Наконец Герасима вызвали в военкомат. — Никаких сомнений — матрос, — определил майор-председатель комиссии, и врачи, выслушав и выстукав широкую грудь Герасима Глобы, согласились с майором: «•Большому кораблю — большое и плавание». Герасим простился с матерью, поднял ее на могучих руках к потолку — такую легонькую и щупленькую, взял с Леньки слово, что тот при призыве будет тоже проситься на флот и на Балтику, а Герасим уж расстарается, чтобы он попал на один с ним корабль; расцеловал всех девчат, тайно и явно вздыхавших по «километру», «антенне» и «небоскребу», и, щедро раздав им обещания писать и не забывать, уехал на Балтику. В учебном отряде Герасим попросился на тральщики, и его просьбу уважили. Он в полгода освоился со службой, отличной от всех других служб на флоте, перестал удивляться частым выходам в море, закалился в штормах и обветрился; изучив, полюбил и орудие, к которому был приставлен; привык к тралению, к взрывам мин за кормой, ко всей трудной жизни на корабле, постоянно подвергающемся опасностям. Через год Герасим, уже старшина, командир орудия, обратился к командиру «Триста пятого» с просьбой зачислить в его расчет призванного на флот Супрунова, преуспел в своей просьбе, и Ленька, придя на корабль, поступил в распоряжение друга. Большой Герасим принялся обучать и пестовать дружка детства, опекал его столь заботливо, приучая к флотским порядкам, что неразлучных друзей прозвали Герасимом и Муму. Супрунов, уже полонивший на своем коротком веку немало девичьих душ, парень, в школе прилично учившийся, в освоении флотских специальностей оказался не то туповатым, не то ленивым. Герасим весьма огорчился, поняв, что любви к кораблю и к службе у Леньки нет и в помине, Ленька косится на берег, ждет воскресенья, как манны небесной, и живет увольнениями, а не службой. А когда дружок заработал одно взыскание за неряшливый вид, другое — за грубый ответ командиру и тем самым вывел весь расчет из разряда отличных, Герасим стал стыдиться смотреть в глаза Бочкареву, которого он в душе именовал Александром Санычем и считал лучшим командиром на флоте. Ведь Александра Саныча он, Герасим, просил добыть Леньку к ним на корабль, а Ленька замарал журнал дисциплинарных взысканий и поощрений — до прихода на корабль Супрунова в журнале были записаны одни поощрения, и этим гордился весь экипаж «Триста пятого». Сам Герасим имел не меньше пятнадцати благодарностей. Что делать ему теперь с Ленькой? Этакий развихляй! Корсар девичьих сердец!
Тут неслышная тень проскользнула за спиной Герасима Глобы и провалилась в люк, словно призрак в театре. Герасим не верил в призраки. Он соскользнул по крутому трапу в кубрик. При ночном освещении огляделся. Все спали. Одни разметались, другие закрылись с головой одеялом. Словно кто толкнул Герасима к койке, той самой, где, закрывшись с головой, спал Супрунов. Герасим приподнял край жесткошерстного матросского одеяла и сдернул его. Ленька, совершенно одетый, в бушлате, в штанах и в ботинках, смотрел на него наглыми, смеющимися глазами. — Так это ты? — стараясь не разбудить спящих, спросил Герасим. — Я, натурально, — как ни в чем не бывало осклабился Супрунов. — Все в порядке, иди, — и он попытался натянуть на себя одеяло. — Порядка не вижу, — возмутился шепотом Глоба.— Утром пойдешь к командиру, доложишь, что убегал в самоволку. — И не подумаю, — ухмыльнулся Ленька. — Ну я доложу. Хуже будет. — Или у меня балтийский туман в голове или ты — гад, а не друг, — приподнявшись на локтях и глядя на Герасима с нескрываемой злобой, просипел Супрунов. — Ну, думай, смотри... И Герасим направился к трапу. Голову уже обвевал свежий ветер, когда он почувствовал, что его тянут за ногу. — Герасим... — А? — Ты всерьез или шутишь?. — По службе шутить не привык. — Герась, да в уме ли ты? Ни единая душа, кроме тебя, не видала, чудило! Проехало! — Нет, не проехало, — твердо возразил Леньке Герасим и выдернул ногу. — Ну и сволочь! — услышал он.
билось о пирс и о берег. Маяк все мигал и мигал. Огни в городке угасали один за другим. А Герасим стоял и, подставив крутой лоб холодному ветру, размышлял о вдруг поломавшейся дружбе... Супрунов хорошо знал Герасима и его мягкое сердце. Еще в школе, когда два старших задиры избивали во дворе Леньку, Герасим разметал их одним рывком и предупредил, что за Леньку он оторвет им и уши и головы. На корабле, на комсомольском собрании, когда Леньку принялись прорабатывать за неряшливый вид, опять же Герасим вступился, сказав, что замечание сделано и Леонид Супрунов все учтет и больше неряхой не будет. «Он за меня — горой. Что он, дурак — пойти и докладывать? Себя же в лужу посадит». «А кто просил на корабль Супрунова?» — спросит его командир. — «Вы? А теперь пришли жаловаться? Странный, Глоба, вы человек». — «Да и какой дурак полезет сам на рожон? Кто мой ближайший начальник? — Герасим. Ничего, постоит на ветру, сообразит, что не стоит себя выставлять дураком. Образумится. Тоже мне воспитатель нашелся... Давно ль самого тебя мать ремнем во дворе разделывала, воспитателя-то и старшину? Тьфу!» — «А ты, Ленька, я тебе скажу, молодец, — похвалил себя Супрунов. — Ради любви на такое дело пошел! Ушел — никто не видал, и пришел — никто не приметил. Прямо-таки «Тень у пирса», кино! А Гераська, тот промолчит. А она так и ахнула, как открылся». — «Для меня? Убежал? Не спросившись? Ленечка, миленький!» — «Знает флотский порядок девчонка. О Дисциплинарном уставе слыхала. Будет вдвое ценить!» И Супрунов заснул и во сне видел темный подъезд и выбежавшую к нему на свидание краснощекую Дусю — домработницу капитана третьего ранга из штаба...
