Олег Семёнович Филатов. С июля 1948 года по август 1951 год - воспитанник Саратовского Военно-Морского Подготовительного Училища, вице - старшина. С октября 1951 года по март 1957 года - курсант Высшего Инженерно-Технического Краснознаменного училища ВМФ (ВИТКУ ВМФ). С апреля 1957 года по ноябрь 1982 года проходил военную службу на офицерских должностях. Подполковник-инженер (ВМФ). С 10 ноября 1982 года - в запасе. С 7 мая 1992 года - в отставке.
Иди, служи, племянничек! (Почти юмореска)
Июль 1948 года. Вместе с братом переступили порог Училища (СВМПУ). Прибывших в училище разместили в палатках. Переночевав на голой пружинной казенной койке(2), проведя почти бессонную ночь, защемляя многократно спину и бока пружинами, наутро встал весь в синяках и впечатавшихся оттисках рисунка сетки на теле и лице. Я вышел из палатки. Было солнечно, по-утреннему свежо. Начинался первый день новой жизни. И начинался с прагматичной, приземленной проблемы: поиска строения, вдруг ставшего неотвратимо нужным, обозначаемого в городах буквой «М» или цифрами «00».
Я увидел человека в мичманке(3) и форменной одежде. Стесняясь, обратился к нему: - Дяденька(4) старшина! Скажите, пожалуйста, где здесь туалет? Старшина в изумлении воззрился на меня и ... захохотал. Я окончательно сконфузился и не знал, куда мне деваться. Отсмеявшись, старшина придал своему лицу серьезность и назидательно произнес: - Товарищ кандидат(5)! Запомните, тут нет «дяденек», да и «тетенек» тоже. Здесь есть старшины и офицеры, к которым надо обращаться по званию с обязательным добавлением слова «товарищ». Если гражданские(6), то «Товарищ преподаватель». И при обращении к старшему нужно спрашивать разрешение обратиться: «Товарищ лейтенант (старшина, преподаватель)! Разрешите обратиться! Воспитанник (кандидат) такой-то». Старшина продолжал далее: - Я - старшина 1 статьи Лушников(7). Для Вас - старшина 1 статьи. Вам понятно? - Да, конечно, - ответствовал я. Тут серьезность в лице старшины сменилась «свирепой строгостью». - Не «да» и не «конечно», а «Так точно»! Повторите! - Хорошо, товарищ старшина 1 статьи. - Да, не «хорошо», а «Так точно»! и потом надо отвечать на приказание «Есть». Вам понятно? Отвечайте! - Есть отвечать! - Так отвечайте! - Товарищ старшина 1 статьи, разрешите обратиться! Кандидат Филатов Олег. - Обращайтесь! Да, а почему Вы добавляете к фамилии имя? - Нас двое братьев- Олег и Игорь. - Вот как? Так что Вас интересует? - Где тут туалет? Старшина отвечал мне: - Привыкайте к морским названиям: не «туалет», а «гальюн», понятно? - Так точно, товарищ старшина 1 статьи. Разрешите узнать, где тут гальюн? Старшина, объяснив, как найти это интимно необходимое заведение, с веселой хитринкой посмотрел на меня и как-то добродушно произнес: - Иди, служи, «племянничек»! «Племянничек» бодро выкрикнул «Есть!» и, развернувшись, пошел и ... отслужил тридцать четыре года с гаком.
Апрель 2004 года
1 СВМПУ - Саратовское Военно-Морское Подготовительное Училище 2 Вследствие большого наплыва прибывающих в училище для вступительных экзаменов часто не хватало постельных комплектов, и приходилось одну или несколько ночей спать либо на голых матрацах без подушек и белья, либо на голых пружинных сетках, что и случилось с автором этих строк. 3 Мичманка - военно-морская фуражка с узким козырьком. 4 Было чему изумиться старшине от такого патриархального обращения юноши шестнадцати лет, имевшему на руках паспорт. Но это уже другая история, и о ней в другой раз. 5 В обыденном обращении в Училище называли кандидатами всех прибывших для сдачи вступительных экзаменов. Слово «абитуриент» тогда слыхом не слыхивали. 6 В училище работали «по вольному найму» гражданские лица - вольнонаемные служащие: преподаватели - мужчины и женщины и военнослужащие «административной службы», носившие узкие серебряные погоны. 7 Василий Иванович Лушников - на тот момент - старшина 1 статьи - один из самых уважаемых и авторитетных старшин СВМПУ.
