Мне нравится кипрский кризис хотя бы тем, что заставляет многих заметных политических и финансовых фигур нетрадиционно высказываться. То наш вдруг произнес так всем понравившееся «грабят награбленное». То во многих отношениях бывший господин Кудрин признает существование «проблемных государств», понимая под ними не ФРГ и США, а те, граждане которых хранят свои деньги за пределами своих стран. Правда, что бы там ни говорили наши заметные персоны, одно они не говорят и сегодня. Никто из них не осмелился сказать, в какую черную дыру уходят деньги. Скажем, те деньги, которые когда-то были на Кипре, но благополучно исчезли, даже Китай со всем своим полуторамиллиардным населением проедал бы долго и счастливо. Но продажные журналисты, у которых плохо с арифметикой, говорят, что это Кипру с его миллионным населением нужно было жить по средствам. По каким средствам?
Вроде бы уже банковская система стала настолько прозрачной, что найти те счета, на которые ушли кипрские деньги ничего не стоит. Вся беда лишь в том, что они ушли на счета тех, кому, вроде бы, положено их искать.
Посмотрим на логику западноевропейской «Тройки». С одной стороны, от Кипра требуют экономии и настойчиво рекомендуют украсть чужие деньги, а, с другой, молча, незаметно, списываются миллиардные американские долги, на фоне которых громкое кипрское воровство — капля в море.
Второе. Вспомним подвергнутого импичменту американского президента Ричарда Никсона. Все поголовно знают, что он позорно покинул свой пост за скандал в гостинице «Уотергейт». Конечно, подслушивать политических конкурентов нехорошо. Но по странному стечению печальных для Никсона обстоятельств, он был последним президентом США, который осмелился противостоять финансовым акулам и отстаивал идею золотого паритета для доллара. Никсона скушали с кетчупом «Хайнц», и доллар «отвязался». Сейчас он по отношению к золоту стоит примерно в 50 раз дешевле. Это значит, что, как минимум, настолько подешевели все американские долги за 30 с лишним лет. Об этом — молчок. О миллиардных списаниях американских долгов — молчок. Но ведь если для США это долги, то для кого-то это были заработанные деньги, и теперь их списали. Если раньше, чтобы ограбить страну на такие суммы, нужно было посылать на бойню молодых ребят и платить их жизнями за неуемную человеческую жадность, то теперь достаточно одного клерка нетрадиционной ориентации, чтобы, он, не отвлекаясь от основного своего порока, перевел деньги на нужный счет или списал.
Третье. В Западной Европе сегодня совокупный долг почти в четыре раза превышает совокупный ВВП. И вот этой, прямо скажем, шаткой ситуацией руководят никем не избиравшиеся, никому не знакомые, случайные люди, которые плохо ориентируются даже в своих просторных кабинетах, не говоря уже о странах, о которых они последний раз слышали в школе на уроке географии. В длинных коридорах объединенной Европы снуют какие-то толпы румын, поляков, голландцев (у которых самый большой в мире долг на душу населения) и учат, учат, учат, кому и как затягивать пояса.
Что могут эти случайные, не обремененные идеей патриотизма люди? Самое новое, что предлагается Кипру — это украсть у вкладчиков деньги и сдать их в европейский «общак». Идея перенести все «ядовитые» активы из разных банков в один банк, который потом банкротится, настолько не нова, что о ней успели написать целые книги.
Сегодня Германия и фрау канцлер пытаются доказать, что финансовые позиции страны очень крепки. Но это не так. Германия — крупнейших игрок на виртуальном товарном и финансовом рынках. Ее финансовые институты «срослись» с американскими в единой целое. Они смогут существовать ровно столько, сколько существует виртуальный финансово-товарный рынок. Не нужно быть политическим прорицателем, чтобы сказать, что страны, ничего не имеющие от виртуального рынка, для которых виртуальный рынок синоним грабежа, который осуществляют англо-американо-германские дяди, уже представляют собой единый фронт, способный сказать решительное «нет!» неоимпериалистическому грабежу. Осталось только услышать это «нет!», которое может прозвучать и по-гречески, и по-испански, а даже по-русски, хотя, может быть, и с нерусским акцентом.
