На вечерней поверке командир роты сказал огорченно: — Полученную кем-либо из вас я принимаю как личное оскорбление. Значит, я не сумел воспитать из вас настоящих, знающих моряков. А ведь вы комсомольцы, товарищи! Эти слова были адресованы комсомольской организации роты и, в первую очередь, мне. Но что я мог сделать с Платоном, если его голова была забита совсем не науками? Помогали мы ему, как могли и умели, занимались с ним, прорабатывали и стихами и прозой в ротной газете «Вымпел» — лентяй оставался лентяем, который заботился лишь об увольнении в воскресенье! Глухов был глубоко прав: только недалекий человек, видя перед собой в классе три десятка людей, одетых в одинаковые фланелевки, может стричь их под одну гребенку. Разве похож был Платон на Игната? Игнат все вечера проводил в библиотеке, изучал историю обороны Севастополя во время последней войны, собирал материалы, делал выписки. Цель жизни была ясна для Мити Серегина, для Ростислава, Пылаева, Илюши и Фрола. С какой уверенностью говорил Зубов, что он вернется на тральщики, будет отыскивать ненайденные мины, расчищать широкие морские дороги: «Каждая выловленная мина — сотни спасенных человеческих жизней. Думаю, я специальность себе правильно подобрал». А о чем Борис думал? «Одни девчонки у него на уме!» — злился Фрол. Действительно, Борис одним из первых устремлялся на танцы. А Бубенцов? В середине зимы он вдруг одарил класс тремя двойками. А до этого учился отлично, опережал других и, глядя на него, сердце радовалось. И вот — поворот на сто восемьдесят градусов! «Что он за человек?» — думал я, когда Фрол со свойственной ему горячностью окрестил Бубенцова «дрянью». Я не мог согласиться с Фролом. Бубенцов добровольно пришел в училище, хотя в Харькове он порядочно зарабатывал и никто не стеснял его свободу: делай, что хочешь. Он был подтянут, на нем всегда все было в исправности, нарушений формы одежды не было. На Невском на него, наверно, и девицы заглядываются. Но на сердце у него, понял я, неспокойно. Во время лекций, бывало, задумается, заглядится в окно на замерзшие крыши и не сразу откликнется на вызов преподавателя. А потом начинает плести несусветную чушь.
Опять вспомнились слова Глухова: «У каждого есть свои интересы за стенами училища». Какие интересы у Бубенцова? Куда он отправлялся по воскресеньям? В Ленинграде у него родных не было, его мать жила в Сумах, на Украине. Завел случайное знакомство? Но Вершинин и Глухов не раз предупреждали нас об опасности неосмотрительных знакомств. Значит, Бубенцов пренебрег их предупреждениями? Я мучительно старался во всем этом разобраться. Я через три года выйду на флот, мне будут доверены люди. Смогу ли я помочь им в беде, утешить, подбодрить при неудачах, помочь подняться на ноги, если они вдруг оступятся? Сумею ли я заслужить доверие матросов, которые пойдут со мною в плавание, а может быть, в бой, и буду ли я у них пользоваться таким же авторитетом, каким пользуются Серго, Русьев, отец? Именно здесь, в училище, я должен научиться разбираться в людях, как в них разбирается Глухов... После увольнения Бубенцов был мрачнее тучи. Я спросил: — Ты не здоров? — Почему? Совершенно здоров. — Дома у тебя все благополучно? — А почему бы нет? Все хорошо. — Мать пишет? — Да, пишет. — Какие-нибудь неприятности, Аркадий? — Почему ты вообразил, что у меня неприятности? — Я вижу, ты озабочен, мрачен... — Да нет, — вздохнул он, — у меня все в порядке, Никита. — Так ли это? Он ничего не ответил. Так и не удался мой с ним разговор.
* * *
По совету Глухова мы поставили на комсомольском собрании вопрос о моральном облике курсанта. Костромской принес с собой пожелтевшие листы «Красного Балтийского флота». Этот номер газеты вышел в те времена, когда никого из нас еще не было на свете! Сверстники наших отцов занимались по 14 часов в сутки. «Холод, недоедание, неустроенное помещение... Но никогда не слышно ничьих жалоб, никогда не пропускались лекции, не видно невнимательных лиц». («Слушай, Боренька, слушай, «маячная башня» — Платон, слушай, внимательно!» — думал я.) И газета предсказывала: «Пролетят недели, месяцы, быть может, годы, с ученической скамьи встанут моряки, достойные своего призвания. Они перейдут к штурвалу, к машинам, на мостик командирами, пойдут в светлые залы академии — к высотам морской науки...» Предсказание сбылось. Те, о которых упоминала газета, стали флагманами, учеными, академиками, прославленными в боях адмиралами... Костромской говорил о благородных традициях училища, о том, что в годы гражданской войны курсанты с оружием в руках защищали родной Петроград. Костромской вспомнил питомцев училища — героев Отечественной войны. Они не только сами умело и самоотверженно воевали — они воспитали матросов, совершавших великие подвиги.