Уже начинало светать, а Коркин не спал. Он маялся. Его беспокоила служба. Мыльников корабль сравнивал с оркестром. «Если инструмент сдает и фальшивит, — изрекал он,— его надо тотчас же заменить». И мигом списывал на берег проштрафившегося. «Я считал целесообразнее фальшивый инструмент исправить. Мыльников со мной не считался. А я не умел настоять на своем. Теперь я — командир. Да, я командир «Триста третьего», и я сдам экзамен во что бы то ни стало и заслужу свое новое звание. Крамской поверил в меня... ...Завтра придет новый штурман. Он и помощником будет. Трудновато — и самому готовиться и ему помогать. Уживемся...
. Скоро подъем. До чего же противно кричат за иллюминатором чайки!» Коркин представил себе безмятежно спящую Люду. Когда она спит, у нее лицо совсем детское, рука под щекой, губы чуть приоткрыты. «Не могу не думать о ней! Особенно теперь, когда... будет сын. Или дочь? Нет, конечно же, сын, сын, Василий Васильевич!» Солнце окрасило занавески. Наступил новый день. «Вставать! Вставать! Засядем за книги. Дорог каждый час...»
ГЛАВА ВТОРАЯ. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
В семь часов сорок пять минут Старик проводил Крамского до штаба. Ветер разогнал тучи, и капли предутреннего дождя просыхали на твердой листве каштанов. Осень запаздывала, и в зелени берегов бухта светилась и переливалась, как драгоценный камень. Вода — коричневая у набережной, оранжевая с золотистым отливом посреди бухты, синяя у выхода в море — становилась зеленой, цвета бутылочного стекла там, за белой иглой маяка. Сегодня не было ни свинцовых тонов, ни барашков. Балтика была тихая и покорная. Но моряки и рыбаки знают — с Балтикой надо всегда быть настороже. Недаром вся она — одна большая братская могила. Разбушевавшись, она рвет минрепы и разбрасывает по фарватерам мины. Она смывает с палуб людей и захлестывает суденышки рыбаков. Но моряки все же любят ее. Называют ее своей милой и отдают без остатка всю жизнь... Крамской тоже отдал ей тридцать лет жизни. — Ну, иди, Старик, — приказал он псу. — Домой. Быстро. Старик вильнул хвостом на прощание и неторопливо отправился домой, не обращая внимания ни на людей, его окликавших, ни на собак, обходивших его с осторожностью, ни на кошек, бросавшихся, завидев его, в подворотни. Крамской всегда первым встречал новичков; он хорошо помнил, как сам пришел на корабль тридцать лет назад. Его провели в командирский салон. Он увидел бородатого, из старых флотских служак, моряка, из-под насупленных бровей смотревшего доброжелательно, с отеческой лаской. Робость, овладевшая вдруг Крамским, когда он поднимался на палубу своего первого корабля, сразу пропала. С первых же теплых слов Александра Матвеича Сырцова (так звали его командира) молодой Крамской понял, что его ждут, и он нужен, что его поддержат и помогут ему преодолеть трудности службы.
Александр Матвеич Сырцов был, как и отец Крамского, участником . В октябре матросы избрали его своим командиром, и его едва не застрелил какой-то фанатик-кондуктор — поборник старых порядков. Корабль чуть ли не на следующий день вышел в море, и молодой штурман совершил столько промахов и ошибок, что, по его собственному убеждению, его оставалось только прогнать с корабля. Остановившись случайно неподалеку от открытого люка салона, он услышал: желчный старпом убеждал командира расстаться со штурманом, не оправдавшим надежд. Но Александр Матвеич оборвал: — Да что вы, батенька, эдак людьми пробросаетесь! Крамской — человек молодой, неоперившийся, растерялся; такое и с нами бывало. Нет, вы поддержите его да помогите ему переходить через мели и рифы. А списать с корабля — всегда успеем. Крамской хотел было отойти, но услышал гулкий бас комиссара: — Парень молодчина, в гражданскую воевал, училище распрекрасно окончил. Нет, уж коли к нам пришел такой человек да еще в море влюбленный, держись, за него; оступился — протяни руку; не сообразил — подскажи. Дальше Крамской не слышал — он заставил себя отойти. Щеки горели... Ему было радостно и было стыдно: подслушал чужой разговор! В этот день он уверовал в свои силы. Александра Матвеича давно нет в живых, а в ушах Крамского звучат слова одобрения, слышанные в каюте, увешанной фотографиями экзотических дальних портов. Александр Матвеич отдал всю жизнь, он любил его, как только можно любить самое ценное в жизни. В молодости Александр Матвеич грешил стихотворчеством, стихи свои он тщательно прятал в ящик письменного стола. Он писал о том, как моряку в лицо плещут холодные волны, гремящая вода бьет корабль и сияют озябшие полуночные звезды. Воспевал влажный ветер, извивы крутых берегов, голубые дороги в сером тумане.
