Мы побывали вдали от наших берегов в Японском и Охотском морях, на многие сотни миль удаляясь от берега. Если обратиться к статистике, то за этот поход мы прошли всего 3022,3 мили (из них 315,6 мили под водой) и были под водой 340 часов 35 минут. Когда прошло 40 суток, и мы превысили автономность плавания в два раза, послали радиограмму продлить срок пребывания еще на пять суток. Но нам не разрешили — поступило приказание возвращаться. Когда выходили из бухты в море 11 января, на сопках лежал снег, а по возвращении, 20 февраля 1936 года, берега бухты Золотой Рог уже были покрыты зеленой скатертью травы и молодой листвой на деревьях, ярко, по-весеннему, светило солнце, жители Владивостока распрощались с зимней одеждой. Многое, происходившее в автономном плавании, нужно было проанализировать и обобщить, сделать выводы по дальнейшему использованию данного типа лодок в зимних условиях и с повышенной автономностью. Во время плавания у нас на корабле решались и такие вопросы, как взаимозаменяемость, так как в походе случались и заболевшие. Комиссар С.И.Пастухов хорошо нес ходовую вахту и показал этим пример для других. Позже в печати и книгах отмечали, что мы как подводники-стахановцы сумели открыть в серийной «щуке» новые большие возможности. Мы доказали возможность увеличения срока автономности. Кроме того, установили рекорд пребывания лодки в подводном положении на ходу без регенерации воздуха.
Щ -117 после успешной автономки «на предел возможностей». -
О нас много говорили. Во флотских инстанциях обсуждали наши выводы и предложения по улучшению использования подводных лодок и повышению их боеспособности. После кругосветного автономного плавания, продолжительность которого составила 45 суток, Николай Витальевич Усенко писал в своих воспоминаниях: «...вчитывался в выводы, предложения командира и комиссара корабля и невольно думал: флотские историки еще не отдали должного подвигу Щ-117. Да, подвигу!» Как потом показало время, успехи нашего корабля явились основой для пересмотра многих существовавших тогда норм подводной службы. Сейчас наш подводный флот обладает большой мощью. Атомные подводные лодки оснащены ракетным оружием, их энергонасыщенность, по сравнению с довоенными кораблями, возросла почти в 100 раз, глубина погружения увеличилась более чем в пять раз, а скорость подводного хода увеличилась в три-четыре раза. Имея повышенную скрытность и большую автономность, они способны уничтожать вражеские корабли, наносить удары из-под воды по стратегическим объектам противника на огромном расстоянии.
Экипаж
Без человеческого общения невозможна наша жизнь. Оно нас радует и огорчает, оно дает нам пищу для размышлений, оно, в конце концов, учит и тебя, и твое поколение, и поколение твоих потомков. Общение может быть не только между людьми. Это и корабль, на котором ты плаваешь, и предметы, которые тебя окружают, и сама природа с ее богатствами. Все же главным является человеческое общение. Только через него возможно воспитание нового поколения. Будучи начальником училищ (а я в течение 15 лет был им в трех училищах), я в деловых и случайных беседах с курсантами старался передавать свой опыт, прививать любовь к морю, к подводной службе. У меня была долгая связь, да и сейчас она не прервана, со школами Николаева и других городов, с московским Государственным историческим музеем, с киевским Мемориальным комплексом, с Музеем спортивной славы Украины (был когда-то заядлым футболистом и яхтсменом, с Черноморским, Тихоокеанским и другими музеями ВМФ, с ветеранами и многими другими организациями и людьми. Все, что в моих силах и возможностях, я стараюсь делать для воспитания юного поколения. А тогда, на Тихом океане, я только начинал свою службу подводника, и в мое окружение входил экипаж моей лодки, о котором я уже многое сказал. Но прежде всего мне хочется поделиться тем, что сама подводная лодка Щ-117 после многих походов стала мне родной. У меня были единые с ней ощущения, особенно при швартовке. Я как бы внутренне ощущал ее неудобства и «болезни». Там, где у меня спина, — была корма лодки. Грудь — это нос. Я пришвартовывался, а не она. Многие моменты в управлении кораблем зачастую подтверждали мое почти телепатическое сращивание с ним. Моя нервная система и весь мой организм сливались в единое целое с лодкой.
Сейчас часто упоминают так называемых экстрасенсов, то есть людей, обладающих сверхчувствительностью. Так это или не так, не знаю, но мой внутренний контакт с кораблем помогал мне в службе. Мы, люди, были духовной частью большого организма нашей лодки. Жаль сейчас вспоминать судьбу нашей лодки Щ-117. Ее служба на Японском море закончилась в 1952 году — она погибла. Сейчас в моей гостиной висит портрет нашей «щуки». Следует еще поговорить и об экипаже нашей подводной лодки. Он был сплоченным и крепким, ко мне относился с уважением. Без его поддержки и помощи было бы трудно решать многие вопросы. Взаимоотношения, как мне кажется, складывались хорошие. Я считал, что главным в общении командира с подчиненными являются его отличные знания, убежденность и уверенность в своих решениях, а главное — свой личный пример в различных ситуациях. Обязательной должна быть и забота о подчиненных, умение в нужных случаях оказать возможную помощь, посоветовать, вовремя вмешаться, если это допустимо, конечно. Коллектив, в котором мы работаем, должен быть сплоченным. И в этом самым непосредственным образом должен участвовать сам командир. Я помню такой случай: при завершении учебы в училище имени М.В.Фрунзе будущий минер Д.Г.Горбиков категорически отказался служить на Тихом океане на подводных лодках. Он обращался с просьбой к К.Е.Ворошилову и с плохой аттестацией попал к нам, на Восток. Все командиры из-за этого не хотели брать его к себе в экипаж. Я прочитал аттестацию, ознакомился с личным делом, побеседовал с самим офицером. Он мне чем-то понравился, и я взял его на Щ-117. Впоследствии он оказался способным парнем и хорошим специалистом. Однако он часто терялся и выходил из строя при сильной качке. Мне очень хотелось ему помочь. Однажды в походе он был вахтенным начальником. Стояли мы на мостике вместе. Сильно штормило, был порывистый и мокрый ветер. Он меня и спросил, бывает ли еще хуже или это самое страшное. Шторм был действительно очень сильным, и я сам впервые оказался в таких условиях. Но я ответил, что это еще несерьезно, бывает и , но через это можно пройти, и всегда побеждали мы. Он воспрянул и ободрился, появилась какая-то внутренняя сила.