26 марта 2013 г.
Амфора
Эпоха древних греков — лишь в музее, И красные фигуры черных амфор Не могут возвратить назад событья, Ни томный взгляд Елены, ни Париса С его незвонким перестуком лат. Меж нами пропасть сумрачно глазеет, И даже неподвластный новой рампе Свет отвратит событья, словно бритва, Так нехотя заставив нас нанизать, Заклятья слов и мириады дат.
Мужчины больше не сойдутся в битве, Чтоб силою померяться и славой. И не вернутся к нам былые чувства, Как запах чеснока, котлов и сала В неброском свете конского навоза. Нам не дано порадоваться жатве, И проживая долгий день державы, Мы не услышим, как сжимал до хруста Усталый воин рукоять меча…
Но почему былые ощущенья, Так живы вдруг, и даже так готовы Забыть про времена и про народы, И встать в строку того стихотворенья, Которое ко мне приходит снова Сквозь частые приливы непогоды И нежеланье всё рубить сплеча?
Я помню, как взлетал в седло Парисом, И как стеснялся призрака Елены, И, сам потом придумывая мифы, Вдруг становился очень древним греком, И строил козни даже Одиссею… От той эпохи велено лишь крысам Свой множить род, и, не меняя гены, Идти на Город, словно это рифы, И бить хвостом и побеждать с успехом Всех тех, кто строит или в землю сеет Янтарно-благодарное зерно.
Мне нужно знать: отмеченный омфалом Есть центр вселенной, он еще не сдвинут. А, значит мы живем в большом и малом Всё в том же мире, так же месим глину, И круг гончарный крутится, и спрыгнуть, Нам, как горшкам, сегодня не дано.
За несколько дней до перемен, вызвали в Обком партии ознакомиться с делом Людмилы Ивановны Фирсовой. Ни под одним пунктом я не поставила свою подпись. Не удивилась подписям ее «преданных» друзей, о которых не раз её предупреждала. На вопрос, почему я не подписала документ, ответила просто. В этом списке должны быть те, кто продвигал её по служебной лестнице, кто рекомендовал её в Высшую партийную школу, которую она отлично окончила и была назначена в наш хронически больной коллектив. Они знали Людмилу Ивановну – умного, талантливого, исполнительного человека, но работа ей с людьми – противопоказана. Знали, мучили её, мучили людей, за которых в ответе – ВЫ. Людмилу Ивановну перевели в Управление Культуры, открыли отдел по статистике, там она оказалась на своем месте. Встретившись с ней на городском активе в ДК Ногина, «отшептала» мне всё правое ухо, говоря о моих достоинствах и благородстве, о моих завистниках и врагах, которые сбили её с толку. Я её понимала, рада за её новое дело. Рада успехам её любимой дочери Оленьки. На смену ей пришел наш хороший, наш любимый Юрий Максимович Васильев – вот когда мы вздохнули и занялись делом! Вот о каких тайнах нашего Дворца я коротко поведала. Что не бывает в большой семье?! Главное, всё достойно пережить. Кажется у Блока, «... простим угрюмство, разве это сокрытый двигатель прогресса?.. » Двигателю прогресса необходимы силы, и мы их черпали из собственных идей, создавали новые проблемы, поддерживали друг друга на радость гармонично развитой личности подрастающего поколения. Высокопарно, но это был девиз всех просветителей. С ним мы жили.