Как я ящик сторожил
Навеяно добрыми чувствами к Анне Степановне Чурсиной
Я - в составе караула. Стою на посту. Под «охраной и обороной» служебные помещения первого этажа. В том числе и это - особо обозначенное в табеле поста - финчасть с парой внушительных сургучных печатей на дверях, в отличие от других - пластилиново-мастичных. На инструктаже заступающих в караул выделяли это помещение из остальных. Там — несгораемый сейф с деньгами и ценными документами.
Для нас, неискушённых в финансовых делах, самым ценным документом была ведомость с нашими фамилиями, в которых мы расписывались от случая к случаю при выдаче наличными. Наличность была мизерной... В служебном рвении я маятником ходил из одного конца коридора в другой и обратно, сжимая учебную винтовку(1) и поглядывая на дверные печати, точно они могли куда-нибудь «сбежать». Был очень светлый тёплый вечер. В большом помещении, через две двери от поста, в этот день военные и вольнонаёмные преподаватели отмечали какой-то юбилей. Через раскрытую дверь слышались шутливые тосты, прерываемые смехом и звуком радиолы. Преподаватели веселились от души. Изредка кто-нибудь выходил и подымался по лестнице, сразу за помещением, на второй этаж по вполне прозаической причине. Проход через первый этаж был перегорожен плотным рядом канцелярских стульев, обозначившим «охраняемую зону». Шумное соседство спасало от тоскливых мыслей и от сонливости на посту: иные из нас могли спать стоя и днём. Из праздничного помещения вышла преподаватель истории Чурсина. Увидев меня, а она хорошо знала и, в отличие от многих, различала нас с братом-близнецом, подошла к стульям и спросила, неожиданно для меня - на «ты»: «Пропустишь?» Я опешил и в растерянности, чувствуя, что краснею, промямлил: «Не могу» и... взял дырявое оружие наизготовку.
Анна Степановна внимательно, как-то изучающе взглянула на меня. И вдруг... грациозно, одним прыжком, перепрыгнула через стулья. Я остолбенел, а затем взвыл: «Стой, стрелять буду! « (Из чего стрелять? И патронов нет. Да и дырка в стволе, чтобы какой-нибудь шальной, вроде меня, беды не наделал). Анна Степановна засмеялась и села на один из стульев. Улыбка её была потрясающе красивой. Женщина в годах, как мне тогда казалось, вела себя раскованно с воспитанниками и начальством, ни перед кем не заискивала. Когда нужно — была сурово требовательной. Умница: после фронта окончила Университет. Расцветала улыбкой при удачных ответах воспитанников и шутила. Много курила, постоянно подкашливая (на фронте обнаружилось неблагополучие в лёгких). В карман за словом не лезла и могла распетушить любого, кто сам нарвался своей бестактностью или сомнительным комплиментом в адрес фронтовички. Воспитанники за открытый характер и дружелюбие к нам боготворили её и отвечали признательностью и уважением. Но такой она была только с нами - для других Чурсина была суровой дамой с очень острым язычком: некоторые её побаивались. Любой мог позавидовать любви воспитанников к Анне Степановне. Худощавая, подтянутая, очень аккуратная в одежде, с живым характером, Чурсина производила впечатление умной, знающей себе цену женщины. При всей своей душевности и раскованности в отношениях с окружающими терпеть не могла фамильярности и панибратства. Учебный материал, стиснутый убогим косноязычием казённого учебника, преподносила как увлекательный роман. Она расцвечивала, оживляла его эпизодами фронтовой жизни и своей личной. Впечатление такое, что история прошла через её жизнь. Все эти вкрапления были к месту, пересыпаны, когда надо, юмором. Никакой мертвечины: всё от себя, а не от чужого дяди. И это пленяло воспитанников. Она практиковала персональные задания каждому воспитаннику, способствуя расширению кругозора и самостоятельности мышления. Чурсина учила видеть в каждодневности будней что-нибудь особенное, значимое. Словом - это была ПЕДАГОГ с большой буквы. И вот теперь наша обожаемая Анна Степановна сидела на стуле в зоне моей «охраны и обороны». Буря бушевала внутри меня: борьба между человеческим чувством и служебным долгом (прямо-таки хрестоматийный сюжет!).
