— Они снова учатся, твой отец, Никита, и мой сын, в академии, — продолжал Шалва Христофорович — и в этом тоже, друзья, наша сила — не останавливаться на месте, совершенствоваться, идти вперед и вперед, даже если ты достиг высшего почета и славы... Он говорил, а я не сводил глаз с Антонины. Наши взгляды встречались и говорили друг другу: «У нас есть тайна. Чудесная тайна, которую знаем мы двое — ты и я — и больше никто!» Мы понимали друг друга без слов. Фрол и Стэлла занялись настольным теннисом, а Антонина позвала меня в свою комнату. «Милый», — шепнула она. Из соседней комнаты слышались оживленные возгласы игроков. — Я тебе хочу кое-что подарить, — Антонина взяла со стола небольшой томик в синем коленкоровом переплете. — Пушкин? — догадался я. — Да. У него был лицейский друг, который стал моряком. — Матюшкин? — Да, Федор Матюшкин. Ты помнишь, что Пушкин писал ему? Она прочла:
Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя, И с той поры в морях твоя дорога, О, волн и бурь любимое дитя...
Мемуары.
— Так вот, «дитя волн и бурь», — она протянула мне томик Пушкина, — я хочу, чтобы ты вспоминал иногда, что у тебя есть верный друг... Она подошла к столу и стала перебирать книги. — Ты видишь? — спросила она. — Я хотела полюбить все, что ты любишь. Это все — книги о моряках. Как я хотела бы быть такой сильной, как жена Невельского... Читал? Поездов еще не было, когда она с моряком-мужем ехала к Тихому океану. Они увязали в болотах, крутыми тропками карабкались по скалам, и переправлялись через самые быстрые реки. Ей говорили: вернись! Но она отвечала: нет, куда муж, туда — я... В океане их захватила страшная буря. Корабль стал тонуть; и что же ты думаешь, она растерялась? Ничуть! Она помогала усаживать людей в шлюпки и с корабля сошла вместе с мужем — последней... Я преклоняюсь перед ней... А я ведь сегодня ночью ревела, — улыбнулась она. — Мне показалось ужасным, что я тебя не увижу год или больше... Вот, возьми, — протянула она мне свою фотографию. На ней было написано знакомым ровным и четким почерком: «Где бы ты ни был, я всегда, всем сердцем — с тобой». Я бережно спрятал портрет Антонины в бумажник. — Ты пиши мне часто, обо всем, обо всем, — попросила она.
* * *
Мы дошли до вокзала фуникулера. Взяв билеты, мы вскочили в уже отправлявшийся кверху вагончик канатной дороги — и не прошло и пяти минут, как очутились на горе, в парке.
Сколько раз мы стояли тут у каменной низкой ограды и смотрели на город! И вот он снова лежал перед нами, весь в цветущих садах. Далеко, над Курой серел древний . За рекой спешили к морю, на юг, поезда... ...Мы сидели в парке и ели мороженое. — Вот ты, Фрол, смеялся над моими мечтами, — сказала Стэлла. — А теперь ты что скажешь? Я иду в институт. Через шесть-восемь лет я построю электровоз и назову его «синей птицей». И мы за полчаса поднимемся за перевалы; и ты со мной, да? — Обязательно, — пообещал Фрол с усмешкой, — специально выпрошу отпуск, чтобы прокатиться на твоей «синей птице». — Нет, когда ты станешь со мной говорить серьезно? — возмутилась Стэлла. — Почему дядя Бату и папка никогда не выслушивают меня с усмешкой? И если ты сомневаешься, что девушка может стать инженером, ты — недалекий человек! — Кто — недалекий человек? — Ты! — Ну, знаешь! — Не ссорьтесь, не ссорьтесь, сегодня мы последний день вместе! — взмолилась Антонина. ...Когда мы спустились вниз, я спросил Фрола: — Ты убежден, что из Стэллы не получится инженера? — Почему? Обязательно получится. — Так в чем же дело? — Я не хочу, чтобы она задавалась!
* * *
Выпускник 1948 года Виктор Иванович Струков.
