Наиболее ожидаемым замечанием в адрес моих разглагольствований о неувязках и непутёвостях в пополнении и оснащении ВМФ может быть то, что Отчизна не могла оторвать столько средств от народных нужд и направить их на благо своих вооружённых сил. Согласен с этим отчасти, а в остальном имею, чем возразить. Тот строй, который у нас был до Горбачевско-Ельцинских экспериментов, несмотря на свою недодуманность и недоделанность, всё-таки обладал большой мощью как раз в экономике. Она была такова, что страна имела полную возможность не только существовать, но и развиваться в полной изоляции, опираясь только на свои силы. И это не только благодаря тому, что на её территориях имеется абсолютно всё, что для этого необходимо, причём в неограниченных количествах. Хотя и этого вполне достаточно. Ещё больше её возможности обеспечивались тем, что государство в своей деятельности ничем не сковывалось и ничем не ограничивалось.
Возьмём для наглядности и для сравнения любую другую державу: хоть хоть республику Тринидад и Тобаго. Захотели, к примеру, в любой из них построить завод каких-нибудь диковинных машин. Пожалуйста. Только учтите: для этого нужно купить или арендовать землю, на которой он будет строиться. Ещё где-то нужно закупить энергоресурсы - то ли уголь, то ли мазут, то ли электроэнергию, а также сырье: металлы, дерево и прочее. Отвалить немалую сумму фирме-проектировщику, заключить договор со строительной фирмой и заплатить за строительные материалы. Нужно заручиться поддержкой какого-то банка, предусмотреть и подготовить рынки сбыта своей продукции. И ещё много чего. И только после этого приступить к строительству, скрупулёзно учитывая и экономя каждую мелочь. И вот, наконец, построили. А диковинные машины никто не покупает, так как рынок сбыта волной цунами смыло. В результате полный крах. Теперь возьмём СССР. Удумали что-нибудь эдакое соорудить, ранее небывалое, чтобы и себя порадовать и других удивить. Пожалуйста. Землю под это не покупать, ни арендовать не надо. Своя она. И банк свой. Пусть попробует денег не дать, когда вот она бумага с подписью и печатью. Ах, денег только полсундука осталось? Щас напечатаем. Что еще? Энергоресурсы, материалы, сырьё тоже свои. Покупать не надо, просто перевести из пункта «А» в пункт «Б» на своём же государственном транспорте. И проект своя же контора состряпала за постоянную зарплату. А вот и те, кто строить будет. Все как один молодец к молодцу. Чуток опохмелятся, и за работу. И пусть попробуют что-нибудь не так сделать – такой критики подвергнутся, мало не покажется. Короче, потратиться придётся только на обычные, законом обусловленные зарплаты. И если даже то, что построили, окажется вовсе ненужным, тоже беда не столь большой руки. Подумаешь, снесём к чертям собачьим, а взамен построим баню для слонов с парилкой и буфетом.
Ни одна страна в мире не могла ежегодно столько строить и с таким размахом. Заводы, гидроэлектростанции, каналы, дворцы спорта и культуры, каналы, железные дороги и автомагистрали. Строили и то, что было необходимо и радовало людей, и то, что было совершенно не нужно, просто из-за ажиотажа и амбиций. Чуть было не вырубили чудо планеты – Бузулукский бор реликтовых сосен, затратив на это немалые средства. Потом, вовремя спохватившись, затратили ещё больше на его частичное восстановление. Чуть было сибирские реки вспять не повернули, но, слава Богу, вовремя одумались. Дважды рыли железнодорожный тоннель с материка на остров Сахалин. Второй раз эту работу завершили в середине шестидесятых годов. Объём этой работы и её стоимость значительно превысило таковые при строительстве тоннеля под Ла-Маншем. Однако что-то кому-то не понравилось, этот туннель взорвали и затопили. В 1959 году в Совгавани заложили военный судостроительный завод, и в середине шестидесятых там уже стояли готовые корпуса цехов. Только оборудование осталось установить. Но передумали и бросили. Долго по тем цехам в ночное время бродили приведения да совы летали, но постепенно местные жители всё растащили, и все успокоились. А в Таймырской тундре до сих пор железная дорога 800-километровой протяженности ржавеет. Шпалы уже давно сгнили и рассыпались, а ржавые рельсы ягелем поросли. Да ещё паровоз стоит, погрузившись в топь по самые оси колес. За время моей службы на Тихоокеанском флоте было не достроено и брошено: слип в бухте Нагаева в Магадане, рыбоконсервный комбинат на Камчатке, деревообрабатывающий завод в районе порта Ванино. Сколько добытого потом и вдохновенным ударным трудом просто выбрасывалось как ненужное.
