16 июня состоялся 65-й выпуск Нахимовского военно-морского училища. На Петроградской набережной
В строю, во главе со своими командирами, замерли воспитанники и воспитанницы четырех выпускных взводов.
На глазах родителей и друзей.
А также любимых преподавателей. Кириченко Нина Николаевна (география) и Савченко Марина Викторовна (история и обществоведение).
В проведении воинского ритуала «Выпуск из училища» приняли участие начальник ВМА им Н.Г.Кузнецова адмирал Максимов Николай Михайлович, выпускник Нахимовского училища 1973 г., председатель Всероссийского движения поддержки флота Ненашев Михаил Петрович (справа), в центре начальник училища капитан 1 ранга Андреев Николай Николаевич, выпускник Нахимовского училища 1975 г.
По сложившейся традиции и в дань уважения выдающемуся адмиралу, герою Крымской войны, чье имя носит Нахимовское ВМУ, были возложены цветы к памятнику П.С.Нахимова.
Нахимовцам, окончившим НВМУ с золотой и серебряной медалями, Ненашев Михаил Петрович вручил дипломы от имении Всероссийского движения поддержки флота. Это золотые медалисты: Андрус Мария Олеговна, Балан Виктория Геннадиевна, Николаев Григорий Викторович, Миникеев Валерий Маратович, серебряный медалист Кощеев Александр Алексеевич.
Балан Виктория Геннадиевна.
Андрус Мария Олеговна.
65-й выпуск НВМУ. 16 июня 2013 года. Балан Виктория. Фото.
111-му классу аттестаты о среднем образовании и нагрудные знаки вручает офицер-воспитатель капитан 2 ранга запаса Казаков Александр Сергеевич (выпускник ЛНВМУ 1981 г.), председатель Всероссийского общественного движения поддержки флота Ненашев Михаил Петрович
112-му классу аттестаты о среднем образовании и нагрудные знаки вручает офицер-воспитатель Морозов Денис Вадимович (выпускник ЛНВМУ 2002 г.), начальник ВМА им Н.Г.Кузнецова адмирал Максимов Николай Михайлович
113-му классу аттестаты о среднем образовании и нагрудные знаки вручает офицер-воспитатель капитан-лейтенант запаса Чертенко Сергей Владимирович. Начальник НВМУ капитан 1 ранга Андреев Николай Николаевич.
«Для прощания со знаменем училища, Смирно! Знамя на середину!»
Сегодня, преклоняя колено перед знаменем Нахимовского военно-морского училища, мы торжественно клянёмся свято чтить и приумножать славные традиции выпускников Нахимовского военно-морского училища. Прощаясь со знаменем училища, на верность Родине КЛЯНЁМСЯ!
КЛЯНЕМСЯ! КЛЯНЕМСЯ! КЛЯНЕМСЯ!»
Детская мечта о романтике моря привела выпускников на порог НВМУ. Санкт-Петербург, Нева, «Аврора», «Училищный дом Петра Великого» - все наполнено историей, морем, духом флота.
В этих стенах ребята попали в новый для них мир. Их окружала атмосфера флотской дружбы и нахимовского товарищества, забота офицеров и внимание преподавателей.
За годы обучения в училище начинают формироваться будущие офицеры - сильные, образованные, преданные Отечеству патриоты, с ранних лет воспитанные на лучших традициях флота.
Их отличает морская выправка, строевая подтянутость, широкий кругозор, творческий подход к делу.
Выпускники училища, выбрав для себя нелегкую флотскую службу, несут в глубине сердца слова П.С. Нахимова: «У моряка нет легкого и трудного пути. Есть один путь - славный!».
Дух Нахимовского братства объединяет всех: воспитанников и офицеров, преподавателей и воспитателей.
Став «нахимовцем», им остаешься на всю жизнь!
Нахимовское училище всегда будет гордиться нахимовцами 65-го выпуска - продолжателями традиций ВМФ. Без сомнения, их ждет прекрасная судьба в истинно мужском деле - служении Отечеству и славному Российскому военно-морскому флоту».
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
«Детский» вопрос: - Что же такое подводная лодка, в соответствии с каким законом ныряет и плавает? Представьте себе громадную стальную сигару длиной 100 метров и более и диаметром 10 метров, на оконечностях заваренную сферическими крышками. Такой фразой начинается ответ на этот вопрос в книге «», которую написали известные подводники Л.М.Жильцов, Н.Г.Мормуль и Л.Г.Осипенко (1994 г).
В этом прочном металлическом корпусе располагаются моторы или реакторы, электрика и электроника, вооружение, жилые и служебные помещения и различные системы, обеспечивающие жизнь людей и работу механизмов. Прочный корпус при погружении на глубину выдерживает давление сотен тысяч тонн забортной воды. Он находится внутри так называемого легкого корпуса, придающего обтекаемые формы подводной лодке. В межбортовом пространстве между легким и прочным корпусом заключены большие емкости – цистерны главного балласта, благодаря которым создается и регулируется запас плавучести подводного корабля. Заполняя эти цистерны забортной водой, лодка погружается в пучину моря. И наоборот, вытесняя из них воду сжатым воздухом высокого давления, подводная лодка всплывет. Равенство удельного веса лодки и морской воды достигается с помощью вспомогательных цистерн, расположенных так же между прочным и легким корпусом. Изменяя в этих цистернах количество воды, в соответствии с законом Архимеда, добиваются этого равенства. Эта операция называется дифферентовкой, которая выполняется перед каждым выходом в море, обеспечивая нормальную управляемость лодки под водой. Лодка погружается прямо в гавани, и, перегоняя балласт (воду) то в носовые, то в кормовые цистерны, уравновешивает лодку под водой. Для маневрирования по курсу и глубине служат рули – горизонтальные и вертикальные. Обводы корпуса позволяют лодке под водой двигаться с большей скоростью, чем в надводном положении. Это объясняется громадным волновым сопротивлением корпуса и кавитацией винта. Однако на лодках 613 проекта надводная скорость больше подводной. Навигация лодки в надводном и позиционном (под перископом) положении обеспечивается набором выдвижных радиолокационных и радиотехнических антенн и перископами, в подводном положении – гирокомпасами и гидроакустическими системами.
