21 февраля в актовом зале училища состоялся праздничный концерт, посвященный Дню защитника Отечества.
С приветственным словом выступил начальник училища Н.Н.Андреев, а заведующий отделом воспитательной работы А.В.Черемисин зачитал праздничный приказ о поздравлении и поощрении сотрудников и воспитанников Нахимовского военно-морского училища в связи с праздником.
Ведущие концерта.
На концерте прозвучали патриотические песни в исполнении хора нахимовцев младших курсов «Ладога» и ансамбля барабанщиков, руководители Е.В.Сухинина и А.А.Кириллов.
Присутствующие познакомились с творчеством студии эстрадного вокала «Надежда», руководитель М.С. Бодрякова.
Ансамбль спортивного бального танца под руководством В.В. Ткачука представил зрителям «Морской танец»...
... и «Стремительный вальс».
Театрализованное чтение стихов «Эхо», «Не мужское это дело»..,
... «Мальчишка» исполнили участники мастерской «Педагогический театр», руководитель. Н.В.Прозорова.
Зрители были внимательны и доброжелательны. И нахимовцы...
И командиры, и преподаватели...
Также были награждены победители в каждой из номинаций ежегодной игры «Вперед, нахимовцы!» И юноши...
И девушки!
Зал приветствует победителей.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Сначала помянем тех, кто защищал наше Отечество, не щадя живота своего, и уже лежит в сырой земле.
Капитан третьего ранга Федор Борисович Гладков. За его голову духи в Афганистане обещали 100 тысяч долларов. Погиб от "случайной" пули. Нахимовец 1966 г.выпуска.
Лукьяненко Петр Яковлевич – сражался на фронтах Великой Отечественной войны с января 1943 по март 1945 гг., старший лейтенант. Мой отец.
Лукьяненко Константин Яковлевич — подполковник, закончил войну в должности зам.командира авиаполка, мой дядя.
Лукьяненко Илья Яковлевич — капитан первого ранга, кавалер ордена Отечественной войны трех степеней, воевал в разведке Черноморского флота. Во время войны в Испании — единственный капитан, чье судно из тех, что возили оружие республиканцам, не было потоплено немцами.
Кононов Николай Григорьевич — геройски погиб в 1942 г. при взрыве моста под Ростовом, посмертно награжден орденом Красного знамени. Первый муж мой матери.
Сергеев Алексей Тимофеевич — артиллерист, сражался на фронтах Великой Отечественной войны с 22 июня 1941 г. по начало 1943. После тяжелого ранения служил в тылу, старший лейтенант, награжден многими орденами. Мой тесть.
Светлая Вам память, ратные люди моей страны, защитники ее и созидатели. Я преклоняюсь перед Вами за Ваше бескорыстное служение Родине. Слава Вам, дорогие мои!
Конечно, в каждой семье есть свои списки, свои имена, которые мы должны помнить и детям нашим завещать помнить, потому что, если забудем, не останется у нас ничего — ни Родины, ни Отечества.
Но перед наступлением этого праздника, который для меня все равно останется Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота, я впервые задумался над судьбой нынешнего защитника отечества. Кого ему защищать? — 130 «носорогов» из списка Форбса. Или чиновников, у которых родина там, где деньги, а деньги давно за рубежом. Или, быть может, «креативный класс», готовый радостно заявить о своей нетрадиционной ориентации, чтобы только не надевать военную форму. Или тех, кто уже сражается с нами под чужими знаменами, наивно полагая, что чужие деньги спасут их от возмездия. Но бьют-то не по деньгам…
Стоит ли подставлять свои молодые головы под пули ради тех, кто сегодня не может защитить то, что с трудом можно назвать политической свободой России? Замена советской военной доктрины на нынешнюю, в которой вооруженные силы — это пара бригад, способных погасить локальный конфликт или «принудить к миру» полусумасшедшего президента, уже ставит нашу страну в заведомо подчиненное положение. Мы уже неспособны противостоять серьезному натиску из-за рубежа. Наша экономическая независимость уже не может вызывать ничего, кроме смеха. Мы — зависимая страна! Я как-то подсчитал, и получилось, что один миллиардер обходится каждому из нас сегодня в 50 долларов ежемесячно, а их у нас чуть ли не полторы сотни, не считая тайных, А еще миллионеры. А еще те, кто просто ворует у нас с вами.
Так кого защищать защитнику Отечества? Неужели нас с вами? Так мы и так никому не нужны. Нас просто сметут в сторонку и пойдут дальше. За Урал, за Енисей, или куда им надо.
Да и какой из него защитник? — Будет сидеть в окопе голодный, пока его не накормит «тетя Маша» из выездного буфета, нанятого по программе аутсорсинга. При выходе из строя военной техники нынешний защитник не имеет права к ней прикасаться и должен ждать, пока не приедет ремонтная бригада с завода. Это не анекдот — это сегодняшние действующие инструкции.
Я понимаю, что все это временно, что долго страна так не проживет, что чувство самосохранения все-таки проснется, несмотря на тонны «снотворного», выбрасываемого на нас всевозможными СМИ. Поэтому пришел наш черед защищать наших защитников, поэтому — это наш праздник, если мы их защитим, и наши поминки, если мы этого не сумеем сделать.
Поэтому я сегодня счастлив поздравить Вас, дорогие ветераны, которым больно читать мои сегодняшние строчки, и Вас, кто сегодня служит Родине и для кого запах металла и корабельного сурика стал роднее запаха дома, и Вас, дорогие женщины, чьи мужья, куда бы их ни забрасывала служба, знают, что у них есть Вы, есть дом, а, значит, есть Родина, которая не предает и не предается.
