О времени и наших судьбах. Сборник воспоминаний подготов и первобалтов "46-49-53". Книга 2. СПб, 2003. Часть 4
Среди выпускников командирских классов 1960 года были три однокашника: слева в первом ряду капитан-лейтенант Б.И.Николаев, третий слева во втором ряду капитан-лейтенант Э.В.Голованов и справа во втором ряду капитан-лейтенант М.М.Лезгинцев
Был назначен в Полярный старпомом большой подводной лодки «Б-91» 611 проекта, знакомой мне по постройке в Северодвинске, но уже боевой подводной лодки 4-ой эскадры Северного флота. Командир ПЛ капитан 2 ранга В.Н.Поникаровский в это время переходил служить на атомоходы. Встретил он меня душевно, вспоминали Северодвинск. Но, к сожалению, всего одну неделю я служил под его командованием. Командиром ПЛ «Б-91» был назначен бывший старший помощник Владислав Кудров. Итак, я снова в Полярном, где все мило и знакомо. Экипаж сколотили хорошо и два года подряд завоевывали приз Северного флота, а в один из годов и приз Главкома ВМФ по торпедным стрельбам. В журнале «Советский воин» о нас была сделана целая подборка статей с цветными фотографиями, где был и я у ТАСа во время атаки.
Это была атака по данным гидроакустики без применения перископа. Командир решает задачу на ТАСе, а я записываю данные определения ЭДЦ и элементов торпедной стрельбы. Фото из журнала «Советский воин» № 11 1961 года
Будучи старшим помощником командира, я сдал 1-ю, 2-ю и 3-ю курсовые задачи комбригу, капитану 1 ранга И.И.Жуйко и успешно отстрелял три торпедных стрельбы. Комбриг целенаправленно готовил меня в командиры ПЛ.
Полярный, 1961 год. Старпом ПЛ «Б-91». Будучи дежурным по бригаде, проверяю лодки в ночное время
В газете «Красная Звезда» № 292 от 15 декабря 1961 года была напечатана передовая статья «Офицер-подводник», в которой меня упомянули в таком контексте: «Профессия подводника всегда считалась одной из самых трудных на флоте. Тем почётнее она, тем большего уважения заслуживают люди, посвятившие ей всю жизнь, отдающие любимому делу свои силы и энергию. Не случайно всеобщим уважением в среде подводников пользуется капитан-лейтенант Э.Голованов, старший помощник командира корабля. Его любовь к суровой профессии подводника, в которой он видит своё призвание, находит воплощение в конкретных делах. Офицер-коммунист очень много сделал для того, чтобы подводная лодка, на которой он служит, стала одной из лучших в соединении. Подчинённые во всякой обстановке видят в нём пример дисциплинированности, отличного знания всех тонкостей подводной службы, пример стойкости и выносливости». О подготовке этой статьи я не знал. Беседа с автором её мне не запомнилась, так как период службы был напряжённый, часто выходили в море на боевую подготовку. Газету увидел и прочитал статью много позже её опубликования, когда был в Ленинграде во время отпуска. Мне показала газету мама. Она хранила её, как дорогую реликвию.
Первые океанские походы
Получил звание капитана 3 ранга. В одном из походов в Атлантике чуть не погиб. Находились в надводном положении с задраенным верхним рубочным люком. Волна была огромная. Я нёс командирскую вахту на мостике. Вахтенный офицер был пристегнут к мостику карабином пожарного пояса, а я нет. Очередная волна подхватила меня и сбросила с мостика. К счастью, я успел ухватиться за леера, а ПЛ сильно накренилась, и я распластался по наружной обшивке ограждения рубки. На мне были одеты ватные брюки, валенки с галошами типа «слон», ватник и канадка, и все это промокшее, тяжелое. Но, видимо, в такой момент появляется колоссальная сила. Я сумел подтянуться на руках (помогли занятия гимнастикой) и перемахнуть через леера на мостик. Прижался к палубе мостика плашмя. Новая волна перехлестнула через меня, но я удержался. Затем я рывком прыгнул вниз на задраенный люк, ещё покрытый водой, и все нормально, спасся. С тех пор не только других заставлял пристёгиваться карабином, но и сам никогда больше не пренебрегал этим.
1961 год. Атлантический океан. ПЛ «Б-91» в автономном плавании. Старший помощник командира капитан 3 ранга Голованов на командирской вахте
Катастрофы
1961-й и 1962-й годы на Северном флоте были очень тяжёлыми из-за постигших флот катастроф. 27 января 1961 года ПЛ «С-80» с экипажем ПЛ «С-164», проходившим стажировку, бесследно исчезла в Баренцевом море при отработке задач боевой подготовки. Командиром ПЛ «С-80» был капитан 3 ранга А.Д.Ситарчик, а командиром экипажа ПЛ С-164 капитан 3 ранга В.А.Николаев. Узнав об этом, я содрогнулся. Совсем недавно я был старпомом на ПЛ «С-164» и готовил экипаж к этой стажировке. Правда, офицеры, с которыми я служил, уже все поменялись. Да и среди личного состава были большие перемены. Но от этого было не легче. Обстановка в Полярном была гнетущая. От бесчисленных комиссий и проверок нормальная служба была нарушена.
Только через восемь лет случайно по информации рыбаков обнаружили на траверзе мыса Териберка на глубине 200 метров затонувшую подводную лодку. Это была ПЛ «С-80». Когда лодку подняли, было установлено, что она затонула из-за обмерзания поплавкового клапана воздушной шахты РДП. Клапан своевременно не закрылся, когда боцман не удержал перископную глубину на большой волне, и лодка стала погружаться. Вахтенный инженер-механик дал команду: «Закрыть воздушную!», а вахтенный трюмный центрального поста перепутал манипуляторы, так как они все стояли в ряд, поблескивая никелировкой. Вместо манипулятора воздушной шахты РДП он нажал на манипулятор подъёма антенны ВАН. Вода под забортным давлением хлынула в пятый отсек, где моряки пытались вручную закрыть воздушную захлопку. Они не смогли преодолеть напора воды, хотя приложили сверхусилия так, что не выдержал и деформировался шток маховика. Продуть главный балласт не успели. Приняв воду в пятый отсек, лодка мгновенно упала на грунт и заполнилась водой. Погибло 68 человек. После этого случая манипулятор захлопки воздушной шахты РДП был установлен отдельно и покрашен в красный цвет. Были внесены изменения в инструкции. Воистину, корабельные инструкции написаны кровью.
Не прошло и года со дня исчезновения ПЛ «С-80», как взорвались торпеды на ПЛ «Б-37». Командир ПЛ капитан 2 ранга А.С.Бегеба. 11 января 1962 года ПЛ «Б-37» проекта 641 стояла у шестого причала первым корпусом. Утром во время проворачивания механизмов в первом отсеке начался пожар. Предположительно, загорелась регенерация. Затем взорвались двенадцать стеллажных торпед. Первый и второй отсеки оказались оторванными. Обломки подводной лодки и различные устройства (баллоны, трубопроводы, крышки торпедных аппаратов) разлетелись в радиусе 800 метров. Якорь улетел на гору, перелетев казарму «Помни войну» и упал около офицерской гостиницы «Золотая вошь». Один из баллонов ВВД, ёмкостью 410 литров, улетел к озеру за ресторан «Ягодка», где обычно зимой заливали каток, и так далее. В домах Полярного вылетели стёкла и погас свет. Перепуганные люди стояли на сопках и смотрели на подплав. Многие думали, что началась война.
Рядом с ПЛ «Б-37» была ошвартована ПЛ «С-350» (командир ПЛ капитан 2 ранга Абрамов), за день до этой катастрофы прибывшая из дока и не загруженная торпедным боезапасом. У неё тоже оторвало первый и второй отсеки, но пожара не было. В центральном посту успели задраить люк во второй отсек и рубочные люки. Оставшаяся часть лодки сохранила герметичность, поэтому спасся весь личный состав в сохранившихся отсеках. В это время я был старшим помощником командира ПЛ «Б-91». Мы стояли у второго причала с запада. На корабле производилось проворачивание механизмов в электрическую, гидравликой и воздухом. Я находился на мостике. Только что были пущены два дизеля на прогрев. Было темно. Полярная ночь. В 8.25 раздался страшной силы взрыв. Я подумал, что у нас либо рванул баллон ВВД в корме, либо дизель. Начал осматриваться. В корме всё нормально. Вдруг почувствовал запах тротила в воздухе и услышал крики и сильные стоны со стороны шестого причала. Затем послышались какие-то удары по корпусу лодки и она стала крениться на правый борт. Мигом слетел с подножки мостика, чтобы захлопнуть верхний рубочный люк, и крикнул вниз: «Стоп дизеля!». Рядом со мной упал какой-то металлический осколок. Люк не стал закрывать, так как крен прекратился, сверху ничего больше не падает, дизеля остановлены. Стало тихо, и в тишине раздаются стоны и какой-то мощный гул со стороны шестого причала. Я снова взлетел на подножку мостика, чтобы понять, что происходит.
В центральном посту появилась фигура командира ПЛ капитана 2 ранга Кудрова. Я пригласил его на мостик. Пока он поднимался, я разглядел, что ПЛ «С-350» начала резко дифферентоваться на нос. Рубка почти полностью ушла под воду, а корма поднялась над водой. ПЛ «Б-37» стояла нормально на плаву, но из газовой шахты РДП («гусака») било сильное пламя, сопровождаемое мощным гулом. Чувствовалось, что внутри ПЛ бушевал пожар. Командир поднялся на мостик. Стали вдвоём смотреть, чтобы разобраться в обстановке. Стало ясно, что произошёл пожар и взрыв, но каковы их масштабы? Прекратили проворачивание и начали готовить аварийные партии. Из дивизии ОВРа пришли три МПК и начали поливать «Б-37» из шлангов. Как только из гусака РДП показывалось пламя, МПК отрабатывали задним ходом, а потом вновь подходили ближе к ПЛ. Так несколько раз.