Экскурсию по подводной лодке - музею проводит офицер запаса – профессиональный подводник. Как и всякий корабль, подводная лодка делится на отсеки водонепроницаемыми перегородками. На этой лодке таких отсеков семь. Спускаемся в корпус лодки не через круглую шахту в рубке, а по нештатному трапу из нештатной выгородки на палубе, сделанной для удобства экскурсантам. Этот трап ведет в четвертый отсек подводной лодки. Учитывая категорию присутствующих в этой группе, экскурсовод не многословен и ограничивается ответами на вопросы. Моя служба была связана больше с надводными кораблями, но неоднократно приходилось бывать и работать на подводных лодках многих проектов, главным образом, атомных ракетных первого поколения. Всегда восхищался мужеством этих покорителей глубин морей и океанов. Служба и боевая работа экипажа в таких стесненных условиях сравни подвигу. Постараюсь в доступной форме рассказать читателям о «начинке» этого музея на воде, которых, к сожалению, в России очень немного.
Осмотр внутренних помещений начинаем с носа . - носовой торпедный, жилой. В отсеке размещены: четыре торпедных аппарата с приборами управления стрельбой; стеллажи с запасными торпедами; приводы носовых горизонтальных рулей; станция пенотушения; 16 подвесных коек; торпедопогрузочный люк. Первый отсек самый большой - он протянулся во всю длину торпед, и, оттого что передняя его стенка скрыта в зарослях трубопроводов и механизмов, замкнутое пространство стальной капсулы не рождает ощущения безысходности. Ему не может здесь быть места хотя бы ещё и потому, что отсек задуман как убежище: над головой - торпедопогрузочный люк, через который, если лодка не сможет всплыть, выходят на поверхность, как и через трубы носовых торпедных аппаратов. Это - двери наружу, врата спасения.
У носовой переборки в полумраке тлеет алая сигнальная лампочка станции пожаротушения – ЛОХ. На первых русских подводных лодках в центральном посту вот так же алела пальчиковая лампочка перед иконой Николая чудотворца – покровителя моряков и рыбаков. Но у подводников есть свой святой – праведник Иона, совершивший подводное путешествие во чреве китовом. На настиле между стеллажными торпедами меня встречает вахтенный отсека старшина 1-й статьи Ионас Белозарас. Опять Иона!… Белозарас отличник боевой и политической подготовки, отличник Военно-Морского Флота, специалист 1-го класса, командир отделения торпедистов, групкомсорг, помощник руководителя политзанятий, кавалер нагрудного знака «Воин-спортсмен». Мне нравится этот старшина не за его многочисленные титулы - тихий неразговорчивый литовец, он человек слова и дела, на него всегда можно положиться… Ионас постарше многих своих однокашников по экипажу - пришёл на флот после техникума и ещё какой-то отсрочки. Рядом с девятнадцатилетним Тодором - вполне взрослый мужчина, дипломированный агроном. Я даже прощаю ему учебник «Агрохимии», корешок которого торчит из-под папки отсечной документации. Вахта торпедиста - это не вахта у действующего механизма, но дело даже не в том. Белозарас поймал мой взгляд, и можно быть уверенным, что теперь до конца смены к книге он не притронется. Нотации об особой бдительности к концу похода лишь все испортят. Чтобы соблюсти статус проверяющего начальника, я спрашиваю его о газовом составе воздуха. Вопрос непраздный. «Элексир жизни» в соприкосновении с маслом взрывоопасен, недаром торпеды и все инструменты подвергают здесь обезжириванию.
Вахтенный торпедист через каждые два часа обязан включать и сообщать показания в центральный пост. Все в норме. Кислорода - 22%, углекислоты - 0,4 %. Я не спешу уходить. Любой отсек - сосуд для дыхания. Все его пространство, изборожденное, разорванное, пронизанное механизмами, - это пространство наших легких, под водой оно как бы присоединяется к твоей плевре. Воздух в первом отсеке всегда кажется свежее, чем в других помещениях. Видимо, потому что он прохладнее; его не нагревают ни моторы, ни электронная аппаратура, не говоря уже о камбузной плите или водородосжигательных печках. Я делаю несколько глубоких очистительных вдохов… «С огнестрельным оружием и зажигательными приборами вход в отсек категорически запрещён!» Медная табличка приклепана к круглой литой двери лаза в носовой торпедный отсек. Оставь огниво, всяк, сюда входящий. «Всяк» сюда не войдет. В рамочке на переборке - список должностных лиц, которым разрешен вход в первый отсек при наличии в нём боезапаса. В палубе этого отсека прорезан небольшой квадратный лаз, а в нем коротенький трапик ведет в тесную выгородку с помпой и баллонами станции химического пожаротушения – ЛОХ. Второй отсек - аккумуляторный, жилой. Кают-компания и каюты офицеров; рубки радиосвязи и ОСНАЗ; баллоны воздуха высокого давления; аккумуляторная яма № 1 с первой группой аккумуляторных батарей и батарейным автоматом. Жилой, офицерский. Он похож на купейный вагон, грубовато отделанный тем дешевым деревом, которое идет на изготовление ружейных прикладов и прочих деталей военной техники, не вытесненных ещё пластмассой. Разве что отдвижные деревянные двери «купе» расположены по обе стороны прохода. Даже умывальник размещен по-вагонному – в конце коридора, у круглой двери в носовой переборке.
Я (замполит) отыскал свою каюту по правому борту в середине . Протиснувшись в крохотный тамбур, куда выходила ещё и дверь каюты старпома, я проник в тесную темную выгородку. Выключатель оказался почему-то в шкафу, точнее, в шкафчике чуть больше чемодана. Плафон скудно, высветил мое подводное жилище. Если разделить пространство большой бочки для засола капусты крестообразной перегородкой, то одна из верхних четвертей будет точной копией лодочной каюты. В этом смысле Диоген был первым подводником.
Примечание. . Древнегреческий философ 4 века до н.э. Практиковал крайний аскетизм; по преданию, жил в бочке, а на вопрос Александра Македонского, чего бы он хотел получить от него, ответил: «Отойди, не загораживай мне солнца».
