В конце 60-х годов пошлого столетия на Северном Флоте решили создать «Отдел устройства службы». Возможно, от него и была какая-то польза, но комедийные ситуации были явно. По задумке начальства, отдел должен был способствовать улучшению быта военнослужащих. Самые светлые головы нужнее на кораблях, а потому в отделе собрались не корифеи. Дабы имитировать бурную служебную деятельность, начали с проверок тумбочек и рундуков у матросов с организационными выводами для командиров кораблей. Однажды адмирал, начальник штаба флота, сидел себе в рабочем кабинете и просматривал серьёзные бумаги. По ходу работы ему потребовалось переговорить с начальником оперативного отдела, капитаном 1-го ранга. С ним у адмирала были дружеские отношения и обращались они друг к другу по имени отчеству. Иногда посиживали за бутылкой коньяка или водочки. Заходит в кабинет приятель адмирала и начинает выделывать ногами, руками, головой непонятные для адмирала движения. Адмирал удивился, очки на лоб поднял и спрашивает: «Петрович, что за цирк? Ты случаем не заболел?» - «Никак нет товарищ адмирал, принимаю по подразделениям строевую стойку, в соответствии с директивой подписанной Вами!» В куче бумаг, адмирал действительно подписал, не глядя этот «опус» то ли шутника, то ли не очень умного офицера.
Бортовой номер.
В губе , в конце 1960-х годов, базировалась бригада консервации эскадренных миноносцев. Как и во всякой части, в задачу которой входит сохранность вооружения, личного состава там было не много, повседневная жизнь состояла из осмотров и мелких ремонтов систем обогрева, замены силикагеля, и скуки. Командование бригады решило для улучшения питания соорудить на берегу свинарник. Благо отходов с камбуза было достаточно. На второй год существования свинарника командир бригады захотел в общем стаде откормить своего личного поросёнка. Такое же желание возникло у начальника политотдела и начальника штаба. Дело было сделано, и в стаде свиней поселились поросята начальников. Всё бы было нормально, но начальство повадилось инспектировать своих личных поросят, и каждый выказывал своё недовольство свинарю. В том числе говорили ему, что в прошлый раз он показывал им не этого поросёнка. После очередного такого разноса, матросик-свинарь написал на боку поросят начальников их принадлежность. Было ли это отмщение или просто дурость деревенского простачка – трудно сказать. Вполне вероятно, что матрос, которого приучили в экипаже и в учебном отряде подписывать всё своё обмундирование, имеющий бирку на койке и на рундуке со своим боевым номером, с номером, нашитым на правом кармане робы, посчитал в порядке вещей нанести позывные на свиней начальников. Это было бы событием местного значения, но на беду командования бригады в этот день бригаду приехал проверять отдел устройства службы. Пошли они проверять подсобное хозяйство и обнаружили в свинарнике поросят с бортовыми номерами Ком.Б, Нач. ПО, НШ. Шуму и хохоту было на весь флот.
— Чище, чище! — наставлял Фрол. — Слова лучше выговаривайте, чеканьте, чеканьте! Чтобы за двадцать кабельтов было слышно! И мы «чеканили» так, что, наверное, нашу песню слышали даже в далекой деревне за горой:
— Реже, реже! — командовал Фрол, и мы запевали последний куплет:
Николай Николаевич Сурков одобрил песню. Одобрил ее и Кудряшов. Слова сочинил Юра, музыку подобрал Олег — и они были очень горды, что их песню поет все училище. По приезде в лагерь мы не имели ни минуты покоя. Не побывавшие на флоте воспитанники осаждали нас просьбами: «Расскажите, что повидали, на чем плавали, далеко ли ходили». Фрол охотно рассказывал: «когда мы вышли на позицию на подводной лодке...» (хотя мы вовсе не выходили на позицию, а свое подводное «крещение» получили на рейде, в двух шагах от бухты и берега), «когда мы затралили магнитную мину...» (хотя мина была не магнитная, и ни мы, ни тральщик, на котором мы находились, ее не затраливали, а просто она оборвалась и блуждала под берегом); дальше следовали рассказы о том, как мы чуть было не взорвались и как лодка наша лежала на грунте. Таков уж был Фрол — любил все приукрасить, «потравить», как говорится на флоте. Послушав однажды рассказы Фрола (Фрол не смущался «травить» даже при воспитателях, поясняя, что этим самым он завлекает не нюхавших флота и моря, чтобы они покрепче и позлее учились и обязательно на будущее лето поехали с нами на флот), Кудряшов сказал: — А почему бы нам не издавать рукописный журнал? Каждый из вас может написать, о том, что он видел на флоте. Можно писать в прозе и в стихах.