Во время Великой Отечественной войны 52 питомца училища стали , 750 человек - кавалерами орденов Ушакова и Нахимова. Н.А. Лунин, И.И.Фисанович, И.А.Колышкин, В.Т.Стариков. Май 1942. Трое - выпускники ВВМОЛКУ им. М.В.Фрунзе.
— Вы будете тоже воспитывать их, — продолжал Костромской. — Оглянитесь на себя и спросите: могу ли я быть для матроса примером? Достаточно ли я вырос, чтобы повести его за собой? Пусть каждый спросит себя: храбр ли я, люблю ли я труд? Отношусь ли я честно к своим обязанностям? Это — основные качества нового человека. Но этого мало. Матрос не потерпит бестактного, грубого офицера; не может он уважать и офицера с узким кругозором. А у нас, к сожалению, есть товарищи, которые не стремятся стать культурными людьми. Они мало читают и мало знают, сыплют словечками, засоряющими русский язык, язык Пушкина и Толстого. А как стыдно будет тому, кто, придя на флот, не сумеет матросу посоветовать, что читать. Ведь некоторые из вас не только не знают до сих пор произведений, отмеченных Сталинскими премиями, но и забыли классиков, которых прочли в средней школе. — Это правильно, — подтвердил Игнат. — Времени не хватает, — сказал Борис. — Не хватает времени? — переспросил Костромской. — А на такие разговоры о девушках, которые, честное слово, и слушать стыдно, хватает? Рекомендую прочитать «Молодую гвардию», вы увидите, какой настоящей любовью и дружбой были проникнуты взаимоотношения юношей и девушек краснодонцев... И вообще не лучше ли, чем пустой болтовней заниматься, пойти на литературный вечер, на лекцию — концертный зал рядом, за стеной класса! Политотдел училища для вас приглашает писателей, лекторов, артистов и музыкантов... — Разве музыка — тема сегодняшнего собрания? — послышалось из угла.
— Да, если хотите, и музыка — тема сегодняшнего собрания! Бывая в Филармонии, вы видели адмиралов и генералов, академиков и ученых. Они заняты больше вас и все же выкраивают два-три часа, чтобы послушать Чайковского и Рахманинова... Кстати, вчера передавали по радио концерт по заявкам старшин и матросов. Они просили исполнить, — я нарочно записал, — Чайковского, Бородина, Грига и концерт Мендельсона для скрипки с оркестром; скажите мне откровенно, многие ли из вас, будущих офицеров, знают и любят этих замечательных композиторов? Вот Лузгин, как всегда, улыбается. Даю голову на отсечение, что он Мендельсона считает составителем математического учебника... — Зато Лузгин не ошибется во вратаре и защите, — сказал с места Серегин. — Футбол — хорошая вещь, но если весь круг твоих интересов заключается в футболе и радиопередаче со стадиона, значит, внутренний мир твой весьма ограничен. Спорт — полезен и нужен, когда не превращают его в самоцель... Человек должен быть всесторонне развит, параллельно всем физическим качествам должны правильно развиваться и умственные. Это говорил нам Калинин. Я лично не уважаю нелюбознательных людей. Если, приехав в город, где собрано столько сокровищ, что их не осмотришь и за год, ты знаешь лишь стадион, кино, да свое училище — ты недалекий и ограниченный человек! А ни курсант, ни, тем более, офицер флота не имеет права быть ограниченным человеком! Доклад Костромского задел за живое. Выступали многие. Осуждали излюбленный некоторыми жаргон, грубое отношение к товарищам, к девушкам. Всем понравилось выступление Игната. — Мы с вами, — сказал он, — должны быть образцом для матросов. За нами будут следить сотни матросских глаз. И я задаю вопрос... — Кому? — никак не мог уняться кто-то беспокойный в углу. — Себе: воспитанный ли я человек? Воспитанные люди уважают человеческую личность, товарищей, с которыми живут вместе. А уважаем ли мы товарищей, когда, вернувшись с берега позже других, горланим в кубрике, мешая им спать? Уважаем ли мы человеческую личность, когда, громко стуча, рассаживаемся в зале после начала концерта, мешая артистам читать или петь, а товарищам слушать? — Бывает...
