Обед, по корабельному распорядку, начинается в 12.00. В это же время дежурный радист включает трансляцию последних известий московского радио во внутренние помещения корабля. Помощник дежурного по кораблю, из старшин срочной службы, подгадав, когда по радио пройдут слова «говорит Москва», включает пульт дежурного и подаёт команду согласно распорядку «команде обедать». Все довольны, Москва сказала обедать. Помощником дежурного стоит старшина родом с Кавказа или из Средней Азии. Перед обедом и в знак окончания малой приборки подаётся команда. Эта команда в изложении этого старшины звучит так: «Команде руку мыть». Рядом стоит рассыльный дежурного офицера, который подначивает старшину, «как народ с одной мытой рукой будет обедать?» Старшина невозмутимо включает трансляцию и выдаёт – «команде другую руку мыть».
Пропавший штурман.
Механик и штурман одного из эскадренных миноносцев ходили в друзьях. Подошёл срок, и механик с повышением ушёл служить на спасательное судно или СС. Судно в тот момент стояло в текущем ремонте на СРЗ в Росте. В воскресный день, спросив разрешение сойти на берег, штурман отправился навестить друга из Североморска в Росту. Сидят они в кают-компании, попивают вечерний чай, разговоры разные, всё тихо, мирно. Вдруг от вахтенного у трапа серия звонков, да в таком количестве, что сразу понятно, что ну очень большое начальство пожаловало. Командир СС подхватился и побежал встречать гостей. Через пару минут в кают-компании стало тесно от начальства. Начальник штаба флота, начальник тыла флота, директор СРЗ, главный инженер СРЗ и несколько начальников цехов завода. Начальник штаба флота поздоровался с офицерами в кают-компании и сказал, что на Новой земле терпит бедствие судно. Всем присутствующим здесь офицерам он ставит задачу до утра подготовить корабль к походу на Новую землю с тем, что бы в понедельник в 8.00 он из окна своего кабинета в штабе флота увидел идущий в море СС. Все службы флота и весь судоремонтный завод всю ночь будут работать по обеспечению этой задачи. Затем адмирал попросил командира представить ему офицеров, что и было сделано. Штурманец скромно сидел в углу и наблюдал за развитием событий, когда командир СС акцентировал свой доклад на нахождении штурмана в отпуске. Взгляд адмирала остановился на не представленном ему офицере, и он поинтересовался, кто он такой. Пришлось встать и доложить что он штурман с эскадренного миноносца «………..», и что находится тут в гостях у друга. «Вот Вам и штурман, командир! Приступайте к работе, а вашего командира я поставлю в известность». И за всеми прочими заботами, конечно, забыл о своём обещании. Утром бодренько пробежали Североморск, на траверзе своего родного эсминца штурман приказал сигнальщику спасателя дать семафор, что он уходит в море на борту СС по приказу НШ флота, что сигнальщик добросовестно выполнил, однако, не зная ещё фамилию нового начальства, подписал семафор «штурман». Вахтенный сигнальщик на эсминце записал семафор, но посчитал его шуткой, мол, на каждом корабле в море выходит штурман, и не доложил дежурному офицеру. Командир эсминца пару дней ждал появления офицера, а затем доложил по команде. Начались поиски. Подключился особый отдел флота. Подключили КГБ, сначала Мурманской области, а затем страны. Устроили засаду на квартире у родителей штурмана. В результате папа получил инфаркт, а у мамы чуть крыша не поехала. То была благодать, а как только начали поиски в тундре вокруг Североморска, обнаружили больше десятка трупов различной давности. Ждут сообщения от Би-Би-Си или от другого вражеского голоса об офицере перебежчике, а сообщения всё нет. Где-то в октябре СС возвратился с Новой земли, отработав около трёх месяцев, и штурман возник перед родным командиром с докладом о своём возвращении из командировки. И начались поиски виновных, раздача слонов и награждение непричастных.