В нашей длительной «автономке» Дмитрий сильно укачался, потерял аппетит, похудел. Мне советовали возвратиться. Я отказался и предложил ему съесть немного селедки, что могло помочь при укачивании. Никто от болтанки никогда не умирал, и я был твердо уверен, что он справится с ощущениями, возникающими при качке. Кормили его по специальному меню, поили рисовым отваром. Через неделю и хвост селедки пригодился, потом пошла и каша. На десятые сутки все пришло в норму. Поборол Горбиков свой недуг, привык, то есть победил внешние условия и не без дружеского участия всей команды. Основу экипажа составляли старшины-сверхсрочники, или, как их и тогда называли, «золотой фонд» корабля. Служба продолжалась четыре года, и каждый год мне необходимо было обеспечивать, иногда и по чисто формальным соображениям, подачу рапортов о продлении их службы. Об этом приходилось думать постоянно и не терять хороших специалистов и людей. А люди и специалисты в экипаже были хорошими. Обучение друг друга своей специальности — это тоже общение, необходимое для слаженности действия и повышения надежности функций управления и эксплуатации корабля. В частых походах в свободное время многие старались учиться морскому делу и профессиям товарищей. Большое участие в этом принимали старшина группы трюмных А.А.Армантсов, старшина группы торпедистов С.С.Кружалов (впоследствии стал командиром электромеханической части корабля), радист М.Н.Лавриненко научил Г.Е.Константинова работать на ключе. Н.В.Тропин и В.Д.Кондрашев научили молодого электрика А.Н.Бебеева нести самостоятельную вахту на станции главных электромоторов и управлять ими. 40 Очень хорошо объединял и воодушевлял наш экипаж кок подводной лодки. Кок Н.Е.Романовский часто разнообразил меню — потчевал нас пельменями, оладьями, румяными французскими булочками, чудесными котлетами, флотским борщом, тортами и морсом собственного производства. Кок действительно был блестящим умельцем и в любую погоду хорошо кормил нас, что также поднимало .
В минуты досуга мы старались устраивать вечера самодеятельности. Играл самодеятельный джаз-оркестр. Редактор А.И.Пекарский выпускал «Подводный крокодил» и был одним из наиболее активных и деятельных комсомольцев. На перевыборном собрании, которое происходило на большой глубине, он был выбран секретарем комсомольской организации. Будни шли быстро, радость, смех и уверенность, которые присутствовали в коллективе, во многом нам помогали, давали нужную в тех условиях силу для выполнения поставленной перед экипажем и кораблем задачи. Я, как командир, всегда следил за ответственностью в делах и дисциплиной экипажа подводной лодки. Та целеустремленность, которая была необходима при длительном походе, не ужесточалась в моих решениях, а мягкость в разговорах и общении только способствовала слаженности коллектива. Командир корабля, по моему мнению, должен быть всегда для команды Учителем. В этом главную роль играют его знание дела и корабля, решительность и уверенность в нужных обстоятельствах, тактичность в общении с каждым членом экипажа. Ведь сердце человека всегда отзывчиво, если оно получает взаимность. Я старался, чтобы так и было на моем корабле. Все получили хорошую флотскую закалку, мужественно преодолевали холод и шторм, героически работали, помогая друг другу. Но были не только радости общения, случались и отдельные конфликты. Летом 1933 года во время боевой подготовки на Щ-102 я был старпомом у А.Т.Заостровцева. Мы встали на якорь в бухте Суходол. Было воскресенье. Рядом стала лодка Щ-101. Командир вместе с Г.Н.Холостяковым сошел на берег. Я решил ознакомить нашего штурмана с новой аппаратурой, но через некоторое время почувствовал сладковатый неприятный запах хлора. Бросился в аккумуляторный отсек, и оказалось, что инженер-механик Павлов решил провести учение по откачке забортной воды из аккумуляторных выгородок. Но из-за того, что завод установил простые, а не невозвратные клапаны, вода, заполнив выгородки, попала в аккумуляторные ямы, и началось интенсивное выделение ядовитого газа. Большая его концентрация могла явиться причиной отравления людей.
Я срочно объявил боевую тревогу. Пустили помпы на осушение, вскрыли настил батареи, включили отсечную вентиляцию и попытались быстро откачать воду из аккумуляторной ямы. Но удушливый газ продолжал быстро расползаться по отсекам подводной лодки. Многие из работающих почувствовали себя плохо, несколько человек потеряли сознание. Я дал команду запросить у соседней подводной лодки, которая была первой по строительству и обеспечению, противогазы, но напрасно. Попросил врача быстро приготовить содовый раствор и, намочив в нем войлочную перчатку и приложив к лицу, продолжал работать. То же самое приказал сделать матросам. Вскоре мы справились с аварией. На берег дали аварийные позывные. Командир корабля и Г.Н.Холостяков срочно были доставлены на подводную лодку. Через два часа я обнаружил, что все детали на корабле сильно окислились, а голое железо покрылось толстым махровым налетом ржавчины. Меня с командой отправили в госпиталь с серьезными признаками отравления. Ведь для того чтобы пострадать, было достаточно 0,5 % концентрации хлора, а в нашей ситуации, как установила комиссия, концентрация хлора достигла 3-4 %. Комиссия признала мои действия правильными, а причиной аварии была вина завода, установившего нештатные клапаны.
Другой конфликт, более неприятный по последствиям, был на этой же подводной лодке. Мы часто ходили в плановые походы и дозоры. Питание было отличное. Снабжали нас замечательно, каждый день по 150 г вина и хорошие обед и ужин. Через три-четыре дня мы были уже перекормлены, и у многих пропал аппетит. Образовывались большие запасы продуктов и вина. После возвращения из автономки вестовой наливал вино в чайник, и командиры подводных лодок, в том числе мой командир А.Т.Заостровцев, пользовались оставшимися продуктами и вином. В то время с продуктами во Владивостоке было плохо, существовал лишь военный паек. Приходилось докупать продукты на базаре. Я решил помочь оставшимися продуктами тем из экипажа корабля, у кого была большая семья и, главное, дети, но старался свои действия не афишировать. Случилось так, что один из сверхсрочников, я уже не помню его фамилию, сложил доставшуюся ему дополнительную норму продуктов в чемоданчик и неожиданно споткнулся перед А.Т.Заостровцевым. Чемоданчик выпал из рук, продукты рассыпались, и командир спросил, откуда все это добро. Старшина ответил, что получил «с разрешения Египко». Начались выяснения, была создана комиссия. Вынесли выговор, сформулировав его так: «за настрой личного состава против командования». По строевой линии объявили пять суток гауптвахты. Это был уже второй на службе арест и гауптвахта. Первый был на трое суток на Балтике, когда при швартовке подводной лодки я, как помощник командира, не повторил команду старпома, видя, что матрос не добросит тросовый конец до причала.
Подводная лодка Щ-102, на которой в 1933 году Н.П.Египко служил старпомом
Не знаю по каким причинам, но после происшедших событий некоторые офицеры, да и сам А.Т.Заостровцев стали относиться ко мне похуже. Командиром подводной лодки Щ-102 назначили не меня, а С.Е.Чурсина. Но я не опускал руки и продолжал работать, как говорят, засучив рукава. Через некоторое время мне предложили идти командиром подводной лодки в бригаду к А.Т.Заостровцеву, и он сам мне это предложил. Я отказался. Командующий флотом назначил меня командиром подводной лодки Щ-117 во 2-ю бригаду к Г.Н.Холостякову. В бригаде царили инициатива и целеустремленность в решении многих задач повышения эффективности действия подводных лодок. Георгий Никитич старался, чтобы подводные лодки бригады перекрыли установленные нормы пребывания в автономном плавании. Я вспоминаю начало борьбы за повышение автономности. Первым пошел на превышение автономности Василий Васильевич Киселев, но эксперимент не получился. Вторым был Николай Иванович Виноградов. Через две недели в результате сильного обледенения на лодке согнулся командирский перископ, затем и другой — зенитный. Третьим Г.Н.Холостяков послал меня на Щ-117.