По распоряжению Правительства при Дворцах и Домах Культуры должны были создаваться Клубы «Юных техников», несколько позже – «Культурно-спортивные комплексы». Понимаю, заводские, фабричные клубы, как-то они связаны с техникой – дерзайте, но какое отношение имеет торговля к технике. Нет, отдел техники и рационализации у нас был, но клуб? Помещение, оборудование, а главное педагоги, ведь не все квалифицированные мастера своего дела могут быть педагогами, к тому же детскими, это очень трудная специфика. Нам повезло, мы открылись самые первые. Спасибо директору клуба «Юный техник» – Юрию Александровичу Ружицкому, большому специалисту технических дел. Он автор книги по устройству технических клубов, которая была выпущена на 18 языках. Одно дело теория, другое создать на практике. Создали на базе бывшей прачечной, которую затопило во время наводнения, на Крюковом канале. Выбили это разрушенное помещение с помощью Зам. Председателя райисполкома нашего Октябрьского района тов. Третьякова Михаила Борисовича – вот кто любил детство и помогал ему развиваться. Сколько валерьянки было нами выпито, сколько валидола съедено за время строительства этого клуба...
Юрий Александрович Ружицкий.
Юрий Александрович – профессиональный, требовательный руководитель, чуткий педагог, он находил мастеров, которые с любовью и терпением передавали свой опыт от энергетики до кибернетики. Брали всех желающих ребят с первого по десятый класс и их отцов, случайно забежавших на огонек с просьбой что-то починить или просто полюбопытствовать, и оставались заниматься вместе со своими детьми. Почти ежегодно ребята были участниками Всесоюзной выставки в Москве, имели призовые награды. В клуб техники отцы забегали, но чем увлекал отцов своих воспитанников руководитель духового оркестра Владимир Федорович Миронов, заменив пивную кружку на музыкальный инструмент, знал только он. Маленький, очень энергичный, справедлив до оголенного нерва, фанат своей профессии – во время войны служил в оркестре Армии маршала К.Рокоссовского.
Руководитель детского духового оркестра Владимир Фёдорович Миронов.
Владимир Федорович был знаком со всеми родителями своих ребят, многих из них сумел уговорить заниматься в оркестре, оторвав от пивного ларька. Зайдешь к нему в класс, на память приходят кадры из фильма «Веселые ребята» – сорок учеников, среди них отцы, у некоторых свежие синяки под глазами, лица сосредоточены, все в миноре или мажоре. Бывало, доводили своего обожаемого руководителя до эмоционального срыва. Справлялся мгновенно: взмахивал дирижерской палочкой или трубой, что было в руке, резко усиливал звук, и вновь все в мажоре. Немало сил пришлось затратить на официальную жизнь детско-взрослого оркестра. К сожалению, формализм много мешал хорошему, виновниками были чинуши, имевшие власть. Далеко не ВСЕ. Сколько полезного было наработано с молодым работником Облсовпрофа Танечкой Ванчаковой – в прошлом Зав. внешкольным отделом ДК им. С.М.Кирова. Всё понимала, за всё бралась, и доводила до конца. В первый год работы мне пришлось обратиться за помощью взрослого эстрадного, правда, профессионального, оркестра нашего дворца – руководитель Александр Полнер – в качестве аккомпанемента некоторым номерам. Точнее, на его фоне скрыть слабенькие номера детских коллективов на отчетном городском концерте. У членов комиссии от возмущения не оказалось слов в мой адрес. Они покинули зал, не досмотрев этот «ужас» до конца. Очень лояльно, думала я, вспоминая свою Советскую Гавань, где участие детей и родителей только приветствовалось. Члены комиссии разложили мой непрофессионализм на все составляющие моего полного несоответствия в данной должности. В течение года мое имя вспоминали на всех показательных мероприятиях и собраниях творческих работников города, как лучший пример плохого руководителя. В последующие годы мы с Александром Полнером не раз создавали шоковые ситуации для начальства, которое нас вначале нещадно ругало, а потом без меры хвалило. Пример – молодой вокально-инструментальный ансамбль «ОРИОН» под управлением создателя и руководителя того же Полнера. Ребята с удовольствием занимались у него вечерами, тратя свое свободное время, постигая вершины не только певческого, но сценического мастерства. Да, некоторые учились в музыкальных школах, но им интересны были занятия в ансамбле. С трудом доказали право на существование подобных коллективов и официальное право участия в конкурсах, фестивалях, где заслуженно получали свои награды, получали будущие профессии.