Большую часть площади и объема (каюты) занимал стол с массивной тумбой-сейфом. Между ним и полукруглой стеной прочного корпуса втиснут узкий дерматиновый диванчик. Даже при беглом взгляде на это прокрустово ложе становилось ясно, что оно никогда не позволит вытянуть ноги без того, чтобы не подпирать пятками и теменем переборки. Ложе поднималось, и под ним обнаружился рундук, довольно вместительный, если бы в нём не ветвились магистрали каких-то труб. Разгибаясь, стукнулся затылком так, что чуть не рухнул вместе с диванной крышкой: с полукруглого подволока свисали два маховика. «Аварийная захлопка», - прочитал я на одной табличке. «Аварийное продувание балластной цистерны №…»,- значилось на другой. Пришлось обернуть маховички кусками поролона. Единственным предметом роскоши в каюте оказался замасленный туркменский коврик, прикрывавший деревянную панель над диваном. В панели обнаружились встроенные шкафчики. Осмотрев их, я извлек все, что досталось мне в наследство от предшественника - хвост воблы, тюбик со сгущенным глицерином, пуговицу с якорем, засохший фломастер, штемпель «Письмо военнослужащего срочной службы», игральную кость, пистолетную гильзу, дамскую шпильку, двадцать баночек с белой гуашью и диафильм «Кролиководство». Правда, в рундуке ещё оказался ворох бумаг и скоросшивателей. Но разбирать их было делом не одного дня. Целый месяц до моего назначения обязанности замполита исполнял доктор. Наверное, если бы мне довелось замещать его, медицинское хозяйство на корабле пришло бы в ещё больший упадок. По подволоку моей каюты в три слоя змеились трубопроводы различных толщин. В хитросплетения магистралей, заполненные пылью и таинственным мраком, чья-то хозяйственная рука, знающая цену любому уголку лодочного пространства, рассовала множество предметов. Находить их было так же увлекательно, как собирать грибы или вытаскивать из речных нор раков. Груда моих трофеев росла с каждой минутой - коробка шахмат, тропические тапочки, старый тельник, чехол от фуражки, томик Солоухина, пропитанный машинным маслом до желтой прозрачности. Несколько таких же, прошедших автономное плавание книжек стояло на полке за гидравлической машинкой клапана вентиляции. Все они были обернуты в чистую бумагу, видимо, для того, чтобы не пачкать при чтении руки.
Здесь же, под сводом левого борта, протянулась выгородка . В одном её конце едва умещается холодильник «ЗИЛ», прозванный за могучий рык «четвертым дизелем»; в противоположном - панель с аптечными шкафчиками. Раскладной стол сделан по ширине человеческого тела и предназначен, таким образом, не только для того, чтобы за ним сидели, но и для того, чтобы на нём лежали. Лежали на нём трижды - три аппендикса вырезал под водой в дальних походах доктор. Может быть, поэтому, а может быть, потому, что столовый мельхиор под операционными светильниками сверкает на белой скатерти зловещей хирургической сталью, за стол кают-компании всегда садишься с легким душевным трепетом.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
После яркого света наверху показалось очень темно. Что-то скрипело. Дул резкий ветер. Высоко в небе блеснул глаз маяка, осветив скалы и бурное море. Корабль покачивало. — Не бойтесь, — сказали ей. С двух сторон ее взяли под руки, подняли и передали в чьи-то сильные руки, опустившие Хэльми на скользкие камни. — Не укачалась? — спросил Фрол. (Коркин приказал ему сопровождать Хэльми.) — Ну, куда же идти? — спросил, он кого-то, стоящего в темноте с фонарем. Они поднимались по мокрой дороге, и Фрол поддерживал Хэльми, а она больше всего боялась уронить чемоданчик. Кое-где лежал снег, и позади светились огни корабля. Впереди шел человек с фонарем, и Хэльми спросила, его по-эстонски, далеко ли еще. — Нет, недалеко.
Светлый глаз , возникавший в небе, все приближался. Вскоре залаяла простуженным басом собака. Поднялись на крыльцо. Заплаканная женщина бросилась Хэльми навстречу, помогла раздеться, провела в комнату, где керосиновая лампа освещала постель. Мальчуган лет одиннадцати, белокурый, надрывно стонал. — Температура? — спросила Хэльми. — Сорок и шесть. Мать, утирая клетчатым передником слезы, говорила: — Вот и доктор приехал. Теперь тебе, сыночек, помогут. Бог ты мой, как вы добрались в такую погоду? А Хэльми спрашивала мальчугана: — Здесь болит? Тут болит? Тут больше? Тут меньше? — Да, здесь болит. Ой, тут ужасно болит! С ужасающей ясностью она поняла, что возле нее нет ни профессора, как в университетской клинике в Тарту, ни городского хирурга, и не с кем ей посоветоваться, и никто ничего не подскажет.
Она все годы мечтала о той минуте, когда станет действовать без опекунов, и эта минута пришла. «А я — растерялась? — спросила она себя, прослушивая сердце и убеждаясь, что это слабое, с врожденным пороком сердечко не вынесет переезда морем и качки. — Нет, нет! А что делать? Ведь операция неизбежна? Бесспорно. Она сложна и опасна. Но через несколько часов, даже, может быть, через час — будет поздно. Она — не совсем новичок, имеет на своем счету несколько самостоятельных операций. В больничных условиях ребят оперируют под общим наркозом. Этот — наркоза не выдержит». — Как его зовут? — Антс, — сказала мать.— Мы думали, он чем-нибудь отравился. Она с надеждой смотрела на Хэльми. — Нет, он не отравился (Хэльми не решилась сказать этой женщине, что дело обстоит хуже, гораздо хуже). Ну, маленький, скажи: ты мне доверяешь? Антс открыл глаза. — О да! — Ты веришь, что я тебя вылечу? — О-о... да! — И будешь меня во всем слушаться? — Да. — Придется тебе потерпеть. Вот для чего она училась все годы, сдавала экзамены в Тарту! больше не колебалась...
Фрол, поджидая Хэльми в соседней комнате, слышал, как она по-эстонски отдает приказания. И человек с фонарем, который привел их, и заплаканная женщина засуетились, стали доставать из комода чистые простыни, пронесли горячую воду, простой, некрашеный стол. — Фрол, — позвала Хэльми.—Я знаю, ты не боишься ни крови, ни ран. Ты поможешь! Вымой получше руки, повяжись простыней и иди. Пульс сумеешь нащупать?
«Триста третий» переваливается с волны на волну; над мостиком висят зеленоватые звезды; на востоке еще не заалела полоска рассвета. Фрол стоит рядом с Коркиным, смотрит в холодную ночь, поеживается от ледяного ветра и осмысливает то, что произошло на маленьком острове. Вот тебе и Хэльми, которую он никогда не принимал всерьез, считал балаболкой, беспечной болтушкой! «Болтает, болтает, сама не знает что», — так неодобрительно он всегда о ней отзывался. Он, Фрол, ни за что не доверил бы ей свою драгоценную жизнь. Полезть добровольно под нож этой болтливой девчонки? На это может решиться только не уважающий себя человек. У мальчонки, правда, выхода не было. Или отправляйся на тот свет, или ложись к ней на стол. Фрол вдруг ясно вспомнил недетский, понимающий взгляд мальчугана. Он покорился, как кролик, и только вздрагивал, когда Фрол бережно переносил его с кровати на стол. Принесли воду, Хэльми натянула желтые резиновые перчатки, завязала марлей нижнюю часть лица, говорила ласково с мальчуганом, повелительно — с его матерью и отцом, и они подчинялись ей, как командиру. Потом мать, всхлипнув, вышла, отец встал в ногах мальчугана. Фролу Хэльми приказала держать его руки, подрагивающие мальчишечьи тонкие руки, опять что-то сказала Антсу, очевидно, его успокаивая. Фрол подивился: как она может еще улыбаться? Он сообразил, что на его глазах происходит из ряда вон выходящее — и для Хэльми, и для мальчугана, белая кожа которого вдруг покрылась пупырышками, и для отца, который держит ноги сынишки, и для заплаканной женщины — там, за запертой дверью. Фрол питал отвращение даже к набору инструментов зубного врача. Тонкая игла , уколовшая тело, вызвала тошноту.
