Вскормлённые с копья - Сообщения за март 2010 года

Часть V. У Курильского меридиана.

7.

И однажды случилось так, что никто в неё не заглядывал более десятка лет. То ли забыли о ней, то ли просто не вспомнили за разными другими делами и заботами. На овощах с огородов да дичи, в лесах непролазных подстреленной, прожить трудно, да и одежонка у людей в смене нуждается. Обнищали вконец тамошние жители и оголодали не весть как. И вид их стал совсем непотребный.
И тут слух прошёл, что едет по морю и океану по их души Высочайшая инспекция.
Дотошные скептики в этом месте вполне могут меня, как говорится, поймать на слове. Мол, как это, и какие такие слухи могут дойти туда, куда и дорог то вовсе нет, и, тем более, не могло тогда быть там ни газет, ни радио ни телеграфа, ни телевидения. Даже мобильников, и то не было.
И отвечу. А вот так. Слухи,  они на то и слухи, что во все времена непонятным образом проникали и сейчас проникают куда угодно. Хоть в преисподнюю. Возникла же однажды из ниоткуда целая вселенная вместе с целыми галактиками и планетами, на которых и города и сёла и даже пункты обмена валюты. А наука даже и близко ещё не подошла к разгадке этого явления.
В общем, ваше дело верить или не верить, а мое, сообщить то, что я не сам выдумал, а слышал от других.



Оноре Домье

Итак, получив эти слухи, старший начальник Императорской гавани крепко задумался и быстро постиг, что внешним видом и вообще состоянием одичавшего гарнизона инспекция явно будет недовольна. А всем известно, и даже в теперешние цивилизованные времена понятно, что когда большой начальник грозно вопрошает: «Почему?» и «Доложите!», очень трудно отреагировать правильно. То есть, так как нужно вопрошающему. Поэтому остается только одно. Сделать всё так, чтобы подобных вопросов не возникало. А как это сделать?
Задумался старший начальник ещё раз и, поскольку он действительно был старший начальник, то есть отвечал всем требованиям к этому званию, то нашёл решение проблемы. Он приказал собрать со всего населения всю приличную одежду, какая найдется, и раздать её тем, на кого количества её хватит. Всех одетых помыть, постричь и побрить.
Собрать всех их в более или менее сносных домах, а лачуги спалить. А всем раздетым, немытым и небритым на этот период укрыться в окрестных лесах и болотах. Так и сделали.
И вот под оглушительные дудки и барабаны ступает на берег высочайшая инспекция. её четким строевым шагом, перед нарядной шеренгой бравых местных воинов встречает старший начальник и зычным голосом рапортует, что за время отсутствия долгожданных слуг государевых тут вообще ничего не случилось и всё распрекрасно.
Довольная инспекция стала ещё довольнее, когда её на последующем банкете от всей широты русской военной души накормили пудовыми отбивными из кабанятины, напоили самогоном, настоянном на рогах изюбря. И в конце обильной трапезы, когда хозяева и гости, откинувшись в дубовых креслах и, расстегнув по пуговице на мундирах в районе пупков, чтобы не жало, закурили трубки набитые табаком из толчёных мухоморов, главный инспектор, хитро улыбаясь в напомаженные усы, задал вопрос старшему тамошнему начальнику: «А скажите, милейший, вот когда мы осматривали ваш гарнизон, что это там за страшные рожи из леса выглядывали?»
И, поскольку старший начальник, как я уже раньше сообщил, был вполне достоин своего звания и по осанке, и по сообразительности, то он не минуты не теряясь, ответил: «Это ланцепупы», и сделал ещё одну затяжку из трубки.
А главный инспектор, чтобы не показаться совсем некомпетентным, то есть даже не знающим, кто такие ланцепупы, совсем невозмутимо промолвил: «Весьма интересно, я думал, они уже вымерли».
На что старший начальник совсем уже равнодушно ответил: «Живучие, канальи, но постепенно вымирают».



Ланцепупия зародилась за карточным столом, где проводили свободное время офицеры и гражданские чины, коротая длинные зимние и растягивая короткие летние вечера. Игра на деньги была единственным способом развлечься в крайнем захолустье. Первым игорным клубом стала гостиница Тупышева на Светланской-Американской улице. - Ланцепупы. Комментарии.