Слава России!
22 февраля 2013 г.
Дядя Илья. 1964 г. Полный кавалер ордена Отечественной войны. Папа, мама и я. Калач. 1952 г.
Его Высокопревосходительство генерал-адъютант Карл Андреевич Шильдер, ещё в годы расцвета своего таланта, когда ему надоело ладить висячие мосты и другие хитроумные переправы через водные преграды, вернувшись с русско-турецкой войны 1828-1829 гг., решил сотворить нечто совсем необычное. Приступая к проектированию первой в мире цельнометаллической подводной лодки, он не очень задумывался над тем, как она станет воевать, если ей вдруг выпадет удача оказаться построенной и, что совсем невероятно, ввязаться в какое-нибудь дело, случись очередная свалка с Блистательной Портой. Для порядка лодку вооружили одной миной с пудовым зарядом дымного пороха, поджигать который с помощью электричества Карл Андреевич научился, подпаливая, пороховые шутихи на задворках своей усадьбы на Каменном острове совместно с будущим академиком Борисом Семёновичем Якоби и изобретателем Павлом Львовичем Шиллингом. Этого показалось мало. И тогда конструктор присовокупил к мине вязанку беспилотных летательных аппаратов с твёрдотопливными реактивными двигателями – полдюжины пороховых ракет сверхближнего радиуса действия. Предназначались они, по-видимому, для нанесения морального урона живой силе противника, вызывая своим огнедышащим появлением, воспоминания о Змее Горыныче и других ужасах детских сказок и разных мифов, а также для преждевременного раскрытия «потаённо» подобравшейся к вражеским судам подводной лодки.
Дальше сказанного дело не пошло. Но возник прецедент. Впервые в истории подводного судостроения (пускай любительского) подводная лодка оказалась вооруженной ракетами. Случилось такое в 1834 году в Санкт-Петербурге. И если когда-либо читатель по своей воле или случайно окажется на берегах Малой Невки, там, где она стремит свои воды между Крестовским и Петровским островами, пусть вспомнит, что здесь 23 сентября 1840 года на самом фарватере свершилось первое погружение российской подводной лодки, ко всему прочему ещё и вооруженной ракетами. Историческое погружение продолжалось целых три часа и, неожиданно, закончилось удачным её всплытием. Прошло время. Моряки о ракетах и не вспоминали. Вспомнили лишь тогда, когда в применении ракет на сухом военном пути наметился кое-какой успех. Во время второй мировой войны ракетами стали вооружать и флот. Сперва они появились на катерах и надводных кораблях. После войны управляемые баллистические ракеты стали примерять и к подводным лодкам. Получалось представительно, особенно когда игрушечный заряд дымного пороха заменили на термоядерный. Так, в конце концов, некоторые флоты мира обзавелись ракетными подводными лодками с баллистическими ракетами. Такие лодки появились и у нас. В начале семидесятых годов мы уже имели с десяток подводных лодок, боекомплект термоядерных ракет которых составлял шестнадцать единиц на каждой. В основу главных энергетических установок этих лодок легли ядерные реакторы. Позже такие подводные лодки стали называть подводными крейсерами. Полное их наименование несколько раз менялось, и окончательно они стали называться ракетными подводными крейсерами стратегического назначения, сокращённо РПКСН. Назовем их ещё короче – лодки. После очередного счастливого возвращения с боевого патрулирования нашу команду отправили на пару недель в дом отдыха. Лодку передали второму экипажу, а когда мы вернулись с отдыха, то только и видели, как за поворотом на выходе из родной Сайда-губы исчез чёрный хвост любимой субмарины. На боевую службу ушел наш второй экипаж. Оставшихся без корабля, нас тут же было, пристроили к чёрной хозяйственно-уборочной работе, столь любимую гарнизонными командирами, как вдруг появился просвет. Возможно, кто-то там «наверху» вспомнил золотые слова одного из выдающихся российских адмиралов, Николая Оттовича фон Эссена: «Начальник боевой эскадры должен приучить себя и своих подчинённых к сознанию, что флот существует только для войны, и поэтому всё, что не имеет отношения к боевой подготовке, должно быть отброшено, как не только ненужное, но и вредное…»
«Сверху» потребовали, чтобы наша К-207 не мешкая, выполнила запланированную ракетную стрельбу, поскольку позже у неё не будет такой возможности, ибо осенью ей предстоит долгий путь в тропические моря. А то, что сама лодка надолго ушла в море, не беда. Подводная лодка, это, прежде всего люди и они остались, а корабль нам обещали найти. Как когда-то Добрый Моряк нашел для доктора Айболита хороший корабль, чтобы он отправился на нём в Африку лечить больных обезьян. И нашли. Им стала одна из лодок, собиравшихся на боевую службу, но ещё не успевшая уйти. Было решено выйти в море совместно с её экипажем нашему составу главного командного пункта и навигационно-ракетному расчёту, с тем, чтобы на время выполнения ракетной стрельбы офицеры и старшины К-207-й вступили в управление кораблём и самой стрельбой. Ракету проверили на стенде и загрузили в подготовленную к стрельбе шахту. В назначенное время, как только, все кому надо, прибыли на лодку, мы вышли в море. О погоде, когда находишься в Северном Ледовитом океане, говорить не корректно. На севере ветер бывает только сильный и всегда дует в лицо. Иногда вместе с ветром, даже в июле, может налететь непроглядный снежный заряд. Море или лениво, но ощутимо горбатится, или сатанеет и начинает перехлёстывать свои многотонные горбы через мостик, если идти над водой. В тот день было тихо, балла три, да к тому же от самого выхода из Кольского залива пошли подводным ходом. Идти было недалеко, миль пятьдесят-шестьдесят, туда, где располагалась необорудованная позиция для ракетной стрельбы, своего рода ракетный тир, откуда мы запускали свои ракеты. Самих «мишеней» там нет. О них мы только знали, что они где-то там, в ямало-ненецкой тундре, обозначенные на карте точкой с координатами. Центр «мишени» по-нашему именовался «колом». Попадать надо было в «кол». Нас сопровождал корабль-контролёр. На этот раз им стал большой противолодочный корабль. Развевающийся на мачте флаг командующего флотом свидетельствовал о том, что руководителем зачётной стрельбы, выполняемой расчётом подводной лодки К-207 с борта другой такой же, был сам командующий Северным флотом адмирал флота Семён Михайлович Лобов.