Как обычно договорились, пришли в район, погрузились, сближаемся. Примерно в расчетное время по ожидаемому пеленгу акустик обнаружил малошумную цель. По всем признакам цель подводная, обороты винта прослушиваются слабо, но почти наши. По величине и стороне изменения пеленга идет контркурсом... Ну, значит, моя цель. Ну, и пальнул! За шумом торпеды цель, естественно, потерялась. Когда затих шум торпеды, всплыли и пошли в расчетную точку всплытия торпеды, навели на всплывшую торпеду торпедолов. Лодка-цель всплыла, связались на УКВ ЗАС. Докладывает, что нашу торпеду не слышал. Что за черт! И торпедолов пожаловался, что вовремя зацепил торпеду, хотела булькнуть! Когда пришли в базу, позвонил начальник МТЧ: — Ваша торпеда кого-то стукнула. Нижняя часть практического зарядного отделения торпеды повреждена, зацепила какие-то черные куски неизвестного материала, по корпусу аккумуляторного отделения гофры. Торпеду придется списать. Но самописец сработал, самонаводилась. Вот так-то! Я думаю, что «зацепил» кого-то из «американок» типа «Пермит» или ранних «Лос-Анджелес». Они тогда любили (по данным разведки) частенько «пастись» в наших районах БП*. Наверно, полюбопытствовал, что это отрабатывают два новых атомохода, и нарвался. Конечно, практическая торпеда современному атомоходу существенных повреждений не нанесет, но страху нагнать может. Черт его знает, какая на тебя идет торпеда! Практическая или боевая? Опасны эти игры в океане...
* В книге Е.А.Байкова и Г.Л.Зыкова , с. 43) сообщается без подтверждения наших источников, что в мае 1974 года на подходах к Петропавловску-Камчатскому будто бы имело место столкновение американской АПЛ «Пинтадо» с нашим ракетоносцем типа «Янки» (проект 667А). Я лично не помню, чтобы в мае 1974 года имел место такой случай с какой-либо лодкой нашего соединения. Скорее всего, именно удар моей торпеды был воспринят американцами как легкое столкновение с лодкой.
ОЧЕРЕДНОЙ ШАГ КАРЬЕРЫ
1974 год обещал быть интересным. Ожидали, что, вернувшись из отпусков, вновь примем от второго экипажа свою лодку и начнем готовиться к исключительно ответственной задаче — стрельбе полным 16-ракетным залпом. Да-да, именно такие упорные слухи, что нам доверят выполнить «ЭТО», ходили тогда в УБП и в УРАВ флота и ВМФ. Но не случилось... Второй экипаж при выгрузке одной из ракет на РТБФ допустил оплошность и повредил внутреннее оборудование ракетной шахты. Встал вопрос не об исключительной стрельбе, а о срочном ремонте. И было принято решение совместить ремонт с модернизацией ракетного комплекса. Вот так, приняли лодку и «убежали» опять в Приморье на пару-другую месяцев. Вернулись уже летом, приписав к своему проекту буковку «У», ПЛАРБ проекта 667АУ. Понятное дело, наши боевые возможности возросли, но 16-ракетный залп остался неосуществленной мечтой.
Стреляющая лодка, к сожалению, видеть это феерическое зрелище сама не может, но представить «ЭТО» вполне возможно. Наверняка, военные кинооператоры это бы взяли на пленку, и когда-нибудь, возможно, «ЭТО» удалось увидеть на экране. На Камчатке меня ждала новость. Предложили должность командира дивизии атомных подводных лодок, вооруженных противокорабельными крылатыми ракетами. Честно говоря, я ожидал повышения. Уже второй год шли разговоры и приготовления к формированию второй дивизии атомных ракетных лодок с баллистическими ракетами и к развертыванию нашей эскадры в самостоятельную флотилию АПЛ. Я про себя подумывал о должности начштаба или замкомдива этой дивизии ПЛАРБ, но чтобы сразу комдивом да на другую дивизию, принципиально с другим родом ракет, с другой тактикой... Это была полная неожиданность. Чья это была идея? До сих пор не знаю. Конечно, и крылатые ракеты, и тактика ПЛАРК мне по командирским классам и академии были знакомы, и кадровики об этом тоже знали. Или кто-то вспомнил, что я в год формирования экипажа в этой же дивизии занимался разработкой документов по групповому использованию ПЛАРК против авианосцев? Не знаю. Расставаться с ПЛАРБ «К-258» и экипажем было жалко. В лодку просто влюбился, несмотря на огромность, послушна была, как и маленькая дизелюха. Конечно, такой она была благодаря экипажу, офицерам, мичманам, старшинам и матросам, их умению, старанию, доверию. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из них подвел хоть в одном маневре. Я пишу свои воспоминания спустя тридцать и более лет после тех событий. Поэтому многие из них, да и отдельные детали описываемых событий остались, как говорится, за бортом. И пишу я с позиции командира, т.е. только то, что сам видел и чувствовал. Это не роман, поэтому домысливать, как вел себя и что чувствовал тот или иной член экипажа в определенной ситуации, я не могу, хотя и знаю, кто и что должен делать. И раз такое-то событие или действие состоялось, то это значит — все и каждый сделали только то, что надо было сделать. Да-да, и в этом смысле, раз меня представили сразу на должность комдива, то в этом заслуга всего нашего экипажа. И я ему и тогда, и сейчас благодарен. Чтобы назначиться на должность комдива, нужно «профильтроваться» в Москве через кадровиков и высшие партийные инстанции. Флотские кадровики особенно настораживали на одного генерала в управлении кадров Министерства обороны. Говорили, что требует знания наизусть обязанностей командира части из устава внутренней службы, корабельного устава и целого перечня статей из дисциплинарного устава, и назубок формулировку задач, поставленных министром обороны, по боевой подготовке войск и флотов на текущий год, и.., и... В общем, запугали. Учил, конечно. Выписки сделал, подсматривал, пока летел в самолете, своими словами получалось, но чтоб «назубок» — ни-ни. Однако было не так. И все же беседа с этим генерал-лейтенантом запомнилась.