Через 3-5 минут после взрыва ПЛ «Б-37» также резко сдифферентовалась на нос. Пламя из «гусака» РДП прекратилось. Над верхним рубочным люком при погружении носовой части был фонтан воды от выходящего воздуха. Значит, люки не были задраены. Далее рассказываю о событиях не из личных наблюдений, а по итогам случившегося. Через какое-то время снаружи открыли люк седьмого отсека ПЛ «Б-37» и успели вытащить двух человек. Но воздушная подушка стравилась, и лодка полностью ушла под воду, легла на грунт у причала. На ПЛ «С-350» сохранившиеся отсеки были герметичны, поэтому она оставалась на плаву. Пожара на ПЛ не было. Через люк седьмого отсека в лодку прибыл командир. Выровняли дифферент. Уцелевший личный состав вывели из подводной лодки. Всего погибли 112 человек с двух подводных лодок и из числа находившихся в это время на шестом причале. На нашей ПЛ осколками были пробиты две цистерны главного балласта с правого борта и сорвано леерное ограждение в корме. На обеих подводных лодках во время проворачивания механизмов отсутствовали командиры ПЛ. После этого было введено требование командирам обязательно находиться на лодках во время осмотров и проверок механизмов.
Дня через два я дежурил по своей бригаде и ночью проверял подводные лодки. Проходя в три часа ночи по шестому причалу, на который никого не допускали, кроме вахты и дежурных, наблюдал такую картину. Был отлив, и части рубки ПЛ «Б-37» торчали над водой. Место было освещено прожектором. На ПЛ под водой работали водолазы. Уже отрезали разрушенные первый и второй отсеки. На причале сидел на стуле Главком ВМФ адмирал флота СССР С.Г.Горшков. Рядом стояли несколько офицеров. О чём-то они разговаривали. Я на минуту задержался и увидел, как в районе рубочного люка показался дельфин. Я пошёл дальше, так как находиться здесь было нельзя. Надо же, как бывает в жизни: недавно мы со старпомом ПЛ «Б-37» и с жёнами отдыхали в Сочи в санатории «Аврора». А сейчас от капитан-лейтенанта Симоняна ничего не осталось. Нашли только его часы в разрушенном причале. Недавно я встречался с бывшим командиром ПЛ «Б-37» капитаном 2 ранга Бегебой. Он мне поведал, что много лет после катастрофы не мог спокойно спать. Теперь вспоминает реже и не так остро. Время лечит – хороший доктор.
Командир корабля
Осенью 1963 года меня назначили командиром резервного экипажа ПЛ 611 проекта. В декабре послали в автономку вторым командиром на ПЛ «Б-38» 641 проекта. Командиром был капитан 2 ранга Козырь Виталий Викторович. Поход запомнился тем, что нас в районе Азорских островов обнаружил самолет и навел на нас АВП «Бонавенчер» с охранением. Тогда впервые мы столкнулись с активно-пассивной системой обнаружения ПЛ «Джули». Оторвались от преследования только через двое суток, использовав задний ход на глубине более 200 метров. Три американских эсминца, следившие за нами, не ожидали такой наглости и нас потеряли. Долго еще была слышна работа гидролокаторов по нашему прежнему курсу, а мы уходили в противоположенную сторону.
Когда уже зимой 1964 года, мы вернулись в базу, нас встречал командир эскадры контр-адмирал Ямщиков. Он сделал мне два приятных сообщения. Спросил: «Понравилась ли ПЛ нового проекта?». Я ответил, что очень. Тогда он поздравил меня с назначением командиром строящейся на «Судомехе» ПЛ «Б-103» 641 проекта! Он дал мне неделю отдыха после похода и приказал через неделю начать формирование и отработку нового экипажа, что и было позднее выполнено. И вторая приятная весть – поздравил с рождением второй дочери. Предоставил здесь же на причале свою машину, чтобы я поехал в роддом и забрал жену с дочкой, что было выполнено с превеликой радостью. Приехали мы домой, а у соседей Старковых был накрыт стол, и мы обмыли оба события. После отработки экипажа, мы в июне 1964 года убыли в Ленинград. ПЛ «Б-103» приняли досрочно и внепланово, чем очень гордился коллектив завода и наш экипаж. Я подписал итоговые документы о приемке подводной лодки в состав ВМФ 24 декабря 1964 года.
Ленинград, завод «Судомех», 24 декабря 1964 года. Торжественный момент в жизни: только что подписан приёмный акт ПЛ «Б-103» проекта 641. Я принял под своё командование новейшую подводную лодку. Слева направо: председатель госкомиссии капитан 1 ранга Васильев, директор завода Харитонов, командир ПЛ «Б-103» капитан 3 ранга Голованов, ответственный сдатчик Скородумов
В январе 1965 года перешли за ледоколом “Волынец” в Лиепаю для подготовки к переходу на Северный флот вокруг Скандинавии. Весной 1965 года командующий ДКБФ адмирал А.А.Орел спланировал выход гидрографического судна «А.Чириков» для выполнения спецзадач и обкатки меня и штурманов по проливной зоне. Я никогда раньше там не ходил. Мы летели на самолете из Лиепаи в Калининград, а там на аэродром Орел прислал машину, чтобы нас доставили в Балтийск. И вот я и оба моих штурмана на ГИСУ «А.Чириков».
За пять суток мы прошли и изучили проливную зону. Шли Большим и Малым Бельтом, а обратно Зундом. Параллельно со штурманами ГИСУ мы вели круглосуточную прокладку, делали зарисовки и фотографирование берегов и системы навигационного ограждения. Затем перед приходом в Калининград сдавали зачеты первому заместителю командующего флотом контр-адмиралу Калинину и помощнику флагманского штурмана флота капитану 1 ранга Куфареву. Допуск был получен. Вернулись в Лиепаю, подготовили ПЛ и без происшествий перешли в Полярный. В Полярном в кратчайший срок отработали задачи боевой подготовки, ввели ПЛ в 1-ю линию и принимали участие в различных учениях, испытаниях новых торпед и мин.
Перед Днём Победы три подводные лодки нашей эскадры, в том числе и моя «Б-103», уходили на морской парад в Мурманск. Вышли из Екатерининской гавани. Вдруг с поста СНИС Пала-губы мне передают прожектором: «Командиру. Поздравляем…». В этот момент мы повернули в Кольский залив и скрылись за островом. Я подумал, что это поздравление с праздником, но удивился, почему только мне? Всё разъяснилось, когда прибыли с парада. После швартовки меня вызвал начальник штаба бригады капитан 1 ранга Юшин Семён Сергеевич. Я прибыл на ПКЗ к нему в каюту. Смотрю, на столе коньяк, шоколад и яблоки. Он меня обнял, поздравил с Днём Победы и присвоением звания капитан 2 ранга. Вот, оказывается, какой семафор мне хотели передать с поста СНИС. Мы выпили, я его поблагодарил и пошёл домой.
Минут через 30 после прихода звонок в дверь. Открываю и вижу: мой командир бригады капитан 1 ранга Архипов Василий Александрович и начальник отдела кадров эскадры подводных лодок капитан 3 ранга Сковородкин Александр Александрович, мой однокашник. Вошли, поздравили меня с праздником, присвоением очередного воинского звания капитан 2 ранга и вручили погоны. Конечно, мне было очень приятно. Такие минуты подводного братства не забываются. Отметили событие, как положено. С В.А.Архиповым, замечательным человеком, мне ещё пришлось встречаться не раз.
День ВМФ СССР 1965 года. Морской парад на Североморском рейде. Старпом ПЛ «Б-103» капитан-лейтенант Коньшин объявляет приказы
Осень 1965 года, рейд Порчниха Северного флота. Стоим в боевом дежурстве. Подошли к плавбазе помыться в душе. Пользуемся моментом, чтобы поиграть с мячом
Любимые автономки
В октябре 1965 года ушли в первую самостоятельную для меня автономку. Погода нас не баловала, особенно в северо-восточной Атлантике. Когда встречали Новый год, даже на глубине 100 метров лодка качалась так, что в кают-компании разливался налитый в стаканы компот. Из первой автономки вернулись в феврале 1966 года. Отдохнув и проведя ППР, выполнив ряд задач и контрольных выходов, снова стали готовиться в поход. Незадолго до выхода мы еще отстояли в боевом дежурстве: месяц вне базы с четырьмя СБП на борту. Стояли три ПЛ на рейде, командирами на которых были Витя Иванов, однокашник Саша Троицкий и я. Нас на рейде проверяла комиссия Генерального штаба. «Продулись» нормально. Было еще одно важное мероприятие перед выходом на боевую службу, как стали называть наши бывшие любимые автономки.
Четыре подводных лодки нашей бригады были выделены для участия в торпедных стрельбах на приз Главкома ВМФ. Впервые от флотов принимали участие на состязаниях бригады подводных лодок, а не одиночные ПЛ. От Северного флота участвовали ПЛ «Б-36», «Б-103», «Б-130» и «Б-821», соответственно командиры: Лев Судаков, Эрик Голованов, Лев Чернавин и Витя Иванов. Шеститорпедный залп имитировали стрельбой двумя торпедами вблизи медианы залпа. У Льва Судакова торпеды прошли параллельно главной цели, так как вышел из строя ТАС во время стрельбы. У Льва Чернавина торпеды прошли впереди цели, но сектором накрытие обеспечивалось. У Вити Иванова обе торпеды затонули, хотя ЭДЦ были определены правильно и позиция залпа была хорошая.
Мне повезло. Я вышел на генеральный курс отряда боевых кораблей (ОБК) и после очередного поворота с дистанции 34 кабельтова произвел залп двумя торпедами 53-61К. Одна торпеда прошла под форштевнем, а вторая под трубой крейсера. Я получил оценку “отлично". Кстати, все предыдущие плановые стрельбы я также выполнял на “отлично". Приз Главкома в тот год никому из флотов не дали, а мне вручили приз командующего СФ и большой цейсовский именной бинокль от Главкома, который храню в идеальном состоянии до сих пор.