С тех пор сведущие люди называют Совгавань Ланцепупией, а её жителей ланцепупами. А со временем, чтобы не мелочиться, это название распространилось и на Ракушку и на Находку.
В то время, когда я туда прибыл, в Находку то есть, это было прекрасное место. Своей живописностью оно нисколько не уступало Ракушке, а кое в чём и превосходило её. В частности, большей цивилизованностью. Бригадой командовал капитан 1 ранга Шишулин. Я с ним общался не часто, поэтому никакой объективной характеристики дать ему не могу. Начальником штаба был капитан 2 ранга Кодес Александр Александрович,  просто Сан Саныч, как его называли.
Строгий, скромный, аскетического склада. На Дальний восток он прибыл будучи командиром подводной лодки, которая шла в том же ЭОНе, в котором сюда шёл и я Начальник политотдела капитан 2 ранга Воронцов Владимир Дмитриевич практически верховодил всем. Он обладал твёрдым волевым характером. Был активный, решительный и бескомпромиссный. За ним всегда оставалось последнее слово. Заместителем командира бригады был капитан 1 ранга Зеленцов Владимир Иванович, обаятельный, добрейший человек и грамотный подводник. Взаимоотношения, господствующие на бригаде, были вполне добросердечные.
Я там вступил в должность старшего помощника командира ПЛ «С-334», которая готовилась стать отличной. Была в те времена такая азартная игра, при которой вместо козырей у игроков были эти самые отличные лодки. Игроками, естественно, были партийные руководители крупных соединений. Мне же моя скромная роль в этой игре совсем не нравилась, да и какой карте, которой хлопают по столу, нравится такая роль. Отличную лодку непрерывно терроризировали всякими проверками, предъявляли повышенные требования, и головы офицеров этих лодок постоянно гудели от сыпавшихся на них подзатыльников, так как значимость каждого проступка там возводилась в квадрат.
Например, посадка на гауптвахту матроса с отличной лодки была равноценна чуть ли не пожару или посадке на мель.



ДПЛ пр.613 у причала.   Кости игральные

Командиром лодки был капитан 3 ранга Фищев Юрий Алексеевич. Он и так был не храброго десятка, а тут ещё такая перспектива. Он всё время был озабочен и подавлен и вздрагивал при каждом стуке в дверь каюты, так как не мог быстро сообразить, какой вид принять, молодцеватый или дурковатый. Страдая постоянно от ожидания грядущего, он вынужден был регулярно поддерживать колеблющиеся волю и дух путем возлияния небольших порций огненной воды. Именно небольших, чтобы это было незаметно, и именно в одиночку, чтобы вероятность погореть была наименьшая. И это его медленно, но неотвратимо губило. А он в принципе был хороший человек и достаточно эрудирован и абсолютно беззлобен. Видимо, в силу своих терзаний он был крайне нерешителен. Особенно волновался при швартовке. Бывало подойдет к пирсу так, что еле трапа хватает до него. Я ему: «Товарищ командир, надо бы ещё корму подбить. Далеко стоим». А он мне: «Ничего старпом, она сама потихонечку подожмётся натяжением концов».
«Смирно!», «Вольно!» И только осядет пыль от удаляющихся шагов командира и запах от сапожного крема его ботинок рассеется, я: «Моторы товсь!» «Левый средний назад. Правый малый вперед!». «Руль лево на борт!» «Оба стоп1». «Швартовы обтянуть и завернуть!». И лодка стоит как положено. Потом на другой день, придя на подъем флага Фищев назидательно мне говорит: «Вот видишь, старпом, лодка нормально стоит, а ты всё суетишься. Надо быть спокойным. Видишь, какая поножовщина вокруг идёт. Только зазеваешься, голову отрежут и скажут, что так и было. Ты, я смотрю, суматошный больно. Что ты везде лезешь? Вот вчера начпо в курилке нашего замполита вразумлял, а ты чего ещё встрял. Пусть замполит сам отдувается. Ты начпо ещё не знаешь, подожди, он ещё сам до тебя доберётся». Прав оказался Фищев. Сбудутся его слова, но это будет ещё не скоро.
Замполит капитан 3 ранга Ранцев Александр Александрович,  то есть тоже Сан Саныч, как и начальник штаба Кодес, был работяга каких поискать, добрый и очень доверчивый, что крайне редко бывает в такой должности. Поэтому пыряли его все, кому не лень. Я всегда ему сочувствовал и старался помочь, чем мог.
В то время было какое-то поветрие на ленинские комнаты. Все лодки между собой соревновались, у кого ленкомната лучше. Поэтому замполиты из них не вылезали, и множество матросов отрывалось от своих прямых обязанностей на работе в них. Все что-то пилили, строгали, рисовали, клеили, красили. И как появится какой-нибудь проверяющий, то, как алкоголик в кабак, не куда-нибудь, а в ленкомнату шасть и выпендривается там.