Худ. И.А. Пензов. «Адмиралы и генералы советского и российского флотов. Портретная галерея Российского государственного военного историко-культурного центра при Правительстве Российской Федерации»
К завтраку пришли в район. Позавтракали. Тут же нас поторопили со стрельбой. А мы уже были готовы к этому, нахватав на переходе целую охапку линий положения и точнейших азимутов, солнца и сопоставив их с бесконечными графиками текущих поправок навигационного комплекса. Во как завернул! Это для того чтобы было понятно, что в жизни офицеров подводных ракетоносцев иногда наступают минуты, когда они начинают панибратски общаться с высшими силами, например с силами земного притяжения, которые с математической точностью управляют ракетами в полёте. Только с ними, как с духами, надо договориться. Без заклинаний такое невозможно, так же, как, по утверждению гоблинов, пролетающее над головой помело тоже можно сбить только заклинанием. Зенитчикам хорошо известен данный факт. Николай Григорьевич Иванов, штурман божьей милостью, моментально, но скрупулёзно привёл всё это «богатство» к одному знаменателю, то бишь к текущему моменту. «Наверх» доложили, что к стрельбе мы давно готовы. «Сверху» разрешили стрельбу и подтвердили ранее назначенное время пуска ракеты. Когда пришел срок, сыграли боевую тревогу с ракетной атакой в придачу. Зазвучали привычные команды и такие же доклады. Ракетный расчёт, да и вся лодочная команда незаметно для себя стали превращаться в автоматическое устройство – боевой придаток ракетно-навигационного автомата. Заработала программа предстартовой подготовки. Послышались характерные шумы-сигнатуры, сопровождающие предстартовую подготовку ракеты: шипенье сжатого газа, бульканье жидкостей, хлопанье ЗУШ-ей и т.д. На пульте управления ракетным оружием замелькали сигнальные огоньки, начали светиться всевозможные табло, информируя управляющего огнём о наступлении очередного шага подготовки и о состоянии постепенно «оживающей» в шахте ракеты. Компьютер, «пережевав» навигационные параметры, выплюнул исходные данные для стрельбы и ввёл их в «мозг» ракеты. Ракета «наддула» свои топливные ёмкости и оказалась готовой принять морскую ванну и выдержать давление воды, поскольку стреляли из под воды. Старший инженер-механик, Николай Иванович Давиденко, «колдуя» на своём пульте управления плавучестью и дифферентом подводной лодки, приготовился стабилизировать их в допусках стартовых параметров. Старший «пушкарь», тоже Николай, но уже Тимофеевич Алексеевский, блестяще знающий своё непростое дело батареец, дал команду на заполнение шахты забортной водой, уравнял давление в шахте с забортным и открыл крышку шахты. Все замерли. А громадина-лодка продолжала своё изящное движение на заданной глубине с регламентированной скоростью, легко покручивая своими пятилопастными винтами и шевеля как гигантская рыбина плавниками-рулями.
Золотая серия. АПЛ 667А пр., она стала удачной основой для создания всех последующих модификаций.
