Вспоминая сейчас, не знаю, чего в этих словах больше: глупости, пренебрежения к детям «черни», как класс имущих называл трудовой народ, или осмысленного, прямого издевательства над учениками?! Ведь тогда мы еще не знали, что такое Париж. И что такое ресторан. Да и жареных куриц еще не ели, а о пиве и понятия не имели.
Конечно, я далек от обобщений, чтобы класть черные пятна на всю интеллигенцию, в частности, на педагогические кадры старой школы.
Известны имена многих умных, талантливых, а главное прогрессивных педагогов, которые, испытывая лишения и трудности, настойчиво трудились над организаций новой, советской школы и над становлением в стране новой системы образования, над созданием новых педагогических кадров советской школы, которых она в свои начальные годы не имела. И их труд увенчался большими успехами.
Не могу вновь не подчеркнуть великую гуманность Советской власти. Выше уже отмечалась данная черта в связи с «выселением» нашей семьи из аварийного флигеля и предоставлением хорошей жилплощади.
А в данном случае эта черта проявилась в поддержании здоровья детей, заботой о них. Учеников школы кормили, и бесплатно. Мы ежедневно имели обед из двух блюд: мясной суп или мясные щи, овсяную или чечевичную кашу, или фаршмак (рубленая селедка, запеченная с картофелем) на второе блюдо; «восьмушку» черного хлеба. Правда, мясо было конским. Но, если не сказать, то и не отличишь от говядины. Утром – чуть сладкий чай и кусочек хлеба. На ужин – та же чечевица, иногда овсяная каша, кружка полусладкого чая, кусочек черного хлеба. Порции были маленькими, и мы, естественно, как поется в пионерской песне «считали минутки до обеденной поры». Однако дома мы и этого не имели бы. Гуманность данного внимания к детям в том, что у себя-то дома в те годы мы и этого не имели, существовали бы в большинстве дней, да и те с перерывами, только на одной восьмой фунта (50 гр.) черного хлеба, выдаваемого по карточкам в день на человека.
Да и более масштабные мероприятия предпринимала Советская власть в те годы ради спасения детей от голодной смерти, от дурных пороков, от преступлений.
В годы Гражданской войны по стране бродили миллионы детей – беспризорников, т.е. по тем или иным обстоятельствам оставшихся без родителей в бурные революционные и военные годы, или утратившие с ними связи. Бродили голодными и холодными, искали пропитание на свалках и помойках, прибегали к воровству, попадали под влияние уголовного мира, спали в домовых подъездах и подвалах, на вокзалах. То был разительный, трагический период детских судеб, для более полного понимания которого, следует посмотреть кинофильм «Путевка в жизнь». А сколько детей из многодетных и обычных семей, хотя и находились с кем-то из своих родителей и родственников, оказались вовсе материально не обеспеченными? Тоже миллионы.
И при таких условиях, чтобы спасти детей страна принимает решение о создании детских садов, школ-интернатов, детских трудовых коммун, выделяются материальные ресурсы и миллионы детей берутся на государственное обеспечение, предоставляются жилье, одежда, обувь, питание, обучение, привитие навыков к труду, топливо и многое другое. Берут на попечение детей, независимо от их социального происхождения.
Это ли не пример величайшей гуманности Советской, рабоче-крестьянской власти!
Тетрадь № 3.
Глава V. В Ярославской губернской пролетарской школе.
В конце 1918 или начале 1919 года в Ярославле была открыта губернская пролетарская школа-интернат (ЯГПШ). Размещалась она в помещениях бывшего и использовала его материальную базу. Имела отделение мальчиков и отделение девочек, общая численность которых составляла примерно 100-120 человек. Действовала по планам и программам средней школы: 1-4 классы являлись первой ступенью обучения, 5-9 классы – второй ступенью обучения.
В школу зачисляли детей, оставшихся без родителей или потерявших с ними связь в период первой мировой войны, революционных событий, гражданской войны, а также детей из многодетных, материально не обеспеченных семей. Будучи, видимо причисленным к детям последней категории, меня и зачислили весной 1919 года в ЯГПШ, в 5-й класс, засчитав мое обучение в церковно-приходской школе (3 класса), как 4 класса в средней школе.
Возрастной показатель учащихся был от 12 до 20 лет и чуть более. И такие великовозрастные обучались и в пятом, и в шестом и в других классах, так как часть ребят в силу «заботы» батюшки царя и его чиновников о своих «верноподданных» оставались полуграмотными или вовсе неграмотными. Конечно из среды рабочего класса.
Однако школа, хотя и называлась пролетарской, принимала в те годы на обучение и детей других сословий. В старших классах обучались дети мелкого и среднего чиновничества дореволюционных лет, дети бывших офицеров старой армии, обучавшиеся в бывшем кадетском корпусе, Лавров и Окенчиц, к примеру, имели дворянское происхождение. В этом тоже проявлялась гуманность Советской власти. Раз дети оказались в беде, не отказывать же им в помощи.