Часы на стене показывали двенадцать с четвертью. Хэльми — нет, он бы не сказал, что это была та самая Хэльми, которую он знал с детства, — другая, новая Хэльми взяла со стола что-то острое и блестящее и провела им по животу мальчугана. Тот даже не вздрогнул; вздрогнул Фрол, заметив, как покрылись испариной впалые щеки отца и он не то всхлипнул, не то тяжело вздохнул. Хэльми уже стирала клочком ваты кровь. Фрол видел на своем веку много крови. Кровь его не пугала. Она лилась ручьем по настилу палубы, когда они уходили из «вилки». Он почти спокойно стал наблюдать, как Хэльми защипами отгибает кожу, открывая разрез; его удивило, что мальчуган не вырывается, только, закрыв глаза, стонет, Хэльми смотрит на кровь, как на воду, — обычно девушки взвизгивают, если увидят пораненный палец. Фрол стал соображать, что дело не шуточное, что жизнь этого мальчугана, который может стать рыбаком, моряком, как Фрол, или, как Хэльми, врачом, целиком и полностью принадлежит ей, начинающему хирургу, и что операция происходит в неподобающей обстановке; он как-то видел в кино: над больным, лежащим на операционном столе, склоняется много людей в ослепительно белых халатах, и хирург командует, и все ему подают, а она здесь одна, под керосиновой лампой, и неосторожное движение — и... как жить после этого? Ведь убить пациента — все равно, что моряку потопить свой корабль... А его корабль пришел сюда ради этого будущего моряка, рыбака или врача, он ждет возле мокрых скал... Мальчуган вздрогнул и закричал. Фрол крепче сжал его затрепетавшие плечи. Бог ты мой, она потрошит его, словно зайца! Фрол видел ее сосредоточенные глаза, устремленные вниз, и уверенные, спокойные руки. Отец — он стал бледнее мертвеца — тоже не сводил взгляда с окровавленных рук в перчатках, копавшихся в теле его .
По лбу Хэльми, по щекам ее ползли крупные капли пота. «Надо бы обтереть», — подумал Фрол, но мальчуган вдруг закричал — сдавленно, хрипло, и ему пришлось покрепче сжать его худенькие ручонки. Фрол взглянул на бодро тикавшие на стене часы, потом на руки Хэльми, потом на ее лицо и понял, что она сейчас, как моряк в бою, собрала все свои силы в комок и не сойдет с поста до конца, чего бы ей это ни стоило. Она что-то отрезала, что-то мягко упало в таз, голубовато-розовое и окровавленное, мальчуган стонал еле слышно и хрипло, и Хэльми сказала дрогнувшим голосом Фролу: «Теперь уж недолго, Фрол, остается зашить». И она продолжала работать — да, работать, иначе нельзя было это назвать, и Фрол тут впервые понял, что труд хирурга, врача не менее тяжел и, может быть, даже более ответственен, чем труд моряка. Время шло. Часы тикали, тикали. Мальчуган и стонать перестал. — Пульс? — Есть пульс, — ответил Фрол Хэльми, как своему командиру. Время шло. Лампа стала коптить. И некому было убавить огонь. Наконец, она приказала: — Отнеси его на кровать. Осторожнее. И опять Фрол поднял на руки маленькое тельце и бережно отнес на кровать. Хэльми, стянув перчатки, сняв марлевую повязку, впустила мать, и та бросилась к сыну. Фрол вспомнил, как он болел скарлатиной и его мать на коленях стояла у кровати и смотрела ему в лицо -— его бедная мама, которая так и не увидела его взрослым... А Хэльми подошла к умывальнику, и отец мальчика поливал ей на руки из кувшина; мать мальчика, плача, что-то спросила, и Хэльми ответила, что через пять — семь дней Антс встанет с постели и будет здоров. — А положение было плачевно, — сказала она в соседней комнате Фролу. — Если бы ты знал, Фрол, как было страшно! Ты понял, Фрол? Это же был... заворот кишок!
И, уткнувшись Фролу в плечо, она зарыдала. — Ну полно. Ну. полно, — похлопывал он ее по спине. Когда-то, выведя катер из «вилки» и приведя его в базу, он был сам не свой, и его даже вырвало где-то на кладбище от пережитого страха. Она тоже сегодня вывела свой корабль из «вилки» и сдала экзамен на самостоятельное существование. И мальчишка был бы мертв, если бы не было Хэльми... Сегодня Фрол впервые проникся уважением к медицине и к пренеприятным инструментам, еще лежавшим там, на столе... А она уже взяла себя в руки и распоряжалась, чтобы быстрее прибрали в комнате и не тревожили крепко спавшего мальчика. Ну, а Фролу — пора на корабль. — А ты? — спросил он. — Я останусь. Вернусь на рыбачьей моторке завтра, нет — послезавтра. Она поправила одеяло, взяла полотенце и вытерла Антсу лоб. И они снова вышли в соседнюю комнату. — Я мечтала в Тарту, что когда-нибудь сама поставлю диагноз, сама буду оперировать и никто не будет мне помогать и мною командовать. Как часто я представляла себе... Если бы не ты, Фрол... ты поддержал меня... — Я? Тебя? — удивился Фрол. — Да. Ты был так спокоен. Так удивительно был спокоен!.. И тут Фрол сказал то, чего бы он никогда не сказал ни одной девушке в мире: — А ты знаешь? Ведь я в тебя нынче поверил. Она схватила его покрытую веснушками руку и прижалась к ней очень горячей щекой. — Фрол! Фрол! Спасибо. Иди. И передай Мише: «Теперь все в полном порядке!» Фрол надел шинель и ушанку. Отец мальчика взял фонарь и вышел его проводить. Он принялся говорить по-эстонски, но, сообразив, что Фрол его не понимает, умолк и, только когда они по темной дороге подошли к кораблю, поставил фонарь, обеими руками схватил руку Фрола и, тряся ее, пробормотал: — Антс... Ты... Я... Пасибо... Пасибо...