И Крамской, которому Александр Матвеич читал вслух стихи, видел и чистые звонкие палубы, омытые песком и волнами, и лукавые волны, ударявшие в борт корабля, и морскую соль, оседавшую на потрескавшихся губах капитана... Командир охотно давал читать своим «сынкам», как он называл молодых командиров, аккуратно пронумерованные тетради-дневники за много лет жизни, в дневниках он несколько старомодно, подражая Станюковичу, описывал свои плавания. Он собирал у себя молодых и, склонившись над картой, начинал с ними увлекательный кругосветный поход. «Капитаны ведут корабли», — называл он эти занятия. «Всем вам придется водить корабли, — обещал, улыбаясь, Сырцов. — Привыкайте». И они привыкали. Географические понятия, усвоенные еще в школе, становились ощутимыми, зримыми; «капитаны» прокладывали путь кораблю в океанах. Какие заманчивые названия! Мадейра, острова Зеленого Мыса, Батавия, Гонконг, Сан-Франциско... С помощью добродушного Александра Матвеича они вводили корабли в голубые лагуны, в устья рек, в широкие и узкие бухты. Знали мысы и маяки многих стран. Александр Матвеич — «дед», как они его называли, хотя «деду» было едва пятьдесят, охотно одалживал книги из своей небольшой библиотечки о морских путешествиях предков, о подвигах моряков всего мира. Именно здесь, у Александра Матвеича, Крамской и прочел дневники капитана Роберта Скотта, не забытого с детства, с того зимнего дня, когда на экране в «Солейле» он видел туманные кадры Антарктики: палатки, собак и отважного англичанина. У Александра Матвеича были книги о Седове и Амундсене, о Фритьофе Нансене и его «Фраме», романы капитана Мариэтта (их он тоже рекомендовал читать молодым морякам) и, наконец, книжки в ярких обложках только что объявившегося в те годы русского писателя Грина. Грин увлек Крамского и его юных друзей неуемной своей любовью к морякам и к морям, хотя порты в его повестях носили названия странные — Кассет, Лисс, Гель-Гью, Дагон, Зурбаган — и не были обозначены ни на одной географической карте; и герои Грина носили столь же странные (хотя и легко произносимые) имена: Дюк, Грей, Гез, Тоббоган... но это не мешало рассказам быть увлекательными и абсолютно реальными, а песням, что пели матросы, — запоминающимися надолго.
До сих пор Крамской помнил: «Не ворчи, океан, не пугай, нас земля испугала давно, в теплый рай, южный край приплывем все равно, все равно...» Да, Александр Матвеич оставил след в памяти своих многочисленных «сынков». Любимчиков Александр Матвеич не заводил, все подчиненные ему командиры были его любимчиками и за каждого из них он готов был постоять. Этот жизнерадостный, умный и отзывчивый человек, однако, не прощал, с его точки зрения, самых смертных грехов: обмана, доносов и подхалимства. Он говорил прямо: «Нет, голуба, мне с вами не по пути». И весь подбирался, замыкался в себя. Всю свою жизнь, принимая то или иное решение, Крамской спрашивал себя: «А как бы поступил на моем месте «дед» Александр Матвеич?» И всякий раз, когда приходили к нему новички, он вспоминал свой приход на свой первый корабль и то, как встретил его, защитил и ободрил Александр Матвеич Сырцов. Круглые корабельные часы показывали без пяти восемь, когда Крамской увидел в окно лейтенантов, направлявшихся в штаб. «Вот идут. Что я знаю о них по характеристикам и анкетам? Почти ничего. Только то, что они — нахимовцы и Живцов воспитывался на катерах. Понятно его желание служить на малых кораблях. Но почему он выбрал Балтику, а не родное Черное море? Надо будет спросить. Ведь вот аттестуют! — возмутился, вспомнив присланные ему аттестации. — Словами, стертыми, как медные пятаки. Такую характеристику можно выдать сотням и тысячам моряков. О Живцове и Рындине сказано одинаково: «Исполнителен. Дисциплинирован. Принимал активное участие в общественной работе...» Есть чудаки, которые по подобным характеристикам судят о живом человеке. Другой так себе и затвердит: «исполнителен, дисциплинирован». Ну, а дальше? В душу потрудится заглянуть?» Лейтенанты уже подходили к штабу. Один из них, атлет, здоровяк, шел походкой бывалого моряка, явно скопированной у старых преподавателей училища. Крамской различил полоску орденских ленточек. Это — Живцов. Ростислав как-то рассказывал о заветном желании Живцова—дослужиться до адмирала. Что ж, стремление благородное. Я в его годы тоже мечтал об адмиральских чинах; эта мечта помогала мне совершенствоваться; я знал, что без знаний, без опыта, не умея руководить подчиненными и не любя их, адмиралом не станешь.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
13 мая с.г. исполнилось 230 лет создания Черноморского Флота. Этому событию была посвящена научно-практическая Конференция, на которой присутствовали ветераны Флота всех видов Вооруженных сил , отдавшие годы жизни и силы его укреплению и защите Южных рубежей страны . Инициатором этого мероприятия являлось Одесское областное отделение «Всеукраинской ассоциации ветеранов – подводников». Началась Конференция с минуты молчания в память о моряках Черноморского Флота, погибших за Родину. Выделенная группа во главе с Председателем Организационного комитете Конференции В.В.Кариоти возложила венок к памятнику Неизвестному матросу на Аллее Славы от участников Конференции, о чем и известила ветеранов.
На Конференции выступили: с кратким докладом об Истории создания Черноморского Флота Председатель Одесского областного отделения «Всеукраинской ассоциации ветеранов – подводников » командир ПЛ капитан 1 ранга Сергей Павлович Попов, «О роли ЧФ при ведении боевых действий на море в период Великой Отечественной войны» - командир ПЛ капитан 1 ранга В.В.Суслов, «О действиях подводных лодок ЧФ в мирное время» и сослуживцах - командир ПЛ капитан 2 ранга Ю.К.Розанов. Все ветераны после конференции обменялись мнениями, что необходимо активно принимать участие в военно-патриотическом воспитании молодёжи, студентов и школьников, рассказывать им об Истории Флота, о традициях, сложностях этой не простой, но почётной профессии военного моряка и самим встречаться и общаться чаще.