Анна Степановна между тем внимательно наблюдала за моими «устрашающими» манипуляциями с оружием, я даже затвор передёрнул - сдуру, и насмешливо спросила, опять на «ты»: «И оружие применишь? ». Я совсем смутился. Представляете муки подростка, попавшего в конфликт устава с благоговейным отношением к женщине? Как я буду «охранять и оборонять» от нашей Анны Степановны? Что буду от неё «охранять и оборонять»? Пустой ящик? Груду ненужных бумаг? Пару сургучных печатей? Начфиновскую чернильницу с ручкой? А изнутри вредный-превредный служака вопрошал: «Для чего тебя на пост поставили: для мебели или как приложение к паре сургучных и полудюжине пластилиновых печатей? Ты должен... «. Что я должен - я уже не соображал. Иронично-насмешливый взгляд Анны Степановны на мои дёргания с дырявой винтовкой[1] парализовал мою волю: всё смешалось в моей бедной голове. Должен - и не могу, не хочу, не буду! Чурсина смотрела и оценивала мои душевные муки. Порывисто встала и ещё раз повторила: «Пропустишь? Мне надо... «. Я в отчаянии выкрикнул: «Вызову начальника караула!» Она нахмурилась: связь с начальником караула была через дежурного по училищу - голосом (!). Заблажи я на весь коридор - сбежались бы и гости, кто праздновал с Анной Степановной юбилей, и помощник дежурного по училищу, и начальник караула или разводящий. Подобный вопль мог вызвать большой шум: Чурсина оказалась бы в очень щекотливом положении, а я в одночасье превратился бы в самого презираемого недоумка, подставившего любимую Анну Степановну под скандал. Всё это молниеносно пронеслось в обезумевшей от безвыходности голове. Пауза затягивалась. Я с ослиным упрямством, чуть не плача, возвестил: «Не пропущу! Вы сами-то на фронте пропустили бы?» (Вон куда меня занесло!). Она встряхнула головой, как будто отгоняя надоедливую мысль: «Так то на фронте... А впрочем...». Анна Степановна стремительно встала, подошла ко мне и..., полуобняв за плечи (меня! часового — неприкосновенное лицо на посту!), потрепала по голове, как это делают взрослые, желая утешить маленького ребёнка, и задушевно сказала: «Правильно. Молодец. Но в устав всю жизнь не втиснешь. Не надо мучить себя».
В прикосновении её почувствовалась такая женская ласковость и нежность, что я совсем перестал понимать, кто я, где я, зачем я, что со мной. И тут я неожиданно брякнул: «Давайте, я провожу Вас через пост». Чурсина усмехнулась: «Куда мне надо - провожатые не требуются». Я залился краской от своей неловкости. Увидев это, Анна Степановна погладила меня по голове, мягко произнеся: «Какой ты ещё мальчик!» Затем стремглав отошла, легко перепрыгнула через стулья, даже не прикоснувшись для опоры на спинку стула. На ходу, обернувшись, с улыбкой помахала рукой, шутливо крикнула: «Привет!» и поднялась по лестнице на второй этаж... После такой сцены — сонливости ни в глазу. В караульном помещении я долго не мог уснуть и скрипом топчана, на котором лежал, раздражал всех: кто-то проснулся и брюзжал в адрес «психа», не дающего спокойно поспать. Начальник караула рассерженно прикрикнул на меня. Я встал, вышел, умылся под краном до пояса. Вернулся, лёг и сразу заснул. ... Время от времени этот эпизод зримо вспыхивал в памяти: серьёзная Чурсина, прыгающая девчонкой через стулья, её пьянящее прикосновение и шутливое «Привет» - как что-то неуловимо приятное и светлое оставались в сердце долгие годы.
Комментарии-сноски: 1. До принятия присяги боевое оружие не выдавалось. Учебная винтовка имеет просверленное поперечное отверстие в казённой части ствола в патроннике, что делает её непригодной для стрельбы. 2. Начфин - начальник финансовой службы, отделения или иного подразделения финансового довольствия.
Июль-август 2004 года
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Реклама по ТВ о пьющих кофе на Северном полюсе полярниках навеяла следующее: какую-то СП (станция Северный полюс, их тогда так много было, что и номеров не запомнишь) то ли оторвало, то ли льдина дрейфовать начала ближе к Гольфстриму, то ли что еще, но посылают лодку искать эту самую СП.
Ходили долго, нашли. Всплыли. Втроем пошли к домику СП. Кругом ни души, как по бессмертной фразе Савелия Крамарова: «…а вокруг мертвые с косами стоят…». Заходим. Полярники сидят спиной к двери, смотрят телевизор. «Здорово, мужики!» – говорим. В ответ: «Здрасьте» и никто не поворачивается к нам. Затем следует выпрыгивание полярников из своих штанов с криками ужаса. За время зимовки они и представить не могли, что какая-то живая душа зайдет к ним в домик. О нас они думали, что это галлюцинации начались.
Надпись на КП (станции СП): прежде чем войти, подумай, нужен ли ты здесь?