— ...Мы обижаемся, — продолжал Игнат, — что студентки, приходя к нам на вечера, предпочитают нам старшекурсников. А может быть, потому и предпочитают, что хотят не только потанцевать, но и поговорить с разносторонне образованным будущим офицером флота... (Недовольный голос из угла: «Все?») Нет, не все. Воспитанные люди боятся лжи, как огня, не лгут даже в пустяках, не рисуются, не пускают пыли в глаза. Это говорил Чехов, мой любимый писатель. Я отношу эти слова в первую очередь к любителям «травли», которая часто переходит в глупую и ненужную ложь... Чехов говорил и другое: чтобы воспитаться, нужен беспрерывный, дневной и ночной труд, вечное чтение. Дорог каждый час! Возьмем Аркадия Бубенцова. Что он делает в городе? Старается расширить свой кругозор? Ничего подобного! Он предпочитает бесцельно разбазаривать свободные часы. И тебе не хватает, Аркадий, содержания, ты выпрашиваешь переводы у матери. А ведь мать воспитала тебя без отца, она имеет право и отдохнуть и рассчитывать на твою помощь. А уважаешь ли ты училище, Бубенцов? Ценишь его традиции? Заботишься ли о том, чтобы класс твой вышел на первое место? Тебе до этого дела нет! Если ты вылезаешь из двоек, то только затем, чтобы не остаться в воскресенье без берега! Тянет последнее с матери для удовлетворения своих прихотей, забывает о своем долге по отношению к товарищам, к классу, к училищу — вот вам моральный облик человека, который надеется стать офицером флота. Боюсь, что этого не случится и никогда ты, Аркадий, не войдешь к матери с кортиком, в золотых погонах! — Правильно! — послышались голоса. Ростислав говорил о товарищеской спайке: у нас нет ее до сих пор. Мы плохо понимаем друг друга. Мы часто ссоримся с товарищем вместо того, чтобы его поддержать. — Во время войны несколько морских пехотинцев оборонялись в дзоте. Командир им сказал: «Помните, мы здесь, как на корабле! Чтобы никаких пререканий и раздоров, чтобы каждый мог чувствовать рядом с собой друга, готового помочь в трудную минуту. Тогда нам ничто не страшно!» Так давайте же и мы жить, как на корабле!
* * *
В воскресенье Игнат собрался сходить к Лузгиным. — Пойдем, Никита? — Пойдем! Я позвал с собой Фрола. — К старику? С удовольствием! — охотно пошел с нами Фрол.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В период курсантской практики в Балтийске на крейсере меня и ещё нескольких парней боцман крейсера на время большой приборки отправил работать на берег. Задание нам было дано покрасить подкрановые пути на пирсе кузбасс-лаком. Работа явно абсурдная, но красиво смотрелись рельсы, покрытые чёрным лаком, с палубы крейсера. Перед визитом в Полярный какого-то высокого начальства город, корабли, пирсы чистили и полировали. По городу разбросано много валунов, что принесли ледники. Веса в них по несколько десятков тонн. Один из таких валунов находился между Гаиновским причалом и комендатурой. Кому-то пришло в голову покрасить этот валун мелом. Начальству так понравился покрашенный валун, что оно распорядилось и другие валуны в городе побелить. Приятно на сером фоне сплошного гранита усмотреть белое пятно. Мурманское радио попросило флот рассказать немного о себе для жителей области. Флот откликнулся на просьбу и разрешил вывезти корреспондента радио тральщиком на пару часов в море. Приняли корреспондента на тральщике, вышли в море, парень берёт интервью у матросов, офицеров, записывает всякие шумы на магнитофон. Записал корреспондент в том числе и момент, когда на корабле играли боевую тревогу, команды, доклады, которые поступали по громкой связи о готовности постов. Когда вернулись в базу, помощник попросил прокрутить все записи. Прослушал и пришёл в негодование от разнобоя в докладах, и их нечёткости. Раньше он этого не замечал. Попросил корреспондента стереть часть записи, а затем на разные голоса, но с правильной формой доклада, чётко наговорил этот эпизод на плёнку. Хрущев решил посмотреть на Северный флот. Возможен был его визит в Полярный. Если будет посещать Полярный, то корабль с ним обязательно пройдёт мимо бухты Тихая, в которой стоял дивизион СКА. Краситься некогда, краски нет, погода не покрасочная. На форштевнях катеров были установлены буксировочные рымы с металлическими накладками, для усиления. Их красили киноварью в ярко красный цвет. Народ называл их петушками. Начальство приказало подкрасить всем катерам, стоящим носом на выход петушки и выделило краску. Никита не удостоил нас посещением, но покраска петушков запомнилась.