На другой день возле решетки я встретил Бобку Алехина. Мы сидели с ним в школе на одной парте. Теперь это был круглолицый нахимовец с темным пушком над губой. — Никита! Ты тоже нахимовец? — удивился Борис. — Да, я окончил Тбилисское. — А я — Ленинградское. Видишь, за рекой голубое здание с башнями? И рядом «Аврора». Навек на приколе! Идем-ка ко мне! Я — один, батя нынче в Либаве. Пойдем, пойдем! Я тут рядом живу. Квартира у Бориса была просторная, в окна был виден золотой шпиль Петропавловской крепости. Борис достал из буфета холодную рыбу, мясо, картофель, початую бутылку вина. — Садись, Кит. — Я завтракал. — Садись, говорю. Он пододвинул хлеб, налил вина. — Значит, опять с тобой вместе? Помни, Кит, держись друг за друга. С «гражданскими» смешиваться не будем. — С кем, с кем? — С гражданскими, не понимаешь ты, что ли? Я слышал — для нас, нахимовцев, создадут особые условия... Красота! Да оно и заслужено. Окончить Нахимовское, да еще в первом выпуске — это тебе не десятилетку окончить! Ты с медалью? — С медалью. — А я нет, — вздохнул Борис, разведя руками. — Пороху не хватило. Я ведь, сам знаешь, человек неусидчивый. С налету беру, а зубрить не умею.
Первый выпуск Ленинградского нахимовского училища 1948 года.
Над диваном веером висели портреты киноактрис. Борис с самодовольной улыбкой достал из ящика письменного стола пачку фотографий. — Держи, любуйся. Со всех фотографий улыбались девушки — напряженными и обольстительными улыбками. — Читай, я не возражаю, — разрешил Борис. «Дорогому Бобу от Клавы», — было написано на одной фотографии размашистым почерком. На другой — старательно выведено «Не вспоминай, как взглянешь, а взгляни, когда вспомнишь». На третьей была трогательная мольба: «Борис, я так люблю тебя! Не забывай свою Свету». — Звонят, — сказал, прислушиваясь, Борис. — Сиди, сиди. Я сейчас. Широко шагая, он ушел в переднюю и возвратился вместе с худощавым, стройным нахимовцем. Нахимовец, сняв бескозырку, поздоровался. Глаза у него были серьезные, внимательные, нос с горбинкой. — Человек сильной воли, — представил Борис приятеля. — Мы — однокашники. Вот он с медалью окончил, Кит. Да еще с какой — с золотой! — Игнат Булатов, — раздельно и отчетливо назвал нахимовец свою фамилию. — Ты из Тбилисского? — спросил он, энергично пожимая мне руку. — Да, из Тбилисского. — В какое училище поступаешь? — Конечно, в наше! — воскликнул Борис. — Кит — Никита? — Никита.
— А ты все еще не выбросил эту труху в мусорный ящик? — обратился Булатов к Борису, показав на киноактрис. — Ах, и коллекцию уже успел показать? — заметил он лежавшие на столе фотографии. — Едва успеет познакомиться с девицей, выклянчивает у нее фотокарточку, да еще с надписью. И потом хвастает своими победами. — А ты знаешь, Кит, почему Игнат — человек сильной воли? — перебил Борис неприятный для него разговор. — Игнат заикался, не мог толком выговорить ни слова; когда он решил поступить в Нахимовское, врачи сказали, что вылечат его только в том случае, если он сам того сильно захочет. И ты знаешь, в Нахимовском никто не заметил, что он был недавно заикой. А когда начальник узнал, то сказал: «Для моряка великолепное качество — быть человеком сильной воли». Так и прозвали его: «человек сильной воли». — Чего нельзя сказать о тебе, — невозмутимо оборвал Бориса Булатов, доставая из кармана трубку и набивая ее табаком. — Легкомыслен и болтлив — два качества, неприемлемых для моряка. Встретит девушку, в первый же вечер превозносит ее до небес. Она и красивее всех, и умнее всех, и душевнее. А он — потомок чуть ли не всех русских флотоводцев. — Ну, вот и неправда, — слегка смутился Борис. — Сам слышал, дорогой мой, сам слышал, — разжигая в трубке табак, продолжал Игнат. — Ты, по-видимому, твердо вбил себе в голову, что с девушками можно говорить лишь о пустяках, можно врать им с три короба и они созданы только для того, чтобы развлекать таких вот, как ты, красавцев. Глубоко ошибаешься, — продолжал он, выпуская к потолку колечки синего дыма, — есть много девушек в твоем возрасте куда умнее тебя — им ты своей пустой болтовней покажешься недалеким и скучным. — Ну вот, опять зафилософствовал, — пробурчал Борис, наливая в стакан остатки вина. — Выпей-ка лучше. — Не хочу, — Булатов отодвинул стакан. — Очень легко показаться умным, — он поднял пучок фотографий, — перед такой вот глупенькой малограмотной Клавой, а ты бы попробовал рассыпать свой бисер перед образованной девушкой, — мигом сел бы в калошу. Библиотека какая у отца, — показал он на книжные полки, — а прочел ли ты хоть сотую долю этих книг? Борис пробормотал что-то совсем нечленораздельное.