Полярный, 1966 год. Вручение переходящего приза Командующего Северным флотом за отличную торпедную стрельбу экипажу ПЛ «Б-103». Слева направо: командир 69-й БПЛ капитан 1 ранга В.А.Архипов, начальник ПО 4-й эскадры капитан 1 ранга С.Е.Мирошник, Командир 4-й эскадры контр-адмирал С.Г.Егоров, первый заместитель Командующего СФ вице-адмирал А.И.Петелин, представитель штаба СФ
Интересно отметить, что перед выходом на стрельбы у меня отсутствовали старший помощник и помощник. На должности СПК со мной вышел старший помощник командира резервного экипажа капитан 1 ранга Акимов Владимир Ильич, незадолго до этого снятый с должности командира бригады подводных лодок в Ягельной. Его сняли за то, что подводная лодка, на которой он был старшим на борту, коснулась грунта в полигоне боевой подготовки. Он был назначен СПК резервного экипажа в нашу бригаду. А на должность помощника на этот выход мне дали бывшего командира ПЛ «Б-6» капитана 3 ранга Женю Фалютинского, также недавно снятого с командирской должности и назначенного помощником командира другой ПЛ.
Вот таким усиленным ГКП мы и совершили отличную атаку. Позднее Акимов снова стал комбригом, а я командиром ПЛ в его бригаде. Нарисовав на рубке звездочку, буквально через несколько дней, в начале июля 1966 года я ушел на боевую службу в Средиземное море вместе с ПЛ «Б-25», командиром которой был однокашник и друг Алик Акатов. Он также, как и я, принимал ПЛ на «Судомехе», но после меня. Две новейшие по тем временам подводные лодки 641 проекта «Б-103» и «Б-25» под командованием командиров-однокашников и друзей шли вместе в длительный поход на боевую службу.
Боевая служба в Средиземном море
Поход был интересный. Температура во 2-м и 4-м отсеках была почти постоянно 24 градуса, а в 6-м отсеке доходила до 60 градусов, а влажность достигала 98%. Кондиционеров тогда не было. Форма одежды в ПЛ: трусы, носки, тапочки. Но все эти неудобства окупились интересным плаванием и даже заходом в Алжир.
1966 год. Боевая служба ПЛ Б-103 в Средиземном море. Подводное положение. В центральном посту контролирую работу рулевого
Марксистско-ленинская подготовка в подводном положении на боевой службе в Средиземном море
Работаю с документами в своей каюте
В столицу Алжира город Алжир мы заходили отрядом кораблей в составе плавбазы ПЛ «Котельников», РКР «Зоркий» (БФ), ПЛ «Б-25», «Б-103» (СФ) и ТН «Днестр» (ЧФ). Впечатлений была масса: знакомство с городом, прием в адмиралтействе, прием в частном французском ресторане, устроенный Главкомом ВМФ Алжира Бен-Мусой, прием в посольстве, прием у нас на ПБ ПЛ «Котельников», выступление нашей художественной самодеятельности в самом крупном кинотеатре Алжира «Сиерра Маэстро». Нам для поддержки духа подбросили на эсминце из Севастополя часть ансамбля песни и пляски Черноморского флота. Были и другие мероприятия, и все за пять суток.
1966 год. Швартуемся к плавбазе «Котельников» в порту Алжир
Не обошлось и без пикантных моментов. Я с группой моряков ездил на экскурсию. Вернувшись из зоопарка, обнаруживаю у себя в боевой рубке генерала – начальника генерального штаба алжирской армии, рассматривающего город в перископ. Я повернул рукоятку на шестикратное увеличение, так он замычал от удовольствия и представился. Он выразил мне большую благодарность за показ корабля и искреннее изумление, что командир БЧ-5 капитан 3 ранга Пугачев, который его сопровождал, все ему объяснил на французском языке (Пугачев им увлекался). «Какие культурные советские военно-морские офицеры!» – говорил генерал. Но когда мне старпом доложил, что на корабле было еще сорок человек экскурсантов (посол СССР запросил на это «добро» из Москвы), у меня пошли мурашки по спине. Ведь на ПЛ были торпеды с ЯБП. Только сыграв боевую тревогу и осмотрев в течение полутора часов корабль, я успокоился.
На приеме в ресторане мы с Альбертом удивлялись большому количеству ложечек, различных вилочек и ножичков. Что к чему брать? Нас предупредили, если выпьете рюмку до дна, вам немедленно ее снова наполняют. Действительно, за нами стояли официанты. Получив первое боевое крещение на приеме у посла, мы уже действовали более решительно. На фуршете было неудобно одной рукой резать ножом, поскольку во второй находилась тарелка, поэтому вначале мы закусывали пирожками с грибами и каперсами, а затем уютно устроились, поставив тарелки на рояль, стоявший в зале, и все пошло, как по маслу.
На борту плавбазы «Галкин» слева направо: СПК ПЛ «Б-103» В.Н.Воронов, командир ПЛ «Б-25» А.В.Акатов, командир ПЛ «Б-103» Э.В.Голованов. Порт Алжир. 1966 год
И еще один случай. Нам нужно было израсходовать полученные за пять суток динары, а времени не было, шли различные приемы и мероприятия. На плавбазе не успевали перешивать погоны на наших тужурках с черных на золотые и обратно, предусмотренные ритуалом. Мы договорились с нашим военным атташе – полковником, что он приедет за нами на своем «Пежо». Он приехал, но не в форме (было очень жарко), а в рубашке. Мы, получив разрешение (Алик, я и командир РКР «Зоркий», все капитаны 2 ранга), сели в машину, а тужурки оставили в каютах и тоже поехали в белых рубашках. Увидев такое, ребята из особого отдела где-то срочно раздобыли легковушку и помчались за нами, нас охранять. Потом они извинялись, не помешали ли нам. Они испугались, что мы поехали не в форме, мало ли что могло случиться. И правильно сделали. Я помню случай, когда мы ехали с послом в его машине, с флажками СССР на крыле, на одном из перекрестков города группа НТС приветствовала машину гитлеровским вскидыванием рук.
1966 год. Средиземное море. Погрузка продуктов с борта плавбазы
Встреча Нового, 1967 года, на глубине 150 метров в Атлантическом океане. Слева направо: начальник РТС Кравченко, командир БЧ-3 Протопопов, СПК Соболев, командир ПЛ Голованов. Три года подряд: 1965-1967 встречал в море на боевой службе
Успешно закончив боевую службу, мы пошли в базу. Альберт шел впереди меня на сутки хода, зная мое место. Через сутки после его прихода и в связи с моим отсутствием, в Полярном поднялся шум. Я пришел через трое суток, так как получил персональный приказ Главкома ВМФ произвести разведку в районе ВМБ Лондондерри для перехвата выходящей из базы ПЛАРБ. Когда я ошвартовался в январе 1967 года и доложил командиру эскадры о выполнении задачи БС, первый его вопрос был, правда, очень тихо: «Что случилось?». Я доложил о причине задержки. На этом все и закончилось.
Полярный, плавбаза подводных лодок, январь 1967 года. Докладываю командиру эскадры контр-адмиралу Н.М.Баранову о прибытии из похода без замечаний
За успешное решение задач боевой службы я был награжден орденом Красной Звезды, который получил через год.
Экипаж ПЛ «Б-103» в доме отдыха «Горки» после боевой службы в Средиземном море. Вокруг родная природа
Продолжение следует
перечень ссылок на наши публикации с 10 апреля по 19 мая 2015 года
– А где сейчас Ольга? – В детдоме... Вы разве не знаете? – Впервые слышу. – Она только по воскресеньям приходит мать навестить. Постирает, полы вымоет – сама-то Вера Георгиевна не может. «Теперь ясно, почему Ольга велела звонить только по воскресеньям: стеснялась, что детдомовская. Вот глупая!» – Смотрю я на вас и думаю, – издалека донесся нудный голос Юрочки. – Что вы из себя представляете? Чего достигли в жизни? Вы ведь ровесник Оленьки? – Возможно... А вы ее родственник?
– Нет, я всего-навсего сосед. Просто я привязан к ней очень: ведь на глазах моих выросла. Три года ей было, когда я поселился здесь, рядом с Верой Георгиевной. Мать, бывало, уйдет на концерт, а Оленька со мной оставалась. Вот тут, на этот самом ковре, и играла целыми днями. И купал я ее, и гулять водил, и мороженое приносил. У меня ведь тоже ни отца, ни матери... – Юрочка отвернулся, прикрыв рукой глаза, но справился с волнением и продолжал: – Вот так мы и жили. Потом Вера Георгиевна заболела, а я как раз в это время аспирантуру кончал. Врачи, хлопоты, то да се – вот и пришлось Ольгу в детский дом временно поместить. Тем более, что пенсии Вере Георгиевне не хватало. Конечно, она артистка, привыкла жить широко... Одним словом, все заботы на мои плечи легли. То платьишко Оленьке, то книжку, то конфеток отнесешь...
Я постепенно стал проникаться благодарностью к этому странному человеку, но все еще не понимал главного: куда он клонит? – И любит она меня за это! Ох, как любит! – Юрочка сладко сощурился. – Я не сомневаюсь, что Ольга вам благодарна, но у меня мало времени. – Сейчас, сейчас! – заспешил Юрочка. – Дело вот в чем. Вы молоды. Вы ничего не достигли в жизни, у вас нет ни квартиры, ни денег. И никаких перспектив, кроме казармы, на ближайшие пять-шесть лет... Любовь – это очень серьезно и ответственно. Вы ничего не можете предложить Ольге ни в материальном, ни в духовном отношении. Оставьте ее. Не делайте ее несчастной, прошу вас! – Черта с два! – сказал я. – Она любит меня. Нет, не любит! – замахал руками Юрочка. – все самообман, бред, романтика!
– Вот и хорошо, что романтика. – Послушайте, Володя, вы, очевидно, не глупый человек, так не заставляйте же меня открывать все карты. – Какие еще карты? – Оля любит меня, а не вас. Это серьезно и прочно. Мы поженимся – и она будет счастлива. Я обеспечу ее будущее. У нее талант, Володя! Она без пяти минут Ермолова! Я молчал некоторое время, потом откровенно расхохотался. Расхохотался прямо в прыгающее лицо, в запотевшие стекла очков... Добрая старая женщина плачет в телефонную трубку на другом конце провода, и мне все время кажется, что слезы сейчас просочатся из-под мембраны и польются на мое плечо.