Но вот наступил тот самый момент времени, которого все ждут, а в штабных документах обозначают временем «Ч». Тут же прозвучала резкая как пистолетный выстрел команда: «Старт!». Будь на моём месте весёлый беззаботный галл, команда звучала бы по-другому: «Alerte!». Так скомандовали бы на французской лодке, мягко перекатив на кончик языка «горошину» беззлобного «r». Надменный бритт растянул бы команду на два слова: «Action stations!», тем самым ещё раз доказав всему миру занудливость своей натуры, неоднократно подтверждённую самим сэром Джеромом К. Джеромом. Итак прозвучала команда «Старт!». Что же люди? Старпом изо всей силы жмёт на одноимённую с поданной командой кнопку, чем зажигает на ракетном пульте табло с таким же именем. Главный ракетчик, взглянув на засветившееся табло «Старт», тоже нажимает свою кнопку. Работает принцип «Домино». Пока ещё. Стартовый импульс беззвучно скользит по проводам в ракету и включает стартовую программу. Все застыли в ожидании. Когда всё идёт по программе и ничего не случается, то и вспоминать-то нечего. Ну заворчало там что-то в соседнем отсеке, слегка из-под ног на секунду другую ушла палуба и опять стало тихо. И всё. Просто упала последняя костяшка. Но не тут то было! Через пару секунд в ракетной шахте, откуда должна была стартовать ракета, что-то хрюкнуло, потом хрустнуло, и на всех лодочных пультах (по-моему, даже на докторском электрокардиографе) тревожно замигали красным светом табло «АВД». В переводе на русский это означает: Аварийное Выключение Двигателя!, и только. В реальной обстановке, когда информации кот наплакал, сначала не всегда понятно, почему АВД. А последствия могут оказаться самыми неожиданными и нежелательными. Стали гадать. Что да почему. Лодка продолжает своё движение на заданной глубине. А «сверху» уже интересуются: «Где ракета?». Если было бы корректно отвечать вопросом на вопрос, можно было бы спросить: «Как прошел старт?». Мы предположили самое вероятное – задержку выхода двигателя на режим и приступили к сливу окислителя. Ответили коротко: «АВД, разбираемся, начали слив окислителя». Нам великодушно позволили сливать окислитель в Северный Ледовитый океан. Если у Шильдера ракеты имели пороховые двигатели, то наши ракеты в качестве компонентов топлива (горючего и окислителя) использовали жидкости. Горючим служил несимметричный диметилгидрозин, на жаргоне «гептил», окислителем – раствор тетроксида азота в азотной кислоте или «амил». Когда эти жидкости сливались вместе, они воспламенялись сами собой. Как если бы Вы плеснули в в банку с жидким кислородом солярового масла. При старте ракеты было достаточно направить компоненты из разных топливных баков в камеру сгорания ракетного двигателя, как там начиналась реакция и сразу возникала реактивная тяга. Причём, было не важно, где находится ракета, на чистом воздухе или в морской воде. Кроме того, эти горючее и окислитель представляли собой сильные ядовитые химически активные вещества. Где-то даже было записано, что пары гептила при определённой концентрации имеют запах тухлой рыбы, а концентрация его паров, уменьшенная по сравнению с упомянутой в сотни раз, оказывалась смертельной для человека. До сих пор умники не могут найти того человека, который умудрился нанюхаться «аромата» гептила и рассказать им о его прелести. Амил немного слабее, но тоже не подарок. Зато он настолько агрессивен по отношению к окружающей среде, что, выпустив его на «волю», тут же следует от него избавиться или разбавить до предела. Поэтому на подводную лодку ракеты подаются ампулизированными, т.е. с тщательно загерметизированными топливными ёмкостями. Перед стрельбой, на определённом шаге предстартовой подготовки происходит разампулизация ракеты, компоненты топлива по команде «Старт» сливаются в камере и двигатель начинает работать. Для выхода ракетного двигателя на режим, при котором его реактивная тяга становится способной оторвать ракету от стартового стола, отводится немного времени. Если за это время ракета на режим не выйдет временник включает АВД и, первым делом, прекращается поступление топлива в камеру сгорания. Что и произошло, как нам показалось, у нас. То, что происходит, нам всегда сначала только кажется. Наверняка узнаём позже, но не всегда.
Задержка выхода двигателя на режим может возникнуть по нескольким причинам, но пока они нас не интересовали. Ракета «погибла». Восстановлению она уже не подлежала, но «капли жизни» в ней ещё теплились. Агонизируя, ракета могла наделать много бед. Срочно надо было сливать окислитель. Слив окислитель, мы избавлялись от одного из компонентов топлива, а заодно от возможности полномасштабного возгорания горючего, хотя его доступ наружу был перекрыт по команде АВД. На флоте опыт по сливу окислителя имелся, но только на лодках других проектов и с другими ракетами. Нам предстояло освоить такое впервые. Проект корабля предусматривал возможность возникновения такой ситуации и потому ракетный комплекс оборудовался специальной системой для слива окислителя. Система отличалась герметичностью и стойкостью к агрессивным веществам. Например, основные детали откачивающего насоса выполнялись из керамики. Трубопроводы системы располагались в трюме ракетного отсека, и, чтобы исключить возможный прямой контакт паров окислителя с атмосферой лодки в случае нарушения их герметичности, трюм заполнили водой из-за борта. В таком случае просочившийся окислитель тут же разбавлялся бы водой и его токсичность и агрессивность снижались. Слив по проекту, видимо, не прошедшему экспертизу зелёных, осуществлялся прямо за борт. Как это влияло на океанскую фауну, никто не знал, да и знать не хотел. Думаю, что негативное влияние «жизнедеятельности» нашего военно-морского «организма» не шло ни в какое сравнение с таким же влиянием «передовой» советской промышленности и сельского хозяйства, продолжающих и тогда губить всё живое. Двигаясь на стартовой глубине с открытой крышкой аварийной шахты, мы слили окислитель и прокачали шахту забортной водой. На все операции потратили час времени. После слива окислителя появилась твёрдая уверенность, что при неблагоприятных условиях больших неприятностей ждать не следует. Доложили руководителю стрельбы о проделанной работе и получили приказание всплыть в надводное положение.
Командир, Эрик Александрович Ковалев, в командирском кресле в центральном посту лодки – «командир на троне».