Народный цирк «Ровесник». На переднем плане вторая справа – Галина Петровна Быстрова.
А уж сколько профессионалов вышло из Народного циркового коллектива «Ровесник», который создала своей кровью и потом Галина Петровна Быстрова, знают профессиональные цирки не только города Ленинграда. Галочка, сомненья, колебания и приступы отчаянья нам с тобой были свойственны всегда, но спасали нас вера и наше упорство. Помнишь?..
И я люблю сей мир ужасный: За ним сквозит мне мир иной, Обетованный и прекрасный И человечески – простой.....
Сколько раз приходилось начинать все сызнова, чтобы выстроить этот обетованный и человечески простой мир. Я позволю себе вернуться в то тяжелое, кочевое время для цирка, чтобы вдохновиться на новое возрождение. Ведь ты сегодня, в который раз, восстаешь, как феникс из пепла, переехав во Дворец Молодежи. Отвоевав часы занятий у спортивного зала, прорубив двери, разрушив метровые стены между спортивным залом и детским отделом, ВЫ после пяти лет скитаний по школам – с реквизитом на спинах ребят – вернулись в свой дворец, в свой родной Дом. В прекрасно оборудованных классах ребята с двойной энергией занимались под твоим руководством, ныне Заслуженного работника культуры, чье имя занесено в книгу золотого фонда профессионалов города Санкт-Петербурга, занесено и в биографическую энциклопедию Успешных людей России. П о з д р а в л я е м !!! Я не буду вспоминать обо всех проблемах и трудностях организационной работы, без которой ни один коллектив существовать не может. Главное, мы преодолевали всё, не побоюсь этого слова, талантливо. Результатом этого был постоянный спрос на наш еще молодой, можно сказать, первый состав цирка. Сейчас у него и внуки есть. На каких только площадках не работали от севера до юга: Северодвинск, Соловки, Севастополь, Кремлевский дворец съездов. Кому только не помогали открывать сложный, всеми любимый цирковой жанр.
Особенно к этому творчеству тянулись ребята Прибалтики. Руководство их желание поддерживало. С нашей помощью был открыт не один коллектив в Эстонии, Германии, позднее во Франции, Швеции, Дании. А все началось с Эстонского Республиканского смотра. Надо сказать, с первого боевого нашего крещения. В один день умудрились показать свое искусство более пятидесяти цирковых коллективов республики. Как держались дети, их руководители, родители, работники спортивного дворца и Таллиннского телевидения, нам уже было не до удивления. Мы – просто ошалели, в глазах всё рябило, сверкало, в животах бурлило от кофе и бутербродов с килечкой, ежились от холода. Имея короткую возможность выскочить из жюри, по необходимости, о чем нам заботливо напоминал Председатель жюри, неистощимый юморист директор музея Ленинградского цирка Левин Александр Захарович, мы могли немного размяться и согреться. Но право, выдержать в холодном помещении пятнадцать часов в сидячем положении, нужно иметь силы, терпение и немалое уважение к детям. Не имея минуты, чтобы как-то привести себя в порядок после ночи в поезде, приползли в гостиницу после десяти вечера, когда были закрыты все буфеты и магазины. Благо, удалось из ленинградских запасов приготовить ужин, и уже за трапезой в теплом номере могли поделиться впечатлениями, повосторгаться желанием ребят развивать своё любимое дело. С чувством выполненного долга – свалились. Засыпая, каждый прокручивал план реальной помощи этим замечательным, отчаянным ребятам. Мы не подвели, они получали методическую и практическую помощь в течение многих лет.