Обложка рукописного журнала ленинградских нахимовцев.
Кудряшов сам немного писал. Фрол говорил, что видел в «Красном флоте» статью о нашем училище, которая была подписана «Ст. лейтенант Кудряшов», и что Кудряшов составляет «Историю Нахимовского училища». — Журнал наш будет выходить по мере накопления материала, — продолжал Кудряшов, — и я охотно помогу тем, кто захочет попробовать свои силы. Что касается обложки и иллюстраций, то, я думаю, за этим дело не станет. У нас есть Рындин; Авдеенко тоже рисует неплохо; найдутся еще художники. — А как будет называться журнал? — спросил Фрол. — «Уходим завтра в море». Впрочем, названия я вам не навязываю. Может быть, кто-нибудь предложит лучшее, мы обсудим и примем. — Нет, мне нравится «Уходим завтра в море»! — одобрил Фрол. — Кит нарисует нам катер... торпедный катер, который уходит в море! — А почему катер? — спросил Илюша. Почему не подводную лодку? — Да, почему не подводную лодку? — поддержал Илюшу Авдеенко. — Тральщик, — предложил Юра. — Эсминец! — перебил Забегалов. — Крейсер! — посоветовал Гордеенко. — Тогда уж лучше линкор! — предложил Бунчиков. — Я вас всех помирю, — улыбнулся Кудряшов. — На обложке одного номера будет уходить в море тральщик, на обложке другого — торпедный катер, потом — «охотник», подводная лодка, эсминец, крейсер, линкор... — Почему бы и нет? — вскричал Фрол. — Отлично придумано! В этот вечер все сочиняли, а я рисовал обложку первого номера.
Фрол написал неуклюжий рассказ «Как мы выходили на позицию». Забегалов сочинил восторженные стихи, где «Серьезный» рифмовал с «грозным» и воспевал свой эсминец. Юра прочел нам маленькое стихотворение, которое называлось «Знамя училища»; оно нам очень понравилось, потому что в нем говорилось о том, что наше знамя священно и мы готовы отдать за него жизнь. Другой, короткий рассказ, написанный Юрой, был о тральщиках. Война закончилась нашей победой, никто больше не воюет, все учатся. Только тральщики продолжают расчищать морские дороги, чтобы днем и ночью по морю ходили большие, прекрасные теплоходы. Подрывается офицер Званцев, но на его место тотчас встает другой, молодой, отважный, по фамилии Десятников. И тральщик снова уходит в море... У Бунчикова не ладилось с рифмой, но он все же написал в журнал «О Севастополе, морской столице, о которой морякам поют песни птицы». Сколько листков было изорвано, сколько перечеркнуто слов, так легко укладывавшихся в голове и так трудно на бумаге! Материала поступило в первый номер так много, что хватило бы на пять журналов. Кудряшов терпеливо разбирал наши каракули и отбирал самое лучшее. Прочтя заметку Олега Авдеенко «Как я стал нахимовцем», он сказал: — Это хорошая, честная заметка, Олег. Мы ее обязательно поместим. Авдеенко описал все, как было: как он не понимал, что такое Нахимовское училище, как он, имевший всегда в школе пятерки, нарочно был невнимателен и получал тройки и двойки, лишь бы его отправили домой. «Никому не советую делать этого, — заканчивал заметку Авдеенко. — Очень плохо, когда тебя не любят товарищи. Я рад, что теперь вошел в нахимовскую семью». Да, Олег вступил в нахимовскую семью и заслужил право вступить в комсомол. Его приняли единогласно — ни у кого не нашлось возражений. День выхода первого номера журнала был большим праздником. Журнал читали запоем. Адмирал одобрил наше начинание. А мы готовили уже второй номер, и я рисовал вторую обложку. Для второго номера я написал рассказ «Клятва моряка». Как умел, я рассказал о клятве, которую дали мой отец, Русьев и Серго Гурамишвили. Они чуть было не погибли, но клятву выполнили. Протасов тоже выполнил свою клятву и поднял над городом флаг.