Выполнив манёвр подвсплытия на перископную глубину, поднял перископ. Пока мы находились под водой, море разгулялось. На глаз волнение моря достигло пяти баллов. Ветер усилился, и его бешеные порывы уже начали срывать клочья пены с гребней волн. Разорванные ветром бесформенные облачка на огромной скорости проносились мимо на юг, едва не задевая поднятые выдвижные устройства. На перископной глубине стало понятно, что наверху будет ощутимо качать, несмотря на крейсерские габариты лодки. Появившаяся радиосвязь с руководителем только добавила забот. Посыпались разные запросы, отвечать на которые ещё не наступило время из-за отсутствия информации. Оценив стабильность нашего состояния под водой, запросил у руководителя разрешения следовать в базу в подводном положении, на что получил отрицательный ответ. Развернувшись носом к волне, всплыл в позиционное положение. Лёжа на курсе, противоположном направлению бега волн, и следуя малым ходом, приступили к продуванию главного балласта. Волны, одна за другой, накатывались на наш «китообразный» нос, проносились по палубе носовой надстройки, и, встретив на пути препятствие в виде ограждения рубки, разбивались о него со всей силы так, что солёные брызги летели вверх вертикальной стеной на многие метры. Конструкция ограждения рубки энергично отзывалась на удары волн, каждый раз испуская к облакам низкий вибрирующий и затухающий звук. Все, кто вышел на мостик, моментально промокли. Свесившись с борта ограждения рубки, заглянул в корму. Хорошо просматривалась откинутая в сторону открытая крышка аварийной ракетной шахты и её верхний срез. Самой ракеты не было видно. А так хотелось узнать, где она. Через несколько приподнятую над палубами носовой и кормовой надстроек ракетную палубу волны почти не перекатывались. Так, изредка одна или другая лениво выплёскивалась на неё и тут же исчезала в палубных шпигатах. Особое нетерпенье, и это понятно, испытывал Николай Тимофеевич. Его, как и руководство, мучил вопрос: где ракета ? Колю обвязали страховочными концами и выпустили на крышу ограждения рубки. Цепляясь за выдвижные устройства, он добрался до кормовой части ограждения и увидел кончик аварийной ракеты в шахте. Вела она себя прилично, слегка попахивая амилом, когда ветер, завихряясь, заносил его пары в ограждение рубки . Если вам знаком запах озона, то это был он. По мере всплытия лодки захлёстывать стало меньше. Всплыв в крейсерское положение, повернули на курс в базу, подставив волне правый борт. Вот тут началось самое интересное. Следуя курсом против волны, лодка не испытывала сильной качки, но, продолжая идти тем же курсом, мы бы уже никогда не попали в родную базу. Поэтому и повернули. Когда же бортовая качка стала ощутимой, ракета «ожила». Да, ракета никуда не улетела. Во время старта, развивая реактивную тягу, она только успела разорвать крепления переходного устройства, как тут же последовала команда на выключение двигателя: кончилось время выхода на режим. Ракета, рванувшая было ввысь, возвратилась на пусковой стол, не успев порвать «пуповину» системы слива.
Крейсер в дрейфе. Худ. В.А.Прилепухов.
В следующую минуту качнуло осязаемо. В корме послышался глухой басовитый рокот, взвихрился столб водяной пыли, и на миг из жерла шахты показалась головка ракеты. Тут же она исчезла, и шум прекратился. Из отсека доложили, что в аварийной шахте прослушивался шум работавшего в импульсном режиме двигателя ракеты, закончившийся ударом. Тут и гадать было нечего. Сливная система не гарантировала слива всего имевшегося в ракете компонента и его часть, оставшаяся, где-то в пазухах и трубопроводах, при наклоне ракеты могла перетечь в камеру сгорания двигателя и вступить в реакцию с оставшимся там горючим. Теперь всё зависело от того, сколько окислителя осталось в ракете, и как часто и насколько ракета будет отклоняться от вертикали. Если первое уже определилось случаем, и нашему влиянию было не подвластно, то последнее зависело от Посейдона, повелевшего Тритону разволновать Баренцево море игрой на своём волшебном роге. Правда, сила тритонового рога не распространялась на морские глубины, и мы были готовы уйти от качки в объятья Амфитриты, но опять начальство не захотело терять с нами радиосвязь. Вот так раскачиваясь с борта на борт, под аккомпанемент ракетного двигателя, время от времени срабатывавшего в импульсном режиме, мы последовали в базу. Иногда, высовывавшаяся из шахты «по пояс» рокотавшая ракета, падая обратно на стол, напоминала нам своим стуком о бренности мира и о том, что её дюралюминиевый корпус может при очередном ударе и разрушиться. Какими могут после такого стать последствия, предугадать не представлялось возможным. Разговоры по радио с начальством ничего не дали. По-прежнему для командования надёжная связь с лодкой была предпочтительнее её безопасности. Об этом нам прямо не говорили, но мы догадывались. Оставаясь на радиосвязи, мы только отвечали на запросы, как могли. Задавая разные вопросы, руководство изо всех сил старалось освободиться от советов. Постепенно привыкаешь к чему угодно. Так устроен человек. Увеличив ход до среднего, несколько уменьшили качку, заодно проверив в очередной раз справедливость расчётов, нашедших воплощение в диаграмме качки Власова. Тогда мы ходко дошли до родной гавани. Последний раз ракета «подпрыгнула» на самом входе в Кольский залив. Но на этом наши злоключения не кончились. Пришли мы вечером, ошвартовались у стационарного причала и приступили к выгрузке аварийной ракеты. Понадобилось несколько минут, чтобы остропить негодную. Выдернутая краном из шахты, как морковка из грядки, ракета парила. Дабы не портить атмосферу в районе базы, ракету дымящейся хвостовой частью сунули в многострадальную воду, согласно русской поговорке. Вскоре показался автопоезд: транспортировочная спецавтомашина с прицепом (по-нашему – телегой), автоцистерна с нейтрализирующей жидкостью и брандспойтом на крыше кабины и автобус с личным составом, одетым в защитные костюмы надлежащим образом. Все расположились по своим местам. Аварийную ракету, как большую утомлённую рыбу, тихонько вытянули из воды. Окутанная лёгким буровато-желто-красным облачком, она продолжала парить. Так в вертикальном положении ракету перенесли за линию причала. Ответственность экипажа лодки на этом закончилась, но мы, кто был на верху, как завороженные не спускали глаз с проказницы. Она слегка покачивалась и парила, зависнув над телегой. Все невольно сделали глубокий вдох, а береговые ракетчики принялись укладывать больную на машину.