– Дорогой Володя! – патетически восклицает, наконец, старая артистка и всхлипывает в последний раз.– Олечка очень расстроилась сегодня и ... Ушла, кажется, совсем. Сказала, что не вернется. «Пока все в порядке... Видимо, архитектор сел в лужу: не удалось ему свить гнездышко по своим идиотским чертежам»,– думаю я. – А что там у вас случилось? – Небольшая неприятность... Юрий Анатольевич допустил некоторым образом бестактность. Он сказал Оле, что вы произвели на него невыгодное впечатление в смысле кругозора и вообще... Уж, вы извините его, пожалуйста. Он понял, что был несправедлив... О, я легко представил себе эту картину: Юрочка в майке и пижамных брюках, добродетельно посапывающий носом, и Ольга в синем облегающем платье (в нем она была в Эрмитаже), с большим белым бантом в волосах. Они стоят в коридоре, в полумраке.
– Мне никто не звонил? – спрашивает Ольга. – Пока никто, но вчера у меня был твой мореман. – Вот как?! – Да, я пригласил его... Надо же, наконец, узнать, с кем проводит вечера моя воспитанница. – Надеюсь, он вам понравился? – Да как тебе сказать?.. Ты, пожалуй, пока еще не поймешь меня правильно. Но этот твой Володя – типичный солдафон, и ничего больше. Никаких интеллектуальных запросов. Он даже не поинтересовался моей библиотекой и ни разу не взглянул на картины. Он битый час стоял по команде «смирно» около кресла и нес несусветную чушь, иногда по привычке выражаясь нецензурно. – Вы, наверное, оговорились?.. Прийти мог только Витя, а не Володя. – Он назвался Володей Зотовым, а проверить документы я, к сожалению, не счел удобным... Так вот, я ему говорю... – Он обещал позвонить сегодня? – Да... То есть, нет, я отсоветовал ему, поскольку мы вместе с твоей мамой решили, что ты неосторожна в выборе друзей и можешь натворить глупостей... Куда же ты, Оля?.. Олечка! Я спросил у актрисы адрес детдома, повесил телефонную трубку и пошел в класс дожидаться увольнения.
Толя Замыко становится невыносимым. Глаза у него теперь всегда подернуты маслом, даже на строевых занятиях, а в ящике стола уложены пачки писем, аккуратно перевязанные . Толя не может упиваться посланиями своей Пахточки в одиночестве: ему нужен болельщик. Я подвернулся Толе под руку – и он меня оседлал: целое утро, потея и млея, цитировал мне шепотом наиболее сильные места из эпистолярных упражнений Светочки. Я отзывчивый человек, и это меня чуть не погубило. Письма не блистали стилистическими красотами. Каждая фраза ошарашивала «весомой матерьяльностью и реальной ощутимостью», как пишут литературные критики. «Вчера ходила в кино. Кино так себе. Потом мыла полы. Сегодня была у зубного врача. В Риге сейчас модно носить бакенбарды. А у девушек – вельветовые юбки. Мне тоже одна чувиха обещала достать. Не скучай, мой маленький Цыплак. Тебя целует твой пушистый Котенок». Я посоветовал Толе отвечать в том же духе и не мудрствовать лукаво. Примерно так: «Вчера был в бане. Попарился что надо. Потом пил квас. Сейчас пойду обедать. Жду ответа, как соловей лета. Твой Цыплак». – Ты понимаешь,– смущенно сказал Толя.– Это она сама Цыплака придумала. Глупо, конечно, но я ничего не могу поделать. – Зови ее Курочкой,– ответил я и поспешно удалился на недосягаемое расстояние.
ПОВОРОТ КАЛЕЙДОСКОПА
– Ты ждал меня? – спросила она. – Нет, я здесь случайно. Просто гулял, хорошая погода, – ответил я, стараясь расшевелить окоченевшие от долгого стояния пальцы ног в узких хромовых ботинках. Три часа я дежурил у детдома, прочитал от первой до последней страницы «Ленинградскую правду» и «Смену», выкурил полпачки сигарет. Но расчет оказался правильным: Ольга не усидела в опустевшем по случаю выходного дня детском доме и под вечер вышла погулять. И тут я встретил ее.
Мы шли рядом, и я все сбивался, стараясь приспособиться к ее мелкому шагу. Наконец приспособился. Оказывается, мне надо делать один шаг, а ей два. Равновесие было установлено – и я стал подыскивать тему для разговора. В голову, как нарочно, лезла всякая чепуха, и слова не хотели складываться в логические цепи, именуемые предложениями, а существовали каждое само по себе и выскакивали из памяти как раз тогда, когда были нужны. – Вы любите мечтать? – сказал я, наконец, и меня передернуло от презрения к самому себе. – Что? – Мечтать... – упавшим голосом повторил я.
– Когда как... Володя, брось валять дурака! Говори честно, сколько торчал на углу? – Часа три. – Это просто сумасшествие! Ты весь синий, сейчас же пойдем греться... И почему это вам валенки на зиму не дают? Мы зашли в какую-то миниатюрную «забегаловку» под благословенным названием . В углу лязгал и сверкал никелированными боками сложный агрегат, самостоятельно выпекающий пышки. Он выталкивал их из своего гудящего чрева, истекающие маслом и румяные. За стойкой, под сенью расторопных рук буфетчицы, журчали кофейные ручьи.
Мы проели все наличные деньги. Через полчаса я почувствовал, что на ногах у меня есть пальцы: их ломило и корежило. И за эти же полчаса были решены все насущные вопросы. – Ты плюнь на этого Юрочку! – говорил я. Мы потом выплатим ему деньги за все его труды. И расписку дадим – пусть не беспокоится.
– А разве он намекал? – Вот именно – намекал. – Не о Юрии Анатольевиче речь. Мне маму жалко. Она и нагнуться-то не может, и в магазин сходить некому, и постирать тоже... Я уже все продумала. Надо мне уходить из детдома. До весны недалеко, доучусь в вечерней школе. Буду работать: на мамину пенсию прожить трудно. – Учиться осталось всего полгода... – Мне виднее, – ответила Ольга. – Да и что ты понимаешь в нашей гражданской жизни? Ты, наверное, не знаешь даже, сколько стоит . Я действительно не знал, сколько стоит .
Хрустел снег под ногами; на розовом от заката шпиле Петропавловского собора блестел позолотой окоченевший ангел. Деревья на Дворцовой набережной казались мертвыми, остекленевшими – и не верилось, что весна пробудит их к новой жизни. Озабоченные отцы семейств несли под мышками туго спеленатые елочки, и я вдруг вспомнил, что через два дня начинается зимний отпуск. Десять дней с Ольгой, десять совершенно свободных дней! Мы стояли на Литейном мосту. В сумерках горели желтые точки иллюминаторов «Авроры». Я отсчитал восьмой иллюминатор от клюза – там моя койка. Старый легендарный крейсер был моим домом. Я знал его снизу доверху, я не раз драил его стальные палубы, не раз замирал на месте, когда звучала команда: «На флаг и гюйс!.. Смирно!»
Сейчас крейсер живет своей обычной жизнью: возвращаются из города мои товарищи, четко рапортуют, смеются и курят в гальюне. Дневальный высвистывает на сигнальной дудке: «Приготовиться к отбою!» – Опять Зотов придет позже всех. Каждый раз одно и то же – является минута в минуту, взмыленный,– сердится, наверное, лейтенант Эльянов. Да, пора возвращаться. «Служба – она штучка тонкая», – говорил дед Василий. – Мне пора, Оля. Осталось десять минут. – Здесь так хорошо!.. Мы придем сюда в мае, ладно? – Обязательно. – Ну, прощай... И не смей больше на гауптвахту попадать. Ясно, товарищ Зотов? – Ясно... Бегу.
Я задерживаюсь ровно настолько, сколько надо, чтобы в первый раз поцеловать девушку, которую любишь. Оказывается, надо довольно много времени: как я ни сокращаю путь, как ни хорошо утрамбована тропинка, ведущая через невский лед прямо к , я опаздываю на две минуты. Но вид у меня, вероятно, такой счастливый и глупый, что Эльянов только хмурится и стучит ногтем по стеклу наручных часов.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович (КСВ) - архивариус, Горлов Олег Александрович (ОАГ) commander432@mail.ru, ВРИО архивариуса
О времени и наших судьбах. Сборник воспоминаний подготов и первобалтов "46-49-53". Книга 2. СПб, 2003. Часть 3
Неожиданное знакомство, ставшее судьбой
На Новой Земле я случайно познакомился со своей будущей женой. В Белушьей была группа ученых Радиевого института Академии наук СССР , состоящая из пяти человек: четыре мужчины и одна женщина. Однажды зашел в ДОФ (одноэтажный сарай) и вижу в пинг-понг играют. Среди играющих была загорелая, очень милая девушка спортивного телосложения. Поиграл с ней и познакомился. Встретились вновь в Ленинграде, когда я был в отпуске, а 6 июня 1959 году поженились. Она оказалась умным и очень душевным человеком. Впоследствии подарила мне двух дочерей. Сопровождала и сопровождает меня по жизни по сей день. Делила со мной все тяготы жизни в отдаленных гарнизонах, создавала уют в доме и очень помогала мне в службе. В семье у нас всегда был прекрасный микроклимат. Девочки же, окончив одна Ленинградский Педагогический университет имени Герцена, другая Ленинградский Государственный университет, со временем создали свои семьи и вышли из-под родительской опеки.