Здесь электролиния заканчивалась, и поезд переходил на паровозную тягу. Пока меняли электровоз на паровоз, пассажирам представилась возможность погулять непосредственно у самого берега, подышать байкальским воздухом. И я, как бы возвращаясь к реальной жизни и поддавшись общему ликованию вагонного люда, тоже прошелся по береговой гальке, совершил омовение в водах священного озера.
Над стояла тихая теплая безветренная погода, солнце опускалось к горизонту и горы, оказавшись в собственной тени, потемнели, а спокойная водная поверхность озера по-прежнему светилась в заходящих солнечных лучах. На меня это подействовало успокоительно и умиротворенно. Значит, подумалось мне, сложившиеся обстоятельства необходимо было принять как данность, и в той обстановке, которая меня ожидала, продолжать жить, выполнять обязанности, существовать.
В курсантские годы мне было интересно читать психологические рассказы Стефана Цвейга (1881-1942) − человека со сложной и интересной судьбой. И как бы в подтверждение своих возникших тогда настроений приведу принадлежащую его перу одну цитату: «Лишь тот, кто познал светлое и тёмное, войну и мир, подъём и падение, лишь тот действительно жил».
Теперь мой «восточный экспресс», выбиваясь из графика движения, тащился «по диким степям Забайкалья, где золото роют в горах» медленно, останавливаясь, то на замену очередного паровоза, то, чаще всего неожиданно, по причине ремонта железнодорожных путей из-за их размыва в результате сильных ливневых дождей, прошедших в последние дни, что являлось характерным в этих местах для данного периода года.
До Хабаровска оставалось уже менее трёх тысяч километров. В течение долгой дороги мне приходили на память мои детские годы, которые совпали с периодом военного времени, заботливое отношение мамы к моему начальному воспитанию, учёба в нахимовском, а затем в высшем военно-морском училище, первые годы офицерской службы.
16. НА ВЫСОКИХ БЕРЕГАХ АМУРА …
Отношения с Китаем в те годы портились не по дням, а по часам, обрастая всевозможными претензиями, обидами и даже личной неприязнью первых людей стран.
Дело дошло до вооруженных конфликтов на советско-китайской границе (Жаланашкель в Казахстане, остров Даманский на реке Уссури). Страны стали не на шутку готовиться к войне, концентрируя на границе огромнейший военный потенциал с обеих сторон. На восточном направлении в спешном порядке укреплялись и оснащались современной военной техникой Дальневосточный (ДВО) и Забайкальский (ЗабВО) военные округа, готовые в любой момент развернуться во фронтовые объединения. Морские рубежи находились под надежной защитой Тихоокеанского флота (ТОФ), в состав которого входили силы и средства Дивизии речных кораблей, дислоцирующихся на реках Амур и Уссури. Для общего руководства войсками была создана Ставка военного командования. На среднеазиатском направлении с такими же задачами действовали Туркестанский (ТуркВО) и Среднеазиатский (САВО) военные округа. Генералитет составлял планы упреждающих ударов на опасных направлениях с целью подавления и уничтожения противника. Такая была ситуация... Думаю, будет правильно вспомнить прошлое, тем более, что те условия жизни ломали судьбы многих людей, и есть смысл заново взглянуть на то, что происходило с нами.
Поезд, между тем, преодолев 8533 километра, почти одну пятую часть протяженности земного экватора, с полуторасуточным опозданием все-таки прибыл на конечную станцию назначения, остановившись не где-то у «черта на куличках», как это часто происходит с поездами, выбившимися из графика движения, а непосредственно у из открытых окон которого звучала веселая танцевальная музыка.
Вечерело. Дневная жара постепенно спадала, но при повышенной влажности было непривычно душно. Такая расслабленная весёлая обстановка, как мне показалось на первых порах, напоминала какой-то южный курортный город. Хабаровск находится по широте около 10 градусов южнее Москвы, и это чувствовалось, так как было по-летнему жарко и быстро темнело. На улицах весёлые и радостные люди, из открытых окон домов слышались слова популярной песни Ободзинского «Эти глаза напротив ...». Народ отдыхал и не думал, что всего в восемнадцати километрах от города проходит государственная граница, на противоположной стороне которой притаился коварный враг. Понятное дело, что я, сохраняя реальное чувство бдительности, не должен был расслабляться и поддаваться всеобщей успокоенности, благоденствию и радости. Я с интересом оглядывался по сторонам, изучая новую обстановку. Пройдя через большое, светлое, современной постройки здание вокзала, я вышел на привокзальную площадь, широченную, ухоженную, хорошо освещённую, на которой без суеты и спешки шла нормальная городская жизнь.
И тут же я был окончательно поражён, когда увидел самого Ерофея Павловича. Мне не составило труда пройти в центр площади, чтобы, образно говоря, поздороваться и порадоваться тому, что есть тот, кто приветствует тебя на дальневосточной земле. Мощная, богатырская фигура в распахнутой сибирской шубе до пят, в тяжелой кольчуге, в заломленной шапке русского землепроходца Ерофея Павловича Хабарова, именем которого назван город, возвышалась в центре привокзальной площади.
который был установлен в дни празднования столетия города Хабаровска в 1958 году, как гласит местная легенда, произошёл очень курьёзный случай. После торжества, когда было много съедено и ещё больше выпито, по доносу какого-то партийного активиста, требовавшего немедленно снести памятник, поскольку Ерофей Павлович не имеет отношения к членству в коммунистической партии и вообще не пролетарского происхождения, да и фигура его весьма большая, монументальная, слишком возвышается над окружающими. Создали комиссию. Стали разбираться. Оказалось, что по высоте памятник Е.П.Хабарову действительно выше невзрачного памятника самому В.И.Ленину, установленного еще в 1925 году в другой части города. Досталось, как говорится, по всем статьям скромному местному скульптору Мильчину, дескать, куда смотрел и не иначе стремился подорвать авторитет... На трезвую голову, когда хмель у партийцев несколько улетучился, все-таки решили: Хабарова оставить в прежнем виде, а Ленина возвысить на полтора-два метра, подложив под него в постамент дополнительные кирпичи. Первые впечатления о городе моего нового пребывания сложились у меня очень хорошие и, к счастью, не изменились в дальнейшем. Город Хабаровск – один из современных красивейших городов Дальнего Востока, привольно раскинувшийся на десятки километров вдоль правобережной полосы Амура. Хабаровск, являясь крупным индустриальным центром региона, характеризуется высоким уровнем развития машиностроения, энергетики, нефтеперерабатывающей, лесной, пищевой и легкой промышленности. Город, в котором проживает почти миллион жителей, имеет много парков, садов, бульваров, скверов, широкие улицы застроены благоустроенными домами. В нескольких километрах к западу от города в Амур впадает река Уссури.
Со всех сторон вплотную к городу подходят необъятные просторы дальневосточной тайги, где не является редкостью встретить медведей, уссурийского тигра, рысь, лося, косулю, кабаргу и многих других диких животных. При подлёте на самолёте к Хабаровску, что мне лично приходилось наблюдать неоднократно в последующие годы, открывается невероятная по красоте бескрайняя картина с тысячами речек, озер, проток, ручьёв, окружающих Амур, в которых водится бесчисленное количество всевозможной рыбы, где гнездится как водоплавающая, так и боровая дичь. Любого желающего прогуляться по тайге с радостью, и к этому надо хорошо подготовиться, встретят миллиарды комаров, мошки, гнуса, клещей и других видов кровососущих летающих и ползающих существ. К такой обстановке постепенно привыкаешь и в последующем это не становится большим неудобством.
Итак, я прибыл к месту своего назначения. Это было моё шестое по счету новое место службы, самое для меня неожиданное и непредсказуемое, но, наверное, как мне сейчас кажется, все-таки каким-то чудесным образом запрограммированное и предназначенное самой судьбой.
Поскольку выходной день подходил к завершению, то я принял решение остановиться в гостинице и, отдохнув после длительной дороги, на следующий день, в понедельник, начать поиски своей воинской части, которая территориально, как мне было известно, располагалась в северной части города, называемой, по старой памяти, ещё с довоенных времён, «Базой Краснознаменной Амурской флотилии» или просто «Базой КАФ». Гостиница, в которой мне пришлось в итоге прокантоваться значительный срок, принадлежала квартирно-эксплуатационной части (КЭЧ) Хабаровского гарнизона ДВО и располагалась в Центральном районе города на углу и Пушкинской в стареньком затрапезном двухэтажном здании довоенной постройки казарменного типа с наличием в нём минимальных удобств. В полуподвальном этаже размещались камера хранения, душевые, буфет и другие технические службы. Номера для проживания в этой гостинице в основном были многоместные от десяти и более человек. Дежурный администратор, оформляя моё первое проживание только на три дня, достаточно вежливо, что довольно редко встречалось в подобных ситуациях, предупредила о соблюдении установленных правил, особо указав на необходимость держать свои личные вещи не в номере проживания, а обязательно сдавать в камеру хранения. Это замечание, как оказалось в дальнейшем, было совсем не лишним.
Попутно с первыми впечатлениями при устройстве в гостиницу не могу не сказать о колоритной фигуре человека, обратившего на себя внимание, а потому и запомнившегося. В гостиничной камере хранения работала массивного телосложения женщина, как мне показалось, устрашающего вида: крупные черты лица, на котором явно просматривались следы от порезов или от других физических травм; хриплый простуженно-пропитый голос; расплывчатые очертания наколок на кистях рук – все это создавало определенное впечатление.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Эту байку я видел своими глазами, когда приняли пришедшую из Северодвинска ПЛ с ремонта. На ней впервые был установлен видеомагнитофон и еще кое-что. Командиры дивизионов БЧ-5 жили в каюте напротив каюты старшего помощника. Передавая нам каюту, они нам показали за бортовым лючком вентилек. Открыли его, и оттуда пошел спирт тонкой струйкой. Голубая мечта каждого подводника!!!
Старпом является хранителем корабельной печати и получаемого спирта на всю ПЛ. Спирт хранится в 120-килограммовой нештатной емкости, изготовляемой при стоянке в ремонте на заводе. Комдивы вручили работяге на заводе пол-литра «шила», и он им протянул трубопровод из каюты (за ее обшивкой) старпома в каюту командиров дивизионов. Так они и жили, не тужили (пользовались с умом), а старпом все недоумевал: как-то очень быстро спирт испаряется. Уж очень хорош, значит, пшеничный!
Первую, самую суровую, зиму я просидел дома вместе с мамой и братом Геной. Мне было четыре года, брату — четырнадцать. Первые месяцы блокады мама не работала — опекала детей, получая какую-то небольшую пенсию за убитого отца. Но в середине зимы, когда стало совсем туго, она устроилась на работу, и мы с братом подолгу сидели дома вдвоем. Всю зиму мама и брат стояли в длинных очередях, чтобы получать по карточкам и выдаваемые иногда мизерные порции кое-чего съедобного.
Гена ходил за водой, которую брали из проруби во льду на Неве рядом с нашим домом, и иногда — за дровами, которые приносил маленькими порциями с берега Малой Невы, где валялись остатки бывших дровяных складов. В ту страшную зиму мы выжили во многом благодаря тому, что мама и брат не пали духом и постоянно боролись за жизнь. Мама поддерживала в семье жизненный тонус, заставляя всех двигаться, и твердой рукой управляя распределением и потреблением тех ничтожно малых количеств еды, которая выдавалась по карточкам и которую ей удавалось добыть, выменивая на вещи. Моя детская память сохранила только некоторые эпизоды из блокадной жизни да постоянное желание чего-нибудь поесть, которое жило во мне все военные и первые послевоенные годы. Осознание всех тягот и ужасов блокады пришло ко мне позднее, когда я подрос и слушал рассказы мамы и брата. Однажды, когда мама была на работе, мой брат ушел из дома, чтобы получить по карточкам какую-то баланду (жидкое варево). Пункт выдачи находился где-то далеко, и брата долго не было. Ожидая его возвращения, я стал мерзнуть и решил согреться. В комнате у нас стояла «буржуйка» — небольшая самодельная металлическая печка, вытяжная труба которой была выведена в стоящую в комнате настоящую печку, топить которую не было возможности из-за отсутствия дров. «Буржуйку»" иногда топили дровишками, которые брату удавалось принести издалека, но чаще ее топили газетами, книгами и еще чем придется. Перед уходом Гена приготовил «буржуйку» к тому, чтобы затопить ее при возвращении, и я, найдя спички, открыл дверцу топки и поджег то, что в ней было. Но я не знал, что нужно еще открыть заслонку на дымоходе большой печки, и дым из «буржуйки» повалил в комнату, быстро заполняя все ее пространство. Спасаясь от дыма, я спрятался на полу за спинкой большого дивана, который стоял у окна, где и нашел меня вернувшийся из похода брат. Приди он домой позднее, и это приключение могло бы закончиться весьма печально. Летом сорок второго года брата эвакуировали из города, и он вернулся в город уже после снятия блокады. Я же вторую блокадную зиму провел в детском доме, а третью — в круглосуточном детском саду (интернате). И там, и там блокадных детей понемногу выхаживали от голода, и они оживали.