ГДР. Артисты цирка в гостях у советских воинов. После шефского концерта – борщ и гречневая каша с рыбой. Вкуснятина.
Незабываемая, но очень тяжелая поездка в Германскую Демократическую Республику с поездом «Дружбы», посвященная десятилетию дружбы, возглавляла юбилейную поездку Валентина Ивановна Матвиенко. Каждодневные концерты на предприятиях, в школах. Жизнь в Международном лагере в живописной Саксонии, фестиваль искусств в городе Дрезден на знаменитой Цвингерской сцене, где выступают прославленные мировые коллективы. Мы получили высокую награду – вымпел и почетные знаки за развитие детского народного творчества.
Берлин. Торжественный приём ленинградской делегации в честь 10-летия городов-побратимов.
— Погоди, Фрол, посидим, — сказал я, чувствуя себя очень неважно. — Э-э, милый, торпедный катер — это тебе не эсминец. Тут привычку надо иметь. Растрясло — отдышись...
На широком, охватившем бухту подковой, росли пальмы с лохматыми стволами. Море, такое прозрачное, что ясно был виден на дне каждый камешек, неторопливо плескалось у стенки. На поплавке бородатый абхазец торговал боржомом и молодым абхазским вином. Город был похож на ботанический сад. Через час автобус вез нас по дороге, обсаженной эвкалиптами. Фролу, конечно, интереснее было бы остаться в городе, но для друга он был готов пожертвовать всем и даже проскучать целый вечер. Промелькнула древняя каменная стена — остаток разрушенной крепости, деревня, где автобус с яростным лаем атаковали овчарки. Наконец, кондуктор предупредил: — Вам выходить, товарищи моряки. Сторож-абхазец, сидевший в будке у зеленых ворот, переспросил: — Такая беленькая? Ну, как же, знаю! Симпатичная девушка. Идите все прямо, потом свернете направо, потом налево, потом снова направо, увидите дом, там живет ее дядя, Брегвадзе. Мы пошли прямо. Высокие пальмы, выстроившись в шеренгу, сторожили дорогу. Мы свернули направо, затем налево; шли среди чудовищных кактусов, в воздухе пахло чем-то пряным и терпким. Фрол заинтересовался косматым деревом с длинными гибкими ветвями. Стоило к ним прикоснуться, они мигом, словно щупальцы спрута, обвивались вокруг руки. Фрол отдернул руку, и мы, потеряв желание близко знакомиться со странными деревьями, вместо того, чтобы свернуть направо, свернули налево и долго блуждали в субтропических зарослях между бананами, пальмами и бамбуком, пока не набрели на белый дом под зеленой крышей. За ним громоздились горы, уходившие в облака. В цветнике перед домом девушка с длинными, до пояса, черными косами, сидя на корточках, подвязывала мясистые красные цветы — .
— Скажите, пожалуйста, — спросил я, — где нам найти товарища Брегвадзе? Девушка обернулась, ахнула, словно увидела привидение, выронила жердочки и веревки и, вскочив, поломала два или три цветка: — Не-ет, клянусь здоровьем папы! — воскликнула она изумленно и радостно. — Вы что, друзья, с неба свалились? — Стэлла? — опешил Фрол. Да, это была наша Стэлла! И она, схватив Фрола за руки, закружила его, звонко крича: «Я вчера лишь приехала, вчера лишь приехала!» Потом, чмокнув Фрола в обе щеки, устремилась ко мне. — Нет, подумать только, вы оба здесь! Она собиралась было и меня закружить, но вдруг опомнилась и лицо ее стало печальным. — Никита, горе-то какое!.. Мы все плакали: я, мама, папа! Мы твою маму очень, очень любили... Слезы ручьем брызнули у Стэллы из глаз, и она уткнулась лицом в мохнатый ствол пальмы. Славная девочка, с доброй, отзывчивой к чужому горю душой! Наконец, она успокоилась, притянула меня к себе и поцеловала в лоб: «это — от папы», еще раз в лоб: «это — от мамы», и в обе щеки: «от меня». Лицо ее было мокро от слез. И вдруг она спохватилась: — Надо же позвать Антонину! Она устремилась к террасе, а Фрол попросил: — Кит, ущипни меня. Сплю я, что ли, или не сплю? Как Стэлла очутилась?