Встреча прошла в доброжелательной обстановке и закончилась дружескими обещаниями не забывать друг друга.
Мы побывали вдали от наших берегов в Японском и Охотском морях, на многие сотни миль удаляясь от берега. Если обратиться к статистике, то за этот поход мы прошли всего 3022,3 мили (из них 315,6 мили под водой) и были под водой 340 часов 35 минут. Когда прошло 40 суток, и мы превысили автономность плавания в два раза, послали радиограмму продлить срок пребывания еще на пять суток. Но нам не разрешили — поступило приказание возвращаться. Когда выходили из бухты в море 11 января, на сопках лежал снег, а по возвращении, 20 февраля 1936 года, берега бухты Золотой Рог уже были покрыты зеленой скатертью травы и молодой листвой на деревьях, ярко, по-весеннему, светило солнце, жители Владивостока распрощались с зимней одеждой. Многое, происходившее в автономном плавании, нужно было проанализировать и обобщить, сделать выводы по дальнейшему использованию данного типа лодок в зимних условиях и с повышенной автономностью. Во время плавания у нас на корабле решались и такие вопросы, как взаимозаменяемость, так как в походе случались и заболевшие. Комиссар С.И.Пастухов хорошо нес ходовую вахту и показал этим пример для других. Позже в печати и книгах отмечали, что мы как подводники-стахановцы сумели открыть в серийной «щуке» новые большие возможности. Мы доказали возможность увеличения срока автономности. Кроме того, установили рекорд пребывания лодки в подводном положении на ходу без регенерации воздуха.
Щ -117 после успешной автономки «на предел возможностей». -
О нас много говорили. Во флотских инстанциях обсуждали наши выводы и предложения по улучшению использования подводных лодок и повышению их боеспособности. После кругосветного автономного плавания, продолжительность которого составила 45 суток, Николай Витальевич Усенко писал в своих воспоминаниях: «...вчитывался в выводы, предложения командира и комиссара корабля и невольно думал: флотские историки еще не отдали должного подвигу Щ-117. Да, подвигу!» Как потом показало время, успехи нашего корабля явились основой для пересмотра многих существовавших тогда норм подводной службы. Сейчас наш подводный флот обладает большой мощью. Атомные подводные лодки оснащены ракетным оружием, их энергонасыщенность, по сравнению с довоенными кораблями, возросла почти в 100 раз, глубина погружения увеличилась более чем в пять раз, а скорость подводного хода увеличилась в три-четыре раза. Имея повышенную скрытность и большую автономность, они способны уничтожать вражеские корабли, наносить удары из-под воды по стратегическим объектам противника на огромном расстоянии.
Экипаж
Без человеческого общения невозможна наша жизнь. Оно нас радует и огорчает, оно дает нам пищу для размышлений, оно, в конце концов, учит и тебя, и твое поколение, и поколение твоих потомков. Общение может быть не только между людьми. Это и корабль, на котором ты плаваешь, и предметы, которые тебя окружают, и сама природа с ее богатствами. Все же главным является человеческое общение. Только через него возможно воспитание нового поколения. Будучи начальником училищ (а я в течение 15 лет был им в трех училищах), я в деловых и случайных беседах с курсантами старался передавать свой опыт, прививать любовь к морю, к подводной службе. У меня была долгая связь, да и сейчас она не прервана, со школами Николаева и других городов, с московским Государственным историческим музеем, с киевским Мемориальным комплексом, с Музеем спортивной славы Украины (был когда-то заядлым футболистом и яхтсменом, с Черноморским, Тихоокеанским и другими музеями ВМФ, с ветеранами и многими другими организациями и людьми. Все, что в моих силах и возможностях, я стараюсь делать для воспитания юного поколения. А тогда, на Тихом океане, я только начинал свою службу подводника, и в мое окружение входил экипаж моей лодки, о котором я уже многое сказал. Но прежде всего мне хочется поделиться тем, что сама подводная лодка Щ-117 после многих походов стала мне родной. У меня были единые с ней ощущения, особенно при швартовке. Я как бы внутренне ощущал ее неудобства и «болезни». Там, где у меня спина, — была корма лодки. Грудь — это нос. Я пришвартовывался, а не она. Многие моменты в управлении кораблем зачастую подтверждали мое почти телепатическое сращивание с ним. Моя нервная система и весь мой организм сливались в единое целое с лодкой.
Сейчас часто упоминают так называемых экстрасенсов, то есть людей, обладающих сверхчувствительностью. Так это или не так, не знаю, но мой внутренний контакт с кораблем помогал мне в службе. Мы, люди, были духовной частью большого организма нашей лодки. Жаль сейчас вспоминать судьбу нашей лодки Щ-117. Ее служба на Японском море закончилась в 1952 году — она погибла. Сейчас в моей гостиной висит портрет нашей «щуки». Следует еще поговорить и об экипаже нашей подводной лодки. Он был сплоченным и крепким, ко мне относился с уважением. Без его поддержки и помощи было бы трудно решать многие вопросы. Взаимоотношения, как мне кажется, складывались хорошие. Я считал, что главным в общении командира с подчиненными являются его отличные знания, убежденность и уверенность в своих решениях, а главное — свой личный пример в различных ситуациях. Обязательной должна быть и забота о подчиненных, умение в нужных случаях оказать возможную помощь, посоветовать, вовремя вмешаться, если это допустимо, конечно. Коллектив, в котором мы работаем, должен быть сплоченным. И в этом самым непосредственным образом должен участвовать сам командир. Я помню такой случай: при завершении учебы в училище имени М.В.Фрунзе будущий минер Д.Г.Горбиков категорически отказался служить на Тихом океане на подводных лодках. Он обращался с просьбой к К.Е.Ворошилову и с плохой аттестацией попал к нам, на Восток. Все командиры из-за этого не хотели брать его к себе в экипаж. Я прочитал аттестацию, ознакомился с личным делом, побеседовал с самим офицером. Он мне чем-то понравился, и я взял его на Щ-117. Впоследствии он оказался способным парнем и хорошим специалистом. Однако он часто терялся и выходил из строя при сильной качке. Мне очень хотелось ему помочь. Однажды в походе он был вахтенным начальником. Стояли мы на мостике вместе. Сильно штормило, был порывистый и мокрый ветер. Он меня и спросил, бывает ли еще хуже или это самое страшное. Шторм был действительно очень сильным, и я сам впервые оказался в таких условиях. Но я ответил, что это еще несерьезно, бывает и , но через это можно пройти, и всегда побеждали мы. Он воспрянул и ободрился, появилась какая-то внутренняя сила.