И вот из-за этой ленкомнаты наш Сан Саныч однажды попал к начпо в большую немилость. И не потому, что ленкомната  наша была чем-то хуже других. Упаси бог. Наоборот, она была среди лучших. Событие это не такое простое, и подоплёка его раскручена издалека. Поэтому для прояснения сути, требуется здесь некоторое отступление.
Итак, был на нашей лодке старшина команды трюмных старшина 1 статьи Томик. Прирождённый моряк и сибиряк коренной. А ещё специалист 1 класса и мастер на все руки. Сам на баяне сыграет и тут же спляшет сам. А уж такого острого языка, как у него, редко встретишь. Но был у него по тогдашней ситуации страшный порок. Он был не комсомолец, причём не по невнимательности, а по убеждению.
Он даже иногда, конечно, в шутку, говаривал, что комсомольцы самые несознательные и никчёмные люди. Мол, вот мне, не комсомольцу, скажите, что надо сделать. И я сделаю без всяких уговоров. Надо, значит надо. А комсомольцев нужно агитировать, убеждать, заставлять какие-то там обязательства принимать. К примеру, собирается лодка в автономку. Сейчас первым делом собрание комсомольское налаживают с повесткой: «Автономное плавание и задачи комсомольцев». И вот на нем все, как соловьи заливаются, кто сколько гаек закрутит, а кто глаз не сомкнёт на вахте. Слушать противно Да любому ежу понятно, что автономка не детский новогодний утренник, и кому чего делать надо. Только комсомольцам это требуется объяснять.
Можно себе представить каким минусом был этот Томик для лодки, собирающейся стать отличным кораблём. От него можно было, конечно, просто избавиться, но он буквально был не заменим и чуть не каждый день какой-нибудь подвиг совершал. То утопающего спасет, то пожар потушит. В наш городок его то и дело приглашали, то водопровод, то канализацию починить. А однажды грузовик с обрыва чуть в море не свалился. Хорошо, что вездесущий Томик тут вовремя оказался, а то быть бы беде. Дело в том, что мимо нашего городка, представляющего одну улицу, шла асфальтированная дорога над обрывом, внизу которого плескалось море. Во время сильных дождей случались оползни, и этот асфальт трескался и проседал.
И вот ехал однажды грузовик в часть, а асфальт под ним просел и стал двигаться к обрыву, норовя свалиться в эту зловещую бездну. А Томик как раз ещё с двумя матросами возвращался из патруля. Вот он и бросился без малейших раздумий к грузовику, вытолкнул из кабины растерявшегося белого, как мел ,от страха водителя и, искусно и решительно маневрируя, вырулил на безопасное место. После чего тот участок, на котором только что был, казалось, обречённый грузовик, с грохотом рухнул вниз.
Все это видел из окна своего дома замкомбрига Зеленцов. Он запомнил лицо героя и на другой день, когда наша команда строем шла из столовой, остановил строй, вытащил из него Томика, обнял его, долго жал ему руку, рассказывая всем о его подвиге и, в качестве поощрения, тут же объявил ему десять суток отпуска.
Я раньше обмолвился, что Томик был остёр на язык. Так вот, он после этого переиначил слова популярной тогда песни. Там пелось:

…и руку подал мне Дон Родриго,
А я укрылась в толпе подруг…

С лёгкой руки, вернее языка, Томика, это стало выглядеть так:

…и руку подал мне замкомбрига,
А я укрылся в строю кирюх…

Этот хохмач Томик служил так, что ему в его карточке уже некуда было записывать поощрения, а сторона, где взыскания, оставалась пуста.
Просто не за что его было наказывать. Но вот не комсомолец он был. Хоть плачь.
«Так при чём тут Томик и ленкомната с Сан Санычем и начальником политотдела», – в недоумении подумает читающий эту мою писанину.
Сейчас объясню.
Когда однажды в нашу ленкомнату вошёл начальник политотдела, Томик, стоя на стремянке приколачивал к стене портрет Карла Маркса и начпо, наверное, шутки ради спросил Томика знает ли он, чей портрет прикрепляет, а тот без всякого сомнения ответил, что это портрет адмирала Ужаровского.
Наверное, не все знают что действительно в то время на ТОФе был адмирал Ужаровский, который носил большую широкую чёрную бороду и очень похож был этим на Карла Маркса. Конечно, же Томик просто по своему обыкновению хохмил, но начпо услышав это, сначала потерял дар речи, потом так заорал и затопал, что Томик чуть не свалился со стремянки, а бедному Сан Санычу попало по полной программе и ещё сверх того.



Еще без бороды. Январь 1942 года. Второй боевой поход ПЛ «К-21». В боевой рубке вахтенный командир старший лейтенант Владимир Ужаровский.

