Штаб флота запланировал провести учение по высадке десанта. По этому случаю в штаб были приглашены специалисты от соединений, принимающих участие в этом игрище. Офицер штаба флота изложил замысел учения, согласно которого минная защита участка высадки должна состоять последовательно из минных защитников с боевыми патронами, учебных якорных мин, банки из боевых донных мин у берега и боевых противодесантных мин у кромки берега. Когда специалисты начали обсуждать и анализировать возможные результаты и остаточные риски после проведения всех тральных мероприятий, оказалось, что риск потерять людей и корабли будет сведён до нуля в том случае, если увеличить выделенные силы раза в четыре, а время операции до нескольких дней. Инициатива штаба флота сделать учение приближённым к реальным боевым условиям тихо померла, и на запланированных местах были выставлены привычные учебные муляжи.
Специалист.
Тральщик, из «новостроя», пришёл в Полярный, к месту постоянной дислокации и службы. Как положено в таких случаях, командир тральщика пошёл представляться командиру дивизии. Заходит он в кабинет к адмиралу и в довольно быстром темпе докладывает: «Товарищ адмирал, морской тральщик «Минёр» прибыл для дальнейшей службы в вверенную Вам дивизию. Переход из Ленинграда совершён без происшествий и поломок, командир тральщика «Минёр» капитан-лейтенант Штурман». Адмирал помотал головой и спрашивает – «Вы кто по специальности?» Дима Штурман: «Артиллерист». Адмирал: «Совсем запутал, давай с начала! Как называется корабль?» Дима Штурман: «Морской тральщик «Минёр». Адмирал: «Как твоя фамилия». Дима Штурман: «Штурман». Адмирал: «Я же тебя фамилию спрашиваю, а не специальность». Дима Штурман: «Так моя фамилия Штурман, а по специальности я артиллерист, а корабль называется «Минёр».
— Товарищ дежурный, — спросила она, — могу я видеть старшину Павла Протасова? — Сейчас доложу. Как сказать? — Скажите: приехала Зина Миронова. — Зина Миронова? — воскликнул я и, наверное, так уставился на нее, что она спросила, правда ни чуточки не смутившись: — А вы разве обо мне что-нибудь слышали? — Ну еще бы! Нам старшина рассказывал. Так вот она какая, Зина Миронова! Я думал, это девушка в огромнейших сапогах, в пятнистых штанах из маскировочной ткани, в ватной телогрейке и в ушанке с собачьим мехом. И уж обязательно с автоматом! — Товарищ старшина, — доложил я, найдя Протасова в кубрике, где он повторял урок с Бунчиковым, — вас внизу спрашивают. — Кто? — Девушка одна. «Вольная». — Девушка? — Товарищ старшина, она говорит: она — Зина Миронова. — Миронова?.. Простите, Бунчиков, вы позанимайтесь сами, а я пойду... Зина Миронова, Зина Миронова! — повторял он, сбегая за мной по трапу. Протасов, очевидно, ожидал увидеть Зину такой, какой она высаживалась с ним на вражеский берег, какой была на Малой земле и в Новороссийске. Он в недоумении уставился на нее. Зину, стоявшую в вестибюле, нельзя было представить себе с автоматом, кидающей в окна гранаты и кричащей изо всех сил: «Полундра, фрицы! Матросы пришли!»
— Зина? — не поверил глазам Протасов. — Ну да, Зина, товарищ старшина, Зина! Меня учиться послали, сказали: «Довольно тебе воевать». Вот я и выбрала Тбилиси. Ты рад, что я приехала? — Очень рад, — весь вспыхнул Протасов. — Как наши там? — спросил он. — Много наших погибло, Павел, — с грустью сказала Зина. — Корабль, на котором мы шли в десант, подорвался у Констанцы на мине. Сережи нет, и Володи нет, и Бориса... Коле Игнатову оторвало ногу. Свешников без руки. Да и меня крепко стукнуло — вот, смотри... — Она откинула русые волосы и показала шрам повыше виска. — Чуть пониже — и не было бы в живых... — Где ты будешь жить? — В общежитии. Ты придешь? — Да, приду. — Сегодня? — Нет, в воскресенье. В будний день я не могу своих ребят бросить.
Самоподготовка.
— Хорошо, приходи в воскресенье. Я буду ждать, Павел! — И совсем тихо, так, чтобы я не услышал (но до меня долетело все-таки), она добавила: — Ведь я только для тебя и приехала, Павел. Ты понимаешь? Он пожал ее руку и, вздохнув, сказал: — Идемте, Рындин, пора. В этот вечер Протасов показал нам фотографию той, прежней Зины — в пятнистых штанах, в ватнике и в ушанке. Глаза были те же, но Зина — другая. Вот эта Зина, конечно, палила из автомата и кричала: «Полундра, фрицы! Матросы пришли!» Через две недели нам стало известно, что Протасов женится. Все его поздравляли. Наконец-то старшина стал брать увольнительные записки! Он уходил с виноватым видом: раньше он без пас никогда не увольнялся из училища в город.
* * *
Наше товарищество все крепло. И дело было совсем не в том, чтобы подсунуть шпаргалку другу или ловко подсказать ему при ответе. Честь класса теперь была в другом: все должны учиться отлично. И без ложного стыда я часто просил Юру помочь мне, а Бунчиков обращался за помощью к Олегу Авдеенко; помогали и Фролу, помогал и он сам, кому мог, — вот это и было настоящим товариществом. Однажды, когда Фрол дежурил, а Юра пошел в комитет физкультуры, мы с Олегом отправились к Стэлле. Девочки ждали нас, чтобы пойти на Куру. Мираб и отец Хэльми, Август, вооружившись удочками, отправились с нами. Хэльми и Стэлла болтали без умолку. День был удивительно теплый. Мы подошли к Куре, к парому, который тотчас же отвалил. Паромщику приходилось бороться с течением. Девочки о чем-то шептались (такая у них манера — шептаться), потом вдруг принялись хохотать. Мираб и Август спорили насчет сегодняшней ловли.
Вдруг (я не видел, как это случилось, потому что мы отвернулись от девочек, обиженные, что они шепчутся) Антонина и Стэлла отчаянно закричали, паромщик затормозил паром, Мираб и Август бросились к борту... Хэльми не было... Не раздумывая, я прыгнул в воду. Меня подхватило и потащило вперед. Я увидел в воде что-то розовое. Вдали висел над рекой мост, и я знал, что там, за мостом, много острых камней и бурлит водопад: Хэльми разобьется об эти острые камни. Олег вырвался вперед, схватил Хэльми и стал грести к берегу. Я поспешил на помощь. Течение относило нас к мосту. Издали приближалась рыбачья лодка, но она была так далеко! Я устал, Олег греб из последних сил. «Почему я не сбросил ботинки? — думал я. — Почему я не сбросил ботинки?» И вдруг, когда мне уже казалось, что я не проплыву ни одного метра, я почувствовал под ногами вязкое дно. Вскочив, я схватил Хэльми на руки и, не удержавшись, плюхнулся тут же, у самого берега, в воду, больно ударившись коленкой. Но уже несколько рук протянулось ко мне, к Олегу, нас вытащили на берег, и Мираб с Августом нагнулись над неподвижной Хэльми. Она зашевелилась и едва слышно сказала: «Папа!» Через полчаса мы, мокрые, но счастливые, подъехали в фаэтоне к дому Мираба, Хэльми переоделась в Стэллино платье, а мы с Олегом сидели, завернутые в простыни, пока Антонина, Стэлла и тетя Маро, затопив печку, высушивали наши форменки, ботинки и брюки. Суровый эстонец был очень взволнован: он то пожимал нам руки, то нежно целовал свою дочку, то снова принимался благодарить нас. — Я вдруг оступилась и очутилась в воде, — говорила Хэльми. — Я ведь плаваю хорошо, родилась у моря, но тут такое течение, что я не успела вздохнуть, как меня потащило куда-то... Мальчики, я этого никогда не забуду! Когда мы вернулись в училище и рассказали о нашем приключении Фролу, он заметил: — Значит, не зря я тебя тогда, Олег, чуть не стукнул на «Каме». Вот видишь — и научился плавать! А скажите, ребята, по правде, вы рыженькую не нарочно столкнули? Это была только шутка, но Авдеенко расстроился до слез и чуть не поссорился с Фролом. Нам удалось все же их помирить.
Глава восьмая. ЗИМОЙ
Наши форменки, бушлаты, шипели просто подгонялись по росту. Зато, когда дело дошло до мундиров, нам сшили их по особому заказу. Пришел важный, толстый портной в роговых очках, похожий на профессора (это он и его помощники в мастерской Военторга шили наши мундиры). Портной критически осматривал каждого. Я взглянул в зеркало и оторопел: передо мной стоял незнакомый моряк в отлично сшитом мундире, с золотым шитьем на воротнике, золотыми буквами «Н» на погонах, с широкой грудью, высокими плечами и гордо поднятым подбородком. Портной осмотрел меня, как осматривают в музее скульптуру. Он отошел, склонив набок голову, посмотрел, приподняв очки, опять надел очки на нос, еще посмотрел, поддернул сукно на плече, повернул меня боком, снова отошел и принялся рассматривать издали. — Хорошо, — решил он. — Переделок не требуется. Прошу следующего. Фрол огорчился, когда у него портной принялся чертить мелом возле плеча и подмышками и сказал подбежавшему помощнику, что надо перешить рукава. — Не огорчайтесь, будущий флотоводец, — успокоил портной Фрола, — зато мундир будет сидеть, как влитый. — А если я вырасту? — озабоченно спросил Фрол. — Тогда вам сошьют новый мундир, — обнадежил портной. — И я надеюсь, что именно мне придется шить вам мундир с лейтенантскими погонами. — А ты знаешь, Кит, — размышлял Фрол, когда мы после примерки зашли в кубрик, — по-моему, если под мундир посадить мелкую душонку, толку не будет. Мундир будет сам по себе, а хозяин его — сам по себе. Вот если под мундиром будет настоящая ... Ты как думаешь?
Мы с нетерпением ждали, когда, наконец, сможем обновить мундир. Сурков успокоил, что ждать придется недолго. И мы, действительно, вскоре пошли на концерт в консерваторию, куда нас пригласил Авдеенко. Может быть, Олег имел успех потому, что он был единственным музыкантом, который вышел на сцену в мундире Нахимовского училища? Нет, он играл хорошо! Это сказал и сидевший рядом с нами пожилой человек — музыкант или профессор. Когда концерт кончился, Фрол вызвался нести скрипку. — Ты устал, а мне это ничего не стоит. Да ты не бойся, не уроню, — успокоил он Олега и бережно понес лакированный футляр, стараясь не задеть им прохожих. Вернувшись в училище, мы попросили Олега повторить то, что он играл на концерте.
* * *
На другой день на стадионе «Динамо» состоялись стрелковые соревнования, и наше училище набрало больше всего очков. Молодой генерал, грузин, приехал к нам, роздал ценные подарки и сказал, что мы отныне стали «его любимцами» и он пришлет нам в награду полное оборудование стрелкового тира. Он выполнил свое обещание: пришли рабочие и выстроили во дворе тир. Стрелки теперь проводили там все свободное время.
Наш класс взял на себя обязательство — оборудовать кабинет во Дворце пионеров. Ну и закипела работа! Я рисовал корабли в бушующем море, бой с подводной лодкой. Протасов, Юра, Фрол, Илико, Авдеенко, Бунчиков целыми днями строгали, строили под руководством Горича модели шлюпок, яхт, кораблей. Прошло два месяца, и мы пришли на торжественное открытие кабинета. Пионеров набралось множество. Нам пришлось им все объяснять. — Неужели вы все это сделали сами? — спрашивали ребята. — Сами. А кто же, кроме нас, будет делать? — И фрегат и подводную лодку? — И фрегат и подводную лодку. — И даже крейсер? — И крейсер. Крейсер поместили в искусно задрапированной лохани с водой, и крошечные огоньки на клотике и в иллюминаторах отражались в воде, словно в море. В этот день во были танцы. Я постеснялся сказать своей новой знакомой, ее звали Ниной, что танцевал в зале, под оркестр, в первый раз в жизни, но сообщил, что у нас в училище под Новый год будет бал, и просил ее прийти.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В 1963-м или в 1964-м годах на одном из малых противолодочных кораблей (МПК) в городе Полярном случился зимой пожар. Пожар случился в офицерском отсеке. Причиной пожара, как установили перед раздачей слонов, было пристрастие одного из офицеров к изготовлению сувениров. Он разогревал пластмассу над электрической грелкой, и по какой то причине оставил её над грелкой в закрытой каюте. Выгорели все каюты и агрегатный отсек. В пламени пожара начали гореть переборки из сплава АМГ. Пожар потушили с большим трудом, а корабль списали на металлолом, благо он уже выслужил свой срок, и списание его было запланировано в этом же году. При разборе этого происшествия, флагманского механика дивизии ОВРа больше всего заинтересовало, почему стал гореть металл. Флагманским механиком в ту пору в дивизии был Герчиков. Мужчина он был знающий и авторитетный в механической части. Как моряк, он тем более внушал уважение, поскольку вместо одной ноги имел протез. Ноги он, по слухам, лишился ещё курсантом, но настоял на своём желании служить на флоте, и ему разрешили службу на кораблях. Летом этого же года списали точно такой же корабль и флагмех решил на остатках этого корабля провести показательное учение, при этом воспроизвести по возможности обстановку зимнего пожара. По его указанию на МПК начали тренировать аварийную партию, для демонстрации на показательном учении, как надо было действовать при том злополучном .
В солнечный летний день, согласно заранее разосланной телефонограмме, на Гаиновском причале и на борту подопытного корабля собрались, в указанное время, почти все командиры кораблей дивизии со своими механиками. Герчиков рассказал им, какие ошибки были допущены при тушении зимнего пожара, и предложил посмотреть, как нужно было действовать в той обстановке, которую они сейчас смоделируют. По его команде на корабль было подано электропитание и пожар начал набирать силу. Однако по прошествии примерно 10 минут он сам собой прекратился. Он приказал бросить в отсек бутылку с соляркой. Немного дыма, и опять запланированного пожара не получается. С соседнего корабля притащили сигнальные ракеты и выстрелили их в отсек. Результат был аналогичный, корабль не хотел гореть, пожар затухал сам собой через 15-20 минут. Пока шло это представление, вся собранная публика упражнялась в остроумии и даче советов, и через два часа флагмех признал своё поражение, отпустив всех по кораблям.
Психическая атака.
Америкосы постоянно проявляли интерес к району Кольского полуострова. Периодически там появлялся гидрографический корабль ВМФ США «Тернер». Что он делал, простой народ не знал, однако флотское начальство считало необходимым приставлять к возможному шпиону сторожа. На роль сторожа назначали старенький эсминец или тральщик. «Тернер» со скоростью два-три узла топал от Печенги до Святого носа, за кромкой территориальных вод, а сторож с той же скоростью болтался у него в одном-двух кабельтовых на правой или левой раковине. Матросики «Тернера» развлекались, выходили толпой на ют, чистили апельсины, корки плыли в кильватерной струе, а на мостике сторожа жевали ржаные сухари. В команде «Тернера» были женщины, которые вместе с мужиками установили на ютовой надстройке трёхметровую фотографию почти обнажённой «гёрлс». Этим действом они весьма развеселили народ на стороже и поставили в затруднение политработников, ибо следить за супостатом с закрытыми глазами никак невозможно, а как посмотришь в его сторону, так глаза невольно соскальзывают на «».
Сторожил шпиона старенький эсминец. Дело это для него не очень подручное, на скорости два узла турбины имеют плохой КПД, мазута расход больше нормы, корабль управляется неважно, хлеб закончился, и пора бы начальству прислать смену. Тут командиру притащили шифровку из штаба флота, в которой он извещался о том, что ему на смену выходит тральщик. Получив такое РДО, командир приказал открыть вахту на УКВ, дабы тральщик мог с ним связаться, как только выйдет на дальность видимого горизонта. До Кольского залива было больше ста миль. Сидит командир на мостике в кресле и вдруг слышит из динамика как называют его фамилию и далее…: «Я «Тернер». Вам на смену из Кольского залива вышел тральщик бортовой номер…., приём». А дальше гадай на кофейной гуще как к супостату так быстро попала не совсем доступная информация и почему он с такой лёгкостью и наглостью читает наши коды и рассказывает об этом нам? Ещё больше был удивлён командир тральщика. Выходя из залива, он услышал на своей УКВ: «фамилия командира, Я «Тернер», моё место широта…., долгота…., курс….., скорость…., встретимся в …..часов ….минут, приём». Высокое начальство не удивилось, оно, видимо, знало, что америкосы наладили ретрансляцию УКВ и наблюдение через спутник, а фамилии командиров кораблей собраны и фиксируются агентурной разведкой. Вероятно, ЦРУ пришла идея подразнить командование Северного флота.
— А теперь вы, значит, окончательно признали его своим товарищем? — Окончательно, — подтвердил Фрол. — А вы не кривите душой, Живцов? — Генерал испытующе смотрел на Фрола. — Нахимовец никогда не лжет, всегда должен говорить правду, даже если правда горька, как полынь. — Это что же, ваше неписаное правило? — Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — Ну, очень рад, что вы приняли Олега в свою семью, — сказал генерал. — По правде говоря, я с самого начала знал, что ему трудно придется. Уж очень его мамаша и бабушка избаловали. Но я знал, что он попадет в дружную семью будущих моряков, комсомольцев и они с него гонор собьют. В коллективе нельзя жить одиночкой, не правда ли? Я побывал у вашего начальника, видел вашего воспитателя и надеюсь, что ваша комсомольская организация воспитает его настоящим моряком. Не так ли? Садитесь, — предложил он, опускаясь на скамейку. Генерал снял фуражку (у него были коротко стриженные седые волосы), достал из кармана плитку шоколада и принялся нас угощать. — Я прилетел из и лечу в Москву, — сказал он.
Мы упросили его рассказать, как там воюют. Потом показали ему наш журнал, и он с особым вниманием прочел заметку Олега «Как я стал нахимовцем». Он играл с нами в бабки и в «козла» и искренне радовался, когда ему удавалось разбить одним ударом сложную фигуру или забить «сухую» противникам. Он развеселился и, пробыв у нас до ужина, с сожалением стал с нами прощаться. — А хорошо я, ребята, провел с вами день! — говорил он, расчесывая усы. — Ну, желаю вам успехов на море. А ты, — сказал он, прощаясь с сыном, — будь истинным моряком. Не позорь комсомольского звания, слышишь, Олег?
* * *
— Ребята, глядите-ка, новички пришли! Мы опрометью кинулись к окнам. Неужели мы были такими же»? Были! Так же вот неумело строились в шеренгу, так же неловко топтались на месте, не зная, куда девать руки... Во двор вышел начальник училища и сказал новичкам, наверное, что-нибудь очень приветливое, потому что они приободрились. И так же, как мы, новички отправились в баню и из бани вернулись в фланелевках и бескозырках. Неужели и на мне наша форма сидела когда-то так мешковато, как с чужого плеча?..
Построение во дворе училища. На переднем плане - начальник училища (06.1944-04.1950) капитан первого ранга Игорь Иванович Алексеев.
Когда истек карантин, в большом зале был устроен вечер. Мы стали «старичками». Я читал где-то, как старожилы царского кадетского корпуса унижали новичков. Они обирали их, били, ездили на них верхом, заставляли чистить свои ботинки и бляхи. А у нас даже Фрол запасся терпением и, если новичок был нерасторопен, втолковывал ему, как себя вести. И вот на вечере после речи нашего начальника слово было предоставлено нам. Одним из первых выступил Фрол. Он вгляделся в первые ряды зала, где сидели новички, и спросил: — Вы знаете, куда вы попали? Кто-то робко ответил из третьего ряда: — В Нахимовское... — В первое в Советском Союзе военно-морское Нахимовское училище. А кто такой был Нахимов, вы знаете? — Адмирал, — пискнул тот же голос. — Великий русский адмирал Нахимов сам трусом не был и трусов, нерях, обманщиков, очковтирателей презирал. Старших всегда уважал, а младших не обижал. Всем понятно? — Понятно, — раздалось сразу несколько голосов из зала. — Ну, то-то! — продолжал Фрол. — Это понимать надо. И если у вас там друг у дружки списывали или друг дружке подсказывали, учителей обманывали, то у нас этого не водится. У нас учиться надо по совести, уроки готовить по-честному, а если трудно, проси товарищей помочь — и помогут. Да что — меня проси, я помогу. Подойди вот так прямо, попросту, без стеснения, не как младший к старшему, а как товарищ к товарищу, и скажи: «Помоги, Фрол Живцов». И я помогу. Обязательно! Потому что у меня по всем предметам «хорошо» и «отлично».
Фрол еще раз оглядел новичков. — И раз вы пришли к нам в училище, — продолжал он, — помните, что такого училища нигде никогда не было, а потому и жить в нем придется по-нашему. А что это значит: жить по-нахимовски? Знаете? Нет, не знаете. Если вы покуривали, про это забудьте. Наш товарищ начальник не хочет, чтобы из вас выросли дохленькие человечки, а желает, чтобы все вы были настоящими «морскими волками» и, может быть, адмиралами. Заулыбались? Нечему улыбаться. Кем был отец нашего нахимовца Рындина, прославленный Герой Советского Союза и капитан второго ранга? Юнгой он был, вот кем. Понятно? — Понятно, — послышались голоса. — И имущество, что тебе доверено — парту, ложку там, или полотенце, или форменку, или бушлат, — беречь должно больше, чем свое. И это понятно? — И это понятно, — отвечали из зала. — Если кто из вас драться любит или по носу щелкать кого, как собачку, — пусть позабудет. Потому что первый я не позволю унижать нахимовское достоинство. Ты нашей формой дорожи, потому что в ней матросы под танки кидались... на Малую землю куниковцы высаживались... Знаете, что такое Малая земля? — Нет. — После расскажу. Подойди прямо ко мне и спроси: «Расскажи, Фрол Живцов, про Малую землю и про куниковцев» — и я расскажу. В таких, как у нас, фланелевках они воевали. Это понимать надо. Все сказал.
Фрол спустился со сцены, красный, распаренный. Ему очень хлопали, больше всех — адмирал. После торжественной части начался концерт. Особенный успех имела наша песня. Новички очень быстро подхватили ее и уже через несколько дней распевали:
Выйдем на рассвете, утром рано На просторы голубых дорог...
* * *
До начала занятий мы успели разместить привезенные нами с флота подарки. И теперь не только в военно-морском кабинете, но даже в вестибюле у парадного трапа лежали якоря, якорь-цепи, рогатая мина, разрезанная торпеда — можно было увидеть все, что внутри, — глубинные бомбы, снаряды... Начались занятия, и мы с удовольствием встретились с нашим Горичем, с историком Черторинским, с инженер-майором Бурковским, с учительницей русского языка, которая сказала, что, прочтя наш рукописный журнал, она убедилась — среди нас растут будущие Станюковичи. В классе появились капитан третьего ранга Сорокин, который стал преподавать нам английский язык, и учитель пения, профессор консерватории Иноземцев. Однажды Кудряшов представил нам учителя танцев. Это был заслуженный артист республики Любим Михайлович Зорский (мы видели, как он танцевал в театре). Поздоровавшись, Зорский выяснил, что один лишь Авдеенко танцует вальс и Поприкашвили — лезгинку. — Ну, это не беда! — успокоил нас Зорский и сразу же приступил к уроку. Он показывал па, приподнимаясь на цыпочки, а мы неуклюже пытались ему подражать. Он утешал нас, говоря, что не боги горшки обжигают. Шаг за шагом мы освоили вальс, полонез, мазурку. Особенно лихо плясали мазурку Фрол и Бунчиков, а самым способным к вальсу оказался Юра.
Мы поняли за год, что значит «жить по-нахимовски». Отстающим помогали, как Юра — Бунчикову, которому с великим трудом давался английский язык: он вместо «гуд бай», ужасно краснея, говорил «бай-бай». Задачи решали вместе. Сочинения прочитывали вслух. За первый месяц ни один из нас не попал в карцер. Мы два раза побывали в опере — на «Пиковой даме» и «Даиси» и два раза в ТЮЗе. Русьев, возвращаясь из Москвы, заехал в Тбилиси. Он зашел в училище. Фрола и меня вызвали в приемную. На синем кителе Русьева блестела золотом звездочка. — Тебе привет от отца, Никита, — сказал Русьев. — Здорово мы с ним покрошили фашистов тогда под Констанцей. — Расскажите, — попросил Фрол. Но Русьев был плохим рассказчиком. Мне он подарил набор цветных карандашей и ящик красок, а Фролу — часы, которые светились в темноте и отбивали, если нажать кнопку, время. Фрол был в восторге. — Ну, Фролушка, учись лучше всех, будь гвардейцем, — пожелал на прощанье Русьев. — До свиданья, сынок! Когда он ушел, Фрол принялся всем показывать часы и заставлял их вызванивать часы и минуты. — Вот какой у меня усыновитель! Я спросил: — Почему ты называешь его усыновителем? — А что? — Это как-то нехорошо. Он тебя сыном зовет; зови его отцом. — Отцом? Нет. Уж тогда я лучше буду звать его Виталием Дмитриевичем. Ты знаешь, Кит, я своего отца никогда не забуду. — Он был добрый? — Ну, чтобы очень добрый, я бы не сказал. Случалось, он меня и ремнем драл, но всегда за дело. Виталий Дмитриевич — этот помягче, хотя тоже крут. Ты помнишь, как я на катер просился, а он отказал?
— Помню... Фрол, а ведь ты тогда плакал! — Кто, я? — Ну да. — Выдумываешь! Моряки никогда не плачут. Это мне что-то в глаз попало... Сам знаешь — комары, мошкара, букашки... — Мошки, блошки, таракашки! — подхватил я. Фрол сердито взглянул на меня. — Виталий Дмитриевич... — повторил он несколько раз. — Виталий Дмитриевич... А ведь это, пожалуй, лучше, чем «усыновитель». — Идите получать письма, — позвал дневальный. Я получил письмо от мамы; Юра — два письма: от матери из Сибири и от отца из Новороссийска; Бунчиков — целую пачку писем из Севастополя, от учеников той школы, где он когда-то учился. — Как они меня вспомнили? — удивлялся он. — И откуда они знают, что я в Нахимовском? Илюшу отец извещал, что ему все-таки удалось «закрыть свой военный счет» не на четырнадцатом корабле, а на пятнадцатом, потому что возле Варны он утопил последнюю в Черном море фашистскую подводную лодку: она забилась в одну из бухт и отсиживалась, неизвестно на что надеясь. «Это был поединок один на один, и фрицы дрались с отчаянием осужденных на смерть», — писал Поприкашвили сыну. Четыре письма получил Протасов. Это были опять аккуратные треугольнички, на которых адрес училища был написан одним и тем же почерком. Протасов долго сидел на койке, разбирая послания. «Значит, у него есть кто-то, кто о нем думает», — решил я. Вскоре выяснилось, откуда Протасов получал треугольнички. Я был помощником дежурного по училищу, и вахтенный вызвал меня звонком вниз. Спустившись по парадному трапу, я увидел маленькую девушку в синем костюме, на лацкане которого поблескивал орден Ленина. Из-под шапки темно-русых волос на меня смотрели озорные серые глаза. Девушка улыбнулась, по-видимому, удивившись, что дежурный — и вдруг не взрослый.
Лидия Верещагина, Надежда Лихоцкая, Мария Виноградова, Нина Марухно, Зинаида Романова, Евгения Хохлова и Галина Воронина. -
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Несколько страниц из жизни одного из классов современной Питонии, нахимовцев 6 класса, начальник 2 учебного курса В.И.Коломиец.
На тематический классный час, посвященный 100-летию со дня рождения Героя Советского Союза А.И.Маринеско, в гости к нахимовцам пришел ветеран Северного флота капитан 1 ранга запаса Н.М.Панков.
Николай Мартынович длительное время командовал атомной подводной лодкой. Ветеран-подводник рассказал о боевых буднях подводников времен «холодной войны», ответил на многие интересующие нахимовцев вопросы, показал фотографии из личного архива.
27 января состоялась экскурсия в Музей истории подводных сил России им. А.И.Маринеско
Нахимовцы познакомились с экспозицией, отражающей этапы создания и развития подводных сил страны, боевое использование подводных лодок в военное время.
Особое место среди музейных предметов занимают личные вещи, награды, фотографии, форма одежды подводников.
В экспозиции представлены рассказы о конструкторах, кораблестроителях, тех, кто создавал отечественную историю подводного флота.
Большой интерес у нахимовцев вызвали средства защиты экипажа, которые можно было исследовать в интерактивном режиме.
В кают-компании ребятам был показан документальный фильм о жизни и подвиге А.И.Маринеско.
В завершение мероприятий нахимовцы побывали на могиле героя и возложили цветы.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