Спрашивает: — Что ж это вы так долго засиделись в командирах? Считай 10 лет, с 1964 года. Командир лодки — это же все равно, что командир полка! Я вот командиром полка был всего два года и дальше... А вы 10 лет! Я опешил! Собрался с духом, отвечаю: — Действительно, долго, но только, чтобы в академию кандидатом зачислили, нужно иметь стаж командирства не менее двух лет, плюс год попридержали, не отпускали, плюс три года в академии, плюс два года «большой круг» со строительством корабля и плюс еще полтора-два года на новом корабле, чтоб себя проявить... Вот 10 лет и набралось. — Да-а, а что ж после академии-то в начальники не взяли? Это, думаю, он хитрит. В личном деле все же есть, читал, наверно: в аттестациях и перед, и после академии аттестован на начштаба или заместителя командира соединения. — Предлагали и настаивали, но я имел право выбора и добился назначения на атомоход. Добивался давно, еще с командирских классов, но не получалось. — Да-а, но... после академии снова на лодку?.. Командиром полка? — Лодка лодке рознь! Это ж не лодка, а крейсер-ракетоносец, 16 баллистических ракет стратегического назначения. В РВСН это, пожалуй, две бригады, а не полк! Генерал хитро смотрит на меня: — И сколько же теперь у вас в дивизии будет лодок? — 10-12 единиц с тактическими крылатыми противокорабельными ракетами. Если назначат, конечно. — С ядерными боеголовками? — Частично. Пока в боекомплект входят. — Ну что ж, двигай по инстанции дальше. Ф-у-у, а я про себя все думаю, когда же он задаст вопросы из уставов? Пронесло... Назначение состоялось в сентябре. Лодку сдал бывшему командиру 2-го экипажа капитану 2 ранга Спирину, теперь он стал командиром 1-го экипажа РПКСН «К-258».
Перед уходом аттестовал своих помощников и командиров боевых частей на повышение. Попрощался и вскоре перед строем был представлен личному составу дивизии, которой предстояло теперь командовать.
ПРОТИВОАВИАНОСНАЯ ДИВИЗИЯ
Вообще говоря, такого официального названия дивизия не имела, было просто — 10-я ДИПЛ. В состав дивизии входили несколько атомных подводных лодок 1-го поколения пр. 675 с противокорабельными крылатыми ракетами средней дальности (ПКР СД) надводного старта и одна 2-го поколения пр. 670 с ПКР малой дальности (ПКР МД), но подводного старта. Пока у пирсов стояло только шесть лодок К-10, К-108, К-116, К-189, К-48, К-201, остальные находились в ремонте и на модернизации. Для лодки пр. 670 было два экипажа, основной (командир капитан 2 ранга Н.Д.Кольцов) и «второй» — 305-й экипаж (командир капитан 2 ранга Н.Н.Алкаев). Для лодок пр. 675 тоже был один «второй» — 273-й экипаж. Одна из действующих лодок была пр. 675М с системой космической разведки и целеуказания (МКРЦ) «Касатка». Через год-два ожидался подход еще лодок второго поколения пр. 670 и 670М с ПКР МД. В целом оперативная направленность дивизии —действия в открытом океане во взаимодействии с ракетоносной авиацией ВМФ против крупных группировок надводных кораблей, в основном против авианосных ударных соединений и групп (АУС, АУГ). Честно признаться, первое время на дивизии мне было неуютно. Дело в том, что начальником штаба дивизии был капитан 1 ранга Капранов Марат Павлович, мой командир на дизельной ПЛ «С-334», когда я еще был командиром БЧ-3, а замкомдива был капитан 1 ранга Куприянов, хотя и мой одногодок, но явно надеявшийся, что сам будет назначен на должность комдива. Нет, никаких явных трений не было, однако напряженность чувствовалась. Кадровики, конечно, ситуацию понимали, и довольно скоро сначала Капранова, а затем, где-то через год, и Куприянова перевели в западном направлении. На их место пришли соответственно капитан 1 ранга Крестовский Олег Андреевич и капитан 1 ранга Берзин Альфред Семенович, мой однокашник по 1-му Балтийскому училищу.
Крестовский Олег Андреевич - выпускник Ленинградского (Тбилисского) НВМУ 1952 года, сын Крестовского Андрея Васильевича, .
С ними и другими офицерами штаба, электромеханической службы и политотдела с самого начала установились добрые отношения и взаимопонимание. Заместителем командира дивизии — начальником ЭМС был инженер-капитан 1 ранга Баклашов Леонид Ефимович, всегда отличавшийся прекрасным расположением духа, уверенностью и оптимизмом, здоровым юмором. Не помню ни одного случая, чтобы возглавляемая им служба как-то подвела, хотя трудности и проблемы эксплуатации стареющей техники лодок 1-го поколения были. Его помощниками тогда были: — капитан 2 ранга И.Н.Михалевский — заместитель начальника ЭМС; — капитан 2 ранга Ю.М.Зыбин — помощник начальника ЭМС по электрочасти; — капитан 2 ранга Г.Н.Босый —помощник начальника ЭМС по живучести; — капитан 3 ранга В.П.Кравцов — помощник начальника ЭМС по контрольно-измерительным приборам и автоматике.
На выходе АПЛ пр.675МК в полигон боевой подготовки. Приблизительно 1980 г. Слева направо: командир дивизии контр-адмирал А.С.Берзин, командир К-204 капитан 1 ранга А.А.Чернышев, заместитель начальника электромеханической службы по ГЭУ капитан 2 ранга И.Н.Михалевский. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
В основу работы ЭМС были положены три направления: 1) поддержание технической готовности подводных лодок; 2) предупреждение аварийности технических средств; 3) повышение уровня боевой подготовки экипажей подводных лодок. В работе по этим направлениям были достигнуты определенные успехи: не было выходов из строя техники, которые могли бы повлечь за собой срыв сроков выхода подводных лодок в море или досрочное их возвращение в базу. Я не припомню ни одного случая возгорания (не говоря уже о пожарах) или затопления отсеков подводных лодок. Особое внимание в боевой подготовке экипажей подводных лодок уделялось полноте и качеству отработки курсовых задач № 2 (одиночное плавание подводной лодки). В течение двухнедельного плавания ПЛ в полном объеме отрабатывались режимы боевого использования технических средств. Возражения некоторых офицеров о том, что техника старая и над ней «издеваться» нельзя, во внимание, как правило, не принимались. Опыт плавания подводных лодок в длительных походах, в том числе и на боевой службе, в полной мере доказал правильность такого подхода к отработке задач боевой подготовки. Электромеханические боевые части подводных лодок, от которых в первую очередь зависело безаварийное плавание, в большинстве возглавляли опытные, высокопрофессиональные офицеры, такие как капитан 2 ранга Ю.Н.Кудицкий, капитан 2 ранга В.Н.Маркин и другие. Многие из них неоднократно поощрялись командованием. Баклашов тоже был отмечен достойно — награжден орденом «Знак почета», а в 1978 году назначен на должность заместителя начальника технического управления — главного корабельного инженера Тихоокеанского флота, и в этой должности в течение девяти лет занимался вопросами технической готовности кораблей флота. В 1987-1992 годах он возглавлял кораблестроительный факультет Военно-морской академии, защитил кандидатскую диссертацию. В 1992 году был уволен в запас по возрасту. Начальник политотдела капитан 1 ранга К.Р.Першуткин и его заместитель капитан 3 ранга А.М.Белый в целом умело поддерживали благоприятную для успешной боевой подготовки обстановку в дивизии. И, конечно, благодаря этим людям, нашей совместной согласованной работе, дивизия неоднократно по итогам боевой и политической подготовке занимала на флотилии первое место.
Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В период с 8 по 12 мая группа в количестве 15 нахимовцев, под руководством педагогов-организаторов А.В.Сивкова (7 кл.), Е.В.Филяевской (6 кл.), классного руководителя Д.В.Воробьева (5 кл.), находилась на Краснознаменном Северном флоте, где приняла участие в праздничных мероприятиях, посвященных 68 годовщине Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.
Нахимовцы в составе торжественного шествия возложили венки и цветы к памятникам воинам-защитникам Кольского Заполярья в г. Североморске
и в Долине славы,
совершили экскурсии на тяжелый атомный ракетный крейсер «Петр Великий»,
тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов»,
морской тральщик «Владимир Гуманенко»,
дизельные подводные лодки в г. Полярном.
Незабываемые впечатления остались после посещения вечного огня на мемориале «Алеша» в г. Мурманске
и рубки АПЛ «Курск», установленной в память о погибших подводниках.
В музее Северного флота ребят познакомили с боевой летописью флота,
интересными экспонатами и в благодарность за интересную экскурсию нахимовец 64 класса Сафонов Дмитрий подарил музею свою творческую работу, посвященную 80-летию образования Северного флота. В завершении поездки нахимовцы побывали в авиасоединении Североморска-3, где наблюдали за тренировочными полетами самолетов и смогли почувствовать себя летчиками на тренажере управления самолетом.
В результате поездки на Северный флот у нахимовцев утвердилась мечта об офицерской службе на кораблях военно-морского флота России.
А тогда — в тридцатые годы — перед Тихоокеанским флотом стояла насущная задача: повышать, по возможности, боеспособность и активность. Это было необходимо для удерживания японских милитаристских стремлений. Еще в апреле 1905 года недалеко от мыса Поворотный вблизи Владивостока в период Русско-японской войны были отогнаны российской подводной лодкой два японских миноносца. Сейчас для наших «щук» и «малюток» задачи стали актуальней, но условия значительно труднее. Нужно было не только повышать мастерство личного состава, к чему стремились все мы, но необходимо было улучшить боевые качества имеющихся подводных лодок. Кроме того, что мы научили их достаточно уверенно ходить подо льдами, командиры и наше руководство стремились добиться как можно большего потенциала самих подводных лодок. Установленная для них спецификационная автономность, то есть время непрерывного пребывания вдали от базы без пополнения запасов, составляла для «щук» не более 20 суток.
Перед некоторыми командирами энергичный и целеустремленный комдив Г.Н.Холостяков не раз ставил задачу резкого увеличения времени пребывания в плавании. Для этого на кораблях нужно было многое изменить и улучшить. Инициаторов и специалистов в этом деле оказалось достаточно. Каждый вносил свои предложения. Для увеличения запаса топлива приспособили булевые цистерны главного балласта, установили грелки для торпед, улучшили условия жизни в отсеках для отдыха и приема пищи. Первые попытки длительного плавания оказались малоуспешными, были неудачи, при плавании во льдах повреждались о лед командирские и зенитные перископы. Экипаж нашей новой подводной лодки Щ-117, командиром которой меня назначили, был дружным и относительно молодым. Комиссаром корабля был назначен опытный работник политотдела бригады Сергей Иванович Пастухов. Штурманскую боевую часть возглавлял самый молодой — Михаил Костухов, попавший на флот по рекомендации Надежды Константиновны Крупской. Специалистом по электромеханической службе был Г.Е.Горский, минно-артиллерийскую возглавлял Д.Г.Горбунов, а старпомом у меня был В.А.Воробьев. Отличным кулинаром, очень помогавшим и воодушевлявшим нас всех в походе, был кок Н.Е.Романовский.
ПЛ в бухте Находка
Примечания научного редактора
Н.П.Египко был назначен командиром подводной лодки «Макрель» (вскоре — Щ-117) в августе 1934 года. Эта лодка относилась к «щукам» Vбис серии, она имела примерно такие же тактико-технические элементы, как и Щ-102, была построена Балтийским заводом, собрана в декабре 1934 года.
В это время моя семья — жена и трехлетний сын — приехала из Ленинграда и устроилась жить в доме бывшего японского консульства на Алексеевской улице. Мы жили на втором этаже, а под нами еще обитал японский консул с семьей. У нас были две комнаты с окнами на юг и море, а кухня находилась с северной стороны дома, которая примыкала к склону сопки. Я вспоминаю эти подробности, потому что и дома мне приходилось бороться со стихией. Во время дождей вода устремлялась по склону сопки, достигала подоконника кухни, переливалась через него и затапливала кухню. Приходилось срочно устранять наводнение.
Ограждение рубки подводной лодки Щ-117
11 января 1936 года наша подводная лодка по пробитому во льду фарватеру вышла в море и приступила к несению боевой службы. Обычно мы выходили в море и выполняли задачи дозора не более 10-15 суток. Сейчас мы настроились на стахановское превышение заданных норм, то есть нам необходимо было превысить автономность и доказать, что это допустимо для данных кораблей, а также и для экипажа. Ведь не так давно, осенью 1935 года, по всей стране прозвучало имя донецкого шахтера Алексея Стаханова. А это была наша инициатива — последовать его примеру и идти на увеличение автономности нашего корабля. Штормовая погода, низкая температура воздуха, постоянное обмерзание надводных конструкций корабля и сильная качка во многом мешали нам при нахождении на поверхности. Используя имеющийся опыт, мы сдвинули распорядок дня на 12 часов. Отдыхали днем под водой и вели наблюдение в перископ, а ночью несли дозорную службу в надводном положении. Заряжали аккумуляторные батареи, пополняли запасы воздуха, постоянно боролись с ледовым обрастанием. Подъем был в 19 часов, в полночь обед, а утром ужин. Настроение у всех было бодрое. 36 человек составляли наш экипаж. Все были хорошо подготовлены по специальности, любили корабль и обладали единым чувством сплоченности, взаимопомощи по отношению к товарищам и мгновенно выполняли все распоряжения по службе и содержанию корабля.