Такими были Эля и Эрик Головановы 6 декабря 1959 года
Прорыв из ледового плена
В сентябре, после «освоения новых мест базирования», ПЛ «С-44» ушла в ремонт. Ушла и ПБ «Неман», а «С-142» и наша «С-45» должны были зимовать на Новой Земле. Кстати, старпомом на «С-142» был мой однокашник старший лейтенант Рудик Сахаров. Из губы Чёрной привели плавказарму ПКЗ-104, на которой разместились два наших экипажа. Наступили холода, лед сковал гавань, начались сильные метели и снегопады. Ветер достигал такой силы, что идти было невозможно. Мы использовали метод от столба к столбу. Хорошо, что столбы стояли вдоль дороги. Несет тебя ветром, зацепишься за столб, затем летишь к следующему. В конце октября убыл в отпуск во Владивосток самолётом через Амдерму мой командир капитан 3 ранга Белый Иван Сергеевич. В период испытаний при хорошей погоде самолёты АН-2 летали часто и доставляли нам скоропортящиеся продукты и даже фрукты из Архангельска.
5 ноября 1957 года на дивизионе было проведено торжественное собрание, посвящённое 40-й годовщине Октябрьской революции. После собрания командир дивизиона убыл к лётчикам в губу Рогачёва. Около 23 часов мне сообщили, чтобы я срочно позвонил оперативному дежурному. Одел шубу и вышел на плавпричал. Дул сильный ветер, шёл снег, было совсем темно. Лодки уже стояли во льду толщиной 20 сантиметров и отапливались паром с ПКЗ. С большим трудом добрался до выбросившегося на берег во время войны транспорта «Туранда», на котором несли службу телефонисты. Позвонил ОД. Он сообщил, что получена шифровка, подписанная НШ КСФ: «6.11 в 10.00 быть готовыми в обеспечении ледокола выйти из губы Белушья и следовать в Северодвинск на ремонт».
Бегом помчался на лодку. Построил личный состав и поставил задачу: до 6.00 всё своё имущество перегрузить с ПКЗ на ПЛ. С 6.00 до 8.00 окончательное приготовление ПЛ к походу. В 10.00 будет ледокол. Не успеем приготовиться, будем зимовать здесь, а не гулять по Северодвинску. Личный состав всё понял. У другой стороны плавпричала стоял транспорт «Немирович-Данченко», на который было погружено демонтированное после испытаний оборудование и приборы. За ним-то и пришёл ледокол, а мы уж попутно. Под руководством замполита и помощника командира началось перетаскивание лодочного имущества и личных вещей с ПКЗ на лодку. Я и штурман пошли к ОД брать обстановку. В это время пришла новая шифровка: «Следовать в Полярный для выгрузки боевых торпед, затем в Северодвинск на ремонт. Переход обеспечивать Кичёву. Затем он идёт в отпуск. Орёл». был тогда командующим подводными силами Северного флота. Интересно упомянуть, что незадолго до выхода на Новую Землю у меня была с ним довольно-таки своеобразная встреча. Однажды командир бригады решил показать офицерам бригады, как надо содержать в казарме кубрик личного состава. Выбор пал на нашу лодку. Мы в течение недели готовились к этому показательному мероприятию. В воскресенье с утра начался показ. Собралась большая группа офицеров, а я с умным видом показывал и рассказывал, как нужно заправлять койки и вешалки, содержать вещи в тумбочках и рундуках в баталерке, какие должны быть надписи, бирки и так далее.
К обеду управились. Вроде бы всё прошло нормально. После обеда пришёл в каюту, расположенную рядом с кубриком, в которой жили все офицеры. Достал из сейфа какую-то инструкцию и начал её изучать. Вдруг слышу: «Смирно! Товарищ адмирал…» и так далее докладывал дневальный. Запихнув инструкцию под подушку, выскочил в коридор. А там командующий подводными силами и с ним несколько офицеров, в том числе и командир береговой базы с мешком. Я подошёл и доложился. Орёл сразу ко мне в каюту. Увидел, что подушка на кровати смята, сунул под неё руку и вытаскивает инструкцию. «Почему секретный документ не в сейфе?». Объясняю, что услышав доклад дневального, выскочил встречать адмирала. Он посмотрел на меня, подумал и сказал: – А вообще-то, старпом, похвально, что в воскресенье после обеда занимаешься. Пойдём посмотрим, как у тебя кубрик.
Какая удача, что мы перед этим готовили кубрик к показу. Орёл с комиссией всё внимательно осмотрели. Вроде, нормально. Подошёл к вешалкам с шинелями и бескозырками. Обнаружил две перешитых бескозырки, указал на них пальцем. Командир бербазы взял их, проткнул ножом и бросил в мешок, который держал в руках. Затем адмирал увёл меня в мою каюту и там один на один стал отчитывать за перешитые бескозырки. При этом он бросил взгляд на вешалку и увидел мою новую фуражку с большим кожаным козырьком, сшитую по индивидуальному заказу. Орёл подошёл к вешалке, взял фуражку, предмет моей гордости, и выкинул её через форточку на улицу. – Вот откуда все безобразия! – проговорил он и пошёл к выходу. Я брякнул «Смирно!», затем вышел на улицу, нашёл фуражку, почистил её и водворил на прежнее место на вешалке. Орёл был строгим, но отзывчивым человеком. Позднее мне пришлось встречаться с ним по службе не один раз.
Вернувшись от оперативного, увидел, что вся команда работает с огоньком. Всё успели перегрузить и в 6.00 начали приготовление корабля к бою и походу. К 8.00 я уже был со своими офицерами на береговой базе. В каждый отдел направил офицера по своему заведованию. К 10.00 были выписаны и получены все аттестаты. Таким образом, мы исключительно быстро рассчитались с Новоземельской ВМБ и прибыли на ПЛ. В назначенное время подошел ледокол и начал обкалывать лёд в бухте и в районе причала. Мы попрощались с личным составом ПЛ «С-142», пожелали им счастливой зимовки. Я выразил сочувствие Рудику Сахарову. Все оставшиеся на зимовку завидовали нам. Ледокол стал выводить «Немировича-Данченко» через колотый лёд. Уже темнело, мороз усилился, обколотый лёд начал потихоньку смерзаться. К вечеру прибыл из губы Рогачёва командир дивизиона капитан 2 ранга В.Г.Кичев. Он обеспечивал меня на переходе. Успев уже получить на базе отпускные деньги, он поднялся на мостик и скомандовал: – Старпом, отходи!
Лодка медленно отошла от ПЛ «С-142» в полынье, уже немного смёрзшейся, развернулась и легла на пробитый ледоколом фарватер. Но дальше не пошла, так как упёрлась носом в лёд. Даже при работе двух моторов «полный вперёд» не двигалась. Комдив говорит: – Переходи в позиционное положение и готовь дизеля. Я отошёл, насколько можно назад по полынье, перешёл в позиционное положение, приняв главный балласт, кроме средней группы ЦГБ, и запустил оба дизеля одновременно. По инструкции было положено запускать дизеля поочерёдно, но для шика у нас был отработан пуск обоих дизелей одновременно, что нам тут очень пригодилось. Оба дизеля дружно фыркнули и набрали обороты. Дал дизелям малый ход вперёд одновременно. ПЛ медленно двинулась вперёд, набирая ход, и уткнулась носом в смёрзшийся фарватер, продолжая движение. Затем нос лодки зашёл под лёд, дифферент вырос до полутора градусов на нос. Подводная лодка своим корпусом и валом отбрасываемой вперёд волны начала ломать и крошить лёд. Это сопровождалось жутким грохотом.
Через какой-то промежуток времени ПЛ стала замедлять ход. Потеря движения вперёд грозила вмерзанием в лёд. Дал обоим дизелям средний ход, и лодка снова пошла хорошо. Но положение было опасным. На мостике находились комдив, я и вахтенный сигнальщик, стоявший у рубочного люка в готовности его закрыть и задраить, если лодка начнёт погружаться. Впереди по курсу маячили вдалеке, освещённые электрическими огнями «Немирович-Данченко» и ледокол. Казалось, что нас они бросили. У нас были включены ходовые огни. А вокруг была кромешная темень. Мы прорывались по замёрзшему уже фарватеру со страшным рёвом и буханьем льдин. Надо было вырваться из ледового плена, иначе – зимовка.
Проводка подводной лодки за ледоколом
Начали нагонять впереди идущий караван, чтобы его обойти, даю команду: «Право руля». ПЛ упирается в правую кромку толстого льда и не идёт вправо. А «Немирович-Данченко» приближается. Командую: «Право на борт!». С большим трудом лодка стала крошить толстый лёд. Описав коордонат вправо в дистанции не более 50-ти метров мы стали обходить транспорт. На палубу высыпал народ, чтобы поглазеть, как одна только рубка с ходовыми огнями, диким рёвом дизелей и грохотом ломаемого льда в ночной полярной тишине обгоняет их, круша лёд на своём пути. Кичёв прокричал на транспорт: «Уважайте подводников!» и помахал рукой. Мы обошли транспорт, а затем ледокол. Вскоре вышли изо льда, началась шуга. Продули главный балласт и всплыли в крейсерское положение. Оказалось, пробили две цистерны главного балласта. Подошли к выходу из губы, прошли мыс Лилье и вышли в Баренцево море. Сразу попали в сильную бортовую качку. Волна баллов пять, но шли полной скоростью. Поэтому к 4.00 седьмого ноября подошли к Екатерининской гавани. Боны оказались закрытыми. Пришлось ждать. Наконец, пришёл буксир, открыл боновые заграждения, и мы в 6.30 ошвартовались к борту плавбазы у девятого причала в Полярном.
Екатерининская гавань
Нас ждал сюрприз: подготовлен кубрик с застланным на койках чистым бельём, каюты для офицеров и баня. Приведя механизмы в исходное положение по-швартовному, свободные от вахты устремились первым делом в баню. Только подводник может понять, какое это удовольствие после двух бессонных ночей, тяжёлого перехода морем в морозной штормовой погоде, попасть в тёплый гальюн и принять горячий душ. Итак, мы своевременно были готовы встретить праздник торжественным подъёмом военно-морского флага в 9.00. 9 ноября я перешвартовался ко второму плавпричалу и начал выгрузку боевых торпед. Тогда разрешалось старпомам, имеющим допуск к самостоятельному управлению кораблём на ПЛ первой линии, перешвартовываться в гавани и производить погрузку и выгрузку боезапаса.