И с тем же Томиком мы однажды очень Сан Санычу помогли. В те заполошные времена безоговорочно полагалось еженедельно выпускать боевые листки (такие небольшие стенгазеты) в которых была короткая, подобающая текущим событиям и времени передовица, а дальше статьи на служебные и бытовые темы. Сан Саныч же настолько закружился в разных прочих делах, что никак не успевал выпускать это, будь оно неладно, СМИ. И я сказал ему:
– Сан Саныч, дорогой, будет тебе боевой листок на стене. Да хоть два раза в неделю.
– Спасибо, Володя, – ответил растроганный замполит и помчался догонять рвущийся вперёд неудержимый и неумолимый план.
А я свистнул Томика, он как Конёк-Горбунок, предстал пред мои очи, и мы с ним, давно уже ставшие единомышленниками в борьбе со скукой и бестолковщиной, начали претворять задуманное в жизнь.
Эти боевые листки мы с ним пекли как блины, не очень уж и много времени затрачивая. Иногда мы их штуки по три за вечер изготавливали, порой сами давясь от смеха, так как в них кроме установленного, были ещё и юмор и сатира на бытовые темы. Мы делали заготовки так, что в нужное время ставили текущую дату, стряпали подписи якобы авторов статей и вешали на стену. В общем, занимательно-развлекательное, и в то же время полезно-неизбежное очковтирательство. Все это с удовольствием читали и ухахатывались. Политотдел же боевые листки нашей лодки признал лучшими, и вскоре начпо по отношению к нашему замполиту сменил гнев на милость.



ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ. —Не мало ли будет, если мы припишем к отчету о выполнении плана всего двадцать процентов? — Достаточно, а то подумают, что это явное очковтирательство. - Крокодил № 1, 1953 г.

Предшествовавшего мне старпома я не застал. Фамилия его была Корявко и, как мне рассказывали, он был уникальный по работоспособности офицер. Рассказывали, что он в течение ночи мог написать полностью за всю предшествующую автономку журнал боевых действий начисто, попивая крепкий чай с сухариками. И после него не требовалось его проверять и что либо исправлять.
Штурманом был старший лейтенант Каманцев, довольно грамотный и порядочный. Механик капитан-лейтенант Калягин тоже заслуживал всяческого уважения. Во многих докладах адмирала Ужаровского, которые, разъезжая по соединениям подводных лодок, он делал на офицерских собраниях, Калягин фигурировал как офицер, достойный всяческого подражания. В этом я полностью с ним был согласен. Запомнился на той лодке командир торпедной группы лейтенант Петрикевич (Евгений Викторович).  Я его видел всего пару раз, потому что он был выдающийся спортсмен и все время разъезжал по командировкам, защищая спортивную честь флота. Я считал его потерянным для морской службы человеком, так как встречался со многими похожими случаями. Но ошибся.
Много позже, когда я, уже будучи довольно послужившим командиром ПЛ, по замене попал на Балтийский флот, то встретил там в Лиепае командира подводной лодки капитана 2 ранга Петрикевича. Я даже однажды сходил с ним в автономку в качестве второго командира, вроде наставника, и, скажу, что мне ни в чём его наставлять не пришлось. И Каманцева я тоже встретил командиром в звании капитана 2 ранга. Недаром на флоте бытовала поговорка: «В капитанах 2 ранга все встретимся».
Вообще Советский подводный флот был давно богат выдающимися офицерами, таланты и способности которых зачастую терялись в безвестности, а богатый опыт не распространялся.
Флот это была знаменитая кузница кадров, а вот хранилище этих кадров никудышнее. В памяти долго хранятся в основном те, кто где-то что-нибудь особенное отмочил. Да и то помнится это и передается из уст в уста. И больше сохраняются сами факты, а имена героев теряются
К примеру, одно время по стойбищам подводников Тихоокеанского флота ходили отрывки большой стихотворной поэмы, с поэтической точки зрения очень талантливо написанной, копирующей сказку Ершова «Конёк Горбунок».  Только персонажем её был не Иван-дурак, а некий офицер, который прошел все соединения, попадал во всякие переделки и, что бы ему ни поручали, он всё выполнял с блеском. Ни прототип героя, ни имя автора не известны, утонули в вечности, и круги на её поверхности разошлись и сгладились. Слыхивал я и историю одного лодочного доктора, отличного специалиста, но известного главным образом своими проказами, которыми он неутомимо всех терроризировал.