Был случай, когда разбушевавшаяся стихия ночью оторвала лист надстройки и повредила лаз кормовой цистерны. Подводная лодка стала плохо слушаться руля, возросли крены и снизилась устойчивость движения. Температура воздуха минус 25° С, бушует шторм. Волны перекатываются через весь корабль и болтают его по своей прихоти. Мостик, рубочный люк, антенна, пушка превратились в ледяную глыбу. Для устранения неисправностей требовалось открыть горловину лаза в цистерну. Два смельчака — боцман П.Н.Шаронов и рулевой А.И.Пекарский — взялись за выполнение этой трудной задачи. Пробравшись к месту аварии, они, используя моменты отсутствия ледяных волн, набирали побольше воздуха в легкие и выжидали под палубой надстройки, пока волна схлынет. Длительная и кропотливая работа продолжалась всю ночь. Только утром отважные моряки победили стихию и ликвидировали повреждение. С них сняли обледеневшую одежду, растерли спиртом и согрели после столь длительного пребывания в ледяной воде. Подводная лодка вновь смогла погрузиться на океанскую глубину и продолжать свою дозорную службу и автономный поход. Много было умелых и добросовестных ребят в экипаже. У всех был хороший рабочий настрой и инициатива в решении большого числа возникавших практических задач. Старший моторист А.В.Панкратов на свой профессиональный слух определил, что сорвало шпильку на клапане дизеля. Через 20 минут повреждение было устранено, иначе могла возникнуть серьезная поломка двигателя. Сейчас вопросы надежности и живучести оборудования и систем решают автоматизированные системы управления, машины с большой памятью и анализирующие устройства. Это очень хорошо, но при этом нельзя забывать человека-оператора и его профессиональное мастерство. Это требуется от всех специалистов, особенно подводников. Был случай, когда командир отделения электриков В.Д.Кондрашев без наличия на корабле токарного станка умело и точно выполнил необходимую сложнейшую работу. Произошел и непредвиденный случай с якорем. Старпом доложил мне, что стопор якоря сломался. Тогда, проявляя мужество и сноровку, матросы П.Р.Петров, Н.П.Смирнов и В.И.Манышкин быстро преодолели омываемую волнами надстройку и добрались до якорного клюза. Ревел ветер, черные тучи стелились так низко, что, казалось, они сливаются с бушующим морем. Люди работали в обледеневшей одежде в 18-градусный мороз, но стопоры были надежно закреплены.
Многие проблемы и задачи подводного и надводного плавания лодки типа «щука» в зимних условиях удалось успешно решить. Условия испытания и закалки личного состава на выносливость были максимально приближены к боевым. Важным в то время было и такое главное качество подводной лодки, как длительное пребывание в подводном положении, что обеспечивала система регенерации. Чем больше корабль мог быть в подводном положении, тем выше была его скрытность действия. Вспомним, что группа подводных лодок, совершавшая кругосветное путешествие в 1966 году, находилась под водой 45 суток. Это успехи системы регенерации, то есть той аппаратуры, что позволяла личному составу длительное время пребывать под водой. Если воздух в лодке систематически не очищать, то начинает интенсивно концентрироваться углекислота. Пока ее содержание не превышает 0,5 %, опасности для экипажа нет. Без регенерации количество углекислоты увеличивается примерно на 1 % в час. Появляются одышка и головная боль, растет кровяное давление. При 4 % наличия углекислоты отравление становится мучительным, а при 6 % человек теряет способность управлять своими действиями. Мы провели пробное исследование и проэкспериментировали, сколько можно продержаться под водой, если вдруг регенерация выйдет из строя. По моим подсчетам, мы провели под водой около суток, а точнее 23 часа с небольшим. Это в какой-то степени убедило нас в возможности находиться под водой, когда это потребуется, несколько больше, чем указывала документация. Был проведен еще один более сложный и тяжелый эксперимент. Я пошел на определенный риск, но до некоторой степени он был оправдан. Предельная глубина погружения корабля составляла 90 метров, а глубина моря, где мы находились в то время — примерно 500 метров. Вот на этой глубине я и решил произвести погружение на максимальную глубину. Я не мог это сделать без разрешения начальства и соответствующей проверки самого корабля. Осуществляли погружение с некоторыми предосторожностями. По кораблю была объявлена боевая тревога, все было предусмотрено: экстренное продувание цистерн главного балласта и вспомогательных цистерн другого назначения. Погружение происходило медленно из-за обжатия прочного корпуса корабля. Сила плавучести уменьшалась. Шли малым ходом — 3 узла, не более, варьируя изменения скорости при провалах. Вдруг на подходе к 90 метрам раздался резкий интенсивных хлопок — как взрыв. Инстинктивно дал команду: «Полный ход на всплытие!» А лодка проваливается. Командую; «Самый полный вперед!» и «Продуть средние цистерны!». Произошла медленная эволюция к снижению темпов погружения, которые могли оказаться губительными для подводной лодки. Был неприятный момент — нос как бы тонул. По глубиномерам нос оказался на глубине 100 метров, корма — на 85 метрах. А мы в центральном посту на 90 метрах. Как потом выяснилось, причиной взрыва был отрыв части надстройки от интенсивно обжатого прочного корпуса.
Командующий флотом одновременно объявил мне выговор и благодарность за то, что проявили смелость и разумный риск. Теперь было четко установлено, что «щуки» могут спокойно ложиться на грунт на глубине 90 метров, особенно в случае какой-либо аварии. Однако широкой популяризации описанный случай не получил. Встречались у нас и другие, в некотором отношении полезные моменты. Ремонтировали на ходу электромотор, дизель и другое оборудование. Проводились интенсивные тренировочные учения. Десять раз тушили «пожар», неоднократно заделывали «пробоины», систематически простреливали торпедные аппараты воздухом, тренировались в учениях и на артиллерийских установках. На сильном морозе в надводном положении орудия с приборами покрывались льдом. Под водой все оттаивало, но трудности были, особенно со смазкой. Она вымывалась морской водой и в какой-то мере демаскировала корабль из-за появления на поверхности масляных пятен. Я к артустановкам на подводных лодках относился не очень серьезно, да и сейчас не изменил своего мнения, хотя в ряде случаев они могли играть какую-то роль, и особенно в то время. Опыт боев Великой Отечественной войны говорит об отдельных успешных случаях. Так, будущий командир Щ-117 М.И.Гаджиев очень увлекался в войну артиллерийскими боями, были хорошие результаты. Но мое мнение остается прежним — не вступать в артпоединок с надводными кораблями, особенно противолодочными, а по возможности уходить и уклоняться, если нет возможности для торпедной атаки. Как вынужденное средство желательно иметь какую-либо защиту от вертолетов и самолетов, так как в жизни бывает разное. Когда я плавал на британских кораблях, то был свидетелем пленения немецкой подводной лодки самолетом. Но об этом несколько позже.
Срок пребывания в море нашего корабля равнялся уже 20 суткам, и нам было приказано прибыть в определенное место в 60 милях от базы. Г.Н.Холостяков вылетел к нам на гидросамолете. Мы готовились к встрече и постарались быть бодрыми и подтянутыми, приготовили чудесный обед с тортом и вином. Собрались для беседы в дизельном отсеке. Все уверяли Г.Н.Холостякова в необходимости дальнейшего плавания. Я лично просил его довести опыт с «автономкой» до конца. Ведь дело было в том, что уходили мы в море под большим секретом, так как планировалось наше длительное плавание в условиях повышенной автономности. Все складывалось не так уж плохо. Нам дали «добро», было получено также разрешение командующего флотом. Но перед дальнейшим плаванием в районе острова Лисий в заливе Находка у нас побывала еще и комиссия штаба флота под руководством флагманского инженер-механика. Все обошлось хорошо, и мы продолжали наш стахановский поход. Через 30 суток после выхода мы получили радиограмму: «...Отважным подводникам-стахановцам Ура! Викторов». По этому случаю был торжественный обед, старшины групп были приглашены в кают-компанию, мы с Пастуховым были с командой. Поделился нашими успехами, зачитал приветственную телеграмму. Настроение у всего экипажа было приподнятым и праздничным. После обеда пели хором:
Нам песня строить и жить помогает, Она, как друг, и зовет, и ведет, И тот, кто с песней по жизни шагает, Тот никогда и нигде не пропадет!