Севастополь вновь наш! 9 мая 1944 г. Фото Е. Халдея. - "Москва и судьбы российского флота. Архивные документы и исторические очерки." М., Мосгорархив, 1996.
— Хорошо, Рындин! — похвалил меня Кудряшов. — Немного, конечно, надо подправить, но в общем — хорошо. Второй номер читали нарасхват все классы. Однажды, когда мы на полянке за палатками обсуждали материал, поступивший в третий номер, дневальный на первой линейке подал команду: «Смирно!» Мы вскочили. Я увидел коренастого генерала в белом кителе, в фуражке с красным околышем и с белым чехлом, быстро шедшего по дорожке от штаба. Заметив нас, он свернул в нашу сторону. — Не знаете ли, товарищи... — начал он. — Папа! — воскликнул Авдеенко. Мы хотели было исчезнуть, но генерал сказал просто и приветливо: — А вы куда, товарищи? Оставайтесь, не помешаете. Ну, здравствуй, давно не видались, — сказал он сыну. — Поздоровел, загорел, поправился — не узнать. Молодец! Мне сообщили, что и фанаберии свои ты забыл и учишься хорошо. Значит, больше не хочешь, чтобы я тебя забрал отсюда? — Нет! — ответил твердо Олег.
— А зачем же ты писал матери, что я тебя не понимаю, чтобы она меня упросила взять тебя из Нахимовского? — Ты знаешь, был композитор Римский-Корсаков? — Ну, предположим, знаю, — усмехнулся генерал. — А что? — Он ведь тоже был моряком. — Ну, допустим. Что дальше? — А я... я хочу быть подводником. — Даже подводником? Вот как! Но какая связь, не пойму, между подводной лодкой и Римским-Корсаковым? — Знаешь, мне подарили скрипку. Отличную скрипку. И начальник училища мне сказал, что осенью я смогу заниматься в консерватории. У нас на вечере я играл Чайковского. — А ты заслужил своим поведением этот подарок? — спросил, поглядев веселыми, насмешливыми глазами, генерал. — Когда получил, то еще не заслужил, а теперь стараюсь заслужить. Я ведь стал комсомольцем, ты знаешь? — Знаю и радуюсь. — И мы только что были на кораблях. Подводное «крещение» получили. — Поди, струсил? — Струсил. — Так как же ты: струсил — и вдруг в подводники? — Не он один струсил, все струсили, — вступил в разговор Фрол. — И командир подводной лодки говорил, что он в первый раз тоже струсил. А теперь он четырнадцать кораблей потопил! — А может быть, вы мне расскажете, товарищ...
— Живцов, товарищ генерал-лейтенант, — подсказал Фрол. — ...Товарищ Живцов, почему мой Олег так домой просился, а теперь вдруг... — Расскажу, — сказал Фрол. — Олегу вашему вначале у нас плохо было. Его никто не любил. — А почему его не любили? — Да потому, что он сам никого не любил.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
Летом 1962-го или 1963-го годов стоял я со своим катером в неподвижном противолодочном дозоре, на выходе из Кольского залива. Стоял у восточного берега. У западного берега те же функции выполнял МПК. За входом в Кольский залив вела наблюдение и береговая гидроакустическая станция, (БГАС). Акустик БГАС услышал подозрительные шумы. Он предположил, что это подводная лодка. По указанному акустиком пеленгу сигнальщик ничего не обнаружил. Дали наводку на дозорный МПК, который установил гидроакустический контакт с подводной лодкой, прорывающейся в подводном положении в Кольский залив. Как положено, снялся я с бочки и подошёл на поддержку МПК. Действительно, акустический контакт с ПЛ, которая нахально лезет в гости. Доложили ОД и ведём её. Смотрим, из Полярного выскочили катера дежурного ПУГа и бегут к нам, а ПЛ тем временем начала разворачиваться на обратный курс. Кольский