В нашей длительной «автономке» Дмитрий сильно укачался, потерял аппетит, похудел. Мне советовали возвратиться. Я отказался и предложил ему съесть немного селедки, что могло помочь при укачивании. Никто от болтанки никогда не умирал, и я был твердо уверен, что он справится с ощущениями, возникающими при качке. Кормили его по специальному меню, поили рисовым отваром. Через неделю и хвост селедки пригодился, потом пошла и каша. На десятые сутки все пришло в норму. Поборол Горбиков свой недуг, привык, то есть победил внешние условия и не без дружеского участия всей команды. Основу экипажа составляли старшины-сверхсрочники, или, как их и тогда называли, «золотой фонд» корабля. Служба продолжалась четыре года, и каждый год мне необходимо было обеспечивать, иногда и по чисто формальным соображениям, подачу рапортов о продлении их службы. Об этом приходилось думать постоянно и не терять хороших специалистов и людей. А люди и специалисты в экипаже были хорошими. Обучение друг друга своей специальности — это тоже общение, необходимое для слаженности действия и повышения надежности функций управления и эксплуатации корабля. В частых походах в свободное время многие старались учиться морскому делу и профессиям товарищей. Большое участие в этом принимали старшина группы трюмных А.А.Армантсов, старшина группы торпедистов С.С.Кружалов (впоследствии стал командиром электромеханической части корабля), радист М.Н.Лавриненко научил Г.Е.Константинова работать на ключе. Н.В.Тропин и В.Д.Кондрашев научили молодого электрика А.Н.Бебеева нести самостоятельную вахту на станции главных электромоторов и управлять ими. 40 Очень хорошо объединял и воодушевлял наш экипаж кок подводной лодки. Кок Н.Е.Романовский часто разнообразил меню — потчевал нас пельменями, оладьями, румяными французскими булочками, чудесными котлетами, флотским борщом, тортами и морсом собственного производства. Кок действительно был блестящим умельцем и в любую погоду хорошо кормил нас, что также поднимало .
В минуты досуга мы старались устраивать вечера самодеятельности. Играл самодеятельный джаз-оркестр. Редактор А.И.Пекарский выпускал «Подводный крокодил» и был одним из наиболее активных и деятельных комсомольцев. На перевыборном собрании, которое происходило на большой глубине, он был выбран секретарем комсомольской организации. Будни шли быстро, радость, смех и уверенность, которые присутствовали в коллективе, во многом нам помогали, давали нужную в тех условиях силу для выполнения поставленной перед экипажем и кораблем задачи. Я, как командир, всегда следил за ответственностью в делах и дисциплиной экипажа подводной лодки. Та целеустремленность, которая была необходима при длительном походе, не ужесточалась в моих решениях, а мягкость в разговорах и общении только способствовала слаженности коллектива. Командир корабля, по моему мнению, должен быть всегда для команды Учителем. В этом главную роль играют его знание дела и корабля, решительность и уверенность в нужных обстоятельствах, тактичность в общении с каждым членом экипажа. Ведь сердце человека всегда отзывчиво, если оно получает взаимность. Я старался, чтобы так и было на моем корабле. Все получили хорошую флотскую закалку, мужественно преодолевали холод и шторм, героически работали, помогая друг другу. Но были не только радости общения, случались и отдельные конфликты. Летом 1933 года во время боевой подготовки на Щ-102 я был старпомом у А.Т.Заостровцева. Мы встали на якорь в бухте Суходол. Было воскресенье. Рядом стала лодка Щ-101. Командир вместе с Г.Н.Холостяковым сошел на берег. Я решил ознакомить нашего штурмана с новой аппаратурой, но через некоторое время почувствовал сладковатый неприятный запах хлора. Бросился в аккумуляторный отсек, и оказалось, что инженер-механик Павлов решил провести учение по откачке забортной воды из аккумуляторных выгородок. Но из-за того, что завод установил простые, а не невозвратные клапаны, вода, заполнив выгородки, попала в аккумуляторные ямы, и началось интенсивное выделение ядовитого газа. Большая его концентрация могла явиться причиной отравления людей.
Я срочно объявил боевую тревогу. Пустили помпы на осушение, вскрыли настил батареи, включили отсечную вентиляцию и попытались быстро откачать воду из аккумуляторной ямы. Но удушливый газ продолжал быстро расползаться по отсекам подводной лодки. Многие из работающих почувствовали себя плохо, несколько человек потеряли сознание. Я дал команду запросить у соседней подводной лодки, которая была первой по строительству и обеспечению, противогазы, но напрасно. Попросил врача быстро приготовить содовый раствор и, намочив в нем войлочную перчатку и приложив к лицу, продолжал работать. То же самое приказал сделать матросам. Вскоре мы справились с аварией. На берег дали аварийные позывные. Командир корабля и Г.Н.Холостяков срочно были доставлены на подводную лодку. Через два часа я обнаружил, что все детали на корабле сильно окислились, а голое железо покрылось толстым махровым налетом ржавчины. Меня с командой отправили в госпиталь с серьезными признаками отравления. Ведь для того чтобы пострадать, было достаточно 0,5 % концентрации хлора, а в нашей ситуации, как установила комиссия, концентрация хлора достигла 3-4 %. Комиссия признала мои действия правильными, а причиной аварии была вина завода, установившего нештатные клапаны.