: «Нам песня строить и жить помогает», — пели люди, которым песни действительно помогали и строить, и жить. С песнями летали в космос, возводили Днепрогэс и ходили на демонстрации
В тот же день мы решили устроить баню в самом теплом шестом отсеке. Мылись по двое, воду берегли. На настил клали большой поддон из-под компрессора, горячую воду приносили в кастрюлях с камбуза.
А Никита вдруг вспомнил, как он, стажируясь у Бочкарева, проводил первое политзанятие на «Сенявине». До чего же он волновался! Он до того растревожился, что принялся таскать вместе с в кубрик скамейки. Старшина из сверхсрочников тихонько шепнул ему, чтобы он поднялся на палубу, его позовут. И его действительно позвали и встретили как полагается. Теперь не политзанятия проводить... Он — морской офицер. Сумеет ли он оправдать это гордое звание? И отца нет поблизости, отец бы подбодрил. И те же тревожные мысли, что и у друга. Как завтра примет начальство? Холодно? Официально? С кем придется служить? Вдруг достанется командир вроде Мыльникова? Бледнела за окнами ночь, и обесцвечивались огни, а друзья не могли заснуть, беспокойно ворочались на своих жестких постелях.
Не спал в эту ночь в своей маленькой каютке и Коркин. Такой ли он видел в мечтах семейную жизнь, когда собирался жениться? Они стали ссориться. Нет, стала затевать ссоры Люда. «Ну, чего еще ей не хватает? Деньги ей все отдаю, себе оставляю самую мелочь. Это ее Нора мутит. И нужно Люде дружить с этой Норой! Будь она проклята, Нора! У Норы — размах. Еще бы: отец присылает ей деньги. Да и Мыльникову, считая его все еще мальчиком, немало посылает любящая мамаша. Нора подзудила и Люду написать письмо своим отцу с матерью. И что же ответил Людин отец? «Я не для того выдавал тебя замуж, чтобы содержать при живом муже. Офицер зарабатывает достаточно. Жену прокормить, одеть может. Не по карману живешь, дочка, ». Ну что же, старик совершенно прав. У него — семья на плечах. С какой радости он должен содержать и замужнюю дочь?
Люда, получив ответ, заливалась злыми слезами. Такой Коркин видел ее в первый раз. Он искренне возмутился: — Зачем было денег просить? Ну, скажи, ну чего тебе не хватает? И что же она ответила? — Как зачем? А зачем ты своей сестре триста рублей посылаешь?! Вася никогда не предполагал, что его осудят за это: ведь он считал своим долгом помогать сестренке Катюше. Она неудачница, полуслепая и хроменькая! — Ну, знаешь, Люда, — начал он было, — не думал я, что ты такая... (черствая, хотел он сказать, но вовремя сдержался). — Ах, ошибся! — прикрикнула на него Люда. — Завез в дыру и ошибся! Ну что ж! Гони! Выгоняй меня! А у меня, может быть, уже что-нибудь зародилось... (она хлопнула себя ладонью по животу). Нет, Васенька, тебе это так не пройдет. Я к твоему начальству пойду, тебя пришпорят, пришпорят... Васю так от нее и шарахнуло. А она, чтобы побольнее кольнуть, пригрозила: — Я не урод какой-нибудь, на меня еще найдутся охотники. И получше тебя... Получше его: вот оно в чем дело! Она раскаивается, что связала с ним жизнь. Она могла выйти за конструктора холодильников! Или за нахального кинодиректора... Коркин отдраил иллюминатор. Ему было душно. Оплеснул под умывальником волосы и лицо. Подставил ладони лодочкой и напился воды, довольно противной на вкус. Снова лег. «Интересно бы знать, что она делает нынче вечером? Может быть, уже подыскала кого-нибудь — лучше его?» Васе внушали со школьной скамьи: ревность — позорное, низменное чувство, недостойное советского человека. И вдруг он обнаружил, что весь дрожит мелкой и злобной дрожью, его бросает то в жар, то в холод. Он заболел, им овладело это позорное чувство!
Ветер вгонял занавеску в каюту. — Что же тут позорного, низменного, — терзался Вася, — если я ее больше жизни люблю и не хочу, чтобы она досталась другому? И вдруг он вспомнил оброненные ею слова: «А у меня, может быть, уже что-нибудь...» Он даже с койки вскочил. Неужели? Нет, это же поразительно хорошо! И она тогда образумится. Ну, конечно же, образумится! Может быть, потому и нервничает, что... Помнится, мать говорила, всегда в таком положении нервничают. Ну да, в конце концов все образуется, и у него будет сын. Наследник. Маленький Коркин. «Ну и расцелую же я тебя, мальчуган!»
Не спала и Люда. Она вспоминала сегодняшний вечер. Ну какая же умница Нора, вытащила ее в офицерский клуб. Она бы пропала одна! Ветер шумел за окном, и темные ветви бились в стекло, словно птицы. Люда вскочила с кровати и задернула занавеску. Но на улице горел яркий фонарь, и метущиеся тени на занавеси казались чудовищами. Она закрыла глаза. «Он сказал, что его зовут Глебом. Какой обходительный и какой воспитанный молодой человек! И готовится в дипломаты». Люда смутно представляла себе, кем он будет... но «диплом», «дипломант», «дипломат» — все это ей казалось значительным и ученым. Да, он сказал, что будет ездить по Аргентинам и Уругваям... Может быть, поедет в Париж. Ива Монтана услышит не на пластинках... (Совсем недавно портрет присоединился к фотографиям Жарова, Кадочникова и Дружникова у нее над кроватью. Вася, кстати, всегда почему-то возмущается, что его портрет, в парадной тужурке, находится в их компании. Какой глупый! Радоваться бы должен!)
Глеб удивился — она не любит читать. Сказал, что она, наверное, «не с того конца» начала. И обещал принести «Лунный камень», «Собаку Баскервилей» и еще что-то замечательно интересное, переводное — про любовь. Про любовь возвышенную и нежную, не такую, как в жизни.., Он на год моложе ее, этот Глеб, почти мальчик, но какой развитой и мужественный! Он изучил борьбу «самбо» и ловким приемом разоружил бандита, ворвавшегося к ним в квартиру в Москве. И он не смотрит на нее собачьими преданными глазами, как Вася, готовый исполнить каждое ее желание. Нет, уж Глеб если взглянет, у нее мурашки по коже бегают. Когда он взял ее за руку, он даже удивился: «Почему вы дрожите, малютка?» Таких, как Глеб, она еще не встречала. Другие были или нахальные, или робкие, или совсем пожилые. Как он танцует! А говорит как — заслушаешься! Сколько читал, сколько видел! А Вася? Он у нее отнимает последнее! Она не может сшить себе лишнего платья! Она покажет, как разбазаривать деньги на всяких там родственников да еще кричать на нее! Она ему покажет!.. ...Глеб просил прийти утром в парк. Что ж? Она пойдет. Там в будни безлюдно. Назло Васе пойдет! Ну что же в этом плохого? А Вася? Что ж такого, что Вася! Пусть помучается, если узнает! Так ему и надо!.. — ...Какая вы удивительная! — сказал Глеб. Да, она удивительная. Она лучше многих, ей еще в Ленинграде все говорили: и летчик, и конструктор, и директор кинотеатра. И если бы она получила высшее образование, как Нора, она бы и Нору опередила в два счета. Подумаешь, Нора! Красит волосы, чтобы казаться моложе! А сама что? Почти старуха... Ей, наверное, давно уже тридцать... Только притворяется молодой! Но все же она симпатичная, Нора. И уж всегда может дать дельный совет. Сегодня она ей шепнула: «Не упускай Глебика. Чудный мальчик! А то, смотри, отобью!» Ну уж нет, дудки! Не отобьет! Люда подумала, что ей очень к лицу шелковое платье с модной широкой юбкой, все в меленьких розовеньких цветочках. Если будет тепло, она в нем и пойдет завтра в парк. В крайнем случае накинет поверх вязаную кофточку. Розовый цвет ей очень к лицу. С этой мыслью она и заснула крепким и ничем не потревоженной совести.