Н.И.Давиденко, Н.Г.Иванов, Н.Т.Алексеевский.
Подвели второй кран поменьше, чтобы, подхватив ракету за хвост, раскантовать её в горизонтальное положение. Как только ракета чуть-чуть наклонилась, видимо, в ней опять перелилась часть остатков окислителя. Двигатель снова заработал в импульсном режиме. Только он здорово ослаб. Правда, это не помешало ему раскачать ракету на кране. Начался цирк. Вот так, не спеша, в течение почти всей белой ночи, под оглушительные хлопки и кашель двигателя раскачивавшейся на кранах ракеты, сантиметр за сантиметром ракету перекантовали и уложили на телегу. Когда её, притихшую, надёжно принайтовали к машине головой вперёд, наступила разрядка. Не сговариваясь, все рассмеялись, - сгинуло нервное напряжение. Предстояло отвести убогую на техническую позицию за несколько километров от причала. Не спеша, поехали. Как только телега покинула причал, на первом же ухабе ракета пошевелилась, и двигатель заработал снова. С идущей следом за телегой автоцистерны прямо в сопло двигателя ударила струя нейтрализатора. Двигатель тут же захлебнулся и заглох. Так они ехали и дальше, а мы освободили стационарный причал, перешли к своему и пошли спать.
Баллистическая ракета подводных лодок Р-27 (4К10, РСМ-25).
Что же произошло с ракетой во время её пуска ? Контроль за расследованием возникновения АВД взял на себя заместитель генерального конструктора Л.Н.Ролин. Комиссия под его руководством установила, что на заводе-изготовителе во время сборки ракеты, на неё не была поставлена одна важная деталь.
Лев Николаевич Ролин.
Регламентная проверка ракеты, которую мы проводили перед её погрузкой на лодку, не предназначена для проверки качества сборки ракеты на заводе. Поэтому и была принята для стрельбы неисправная ракета. В ходе предстартовой подготовки из-за её отсутствия упомянутой детали, забортная вода проникла в ракету и заполнила камеру сгорания двигателя. При старте в камере сгорания реакция началась своевременно, несмотря на то, что она оказалась заполненной водой, но понадобилось время, чтобы выдавить из неё воду. Это время и задержало выход ракеты на режим и привело к АВД. Моряки своё дело знали, и всё сделали как надо. Оплошал хвалёный ВПК, забив бракованную заклёпку в «ракетно-ядерный щит Родины». Тогда, оценивая очень высоко надёжность производимого им оружия, каждой ракеты по отдельности, он в то же время не очень торопился проверить возможность стрельбы ракетами всего боекомплекта. Потому что если бы не стартовала хотя бы одна ракета из шестнадцати, то ему, ВПК, было бы очень трудно доказать партийному руководству, что он производит надёжные ракеты. А может быть знал что-то ещё?
Капитан 1 ранга Юрий Сергеевич Долинин (ранее командовал ПЛ К-107 18-й дивизии подводных лодок СФ). - Санкт-Петербург: Специальный выпуск альманаха "Тайфун" ("На страже Отчизны" №13), 2011.
Мы ушли, а вслед за нами к стационарному причалу устремился другой крейсер нашей дивизии, под командованием Юры Долинина, чтобы завершить погрузку ракетного боекомплекта перед выходом на боевую службу. Погрузку должна была выполнять возившаяся всю ночь с нашей аварийной ракетой невыспавшаяся партия с ракетно-технической базы. В результате очередную ракету уронили с высоты и разбили о настил причала. Термоядерная «голова» отлетела в сторону, упала с причала и застряла между ним и бортом плавкрана. Из разбитого корпуса ракеты-носителя на причал вытекал и дымился бурый амил… Реализовался российский вариант американского разбрасывания ядерных зарядов близ испанской деревни Паломарес! Но это совсем другая история.
1. ЗУШ – запорное устройство шахт. 2. Тритон – (древн.-греч. миф.) сын Посейдона, вызывающий бурю звуком своего рога. 3. Амфитрита – (древн.-греч. миф.) нереида, жена Посейдона.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
У английских моряков есть такой анекдот. Подходит к дежурному офицеру матрос с миской в руках и просит попробовать. Офицер пробует и говорит: «в чём дело, вроде бы приличный суп», на что матрос отвечает: «а кок утверждает, что это кофе». Кофе советским морякам не грозил, но чай по распорядку дня был утром и вечером. Однажды утром дежурный по кораблю зафиксировал около камбуза скандал. Команда была недовольна чаем. Моряки утверждали, что чай заваривали на камбузе в грязной посуде, а потому он с блёстками жира и со странным привкусом. Доложено было помощнику, тот натравил на интендантов доктора, однако непорядка на камбузе выявлено не было. На всякий случай в самоваре сменили воду. Самовар на этом корабле грелся солярной форсункой, был прикручен к переборке и в верхней части имел смотровой лючок, в который невозможно было заглянуть. Мешал подволок и вентиляционный короб. Кают-компания никаких претензий к чаю не имела, поскольку вестовой заваривал чай у себя в буфете. Ещё день два, команда ворчала по поводу чая, а потом всё наладилось. Через полгода корабль стал на ремонт в завод. Согласно ремонтным ведомостям сняли для лужения самовар и на донышке самовара обнаружили
Воспитание жены.