— Вот мы идем все в училище, — продолжал Булатов, — а знаешь ли ты, что это за училище, сколько лет оно существует, кто его основал, кто из воспитанников его прославил? Не поинтересовался? Борис лишь пожал плечами. — Эх, будущий офицер! А ведь все — это у тебя под руками, — кивнул Игнат на книжные полки. — Разреши? — П... пожалуйста, если хочешь. Булатов подошел к полкам и достал несколько книг. — Я неравнодушен к истории, а особенно к военно-морской, — пояснил он. — Твой отец тоже окончил наше училище? Я видел его портрет в «зале героев». — Ты уже и в училище заходил? — спросил удивленно Борис. — И не раз. И ты знаешь, — он обратился ко мне, — какое необыкновенное чувство охватывает тебя, когда ты входишь в подъезд! Я буду учиться в тех самых классах, где учились прославленные русские и наши советские адмиралы... Перелистывать страницы старинных лоций, которые перелистывали они. Я буду изучать модели фрегатов, корветов, которые изучали они. Буду учиться там, где учились герои: подводники, катерники, люди, которых знает весь народ. В этих книгах описана история нашего училища за двести лет. — И ты ее всю одолел? — с деланным ужасом воскликнул Борис. — И представь, что с большим удовольствием. Вот тебя, я уверен, на это бы не хватило. А историю своего училища нужно знать каждому. Ведь ты, наверное, и не подозреваешь, что из первых выпускников выросли такие мореплаватели, как Нагаев, Малыгин, Чириков... — Имена известные, — подтвердил Борис.
— И Спиридов, герой Чесмы. Чичагов, который сжег шведский флот на Ревельском рейде! И Челюскин, и Харитон Лаптев! А Федор Федорович Ушаков, а Сенявин, а Ильин, лейтенант, который атаковал турецкие корабли на маленьком брандере! А первый кругосветный мореплаватель Крузенштерн! А Беллинсгаузен и Лазарев, открывшие Антарктиду! А Головнин, о приключениях которого можно написать десять толстых романов! А Невельской, который открыл, что Сахалин — остров и что Амур судоходен! Какие имена! — А Алехин, Булатов, Рындин? — взыграл вдруг Борис. — Лет через двадцать пять мы прославимся, и такой же вот историк доморощенный, вроде тебя, будет где-нибудь восторгаться: «Какие люди в сороковых годах в жизнь вступали! Подумать только — Никита Рындин, Игнат Булатов, Борис Алехин, тот, что командует нынче таким-то флотом...» Мы хохотали до слез. Наконец, Булатов взглянул на часы: — Мне пора. Он надел бескозырку. — Ты куда?
— В , а после — в Военно-морской музей, заниматься. До свидания, Никита. Он спрятал трубку в карман. — Я тоже пойду, — решил я. — Борис, ты мне дашь почитать эту книгу? — Только верни, а то отец с меня шкуру сдерет. Книга редкая. Нет, что выдумали, — пробурчал Борис, — в музей! Лучше в кино пойти... Когда мы вышли на набережную, Игнат спросил: — Ты давно знаешь Бориса? — На одной парте в школе сидели. — Хороший парень, только в голове ветер, — балы, танцульки, девчонки. Ветрогон! Не понимаю, как можно жить этими интересами. А ведь парень хороший, рубаха-парень, как говорят. За это его и люблю и терплю. Игнат говорил так четко, не запинаясь, что я решился проверить, не пошутил ли Борис. — Скажи, Игнат... Борис говорил, что ты здорово заикался? — Да, заикался я сильно. — И потому ты и вылечился, что сам этого добивался? — А что в этом удивительного? Николай Островский, слепой, пригвожденный к постели, написал «Как закалялась сталь», мою любимую книгу. Маресьев научился танцевать на протезах и водил самолет, актер Остужев — глухой, а играет Отелло. Певцов заикался больше меня, а был народным артистом. Захочешь сильно — всего добьешься...
— А у тебя это... от рождения? Он ответил не сразу. — Нет. Отец приехал в блокаду с кронштадтских фортов, привез хлеба, а тут начался обстрел. И на моих глазах их убило: отца и маму... Игнат молча зашагал через Марсово поле.
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