На севере Тюменский области топи и болота гатили ударными методами: загоняли в них трактора-тягачи и КАМАЗы, топили стальные контейнеры из под оборудования, доставляемого на предприятия, где работа шла вахтовым методом. Такую же ударно-стахановскую методу я лично наблюдал в бухте Троица на Дальнем Востоке. Чтобы быстро и прочно построить большой мол, туда в течение недели большегрузные самосвалы возили и сбрасывали в воду ящики с различным корабельным оборудованием, трубами, клапанами, электроприборами, насосами, дизель-компрессорами и электрокомпрессорами. Всё новое, в заводской смазке и обёрнутое в льняные ткани. Матросы с моей лодки под руководством механика, сколько смогли и успели, набрали там много ценных деталей. Все это топилось и засыпалось сверху щебнем и песком. Не прошло и трёх недель и строители с гордостью отрапортовали об окончании работ. Когда через Оренбургскую область прокладывали нефтепровод «Дружба», то по его ходу ударными методами строили посёлки для размещения строителей из Венгрии, Чехословакии и Польши. Чтобы их быт отвечал современным требованиям, туда шли поезда и с продовольствием, и с мебелью, и со всяким бытовым оборудованием. Не скупились и перестарались. Когда всё уже было построено, и с путей и железнодорожных тупиков была снята охрана, кинулся туда народ с окрестных сел и деревень и начал растаскивать содержимое брошенных вагонов и грузовых платформ. На машинах, телегах и просто на собственных горбах тащили шифоньеры, диваны, холодильники. В общем, много всякой всячины. Поскольку мешки с сахаром и крупами истлели и прохудились, то и сахар, и крупы в телеги насыпали лопатами. Есть это уже нельзя было, но для самогона – в самый раз. Говорят, что долго потом в тех степях не только пьяные мужики да бабы шастали, но и свиньи и куры тоже. И такое творилось не только в нашей – отдельно взятой стране, но и в африканских джунглях, и в латиноамериканской сельве. Когда я, будучи уже в запасе, работал преподавателем в Рижской мореходной школе, там же старшим мастером производственного обучения работал Иван Александрович Пушкин – бывший капитан-директор рыболовецкой флотилии, базировавшейся в Анголе. И ещё был я хорошо знаком с командиром тральщика, стоявшем в консервации в Усть-Двинске, который долгое время был в служебной командировке в той же Анголе. Много потрясающе-интересного и безобразно-невероятного поведали мне они.
Тащи с работы каждый гвоздь: ты здесь хозяин, а не гость.
И ещё немало познавательного рассказал мне пан Тадеуш. А было это так. После утверждения капитализма в Латвии, я сразу пошёл на повышение по работе. Сначала работал ночным сторожем в рыбном магазине, потом устроился контролёром-караульщиком на автостоянке при богатой страховой компании. При ней была гостиница, в которой останавливались туристы из Европы. Однажды пришёл большой туристический автобус из Польши. Из кабины вышел здоровенный водитель с аршинными усами, долго озабоченно озирал стоянку, почти всю заставленную автомобилями и с не очень широкими воротами и неожиданно заговорил на чистейшем русском языке без малейшего акцента: «Привет, хозяин, что делать-то мне, я в такой лабиринт не влезу». А я отвечаю: «Не робейте, пан Тадеуш, я помогу влезть. Прошу пана за руль. Я буду команды подавать и руками показывать, а пан пусть четко все выполняет». Поляк-водитель, который действительно поляком оказался, крайне удивился моей проницательности. – А откуда вы узнали, что я Тадеуш? – спросил он меня. Я же и сам, удивившись, что угадал его имя, говорю: - Ну, это не трудно, такие усищи могут быть только у пана Тадеуша. В общем, сел он за руль, и мы заработали. Я за кормой пятился назад и то слева, то справа знаками показывал куда ворочать и куда ехать, а он мгновенно всё это выполнял. Трудно было, но я всё-таки поставил его куда надо.