На флоте же долгое время бытовала традиция, по которой, как бы человек не безобразничал и не трепал всем нервы, добиваясь увольнения со службы, его не увольняли. Снижали в должности, в звании, но упорно держали. Уволить можно было только того, кто или стал негоден к службе по здоровью, или совершил какое-либо преступление. Одно время от тех, кто ни рыба – ни мясо, избавлялись, посылая их или на какую-либо учёбу, или на повышения, мысля: пусть он где-нибудь каким угодно начальником станет, только бы у нас его и духу не было.
Помнится в шестидесятых годах, прославившихся всякими вольностями любого свойства, из училищ на флот стали поступать лейтенанты, совершенно не приученные тянуть суровую лямку службы, форменные бездельники. Не все конечно, было много хороших, но ведь бочку мёда губит всего лишь ложка дегтя.
И тут стало не хватать замполитов, так как много опытных старых политработников уволили, как не имеющих достаточного образования. И вышло постановление посылать на курсы политработников молодых лейтенантов независимо от их специальности. И пошла потеха. Всех лодырей, неучей, всех, на кого, где сядешь, там и слезешь, начали направлять на эти курсы. Туда их с глаз долой, чтобы нервы не трепали. И потом такие замполиты стали объявляться на лодках, хоть стой, хоть падай. Но они и на лодках по этой самой причине тоже не задерживались, их стали спихивать в политотделы и ещё выше, только бы не мешали.
Точно так же стало обстоять дело и с продвижением по строевой линии. Лично знавал я одного старпома, с которым встретился во Владивостоке ещё в 1953 году. Он скакал с одной лодки выходящей из ремонта на другую, которая становилась в ремонт. Ни разу не побывав ни в одной автономке, раньше меня стал командиром, и когда я стал командиром, он уже был начальником тыла Камчатской флотилии.
К прискорбию, добросовестные офицеры, без которых трудно было обойтись, сидели без повышения годами, пока их не истощала бесперспективность и не одолевали нажитые болезни.
В качестве такого примера мне запомнился старпом Галочкин, без которого не обходилась ни одна автономка. Не успеет из таковой на своей лодке вернуться, его на другой посылают, так как на той старпом ещё не опытный, а вернее туповатый просто. И из флотских учений Галочкин не вылезал. Его и из отпусков раньше времени вызывали, и вообще у него отпуска переносились всегда на глубокую зиму. Кончилось тем, что надоело ему всё это до чёртиков и начал он имитировать сумасшествие. Его разоблачили и списали на берег.
А вот тот доктор все-таки добился своего увольнения, будучи в полном здравии и не совершая преступления. Он взял да и написал письмо, оригинальное по едкости, главкому. Из этого письма я запомнил только одну фразу: «…Вы, конечно, тоже догадываетесь, что с дисциплиной на вверенном Вам флоте не всё в порядке. Так вот в качестве меры по её улучшению я предлагаю вам уволить меня…»
Главком решил, что это уже слишком и приказал этого доктора уволить. Без пенсии, конечно.



Жил-был пес, верно служил, но выгнали его по старости без выходного пособия, и решил он повеситься, да повстречал в лесу такого же старого волка, когда уже веревку на дерево закидывал.

Такое положение дел на Советском флоте привело к тому, что он, вырастая количественно, перестал совершенствоваться качественно. Никакие современные технологии и материально-технические средства не способны полностью заменить творческий людской потенциал. Флот терял полезные людские кадры, заменяя их вытолкнутыми наверх теми, которых просто некуда было деть.
Такое положение вещей ярко продемонстрировал злополучный Карибский кризис, во время которого высшее флотское командование оказалось просто не способным не только владеть ситуацией в Карибском море, но даже не могло вразумительно объяснить правительству, что там происходит. Пошло даже на сокрытие факта, что вместо атомных лодок там, их функции пытаются выполнить дизельные, которые, идя на явную, неотвратимую гибель, выполняют поставленную им задачу сверх своих возможностей. Путь флота от «Новороссийска» до «Курска» должен нас многому научить.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Часть V. У Курильского меридиана.

5.

В общем, вышел я оттуда обескураженный и даже потрясённый, сказал дежурному, чтобы не командовал и ушёл домой, рассуждая; будь что будет, завтра всё прояснится
Утро вечера мудренее, гласит древнейшая русская пословица. Воистину так оно и есть. В понедельник построил я команду на кормовой надстройке лодки и жду. Вижу, идёт к нам по помытому и пролопаченному пирсу начальник штаба капитан 1 ранга Булыгин и рядом с ним с иголочки одетый капитан 2 ранга. И я узнал в нём своего старого знакомого, с которым не раз выпивал в офицерском общежитии, когда приезжал сюда из Совгавани на стажировку. Это ни кто иной, как Павел Анисимович Дементьев собственной персоной, которого за глаза величают Пашей Тихоходом, красавец мужчина и сорокалетний жених на выданье, потрясатель и покоритель женских сердец в радиусе взрыва водородной бомбы.
Я командую «Смирно!», встречаю начальника штаба и, как положено, рапортую. Тот здоровается с командой, в ответ получая, «здравия желаем, товарищ капитан 1 ранга» такой мощи, от которой тучи галок и ворон в панике взлетают с развесистых крон деревьев и уносяттся в небесную синеву. Поступает команда «Вольно!», начальник штаба представляет нам нового командира и уходит. В оставшееся до подъёма флага время командир высказывает кратко свои требования, наставления и первоочередные указания. Подняли, наконец, флаг и разошлись по делам и местам согласно плана, окрылённые и воодушевленные сознанием окончания безкомандирского сиротства.
Ну что можно сказать о Павле Анисимовиче? Да ничего особенного. Командир он был грамотный, с большим опытом. В торпедную атаку в учебном кабинете выходил успешно и швартовался хорошо и морские традиции чтил. Только не пришёлся он мне по душе, да и я ему тоже не приглянулся. Уж очень он был озабочен своей персоной. Как кот, по сотне раз на день умывается и вылизывается, так и Павел Анисимович ни за что не высунется за порог своей каюты, пока детально не осмотрит свою физиономию в зеркале, не уложит все волосинки на голове строго параллельно друг другу и не убедится, что на штанах нет ни одной приставшей пушинки. В течение дня он был неразговорчив, находясь в задумчивости и созерцательности и только к вечеру оживал в предвкушении похода на танцы в Тимофеевку или Владимир. По этому общему интересу он с комбригом Фощевским сразу сблизились и нашли общий язык.