Фрол взглянул на часы: половина третьего. ...Наконец открылись знакомые створы. В темноте появилась россыпь огней. С приближением рассвета ветер стих. Но уши все равно мерзли. Фрол, потирая ухо, повернулся к своему командиру: — Может быть, и он когда-нибудь будет моряком, этот Антс! Это мальчишку Антсом зовут, которого нынче она потрошила. Сладко зевнул: — Ох, и высплюсь же я сегодня!
— Ты плохо спал, Юра, ночь, — сказал Суматошин, ложечкой разбивая скорлупку яйца и начиняя его горчицей и маслом. — Он совсем не спал, — откликнулся Глеб. — Дядя Вадим, передай мне кофейник. — Нет, после телефонного звонка я заснул, — улыбнулся Крамской. — И даже что-то видел во сне. А удивительные вещи случаются, — продолжал он, откладывая газету. — Мы прошлой ночью высаживали десант — учебный десант, разумеется, на маленький островок, где живут всего несколько семей рыбаков. И этот ночной десант был не только учением — он был испытанием для трех молодых офицеров. А нынче ночью двое из них пошли на тот же маленький островок, но уже с другой целью: спасти жизнь человека.
Увидев, что Суматошин и Глеб его внимательно слушают — Глеб даже про свой забыл, — продолжал: — Не так давно один из моих офицеров женился. Она окончила университет в Тарту и стала хирургом. — Я бы ни за что не позволил себя резать девчонке, — сказал Глеб, намазывая хлеб маслом. — Да уж, я тоже предпочел бы мужскую руку, — подтвердил Суматошин.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Удивительное зрелище наблюдали многие горожане и туристы Петербурга, оказавшиеся на набережной Невы в пятницу вечером: в свете заката черно-белый буксир вел за собой нарядную , казалось, только что выкрашенную шаровой краской. Об этом сообщает газета «Санкт-Петербургские ведомости» 6 августа 2007 года. Трудно припомнить, чтобы подлодки возвращались к месту своего рождения. А эта пришла. Ведь и на самом деле отсюда недалеко до стапелей Балтийского завода, где ее построили, и откуда субмарина уходила в 1955 году на боевое дежурство. Они предназначались для морского дозора, откуда и пошло название «морской охотник». Главная их задача состояла в том, чтобы отслеживать корабли предполагаемого противника. В ту пору это был надежный морской щит страны. С-189 несла службу на Балтике и, по свидетельству военных, в боевых операциях не участвовала. Но тем не менее, повышению боеготовности отечественного флота способствовала самым серьезным образом. На ней проводились испытания новых торпед, которые затем шли на перевооружение подводных кораблей. – Это были серьезные корабли, надежные и грозные, – рассказал ветеран подводного флота адмирал Лев Чернавин. – В Полярном я командовал в свое время Четвертой подводной эскадрой Северного флота. Поэтому испытываю сегодня радость, как от встречи со старым боевым товарищем.
...Отслужив более четверти века, субмарина была списана, выведена из состава ВМФ и получила временную стоянку в Кронштадтской гавани. Это было в конце 80-х годов прошлого столетия. Досталось тогда старой подлодке от похитителей цветных металлов и оборудования. И в конце концов, она затонула. Так бы, может, и лежала на дне морском, покрываемая илом Балтики и беспамятства. Но нашлись добрые люди. Судьбой С-189 заинтересовалась группа энтузиастов, которую возглавляет офицер ВМФ Анатолий Артюшин. Подлодку подняли и увели на реставрацию, за которую взялись работники Канонерского завода. Средствами помогли меценаты. Судьбу единственной оставшейся субмарины проекта 613 взял под свой контроль главком ВМФ Владимир Масорин. Говорят, он и предложил новое место прописки С-189 – штатный причал Ленинградской военно-морской базы на Неве. На восстановленной подлодке есть свой экипаж, его возглавляет капитан 1-го ранга запаса Николай Чернышов. – Первый этап проекта по созданию плавучего музея мы выполнили, – поделился с нами вчера Андрей Артюшин. – Теперь нам необходимо согласовать все документы, связанные с дальнейшей судьбой С-189, в том числе с федеральными и петербургскими властями, провести еще некоторые работы на борту, закончить подготовку исторических экспозиций. И на будущий год надеемся открыть плавучий музей на Неве для широкого посещения.
Краткая предыстория.
К сожалению, подробная история флота ещё не написана, поэтому скупые справочные сведения приходится выбирать из множества справочников и воспоминаний ветеранов флота. Как хорошо известно, после окончания Второй мировой войны победительница Россия была втянута в новую войну – «холодную». К началу противостояния СССР и США имели несоизмеримые промышленные и военные потенциалы. Особенно это касалось состояния сохранившегося после войны корабельного состава. В частности, к 1945 году в составе флота числилось 176 подводных лодок разных, в основном устаревших, проектов. Несмотря на необходимость первоочередных мер по восстановлению разрушенного народного хозяйства страны, СНК СССР 27 ноября 1945 года утвердил перспективную программу строительства флота на 1946-1955 годы. В этой программе наряду с крупными кораблями предполагалось построить 367 подводных лодок современных проектов. Советские средние дизель-электрические торпедные подводные лодки проекта 613 и стали первым и самым массовым типом подлодок, построенных после Великой Отечественной войны. (По классификации НАТО - Whiskey class»). Технический проект разработан ЦКБ-18, ныне ЦКБ МТ "Рубин" и утвержден Советским Правительством в августе 1948 года. Первая лодка спущена на воду на заводе "Красное Сормово" (город Горький) в октябре 1950 года и вошла в боевой состав ВМФ в 1951 году. Всего с 1951 по 1958 год подводных лодок проекта 613 было построено в СССР 215 единиц и в Китае – 21.
Для дотошных любителей истории строительства флота кое-что можно узнать в интернете и мемуарах ветеранов. Известно, что немецкие дизель-электрические подводные лодки XXI оказали серьезное влияние на послевоенное подводное судостроение в мире. Цитирую из воспоминаний контр-адмирала В.В.Смарагдова «10 лет службы на атомоходе» (2004 г.): «Когда я пришел на С-284 (пл. 613 проекта), а это был 1955 год, она еще строилась в Горьком, поэтому у меня была отличная возможность изучить ее вдоль и поперек. К тому же 613 проект по расположению основных магистралей очень напоминает подводную лодку XXI серии, которая была экспроприирована у Германии после окончания войны, и на которой я прослужил три года. Практически наши корабли были копией немецких лодок, но, к сожалению, худшей. Поэтому не случайно флагманский механик 158-й бригады дизельных подводных лодок, в состав которой входили подводные лодки этой серии, капитан третьего ранга Евгений Родионович Сергеев на одном из совещаний сказал: «Подводные лодки 613 проекта – шаг назад по сравнению с немецкой подлодкой XXI серии». В то послевоенное время это мнение было чрезмерно смелым и, как замечает автор мемуаров, не осталось без последствий для этого компетентного офицера.