залив, конечно, широкий но в подводном положении разворачиваться на скорости командир ПЛ не решался. Пока он разворачивался, ПУГ добежал до нас и установил с ПЛ гидроакустический контакт. Построились мы по привычной схеме, два катера на носовых курсовых углах, два на кормовых курсовых углах, а МПК в качестве наводящего, почти в кильватер. Ведём супостата, а, вернее, он нас ведёт, ведёт туда, куда ему нужно. Думаю у командира ПЛ было не самое лучшее настроение в это время. Пять противолодочных кораблей окружили тебя, долбят по корпусу сонарами и, видимо, чего-то ждут. А ждут, и «ежу понятно», команды от начальства «фас» или «мы вас ребята проверяли» На его счастье, решение на применение оружия мы должны были получить от командования флота. Время идёт, ПЛ уже выходит из залива, а команды на уничтожение нет. Могу предположить, что шли консультации с главным штабом или с правительством. Вряд ли комфлота такую беду на себя желал повесить. Был ли командир ПЛ умным тактиком и психологом или просто везунчиком, мне не ясно. Он выбрал курс отрыва от кораблей ПЛО, через базу береговой ГАС, что его и спасло. Если это был расчёт и психологическая проработка, то ему можно поаплодировать. Координаты БГАС были только на секретных картах. Возможно, что для янки это не было секретом. Как оказалось впоследствии, то была атомная ПЛ. И тут мы получили «добро» на применение оружия. Бомбить то можно, однако в лодку можно и не попасть, а вот базу БГАС разнесём в дребезги, это уж обязательно. И командир ПУГ решает дать лодке слегка удалиться от гидрофонов береговой гидроакустики, полагая, что имеет дело с дизельной ПЛ, а потом навалиться на неё. БГАС будет целенькая и поможет с наведением и координатами. С такими силами упустить дизельную лодку? Однако, как только лодка подошла к центру базы БГАС, она начала наращивать скорость. Можно предположить, что командир АПЛ вывел свои турбины в режим форсажа, если такой предусмотрен. Минут через десять мы были вынуждены развивать такой ход, что своими шумами забивали собственную акустику, и в конечном итоге потеряли контакт с лодкой. Попытались восстановить контакт, но разве его восстановишь, если лодка удирает от тебя со скоростью 25-30 узлов. На таких скоростях наша акустика не работала. А тут начальник штаба флота из Североморска прибежал на КЦ (катере цели). Начал расспрашивать командира ПУГ как и что было и почему не бомбили? Командир ПУГ объяснил, как было дело, на что НШ флота сказал: «хрен с ней, с базой, надо было бомбить». При «разборе полётов» особого недовольства нашими действиями командование не высказало. Ну, ушел, так ушел! Главное, что напугали! Хоть и не догнали, но согрелись. И не очень-то хотелось! Информация о том, что это были америкосы, и что была попытка прорыва в Кольский залив, подтвердила пресса несколько месяцев спустя. Вспоминая этот эпизод, я задаюсь вопросом, что было бы, атакуй мы эту лодку и потопи её? Не получилось, зато сохранили казённое имущество, и своё и американское.
Офицеры 329 дивизиона торпедных катеров (слева направо). 1 ряд (сидят): Шмелёв, Морозов Юрий Борисович, (командиры звеньев), Чернавин В. (командир дивизиона), Сазонов (замполит), Вобликов Михаил Михайлович (командир звена). 2 и 3 ряд (командиры катеров): Клымик Пётр (штурман дивизиона), Чеботенко Дмитрий, Пучкаев, Петров Юрий Сергеевич, Мельниченко Виктор, Кузнецов, Годулян, Зотов Аркадий, Х., Сырочев Юрий. Пос. Гранитный 1957-1958 гг.
И ещё раз о связи.