Позже, когда стемнело уже, открывается полусобачья будка и еле влезает ко мне верзила Тадеуш. При этом он даже голову вбок повернул, чтобы своими великолепными усами за косяки двери не зацепиться. И поставил пан Тадеуш на стол поллитра виски, которая в его лапище выглядела, как пузырёк с каплями от насморка, и второй, левой уже лапищей, положил палку заморской колбасы, которая в этой его левой лапище смахивала за сосиску. И пошёл у нас мужской разговор. Осведомившись о моем имени, он пожал мою руку, обхватив её своей необъятной ладонью чуть не до локтя, и поблагодарил за помощь в «швартовке». Сделал мне комплемент, поинтересовавшись, не инструктор ли я по автовождению, мол, рука мастера сразу чувствуется, на что я ответил, что вообще за рулём авто никогда не сидел, так как в этих делах ни в зуб ногой. Уловив его недоверчивый взгляд, пояснил, что лодкой много труднее управлять было. С моей стороны это была большая неосторожность, и пан сразу же продолжил тему: – Так ты на подводной лодке раньше служил? А кем? – Боцманом, – опять ляпнул я, не подумав, чем вызвал смех собеседника. Отсмеявшись, тот, укорил меня: – Нехорошо обманывать, я же не чижик-пыжик глупый. Боцман не может подводной лодкой управлять: не боцманом ты был, а командиром. Пришлось извиниться и сказать, что я командир ПЛ, а вынужден работать караульщиком. На это пан Тадеуш нахмурился, помолчал, потом сказал умную фразу: «Человек не должен никогда ничего стыдиться, если он не живёт за чужой счёт и не делает никому вреда».
Долго мы с ним беседовали. Я даже не заметил, как вместо опустевшей бутылки виски, на столе оказалась вторая, полная. По возрасту, он оказался моим ровесником. Родился в Казахстане в смешанной семье. Отец – поляк, был военкомом. С началом Великой Отечественной войны, добровольцем ушёл на фронт, воевал в польской дивизии имени Костюшко, погиб за месяц до окончания войны. Мать – казашка, работала заведующей больницей. Он окончил среднюю школу, отслужил срочную службу в морской пехоте и волею обстоятельств оказался в спецназе ГРУ. Из-за своей приметной, бросающейся в глаза внешности, в спецоперациях не участвовал, а был агентом- связником под разными личинами. То в Африке, то в Латинской Америке, то на Ближнем Востоке, для чего в совершенстве владел английским, испанским и арабским языками. В перестроечное время оказался не у дел, попал под давление криминала и различных других структур, поэтому, опасаясь за свою жизнь, смылся за кордон. На родине своих предков в Польше встретил дальних родственников, которые и помогли ему устроиться на работу в туристической фирме водителем. И вот теперь он совершает свой последний рейс. О своей деятельности спецназовца он мне не рассказывал, а я тактично об этом его и не спрашивал, так же и он из тех же соображений не интересовался моей подводной службой. Говорили, как говорится, за жизнь. Он много и интересно рассказывал мне о жизни и обычаях в тех экзотических странах, в которых ему довелось побывать, о том, как советские люди строили там различные объекты. Хорошо строили, лучше, чем у себя. И вообще никто столько не строил по всему свету, как советские специалисты. Об Анголе много рассказывал. Чего только туда не везли из Советского Союза. Каждую неделю приходил транспорт, гружённый то тракторами и автомобилями, то станками и грузоподъёмными кранами, то стальными трубами и бытовым оборудованием. Ангольцы, в большинстве своём, не понимали, что и для чего им везут, и что это русские у них строят. Вот китайцы - другое дело. Придёт китайский теплоход, китайцы все улыбаются, и ну выгружать красивые тазы, термосы, зонтики, расписные халаты; тут ангольцы аж визжат и приплясывают от радости. А большие советские железяки все джунгли заполонили, ржавеют по обочинам дорог. Социализм им эти советские строят. А какой же социализм без индустриализации, коллективизации и "плюс электрификации". Вот и заполонили всякой техникой.