Кот умывался и завис..  А ботинки блестят.  

На нашей береговой базе в разных её частях: вещевой, продовольственной, КЭЧ и других работало много вольнонаёмных молодых девушек, и когда Павел Анисимович неспешно шествовал по тамошним пространствам в своём неотразимом ослепительстве, они замирали, перестав дышать, как лягушки, увидевшие ползущего удава. Глубоко в службу он не проникал, ограждая свою ранимую душу от возможных потрясений, ограничивался лишь раздачей приказаний и указаний, тем более, что беспокоиться о чём-то ему не было причины. Служба на лодке была отлажена как часы, и я никогда его не подводил. Как закон джунглей, я знал, чтил и считал справедливым главный неписанный закон высшей субординации на лодке: «Хорошая лодка – хороший командир; плохая лодка – старпом дерьмо».
А ещё Павел Анисимович был мелочен. Дела командирские я ему чуть ли не целую неделю передавал, он сам чуть ли не лично пересчитал все простыни и табуретки, числящиеся за лодкой, пока не успокоился. И его медлительность и неторопливость меня порой бесила. Нередко бывало, поступает команда из штаба перешвартовать лодку к другому пирсу. Я вместе с командой прибываю на место, а командир прикидывает ещё, какие шнурки в штиблеты вдеть. Время не ждёт, я докладываю оперативному о готовности к отходу. Тот, естественно, спрашивает, а чего это я докладываю, где там командир.
Говорю, – он занят, на мостике находится, сейчас подойдёт. А Павел Анисимович только ещё ботинки надраивать заканчивает и уже руку протягивает, дверь каюты отворить.
Оперативный уже орёт в вибрирующую трубку: «Передай командиру, пусть срочно отходит!». А Павел Анисимович в это время только ещё на горизонте обозначился и вытанцовывает как при замедленной съемке от бедра, посверкивая до блеска начищенными ботинками. Ждать уже нельзя. Я отхожу сам и перешвартовываю лодку, боясь при этом подставить командира.
Не нравился мне этот период службы. Очень не нравился. Но к моему счастью в начале августа пришел приказ о зачислении меня на учёбу на командирские курсы  в Ленинград, куда я должен прибыть к 1 октября этого года.



А потом прибыл мой сменщик на должность старпома капитан 3 ранга Портнов. Он только что окончил эти курсы и рекомендовал мне прибыть в Питер пораньше, чтобы успеть там обзавестись жильем. Там сейчас с этим трудно, тем более, если едешь с семьёй. Я же как раз с семьёй ехать собирался, уж очень не хотелось с ней больше расставаться. Я и так, как тот древний грек Одиссей, всё без Пенелопы по свету мотался. И я начал постепенно рассчитываться, что при известной въедливости Павла Анисимовича было не совсем легко. Но к началу сентября я рассчитался и вместе с женой и дочкой, как у нас на ТОФе говорили, убыл на материк. С нами ехала и летела ещё одна семья – такой же старпом Женя Кусмарцев тоже с женой и дочкой. Перед убытием мы с ним закатили грандиозную отходную, на которой гуляла, пела, пила и плясала вся Ракушка.

6.

До Ленинграда добирались мы разными пересадками и ожиданиями дальнейшего транспорта суток трое, а то и больше. Наконец прибыли, сдали документы на ВОЛСОК, что на Охте, и начали поиски квартир. Кусмарцеву повезло, он меньше недели искал. А я всё ходил. Многим то, о чём я хочу сообщить, может показаться нереальным. но это чистая правда. По прибытии в колыбель Великой Октябрьской революции мне показалось, что я попал в какую-то совершенно незнакомую страну, где процветает откровенное демонстративное презрение к армии и в особенности к офицерам. Там повсюду ходили анекдоты, высмеивающие и унижающие нас. В общественном транспорте молодёжь офицерам, независимо от их звания и возраста, не уступала места. В любом месте: на улице, в магазине можно было в свой адрес услышать оскорбление. Золотопогонники, дармоеды, солдафоны – это были самые мягкие прозвища.
А что удивляться. Всему этому тон задавали наши глубокоуважаемые вожди во главе с Никитой Сергеевичем и министром культуры Фурцевой. Многие мои одногодки наверное помнят карикатуру в журнале «Крокодил», на которой был изображён участок железнодорожной линии с погнутыми и завязанными узлами рельсами. На вопрос, что это такое, ответ – это военные пенсионеры от скуки развлекаются.