— Она же сказала: приехала к Антонине в гости! — Удивительнейшее совпадение! — недоумевал Фрол. А Стэлла уже тащила к нам Антонину, загорелую и счастливую. — Приехал! — воскликнула Антонина. — Приехал, — повторила она, словно не веря своим глазам. — Милый мой, мой родной... — это было сказано неслышно для Фрола и Стэллы, одними губами. Но тут же, не выдержав, зажмурилась и кинулась мне на грудь. — Как я счастлива! — сказала она, поднимая сияющие глаза. — Надолго? — На целый большущий день! — На один только день! — Вот и я говорю, генацвале, стоило приезжать на один только день! — подхватила Стэлла, но тут же поправилась: — Стоило, стоило! Молодцы, что приехали! И как все хорошо получилось! Не-ет, но как же мне повезло! Подумать только, совсем ехать не собиралась, да тетя вдруг говорит: «Поезжай, навести Антонину, ты, наверное, соскучилась по подруге». И дала денег. Клянусь здоровьем папы, я от счастья чуть тетку не задушила в объятиях и сразу помчалась на поезд! Ну, рассказывайте же о себе, мальчики. Не знаю, как от Никиты, а от Фрола не дождешься и строчки. Я ничего не знаю, как вы плавали, где побывали... Фрол, начинай, я сгораю от нетерпения! Фрола не надо было долго упрашивать. Наши плавания на «Севере» и «Кронштадте» были расписаны самыми яркими красками. Девушки только ахали, когда Фрол рассказывал, как я чуть было не сорвался с реи, но он меня вовремя подхватил. О «Риге», горевшей на минном поле, было рассказано так, что можно было подумать, что мы сами спасали с теплохода ребятишек и женщин. — Пойдемте, я вас познакомлю с дядей, — сказала Антонина.
Борис Константинович Брегвадзе, сухощавый человек с очень загорелым лицом и курчавыми волосами, спустился в погреб и принес поднос с прошлогоднего урожая. Мы сидели в большой пустой комнате с белыми стенами за квадратным столом и лакомились апельсинами, грейпфрутами, мандаринами со сладкой кожицей и сладкими лимонами. В комнатах не было ничего лишнего: простой рабочий стол, карта на стене со шнурком, отмечавшим границу распространения цитрусовых, самшитовая полка с книгами, простая железная койка. В широкие окна были видны деревья, сгибающиеся под тяжестью созревавших плодов, горы, покрытые лесом, и море, ярко освещенное солнцем. Борис Константинович хвалил Антонину: — Рекомендую: мой незаменимый помощник. Он извинился и ушел к себе в кабинет — у него было много работы. Стэлла принялась рассказывать о своем институте, о том, что в электровозах новой конструкции будет частица ее труда. Она так и сыпала специальными терминами, которые нам было трудно понять. — А ты знаешь, Фрол, я водила поезд через Сурамский перевал. Правда, не сама, — тут же созналась она, — я была лишь помощником, но ты знаешь, как это опасно, второкурснице не доверят. И отец ехал в поезде и всем говорил: «Понимаете, сижу в вагоне, а сердце рвется вперед, посмотреть: как там моя Стэлла?» И он на каждой станции выбегал из вагона и чуть было не отстал в Хашури от поезда. Антонина, ну что ты молчишь?