Виктор Васильевич Смарагдов - контр-адмирал, подводник. В 1944 года поступил в Бакинское военно-морское подготовительное училище, закончил Каспийское ВВМУ. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
Следует уточнить, что после капитуляции Германии её подводные лодки были поделены между странами антигитлеровской коалиции - США, СССР и Великобританией. В ноябре 1945 г. англичане привели в Лиепаю подводные лодки, подлежащие передаче Советскому Союзу. Среди них были четыре ПЛ XXI серии: U-2529, U-3035, U-3041 и U-3515. Все они вошли в состав Балтийского флота и прослужили там в качестве боевых субмарин до 1955г. После этого лодки использовались в качестве блокшива (U-3515), плавучих зарядовых станций (U-2529 и U-3035) и опытовой ПЛ (U-3041). В 1958-1959 гг. все подлодки, кроме U-3515, были переданы на слом. U-35I5 использовалась в качестве учебно-тренировочной станции вплоть до 1972 г., просуществовав, таким образом, 27 лет. Кроме этих лодок, наши войска захватили в Данциге на стапелях верфи "Schichau" 20 недостроенных ПЛ XXI серии и значительное количество блоков, приготовленных для сборки лодок. Летом 1945 г. подводные лодки с номерами от U-3538 до U-3557 были спущены на воду и переведены в СССР. Их предполагалось достроить по проекту 614 с использованием вместо недостающего оборудования комплектующих отечественного производства. Но под давлением бывших союзников советское руководство отказалось от этих планов. U-3538 — U-3540, находившиеся в наибольшей степени готовности, затопили в августе 1947 г. в Балтийском море в 20 милях к северо-западу от маяка Ристна. Остальные лодки в 1947-1948 гг. сдали на разборку. Еще несколько строк из книги В.В.Смарагдова о службе на подлодках 613 проекта. «Но вот строительство позади, и наша лодка, замаскированная под баржу, совершает переход по Волге на Каспийское море. В Баку нас включили в состав бригады подводных лодок, и мы начали интенсивно готовиться к переходу на Север, отрабатывая задачи боевой подготовки…»
В ВМФ СССР эти подводные лодки несли службу на всех флотах. Их основное назначение - ведение боевых действий против боевых кораблей и транспортов противника, минные постановки, ведение разведки. До конца 1980-х годов в ВМФ СССР лодки проекта 613 несли боевое дежурство в морях и океанах, использовались для испытания нового вооружения, в качестве учебных центров для подготовки личного состава. Многие из них были переоборудованы в другие проекты, которые могли нести ракетное оружие. Подводная лодка С-189 была заложена на Балтийском заводе 31 марта 1954 года, спущена на воду 4 сентября 1954 года. В составе флота состояла до 1990 года, участвовала в многочисленных боевых походах, учениях и дежурствах. К сожалению, почему-то не принято создавать и публиковать подробные истории каждого корабля, сохранять списки экипажей этих кораблей. Одно время этой подводной лодкой командовал мой однокашник по Рижскому нахимовскому училищу Лев Голанд. В моем альбоме сохранилась групповая фотография экипажа этой лодки, на которой мне известен только командир.
Экипаж "С-189", проект 613. Среди подводников командир подводной лодки капитан 2 ранга Лев Ильич Голанд (в центре в светлой рубашке). Во втором ряду слева будущий командир ПЛ 613 пр. Александр Никанорович Пустов. - Кронштадтское соединение подводных лодок (1918-2008). Люди, корабли, события. Специальный выпуск альманаха "Тайфун". - Санкт-Петербург, 2008.
Помимо боевых походов лодка принимала участие в испытании новых образцов оружия на полигоне Ладожского озера. До 1988 года на ней прошли школу подводного плавания тысячи матросов, старшин и офицеров. Прослужив почти 35 лет, лодка была выведена из состава флота в 1990 году. В 1990-х годах, во время разрухи флота, с подлодки начали воровать цветные металлы, и, похоже, что-то открутили, так что в 1999-м году подлодка из-за потери плавучести затонула у причала в Купеческой гавани Кронштадта. В 2005 году на средства бывшего подводника, ныне бизнесмена Андрея Артюшина и при поддержке клуба подводников, С-189 была поднята и отремонтирована на Канонерском заводе. После ремонта и восстановления интерьеров на лодке 18 марта 2010 году на борту лодки был открыт музей - первый в России частный музей - подводная лодка. Кстати, сейчас это единственно сохранившаяся в России подлодка этой серии. Все остальные уже давно порезаны на металл. Одним из первых проведенных на ней мероприятий стало торжественное специальное гашение , на которой воспроизведена картина художника-мариниста А.Ю. Заикина, изображающая подводную лодку С-189 во время морского парада.