Выпускники собирали вещи. Илюша, напевая, засовывал в чемодан фотографии. Он снимался у училищного фотографа по два раза в месяц — в мундире, в фланелевке, в шинели, в тельняшке. Со всех фотографий улыбался черноглазый, с густыми бровями нахимовец. Забегалов аккуратно складывал в сундучок белье. Олег протирал скрипку. Юра утюжил брюки. Бунчиков чистил бляху. Тут же стоял и Протасов, глядя на сборы. Каждый оставлял старшине на память свою фотографию. Зашел в кубрик Горич. — Сжился я с вами, — сказал он огорченно. Да, и мы с ним сжились; мы любили его и за глаза называли «дедушкой». Фрол в волнении вбежал в кубрик: — Кит, нам с тобой телеграмма! С катеров! И он прочел вслух, чтобы слышали все: «Весь личный состав горячо поздравляет вас, дорогие нахимовцы, с успешным переходом на новую ступень военно-морской службы. Окончанием с медалью нахимовского вы доказали, что вы настоящие гвардейцы. Мы вами гордимся, уверены, что не посрамите морскую гвардию и в высшем морском училище, пойдете по стопам старшего поколения славных гвардейцев, Героев Советского Союза Рындина, Гурамишвили и Русьева. Выходите отличными, опытными командирами на широкие морские просторы». А что, Кит, напишем ответ? Мы сходили на телеграф, написали: «Обещаем учиться и в высшем училище по-гвардейски». Потом зашли в театр, купили билеты на вечерний спектакль.
и школьная медаль образца 1945 года.
* * *
Стемнело. На проспекте Руставели среди черных пихт зажглись матовые огни. В густой толпе не было видно ни Антонины, ни Стэллы. Фрол посматривал на часы. Оставалось всего пять минут до начала. — Гляди-ка! Идут! Но они не торопились — они разговаривали с какими-то молодыми людьми. — Ты видишь? — спросил Фрол. Наконец, девушки подошли к нам. — Ух, мы боялись, что опоздаем! — воскликнула Стэлла. — Ну, не видно, чтобы вы торопились, — ехидно пробурчал Фрол. — Фрол, мы встретили моих двоюродных братьев! Они — племянники старого дяди Бату. — Знаем мы этих братьев, — пробурчал Фрол. На улицу из прорвался третий звонок.
— Бежим скорее, начинается! — воскликнула Стэлла и устремилась через засаженный чахлыми деревцами дворик. Все первое действие Фрол просидел молча. — Мы что же, пришли в молчанку играть? — спросила Стэлла в антракте. В темно-красном платье, с длинными, до пояса, косами она привлекала всеобщее внимание. — Страшно весело с вами! Антонина, пойдем лучше пить лимонад... Действие продолжалось. Молодой человек, приехавший в дом к невесте, узнает, что она его больше не любит. Она любит другого, ничтожного, льстивого человечка. Молодого человека осмеивают, на него клевещут, объявляют его сумасшедшим. И тогда он говорит правду в глаза — и невесте, и отцу ее — толстому человеку с одышкой и уезжает от них навсегда... — Смотрю в третий раз и всегда возмущаюсь, — рассуждала Стэлла, когда мы вышли из театра на улицу. — Ну, как она могла предпочесть ? Впрочем, она сама не человек, а избалованная московская барышня! — А я бы сказал, что не только московские барышни предпочитают ничтожества, — язвительно сказал Фрол. — Что-о? — Ничего. — Нет, повтори, что ты сказал, Фрол? Это мои братья — ничтожество?.. Да они, если хочешь знать... — Знаю. — Ничего ты не знаешь. Они нисколько не хуже тебя! Ты будешь моряком, а они инженерами! Ты будешь плавать по морям, а они будут строить для тебя корабли! Чем они хуже тебя? Нам едва удалось угомонить Стэллу.
* * *
Наши друзья поджидали нас возле уходившего в Москву поезда. Мы отнесли в вагон вещи и вышли. Гоги взял под руку Фрола и повел его по перрону. Мираб был искренне огорчен, что мы уезжаем. В такие минуты, когда расстаешься, всегда хочется сказать очень много, но все вылетает из головы и говоришь о таких пустяках, что потом самому вспомнить стыдно. Так случилось и в этот вечер. Мы перебрасывались короткими фразами, вроде того, что нам будет ехать удобно, и до отхода поезда остается десять минут, и мама обрадуется, когда я приеду, а того, что я хотел сказать Антонине — я так ей и не оказал... А тут и радио объявило, что «курьерский Тбилиси — Москва отправляется через пять минут»; Гоги и Фрол поспешили вернуться. Мираб сказал: — Давайте прощаться. Он расцеловал нас. — Повторять вам не надо, что мой дом — ваш дом? Антонина протянула письмо: — Передашь папе. — Чуть не забыл! — спохватился Гоги. — Вот вам на дорогу.