Шинель, не Гоголевская.
Кто-то из классиков сказал что «все мы вышли из шинели Гоголя». Это точно. У кого как получилось по времени, и не Гоголевской, а чёрной морской. Некоторые вышли из неё через 25-35 лет, а некоторые сразу после училища. У знакомого офицера подошёл срок на новую шинель. Получил он в вещевой части ордер на пошив шинели в гарнизонном ателье и пошивочные деньги. Заказал шинель, оплатил пошив, пару раз сходил на примерку, а тут его корабль направили на обеспечение каких-то работ. Отработали они около двух месяцев и пришли домой. Офицер вспомнил о заказанной шинели, выбрал время, пошёл её получать. А в ателье ему говорят, что его долго не было и они сдали шинель на реализацию в военторг. Деньги за шинель вернут, как только военторг продаст шинель. Опечалился мой знакомый, пошёл на корабль, а по дороге решил зайти в военторг. Зашёл и видит свою шинель. Купил он её, а через пару дней пошёл в ателье. Ему говорят «ваша шинель продана, получите деньги за шинель и за пошив». А теперь вопрос! Кто заплатил за пошив его шинели?
Контрабандисты.
Военный транспорт, водоизмещением около полутора тысяч тонн, по каким-то надобностям собирался в Польшу. Трюма были пустые, груз он должен был принять в Польше, а далее в Союз, скажут, куда и когда. Команда была из военных моряков, ходившая в Польшу и ГДР не первый раз, наловчилась помалу таскать с собой контрабанду. У «демократов» можно было купить то, чего не было в Союзе. Пару килограмм кофе или два-три блока сигарет. На такие шалости таможня закрывала глаза. Грузы, как правило, бывали упакованы в ящики с условными обозначениями, адресаты вполне солидные организации. В ящиках с одинаковым успехом могли быть плюшевые мишки и двигатели для ракет. Команды это не касалось. Грузы часто сопровождал караул. На этот раз таможня получила информацию, что моряки оборзели и хотят уволочь в Польшу новенький, только из магазина мотоцикл . Корабль вывернули наизнанку, вывернули и вытрясли. Нет мотоцикла. Только под днищем не искали. Пора отходить, а контрабанда не найдена. Тогда старший таможенник пошёл на риск. Он собрал всю команду в салоне и дал торжественную клятву, не конфисковывать мотоцикл, если они покажут, где он спрятан. Так сказать для накопления опыта досмотра. Команда решила ему поверить, и показали спрятанный мотоцикл. В трюмах транспорта, за комингсом люка, были установлены четыре довольно мощных лампиона, которые обеспечивали работу в трюме в ночное время. Для замены ламп их можно было спустить на настил трюма. Лампион привязали к мотоциклу и подняли к подволоку трюма. Темнее всего под свечкой.
Хорошо помню один из самых волнующих дней моей жизни... Я стоял в строю рядом с Фролом в большом, светлом зале. Торжественно внесли знамя. На этом знамени наши предшественники клялись, что умрут или вернутся с победой. Они уходили на флот, воевали, выполняя данную Родине клятву. И вот я, сын трудового народа, поклялся быть смелым, честным, дисциплинированным и мужественным моряком. Мой голос немного дрожал, но разве без волнения можно говорить о любви к Родине, обещать на всю жизнь быть ей верным и преданным сыном? Затем наступили будни... Рано утром — подъем, пробежка по снежку во дворе, приборка коек и кубриков, завтрак, потом занятия до обеда. После обеда — опять занятия в классах и в кабинетах, уроки плавания в бассейне училища, по вечерам — концерты, лекции, встречи с бывшими воспитанниками училища — ныне офицерами, прославленными в боях. Это тоже традиция — через год, два или через пять лет прийти в родное училище, обнять «старожилов», сесть за свой стол в своем классе, побеседовать по душам с подрастающей сменой.
Уборка в кубрике.