Олег Сицкий был назначен советником в Сирию. Вместе с группой таких же советников по другим родам войск прилетел в Сирию, и поселили его вместе с женой недалеко от Сирийской военно-морской базы в многоэтажном доме, где жили сирийские морские офицеры со своими семьями. Началась служба советника. В семь утра за офицерами приходил автобус и увозил их на службу. До семи Олег завтракал вместе с женой, после чего он садился в автобус, а Ирина ложилась ещё вздремнуть. Так продолжалось примерно с неделю. Ещё раньше Сицкий заметил, что когда автобус отъезжает, на всех балконах, кроме его, стоят женщины и машут платочками. Примерно через неделю, приехав со службы, Олег был поражён. В квартире явно проходил до его прихода сабантуй. Оказалось, что недельный запас продуктов уничтожен, и чтобы поужинать надо идти в магазин. Жена рассказала ему, что после его отъезда на службу, к ней в гости, заявились жёны всех офицеров, живущих в этом доме, и начали ей рассказывать как «наша служба и опасна и трудна…….». Всё это сопровождалось чаепитием, переходящим в полдник и обед из их запасов. На следующий день Олег увидел утром на своём балконе Ирину с платочком в руке.
— Ну, здорово, Никита! — оказал отец, крепко, по-мужски меня обнимая. — Здорово, сынок! — приветствовал Фрола Русьев. — Ну ты и здоровяк! Медведь! Ты смотри, какой медведь вырос! Фрол перерос приемного отца. Правда, перерасти Русьева было не трудно... — Первые выпускники первого Нахимовского, — сказал Серго. — Интересно. Нет, ты подумай, Юрий! Твой — без пяти минут курсант, моя — десятилетку окончила. Мы становимся стариками. — Ну, в старики меня ты не записывай, — засмеялся отец. — Как раз наоборот: учеником себя чувствую! Да, да, сынок, ты не смейся, — обнял он меня. — Всю жизнь мне кажется: а чего-то мне не хватает! Походил на катерах в финскую кампанию — стал поумнее. На Черном море повоевал — все равно что университет прошел.
А теперь вот в учусь. И все же боюсь, что еще мало знаю! Наука-то ведь вперед шагает... Вот и приходится учиться всю жизнь, чтобы она не опередила! Боевой славой не проживешь, будь ты трижды героем. Вот и вы, ребята, будете плавать на новых кораблях. Чтобы управлять ими, придется много чему поучиться. В училище не зевайте, упустите — беда! — На собственном опыте убедились, — подтвердил Русьев, многозначительно улыбаясь. — Так ты уж, Фрол нас не срами, гвардейцев... — Я постараюсь, — сказал Фрол серьезно. — Кит, а ты помнишь, что адмирал сказал тогда, в Севастополе? — спросил отец. — Бесстрашие, мужество, дерзость плюс мастерство, трезвый и смелый расчет — в этом залог победы. — Вот то-то и есть! Здесь, — ударил отец ладонью по толстой тетради в зеленой обложке, — весь путь, который я прошел. Тут не только лекции, — улыбнулся он. — Тут все: сомнения, размышления, мечты... Недавно мои записки читал... Да, вы ведь его знаете! Ваш бывший начальник Нахимовского... — Наш адмирал? — Он вышел в отставку, пишет научные труды. Недавно приходил к нам в академию. — Что, если мы его навестим? — Старик будет рад. — А он помнит нас? — усомнился я. — Помнит, — убежденно заявил Фрол. — Не такой он человек, чтобы забыть.
В.Рыбалтовский. . .
— Ну, а пока, давайте, составим план действия на завтра, — предложил отец. — Завтра ведь воскресенье. — Я завтра, к сожалению, занят, — отозвался Серго. — Ты занят? Что ж? Очень жаль. А ты как, Виталий? — Свободен. — Прекрасно. Ну, что предлагаете? — Я бы сходил в оперу, — сказал Русьев. — Кстати, днем в Кировском «Пиковая». Нет возражений? — Мы — с удовольствием, — сказал Фрол. — Отлично, — одобрил отец. — Так и запишем. Еще? Я сказал: — Фрол не бывал в Эрмитаже. — Успеем и в Эрмитаж. Возражений нет? Давай, Нинок, ужинать. Ужинали шумно и весело, пили «флотский» чай, черный, как деготь. Отец говорил, что он мечтает, окончив академию, вернуться в свое соединение — ведь он в нем провел всю войну! Серго, прочитав письмо Антонины, задумался, замолчал. Вид у него был совершенно отсутствующий. Может быть, Антонина его чем-нибудь огорчила? Я так и не понял, что с ним...
Когда гости ушли, мама постелила Фролу на диване. В моей маленькой комнатке стоял такой же, как прежде, стол, на нем — лампа под зеленым фарфоровым , на стенах висели фотографии отца, матери. Только вместо детской кровати стояла другая — большая. Когда я улегся, неслышно вошла мама, села у моих ног. — Ну вот ты и снова со мной, сынок, — сказала она. — И мы снова все вместе — ты, я, отец — на целых два месяца! Я сегодня такая счастливая! — воскликнула она радостно. — Я так ждала этого дня! И ты у меня стал совсем взрослым! Антонина тоже, наверное, взрослая? У тебя есть ее фотография? Я чуть было не сказал, что нет. Но матери я не лгал никогда. Я протянул ей портрет Антонины. — Можно? — спросила мама и, когда я кивнул головой, прочла надпись. — А ведь я так и знала, — сказала она. — Дай бог, чтобы это было у вас настоящее, чтобы ни она, ни ты — не ошиблись... Милая мама! Я прижался к ее плечу головой, схватил ее руки. Она не только мама — и друг! — Только знает ли Антонина, как трудно быть , — произнесла задумчиво мама. — Всегда провожать его в море, всегда его ждать...