С этого времени бывшая боевая единица грозного подводного флота России начала служить по законам музейного мира. Так, «Российская газета» (неделя) от 1 марта 2012 года сообщила: «В Петербурге отметили День подводника Союзного государства России и Беларуси. В торжественной обстановке на борту подводной лодки С-189, которая является музеем, впервые были подняты государственные флаги России и Беларуси, а также Витебска и Смоленска в честь нерушимого братства моряков обоих государств. В рамках акции обсуждалось также создание учебного флота Союзного государства». В феврале 2013 года небольшая группа бывших выпускников Рижского нахимовского училища, ветеранов-подводников и офицеров флота была приглашена на экскурсию в этот музей. У меня появилась благоприятная возможность рассказать несколько подробнее об устройстве подводной лодки этого проекта, её оснащению большим количеством сложных устройств и механизмов. Для описания работы некоторых устройств и действий экипажа в реальном морском походе использовал блестяще написанный роман писателя-мариниста Николая Андреевича Черкашина «Одиночное плавание» (1990 г.). Этот текст выделен курсивом.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Плохо спишь по ночам, просыпаешься, куришь и предаешься воспоминаниям; и вдруг тебя начинает т-тянуть повидать те места, где ты бывал молодым, крепким, сильным, счастливым, любимым, н-наконец, черт возьми! Я объездил полмира, был в Париже, в Берлине, в Лондоне, в Буэнос-Айресе, и все же н-недавно меня потянуло на В-васильевский остров... Я даже в кино «Форум» зашел — ничего там не изменилось. М-мальчишки в буфете пьют лимонад и угощают девчонок м-мороженым. И как и мы с тобой, с упоением смотрят «Тарзана», другого Тарзана, р-разумеется, тот был н-немой, а этот орет диким голосом. Ох, молодость, молодость! Когда-то хотелось поскорее стать взрослым! А теперь я бы много дал, чтобы помолодеть. Его потертое лицо становится грустным. Да, Крамской тоже бывало вспоминал свою молодость, становилось грустно. Но сегодня он не расположен грустить. Вадим, вздохнув, продолжает: — И вот, когда тебя одолевают воспоминания, ты н-начинаешь разыскивать старых, давно тебя забывших друзей. Сплошь да рядом р-раскаиваешься — ты знал, скажем, Ваську Пяткина, голоштанца-студентика, с которым за бутылкой ж-жигулевского пива вел горячие споры о том, м-мещанство ли носить галстук и как надо любить — с черемухой или без черемухи, а теперь встречаешь насупленное млекопитающее, помыкаемое своей мастодонтоподобной супругой — какая уж тут черемуха! И пиво ему запрещено, у него уже был один и-инфаркт и он ожидает второго, и служит он в каком-то скучном учреждении с н-непотребным названием «Главправсроп». И тебе больше не о чем с ним говорить, его мысли плоски, как доски стола, а душа стала с-сусличьей. Или помнишь Барцева? Какой парень был! Мы с ним в одном доме в-выросли. Он и тогда п-пописывал в «Вечернюю Красную» да в «Резец». Литератор... Вознесся! Встретил — почти меня не узнал. А встречаю на приеме в Кремле, удивляется: «А ты как тут очутился?» Словно ему это по штату положено, а мне — н-нет. — «Так же, говорю, как и ты». — «А, так это ты и есть наш советский Растрелли?! — сообразил наконец. — Вот не предполагал! Очень рад!» Даже в гости к себе пригласил. Жена, дача в каком-то ф-фантастическом стиле, три собаки, забор в два человеческих роста — от прежнего Костьки ничего не осталось. Сибарит! Кажется, только мы с тобой прежние и остались — Вадимка да Юрка! Да еще, помнишь, подводник был, Митя Кузьмин, душа человек? — Он погиб.
— Знаю. Узнал — аж всплакнул. Разлив, дачку его, граммофон на террасе, л-лодочку у крыльца вспомнил. И сестренку, такую воздушную... Л-леночку... Чайка чеховская... Подумать только — стала з-знаменитой актрисой. Одолели меня как-то призраки , я в такси — и к ней, на Галерную. Убежден, что давно ее нет в Ленинграде, а все же тащусь. Поднимаюсь, звоню — что ж ты думаешь? Дома! Уж не та, уж не девочка, годы сказались но г-глаза... глаза... те же самые, нервные, страстные., С. мужем она развелась. Я п-подробностей не расспрашивал. Потащила к себе, принялись вспоминать нашу молодость. И, представь, о тебе только вспомнила, у нее на ресницах вот такие слезищи — бриллианты и только!.. Юра, говорит, был моим лучшим и единственным другом, а теперь... а теперь, как видно, совсем меня п-позабыл. Да, говорю, и меня он забыл, с первой премией было поздравил, телеграмму прислал, а с остальными — не удосужился... Крамской хотел было возразить, что Вадим не откликнулся и на первое поздравление, но смолчал. А Суматошин умолчал, разумеется, как он, узнав, что Крамской где-то плавает в чине всего только капитана третьего ранга, решил, что отвечать на поздравление не стоит. Крамской поинтересовался, где теперь Леночка. — В Ленинграде. Не то в Большом драм-матическом, не то в Новом, а может быть в Малом, не помню. А ты, я вижу, без двух минут адмирал? И вдобавок — еще депутат... И вижу, ты так больше и не женился? А я бываю в Москве у твоей бывшей... у Л-Любовь Афанасьевны. Ее Федя писал обо мне небольшую книжицу. — О тебе уже пишут книги? — почти не удивился Крамской. — Ну, я не М-Монферран и не Казаков, но тоже не л-лыком шит. Даром кругляшек ведь не дают, — скосил он глаза на три лауреатские медали на лацкане пиджака.— И женат уже в третий раз... Она — молодая киноактриса, все время где-то снимается, то в Одессе, то в Ялте, то в Киеве, то на фестивале в Каннах, то в Карловых Варах, в Венеции — так и живем... на расстоянии, п-понимаешь, живем... Н-да! Он вздыхает. И сразу лицо расплывается в улыбку: — Как приятно сидеть у тебя, снова пить с тобой кофе... А ведь пили когда-то ячменный, бурду, с удовольствием пили! Эх, Васильевский остров, Петроградская сторона, Тучков мост, золотые дни молодости!.. А тут ч-чудесный маленький городок и готика, готика, готика... Ты чувствуешь готику? — Я не знаю, как можно чувствовать готику. Она мне нравится...
Да, прошло много лет с тех пор, как они бродили по Ленинграду и любовались ростральными колоннами, аркой Главного штаба, Александрийским театром, восхищались Исакием и Адмиралтейством, затевали бесконечные споры о Зимнем дворце. Теплое чувство к другу юности вспыхнуло и захватило Крамского. В потертом лице Вадима вдруг проглянул восторженный Вадька, Вадимка, строивший тогда лишь воздушные замки и ходивший в залатанных на сиденье штанах. И начался тот разговор, который бывает между давно не видавшимися друзьями, когда хочется рассказать обо всем, что пережито за годы разлуки, и когда удивляешься, почему столько лет не встречались, когда могли бы в любую минуту друг друга найти. Кофе остыл и был вновь разогрет. Старик на коврике у кровати спал, всхлипывая во сне, часы отбивали четверти, а они, перебивая друг друга, вспоминали товарищей, которых давно нет на свете, девушек, что давно уже состарились — стали бабушками, друзей, живущих где-то очень далеко, о себе не подающих вестей. Глаза заблестели и то и дело наполнялись слезами — эх, Васильевский остров, Васильевский остров, Нева, Тучков мост, Петроградская сторона! Растроганными застал их Глеб. Старик проснулся и зарычал. — А, юный бонвиван! — вскричал Суматошин. — Отдыхаешь у отца от безделья? — Я не бездельничаю, Вадим Петрович, — возразил с достоинством Глеб. — Я с репетиции. Тузенбаха играю в «Трех сестрах». И говорят, у меня — талант. Подумываю о театральном институте. — То дипломат, то актер! И шарахает же тебя, б-батенька, из одной крайности да в другую. Ты воздействуй на него, Юра. Мать-то его распустила. Неприятно, но Вадим говорит жестокую правду. — Ты нигде не остановился, Вадим? — взглянул Крамской на часы. — Я тебе постелю на диване.