Периодически мама забирала меня домой на свои выходные дни. Как-то раз летом сорок третьего года я был дома и сидел за своим маленьким столиком, который стоял у окна, смотревшего на Неву. Я любил тогда рисовать корабли и мог часами предаваться этому занятию. В это время начался обычный обстрел города, к которым мы давно уже привыкли и не обращали на них особого внимания. Мама была на кухне, которая находилась в другом конце коридора, шедшего вдоль всей коммунальной квартиры. В какой-то момент я вдруг встал и зачем-то пошел к ней. Когда через несколько минут мы вместе вернулись в нашу комнату, то увидели, что на моем столике лежит горячий осколок снаряда, влетевший через разбитое оконное стекло. Он пролетел как раз через то место, где была бы моя голова, если бы я продолжал сидеть за столиком. Мама потом долго хранила этот осколок. Детский дом, в котором я прожил вторую блокадную зиму, находился на Третьей линии. Его я помню плохо — наверное, там я «очухивался» после суровой зимы. А вот интернат свой, где я провел последний год блокады, помню уже довольно хорошо. Он находился на втором этаже красивого жилого дома дореволюционной постройки, который стоит на Четвертой линии между Большим и Средним проспектами. В интернате жили уже «ожившие» ребята: несмотря на худобу и все еще очень скромное питание, мы уже бегали и играли в подвижные игры. Мы по-прежнему все время хотели есть, но это уже был «живой» голод растущих детей.
От жизни в интернате у меня осталось два ярких воспоминания. Первое — как нам однажды привезли американскую сгущенку. Не знаю, может быть она и не сильно отличалась от той, что потом стали производить в нашей стране, но тогда это был для нас какой-то шок: такую вкуснятину я, как и все другие ребята, ел впервые после начала блокады. Но это была не просто необыкновенно вкусная еда, это было известие о том, что скоро все изменится и наступит другая жизнь. Второе воспоминание — о салюте в день снятия блокады. В тот январский вечер сорок четвертого года нас привели на набережную Невы, где уже было много народа. Начался потрясающе красивый салют, и люди плакали. И мы, глядя на плачущих взрослых, тоже понимали, что пришла великая радость — блокада закончилась.
С той поры этот день стал святым для всех выживших блокадников. Бегут годы, меняется жизнь в стране, меняется сама страна, и разные люди по-разному пишут и говорят о той ленинградской блокаде. Все чаще появляются желающие судить да рядить о том времени, но все это — суета сует. Люди пережившие блокаду, видели и знают нечто такое, что неведомо другим, и все же великий город в те годы выстоял и продолжает жить.
От редакции.
Действительно, "неведомое другим". Считаем необходимым дополнить рассказ Эдуарда Гавриловича Карпова о блокаде, привести воспоминания выпускника Тбилисского нахимовского училища 1955 года Аркадия Александровича Александрова. Особую ценность, на наш взгляд, им придает их отрывочность, "мозаичность" и в то же время цепкость детской памяти.
Моё военное детство
Я сидел на коленях у мамы у окна. В окно ярко светило солнце. Слегка подбрасывая меня, мама приговаривала: Она говорила это вслед за голосом из тарелки-репродуктора. Нам было очень хорошо вдвоём. Таким мне запомнилось начало войны. Было это в Ленинграде. Странно, я совершенно не помню лица матери. Помню, как она приносила хлеб, причитающийся нам по карточкам, как давала мне кусочек-довесок, как она лежала на животе и плакала. А лица не помню. Блокадных дней, следующих один за другим, я связать не могу. Отдельные эпизоды отмечались в памяти. Их много, но они не связанные. Первый отчётливый блокадный мазок. Мы сидим за столом. На столе, в блюдце, килька. Стёкла в окнах выбиты. В кильках битое стекло. Грустное лицо отца. Именно так я его запомнил. Больше я никогда его не видел.
Привели фото Юрия Борисовича Левитана, а не Ольги Федоровны Берггольц или другого диктора ленинградского радио, поскольку голос Левитана знала вся страна, а "верные слова стоят сотни полков", как заметил В.И.Ленин.
Мама умерла позже. До её смерти мы долго сопротивлялись голоду и холоду. Постоянно ходили в бомбоубежище и назад, в квартиру. Часто в бомбоубежище я просыпался в одиночестве - меня не хотели будить. Хорошо помню, как, сидя за столом, вычёсывали на зеркало вшей и с треском давили их ногтями. Помню студень на подоконнике в студеной квартире. Кота Барсика помню, которого пришлось съесть. Многое ещё помню. Но как увезли умершую маму - не помню. Затем пришла женщина, собрала нас, а далее: яркое солнце, снег, меня куда-то везут на санках; женщина поворачивается ко мне и улыбается. Просыпаюсь один. Очень тёплая, светлая комната с розовыми стенами. А затем впервые мною услышанное красиво звучащее слово "интернат". Огромное помещение с окном раздачи пищи, какой-то гул. В конце, где стояли кровати, никого нет. Один я. Может быть решили, что я уже мёртв (это я сейчас так думаю). Короче говоря, я выжил. Меня определили в детдом. А это спасение. Наша мама умерла в семье первой. Это спасло нас, детей, от голодной смерти и от холода. Сейчас я перечитываю "Дневник Тани Савичевой" с семью записями о смерти её родных. Её мама умерла раньше Тани. Это позволило Тане прожить ещё два года в эвакуации. Как я сейчас понимаю, детей забирали из квартир тогда, когда в них не оставалось в живых взрослых. Наша мама своей смертью спасла нас, своих детей. Танина мама на какое-то время продлила жизнь Тани. Получается так, что чем раньше умирали взрослые, тем больше была вероятность выживания детей.
Где-то в апреле наш детдом вывезли из Ленинграда по Дороге Жизни. Воспитатели говорили, что одна машина с детьми из нашего детдома ушла под лёд. Затем долгий путь в товарном вагоне в эвакуацию на Кавказ, в станицу Передовую. В вагоне я уже не вставал. Лицо от уха до уха вдоль скул и подбородка было без кожи. В мае мы были в станице. Нас очень тепло и сочувственно встречали. Давали нам всё, что могли. Не успел детдом как следует устроиться, как поступило сообщение: немцы идут в станицу. Мы пешком всем детдомом отправились на хутор Ильич в четырёх-пяти километрах, но не дошли: хутор уже был занят немцами. Пришлось возвращаться. А через некоторое время в станицу пришли немцы. Детдом оказался в оккупации. Немцев я хорошо помню. Воспитательница разучила со мной стихотворение на немецком языке (я его и сейчас помню, хотя в училище учил английский). И когда к нам вошёл немецкий офицер, я ему, стоя на топчане (он меня поддерживал), продекламировал это стихотворение. Немец дал мне шоколадку (мне от неё досталась одна бумажка). Ощущение голода преследовало меня ещё долго. При немцах не разжиреешь. Уже после их ухода меня поставили на усиленное питание: одна ложка сливочного масла с сахаром. Одна из сотрудниц уводила меня в отдельную комнату, чтобы никто не видел, и там кормила продуктами, принесёнными из дома. На завтрак в детдоме в первые послевоенные годы была, как правило, Порции были маленькие и поедались в один миг. Воспитателям тоже была положена порция. Иногда они опаздывали за стол. Тогда мы рассаживались вокруг тарелки опаздывающего воспитателя и ждали его прихода. Воспитатель входил и сразу всё понимал. Он говорил, что сыт и мы можем съесть его порцию. Что мы и делали.
Время шло. Детдомовцев направляли в ремесленные училища, в школы ФЗО. Меня кто-то очень хотел отправить в Нахимовское училище. На весь детдом меня выбрали одного. Меня возили в Тбилиси дважды. Первая поездка в 1949 году была как прогулка. Через пару дней я уже ехал обратно. Наверное, воспитательница, которая меня возила, не обладала пробивной силой. Я даже до конца не понимал, зачем ездил. Во второй раз, на следующий год, меня повёз мужчина. Он меня водил в разные кабинеты, что-то объяснял, приводил к начальнику училища. Дело было сделано. Меня зачислили. Так я стал Нахимовцем. Сейчас я понимаю эту ситуацию. Если ребёнок в детдоме, то за его судьбу можно не волноваться - государство позаботится. Но вот куда девать сплошную послевоенную безотцовщину? Дети погибших на фронтах отцов, в основном, и заполняли Нахимовское училище. В училище я прожил пять лет.
Сейчас, по прошествии многих лет, все памятные даты, связанные с войной, и праздник 9-го мая ничего, кроме у меня не вызывают.
Еще одна судьба, горький, трагический, путь, предшествовавший поступлению в Тбилисское нахимовское училище. Рассказ Георгия Аскалоновича Огурского.
В ПЕРВУЮ ЗИМУ БЛОКАДЫ
НАМ ОБЪЯВИЛИ...
В 1941 году маме шел 31-й год, мне 16 июня исполнилось семь, а сестренке не было еще и двух лет. 22 июня мама на свой день рождения готовилась встретить гостей. Ждали дедушку Мишу, тетю Наташу, дядю Шуру. Они должны были приехать к трем часам дня из Ленинграда. Мы жили в Детском Селе (ныне г. Пушкин), недалеко от Гостиного двора, где многое чего можно было купить и куда мне иногда разрешалось сбегать за леденцами. Навстречу гостям выбежала улыбающаяся мама. Но, заметив выражение их лиц, удивилась: Вы чего такие мрачные? Словно и не праздновать приехали!… - Вряд ли будет весело... - ответил один из гостей. - Объявили, что Германия бомбила Киев и Минск. Началась война…. Помню это детское ощущение: словно внезапно провалился в яму, сырую, холодную. Улыбка у мамы стерлась...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