Другой конфликт, более неприятный по последствиям, был на этой же подводной лодке. Мы часто ходили в плановые походы и дозоры. Питание было отличное. Снабжали нас замечательно, каждый день по 150 г вина и хорошие обед и ужин. Через три-четыре дня мы были уже перекормлены, и у многих пропал аппетит. Образовывались большие запасы продуктов и вина. После возвращения из автономки вестовой наливал вино в чайник, и командиры подводных лодок, в том числе мой командир А.Т.Заостровцев, пользовались оставшимися продуктами и вином. В то время с продуктами во Владивостоке было плохо, существовал лишь военный паек. Приходилось докупать продукты на базаре. Я решил помочь оставшимися продуктами тем из экипажа корабля, у кого была большая семья и, главное, дети, но старался свои действия не афишировать. Случилось так, что один из сверхсрочников, я уже не помню его фамилию, сложил доставшуюся ему дополнительную норму продуктов в чемоданчик и неожиданно споткнулся перед А.Т.Заостровцевым. Чемоданчик выпал из рук, продукты рассыпались, и командир спросил, откуда все это добро. Старшина ответил, что получил «с разрешения Египко». Начались выяснения, была создана комиссия. Вынесли выговор, сформулировав его так: «за настрой личного состава против командования». По строевой линии объявили пять суток гауптвахты. Это был уже второй на службе арест и гауптвахта. Первый был на трое суток на Балтике, когда при швартовке подводной лодки я, как помощник командира, не повторил команду старпома, видя, что матрос не добросит тросовый конец до причала.
Подводная лодка Щ-102, на которой в 1933 году Н.П.Египко служил старпомом
Не знаю по каким причинам, но после происшедших событий некоторые офицеры, да и сам А.Т.Заостровцев стали относиться ко мне похуже. Командиром подводной лодки Щ-102 назначили не меня, а С.Е.Чурсина. Но я не опускал руки и продолжал работать, как говорят, засучив рукава. Через некоторое время мне предложили идти командиром подводной лодки в бригаду к А.Т.Заостровцеву, и он сам мне это предложил. Я отказался. Командующий флотом назначил меня командиром подводной лодки Щ-117 во 2-ю бригаду к Г.Н.Холостякову. В бригаде царили инициатива и целеустремленность в решении многих задач повышения эффективности действия подводных лодок. Георгий Никитич старался, чтобы подводные лодки бригады перекрыли установленные нормы пребывания в автономном плавании. Я вспоминаю начало борьбы за повышение автономности. Первым пошел на превышение автономности Василий Васильевич Киселев, но эксперимент не получился. Вторым был Николай Иванович Виноградов. Через две недели в результате сильного обледенения на лодке согнулся командирский перископ, затем и другой — зенитный. Третьим Г.Н.Холостяков послал меня на Щ-117.
Как обычно договорились, пришли в район, погрузились, сближаемся. Примерно в расчетное время по ожидаемому пеленгу акустик обнаружил малошумную цель. По всем признакам цель подводная, обороты винта прослушиваются слабо, но почти наши. По величине и стороне изменения пеленга идет контркурсом... Ну, значит, моя цель. Ну, и пальнул! За шумом торпеды цель, естественно, потерялась. Когда затих шум торпеды, всплыли и пошли в расчетную точку всплытия торпеды, навели на всплывшую торпеду торпедолов. Лодка-цель всплыла, связались на УКВ ЗАС. Докладывает, что нашу торпеду не слышал. Что за черт! И торпедолов пожаловался, что вовремя зацепил торпеду, хотела булькнуть! Когда пришли в базу, позвонил начальник МТЧ: — Ваша торпеда кого-то стукнула. Нижняя часть практического зарядного отделения торпеды повреждена, зацепила какие-то черные куски неизвестного материала, по корпусу аккумуляторного отделения гофры. Торпеду придется списать. Но самописец сработал, самонаводилась. Вот так-то! Я думаю, что «зацепил» кого-то из «американок» типа «Пермит» или ранних «Лос-Анджелес». Они тогда любили (по данным разведки) частенько «пастись» в наших районах БП*. Наверно, полюбопытствовал, что это отрабатывают два новых атомохода, и нарвался. Конечно, практическая торпеда современному атомоходу существенных повреждений не нанесет, но страху нагнать может. Черт его знает, какая на тебя идет торпеда! Практическая или боевая? Опасны эти игры в океане...
* В книге Е.А.Байкова и Г.Л.Зыкова , с. 43) сообщается без подтверждения наших источников, что в мае 1974 года на подходах к Петропавловску-Камчатскому будто бы имело место столкновение американской АПЛ «Пинтадо» с нашим ракетоносцем типа «Янки» (проект 667А). Я лично не помню, чтобы в мае 1974 года имел место такой случай с какой-либо лодкой нашего соединения. Скорее всего, именно удар моей торпеды был воспринят американцами как легкое столкновение с лодкой.