Он, как , вдруг выловил из темноты большущий пакет и протянул Фролу. — Зачем? — Как «зачем»? Проголодаетесь, будете кушать. В вагон-ресторане все дорого и уж наверняка не так вкусно. Мать готовила — отличная пища. — Отъезжающие, занимайте места, — предупредил проводник. Я расцеловался с Гоги и снова с дядей Мирабом. Антонина крепко сжала мне руку: «Прощай, Никита... Нет, что я говорю: до свидания! Пиши!» — А ты что же, Стэлла? — спросил Мираб дочку. — Поцелуй мальчиков. Стэлла с независимым видом протянула каждому из нас руку и чинно сказала: — Приезжайте, мы будем вас ждать. Однако, когда электровоз загудел, она кинулась к нам и принялась целовать, причем большая доля ее поцелуев досталась, разумеется, Фролу. Бедняга оторопел и чуть не отстал от поезда: я втащил его на подножку. — Горячая девочка, — засмеялся от души проводник. — Сестра, скажи, или невеста? Поезд нырнул в темноту...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Помощник командира тральщика Павлович был знаменит своим не всегда умеренным употреблением. Иногда употребления заканчивались приключениями. После одного из таких приключений и получения от командования укоризны, при разговоре с друзьями произошёл такой диалог. Приятель: – «Теперь тебя можно называть Стограммовичем.» Павлович: – «Зачем обижаете?» Приятель: – «Ну можно Поллитрович!» Павлович: – «Маловато, не пойдёт!» Приятель: – «Ну а если Канистревич!» Павлович: – «Вот это мне нравится!» Тральщик Павловича-Канистревича пришёл по каким-то делам в Росту. Канистревич с палубы корабля заметил двух корабельных старшин, которые возвращались с берега. Натренированный глаз помощника сразу определил наличие в карманах моряков бутылок с водкой. Он дал им возможность зайти на корабль и, внезапно появившись из надстройки, предложил следовать впереди него в каюту помощника. В это время в его каюте работал с документами один из офицеров дивизиона, который и был свидетелем сыгранного далее спектакля. Старшины и Павлович зашли в каюту, последовал следующий разговор: – «Ну, голуби, ставьте на стол что в карманах». На столе появились четыре бутылки водки. – «Да, приготовили вы подарочек кораблю, выйдите в коридор, я подумаю, что с вами делать». Старшины вышли в коридор, а Павлович тщательно промыл раковину умывальника, отсоединил дюрит слива и подставил под дюрит бачёк. Проделав эти манипуляции, он позвал в каюту старшин. – «Ну, вот что голуби, открывайте бутылки и сами выливайте в раковину, на этих условиях я сделаю вид, что ничего не было, а если мне самому придётся это проделать, то будем думать о взыскании». Старшины вылили в раковину водку, получили указание больше с корабля не сходить и удалились. , обращаясь к своему соседу по каюте, – «Ну вот, нам на вечер небольшое развлечение, а эти молокососы от двух литров такой тарарам на корабле устроили бы, что потом неделю разбираться пришлось бы.
Петровские долги.
Мой знакомый длительное время служил на кораблях консервации в Соловках. Познакомился там с историками, которые изучали монастырские документы. Он рассказал о любопытном документе 17-18 веков. Петр Первый, когда забирал у монастырей на пушки колокола, выдал Соловецким монахам расписку, в которой обещал в хорошие времена вернуть деньгами. После разгрома шведов монахи послали своего депутата напомнить государю о его долге. Посланец пробился к императору и вручил ему долговую расписку. Петр прочитал, усмехнулся и написал французским: «милые святители, хрена не хотите ли?» Посланец пошёл к казначею, а тот, не решаясь обидеть святого отца, сказал, что срок уплаты назначен через 10 лет. У власти была Елизавета, когда монахи попробовали ещё раз получить с царей должок. На этот раз резолюция была «Петя имел, он обещал, а я Женщина».