Далеко не всем нравилось убирать снег во дворе — это было дело младшего курса. Кое-кто пытался увильнуть от аврала. Тогда Игнат, Илюша, Ростислав, Митя разыскивали ловкачей, добывали их из укромных местечек; Фрол каждому вручал по лопате и задавал урок. Недовольно ворча, они принимались разгребать снег. Платон все же пытался перехитрить: — Товарищ старшина, отпустите попить. Фрол был неумолим: — С холода воду пить вредно; закончим — чаю попьете. Борис стонал жалобно: — У меня поясницу ломит. — Кончим расчищать снег — пойдете к врачу. На комсомольском собрании Пылаев ополчился на лодырей: — Калинин говорил, что тот, кто приучится к физическому труду, будет лучше знать жизнь, кто сумеет стирать и чинить белье, готовить пищу, содержать в чистоте свою комнату, знать какое-либо ремесло — тот никогда не пропадет... А вы чураетесь черной работы! Что вы на корабле запоете, когда вам придется стоять в котельном отделении вахты, драить палубу и медяшку? Матросы будут смеяться над вами, называть барчуками, это будущих офицеров-то флота! Нет, друзья, не годится так! Я не считаю своими товарищами тех, кто подводит весь класс...
На работах по ремонту училища.
А командир роты, принимавший горячее участие во всех комсомольских делах, сказал, обращаясь ко всем, но значительно взглянув на Бориса Алехина: — Среди вас, я слышал, ходит теорийка, что мы для нахимовцев создадим какие-то особые «условия», облегчим им прохождение службы. Ничего подобного, заверяю, не будет. В училище все равны, вы все — курсанты первого курса, и ни ордена, ни медали, ни то, что кто-либо из вас воевал или пришел сюда из Нахимовского, не может служить оправданием для каких-либо поблажек. Только отличная успеваемость и дисциплинированность могут вывести того или иного курсанта на первое место. Вы меня поняли? От следующего аврала увильнуло лишь двое. Их разыскали. Весь класс перестал разговаривать с ними. На другой день класс вышел в полном составе... Однако нелегко было нам, «старослужащим», снова чувствовать себя младшими; мы обязаны были первыми приветствовать курсантов старшего курса; уступать им в коридорах дорогу, в училищной парикмахерской — очередь, в концертном зале — лучшие места. Фрол с ума сходил от такой, по его мнению, вопиющей несправедливости. Мы, первокурсники, выгружали картофель, дрова, убирали снег, заваливший двор... Разум подсказывал: «Так и должно быть, четверокурсники без году офицеры». Но старшина нашей роты Мыльников, курсант четвертого курса, на каждом шагу подчеркивал, что мы младшие. Пренеприятнейший человек, он с деланно-надменным лицом раздавал нам налево и направо взыскания. Он действовал по уставу — к нему было трудно придраться, — но вел себя издевательски. С каждым из нас он говорил свысока и пренебрежительно, за оплошности отчитывал обидно, подчеркивая, что мы ничего не понимаем во флотских порядках, что из нас не выйдет никогда моряков. Фрол возненавидел его, да и остальные Мыльникова терпеть не могли. Я думал: что он за человек? Что за червоточинка в нем? Самомнение, самовлюбленность, неудержимое честолюбие? Ведь мы такие же курсанты, как он, только позже его на три года выйдем на флот офицерами. Я наряду с другими получал от него нагоняи. Это злило. Я утешал себя словами Николая Николаевича о том, что ущемленное самолюбие надо спрятать в карман... А тут нас заела высшая математика... На класс посыпались двойки.
* * *
— , — почесывал карандашом за ухом Фрол. — Засела она у меня в печенках. А ведь без математики и в морских науках не разберешься, как ты думаешь, Кит? — Да, Фролушка, все они на математике держатся... Илюша решал задачу, зажав уши пальцами, и вздыхал: «Ох, уж эта высшая математика!» Когда я подошел к нему, он спросил: — Скажи, пожалуйста, Кит, тебе трудно? — Да, нелегко. — А я думал, мне одному тяжело, — воспрянул духом бедняга. — Молчу, никому ни гу-гу, боялся, что засмеют... — Засмеют? Почему? — спросил Митя Серегин. — Наоборот. Тебе трудно, а мне математика дается легко. Помогу, хочешь? — Правда, поможешь? Давай помогай! — совсем оживился Илико. — А почему тебе математика дается легко? Секрет? Тайна? А? — Да нет, в этом нет никакого секрета. Я еще в школе учился — спросил брата Васю, студента: «Как, по-твоему, математика нужна моряку?» — «Без нее, говорит, в моряки и не суйся». Ну, я и стал на нее налегать. И, веришь или нет, обогнал даже старшего братца... — Митя, а ты бы Живцову помог, — сказал я. — Неприлично, если старшина получит по математике двойку.