ОЧЕРЕДНОЙ ШАГ КАРЬЕРЫ
1974 год обещал быть интересным. Ожидали, что, вернувшись из отпусков, вновь примем от второго экипажа свою лодку и начнем готовиться к исключительно ответственной задаче — стрельбе полным 16-ракетным залпом. Да-да, именно такие упорные слухи, что нам доверят выполнить «ЭТО», ходили тогда в УБП и в УРАВ флота и ВМФ. Но не случилось... Второй экипаж при выгрузке одной из ракет на РТБФ допустил оплошность и повредил внутреннее оборудование ракетной шахты. Встал вопрос не об исключительной стрельбе, а о срочном ремонте. И было принято решение совместить ремонт с модернизацией ракетного комплекса. Вот так, приняли лодку и «убежали» опять в Приморье на пару-другую месяцев. Вернулись уже летом, приписав к своему проекту буковку «У», ПЛАРБ проекта 667АУ. Понятное дело, наши боевые возможности возросли, но 16-ракетный залп остался неосуществленной мечтой.
Стреляющая лодка, к сожалению, видеть это феерическое зрелище сама не может, но представить «ЭТО» вполне возможно. Наверняка, военные кинооператоры это бы взяли на пленку, и когда-нибудь, возможно, «ЭТО» удалось увидеть на экране. На Камчатке меня ждала новость. Предложили должность командира дивизии атомных подводных лодок, вооруженных противокорабельными крылатыми ракетами. Честно говоря, я ожидал повышения. Уже второй год шли разговоры и приготовления к формированию второй дивизии атомных ракетных лодок с баллистическими ракетами и к развертыванию нашей эскадры в самостоятельную флотилию АПЛ. Я про себя подумывал о должности начштаба или замкомдива этой дивизии ПЛАРБ, но чтобы сразу комдивом да на другую дивизию, принципиально с другим родом ракет, с другой тактикой... Это была полная неожиданность. Чья это была идея? До сих пор не знаю. Конечно, и крылатые ракеты, и тактика ПЛАРК мне по командирским классам и академии были знакомы, и кадровики об этом тоже знали. Или кто-то вспомнил, что я в год формирования экипажа в этой же дивизии занимался разработкой документов по групповому использованию ПЛАРК против авианосцев? Не знаю. Расставаться с ПЛАРБ «К-258» и экипажем было жалко. В лодку просто влюбился, несмотря на огромность, послушна была, как и маленькая дизелюха. Конечно, такой она была благодаря экипажу, офицерам, мичманам, старшинам и матросам, их умению, старанию, доверию. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из них подвел хоть в одном маневре. Я пишу свои воспоминания спустя тридцать и более лет после тех событий. Поэтому многие из них, да и отдельные детали описываемых событий остались, как говорится, за бортом. И пишу я с позиции командира, т.е. только то, что сам видел и чувствовал. Это не роман, поэтому домысливать, как вел себя и что чувствовал тот или иной член экипажа в определенной ситуации, я не могу, хотя и знаю, кто и что должен делать. И раз такое-то событие или действие состоялось, то это значит — все и каждый сделали только то, что надо было сделать. Да-да, и в этом смысле, раз меня представили сразу на должность комдива, то в этом заслуга всего нашего экипажа. И я ему и тогда, и сейчас благодарен. Чтобы назначиться на должность комдива, нужно «профильтроваться» в Москве через кадровиков и высшие партийные инстанции. Флотские кадровики особенно настораживали на одного генерала в управлении кадров Министерства обороны. Говорили, что требует знания наизусть обязанностей командира части из устава внутренней службы, корабельного устава и целого перечня статей из дисциплинарного устава, и назубок формулировку задач, поставленных министром обороны, по боевой подготовке войск и флотов на текущий год, и.., и... В общем, запугали. Учил, конечно. Выписки сделал, подсматривал, пока летел в самолете, своими словами получалось, но чтоб «назубок» — ни-ни. Однако было не так. И все же беседа с этим генерал-лейтенантом запомнилась.
Спрашивает: — Что ж это вы так долго засиделись в командирах? Считай 10 лет, с 1964 года. Командир лодки — это же все равно, что командир полка! Я вот командиром полка был всего два года и дальше... А вы 10 лет! Я опешил! Собрался с духом, отвечаю: — Действительно, долго, но только, чтобы в академию кандидатом зачислили, нужно иметь стаж командирства не менее двух лет, плюс год попридержали, не отпускали, плюс три года в академии, плюс два года «большой круг» со строительством корабля и плюс еще полтора-два года на новом корабле, чтоб себя проявить... Вот 10 лет и набралось. — Да-а, а что ж после академии-то в начальники не взяли? Это, думаю, он хитрит. В личном деле все же есть, читал, наверно: в аттестациях и перед, и после академии аттестован на начштаба или заместителя командира соединения. — Предлагали и настаивали, но я имел право выбора и добился назначения на атомоход. Добивался давно, еще с командирских классов, но не получалось. — Да-а, но... после академии снова на лодку?.. Командиром полка? — Лодка лодке рознь! Это ж не лодка, а крейсер-ракетоносец, 16 баллистических ракет стратегического назначения. В РВСН это, пожалуй, две бригады, а не полк! Генерал хитро смотрит на меня: — И сколько же теперь у вас в дивизии будет лодок? — 10-12 единиц с тактическими крылатыми противокорабельными ракетами. Если назначат, конечно. — С ядерными боеголовками? — Частично. Пока в боекомплект входят. — Ну что ж, двигай по инстанции дальше. Ф-у-у, а я про себя все думаю, когда же он задаст вопросы из уставов? Пронесло... Назначение состоялось в сентябре. Лодку сдал бывшему командиру 2-го экипажа капитану 2 ранга Спирину, теперь он стал командиром 1-го экипажа РПКСН «К-258».
Перед уходом аттестовал своих помощников и командиров боевых частей на повышение. Попрощался и вскоре перед строем был представлен личному составу дивизии, которой предстояло теперь командовать.