С противоположной стороны плавпричала первым корпусом стояла ПЛ 611 проекта. Помощником командира на этой лодке был однокашник Толя Белобров. На ней шло проворачивание механизмов. При проворачивании в электрическую, гидравликой и воздухом задавили носовыми горизонтальными рулями молодого матроса. Он залез в надстройку для проверки НГР, а их стали заваливать. Его успели довезти до госпиталя, но он скончался. После этого случая в инструкции было записано, что при проворачивании механизмов в электрическую, гидравликой и воздухом на мостике должен находиться помощник командира ПЛ или вахтенный офицер. Не зря говорят, что все изменения в инструкции пишутся кровью. Так и есть. Только увезли с причала в госпиталь раненого матроса, прибыл командир дивизиона Кичёв и спрашивает: – Голованов, кого у тебя тут покалечило? Я объяснил, что не у меня, а у соседа. Мы производили выгрузку боевых торпед, поэтому Кичёв дополнительно меня проинструктировал. Потом сказал: – Завтра уходим в Северодвинск, – и ушёл.
Подготовка к новым испытаниям
Выгрузили торпеды, и утром следующего дня вышли из Полярного на переоборудование в Северодвинск, куда прибыли 11 ноября. Ледокольный буксир разбил лёд и помог нам ошвартоваться к стенке завода «Звёздочка». Вечером Кичёв уезжал в отпуск. Я пошёл провожать его на вокзал. Зашли в ресторан Эдельмана, где Кичёв хорошо проинструктировал меня насчёт стоянки и переоборудования на заводе, а я пожелал ему хорошего отпуска. Через три дня стоянки в заводе в седьмом отсеке появился иней, обогрева-то нет. Пошёл к директору завода насчёт подключения к трубопроводу горячего пара. Директор говорит: – Не могу дать. У меня СРТ мёрзнут. Ты заберёшь много пара, давление упадёт. Ты-то можешь воздухом продуть систему обогрева, а СРТ сделать это не могут, и мы их разморозим. Метрах в 150-и от меня стоял лидер «Баку». Директор говорит: – Договорись с командиром лидера, а я тебе по причалу брошу паровую трубу.
Я зашёл на лидер и договорился с командиром. Через сутки к лодке подвели трубу, и мы отогрелись. Через 15 дней после нашего прихода в завод на переоборудование наконец-то на ПЛ прибыло моё новое начальство – руководство 335 ОБСИРПЛ. Проверили подводную лодку и приняли в состав бригады. Но личный состав продолжал жить на корабле. В начале декабря пришёл ледокол, и я с его помощью перешёл на другую сторону бухты к стенке завода № 402. Ошвартовались, а на берег нас не пускают: завод строго режимный. Решать вопрос не с кем, так как воскресенье, руководство завода отдыхает. Договорился с начальником караула – он разрешил ходить только в туалет. На следующий день были оформлены пропуска для всей команды. Мы переселились в береговую казарму, на ПЛ подали горячий пар, и началась нормальная жизнь.
Выяснилось, что мы будем продолжать участие в ядерных испытаниях, но уже на Ладожском озере. За зиму у нас выгрузили аккумуляторную батарею из четвёртого отсека, а яму АБ нашпиговали различными системами с атомных и ракетных подводных лодок. По всей лодке установили тензодатчики. На отдельных боевых постах аппаратуру поставили на амортизаторы. Даже кое-где для личного состава установили сидения на амортизаторах. В декабре 1957 года на бригаду неожиданно прибыл Главком С.Г.Горшков. В этот день я дежурил по бригаде. Командиром ОБСИРПЛ был .
Контр-адмирал В.Цветко, 2003 г.
Мы встретили Главкома у главного входа. Цветко доложил, я представился. Начался обход жилых помещений и учебных кабинетов. Цветко приказал мне записывать все замечания Главкома. А их оказалось довольно-таки много. После осмотра состоялось совещание, на которое были приглашены командование, офицеры штабов бригады и дивизионов подводных лодок и надводных кораблей и все командиры строящихся и ремонтирующихся подводных лодок и линкора «Архангельск». Так как я был за командира, я тоже там присутствовал. Главком заслушал командира бригады. Особенно его интересовал вопрос строительства головных атомных подводных лодок. В это время строились две наши первые атомные подводные лодки. Я познакомился с их первыми командирами, капитаном 2 ранга Л.Г.Осипенко и капитаном 2 ранга А.И.Сорокиным, ставшими позднее Героями Советского Союза и адмиралами. Далее Горшков высказал много замечаний по содержанию береговых объектов и организации службы. Он приказал прекратить боевую подготовку, дал десять суток на устранение замечаний и уехал. Цветко и я провожали его до машины.
10 дней все устраняли замечания: наводили порядок в кубриках, кабинетах, камбузах, и «боролись» со снегом. Через десять дней Главком снова приехал. Так получилось, что я снова дежурил по бригаде. Стоим с комбригом, ждём у ворот КПП. Подъезжает машина, и, не останавливаясь едет дальше в объезд зданий бригады к учебному отряду. Территории бригады и учебного отряда примыкали одна к другой, и между ними были ворота. Мы бросились бегом через двор к тем воротам. Подбегаем и видим, что около самых ворот прорвало фановую магистраль, и на чистый белый снег начала вытекать зловонная жижа. В это время подкатила машина, Главком вышел, и мы выполнили уставный ритуал. Горшков сделал несколько шагов, увидел растекающуюся лужу, махнул рукой и пошёл с комбригом в кабинет. Затем они уехали на завод. Я их проводил. Больше он при мне в Северодвинск не приезжал. Так состоялось моё первое знакомство с Главнокомандующим ВМФ СССР.
Перед Новым 1958 годом прибыл из отпуска мой командир. В Северодвинске познакомился с многими офицерами бригады, в том числе с командиром строящейся ПЛ «Б-91» 611 проекта капитаном 2 ранга В.Н.Поникаровским. Судьба вновь неоднократно сведёт меня с этим замечательным человеком, ставшим начальником штаба Северного флота, Начальником Военно-Морской академии, полным адмиралом.
Испытания на воздействие ударной волны
В мае 1958 года закончили переоборудование и вышли из завода. Сразу начали переход на Ладожское озеро. До Беломорска шли своим ходом, а там встали в плавдок. До Ладоги нас буксировали по внутренним водным путям и Беломорско-Балтийскому каналу. В озере вышли из дока и пошли своим ходом в одну из северных бухточек, где встали на специально установленные для нас бочки. На специально оборудованном полигоне продолжали испытания ядерного оружия. Проверялось воздействие ударной волны от ядерного взрыва на корпус подводной лодки, технику и личный состав. Вместо личного состава на ПЛ были посажены собаки и кошки.
Снизу к ПЛ прикреплялась многотонная балластина на тросах нужной длины. Осуществлялось медленное и осторожное погружение подводной лодки без хода, пока балластина не ляжет на грунт. Затем лодка удифферентовывалась на определенной глубине с небольшой положительной плавучестью. После этого мы всплывали и высаживали на катера личный состав. На ПЛ оставались командир ПЛ, командир БЧ-5 и старшина команды трюмных. Я находился в шлюпке у борта ПЛ в районе ограждения рубки. Командир задраивал верхний рубочный люк и вместе с механиком и трюмным выполнял медленное погружение лодки, порциями заполняя среднюю группу ЦГБ. Когда от уровня воды до верхнего рубочного люка оставалось примерно два метра, я три раза бил по корпусу железным прутком. Трюмный открывал эпроновские клапана продувания средней группы водолазом, и пулей выскакивал из лодки. Следом за ним стремительно выскакивал механик. Командир вылетал последним и задраивал снаружи верхний рубочный люк. Все трое прыгали в шлюпку. Мы мгновенно отходили от подводной лодки и гребли к берегу. Далее ПЛ самостоятельно погружалась на заданную глубину. Балластина удерживала подводную лодку на месте и на заданной глубине. Место лодки обозначалось буйками, а также плотиками, на которых были закреплены концы воздушных шлангов, присоединённых к эпроновским штуцерам на подводной лодке для продувания средней группы ЦГБ.
На глубину погружения подводной лодки на определенном расстояниях от борта по траверзу погружался и затем подрывался заряд. Прогибы корпуса фиксировались тензометрическими датчиками. Уровни всех физических полей и химических параметров регистрировались самописцами, магнитофонами, фотокамерами и другой аппаратурой. Через час-два к лодке подходил водолазный бот, подключался к шлангам, и компрессором продувал среднюю группу ЦГБ. Подводная лодка всплывала в позиционное положение. Я с членами специальной комиссии на шлюпке подходил к борту ПЛ. Мы спускались в лодку и осматривали её. Комиссия фиксировала результаты испытаний и снимала регистрирующую аппаратуру. Затем, после моего доклада, на ПЛ приходил на катере командир и личный состав. Все производили тщательный осмотр ПЛ и проверяли механизмы по своему заведованию. Фиксировались все нештатные ситуации, происшедшие после взрыва, выходы из строя техники и так далее. Запускали дизеля и продували весь главный балласт.
Среди «нештатного личного состава», то есть кошек и собак, после первого взрыва были раненые. У стоявших на палубе были сломаны ноги. А у находившихся на сидениях с амортизаторами повреждений не было. При каждом новом испытании заряд приближали к подводной лодке. Количество повреждений корпуса и механизмов увеличивалось. После четвёртого взрыва, когда полностью отработали методику испытаний, меня отпустили в санаторий, и я уехал в Сочи. Через некоторое время встречаю на пляже знакомого офицера, а он говорит: – Ты знаешь, что твоя лодка утонула? Я не поверил. Вернулся из отпуска в Ленинград и сразу пошёл на проспект Римского-Корсакова, где базировалась бригада подводных лодок. Комбриг, капитан 1 ранга И.И.Панышев, говорит: – Твоя лодка затонула, но её подняли. Сейчас она в плавдоке в Ломоносове. Езжай туда.