Пронзительно прозвенел . Глеб испуганно вздрогнул и ринулся к столику. — Погоди, Глеб, я сам. Крамской слушает, — сказал он в трубку. — Приветствую, товарищ Отс. Да. Слушаю. Да. Да... Он слышал глуховатый голос секретаря горкома: на маленьком островке тяжело заболел ребенок смотрителя маяка. На море — большое волнение. Моторный бот захлестнет. Мы просим вас перебросить хирурга на остров. —— Доставьте врача немедленно к пирсу, — сказал Крамской. — Перебросим в два счета. Благодарить не за что, товарищ Отс. До свидания. Он набрал номер и, когда к телефону подошел Щегольков, приказал: — Пойдет Коркин. Доложите о выполнении.
Хэльми — в пустой кают-компании, одна. Сильно качает, в буфете позвякивает посуда. Вместе с переборкой кренит картину в белой лакированной раме. Картина аляповата: море слишком зеленое, пена слишком уж белая, тральщик режет слишком крутую волну. Послали Хэльми, больше некого было послать. Один хирург — в Таллине, на съезде врачей, другой — сам болеет. Она осмотрит ребенка, перевезет в город, в больницу. Выдержит ли он переезд по бурному морю?
Странно устроена жизнь: только что она была с Мишей в клубе, Миша играл на пианино веселую песенку, они танцевали. За стеной репетировали любители и кто-то металлическим голосом, словно дрова топором рубил, говорил о любви, и казалось, он уродует теплые искренние слова большого писателя и опошляет само слово «любовь». Другой сердито его оборвал: «Никуда не годится. Неужели вы никогда не любили? Представьте, что она для вас — все. Повторите, пожалуйста...» И Миша сказал: — Вот меня бы туда! Ну как можно так ненатурально объясняться в любви? На днях он стал ее мужем. Они счастливы беспредельно. Свадьба была очень скромной. Приехал отец из Таллина, пришли Лайне, несколько врачей из больницы, три офицера — Мишины друзья. Теперь у Миши есть дом. У них маленькая, уютная комнатка возле ратуши. Крамской прислал ей цветы с пожеланием счастья. Все было хорошо. Омрачила было радостный день встреча с университетской подругой, шарахавшейся с факультета на факультет — с медицинского на физкультурный, с физкультурного на филологический. Эта Моника считает себя неотразимой красавицей. Она пришла раньше других гостей — с тремя цикламенами, завернутыми в серебряную бумажку, оглядела комнатку, брезгливо поморщилась, увидев Мишин портрет на столе. Сказала осуждающе и презрительно: 198 — Нынче, знаешь ли, дружба народов — не в моде. Русским нечего делать в Эстонии. И ты, эстонская девушка, выходишь за русского... удивляюсь... Хэльми бросило от негодования в жар. Этот неудавшийся медик, посредственность, именующая себя поэтессой, учит ее, Хэльми, жить!
— Ты пришла, чтобы повторить то, что подонки малюют по ночам на заборах? — вскричала она. — Дружба народов не в моде, русских вон из Эстонии... Ты — не эстонка. Твой отец бежал к нам от революции из России. А чей хлеб ела ты в Ярославле во время войны? А что бы было с нами со всеми, если бы русские нам не вернули родную Эстонию? — Она широко распахнула дверь: — Уходи. И чтобы я больше тебя не видала. Моника, передернув костлявыми, худыми плечами ушла, пробурчав, что ее ноги больше в этом доме не будет. — И слава богу! Экая гадина! И я еще сидела с нею рядом на университетской скамье! Хэльми выбросила ее цветы в мусорный ящик — они жгли ей руки. Руки вымыла мылом. Пришел Миша с друзьями. Он сразу заметил, что что-то произошло; спросил: — Что с тобой, рыбка? Она не хотела его огорчать, рассмеялась, сказала, что ничего не случилось. Пустяки, немного пирог пригорел. Мишины друзья были такие милые, они так радовались их счастью, и ни один из них никогда не сказал бы, что русскому не надлежит жениться на эстонской девушке — нет! А когда все ушли, откуда у застенчивого и молчаливого Миши нашлось столько слов... Она поняла, как он любит, как он любил ее все три года... — Ты о чем задумалась? — спросил Миша в клубе. — Да так, ни о чем... — Может быть, тебе кажется, что ты совершила ошибку? — О .
Тут за нею пришли, и Миша забеспокоился: — Ты на чем пойдешь? — Не знаю... на шхуне, на шлюпке, моторке. — В море сильно болтает. — Я — морячка! — сказала она. — Знаю, рыбка моя, знаю. Он расцвел, подойдя к телефону и узнав, что она пойдет на «Триста третьем». Теперь все будет хорошо. И она вдруг встретила Фрола — вот чудеса, встретить старого друга в такой обстановке, ночью, при выходе в море... Глухо гудят моторы и позвякивает посуда в буфете. Ее не укачивает. Другую бы в миг укачало. А укачавшийся врач — куда он годится? Он просто смешон... Во рту скверно, как будто поела мыла. Ничего, теперь уже недолго. Кто-то громыхает по трапу, в кают-компании появляется матрос с мокрым лицом. — Товарищ лейтенант спрашивает, как себя чувствуете? Беспокойная погода. Может, чайку? Нет, чаю она не хочет. — Поблагодарите товарища лейтенанта. Скоро приедем? — Так точно, придем через пятнадцать минут.
Завывает ветер. бьет в иллюминатор. Снова качнуло, она едва удержалась, наверное, сделали поворот. А Миша — любит. Как он заволновался, узнав, что ее посылают на остров в такую погоду. Беспокойная погода, сказал матрос. А она зимой не бывала в море. Летом, в Пирите, на яхте —не страшно. А здесь — все дрожит. Гудит. Хорошо, что свет яркий и ровный. Фу, скорее бы добраться до места! Но предстоит и обратный путь — с малышом. Она уложит его на диван, укроет, придется придерживать, чтобы он не скатился. Выдержит ли он качку? Над головой затопало, проскрежетало; послышались голоса; где-то открыли дверь — ворвался ледяной ветер. Потом затихли моторы. Опять качнуло. И тот же мокрый матрос, широко раскрыв дверь, говорит улыбаясь: — Пожалуйте, прибыли.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