По «Триста пятому», которым командовал старший лейтенант Бочкарев, в ту ночь дежурил старшина Глоба; товарищи прозвали его «Полтора Герасима»: он был выше всех на голову. Командир орудия, строгий к своим подчиненным, он ни разу никого не обидел зря. У большого Герасима было доброе сердце. Ночь была ветреная, корабль покачивало, и Глобе казалось, что на берегу качаются и дома, и сосны. Широко и грузно шагая, прошел он по палубе; в темноте подмигивал маяк, плескало о борта море; спокойно спало орудие Глобы, прикрытое серым брезентом. «Спи», — сказал он орудию, словно другу. Полтора Герасима привык к беспокойной службе на тральщике, к штормовым погодам, к выходам в море и, приезжая в отпуск в Москву, любил «потравить» о минах, рвущихся за кормою. Девчонки взвизгивали и ахали, доставляя этим ему удовольствие. Он родился на московской окраине, где в заросших травой проездах ребята сражаются в лапту и в футбол, в палисадниках цветут георгины, возле покосившихся домиков лают, словно в деревне, собаки и с грохотом проносятся поезда Окружной железной дороги. Он смутно помнил начало войны, когда при сигнале воздушной тревоги мать, щупленькая, похожая на девочку, прижав его к плоской груди, стремглав неслась в садик, где между яблонями и бузиной была вырыта сырая холодная яма с настилом. В небе вспыхивали огромные желтые звезды, где-то гудело, бухало, в сырой «щели» крестились на свечку и причитали старухи и мяукал затесавшийся к людям кот. Гераська слушал, о чем шептались соседи: в четвертом проезде взорвалась фугаска и убила корову, протаранил фашистского «юнкерса».
Соседские ребята разъехались — в эвакуацию, Гераська с матерью остался в опустевшей Москве. Он помнил уже совсем ясно, как мать навзрыд плакала над полученной по почте бумажкой, называя ее «похоронной», сказала сыну, что отец никогда не вернется. Отец был убит где-то на Балтике — большой и веселый матрос, таскавший Гераську на плечах, когда приезжал на побывку. Отца любил весь проезд — и к ним в палисадник набивалось послушать его столько народа! Как-то не верилось, что отца больше нет — фотография его висела в их комнатке над комодом, отец улыбался и, казалось, обещал, что он столько еще порасскажет... Мать работала в овощехранилище и приносила в грязном фартуке мокрые, покрытые слизью картошки и капусту с обмызганными листьями. Гераська стал ходить в школу, стоявшую над оврагом. Война кончилась, из эвакуации возвращались повзрослевшие сильно товарищи, а старшие, те, что ушли воевать в сорок первом, приезжали один за другим все в орденах и медалях. Однажды Гераська, вернувшись домой, увидел незнакомого боевого матроса. Матрос сидел за столом, ел картошку с солеными огурцами и неторопливо пил водку, которую мать взяла в магазине по семнадцатому талону. Матрос был обветренный, загорелый, с усами, с багровым шрамом на лбу и с гвардейской ленточкой на бескозырке; на груди у него позвякивали ордена и медали, а в вырезе синей фланелевки отливали морем полоски тельняшки. Увидев Гераську, он высказал свое о нем мнение: «Вылитый отец, богатырем вырастет», — протянул руку Гераське и отрекомендовался: «Ефрем Стратонов». Потом поглядел на мать, приодевшуюся для гостя, заглянул в ее синие заплаканные глаза, определил, что «крайности всегда сходятся, уж такой был Андрей богатырь, а вы — гляжу — щупленькая. Однако необычайно красивы, скажу вам открымшись», — тут же добавил Стратонов и с удовольствием допил водку. На глазах у Стратонова Гераськин отец и погиб — его сшибло волной с палубы тральщика, когда мина взорвалась в трале, «бешеная гадюка». Отца не нашли. «А геройский человек был Андрей, дружил я с ним крепко. Держи, сынок, береги, храни крепко, командир тебе лично приказал передать», — и матрос протянул Гераське красную коробочку с отцовским орденом и медалями.
Траление в Нарвском заливе. - Алексей Офицеров, Иван Дудоров.
Матрос прожил у них три дня и три дня посвящал всех желающих в беспокойную жизнь на корабле-тральщике. Хромой бухгалтер-сосед, грешивший стихами, даже сложил об Андрее Глобе поэму строк в триста, а старуха алкоголичка Сержантова подарила Стратонову свой талон на получение водки, что при ее недуге было подвигом. Матрос сам пил мало, больше угощал окружающих, как угощал их рассказами о тралении и о том, что останется на сверхсрочную. Он сходил с Гераськой и его матерью в кино, подарил Гераське интересную книжку о «пахарях моря» и навсегда исчез из Гераськиной жизни, оставив в памяти след. Гераська стал бредить штормами, опасностями и беспокойною матросскою жизнью. С Ленькой Супруновым — соседом, на год моложе его, Гераська перечитал все книги о моряках в своей школьной библиотеке, и Вера Сергеевна, библиотекарша, едва друзья приходили к ней, улыбаясь, выкладывала на стол все, что имелось в ее хозяйстве «из морской жизни». К десятому классу Герасим перерос всех сверстников на целую голову; его стали звать «километром», «антенной» и «небоскребом», и он добродушно откликался на все эти клички. Он раздался и вширь, потому что был лучшим в школе гимнастом; помня свою мечту, старался лучше всех плавать — плавал он в мелкой речушке, загаженной отходами близлежащих заводов, а после — в канале, куда в свободное время ездил на электричке. В День флота они с Супруновым спозаранку забирались в Химки, занимали места получше и с упоением смотрели, как командующий флотом принимает парад стремительных катеров, воздушный десант спускается на воду, а подводный выходит со дна канала; проходили так близко от замерших от счастья друзей, что их можно было потрогать рукой; таинственно поблескивали глаза под толстыми стеклами резиновых масок.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