Кстати сказать, большинство из них, окончив ЯГПШ, пошли на обучение в военные учебные заведения, дослужились до полковничьих и генеральских званий, активно участвовали в боевых действиях Великой отечественной войны, стали коммунистами, несколько человек погибли в боях. Другие пошли по гражданской линии, стали инженерами в различных областях деятельности, науки и техники. В годы войны тоже были на фронтах, а некоторые - руководителями промышленных предприятий.
Первоначально нас одевали во все. Нижнее и верхнее, что осталось от запасов бывшего кадетского корпуса: белье, мундир, брюки, шинели, фуражка, обувь (сапоги). Кстати, форма наших суворовцев – почти копия (кроме знаков и эмблем) формы бывших кадетов. Отличие лишь в том, что у суворовцев брюки с лампасами, у кадетов были без лампасов. При износе форма заменялась гражданской одеждой.
Мундиры и шинели, естественно, без .
Бытовые, классные помещения, в смысле площади, объема, были прекрасными, свободными. Но в зимние месяцы … было холодно. И в классах и в спальных помещениях. Ряд окон имели «пробоины» - разбитые стекла, заменить которые было нечем, на складах стекла не было. А где-то поискать его, скажем, в строениях, разбитых в дни белогвардейского мятежа и неиспользуемого, видимо «мысля» не доходила. Поэтому пробоины в окнах затыкались подушками. Но и это не спасало. Отопление было печное, а дров - далеко до их достатка. Тепло довольно быстро улетучивалось из помещений. На ночь сдвигали койки, чтобы максимально использовать ширину одеял, плюс накрывались всем, что под руку попадалось: занавесками, шторами, шинелями, а иногда и матрасами. Частенько спать ложились одетыми. В классах тоже сидели одетыми, все – и ученики и учителяВ. Можно было представить состояние гигиены в тех условиях. И этот фактор не прошел мимо нашего коллектива. Распространение по стране инфекционных заболеваний, особенно, цепного тифа, источником заражения которым является, в основе, бельевая вошь, унес жизни нескольких воспитанников нашей школы.
Численность постоянного кадрового состава школы была недостаточной. Особенно в части воспитания учащихся и надзора за их поведением, успеваемостью, занятиями в свободное от уроков время.
Директором был некто Калиниченко. Он очень редко бывал с нами – воспитанниками. Думаю, что не до воспитания было ему. Днями он находился в городе, ходил по учреждениям, выпрашивая для школы продукты, одежду, обувь, топливо, строительные материалы, медикаменты и т.п., и т.д., включая учебники, тетради, бумагу, карандаши, чего нам весьма не хватало, а также материалы и инструменты для занятий трудом. Нас приучали к труду: слесарному, столярному, малярному, а девочек – к швейному, вязанью. А меня обучали сапожному делу.
(с 1895 г. Ярославского кадетского корпуса).
Педагогов видели только на классных занятиях. Все они были педагогами старой школы, если не все педагогами кадетского корпуса. Учебный процесс страдал теми же недостатками для нового наступившего времени, что отмечалось мною по учебному процессу в школе в 1918-1919 году. Обучение в ЯГПШ было оторвано от политического и идеологического воспитания. О революции, о гражданской войне, о Советской власти – ни слова.
В ЯГПШ был один единственный коммунист – директор школы. Был один единственный комсомолец – воспитанник Жиглов, паренек так лет 20-21, скромный, хороший товарищ. Был связан с райкомом комсомола, пытался создать в школе комсомольскую ячейку. Успеха, однако, не имел. Мешали два обстоятельства: воспитанники комсомольского возраста были в основном непролетарского происхождения, а среди тех, кто имел пролетарское или беднятско-крестьянское происхождение, многие являлись нарушителями дисциплины, совершали самовольные отлучки из школы, не посещали классные занятия, замечались в мелком воровстве. Жиглов, видимо, не доверял ни тем, ни другим.
Кстати, спустя годы, стало известно, что многие из недисциплинированных оказались крепко связанными с уголовным миром, были судимы за разбой и воровство и приговорены к весьма строгим наказаниям. Другой помехой Жиглова была его болезнь ног (язвы), которые он постоянно смазывал мазью с неприятным запахом. Это стесняло общение с ним воспитанников, они избегали его. Надо учитывать и то, что комсомол только зарождался, делал первые шаги, его подвиги в гражданской войне были еще мало известны. Несколько позднее, в годы восстановления народного хозяйства и первых пятилеток, комсомол проявит высочайшую активность и заявит о себе как о верном помощнике партии большевиков.
Были у нас, у мальчишек, два воспитателя: и Владимир Григорьевич Иноходов, оба бывшие офицеры царской армии, бывшие воспитатели кадетов. С расформированием в 1917 году корпуса они остались в Ярославле, а с открытием ЯГПШ им была предоставлена работа в данной школе. И они, надо объективно и справедливо сказать: много, очень много делали для воспитания обучавшихся, но лишь в плане эстетического воспитания, т.е. художественного, относящегося к чувству прекрасного, к красоте, не связывая его с идеологией. Да такая задача перед ними не могла и ставиться.