Но как могла Антонина вставить хоть слово? — А теперь, — предложила Стэлла, вдоволь наговорившись, — я угощу вас грузинскими блюдами. Вы, наверное, соскучились по ним, мальчики? И она исчезла за дверью. — Фрол! — позвала она через минуту. — Фрол, иди-ка сюда, мне скучно. Неужели ты думаешь, что я могу выдержать полчаса одиночества?.. Фрол пошел в кухню. Антонина взяла меня за руку. — Я все думала: как ты один там, на Кировском? Я ответил, что старался не бывать дома. — Да, я знаю, — тебе тяжело. Хорошо, что у тебя есть такой друг, как Фрол... В кухне что-то упало и разбилось. — Не-ет, какой ты неловкий! — воскликнула Стэлла. — Лучше бы я тебя не звала в помощники! — Ты помнишь, я тебе рассказывал, Антонина, как мы с отцом встречали корабли в Севастополе? Рядом с нами на Приморском бульваре стояли старик и маленькая заплаканная старушка. Она махала платком, а старик — фуражкой. И я думал тогда: вот вырасту, выучусь, буду уходить в плавания и, возвращаясь в порт, стану смотреть в бинокль: и отец и мать так же, как эти два старика, меня встретят. А теперь... — Фрол, скажи им, чтобы накрывали на стол! — послышался голос Стэллы. — Все готово, посмотрим, что они по этому поводу скажут! Фрол появился смущенный: — Я соусник разбил.
Мы постелили скатерть, достали из буфета тарелки и вилки, а Стэлла с торжествующим видом принесла . — Посмотрим, как вы оцените мою каурму! Антонина, достань же вино! Настоящее кахетинское, мальчики! Борис Константинович просит прощенья, у него срочная работа. Через минуту мы чокались кахетинским и похваливали каурму — превкусную, наперченную баранину. — У нас в институте, — рассказывала Стэлла, — есть кружок изобретателей, им руководит лауреат Сталинской премии Нахуцришвили, инженер. Он говорит, что я в конце концов изобрету что-нибудь полезное. А почему вы не пьете? Разве плохое кахетинское? Она подняла свой бокал: — Поздравьте меня. Я, может быть, выйду замуж. — Что? — опешил Фрол, роняя вилку. — Подними, Фрол, ты что-то уронил. Да, я, кажется, выйду замуж. — Что?! — повторил Фрол, меняясь в лице. — Не-ет, тебя это удивляет? Мама вышла за папу, когда ей было семнадцать лет, а мне уже — девятнадцать. — Ну, и глупо! — выдохнул Фрол. — Что — глупо? — Так рано выходить замуж. Институт сначала окончи. А... а за кого ты выходишь? — Фрола это интересует? — Нет, нисколько. Выходи, за кого хочешь!
Фрол с такой силой поставил бокал, что чуть не обломал ножку. — А ты помнишь, Фрол, как ты мне объяснялся в любви? — Кто, я? Никогда. — А ты вспомни получше. — Тут и вспоминать нечего. Тогда Стэлла с лукавым видом достала пожелтевшую, смятую записку и показала нам. Корявым почерком, — таким Фрол писал, когда только пришел с флота в Нахимовское, — было написано: «Я помню чудное мгновенье передо мной явилась ты как мимолетная виденья, как гений чистай красоты В томленях грусти безнадежной в тревогах шумной суиты звучал мне долго голос нежный и снились милые черты Стэлла дорогая я очень хачу тебя видеть напиши ответ сообчи когда Остаюсь Фрол Живцов» — Вот как ты расправлялся в Нахимовском с Пушкиным! Фрол покраснел, как хорошо сварившийся рак, а Стэлла великодушно порвала записку. — А все же любопытно, за кого ты выходишь? — спросил Фрол, отказываясь от каурмы и отодвигая тарелку. — За какое-нибудь ничтожество? — Ох, какой ты злой, Фрол! Почему — за ничтожество? Он — замечательный человек, умный, талантливый, добрый, любезный, никогда не говорит грубостей, никогда не старается со мной ссориться.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