— Она, мама, очень хорошая... — Этого — мало. — Она сказала, что хочет полюбить все, что мне дорого... На другое утро я проснулся, услышав кукушку. Она прокуковала двенадцать. Опоздали в театр! Я вскочил. Кукушка продолжала: тринадцать, четырнадцать... двадцать... Что за чушь? В столовой под часами на стуле стоял Фрол в трусах и переводил стрелки. Кукушка высовывала из домика клюв, и он заставлял ее куковать без конца, а сам, склонив голову на бок, с удовольствием слушал. — Занятно, Кит, — сказал он, не смутившись. — Который час? — Девять, — показал он на свои часы, когда-то подаренные ему Русьевым. — А я тут ночью интересную книжку читал, — показал он на «50 лет в строю», лежавшую на подушке. — Ну и ловкачи были в корпусах царских, не то, что в нашем Нахимовском! Послушай-ка, как сдавали экзамены. Вот ловкачи! Он схватил книгу:
«...Каждый вызванный, подойдя к учительскому столу, долго рылся в билетах, прежде чем назвать вытянутый номер. Весь класс настороженно следил за его руками, так как быстрым движением пальцев он указывал номер того билета, который он успевал подсмотреть и отложить в условленное место, среди других билетов. «Смотри, пожалуйста!» После этого в классе начиналась невидимая для постороннего глаза работа. Экзаменующийся время от времени оборачивался к нам, и в проходе между партами для него выставлялись последовательно, одна за другой, грифельные доски с частью решения его теоремы или задачи. Если это казалось недостаточным, то по полу катилась к доске записка-шпаргалка, которую вызванный, уронив невзначай мел, подбирал и развертывал с необыкновенной ловкостью и быстротой». Ай, да арапы! Нет, у нас такого не было. Правда, вначале и мы чуть-чуть жулили, помнишь? Но после — отвыкли. А вот посмотри-ка, какое неправильное было понятие о товариществе! Постой, постой, где это? Вот: «Для меня, новичка, вся эта налаженная годами система подсказывания представлялась опасной игрой, но я быстро усвоил, что это входило в обязанности хорошего товарища, и меньше чем через год я уже видел спортивный интерес в том, чтобы на письменных работах, на глазах сновавшего между партами Ивана Ивановича, решать не только свою задачу, но и две-три чужие...» А те, значит, лодыри, на чужой счет проезжались! Ну и хороши же офицеры из них получались! Тут вошел отец и сказал, чтобы мы поскорее одевались.
* * *
Во время блокады Кировский театр был . Теперь трудно поверить, что он стоял с выбитыми окнами и провалившейся крышей. Он стал такой же, как прежде — красивый снаружи, уютный внутри, голубой с золотом, праздничный. И публика, заполнившая театр, была тоже веселая, нарядная, праздничная... К отцу и маме подходили знакомые. Одни удивлялись, когда узнавали, что я ее сын, другие говорили, что я очень вырос и меня не узнать. Они видели меня до войны. Отец любил оперу, особенно «Пиковую даму», и слушал ее с упоением. А Фрол все подталкивал меня локтем и убеждал, что сегодня Герман вытащит не даму, туза. И выиграет большущий куш (Я вспомнил, как Фрол еще в Нахимовском мне рассказывал, что до войны в Севастополе видел в кино «Чапаева», где не Чапаев, а Петька погиб, а Чапаев выплыл). Но Герману пропели: «Ваша дама бита...» — «Какая дама?» — «Та, что у вас в руках, дама пик». Герман сошел с ума, зарезался и потом долго раскланивался перед отчаянно визжавшими, готовыми перескочить через оркестр на сцену девчонками. Мы пошли в Эрмитаж. Конечно, весь Эрмитаж осмотреть в один день невозможно: — Сюда придешь двадцать раз, и то всего не осмотришь, — вздохнул Фрол. Отец и Русьев повели нас в залы Рубенса и Ван-Дейка. Мама рассказывала, что Рубенс был не только художником; он с увлечением занимался филологией и археологией, изучал античную литературу, был дипломатом. — А ведь Николай Николаевич был прав насчет расширения горизонта, — оказал мне на ухо Фрол. — Не горизонта, а кругозора.
— Ну, это все одно. Ты знал, в каком веке жил ? От «Охоты на львов», «Пира у Симона фарисея», «Сусанны и старцев» мы перешли в зал Рембрандта, где глаза стариков и старух смотрели с темных портретов совсем как живые. — А как же все это сохранилось во время блокады, Юрий Никитич? — спросил Фрол, когда мы спускались по лестнице. — Все сокровища были вывезены. — Вот « у нас в Севастополе черноморцы под бомбежкой грузили на корабли панораму. Забыл, кто ее писал... — Рубо, — подсказал Русьев приемному сыну. — Вот, вот, Рубо! И увезли на Кавказ. Теперь, говорят, ее восстанавливают. — Да. Строят новое здание, и художники реставрируют полотно.
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