Старший помощник с торгового корабля, с которым меня свела работа, рассказал следующую историю. В бытность СССР моряки торгового флота и их семьи жили в основном за счёт продажи ширпотреба, закупаемого на жиденькую, но надёжную валютную составляющую заработка. Среди молодёжи основной темой разговоров было, где и почём и что можно купить. Более солидные люди эту тему держали в голове и не обсуждали на людях. Любимым местом для отоваривания был Сингапур. Так в Сингапуре, у торговцев розницей, что приезжали на своих лодках на рейд, аналогичный товар можно было купить на 50-80 процентов дешевле, чем в магазине на берегу или в других портах. Объяснялось это просто, торговец считал себя в убытке, если не продавал сегодня товар купленный вчера у оптовика. По этой причине он назначал торговую надбавку в размере примерно пять процентов, а если клиент заказывал товар, которого у него нет, готов был выпрыгнуть из собственной кожи, но обязательно выполнить заказ. При такой постановке дела торговец имел в месяц около 100-150 процентов прибыли от величины оборотного капитала, и все были довольны. При заходе наших судов в свои порты жёны моряков спешили в порт захода, дабы разгрузить своих мужей от купленного товара, а второстепенной причиной было повидать их. Судно было с одесским экипажем и приписано к Одессе. Около полугода оно крутилось между портами Атлантики, и теперь с грузом для Союза шло в Балтийское море. На входе в проливную зону капитан дал радиограмму своей жене: «Иду Скагерраком в Клайпеду». Большинство жен моряков, по такой радиограмме с точностью плюс минус два часа определит вам время захода судна в порт. Как и ранее, после оформления формальностей, жёны были допущены на борт, и началась ревизия купленного товара и прочие действа по случаю встречи. Старпома никто не встречал, в каюте не было посторонних, по этой причине капитан пришел к нему «разрядиться» и отвести душу. До этого в каюте капитана был громкий разговор «Меня, старую женщину, ославил на всю Одессу!!!!» и тому подобное. Капитан ругнулся, как только он умел, и пообещал устроить хороший ураган на узле связи в Одессе, как только доберётся до них. «Понимаешь, они принесли жене радиограмму, «ИДУ, СКАЧИ РАКОМ В КЛАЙПЕДУ!»
Да, из песни слово не выбросишь. Именно так мы тогда пели и гордились этим. Начальник училища широким жестом пригласил всех ветеранов на крейсер «Аврора» на торжественный обед. «Семидесятилетние мальчишки» в почётном сопровождении молодых матросов прошлись по кубрикам крейсера, где они жили целый год; побывали в классах, где учились морскому делу шесть долгих лет, и, наконец, заняли места в кают-компании за праздничным столом. Вестовые в белых форменках наполнили хрустальные рюмочки чистейшей «Столичной». Командир крейсера «Аврора», подтянутый, аккуратный офицер, в парадной форме, с красивой бородкой, торжественно провозгласил тост: «За Россию, за Флот, за Андреевский Флаг! » и я… проснулся. На душе немного горько и обидно. Спать уже я не мог. Вчера на юбилейной встрече ничего этого красивого не было. Родина, и наш атомный, океанский, ракетоносный Военно-морской Флот, которому мы отдали 50 лет жизни, забыли о нас. Сейчас, в 2006 году, в эпоху разнузданного капитализма, в нашей стране совсем другие идеалы, другие ценности. Благодаря Юре Степанову, маленькому рыжему нахимовцу в начале 1950-ых годов, который стал солидным мужчиной с гигантской лысиной (сегодня он главный метролог крупного петербургского объединения «Светлана», ученый, доктор каких-то наук), и его усилиям, мы, заранее оповещенные о «Большом сборе», прибыли к парадному входу в Нахимовское училище, стены которого покинули полвека назад. В назначенное время провели перекличку. Юрий Степанов доложил, что пришли 12 человек, и с горечью сказал: «Как трудно вас собрать!». Я стоял, окруженный какими-то мужиками, совершенно никого не узнавая, кроме двух-трех товарищей, с которыми пришлось встречаться по службе. В руках у меня была выпускная фотография, и я просил каждого показать себя на ней. Удивительно, почти ни с кем из них мне не пришлось встречаться за последние пятьдесят лет. Я прятался за спины своих близких товарищей Вовы Семерикова и Лёни Жданова и просил их напомнить мне: «А это кто? А это?»
