнениями по различным вопросам, и часто убеждались, что мнения и восприятия нами действительности во многом совпадали. Он сразу обратил внимание на мою чрезмерную жёсткость и объяснил, что она не совпадает с моей основной сущностью. В результате общения с ним я начал постепенно меняться, вроде как бы оттаивал, и, наконец стал прежним, отличаясь от прежнего только жизненным опытом. Однажды я нашёл в себе силы поодиночке вызвать на разговор по душам каждого офицера. Добился от каждого высказать все свои претензии ко мне и постарался объяснить свою позицию. С этого момента климат вокруг меня начал приходить в норму, и наступило полное взаимопонимание. Всё это благодаря Алексею Ивановичу. Вряд ли бы я быстро выкарабкался из той звериной норы, куда был загнан до этого. Кроме всего прочего, Алексей Иванович научил меня критически оценивать себя и снисходительнее относиться к невольным слабостям других. Он до тонкости знал характер каждого офицера, обстоятельства его становления и щедро поделился со мной своими знаниями.
С командиром Свешниковым нормальные отношения у меня сложились сразу, но они были сугубо официальными. Он был умным, характер имел твёрдый, но простой и довольно замкнутый. Вот только дружбу он водил с зелёным змием, правда держался с ним на равных и, не позволял ему брать над собой верх. Но так бывало до тех пор, пока он не встречался с своим закадычным другом – начальником штаба ЭОНовской бригады Ивановым. Тот с упомянутым змием был в более близких отношениям, и вдвоем они Свешникова быстро доводили до угрожающей кондиции. Однажды проходили мы докование в Росте, где проводилась окончательная техническая подготовка к ледовому плаванию: бронзовые винты были заменены на стальные, и было установлено специальное буксирное устройство. К моменту выхода из дока на лодку прибыл начальник штаба Иванов, который был на каком-то совещании в штабе флота, и решил в Полярный вернуться с нами, а не ждать катера. Они со Свешниковым надолго уединились в каюте и появились на мостике, когда я уже вывел лодку из дока, получив, разумеется, разрешение на это. Вид у обоих был сильно соответствующий, и я начал беспокоиться, чуя неладное. Так оно и случилось. Когда, следуя в Полярный, мы начали приближаться к острову Сальный, который севернее Североморска разделяет Кольский залив на два рукава, они заспорили.
Начальник штаба начал требовать от командира, чтобы он остров обходил слева, что было неверно, Свешников же послал его подальше и скомандовал «Право на борт!». Чтобы, как и положено обойти остров справа. Начальник штаба заявил, что он тут старший, и скомандовал «Лево на борт!». Рулевой, который уже уводил лодку вправо, вынужден был выполнить последнюю команду. И началась совсем не смешная комедия. Рулевой, получая противоречивые команды от двух начальников, совсем растерялся и не знал куда крутить штурвал и, в результате, лодка неумолимо шла на скалистый остров. Положение сложилось – дальше некуда. Я сразу понял, что моё вмешательство в спор двух неадекватных старших начальников не только не спасет положение, но ещё больше его усугубит, так как, окончательно погрузившись в полемику, никто из нас, когда это понадобится, не успеет даже назад отработать. Предоставленная сама себе, лодка не переползёт через остров, поскольку он довольно велик и высок. В лучшем случае она остановится, уткнувшись носом в берег, расплавляя подшипники гребных валов, а в худшем – развалится на отдельные фрагменты. А потом длительная дискуссия на мостике не будет способствовать сплочению экипажа накануне длительного плавания. Поэтому я выбрал иной путь и, не мешкая ни секунды, претворил его в жизнь. Предупредив рулевого, я перевел управление рулем с мостика в боевую рубку и поставил туда боцмана. Сам остался у верхнего рубочного люка и своевременно давал в рубку команды на руль. Командир и начштаба по-прежнему давали команды рулевому на мостике, тот, разинув в улыбке рот, чётко их дублировал, громко докладывал об исполнении и крутил штурвал в холостую. Нетрезвые начальники всё внимание в основном концентрировали друг на друге, не приглядываясь внимательно к окружающему их, а лодка, управляемая нами с боцманом из боевой рубки, Потом я вовремя спохватился, сообразив, что в любой момент оппоненты могут заметить, что, несмотря на вращение штурвала на мостике, лодка идёт, не обращая на это внимание и сообразят, наконец, что их дурачат. Надо как-то отвлечь их внимание, и я, лихорадочно думая, как это сделать, быстро придумал. Прервав их препирательство, я, озабоченно глядя в корму, громко сообщил, что бурун за кормой от работы винтов какой-то странный; уж не перепутали ли винты рабочие завода, когда их ставили. Командир и начальник штаба прервали дебаты и тоже начали всматриваться в корму, а потом срочно засобирались идти туда, посмотреть все на месте. Я не ожидал, что они так быстро клюнут на мою удочку и, опасаясь, как бы они не свалились за борт, срочно через боцмана в рубке вызвал наверх механика, как более проворного из офицеров. Минёр Козлов начал бы долго собираться, а штурман Ленинцев обязательно дотошно начал бы интересоваться, чего это его отрывают от прокладки и других работ на карте.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