Трактора туда доставляли из Ленинграда в комплекте со снегоочистителями, которые потом грузили на другие пароходы из Одессы, увозили в Одессу, а оттуда как металлолом отправляли в Череповец и в Челябинск на переплавку. Так что одновременно и социализм в одной отдельно взятой Анголе строили, и у себя план по сдаче металлолома перевыполняли. Стране ведь нужно было много металла, чтобы ещё больше стоить машин для добычи ещё больше руды, из которой ещё больше выплавлять металла, для постройки ещё большего количества машин. И так до бесконечности.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Удручающие события последовали буквально в течение последующего часа. Хорошо, что мы ушли недалеко от училища и находились в ближайшем скверике, где прохожих было сравнительно мало. Вдруг у Толи стал заплетаться язык, подкашиваться ноги, а вскоре он вообще не мог ни передвигаться, ни стоять, ни сидеть. Это было так неожиданно. Что же делать? Без всяких сомнений оставлять моего приятеля по несчастью одного в сквере, а самому бежать в училище за подмогой было рискованно. Первым моим желанием было любым способом, как можно быстрее доставить Толю Маркина в расположение роты и уложить в кровать. Справиться с такой задачей мне одному было явно не под силу: поскольку я сам себя тоже чувствовал не очень уверенно, хотя на своих ногах пока ещё более-менее держался. Вот в таком неприглядном виде увидела нас одна сердобольная женщина и, признав в нас нахимовцев, помчалась в училище заявить об увиденном.
То ли то ли
Единственным нашим спасением, как я тогда понимал, чтобы благополучно выйти из создавшегося положения и не оказаться обнаруженным, было желание увидеть кого-нибудь из «питонов» совершенно безразлично какой-либо роты, которые могли бы оказать помощь в доставке моего компаньона по несчастью в училище. Драгоценное время уходило, мы вдвоём то поднимались, то падали в снег, но приблизиться к училищу не могли. Полная безнадёжность. Я уже ждал, что вот-вот появятся поисковая группа и тогда всё раскроется. Но вот на наше счастье появились два «питона» из младшей роты, которые, увидев моего приятеля в таком безнадёжном состоянии, с перепугу никак не могли сообразить, что от них требуется. Мой план состоял в том, чтобы втроём дотащить Толю до училищного забора с тыльной стороны казармы, а там ребята нашей роты его примут через забор, доволокут до спального помещения и уложат в кровать. Я же тем временем должен незаметно подсунуть дежурному два жетоны, свой и Толи Маркина, свидетельствующие о своевременном нашем возвращении из увольнения. План этот был близок к реализации, если бы на самом последнем этапе не произошло непредвиденное. Бдительная женщина, которая всполошила всю дежурную службу училища увиденным некоторое время тому назад в городском сквере, как раз выходила из училища. Неожиданная встреча произошла на контрольно-пропускном пункте. Я хотел прошмыгнуть незамеченным, пользуясь тем, что в проходной толпились посторонние люди, но мне это не удалось. Мы чуть ли не столкнулись друг с другом в тесном пространстве, и она тут же опознала меня, как одного из участников данного происшествия. Вцепившись в меня за рукава шинели, стала кричать: «Это он! Это он!». Тут я понял, что клетка захлопнулась и сопротивление бесполезно. Меня, как арестанта, в сопровождении, чтобы не убежал, доставили к дежурному офицеру по училищу, который произвёл первый опрос произошедшего и в первую очередь интересовался, где находится мой сообщник. Мне стало ясно, что группа по нашему поиску в город ещё не выходила, а нам, пожалуй, не хватило нескольких минут, чтобы укрыться и избежать обнаружения. Но теперь при создавшейся неблагоприятной обстановке всякие препирательства и уловки становились излишними.