Пятизвездный Никита Сергеевич с сыном Сергеем, 1964 г.

В такой атмосфере действительно трудно было устроиться на временное проживание. Иной раз, открыв дверь на звонок, выглянувшая хозяйка, увидев человека в военной форме, презрительно бросала: «У нас офицеры не жили, и не будут жить», и захлопывала перед носом дверь.
Нашёл я однажды квартиру с нормальными хозяевами, договорился с ними, а управдом упёрся и не хотел нас туда вселять, начал деньги вымогать. Так и сказал мне: слушай, каптри, что ты упираешься. У тебя же деньги дармовые, не обеднеешь. Записался я на приём к депутату того района. Пришёл в райисполком, сижу, жду приглашения. И вижу, входят в заветную дверь два милиционера, а потом из неё вылетает человек с деревянным протезом вместо ноги и падает на пол. А те двое схватили его за руки, отволокли к двери и вытолкали из зала ожидания, при полном равнодушии множества посетителей. Как я потом услышал, это так расправлялись с фронтовиком, инвалидом войны, пришедшим искать правду.
Наконец, дошла моя очередь. Вхожу. За необъятным столом, накрытом красным сукном в кресле под портретом вождя пролетарской революции восседает холёный, надменный чиновник. Выслушав мою беду, он удивленно поднял брови и сказал: «А чего вы ко мне обращаетесь? Я призван защищать интересы трудящихся. А вы, извините, вовсе не трудящиеся».
Вот тогда я окончательно понял, что по морю на лодочке кататься и дурак сможет, а тут требуется настоящее мужество. Пришёл я в ту квартиру и говорю хозяину: «Прости, мил человек, не жить мне у тебя, вашему управдому не приглянулся я». Тот выслушал меня и говорит «Не робей. Пошли, берём бутылку водки и идём к одному моему бывшему командиру по ленинградскому фронту. После войны он за бандитизм отсидел, так что дважды уважаемый человек».
В общем, побывали мы у этого уважаемого человека, а на другой день управдом сам пришёл, не глядя в глаза, торопливо всё оформил, и зажили мы, наконец, как порядочные люди. А там и занятия начались. Вот только пришлось гражданский пиджак купить, чтобы в форме по городу не ходить, на оскорбления не нарываться.



Управдом Варвара Сергеевна Плющ ("Бриллиантовая рука", 1968). Управдом Бунша (1973, Леонид Гайдай).

А учиться было интересно. Я всегда любил учиться. Там я вновь увидел знакомых преподавателей: Лонциха, Доронина, Лисина и других. Много, конечно было и новых. Встретился я с самым первым своим командиром Горбуновым, который был там начальником организационно-строевой части. Посидели с ним, вспомнили нашу «С-142», всех её офицеров вспомнили. Жена моя устроилась там временно на работу лаборанткой на кафедре тактики.
Встретил я там и другого своего командира Кандалинцева, который был в составе комиссии, принимавшей у нас экзамены по управлению подводной лодкой. Не подвёл я обоих своих командиров, все экзамены сдал только на отличные оценки.
На классах я встретился так же со Львом Светловским. Мы с ним ещё на Северном флоте встречались и вместе, только на разных лодках, шли Северным морским путём. А по прибытии на Камчатку наши дороги разошлись, и до этого времени ни разу не пересекались. ТОФ-то большой. Подружился я там и с Васей Клюшкиным, который в будущем, когда я стану командиром, будет у меня старпомом.
Быстро пролетела учёба, и в мае кажется, а может в июне 1961 года, отправились мы восвояси, обратно на Дальний восток. Правда один я отправился.
Жена с дочкой, ввиду большой неопределённости, ожидающей нас впереди, по дороге остались на Урале у свой мамы – моей тещи Устиньи Никитичны.

7.

Прибыло нас во Владивосток с командирских классов около тридцати человек. Уже поплававшие и притёршиеся к службе старпомы и помощники, мы пополнили свой теоретический багаж знаний, а главное, – набили руку и глаз в выполнении торпедных атак и работе на автомате торпедной стрельбы.



Штаб флота во Владивостоке. 2009 г.   Вход в здание штаба.