ПРОТИВОАВИАНОСНАЯ ДИВИЗИЯ
Вообще говоря, такого официального названия дивизия не имела, было просто — 10-я ДИПЛ. В состав дивизии входили несколько атомных подводных лодок 1-го поколения пр. 675 с противокорабельными крылатыми ракетами средней дальности (ПКР СД) надводного старта и одна 2-го поколения пр. 670 с ПКР малой дальности (ПКР МД), но подводного старта. Пока у пирсов стояло только шесть лодок К-10, К-108, К-116, К-189, К-48, К-201, остальные находились в ремонте и на модернизации. Для лодки пр. 670 было два экипажа, основной (командир капитан 2 ранга Н.Д.Кольцов) и «второй» — 305-й экипаж (командир капитан 2 ранга Н.Н.Алкаев). Для лодок пр. 675 тоже был один «второй» — 273-й экипаж. Одна из действующих лодок была пр. 675М с системой космической разведки и целеуказания (МКРЦ) «Касатка». Через год-два ожидался подход еще лодок второго поколения пр. 670 и 670М с ПКР МД. В целом оперативная направленность дивизии —действия в открытом океане во взаимодействии с ракетоносной авиацией ВМФ против крупных группировок надводных кораблей, в основном против авианосных ударных соединений и групп (АУС, АУГ). Честно признаться, первое время на дивизии мне было неуютно. Дело в том, что начальником штаба дивизии был капитан 1 ранга Капранов Марат Павлович, мой командир на дизельной ПЛ «С-334», когда я еще был командиром БЧ-3, а замкомдива был капитан 1 ранга Куприянов, хотя и мой одногодок, но явно надеявшийся, что сам будет назначен на должность комдива. Нет, никаких явных трений не было, однако напряженность чувствовалась. Кадровики, конечно, ситуацию понимали, и довольно скоро сначала Капранова, а затем, где-то через год, и Куприянова перевели в западном направлении. На их место пришли соответственно капитан 1 ранга Крестовский Олег Андреевич и капитан 1 ранга Берзин Альфред Семенович, мой однокашник по 1-му Балтийскому училищу.
Крестовский Олег Андреевич - выпускник Ленинградского (Тбилисского) НВМУ 1952 года, сын Крестовского Андрея Васильевича, .
С ними и другими офицерами штаба, электромеханической службы и политотдела с самого начала установились добрые отношения и взаимопонимание. Заместителем командира дивизии — начальником ЭМС был инженер-капитан 1 ранга Баклашов Леонид Ефимович, всегда отличавшийся прекрасным расположением духа, уверенностью и оптимизмом, здоровым юмором. Не помню ни одного случая, чтобы возглавляемая им служба как-то подвела, хотя трудности и проблемы эксплуатации стареющей техники лодок 1-го поколения были. Его помощниками тогда были: — капитан 2 ранга И.Н.Михалевский — заместитель начальника ЭМС; — капитан 2 ранга Ю.М.Зыбин — помощник начальника ЭМС по электрочасти; — капитан 2 ранга Г.Н.Босый —помощник начальника ЭМС по живучести; — капитан 3 ранга В.П.Кравцов — помощник начальника ЭМС по контрольно-измерительным приборам и автоматике.
На выходе АПЛ пр.675МК в полигон боевой подготовки. Приблизительно 1980 г. Слева направо: командир дивизии контр-адмирал А.С.Берзин, командир К-204 капитан 1 ранга А.А.Чернышев, заместитель начальника электромеханической службы по ГЭУ капитан 2 ранга И.Н.Михалевский. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
В основу работы ЭМС были положены три направления: 1) поддержание технической готовности подводных лодок; 2) предупреждение аварийности технических средств; 3) повышение уровня боевой подготовки экипажей подводных лодок. В работе по этим направлениям были достигнуты определенные успехи: не было выходов из строя техники, которые могли бы повлечь за собой срыв сроков выхода подводных лодок в море или досрочное их возвращение в базу. Я не припомню ни одного случая возгорания (не говоря уже о пожарах) или затопления отсеков подводных лодок. Особое внимание в боевой подготовке экипажей подводных лодок уделялось полноте и качеству отработки курсовых задач № 2 (одиночное плавание подводной лодки). В течение двухнедельного плавания ПЛ в полном объеме отрабатывались режимы боевого использования технических средств. Возражения некоторых офицеров о том, что техника старая и над ней «издеваться» нельзя, во внимание, как правило, не принимались. Опыт плавания подводных лодок в длительных походах, в том числе и на боевой службе, в полной мере доказал правильность такого подхода к отработке задач боевой подготовки. Электромеханические боевые части подводных лодок, от которых в первую очередь зависело безаварийное плавание, в большинстве возглавляли опытные, высокопрофессиональные офицеры, такие как капитан 2 ранга Ю.Н.Кудицкий, капитан 2 ранга В.Н.Маркин и другие. Многие из них неоднократно поощрялись командованием. Баклашов тоже был отмечен достойно — награжден орденом «Знак почета», а в 1978 году назначен на должность заместителя начальника технического управления — главного корабельного инженера Тихоокеанского флота, и в этой должности в течение девяти лет занимался вопросами технической готовности кораблей флота. В 1987-1992 годах он возглавлял кораблестроительный факультет Военно-морской академии, защитил кандидатскую диссертацию. В 1992 году был уволен в запас по возрасту. Начальник политотдела капитан 1 ранга К.Р.Першуткин и его заместитель капитан 3 ранга А.М.Белый в целом умело поддерживали благоприятную для успешной боевой подготовки обстановку в дивизии. И, конечно, благодаря этим людям, нашей совместной согласованной работе, дивизия неоднократно по итогам боевой и политической подготовке занимала на флотилии первое место.
Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