— Мы с Ниной поссорились, — оказал я. — Можно узнать, почему? — Потому, что она сказала, ты — скрытная... — А-а, вот оно что! — засмеялась Антонина. — Она просила, чтобы я ей прочла твои письма. А я не показываю их даже Стэлле. Удивляюсь девушкам: все свои письма читают друг другу. Зачем? Я буду писать тебе — помни, тебе одному, а не друзьям твоим и приятелям. Ах, зачем ты уезжаешь, Никита! — взяла она меня за руку. Над нами ярко вспыхнул фонарь — и у меня словно раскрылись глаза; вместо девочки с перепачканными чернилами пальцами я увидел чудесную девушку — совсем другую, новую Антонину. Прежней, той Антонине я мог сказать, что у нее выпачкан нос или порван чулок. На эту девушку я смотрел, как на утенка из сказки, вдруг ставшего лебедем. — Что же ты молчишь? — спросила она. — Антонина! — Ну, да, Антонина. А дальше — что? Я хотел сказать ей, что мне больше не хочется уезжать в Ленинград, что я не могу теперь жить далеко от нее многие месяцы, год! Но не то получилось. Сказал: — Ты... лучше всех, Антонина. — Это тебе только кажется. — Нет, нет... не кажется, дорогая! («дорогой» я назвал ее в первый раз). — А вот ты для меня давно лучше всех... — сказала она. — И я не знаю, как буду жить без тебя, мой хороший...
Фонарь погас. Погасли цепочки огней на том берегу. Ярче засветились над нами.
* * *
Рука об руку мы вернулись к друзьям. В доме было темно. Свечи на столе догорали. Фрол пел «Вечер на рейде», нашу любимую песню. Гоги ушел провожать Анико. Антонина крепко сжала, прощаясь, мне руку и бережно повела деда к фаэтону, ожидавшему их у ворот. Фаэтонов осталось всего три-четыре на город, но Шалва Христофорович не любил машин. Покой тихой улицы нарушил цокот копыт. — Антонина! Мы придем к тебе завтра! — крикнула Стэлла ей вслед. — И пойдем вместе с мальчиками в театр. В последний раз, — вздохнула она. — А послезавтра мы все придем на вокзал, — пообещал дядя Мираб. — Доброй ночи. Приятных снов! — Увидеть себя во сне адмиралами! — пожелала нам Стэлла. Мы с Фролом пересекли пустынный проспект, свернули на улицу Камо, к училищу. — А хорошо бы институт Стэллы перенести в Ленинград, — фантазировал Фрол. — Без нее будет скучно, пожалуй. Как ты думаешь, Кит? «Эх, если бы и институт Антонины перенести в Ленинград!» — подумал я, но другу ничего не сказал.
* * *
На другое утро я проснулся раньше всех. Подъема не было, выпускники спали. — Фрол, вставай! — разбудил я друга. — Пошли умываться!
Солнечный свет струился в широко раскрытые . Вода в умывальнике бежала напористой, веселой струей. Я сел на подоконник и увидел каштаны, серебристую листву тополей, сотни крыш за рекой и далекую гору Давида с белой церковью, окруженной синими кипарисами. Чудный город Тбилиси! Зимой снег выпадает всего на два дня, и юноши, у которых уже пробиваются усики, достают из чулана санки и вместе с малышами катаются с горки. Наступила весна — и дома омытые теплым дождем, улыбаются; старики молодеют; ну, а девушки — они цветут, словно персиковые деревья в садах... Я крикнул в окно: — Здравствуй! Доброе утро! — Кому это ты? — удивился Фрол. Кому? Городу! А, быть может, радостному, светлому дню! Или дому на склоне горы, в котором живет Антонина... — Ну и разобрало тебя! — усмехался Фрол. — А впрочем, и у меня настроение выпускное! Идем-ка скорее одеваться — и завтракать! Кит! — А? — А ведь сегодня наш последний завтрак в училище!
Сервировка столов в Тбилисском нахимовском училище.
Протасов повел нас в столовую во всех орденах и медалях. Завтракали все торопливо — спешили укладываться. Но едва старшина скомандовал «встать!», в столовую вошел Николай Николаевич. Увидев Суркова, мы забыли о сборах. — Не мог удержаться, чтобы не повидать вас, — сказал он. — Оставил на старпома «Нахимов» и махнул сюда из Батуми. Поздравляю с окончанием училища. — Спасибо! Спасибо! — Вы разрешите писать вам? — спросил Юра. — Не только разрешаю — прошу, — пробасил Николай Николаевич. — Постараюсь ответить каждому, — пообещал он. — И вот мой вам совет: не забывайте, что вы — «старослужащие». Нахимовец — звание почетное, но лишь в том случае, если на вас будут смотреть с уважением. Если же нет — лучше забыть, что вы были нахимовцами... Вначале вам нелегко будет, — продолжал он. — Сейчас вы тут — старшие, а придете в училище — снова станете младшими. Возможно, вам это и не по вкусу придется. Но обиды советую спрятать в карман. Все можно вытерпеть, если знаешь, что флотская служба — дело всей твоей жизни. Пример советую брать с Павла Степановича Нахимова: служил в сутки двадцать четыре часа, на службу в мирное время смотрел, как на подготовку к бою, когда человек должен полностью проявить свои моральные силы. И он был всех скромнее. А скромность — великая вещь. Не раз вам придется стоять на низшей ступеньке, даже когда, надев офицерский китель и кортик, вы придете на флот; офицеры на корабле будут старше вас — и по званию и по опыту... Сурков говорил и о том, что офицер должен глубоко знать военно-морскую науку и боевую технику, уметь владеть ею. Он должен быть и разносторонне образованным человеком. Нахимов обладал обширными знаниями, а лучшим другом Макарова, изобретателя и ученого, был Верещагин. Художник не стал бы дружить с человеком, не понимающим и не умеющим ценить искусство. Среди наших адмиралов есть ученые с мировым именем...
— Любите сокровища своего народа, знайте их и гордитесь ими! Пусть вам знакомы и близки будут Репин и Брюллов, Мичурин и Менделеев, Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Казаков и Растрелли. Сохрани вас бог стать верхоглядами! Верхогляд всегда сядет в лужу, хотя и может на первый взгляд показаться образованным человеком... В заключение Николай Николаевич сказал: — Ну, а попадет кто из вас на практику на Черное море — не забывайте «Адмирала Нахимова»... Последний раз мы заглянули в свой класс и в военно-морской кабинет, с такой любовью созданный Горичем. В последний раз перелистали рукописный журнал «Уходим завтра в море», где было все, что нас волновало и чем мы жили в те годы, когда гремела война и радио передавало приказы Верховного Главнокомандующего и информационные сводки... Все это оставалось в наследство нашим младшим товарищам. Я напомнил Фролу, что пора идти к Антонине.
* * *
Белый дом под поджидал нас и, казалось, спрашивал: «Что же вы задержались?» Во дворе нас догнала Стэлла. — Ух, и бежала же я за вами! До чего же замечательно, мальчики! Проведем весь день вместе! Пойдем на фуникулер, да? А вечером — в театр, правда? А какой я сон видела! Угадайте! Клянусь здоровьем папы, я встретила, Фрол, тебя адмиралом! Идешь ты по улице, в золотых погонах, а я окликаю: «Товарищ адмирал! Вы меня разве не знаете?» А ты так важно протягиваешь мне два пальца в перчатке и цедишь сквозь зубы: «Кажется, я вас где-то встречал. Только никак не могу припомнить, где это было». Нет, вы подумайте! Я так разозлилась, что тут же проснулась и побежала пить воду. «Что с тобой, Стэлла?» — спросила мама. А я зубами стучала от злости. — Глупый сон! — А вдруг ты действительно меня не узнаешь? — Быть не может! — Все в жизни бывает. Папин товарищ по школе — теперь железнодорожный директор. Так он едва кланяется на улице. — Дурак твой директор! — Возьми его лучше себе. Тамара увидела нас в окно, закричала: — Что же вы, генацвале? Заходите скорее! Мы взбежали по лестнице, и на галерейке Фрол чуть не опрокинул кадку с олеандром. Я постучал в стеклянную дверь.
— Можно, Шалва Христофорович? — Разумеется, Никита, входи! Художник сидел у раскрытого настежь окна. На подоконнике лежала толстая тетрадь в сафьяновом переплете. — Мы занимались все утро, — сказал он. — Антонина — мой секретарь, мои глаза, мои руки. Садитесь, друзья. Тамара! Принеси кофе... Пока Тамара накрывала на стол, Шалва Христофорович говорил: — Счастливцы, едете в Ленинград... Увидите сфинксов на набережной и «Медного всадника». Будь я здоров, я поехал бы с вами. На берегах Невы я провел лучшие годы, юность... что может быть лучше юности? Он вздохнул: — Невский... Адмиралтейская игла в небе, а на Аничковом мосту — кони Клодта. Публичная библиотека. Гостиный двор, Казанский собор... А дворцы Петергофа! — воскликнул художник. — Подобных им нет в мире! Я сегодня получил письмо от Серго. Он побывал в Петергофе. Антонина, письмо у тебя? Прочти им... Хотя я помню все наизусть. «Фонтаны уже восстановлены, часть дворцов — тоже. Мы восстановим все, что было построено нашими великими мастерами».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
ПОЛОЖЕНИЕ о Санкт-Петербургском открытом литературно-патриотическом конкурсе «Почему я люблю Россию»
1. Общие положения.
«Почему я люблю Россию» – ежегодный открытый конкурс на лучшие литературные и публицистические работы патриотической тематики. Учредителями конкурса выступают: Санкт-Петербургский Союз суворовцев, нахимовцев и кадет, Благотворительный фонд «Слава Морская». Для координации деятельности по подготовке и проведению мероприятий конкурса, осуществлению ресурсного (финансового, материально-технического, кадрового и др.) и информационного обеспечения конкурса учредителями создаётся рганизационный комитет (далее – оргкомитет). Оргкомитет формирует редколлегию и жюри конкурса. Редколлегия обеспечивает информационную поддержку конкурса, предварительный отбор конкурсных произведений, своевременный и качественный выход тиража очередного литературно-патриотического альманаха и опубликование его электронной версии. Жюри конкурса формируется из представителей учредителей, известных литераторов, поэтов и прозаиков, редакторов и издателей печатных и электронных изданий. Члены жюри оценивают номинантов конкурса, участвуют в очных и заочных голосованиях заседаниях, вносят предложения и рекомендации по организации и проведению конкурса, участвуют в мероприятиях, проводимых в рамках конкурса.
2. Основные цели и задачи конкурса:
- возрождение и развитие общественного интереса к литературным произведениям патриотической тематики, в основе которых лежит любовь к Родине; - сохранение духовно-нравственных ценностей и культурно-патриотических традиций России, пробуждение национального самосознания россиян; - формирование патриотического сознания молодёжи, воспитание чувства гордости за свою Родину, создание позитивного взгляда на будущее России; - формирование позитивного образа защитника Отечества, популяризация темы кадетского образования, как системы воспитания национально-ориентированной элиты страны с детства; - оказание поддержки талантливым авторам, путём издания их лучших произведений в одноимённом литературно-патриотическом альманахе.
3. Номинации конкурса:
1) Проза.
Предмет номинации – проза (рассказ, новелла, эссэ, очерк и др.) в соответствии с основной темой, целями и задачами конкурса. На конкурс могут быть представлены до трёх литературных произведений одного автора объёмом не более 40.000 знаков каждое.
2) Поэзия.
Предмет номинации – поэтические произведения любых направлений и жанров, соответствующие основной теме, целям и задачам конкурса. На конкурс могут быть представлены до десяти стихотворений (текстов песен) одного автора общим объёмом до 120 строк.
3) Публицистика.
Предмет номинации – литературная критика, обзоры, рецензии на художественные произведения, публицистика, аналитические статьи, научные исследования российской истории и культуры, литературы и языка и т.п. На конкурс могут быть представлены до трёх произведений одного автора объёмом не более 20.000 знаков каждое.
4. Темы и этапы конкурса.
В 2013 году конкурс посвящается двум наиболее важным датам в истории петербургского кадетства – 70-летию создания первых суворовских и нахимовских училищ и 310-летию Санкт-Петербурга. Конкурс 2013 года проводится в один этап. Сроки предоставления конкурсных работ указаны в п. 6.
5. Участники конкурса. Порядок выдвижения произведений.
В конкурсе могут принимать участие авторы литературных произведений на русском языке, вне зависимости от пола, возраста, вероисповедания, профессиональной принадлежности и места проживания автора. В первую очередь к участию в конкурсе приглашаются воспитанники (учащиеся) и выпускники кадетских образовательных учреждений (суворовские военные, нахимовское военно-морское училища, кадетские корпуса, кадетские школы и классы), ветераны-кадеты, другие авторы, чьё творчество имеет патриотическую направленность. На конкурс могут быть выдвинуты произведения, жанр и содержание которых соответствуют основной теме и конкурсным номинациям. К рассмотрению принимаются произведения, не включавшиеся ранее в лонг-лист конкурса «Почему я люблю Россию». Правом выдвижения обладают сами авторы, а также издательства, СМИ, общественные организации, члены творческих союзов писателей и журналистов. Допускается представление работ под псевдонимами и в соавторстве. В этом случае в заявке необходимо указывать почтовый адрес и контактные телефоны всех соавторов произведения. На конкурс не принимаются произведения: - содержащие призывы к национальной и религиозной розни и экстремистским действиям; - содержащие ненормативную лексику; - нарушающие авторское право.
Заявка на участие в конкурсе.
Заявка на участие в конкурсе означает согласие автора со всеми условиями конкурса, правилами проведения конкурса, а также согласие автора на однократную и безгонорарную публикацию конкурсной работы в печатном и электронном виде. В заявке указываются: - сведения о публикации (название работы и номинации); - сведения об авторе: ФИО, год рождения, краткая биографическая справка до 500 знаков, домашний адрес с почтовым индексом, контактные телефоны (с кодом страны и города), адрес электронной почты; - фраза, подтверждающая авторское право конкурсанта на присланные им произведения.
Заявки и работы могут быть поданы на конкурс:
- по электронной почте через официальные интернет-сайты оргкомитета конкурса: (Санкт-Петербургский Союз суворовцев, нахимовцев и кадет), (Благотворительный фонд «Слава Морская»), («Интерьерная галерея 888»); - в офисы редколлегии конкурса по адресам: г. Санкт-Петербург, ул. 9-я Советская, д. 5, оф. 1, тел. +7921-422-0770; г. Санкт-Петербург, Литейный пр., 20, тел./факс: (812) 578-8626. Конкурсные произведения посылаются в виде вложенных в письмо (приложенных к заявке) приложений: проза и публицистика – каждое произведение в отдельном файле, поэзия – все произведения в одном файле. Тексты должны быть отформатированы в MS Word, шрифт Times New Roman, размер 12, полуторный интервал. Страницы должны быть пронумерованы (нижний колонтитул по центру страницы) и содержать название и имя автора на русском языке (на первой странице – перед основным текстом, на остальных страницах – в центре верхнего колонтитула). Все стихотворения должны быть помещены последовательно (одно за другим). Между стихотворениями – двойной интервал без отбивок, черточек, точек и проч. Между строфами – один интервал. Если стихотворение не имеет названия, то вместо названия ставятся три звездочки. Неправильно оформленные заявки не рассматриваются. Последний день приёма конкурсных работ в 2013 году: - для учащихся кадетских образовательных учреждений – 20 мая; - для остальных участников конкурса – 31 августа.
6. Подведение итогов конкурса.
В период с 1 февраля по 31 августа 2013 года редколлегией конкурса осуществляется предварительный отбор конкурсных произведений. Предварительный отбор производится в целях установления соответствия присланных материалов требованиям п. 5 положения о конкурсе. По результатам предварительного отбора формируется лонг-лист конкурсных произведений, который поступает на рассмотрение жюри конкурса. По итогам работы жюри формируется шорт-лист, в который включаются произведения, набравшие максимальное количество баллов в своей номинации: проза и публицистика – до 5 произведений в зависимости от их объёма, поэзия – до 30 произведений в зависимости от их объёма). На основании шорт-листа издаются печатный и электронный сборники лучших произведений (по решению оргкомитета в электронную версию сборника могут быть дополнительно включены произведения, вошедшие в лонг-лист). Из числа произведений (авторов), вошедших в шорт-лист, определяются победители конкурса по номинациям: проза и публицистика – по одному в каждой номинации, поэзия – от одного до трёх в номинации.
7. Награждение лауреатов.
Награждение лауреатов конкурса проводится в торжественной обстановке в рамках совместных праздничных мероприятий, организуемых Санкт-Петербургским Союзом суворовцев, нахимовцев и кадет и Благотворительным фондом «Слава Морская». В 2013 году – к дню рождения А.В. Суворова (24 ноября). Все участники шорт-листа награждаются почётными грамотами и литературно-патриотическими альманахами, изданными в рамках конкурса. Победители конкурса, кроме того, могут награждаться памятными подарками или почётными призами, учреждаемыми Оргкомитетом конкурса. Вышедшие в свет альманахи распространяются на безвозмездной основе на статусных городских мероприятиях и акциях в качестве специальных призов, среди воспитанников и выпускников кадетских образовательных учреждений (суворовское и нахимовское училища, кадетские корпуса, кадетские школы-интернаты, кадетские классы в общеобразовательных школах), а также направляются городские, районные и ведомственные библиотеки. Электронная версия сборника публикуется на официальных сайтах Оргкомитета конкурса.
Председатель Санкт-Петербургского Союза суворовцев, нахимовцев и кадет А. Грязнов
Память, смутившись, рождает тепло. Через полжизни смущаться — наивно. Как наше время стремглав утекло И потеряло напористость ливня…
Странно смущаться сквозь утренний свет, Сквозь не открывшихся век трепетанье, И вспоминать про сентябрь в Москве — Жаркий, стремительный день испытанья.
Все от него, и Донской монастырь Скрыл нас тогда от ненужных волнений И от случайных прощай и прости Оберегли нас предвечные тени.
Слышался мне в гулком небе орган, Все подчиняющий музыке — узам, Но расходились на век берега, Нас наделяя счастливейшим грузом.
Вот и смущается память теперь, В негах телесных запутавшись снова. Я никому не скажу о тебе — В чувствах живых не рождается слово.
17 февраля 2013 г.
Берег февраля Слепое солнце белыми лучами Лениво бьется в берег февраля. В моем сюжете будет все случайно, А неслучайным буду только я.
Я неслучайно сны твои увижу, Сотру с зеркал невидимую пыль, Чтоб ты мне стала и родней и ближе, И превратилась в сказочную быль.
Я неслучайно промолчу, и тихо Покину сон, в котором ты не спишь, Чтобы сбылась твоя любая прихоть, Пока на свете только гладь да тишь.
А ты, случайно повернувшись в профиль, Скосив глаза туда, где день погас, Как со стола, смахнешь былого крохи И вдруг поверишь в то, что мир — для нас.
15 февраля 2013 г.
Февральская фантазия Печаль моя — сугробы за окном. Печать вчерашних звуков и событий, Вчерашний снег — как память ни о ком, Кружащая по радужной орбите.
Не верите? — Но ваш иллюзион Ничем не лучше и ничем не хуже. Вы слышите, как вам приснился звон? Вы ёжитесь, хотя не время стуже?
Опять предощущение любви? Несбывшееся детство и соблазны? А вы из двух сложите половин Мир безразличный, но многообразный.
Не можете? Не знаете, где взять Другую половину хоть на вечер? Не стоит трогать то, что вам нельзя, Иначе будет мир недолговечен.
Вчерашний смысл, вчерашний снег, февраль, Проталина, и оттепели скука, Но вот уже на кончике пера Почти стихи для глаза и для слуха.
12 февраля 2013 г.
Почти ни о чем Последней, как всегда, уходит боль. Не любопытствуй, что идет за нею. А остальное — так и быть, изволь, Я расскажу, как знаю и умею.
Но как найти слова мне для того, Что недоступно для переживанья — Все то, в чем нет ни чувства, ни желанья, И что дается лишь для одного?
Приют для одиночества. И всё. Неразделимый и неразделенный. Сам по себе во всю стучит висок, Шумит, как в ночь осиновые кроны.
Но это все иллюзия, обман, Придуманный, наверное, не нами. Какими он зовется именами И для чего он так искусно дан?
Последней, как всегда, уходит боль. Не хлопнув дверью — просто исчезая. Я не скажу, как гонится борзая… И ты меня сегодня не неволь.