Прибыл в Ломоносов и обнаружил свою ПЛ в плавдоке. Личный состав занимался чисткой лодки от грязной воды, солярки, масла и последствий пожаров в 5 и 6 отсеках. Узнал некоторые подробности случившегося. После очередного взрыва из-за нарушения герметичности сальников забортных устройств подводная лодка приняла воду и легла на грунт. Внутри отсеков были пожары. Собаки и кошки погибли. Подводную лодку быстро подняли и в плавдоке отбуксировали в Ломоносов. После чистки лодки, её отвели в Ленинград на Адмиралтейский завод для восстановления и ремонта. В этот период произошла смена командира ПЛ. Вместо капитана 3 ранга И.С.Белого командиром ПЛ «С-45» был назначен капитан 2 ранга И.Н.Паргамон, учившийся в тот период заочно в Военно-морской академии. Тогда я впервые с ним познакомился. За короткий период совместной службы на ПЛ «С-45» мы подружились. Иван Николаевич оказался интересным и очень порядочным человеком, грамотным подводником. Подводная лодка была восстановлена, и весной 1959 года она снова ушла на Ладогу, но уже без меня.
Осваиваю новейшую ракетную технику
Меня перевели старпомом на ПЛ «С-164», стоящую на Адмиралтейском заводе для переоборудования под ракетную ПЛ по проекту 644: врезки ракетного отсека, установки двух контейнеров с крылатыми ракетами, размещения аппаратуры управления и так далее. Командиром ПЛ «С-164» был капитан 3 ранга Фокин, сын адмирала Фокина. Его вскоре перевели в Москву. Вместо него командиром ПЛ был назначен капитан 3 ранга В.А.Николаев, выпускник нашего училища 1952 года.
ПЛ «С-164»
На этой лодке я заменил однокашника Диму Силина. А его назначили вместо меня старпомом на ПЛ «С-45». Сделано это было по взаимному согласованию с начальством в связи с тем, что ПЛ «С-164» после модернизации уходила на Северный флот, а Дима по семейным обстоятельствам не мог служить на Севере. В то же время ПЛ «С-45» навсегда оставили на Балтике. С экипажем «С-164» я убыл на Северный флот для стажировки на однотипной ПЛ «С-80» проекта 644, пока единственной ракетной лодке. Но мне не удалось тогда побывать на ней, так как её ещё интенсивно осваивал штатный экипаж. Мы же пока только изучали её по технической документации. Экипаж жил на плавбазе в Полярном и готовился к выходу в море на ПЛ «С-80».
Рискованное задание
По плану осенью 1959 года я должен ехать на учёбу в Ленинград на командирские классы. Незадолго до отъезда в моей службе произошёл эпизод, едва не лишивший меня учёбы. Кому-то пришла идея подготовку командиров отделений проводить в учебных отрядах. Со всего побережья в Полярном была собрана группа человек 70 штатных командиров отделений, старшин 1-й и 2-й статьи из Полярного, Западной Лицы, Гаджиево, Оленьей и других мест для отправки на учёбу в Ленинград и Кронштадт. Меня назначили старшим, дали в помощники старшего лейтенанта и мичмана. После ужина нас разместили на тральщике, и мы бодро-весело пошли в Мурманск на ленинградский поезд. Пришли на вокзал, а поезд уже час назад ушёл. Что делать? Вокзал в Мурманске посредине круглый, а по бокам – крылья. Я собрал всех старшин в центре круга, а сам с двумя помощниками стал ходить вокруг и следить, чтобы никто не убежал. В лицо я никого не знал, а они же не первогодки, а уже послужившие по два года. У многих в Мурманске и Росте были знакомые девушки. На вокзале много и других моряков. Отличить своих от чужих невозможно.
С комендантом вокзала договорился, что он посадит нас на первый же отходящий поезд. А первым оказался поезд на Москву в 7.30 утра. Всю ночь мы «крутили карусель» на ногах в центре вокзала. Как потом выяснилось, человек десять всё же ушли незаметно к своим знакомым, но за 10-15 минут до отхода поезда они все появились. Мы благополучно погрузились в поезд и поехали, заняв целый вагон и выставив с двух сторон дневальных. Поезд прибывал на станцию Волховстрой-2 и стоял одну минуту. А электричка на Ленинград уходила со станции Волховстрой-1. Между этими станциями ходит автобус. Разделил старшин на три группы. Первую группу взял себе, вторую доверил мичману, третью поручил старшему лейтенанту. Прибыли в Волховстрой-2 утром. Хорошо, что было светло. Но платформы нет. Прыгали на землю сразу из двух выходов вагона. Минута прошла. Паровоз даёт свисток, а я не досчитываюсь 14 человек. Прошу проводницу выкинуть красный флаг, что она сразу исполнила. Посылаю по вагонам старлея в нос, а мичмана в корму поезда. Смотрю, стали потихоньку спрыгивать недостающие из других вагонов: кто на нашу сторону, а кто на противоположную. Наконец, сосчитал всех. Благодарю проводницу, она показывает жёлтый флаг, гудок паровоза, и скорый поезд ушёл.
Построив и вновь проверив свою команду, веду всех на автобусную остановку. Мой гениальный план трёх групп провалился на первом же автобусе. Удалось втиснуться в него мне и ещё двум старшинам, остальные остались. Расстояние между станциями 12 километров. Идти пешком со шмутками тяжело. Хорошо, что тогда автобусы ходили часто. В каждом автобусе приезжали по два-три старшины. Только в 15.45 собрались все, а в 16.00 пошла электричка. Заняли отдельный вагон, выставили вахту и покатили в Питер. Начали драить ботинки, пуговицы, приводить себя в порядок. В Ленинграде меня ждал очередной сюрприз – на перроне нас встречали родители многих старшин-ленинградцев. Все просили отпустить их, клялись и божились, что к 6.00 утра назавтра приведут своих чад в КУОПП. Ну что делать? Я не устоял, рискнул и отпустил.
Остальных построил и повёл от Московского вокзала на улицу Жуковского, зная, что оттуда идёт трамвай до Мраморного зала, куда раньше бегали на танцы, а КУОПП там рядом. Доехали до Мраморного и строем в КУОПП. Когда ворота за нами закрылись, я почувствовал большое облегчение. Перед строем зачитал списки, кто остаётся в КУОППе, а кто едет в Учебный отряд в Кронштадт. У меня пытались выпытать это раньше, но я понимал, что для соблюдения порядка лучше не оглашать списки в дороге. Все разместились и переночевали в КУОППе. К 6.00 родители отпущенных старшин привели своих питомцев. Я был очень доволен и признателен родителям и их сыновьям, что меня не подвели.
Оставил старшего лейтенанта и мичмана в КУОППе для передачи личного состава и оформления документов, а сам с группой «кронштадтцев» убыл в Кронштадт на «Метеоре». В Учебном отряде сдал всех без замечаний. Сразу же вернулся на «Метеоре» в Ленинград. Мои помощники тоже успели всё оформить. Только тогда вздохнул свободно. Успел получить документы на обратную дорогу, и на следующий день мы выехали в Мурманск. Всё прошло благополучно, и командирские классы не сорвались. А ведь погореть в таком деле было очень просто. Осенью 1959 года перед отъездом на учёбу в Ленинград участвовал в торжественной встрече новейшей тогда большой океанской дизельной подводной лодки «Б-94». Она была головной в серии проекта 641 и первой пришла в Полярный. На причале были: командующий Северным флотом адмирал А.Т.Чабаненко со своим штабом, командующий подводными силами СФ контр-адмирал Г.Т.,Кудряшов, командир 33 дивизии подводных лодок контр-адмирал А.В.Горожанкин и много других адмиралов и офицеров. Весь личный состав дивизии был построен на причале. Оркестр играл встречный марш и гимн.
Я был приятно удивлён и обрадован, когда после швартовки и подачи трапа на причал вышел и доложил о прибытии командующему флотом мой бывший командир капитан 2 ранга Паргамон Иван Николаевич. Был рад за него, за его большой успех в службе. Потом мы вновь встретились, как друзья. ПЛ проекта 641 очень понравилась. Тогда я только мечтал плавать на таком корабле и не предполагал, что буду командовать двумя подряд новыми подводными лодками этого проекта.
Вверх по должностной лестнице
Учёба и назначение на большие подводные лодки
Осенью 1959 года, уже будучи капитан-лейтенантом (первое морское звание), я убыл в Ленинград учиться на командирских классах. Здесь я встретился с Борисом Викторовичем Никитиным, бывшим начальником 1-го Балтийского ВВМУ в период, когда я в нём учился. А сейчас он был заместителем начальника высших специальных офицерских классов, контр-адмиралом. Другим заместителем начальника классов был Герой Советского Союза контр-адмирал Н.А.Лунин. Время на классах пролетело, как один день. Классы я успешно закончил в 1960 году и получил диплом с отличием.
Я вернулся с на третий день. За мной пришел лейтенант Эльянов, и Бармалей обиженно засопел, гремя ключами: ему не хотелось расставаться со мной так скоро – чем-то я понравился престарелому ангелу-хранителю. – Вот, видишь, какое дело,– сказал Эльянов, сбивая снежинку с рукава щегольской черной шинели. – Сам капитан второго ранга Косов приказал выпустить тебя. Понравился ему твой журнал с иностранным названием... Предложил даже назначить тебя редактором училищного журнала «Нахимовец»... Но чтоб никаких обид, ясно?.. Не злорадствуй! Тебя поучить следовало. Я и сам давно собирался спесь твою укоротить. – Ладно, чего там,– примирительно сказал я. – Кто мне только шевелюру вернет?.. Ведь нулевкой особачили! – Тут я вспомнил, что Ольга потеряна навсегда, и перестал грустить о шевелюре.
В училище меня ждала потрясающая новость: Пожилой проиграл бой какому-то новичку из третьей роты. Проиграл даже не по очкам: новичок трижды сбивал Пожилого с ног, и после третьего раза судья прекратил это избиение. «Вот она – любовь!» – подумал я меланхолически. Все вечера я теперь проводил в читальне. Даже в выходной день не пошел в увольнение. Часов в шесть вечера ко мне подсел хмурый и озабоченный Пожилой. Он захлопнул мою книгу, выключил настольную лампу и сказал: – Пошли. Я молча подчинился, потому что в его голосе прозвучала трагическая нотка.
Мы шли мимо памятника «Стерегущему», и я в первый раз обратил внимание на то, что этот памятник имеет форму креста, а фигуры двух матросов будто распяты на нем. Потом мы свернули налево, обогнули парк – и Пожилой почти силой втащил меня в очень маленькое чистенькое кафе. Я проходил здесь и прежде, но никогда не видел это кафе, очевидно потому, что вывеска его была скрыта толстыми сучьями лип, а окна занавешены кремовыми шторами. – Не трусь, сюда ни один патруль не заходит,– сказал Пожилой. В этом кафе не нужно было раздеваться и не было официантов в накрахмаленных распашонках. Это меня успокоило. Мы сели за столик в углу, отгороженный кадками с какими-то широколиственными растениями. Рядом с моим лицом покачивался блестящий резной лист. Пожилой принес две бутылки вина и большой апельсин.
– Я не буду пить,– сказал я и хотел уйти. – Ишак!.. Это ж «белое бессарабское», шестнадцать градусов. И еще, знаешь... Ольга сказала, что любит тебя. Я посмотрел на свое вытянувшееся лицо в зеленом бутылочном стекле и переспросил, не доверяя ушам, в которых что-то звенело: – Так, значит, она сказала тебе, что любит меня? – Да, она сказала. Мне стало жарко, и я расстегнул крючки шинели. Какая красивая здесь буфетчица! В жизни не видел таких красивых буфетчиц! – - Пожилой, а ведь жить совсем неплохо!.. А я… – Да, ничего... Ничего хорошего. – Выпьем за нее! – Не хочу... Не могу. Давай выпьем за тебя. Пусть с тобой она будет чуточку дольше, чем со мной! – Она будет со мной всегда! Выпьем – и прочту тебе новые стихи.
В этом номере журнала были опубликованы стихи Игоря Жданова "Прощай, училище" и "Прощание с друзьями"
– Про нее? – Про любовь! – Ты неисправим. – Вот именно. Я очистил апельсин и разломил его. Мне нравился апельсиновый запах: я взял толстую оранжевую кожуру и смял ее пальцами – из мельчайших пор брызнули росинки пахучего сока. Я посмотрел на Пожилого и выронил кожуру. Пожилой уставился в пространство круглыми глазами и забыл закрыть рот. – Ты чего? – робко спросил я.– Брось, не переживай. Тебе тоже встретится твоя девушка. - Молчи! – зашипел Пожилой и спрятался за бутылки.– Сзади тебя Дубонос...
Я слегка повернул голову и действительно увидел Дубоноса. Он стоял у буфетной стойки, засунув руки в карманы шинели, и раскачивался, поскрипывая ботинками. Рядом с ним суетился, покупая вино и обильную закуску, какой-то пехотный капитан. «Влипли»,– спокойно подумал я и разлил вино по стаканам. – Выпьем, Пожилой! Выпьем и посмотрим, чем все это кончится. – Сосунки! – донесся до моих ушей глухой голос Дубоноса. – На другого и плюнуть-то жаль, а ничего не поделаешь – у него диплом в кармане. – Верно, Сашок!.. Ой, как верно! – повторил пехотный капитан. – Мало нас осталось. Вымирает старая гвардия... Стаканы звякнули, и наступило минутное молчание. Потом со звоном упала на кафельный пол вилка, скосил глаза и увидел руку Дубоноса, шарящую под нашим столом. Короткие коричневые пальцы ухватили вилку – и рука исчезла.
Так вот я и говорю: традиции рушатся! – снова зарокотал Дубонос. – еще до Ноева потопа в моде был... Сам носил, бывало – иду, а брючины как черные флаги на ветру полощутся. Красота!.. И ведь до чего докатились! Есть у меня в роте лейтенант один, из новеньких, послевоенного образца. Брюки у него – ну, чисто стиляжьи!.. – А где, я спрашиваю, шаг? – горячился капитан - Разве теперь дают ногу? Вот в мои времена бывало: придет полковник Карпецкий, инспектирующий, глянет сбоку на шеренгу – и если хоть у одного сукина сына нога не на должном уровне, весь полк два часа лишних строевым шагом гоняет. И сам ходит чеканит. Орел!..
Друзья выпили еще и застучали вилками по тарелкам; я подмигнул Пожилому, показав глазами на дверь. Он кивнул головой, медленно встал, беззвучно отодвинул стул и пошел к выходу. – Нет ли у вас спичек? – спросил Дубонос, поворачиваясь ко мне. Я тоже повернулся и спокойно зажег спичку. Дубонос прикурил, затянулся, сказал «спасибо» и только тогда поднял глаза. Взгляд был тяжелый, но я выдержал его. Мне показалось, что какой-то упрек или, может быть, сожаление сквозило в этом сосредоточенном взгляде. Потом Дубонос молча отвернулся и сгорбился над своей тарелкой. Я понял, что он никогда не простит мне эту встречу.
АРХИТЕКТОР ЮРОЧКА
В субботу я позвонил Ольге. Трубку снял мужчина, и уже по хлипкому голосу можно было определить, что мужчина этот не отличается богатырским сложением. – Она бывает только по воскресеньям. Что-нибудь передать? – Спасибо, я позвоню завтра. – Извините, молодой человек, а вы случайно не тот самый моряк, с которым Оля ходила в музей? – Возможно... Если не другой, то я.
– О, вы любите говорить ! Как это... Солдатский юмор, кажется? Очень, очень смешно... Я хотел бы познакомиться с вами и поговорить кое о чем. Это чрезвычайно серьезно, и своевременный разговор просто необходим в данной ситуации. – Сначала назовите себя и предполагаемую тему разговора, потом посмотрим,– отрезал я. – О, вы все узнаете! Приезжайте, пожалуйста, ко мне. Я буду ждать вас сегодня вечером часов в семь. Я колебался: увольнительную получить не трудно сегодня мало желающих идти в город. Но чего хочет от меня этот неизвестный человек с голосовыми связками новорожденного котенка? Может быть, вы боитесь? – участливо спросила черная телефонная трубка. – Ровно в семь,– быстро сказал я.– Диктуйте адрес.
Трамвай медленно тащился по обочине пустынного Марсова поля. Я подышал на замороженное стекло и долго смотрел сквозь микроскопический глазок, как вздрагивает и мечется газовое пламя между гранитных могил революционеров. Потом мы проехали мимо темного , повернули на Садовую и миновали желтое здание гауптвахты. У ворот прохаживался часовой в тулупе до земли, надетом прямо на шинель. Из-за этого необъятного тулупа карабин в его руках казался детской игрушкой.
Я представил себе курсантскую камеру. Вот сидят в углу, у радиатора парового отопления, арестованные. Давно рассказаны все анекдоты, съеден ужин. До отбоя целых четыре часа, только в одиннадцать часов можно будет разобрать «самолеты» (так называют составные нары на гауптвахте). Кто-нибудь осторожно разувается, поглядывая на дверной «глазок», и выгребает из-под стельки ботинка щепоть влажной махорки. Потом все курят по кругу. А один стоит у дверей и прислушивается к шагам в коридоре... Трамвай резко затормозил и остановился. – Суворовский проспект! – объявила проснувшаяся от толчка девушка-кондуктор и протянула руку к веревке звонка. Я поспешно выпрыгнул на заснеженный асфальт.
Вот и шестиэтажный обшарпанный дом под номером 44, который мне нужен. Я поднялся на третий этаж и позвонил. Кто-то проволочил по коридору шлепанцы и долго возился с замком. Дверь приоткрывается настолько, насколько позволяет цепочка, и сквозь эту щель кисло улыбается мне чье-то лицо. – Вы Володя Зотов?.. Одну минуточку. Цепочка звякнула – я впущен в тускло освещенный . Направо две совершенно одинаковые двери. В конце коридора в полумраке громоздятся разнокалиберные шкафы. Передо мной стоит некто в пижамных брюках и в узкой маечке, из которой выпирает, как тесто, дряблая грудь. На отсыревшем насморочном носу – очки в роговой оправе. Выше очков две розовые залысины и треугольничек реденьких волос между ними.
– Юрий Анатольевич, архитектор. – Некто сует мне птичью лапку для пожатия.– Будем знакомы. Я иду вслед за ним в комнату, загроможденную всякими ненужными, на мой взгляд, предметами: тут и чучело совы, и резное дерево старинной купеческой горки, и диковинные вазы с целомудренными японочками, и несколько картин в тяжелых позолоченных рамах, с которых лезут прямо в лицо розовые зады и похожие на валуны бедра разъевшихся красоток. – Садитесь, пожалуйста, Володя,– указал на мягкое кресло мой новый знакомый. Я остался стоять, потому что других предметов для сидения в комнате не было.
– Не зовите меня по отчеству... Все знакомые, представьте, зовут меня просто Юрочкой, хотя мне уже за тридцать,– он тихо засмеялся и сам сел в единственное кресло. – А Ольга здесь живет? – спросил я, стараясь угадать, кем приходится ей Юрочка. – О нет! Здесь живет ее приемная мать. Она спит сейчас в соседней комнате. У нее, понимаете ли, больное сердце, утром был приступ, но все, к счастью, обошлось. – Ольга – сирота? – Как видите... Отец погиб под Гдовом, мать умерла в блокаду. Вера Георгиевна спасла ее и удочерила... Хорошо еще, что она артистка: ей не так трудно приходилось в блокаду. То в Кронштадт поедет с концертной бригадой, то в другую воинскую часть. От солдат и кормилась.
Зрители на спектакле Ленинградского театра музыкальной комедии
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович (КСВ) - архивариус, Горлов Олег Александрович (ОАГ) commander432@mail.ru, ВРИО архивариуса