Был у нас школьный совет учащихся. Его основной задачей являлось поддержание дисциплины и контролю за посещаемостью классных занятий. Однако, помощи от него администрации было очень мало. Большинство членов совета составляли взрослые школьники, основу которых формировали, как говорится, «бывшие», т.е. непролетарского происхождения. Они побаивались входить в конфликт с недисциплинированными, среди которых тоже были взрослые.
В двух сферах деятельности работы совета была заметной: в организации уборки классов и в художественной самодеятельности.
Среди постоянного состава был врач (женщина, забыл имя и фамилию) и медсестра. Прием и лечение больных осуществлялось в лазарете, где у мальчишек и девчонок имелось по 4 койки. Воспитанники с серьезными заболеваниями отправлялись в городские больницы.
Дела школьной, учебной работы, в смысле ее эффективности, обстояли неважно. Причин предостаточно и объективных и субъективных. Многого нам не хватало: учебников, тетрадей, бумаги для письма, карандашей, сознания необходимости образования, питания для желудка, дров для отопления классов, и спальных помещений, в которых ряд окон имели «пробоины», затыкаемые нами подушками. В спальном да и в ротном помещении (название осталось еще с кадетского корпуса) очень часто пребывали в пальто. Все это не возбуждало тяги к образованию, не пробуждало интереса к наукам, не призывало к классным занятиям. Да и педагоги, мы же видели их состояние, приходили на работу уставшими, утомленными, ослабевшими, видимо, от недоедания, а потому занятия вели вяло, без былого оптимизма, бодрости, без энергии внушать нам интерес к своему предмету.
Данной характеристикой учебного процесса я далек от того, чтобы умолять, принизить усилия педагогов, их старания. Нет. Находясь в тех тяжелейших условиях, которые можно назвать холодом и голодом, переживаемыми трудовым народом всей нашей Республики, делали все возможное для нас – учащихся в меру их сил и здоровья. Да и воспитанники, стремившиеся к образованию, к знаниям, добивались успехов, обогащались научными знаниями, развивали свой интеллект, не расходовали бесцельно время, действуя в тех же тяжелых условиях. Свидетельство тому – сдача ими вступительных экзаменов, после окончания ЯГПШ, в высшие учебные заведения, получение дипломов квалифицированных специалистов.
Лучше обстояли дела с художественной самодеятельностью. В тех условиях она показала заметную свою притягательную силу не только зрителям и слушателям, но и желающим стать ее участников в том или ином жанре.
Организаторами были упомянутые два воспитателя: П.В.Моригеровский – пианист, организатор музыкальных концертных программ и вечеров; в повседневной жизни – учитель игры на рояле, подготовка к концертам музыкантов-солистов, певцов-солистов, мелодекламаторов; В.Г.Иноходов – режиссер-постановщик спектаклей, готовил их персонажи, проводил репетиции, руководил изготовлением воспитанниками декораций, был учителем игры на народных музыкальных инструментах, отбирал костюмы для персонажей спектаклей, любезно предоставляемых
Спектакли ставились по произведениям Фонвизина, Гоголя, Островского. Приурочивались к датам рождения великих русских писателей-драматургов, концерты великих русских и иностранных композиторов. В концертах участвовали с сольными выступлениями Моригеровский, игравший на рояле, Иноходов – на балалайке и мандолине, музыканты духового оркестра, мелодекламаторы при сопровождении рояля, чтецы монологов, басен, юмористических рассказов, плясуны. С концертными программами выступал духовой оркестр ЯГПШ, руководителем которого и учителем игры на духовых инструментах был седой старичок Аристарх Ефимович Павлов – педагог Ярославской музыкальной школы. Весной 1919 года он начал и меня обучать игре на трубе, а летом 1920 года включил в состав оркестра. Конечно, оркестр был, что называется, «не ахти какой», но исполнял и серьезные, довольно сложные произведения, не говоря уже о маршах и танцах. Нас приглашали для сопровождения вечеров в рабочих клубах предприятий, учреждений, учебных заведений города и районных городов (центров) – Ростова, Петровского, Красных Ткачей, а также сел и деревень. Денег нам не платили, а угощали бутербродами, чаем, а в деревнях – обедом и ужином. Выезды совершались без А.Е.Павлова, «командовал» в таких случаях старшина оркестра Арсений (мы звали Арсиком) Родионов (на фотографии совета школы он лежит слева, у нас с ним голова с головой).
Оркестр Ярославской Губернской Пролетарской школы. В центре А.Е.Павлов в черном костюме, а рядом с ним воспитатель П.В.Моригеровский. Л.К.Бекренев с корнетом в первом ряду, второй справа, в темной рубашке.