— Я тоже так думаю. Наш класс и на курсе и в роте не первый. А как мне хочется, чтобы на нашей двери дощечка висела: «Лучший класс курса»! — Да, — согласился я. — Если каждый будет считать, что он только за себя отвечает, мы ничего не добьемся! Я пошел к Фролу. — Ты к чему клонишь? — разгадал меня Фрол. — «Честь класса, класс должен выйти на первое место», я это и без тебя знаю, Кит. Боишься, что я нахватаю двоек? Очень возможно. И я тоже боюсь, — признался он со свойственной ему прямотой. — Но ведь ты сам, Кит, по-моему, не слишком силен в математике. — Нет, я-то не больно силен. Я себя и не предлагаю в помощники. — Кого же тогда? — Серегина. — Митю? Вот это здорово! Фрол ударил себя ладонями по коленям. Еще бы! Давно ли Митя сам просил Фрола помочь ему освоиться с морским бытом? — В порядке, выходит, обмена знанием и опытом? — Митя предлагает помощь от чистого сердца. — Ну, раз так, давай его сюда... Командир роты, видя, как Игнат, Митя и Ростислав по вечерам занимаются математикой с отстающими, сказал удовлетворенно: — Вот это по-комсомольски! Двоек по математике больше не было.
* * *
Витус Беринг и Алексей Ильич Чириков в Петропавловске-Камчатском.
Тем обиднее, что новые двойки были получены по любимому нашему предмету — военно-морской истории, и поставил их заслуженный старый моряк, капитан первого ранга Рукавишников. На одной из лекций своих он, говоря, что наши предки в далеком прошлом открывали новые земли и неведомые моря, заметил, что Борис Алехин совсем не интересуется лекцией: — Повторите, о чем я сейчас говорил, Алехин. Преподаватель застал сидевшего рядом с Лузгиным на «Камчатке» Бориса врасплох; Борис понес околесицу. Как видно, голова его была занята совсем не историей! До сих пор он, Борис, весельчак, душа класса и кубрика, схватывал все на лету, отвечал преподавателям на любой вопрос без запинки. Однако, понадеявшись на свои способности, он неаккуратно вел записи лекций. И вот получил двойку! Фрол освирепел: — Двойками класс мне пачкаешь! — набросился он после лекции на Бориса. — Расстегай! Борис страшно обиделся, сказал, что его никто, никогда, нигде не называл «расстегаем», а я в тот же день подсунул Фролу толковый словарь; там это слово пояснялось так: «Расстегай — пирожок с открытой начинкой; другое значение — старинный распашной сарафан». — Ну и что? Распахнулся, распустился, форменный расстегай! И потом... да нет ты, Кит, погоди! Фрол не остался в долгу. Он сбегал в библиотеку, принес и с торжеством объявил:
— Видал, что у Даля сказано? «Разгильдяй и неряха», вот что такое расстегай. Один другого стоит — Алехин, Лузгин... Ну, погоди же, я их рассажу, разгильдяев! Скрепя сердце, он привел нелюбимого Мыльникова, и тот рассадил друзей. Борис очутился между Игнатом и Илюшей, а Платон — между мной и Фролом. Мыльников рассаживал их пренебрежительно и презрительно, как первоклассников. Он процедил сквозь зубы: «Не класс, а сборище двоечников», чем обидел весь класс. Платон на «Камчатке» зевал на лекциях, его выручал Борис, подсказывавший так артистически, что самый придирчивый преподаватель не мог этого заметить. Теперь мне стало понятно, каким образом Платон не срезался на выпускных экзаменах в Нахимовском. Зевающий, сонный сосед — удовольствие небольшое, Фрол то и дело приводил Платона в чувство, больно тыча в бок острием карандаша. Когда Платона вызывали, пальцы его умоляюще дергались: «Помоги, подскажи!» Он ждал шпаргалку, а получил чернильницу, которую сунул в его руку Фрол... Платон перестал надеяться на подсказку, но на лекциях все же зевал. Фрол из себя выходил: «Удивляюсь, как эту маячную башню еще из Нахимовского не выкинули! Весь класс мне портит». Я напомнил: — В Нахимовском не таких, как Платон, исправляли — вспомни Олега Авдеенко.
— Что ты мне говоришь — Авдеенко? Олегу было тринадцать лет, а этому бездельнику — восемнадцать. И он, как и все, принимал присягу, клялся быть умелым и дисциплинированным моряком. Выходит, для него эти слова ничего не значат? Исключить его из комсомола! В своих суждениях о людях Фрол был прямолинеен. — Ты хочешь походить на Вершинина, — убеждал я его, — а Вершинин никогда бы не сказал сразу: «выгнать его из училища». Он бы разобрался в человеке... — Да разве Платон человек? Нет, Фрола переспорить было невозможно! Далеко было ему до Вершинина! Вершинин ни разу не повысил ни на кого голоса, Фрол же отчитывал провинившихся обидными словами и так громко, что было слышно повсюду, у Вершинина, если он даже бывал огорчен неуспехами класса, лицо оставалось невозмутимым, по Фролу же сразу было видно, что он раздражен: глаза и уши его наливались кровью, а веснушки сливались в багровые пятна. Я был убежден, что если наш класс даже вышел бы на первое место не только на курсе, в училище, Вершинин и глазом бы не моргнул... Фрол же при каждом успехе класса сиял и всегда готов был обнять и расцеловать товарища, поступившего, как Фрол говорил, «по-флотски». Он старался копировать походку, манеры Вершинина, его спокойную уверенность в том, что на курсе все будет в порядке; это удавалось до той поры, пока Фрол не замечал беспорядка. Ну, а тут он вскипал и становился тем Фролом Живцовым, которого я так хорошо изучил!
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Награждение крестом «За увековечение памяти Отечественной войны 1812 года»
01 марта, в первый весенний день в Суворовском военном училище прошло награждение победителей историко–литературного кадетского конкурса, посвященного 200-летию победы России в Отечественной войне 1812 года.
Это знаменательное событие проходило в Мальтийской капелле Воронцовского дворца, где в торжественной обстановке, по решению Общественного Совета по содействию Государственной комиссии по празднованию этого знаменательного юбилея были вручены награды – Крест «За увековечение памяти Отечественной войны 1812 года».
Писатели и поэты, ученые, общественные деятели, суворовцы и кадеты получили высокие награды, среди которых были и нахимовцы
Петряков Олег - 11 класс и
Илюшина Виктория – 10 класс. Мы гордимся вами, нахимовцы!
В Зоологическом музее
3 марта нахимовцы 5 класса, начальник учебного курса И.Б.Кряжев, педагог-организатор Н.А.Кузьменко, посетили Зоологический музей Зоологического института РАН.
Нахимовцы познакомились с коллекцией различных типов животных, которая насчитывают примерно 30 000 экспонатов и является одной из трех крупнейших в мире.
Наибольший интерес у ребят вызвала экспозиция вымерших животных с самым крупным скелетом мамонта и единственной в мире мумией мамонта с остатками мягких тканей, сохранившихся в вечной мерзлоте в течение 20-55 тыс. лет.
Поразила нахимовцев и коллекция райских птиц, змей, моллюсков, кораллов и насекомых.
Диорамы, показывающие животных в их естественной среде обитания...
пингвинов...
белых...
и бурых медведей...
сделали посещение музея ярким и незабываемым.
Военно-историческая реконструкция
3 марта в актовом зале училища прошла военно-историческая реконструкция показа форменной одежды и снаряжения бойцов.
Для нахимовцев 1-3 курсов ее провели представители Региональной Общественной Организации содействия изучению Отечественной военной истории «Эпоха».
Организация объединяет более 20 клубов военно-исторической реконструкции, члены которой воссоздают военную форму одежды, снаряжение и элементы материально-технического обеспечения Рабоче-Крестьянской Красной, Советской Армии и армий стран-участниц Второй Мировой войны.
Реконструкция в училище была посвящена таким знаковым событиям нашей военной истории, как начало и завершение Великой Отечественной войны,
прорыв и снятие блокады Ленинграда,
«незнаменитой» Советско-финской войны.
В ходе встречи нахимовцы смогли убедиться в высоком уровне исторической достоверности реконструкции,
лично детально рассмотреть военную форму советских, финских и немецких солдат,
взять в руки бывшее когда-то боевое оружие
и получить ответы на интересующие вопросы.
Театр-фестиваль «Балтийский дом»
Нахимовцы 2 курса с педагогом-организатором Е.В.Филяевской посетили театр-фестиваль «Балтийский дом», где посмотрели постановку «Алые паруса».
Ассоль долгие годы ждала корабль с алыми парусами и своего принца. Мечта ее сбылась благодаря капитану Грею, который сделал чудо реальностью.
Так и современный человек, независимо от возраста может вырваться из каждодневной суеты и обрести веру в лучшее.
Человек способен не только верить в Чудо, но и совершать чудеса, и в этом нет никакого волшебства.
В Историко-этнографическом музее-заповеднике «Ялкала»
Нахимовцы 7 класса, педагог-организатор 3 курса А.В.Сивков, посетили историко-этнографический музей-заповедник «Ялкала» расположенный в посёлке Ильичёво, Выборгского района Ленинградской области, в живописном месте между двух озёр Большое Симагинское (Каукярви) и Длинное (Питкаярви).
Здесь хорошо сохранилась нетронутая временем и человеком природа, озёра ледникового происхождения, озо-камовый рельеф, типичные для этой зоны растительные сообщества, богатый по разнообразию животный мир и мир птиц.
В ходе экскурсии нахимовцы познакомились с историей Карельского перешейка и сложной судьбой народов, его населявших.
Внимательно выслушали рассказ о советско-финской войне.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В одном из военных городков Прибалтики, в Клайпеде или в Либаве, для семей офицеров был построен многоквартирный жилой дом. Дом готов к заселению, а для его отопления нужен котёл. Котельная построена, а фонда на котёл пробить не удаётся. Командир базы пытался договориться с руководством города, по данным его разведки, на складе УКСа города было несколько нужных ему котлов. Отцы города вежливо выслушивали его, сочувственно кивали головами, но, будучи национально озабоченными, помочь отказывались. По необходимости они были членами КПСС, но на генном уровне россиян недолюбливали. Договориться, если не было выгоды для населения города или личной, с ними было крайне сложно. Кто-то из офицеров предложил украсть у города котёл. С благословения командира базы, из матросов с умелыми руками, подлежащих демобилизации, была создана специальная команда. На аналогичном котле, в военном городке, отработали всю операцию. Ранее было установлено, что кочегар Валдис, в 3 часа ночи останавливает котёл и до 6-ти утра пьёт чай и развлекается у Хельги. В 3 часа 30 минут к котельной прибыла команда матросов. Через 45 минут прибыла техника. Через 30 минут демонтированный котёл был погружен на машины и отправлен на территорию арсенала, куда имел доступ строго ограниченный круг лиц. До следующей ночи котёл прошёл полную ревизию, все номера были перебиты, старая краска полностью удалена, все элементы котла заново окрашены, как это делается на заводе изготовителе. Нашлась стандартная старая упаковка от такого же . Изготовили все сопроводительные документы. Рано утром, из ворот арсенала выехала фура с мичманом за рулём, а через пару часов автобус повёз на вокзал большую группу демобилизованных матросов. Несколько дней спустя, из «дальней» поездки возвратился мичман с котлом в фургоне. Строители с энтузиазмом начали монтаж котла, а начальник гарнизона пригласил руководство города принять участие в торжественной выдаче ордеров и ключей новосёлам. Вполне естественно, что среди новосёлов этого дома были организаторы операции и водитель-мичман.
Адъютант его превосходительства.
У командира ВМБ, вице-адмирала, на должность адъютанта был мичман-сверхсрочник. Вместе служили они давно, понимали друг друга меньше чем с полуслова, к тому же у мичмана интеллект был на уровне или выше, чем у некоторых адмиралов. Внешность у командира ВМБ была самая рядовая. В цивильном платье его можно было принять за мелкого клерка с овощной базы. В отличие от своего начальника, у адъютанта стать и выправка были адмиральские. Два молодых офицера, по каким-то своим делам были в Калининграде, и недалеко от вокзала встретили мичмана с чемоданом в руках. Мичман уезжал в отпуск и спешил к отходу поезда на Москву. Одет он был в цивильный костюм, однако и в цивильном костюме выглядел, как адмирал. Парни были хорошо знакомы с ним, дела свои они уже сделали, и решили проводить адъютанта. На последних минутах перед отправлением они ввалились в купе мягкого вагона, мичман впереди, два офицера за ним, а вкупе уже сидят два сухопутных полковника. Один из парней сказал: «Счастливого пути товарищ адмирал. Разрешите идти?» Мичман сказал: «Спасибо, товарищи офицеры». Пожал им руки: «До свидания». Как адъютант командира ВМБ, мичман был информирован больше, чем полковники. Беседа завязалась, и так до столицы. Примерно через месяц, один из провожающих встретил мичмана на территории ВМБ, и состоялся такой разговор. Ну, вы мне и удружили! Сказать в каком звании не могу, а полковники накачивали меня до самой Москвы . Чуть не лопнул.