Привычным к трудовым флотским будням, нам уже приелось беззаботное времяпровождение и мы, как безработные на биржу труда, собирались каждое утро к десяти часам на большом дворе штаба флота в закутке за гаражом и в ожидании вызова дежурного по штабу, сидя на штабелях досок, травили анекдоты и рассказывали бесчисленные флотские байки. Потом расходились на обед по разным забегаловкам и опять собирались. Ряды наши уменьшались медленно. В среднем не более пяти человек в день получали назначения. На пятые или шестые сутки получили назначение в Находку: я, Клюшкин и Светловский, а Кусмарцев на Камчатку. Светловский – на должность командира малой подводной лодки 15-й серии, а мы остальные на должность старпомов на средние лодки 613 проекта.
На другой день в 8.00 мы собрались со своим багажом на причале. Подошёл специальный катер, идущий в Находку, и мы в него загрузились. Вася Клюшкин был с женой и дочкой. Кусмарцев нас проводил, и мы в приподнятом настроении отправились в путь.
Когда за кормой остался остров Скрыплёв – верный и вечный страж бухты Золотой Рог, позади рубки был уже накрыт импровизированный стол. На большом фанерном ящике стояли три бутылки водки, буханка чёрного хлеба, консервы, солёные огурцы, пучок черемши и четыре бутылки минеральной воды. Налили. Клюшкин произнёс тост: «Здравствуй , батюшка Тихий океан. Чай думал, не вернёмся мы? А мы – вот они. Рады тебе».
Мы выпили и настроение стало ещё лучше. Мимо проплывала великолепная знакомая панорама. Вот и остров Путятина во всей своей красе с лесистыми холмами, голубыми озерами и обширными лугами, окаймленными золотистыми пляжами.



Бухта Наездник остров Аскольд. Залив Стрелок. Евгений Попов.

Скоро на смену ему вырос из воды исполинский витязь со шлемом на голове и необъятными плечами, покрытыми гранитной кольчугой. Это остров Аскольд. Он встречает всех, входящих в залив Петра Великого и провожает выходящих из него. Вокруг его скалистого пояса почти всегда кипит пенистый прибой. Прошли заливы Стрелок, Восток и к концу дня между мысами Лихачёва и Поворотный открылся вход в обширный залив Америка. Его размеры 15 на 20 миль. Как большое зеркало в оправе покрытых лесом сопок глядит он в небо. Прошли входные мысы, и справа открылась глубоководная бухта Врангеля. Повернули влево и, обходя слева бухту Чадауджа с роскошным пляжем, вошли в бухту Находка: сначала рыбный порт, потом торговый, потом железнодорожный вокзал станции Тихоокеанская, и когда показался центр города, свернули ещё влево и вошли в акваторию бригады подводных лодок. Направляемся к большому Т-образному пирсу, у которого стоит плавбаза «Север» и становимся на швартовы. Мы дома. Какой-то он будет нам? Что ждёт нас здесь? На душе вполне естественное беспокойство.
Но приняли нас, как дорогих гостей, после представления командиру бригады капитану 1 ранга Шишулину, на котором присутствовал и начальник политотдела капитан 2 ранга Воронцов.
Начальник КЭЧ лично доставил нас вместе с багажом на грузовике в военный городок, где вдоль крутого обрыва в бухту стояли четыре двухэтажных деревянных барака, одно кирпичное здание, начальная школа и несколько избушек. Высадились мы, кажется, у второго барака, где получили каждый по большой комнате с маленькой кухонькой (колонка с водой и туалет снаружи в лощине под сопкой) А что ещё нужно, вернее, доступно офицеру-подводнику средней руки?
На другой день я послал телеграмму жене, и через три недели она с дочкой была тут как тут. И началась моя дальнейшая служба. Здесь дочь пошла учиться в первый раз, в первый класс. И стала радовать нас с женой своими успехами. Училась она прекрасно, тем более, что читать и писать я её научил ещё в Ленинграде, так же, как меня когда-то научила этому моя мать.
Районы боевой подготовки нашей бригады, состоящей из трех лодок 613 проекта и семи малюток 15-й серии,  простирались от залива Восток до бухты Валентина, где лодки главной базы и всей Ланцепупии проводили глубоководные погружения.



Раз уж я упомянул здесь ныне почти забытое название Ланцепупия, то отвлекусь немного от серьёзного стиля повествования и поведаю об этой таинственной стране не всем известной.
В давние времена, когда Российская империя утверждалась и обустраивалась на Дальневосточных берегах и водах и на смену броненосцам и канонерским лодкам пришли крейсера, эсминцы, а потом и подводные лодки, появилась на берегу Татарского пролива военно-морская база, называемая Императорская гавань, впоследствии в советское время переименованная в Советскую гавань.
Как в «заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах», о которых в своё время пел Владимир Высоцкий, в тех местах, о которых я сейчас пишу на сотни верст от той Императорской гавани не встречалось ни души – ни огонька. Никаких дорог ни для пешего, ни для конного не было. Только тропинки, протоптанные кабанами, а тигра или лешего встретить можно было в тысячу раз чаще, чем самого никакого человека. Сообщение с Императорской гаванью осуществлялось только морем не чаще одного раза в год.



История основания городского поселения «Город Советская Гавань».

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru