Согласно этого плана мне пришлось принять дела командира БЧ-III у уходящего в отпуск Олега Линде. Поэтому дел у меня сразу стало невпроворот. По образному выражению штурмана Постникова, я завертелся, как пудель в цирке. Чего стоила только эпопея по списанию торпед-болванок, использованных для прострелки торпедных аппаратов. Вдруг всплыло, что их за лодкой числится аж 6 штук, и никаких документов на них нет. Все мои метания между флагманом бригады и минно-торпедной частью береговой базы результата на дали. В техупре тоже было глухо. Тогда Василий Андреевич Осягин вручил мне канистру спирта и сказал: иди не мешкая в арсенал флотилии, есть там такой-то капитан-лейтенант, который может не только блоху подковать, но и её блошенят, и назвал его приметы и фамилию. Обратись к нему, он все сделает. И действительно. Увидев в моих руках канистру, старый-престарый каплей с обвисшими щеками и сизым носом сразу воспылал ко мне отцовской любовью, внимательно выслушал и сказал. «Приходи завтра к концу дня, всё будет «тип-топ». А сейчас давай примем по стакану на грудь и по домам. Видишь, рабочее время кончилось. Приняли мы на грудь и я ушёл обнадежённый. Когда на другой день я предстал перед этим волшебником, то заметил, что щеки и веки его опухли ещё больше, а нос вообще стал цветом баклажана. Но на ногах он стоял твёрдо и даже не забыл, кто я такой. Завёл меня в свой кабинет, подал бумагу, ткнул в неё негнущимся пальцем и сказал: «Видишь, вот номера твоих торпед, вот подписи, вот печать. Так что ничего за вами больше не числится. А сейчас давай ещё по стакану и до свидания. А Осягину привет. Мы с ним воевали вместе. Окрылённый, я помчался восвояси, чтобы вертеться пуделем на следующую тему. Так я познакомился с эффективностью негласной валюты. Сколь велико на флоте могущество спирта, оценить трудно, так же, как могущество его эквивалента – водки на гражданке. В дальнейшем мне предстояло познакомиться и с другими явлениями, а пока все мое время поглощала подготовка к предстоящему плаванию.
В начале июня мы с Постниковым по очереди ходили в гидрографию, где снимали кальку с Волги от Астрахани до Горького. Это была кропотливая и ответственная работа. Нужно было нанести не только береговую линию со всеми населёнными пунктами, но и фарватеры, мели, глубины, створы и навигационные знаки. Потом Постников занялся другой работой, а эта целиком легла на мои плечи. Это было вообще-то нетрудно, даже интересно, тем более, что азы гидрографической науки я прошёл в училище. Поэтому работа спорилась, и я её закончил досрочно, чем совершил большую ошибку. Ведь предупреждали меня старшие более опытные товарищи, что на флоте стахановцы не нужны. Во-первых, на них, как на дураках, воду возят, во-вторых, своим рвением они ставят в невыгодное положение других. Так оно и случилось. Я даже и отдышаться не успел, как старпом Кулаков загрузил меня всякими бумажными делами: составлением разных актов по инвентаризации многочисленного лодочного имущества. В процессе окончательной подготовки лодки к переходу произошло одно событие. Это было во время глубоководных испытаний. Когда мы всплывали, в боевую рубку начала поступать вода. Рабочий сдаточной команды некий Гоша (я ещё напишу о нём позже), который нёс контрольную вахту в боевой рубке, установил место течи. Сейчас я уже точно не помню, но, кажется, это был клапан глубиномера, а, возможно, и клапан затопления рубки. Я как раз был под нижним рубочным люком и собрался уже лезть в рубку, но командир остановил меня, сказав: «Штурман, занимайся своим делом», и послал туда командира отделения трюмных старшину 2 статьи Еремина. Только сапоги его скрылись в люке над моей головой, как поступил доклад, что вырвало клапан и сразу же вода полилась в центральный отсек. Нижний люк захлопнули и командир начал всплывать. В это время Гоша с Ереминым пытались заткнуть дыру, стоя уже до пояса в воде, которая продолжала подниматься, и в рубку был дан воздух высокого давления. Приближаясь к перископной глубине, подняли зенитный перископ, а когда командир прильнул к окуляру, то встретился взглядом с кем-то смотрящим сверху. Он сразу застопорил ход и дал команду продувать весь балласт. Лодка вынырнула на поверхность. Через перископ ничего сверхъестественного больше не наблюдали, но через клапан спуска воды с рубки шла вода, что означало, рубка заполнена. Рубку быстро осушили и отдраили нижний рубочный люк. И увидели, что верхний тоже отдраен, а на мостике стоят Гоша и Ерёмин, мокрые, но улыбающиеся. Правда, немного напуганные.
"Подводные лодки 613 проекта". Серия "Боевые корабли мира", С-Пб, 2002 г.
А случилось следующее. Когда лодка подходила к перископной глубине, то давлением изнутри, которое теперь уже превышало забортное, крышка рубочного люка была откинута. Непонятно только было, почему его кремальера оказалась отвёрнута. Может быть от вибрации корпуса? Но это теперь не установить. Гошу с Ерёминым выкинуло наверх с воздушной подушкой. К счастью Гоша, отличающийся большой, ловкостью на взлёте успел ухватиться за поднимающийся перископ, а Ерёмин за Гошину ногу. Так что всё благополучно обошлось к всеобщему удовольствию. Но, как говорится, много всего необычного и порой даже невероятного случается на свете, а жизнь, не останавливается на этом, идет своей чередой вперед. И, наконец, пришёл день, когда вся эта канитель закончилась. Накануне вернулись из отпусков замполит и минёр с доктором, а старпом и штурман Постников с командиром группы движения, пожелав нам счастливого плавания, убыли. И вот мы двинулись на Север. Это было второе мое большое плавание в качестве полноправного штурмана. Помнится, когда в первый раз я вёл лодку по Чёрному морю из Одессы в Балаклаву, я, вроде, не так волновался. Видимо, потому, что я всё-таки был тогда стажер, и ещё не совсем повзрослевший, а значит, в какой-то степени беспечный. Теперь же я полностью сознавал свою ответственность. А потом я же работал не сам по себе, я ведь ещё руководил своей боевой частью I-IV. Своими подчинёнными я был доволен. Правда, мне ещё не полностью доверяли руководить радиотелеграфистами, так как по большому счёту я был всего лишь начальником рулевой группы. А уж группу свою – рулевых сигнальщиков – я успел изучить досконально. Они меня, видимо, тоже. И боцман Ионов, и командир отделения Усанов, и рулевые Звездаков, Волков, Васильев и Кузьмин были хорошие специалисты. Я был полностью в них уверен, и они меня понимали с полуслова. Ну а штурманский электрик Боловин был, как говорится, вне конкурса. Переход до Астраханского рейда прошёл спокойно. Там нас уже ожидали транспортный плавучий док и большой речной буксир. Сдаточная команда, состоящая из семи человек, во главе с ответственным сдатчиком строителем Гордеевым после постановки в док переселились в его помещения, и в отсеках уже стало не так тесно.
Там на этом меня опять угораздило попасть в приключение. Когда для маскировки начали накрывать лодку брезентами, я в этой работе принял самое деятельное участие. Вместе с матросами лазил на высоте и проверял надёжность закрепления брезентов. И вот пробираясь вдоль левого борта ограждения рубки по горизонтальному, опоясывающему его толстому канату, я ухватился за один вертикальный трос, а он оказался ещё не закреплённым, и я полетел вниз. Я даже не успел ничего понять, как оказался внизу под днищем лодки. Я сразу же выполз из под днища, причём уже с правого борта. Встал, оглядел себя. Вроде не испачкался. И пошёл к правому трапу, ведущему на верх дока. Когда я шёл, то с удивлением увидел, что наверху никого нет, все куда-то подевались. Поднялся наверх, и там никого нет. Перешёл на левый борт, глянул вниз: вот они где. Вся команда оказывается внизу по левому борту и чего-то там ищут. Кто-то увидел меня и крикнул: «Вон он!», и доктор с Олегом побежали по трапу ко мне. Тут я сообразил, что это меня там искали. Доктор начал меня ощупывать и спрашивать, не болит ли где?. Я же возмутился, да чего вы, говорю, ничего у меня не болит, пошли работать. Нет, дорогой, говорит доктор, пойдём во второй отсек, я тебя получше осмотрю, ты же свалился с высоты трёхэтажного дома и не на травку, а на стальную палубу. При тщательном осмотре в отсеке тоже не было обнаружено никаких повреждений, даже ни синяков, ни ссадин. Ни голова не кружилась, ни тошнило, ни в глазах не двоилось. Но, всё равно, командир освободил меня пока от всего и приказал отдыхать. И когда я отошёл от шока, который в какой-то мере все-таки у меня был, я долго размышлял, почему я, как тот УЖ в поэме Горького «Песнь о Соколе», который тоже там упал, только не в док, а со скалы, но не разбился, а рассмеялся, если поверить словам этого великого пролетарского писателя. И я пришёл к выводу, что просто удачно упал. Я катился по гладкому борту лодки, а не падал вертикально, поэтому не развил достаточной для травматизма скорости. Я поблагодарил судьбу, уснул, проспал до самого ужина, во время которого Олег не преминул рассмешить всех, представив по своему обыкновению событие в самом комичном виде.
А на другой день утром мы двинулись в этом доке за буксиром, прошли дельту Волги, миновали Астрахань и пошли вверх по могучей реке, и её прекрасные берега медленно поплыли назад перед нашими взорами. И справа и слева нас обгоняли и шли навстречу, расходясь с нами, пароходы, баржи, буксиры и мелкие катера. Люди на их палубах приветливо махали нам руками и желали нам счастливого плавания. Похоже, что вся наша конспирация с накрыванием лодки брезентами никого с толку не сбила и все прекрасно понимали, что это за чудо-юдо плывет посредине реки и радовались тому, что ещё одна боевая единица Военно-морского флота СССР готовится стать на страже его трудового народа. И меня, так же как и всех моих товарищей, это несказанно радовало. Моё любование русской природой прервал торпедный электрик старший матрос Лупик, который сказал, что меня вызывает замполит капитан-лейтенант Соловьёв, он вместе с командиром и строителем находится на мостике дока. Я подошёл к ним, доложился, а замполит спрашивает, не забыл ли я, что завтра должен проводить политинформацию, и готов ли я. Я ответил, что всегда готов и сразу предложил одну идею. Я рассказал, что будучи в Ташкенте купил интересную книгу о реках России. В ней особенно много написано о Волге, об истории возникновения всех городов на её берегах. Может быть на политинформациях я буду рассказывать об этих городах по мере их прохождения. Ведь на нашем пути будут Сталинград, Саратов, Камышин, Куйбышев. И опять я вляпался со своей инициативой и лишний раз убедился, что язык не только до Киева доведет, но и до новых забот. Замполит идею мою одобрил, но значительно её усовершенствовал, разъяснив, что политинформация есть политинформация, на ней доводятся до слушателей решения партии и правительства и сообщаются значительные и судьбоносные события в стране. Так что политинформации я буду проводить как и раньше, а в дополнение к ним буду ещё перед вечерней проверкой по трансляции информировать личный состав о том, что мне сейчас пришло в голову. Озадачившись, я спросил разрешения идти, и получив его, отправился восвояси, по пути стараясь вспомнить анекдот про попа, где он кому-то по какому-то поводу ответил: «идея большая, но грех великий». Однако новое поручение я выполнял с удовольствием, так как увидел, что мои беседы по трансляции всем понравились.
Движение наше вверх по великой реке осуществлялось неуклонно и необременительно. Своей чередой проходили занятия по специальности, политзанятия, политинформации и судовые работы. В свободное время забивали козла, загорали и любовались постоянно меняющейся панорамой. Однажды, не помню уже где, то ли в Саратове, то ли в Камышине мы остановились для получения продовольствия. Доктор с двумя матросами на катере убыл в город и поздно вечером, уже после отбоя, доставил его на лодку. Я, Осягин и Линде о чём-то разговаривали в кают-компании, командир с замполитом были у начальника дока, когда доктор, загрузив продукты в провизионку, зашёл к нам. Он был мрачный и сходу нас огорошил, заявив, что Берия – предатель. Мы все замолкли и вытаращили глаза. Увидели, что он выпивши и стали уговаривать его укладываться спать. Доктор возбуждённо начал нам рассказывать что-то про сообщение по радио. Мы же всё-таки уговорили его и, как он ни сопротивлялся, уложили спать. А на другой день эту новость до нас довёл замполит. И наконец прибыли мы на сормовский плёс, вышли из дока и стали к заводскому причалу на ревизию механизмов и для устранения кое-каких неполадок, которые вскрылись в процессе плавания. В частности, был заменён привод вертикального руля в седьмом отсеке. Моей же задачей, как штурмана, было снятие кальки дальнейшего маршрута от Сормова до Беломорска. Эту работу я выполнил за трое суток, так как уже ранее набил на этом деле руку, а ещё потому, что понял, что большая скрупулезность тут не нужна. Прежней калькой, кроме меня, практически никто не интересовался, а мне она понадобилась в основном для проведения бесед по трансляции.
Простояли мы в Сормово недели две. Ничего особенного там не происходило, но один эпизод всё-таки запомнился. Вызвал меня однажды замполит и ставит передо мной очередную задачу. Завтра, то есть в воскресенье, нужно провести культпоход. Матросы очень хотят побывать на горьковском пляже. Вот список. Матрос Страхов родом отсюда, так что доведёт вас до пляжа. Ваша задача: чтобы отдых прошёл интересно, полезно и, главное, без замечаний. Это поручение мне понравилось сразу, так как отвечало моему желанию тоже побывать на пляже и отдохнуть. И таким образом я во главе двадцати добрых молодцев оказался на чудесном пляже, добравшись туда на речном пассажирском трамвайчике, так как пляж располагался на противоположном берегу Оки. Отдохнули мы там отменно. Кроме загорания и купания вволю наигрались в волейбол. Народу было много, так как день был прекрасный. Но, видимо, когда что-то уж слишком, для разнообразия бывает и что-нибудь не очень. Так и в этот раз. Во второй половине дня по небу поползли сначала белые барашки, а за ними, как за авангардом, потянулись и главные силы – чёрные лохматые тучи, и начало погромыхивать. Народ начал собираться, подбирать разбросанную одежду и упаковывать сумки и авоськи. Мы же собрались быстро и отправились на ближайший причал, где в ожидании плавсредств уже стояла большая группа детей во главе с тремя молодыми пионервожатыми. Их было человек тридцать, сосредоточившихся в нетерпении у самого уреза воды. Начал накрапывать дождь, полыхнула ослепительная молния и
Оглядев большую массу дядей и тётей, несущихся с пляжа, я забеспокоился. Предчувствие какое-то нехорошее зародилось в моей душе. Мне вспомнились ранее слышанные случаи, когда инертная масса людей даже просто торопясь занять лучшие места, опрокидывала плавсредства, топя и калеча друг друга. И я распорядился, чтобы матросы встали так, чтобы отгородить детей от возбуждённых солнцем и алкоголем пляжников. И оказалось, что сделано это было вовремя, так как вскоре начал ощущаться напор всё прибывающей и уплотняющейся массы. Когда же начался настоящий дождь с громом и молнией, давление стало уже не на шутку угрожающим. Уже начали трещать перила причала, в одном месте несколько человек свалились в воду, а некоторые дети начали плакать. Наши громкие обращения к толпе и просьбы пионервожатых не напирать никакого эффекта не производили. Видя испуганные глаза детей и хмурые лица матросов я всё ещё колебался принять единственно верное решение, и меня опередил старшина 1 статьи Шилов – старшина команды трюмных машинистов и могучий богатырь по физическому складу. Он резко ударил сразу обоими руками в животы сразу двух полных граждан, отчего они хрюкнув сразу сели на задницы увлекая и сшибая ещё двоих. Следуя его примеру остальные матросы, и я в их числе, тоже заработали кулаками и локтями, а потом засверкали и бляхи матросских ремней. Я, конечно, понимал, что нам не сладить с такой толпой, хотя нашу сторону и приняли ещё десятка полтора наиболее трезвых пляжников, понявших, что нас скоро сомнут и сбросят с причала. Ведь задние ряды не ведают, что творится впереди, и продолжают напирать на передних, и люди превращаются в слепую стихию. Было страшно думать даже, что будет с детьми. И тут пришла помощь. К нашему причалу быстро подошли два пожарных катера: один справа, другой слева, и в толпу ударили мощные струи воды, которые остановили напирающую людскую массу и начали её рассеивать В это время подошёл речной пассажирский трамвай. Не ожидая подачи трапа, мы начали загружать детей прямо через леера, а наиболее прыткие сами, как тараканы, полезли на его палубу. В это время струя с левого пожарного катера отсекла от нас толпу. Мы быстро отошли от причала и вскоре уже на другом берегу распрощались с повеселевшими детьми и горячо благодарящими нас пионервожатыми. И неожиданно закончился дождь, тучи уползли в сторону городского центра, и изо всех сил засияло солнце..
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
«... 26/2-75 г. Я - в «Вечно зеленый город» (так его здесь называют ввиду полного отсутствия деревьев). Сейчас сижу - лежу в своей 202-й каюте на теплоходе «Мария Ермолова» и говорю с тобой... Мурманск, очевидно , типичный заполярный порт: снег, серое море да мачты гудящих пароходов - вот, пожалуй, и все... Но чем-то мне нравится и ветер, бьющий в лицо, и кажущееся безлюдье, и, уже ощутимая, неустроенность жизни... Когда мы шли на теплоход, с нами вместе оказались молодой капитан-лейтенант с женой... Мы помогли ей донести чемодан... Шли каких-нибудь 100-200 метров, а она успела сказать нам:»Смотрите, вот ваше будущее... Скоро также повезете ваших жен в эту дыру...». Так мало и так много. А дыра - пункт нашего следования... Рейс нашего теплохода откладывается на сутки из-за шторма в Баренцевом море. А посему, я в каюте, возлежу на мягких подушках и жду своей очереди в душ. Знаешь, шикарная каютка: четыре койки, уютные портьеры и ласкающие глаз синие ковры. Я только что перечитал твои письма, музыка так приятно подпевает моим настроениям. «В небе незнакомая звезда...». Не знаю почему, но эта песня навсегда врезалась в сердце... А завтра в 14-00 мы отплываем в Гремиху... Если там нет телеграфа, то я заранее поздравляю тебя с самым чудесным праздником весны -- с днем 8 марта! ...Вообще говоря, горячая вода - замечательная вещь, а, учитывая 36 часов путешествия в духоте поезда - вдвойне приятная... Но, вот, душ принят, я вновь развалился на своей тахте и полусумраке каюты пишу тебе, в Неизвестную Твою Жизнь Без Меня...
Записи французской певицы Николетты наполняют нашу каюту. Серега спит, а остальная толпа в городе. А я не захотел. И, вот, сейчас - один... Теt-а-tеt с тобой....Если бы ты посмотрела в иллюминатор на нашу 202-ю, тебе бы стало чуть-чуть завидно... .Почему? Здесь необычайно уютно и полная уединенность от надоевшей цивилизации.... В иллюминаторе - голые, покрытые снегом сопки, корпуса кораблей: сейнеров, сухогрузов, транспортов... Военных кораблей здесь нет, для них предназначены спецфьорды и бухты... В одну нз них и лежит наша дорога. Да, даже с первого взгляда мне ясно, что девочкам, родившимся на берегах Невы, Москва - реки, Черного моря и теплой Прибалтики будет здесь трудно! ...Я сегодня злой, до чертиков. Ненавижу всех и вся... Почему испортилось настроение? Может быть оттого, что не дозвонился к тебе? И это тоже, но не главное. Просто меня опять «ударили по больному месту»: по моей неспособности к технике. Фраза, для сказавшего безобидная, для меня как удар плеткой... Мне плохо от этих бездумных фраз. А я стараюсь обходить «болевые точки» своих друзей, но иногда срываюсь, потом наступает презрение к самому себе. ...Вчера мы ходили на «Воздушные приключения». Шли-шли, и тут разыгралось: повалил снег и задул ветер. По лицу хлестало снегом, оно было красным-красным, а мы шли, падая, поднимаясь, пока не превратились в белых людей с темным оттенком. В кинотеатре «Мурманск» (единственное место, где можно выпить пива) нам не повезло: очередь закончилась на нас. Посмотрев с тоской ...мы вошли в зал. Фильм - дешевка. А потом - снова бьющий в лицо ветер и мокрый обжигающий снег. Но, наконец, замаячила наша «Санта-Мария»... Потом мы «резались» в преферанс и покер до 3 часов утра. Мои бродяги проиграли мне 28 рублей (условно!). А сегодня чудесный полярный денек: покрытые снегом сопки, чистое синее небо и почти спокойное море, плавно уносящееся по обе стороны от корабля - мы наконец-то вышли из Мурманска. ...Итак, Гремиха. Настоящий Север, почти вечная поземка, бесконечные ветры, сменяющиеся частыми снежными зарядами, обросшие льдом корпуса подводных лодок - все это очень напоминает мне Клондайк, описанный Джеком Лондоном. Сегодня я был на своей лодке: готовились к предстоящему походу, перебирали карты, пособия, проверяли приборы - словом, работали. После обеда поход на почту. Ветер ласково лупит в спину, приглашая двигаться побыстрее. И мы движемся. Выход в море все откладывается и откладывается, а хочется почувствовать динамику моей будущей работы, оценить, взвесить. А Питер, как он? .... Вчера впервые прошел через дозиметрические (измеряющие количество рентген) специальные установки. Они определяют дозу, полученную за один раз: ежедневную, недельную и пр. Если доза больше положенной - заорет ревун и загорится красная лампочка, и тебе запретят посещение лодки на определенное время. Отдыхай, набирайся сил - до следующей красной лампочки. Моя лампочка пока не горит и дай бог ей всегда быть потухшей. ... Гремиха на материке, но это, по - существу, остров: нет сюда ни шоссейных, ни железных дорог. Одни лишь зелено-серые волны Баренцева моря иногда приносят белые пассажирские теплоходы или серый корпус эсминца замаячит в бухте, вещая нам о приезде очередной комиссии . И начинается: беготня, дрязги, нервотрепка. Хреновая это вещь - начальство. В очень холодно, и мы все мечтаем о теплой батарее, на которой можно просушить мокрые носки и набухшие ботинки... Где ты, батарейка?
...Возвращались под жестоким, прямо-таки озверевшим ветром. По лицу хлестало поземкой, срываемой с сугробов, временами я переставал чувствовать щеки и губы, а небо все усеяно звездами: здесь на Севере, они прямо над головой. ...Очередной вечер... На лодках давно зажглись якорные и отличительные огни, ветер немного стих, а я опять говорю с тобой... У нас сейчас 21час05мин. В Гремихе объявлен ветер №2. Что это такое? Я сам точно не знаю, но очень сильная штука, после знакомства с которой довольно долго ощущаешь отсутствие щек и ушей. Завтра - послезавтра у нас ввод. Серьезная процедура, и дай бог завестись с первого раза. Утром, наверное, начнем запуск своей системы. Тоже работы хватит на день. В общем, скоро в море. ...У нас типичная серенькая погода, тучи плотным слоем укутали небо, а серое море да голые сопки дополняют пейзаж. Воскресенье. Вокруг шныряют опухшие морды. Слышатся обрывки разговоров о том, кто, где, когда, с кем... и т.д. В общем, типичное утро в далекой северной базе. И эта отдаленность - трагедия для личного состава гремиханских лодок: спиваются за 3-4 года, шатаются по «грязным» бабам, губя семью, карьеру, здоровье. Иногда мне кажется, что единственным спасением всех этих людей было бы длительное пребывание в море... Там, по крайней мере, была бы работа, работа, работа... Надо иметь хобби и заниматься делом все время. Иначе - плохо. ...Уже час назад прозвучала команда: «Корабль к бою и походу приготовить!» И, вот, мы готовимся. Стрекочут приборы, а в шестом отсеке - сплошной вой и шум. Наша лодка здорово напоминает самолет перед взлетом: завывают турбины, что-то хлопает, грохочет... А в море - крупная зыбь. И все равно я рад, что выхожу из базы. Прочувствовать, наконец, всю динамику: напряжение, качку, жару. ...Последнее время здесь стоит замечательная солнечная погода. Даже ветер стал слабее. Слякоть от стаявших сугробов, первые полоски асфальта, а приятное шарканье ботинок доставляет великолепное ощущение твердой почвы. А то мы целыми днями скользили: по ступенькам в столовой, на дорогах... из Гремихи в и обратно. Интересно, как там Питер? Вопреки тенденциям, март, говорят, очень теплый?
А вчера был великолепный закат: темный купол неба, начинающие мерцать звезды, еще белеющие громады прибрежных скал... И только на западе, узкой, ослепительно белой полосой говорит нам «до свидания» уходящий день. На сойках Островной зажглись сотни огней. Почти цивилизованный город эта Гремиха. Чуть мигают бортовые огни кораблей, лодок. А я стою у лееров и думаю о тебе. ...Пишу тебе очередное письмо в самых невероятных условиях. Представь: вокруг гудят приборы, горят лампы и я, возлежащий над гироазимутами и гировертикалями, под самым потолком, а в спину и бока мне упираются всякие вентили и железяки. Если тебе это интересно, могу сказать пару слов о буднях: несем вахту по 8 часов, помогаем штурманам корабля. С динамикой я более-менее ознакомился, и, неожиданно для себя, увидел, что все не так страшно и кое-что я все-таки знаю. Итак, 8 часов работаем, а предоставленные 8 между вахтами занимаемся - частично сном (ибо штурман не должен спать более 8 часов в сутки), а частично - разговорами (в том числе и такими, как этот). А сейчас, съев великолепный обед с 50-ью флотскими (атомными) граммами, я отправляюсь спать. ...Вчера нас «болтало», жуткое дело... Я пока не сломался, и даже нашел лекарство от качки: как станет невмоготу - пою «Чужие города». И сразу «уносишься» далеко-далеко. А потом - снова работа, качка... Над нами десятки метров водной толщи, мой приятель турбинист вчера дал мне выпить четверть кружки соленой воды: есть такой обычай на подводном флоте для тех, кто впервые уходит под воду, на глубину. И вода в Баренцевом море совсем не соленая по сравнению с Атлантикой и Карибским морем. Зато холодная до ломоты в зубах. 18.03.75 Баренцево море «Снова между нами города, взлетные огни аэродромов...» плюс несколько десятков метров, разделяющих нас еще больше, удаляющих еще дальше....Ведь здесь не получают телеграмм, а писем тем более. Но это все ничего. Я иногда представляю себе весну.... Да, да, самую обыкновенную, начинающуюся с проталин на газонах, с чуть заметного потепления, с все больше пригревающего солнца, с дымящегося под лучами асфальта и, конечно, с цветов! Какой букетище я тебе подарю после возвращения! Гвоздик, конечно. Самых красных, самых крупных! А сейчас, опять очередная восьмичасовка. Я к ним уже привык, даже интересно. Скоро ложимся на обратный курс, снова в Страну Холодных Северных Ветров. А потом снова в море. ...В отсеке тепло, уютно, играет музыка, отчего еще теплее на сердце. Ты знаешь, мне определенно нравится Север. Пусть здесь трудно, даже тяжело, зато, соприкасаясь с ним, сам становишься крепче, сильнее, лучше. Да, здесь климат тоже здорово ломает и воспитывает. Вот такие-то дела. ...Все мы люди, нам иногда бывает трудно: ведь мы же люди, как и вы, и иногда ромашки запах нас будит в толще глубины... И только тусклые плафоны жестоко нас вернут из сна, где только что была весна, где только что мы были дома. ...19.00...Меня заметает вьюгой, в объявлен «ветер раз». Здесь всегда своя градация ветров. Сегодня, глядя на занесенные снегом спины подводных лодок, я никак не мог себе представить, что где-то есть весна. В выгородках рубки завывает ветер, сквозь щели решеток залетают хлопья снега, а я сижу в старой телогрейке, нахохлившись и задумавшись. Я жду своей последней курсантской весны. Гулко отсчитывает неумолимый Хронос мои годы, методичный метроном времени. А они все летят и летят. И где-то все ждет меня далекая Испания, и тысячи других людей, которым я мог бы быть нужен, и тысячи других дел, которые я мог бы делать.
Море белое от снега, море черное в ночи. Вот ушла ракета в небо, ярким пламенем свечи... ...А волны хлещут о пороги И на борту уже швартов: Мы вышли в море по тревоге - Таков закон у моряков. Мы здесь у Кольского в дозоре, А ты, наверно, видишь сны? И в этих снах, наверно, море? И нет ни грома, ни войны? Мы мили на винты мотаем, Идя в глуби своих дорог, А сердце в базах оставляем, Чтоб в мире не было тревог
(из песни)
...Встали на швартовы у причала № 9. Все, последний раз за эту стажировку море осталось у меня за спиной. 14 суток, около 2000 миль, 20 погружений, торпедные атаки, слежения, поиски, уклонения. Все это кончилось. Больше мы в море не пойдем. Я говорю - мне будет больно и грустно прощаться с моей подводной лодкой. Я мысленно прохожу по ее отсекам. Взгляд останавливается на вентилях, железе, рычагах, трубопроводах.. Медленно угасающая мощь. Ведь это были наши первые атомные лодки, которым удалось прорваться сквозь вековые льды к Северному полюсу, впервые зародить тревогу в головах стратегов НАТО, гоняться за авианосцами в Тихом океане, Индийском, Северном и Ледовитом... А сколько героизма и обычного повседневного мужества видели эти отсеки! Передо мною проходит череда героев: Жильцов, Сысоев, Михайловский, Сорокин... Я молча иду по своей Мне грустно, я задумчив и чуть печален. Я ходил в море прикомандированным. Когда-нибудь, при случае, я расскажу тебе смысл этого слова. Когда ты лишний, и на тебя в отсеке нет ничего того, что предусмотрено на все случаи жизни. Если запомнишь - спроси меня потом, что такое ИДА, ИП, ПДУ. А я, может быть, отвечу. Я рад, что наша встреча все ближе и ближе... Капитан бросил якоря у причала № 9».
Вот такие впечатлении... Конечно, вы понимаете Мое Настроение Того Периода... Я был влюблен, жил Этим Чувством... Очень тяжело переживал Разлуку... И много душевных сил потратил на то, чтобы ответить Себе на кардинальный вопрос: а Что Дальше? Ниточка только натянулась... Главное - появилась Надежда!!! Луч света в темном царстве. Очень страшно было оборвать... Поэтому в письмах очень мало впечатлений от встречи с Флотом... А они были! Да еще какие! Вот, например, Я вхожу в казарму... «Здесь вы будете жить во время стажировки». Через минуту «условия жизни» предстают перед Моими глазами: маленькая комнатка с одним окном.... Здесь живут мичмана-холостяки... Вместо стекол в оконном проеме - грязный матрац, привязанный к фанерному листу... Пол завален пустыми бутылками из-под сухого вина «Старый замок»... Четыре двухъярусные обшарпанные койки... Самое потрясающее - это снег на подоконнике и в изголовьях ближних к окну коек... Батарея парового отопления - ледяная... На ней возлежит пара покрытых плесенью ботинок с запиской: «срок окончательного высыхания - день ВМФ СССР...» За все 50 суток стажировки в этой каюте Я ни разу не спал, раздевшись хотя бы до трусов... Моя «олимпийка» стала родной и близкой... Все Мое «фрунзенское» воспитание восставало против Такого Воинского Уклада! Где Забота о Людях? Где Строгий Уставной Порядок? Разве в принципе возможна Уставная Требовательность в таких условиях? Ее и не было... Матросы, валяющиеся в верхней одежде на койках... Кое-как заправленные шинели и форма одежды на вешалках... Всякий хлам в прикроватных тумбочках... Мое «командирство » было подвергнуто Суровому Испытанию... Единства Слова и Дела здесь, в Казарме, не было... Но - удивительное дело! Все они ежедневно ходили на Подводную Лодку... Проворачивали оружие и технику... Несли корабельные и гарнизонные наряды... Ходили в море, в конце концов! Значит, жизнь на берегу не была для всех Этих Людей главной? А жены, дети? Но ведь Я понимал: дисциплина или Есть, или ее Нет... Нет здесь различий между Морем и Берегом... Не должно быть! Глаза говорили Мне о Другом... А, может, Я просто не понимал Флотской Повседневности? Или те правильные слова, которые Я слышал каждый день от Системы, здесь имели Другой Смысл? Вот такие мысли заполняли тогда Мою Бедную Голову... Я не сумел тогда увидеть, что люди на Флоте Просто Служили... Да, без всяких «высоких» идей, мечтаний и душевных исканий... Выполняли свою работу... Мало того, Я не увидел и того, что Политические Ритуалы выполнялись людьми как Необходимая Формальность... Не было «жарких» дебатов на комсомольских собраниях... Огня верноподданности в глазах Я тоже не замечал... «Отбыли» номер - и за щеку... Партийные лозунги здесь никого не интересовали... Никто не вникал в глубины марксизма-ленинизма... Единого Коллектива на Берегу Я тоже не почувствовал...
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