Леонид Иванович Жданов, вице-адмирал, командир крупных соединений и объединений подводных лодок, последний начальник Каспийского военно-морского училища в Баку, чувствовал себя в своей тарелке. Он, тоже один из организаторов встречи, стал объяснять нам, что в программе у нас посещение училища, осмотр крейсера «Аврора», обед в кафе «Три пескаря». В это время ко мне подбежал какой-то капитан второго ранга (Леня был в плаще и его регалий не было видно) и почти не извиняющимся тоном сообщил, что в училище нас не пустят, так как именно сегодня выпускники-нахимовцы пишут в актовом зале итоговое сочинение на тему «За что я люблю Флот». Лёня, услышав это, рассвирепел, зарычал, куда-то пошел и, вскоре вернувшись, сообщил, что можно будет пройти по первому этажу училища и осмотреть музей. Мы, сбившись в кучку, напуганные сплошными запретами в месте, где мы столько лет были хозяевами, дико озирались. Порывы свежего балтийского ветра обдавали нас брызгами невесть откуда взявшегося возле училища фонтана. В наше время его не было. Раньше там, на пустыре, мы гоняли в футбол. Там был наш стадион КВВК – «коровий выгон высшего качества». На нас из-за ограды печально смотрел адмирал Павел Степанович Нахимов. Его бюст в маленьком полисадничке установили тоже без нас. На постаменте выбиты две строчки, сверху: «Адмирал», а на второй, как-то сбоку: «Нахимов». Видимо, планировалось ещё разместить две буквы «П.С.», но на инициалы явно не хватило денег. Так и стоит за решёткой кривенький «просто Нахимов» и словно хочет сказать: «Печально я гляжу на ваше поколенье…».
1 ряд: Александр Федосеевич Боровиков, Владимир Васильевич Семериков, Леонид Иванович Жданов, Валерий Федорович Касатонов, Лев Игнатьевич Ковтун, Евгений Илларионович Ермаков (выглядывает), Валерий Федорович Матвеев, Юрий Васильевич Степанов, Валерий Михайлович Леонов. 2 ряд: Валерий Германович Ревин, Михаил Николаевич Никитин, Вячеслав Яковлевич Бриус, Владислав Алексеевич Харитонов.
У крейсера «Аврора», куда мы решили вначале пройти, был …базар. Самый настоящий ташкентский, или даже турецкий, базар. Огромное количество коробейников разложили свой товар, предназначенный для иностранцев, и радостно потирали руки. Как раз в это время десятка два автобусов высадили десант узкоглазых туристов. Маленькие черные «ребятишки» разбежались по набережной возле боевого крейсера «Аврора» с легендарным историческим прошлым. Они фотографировались, к чему-то приценялись, что-то покупали, громко смеялись. Всюду слышалась нерусская речь. Первые группы, купив входные билеты, уже рвались на трап. Создавалось ощущение, что они берут наш корабль на абордаж. Они были везде. И главное, везде пахло долларами. Везде делались деньги, «фриша копка» (свежая копейка), как говорят в Израиле. Даже мы должны были бы покупать билеты, чтобы подняться на корабль. Я видел, как лица моих товарищей исказились гримасой отвращения. Леонов Валерий Михайлович, прибывший на встречу из Москвы, инженер химик-атомщик, отличавшийся с детства резкостью суждений, изрёк: «О, ё…перный театр. Я в этот муравейник не пойду. Мне там делать нечего. Нет моего крейсера «Аврора». Я, как поется в песне, «ехал в Ленинград, а приехал в Петербург» двадцать первого века. И город не мой и крейсер не мой. Одним словом, прощай любимый город. Прощай корабль моего детского воспоминания, моя «».
К сожалению, он выразил наше общее мнение. Мысленно попрощавшись с некогда гордостью флота, уже без энтузиазма мы направились в училище. Там было не до нас. Никто не встретил, не объяснил маршрута. Многое уже было перестроено. И вошли мы не с парадного входа, а откуда-то сбоку. Прошли через хозяйственный двор, потолкались на первом этаже, посмотрели какой-то обезличенный музей, ещё раз увидели с десяток фотографий нашего Главкома С.Г.Горшкова. Единственно, что привлекло внимание, - это трап. На его латунных перилах были выгравированы фамилии выпускников всех лет со дня первого выпуска. Кому пришла такая «гениальная» мысль? Другого места не нашлось. Каждый из нас обнаружил свою фамилию под годом выпуска «1956». Действительно, пустячок, а приятно. Больше делать было нечего… Сбившись в кучки, пофотографировались на сотовые телефоны. Жена генерала Касаткина из Генерального штаба, нашего Канариса, худощавого спортивного вида мужчины, молчаливого и неприметного, как все разведчики, которого я так и не смог вспомнить в нахимовские годы, решительно подвела итог нашей экскурсии: «Ребята, пойдёмте водку пить!» Благодарные за такой совет ребята зашевелились, взбодрились и дружно пошли на выход. В кафе «Три пескаря» на улице Куйбышева, в ста метрах от училища, нас уже ждали. Красивый, ухоженный мужчина, сразу видно большой начальник, в костюме, не иначе, от Кардена, приветливо улыбаясь, каждому пожал руку, каждую женщину поцеловал в щёчку, скромно извинился за опоздание. Я никак не мог понять, кто это? Когда, наконец, расселись за праздничным столом, Юра Степанов, на правах организатора встречи, хитро улыбаясь, представил его: «Доктор космических наук, академик отраслевой космической академии, почетный член многих академий Станислав Петрович Николаев – нахимовец нашего выпуска».
Неужели это тот худенький мальчишка, который лучше всех танцевал мазурку на уроках танцев и которого за отличную учебу послали в пионерский лагерь «Артек»? Какая-то гордость охватила меня. Знай наших! Юра Степанов продолжал представлять героев: «Доктор технических наук Лёва Ковтун. Кораблестроитель, один из разработчиков атомных подводных ракетоносцев». Этого я помню. Учились в одном классе. Спортсмен, кажется, гимнаст. И сейчас такой же подтянутый, аккуратный. Его я встречал на Северном флоте, потом в Питере, когда он уже служил в научно-исследовательском институте. Рядом с ним его жена, красивая женщина, несмотря на осень в волосах. Рад за него.
Лев Игнатьевич Ковтун с супругой.
Несколько особняком сидели инженеры-строители, наши мальчишки, закончившие высшее инженерно-техническое училище (ВИТУ). Они строили ракетные шахты в сибирских лесах и хранилища ракет в скалах Заполярья. Они построили дороги и города для подводников в совершенно недоступных медвежьих уголках Кольского полуострова, где раньше не ступала нога человека. Солидный сегодня полковник Слава Бриус в двадцать семь лет уже был награждён орденом Знак Почета «за выполнение особо важного правительственного задания». Он и нахимовцем отличался какой-то уверенностью, надёжностью, весомостью своих слов. Почти все, пройдя школу выживания в строительных частях, стали преподавателями в Ленинграде (Петербурге), кандидатами наук, заслуженными строителями СССР. Но, кроме Славы Бриуса, я никого из них, к своему стыду, не помню. Первую рюмку выпили за родное Нахимовское училище, которое вывело нас в люди. Тост произнёс Лёня Жданов в блеске своих адмиральских звезд, орденов и медалей. Не верилось, что с этим мальчишкой я сидел рядом в классе. Именно он, будучи секретарем комсомольской организации, принимал меня в комсомол, да не где-нибудь, а в квартире Николая Островского в Москве, во время подготовки к параду на Красной площади.
В кафе «Три пескаря». Михаил Николаевич Никитин, Юрий Васильевич Степанов, Жданов Леонид Иванович, его супруга Аза Михайловна.
Потом были тосты «За Военно-морской Флот», «За наших в море» (как сейчас говорят). Минутой молчания помянули тех, кто уже ушел из жизни. А таких немало. Отдельно выпили за подводников, поскольку в этом году 100-летняя годовщина создания подводных сил отечественного флота. Затем, конечно, выпили за женщин, за наших жён. Стоя, как положено настоящим мужчинам. Очень красивый тост сказал академик Станислав Николаев: «За наших Трубецких и Волконских, которые, забросив свои дипломы, сопровождают мужей по всему свету. Ваша любовь и Вера сохранила нас. Вас надо награждать, как это делают подводники, учредившие медаль «Жена подводника». Вам надо ставить памятники и петь о Вас песни». Ему аплодировали. Потом, когда уже дело шло к окончанию встречи, Стас снова удивил всех. Он, видимо, был большой любитель женщин, судя по его импозантной внешности, и они, скорей всего, ему тоже симпатизировали. Стас слегка подшофе встал и с болью в голосе признался: «Всё! Мне 68 лет. Ухожу из большого секса!» Хохот стоял гомерический. И только в этот момент я по-настоящему вспомнил его. Да, это был наш Станислав Николаев, шутник и балагур. Как оказалось, с задатками гениальности.
Годы уже не те. Поэтому часа через два начали заканчивать нашу историческую встречу. Саша Боровиков, заслуженный деятель культуры РСФСР, полковник, кандидат юридических наук, прочитал с десяток своих очень приличных стихов. Последнее, о нас - нахимовцах 1956 года выпуска, даже заставило прослезиться:
Вот такой у нас Саша Боровиков.
Я глядел на «мальчишек» и радовался. Не все стали моряками, но все состоялись как личности. Все достигли многого в жизни, нашли своё место. Только благодаря Нахимовскому училищу мы вышли в люди. У всех мальчишек не было отцов, ведь только-только закончилась война, страна еще не успела залечить многочисленные раны. Что нас ждало? Тяжелое детство, безотцовщина, воровство, тюрьма… Флот нас спас, флот с отработанной веками системой воспитания мальчишек в Кадетском корпусе. Нахимовское училище заменило нам и погибших отцов, и матерей, и семью. Нас готовили стать морскими офицерами в лучших традициях Российского Флота. И образование, и воспитание, и культурный уровень – всё соответствовало самым современным требованиям. Будучи нахимовцами, мы восемь раз были в Москве на параде, на Красной площади, каждый раз посещая театры и музеи столицы. Нас, юных моряков, везде встречали в Москве с радостью. Мы побывали во всех театрах, цирке, музеях, в том числе и в закрытых в то время (Алмазный фонд, Кремль, квартира Сталина). За шесть лет учебы в училище мы многократно знакомились с театральной и культурной жизнью Ленинграда. Мы стали театралами и меломанами. Мы умели танцевать мазурку и красиво ухаживать за девушками, все были хорошими спортсменами. Мы любили Родину и серьёзно готовились защищать её.
Нахимовец Валерий Касатонов. 1950 год.
Когда наступило время прощаться, Лёня Жданов и Вова Семериков негромко запели, а мы все подхватили нашу нахимовскую песню:
«Сегодня в озере, а завтра в море, Мы поведем большие корабли. Мы любим Родину, мы любим Сталина, Мы любим Флот родной своей страны».
Да, сегодня нам уже за семьдесят. Честно говоря, мы мало уже что можем. Но мы по-прежнему «любим флот родной своей страны», и будем любить его до конца жизни. На этом мы и расстались…
Касатонов В.Ф.
Город Брест. 2012 год.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Общественная организация ветеранов боевых действий «Витязь» открыла в средней общеобразовательной школе №191 Красногвардейского района Петербурга экспозицию «Связь поколений». Как свидетельствуют специалисты, ничего подобного сегодня нет ни в одном из государственных музеев Северной столицы, в том числе и в тех, которые непосредственно освещают ратную историю России…
Сама экспозиция разместилась в обыкновенном школьном классе. Правда, места здесь уже катастрофически не хватает. Все вещи в этом необычном хранилище принадлежат петербуржцам, которые живут в Красногвардейском районе. На стенах – стенды, последовательно рассказывающие о всех войнах и вооруженных конфликтах, которые выпали за последние семьдесят лет на долю наших соотечественников. Краткая информация и любительские фото ОТТУДА. А еще – овеществленная память войны: элементы амуниции, личные вещи, трофеи... ()
Член совета организации «Витязь» капитан первого ранга Анатолий Андреев.
Он – один из тех, кто в 1962 году оказался вблизи берегов Кубы.
Это был первый и пока единственный эпизод непосредственного контакта между вооруженными силами СССР и США.
Как заметил Анатолий Петрович Андреев, и стрельба с самолетов велась, и подлодки «уходили» от удара.
Никто в то время толком не знал, как поведет себя ядерное оружие.
Сверху поступила команда – на его применение с той стороны отвечать адекватно, то есть стрелять.
До обмена ядерными «подарками» оставались секунды…
Говоря о том, почему появился необычный музей в стенах 191-ой школы, Анатолий Андреев сразу расставил точки: «Мы – дети войны, наши отцы воевали с Гитлером, детям достался Афганистан, а внуки отправились в Чечню…»