Пришлось посвятить дежурного офицера по училищу в свой тщательно разработанный, но нереализованный план действий. Поисковая группа в составе двух старшин из числа помощников офицеров-воспитателей тут же выдвинулась в район забора с тыловой части училищной казармы. Находясь в состоянии полной неизвестности и тревожного ожидания, я стоял по стойке «смирно» в комнате дежурного, как «зэк», сбежавший из мест заключения, под неусыпным наблюдением помощника дежурного по училищу. В эти минуты я неожиданно и явственно почувствовал, что можно в мгновение ока превратиться из порядочного, воспитанного и дисциплинированного нахимовца в изгоя. В дежурную комнату поминутно заходили, докладывали, спрашивали дежурные по ротам, обеспечивающие офицеры и старшины, просто нахимовцы, многие из которых с нескрываемым любопытством, сожалением, осуждением и даже обвинением поглядывали на меня. Вероятней всего, если судить по некоторым признакам суматохи и оживлению среди лиц дежурной службы, в училище без прекращения вечерних культурно-массовых мероприятий была объявлена операция «Перехват». Вскоре появились «поисковики-перехватчики» и бодро доложили, что второй нарушитель дисциплины задержан в сильно опьянённом состоянии и определён в лазарет, где ему делают промывание, очищение желудка и другие медицинские процедуры, связанные с успокоением слишком возбуждённой нервной системы. Дежурный офицер по училище сразу же стал докладывать кому-то по телефону в подробном и детальном изложении обо всём произошедшем и принятых мерах. Оказалось, что доклад выслушивал только что вступивший в обязанности начальника училища капитан 1 ранга А.И.Цветков, который в этот вечер находился в своём кабинете. Надо же было так случиться, что первые дни его командования ознаменовались таким нехорошим и из ряда вон выходящим событием. Он, наверное, сам плохо понимал, как ему вести себя, какую принять линию поведения в подобных ситуациях: здесь всё-таки не военная служба в полном её смысле. Там, в Севастополе, в Высшем училище особо не церемонились, даже за незначительные провинности курсантов отчисляли и направляли служить рядовыми матросами. Здесь другая обстановка: мы, нахимовцы, ещё не военнослужащие. Карцера нет, гауптвахта не положена, а отчисляли только домой, к родителям. Было о чём задуматься. Его сомнения и выработка решения на этот счёт, как нас наказать, сразу стали понятны с первых его слов, когда он приказал дежурному офицеру доставить меня к нему в кабинет на беседу.
Севастополь. Главный учебный корпус Черноморского Высшего Военно-морского училища имени П.С.Нахимова в Стрелецкой бухте.
На мой взгляд, первейшей и главной ошибкой Анатолия Ивановича было то, что он решил сразу тут же и немедленно провести выяснение всех обстоятельств случившегося и сходу разобраться в моём пятилетнем периоде пребывания в училище с немедленным вынесением крайних выводов по данному факту. Если считать, что он негодовал, то это было бы очень мягко сказано, он был просто взбешён, неистовствовал, бушевал, гневался и, казалось, что его возбуждённому состоянию нет предела. В такой психологически неустойчивой обстановке никогда собеседника не вызовешь на откровенный разговор, да и самочувствие своего оппонента следовало бы учитывать. Надо сказать, что через много лет, мне самому уже в офицерском звании тоже случалось иногда разбираться в сложных дисциплинарных проступках со своими подчинёнными матросами. Однако я никогда не доводил себя до бешенства и не старался держать собеседника в униженном или безвыходном положении, добиваясь нужного мне «чистосердечного» признания, а, по возможности, учитывал его психологическое состояние и способность к адекватному поведению. В такие моменты я часто вспоминал, преподанный мне урок капитаном 1 ранга А.И.Цветковым, как не надо заниматься разбирательством даже незначительного дисциплинарного проступка. В пристрастном разговоре со мной, хотя он не произнёс ни одной нецензурной фразы, ни одного оскорбительного слова в мой адрес, но старался вести беседу так, чтобы показать какое я мерзкое ничтожество, недостойное дальнейшего нахождения и обучения в училище. Он важно, слегка развалившись, сидел в кресле за письменным столом большого хорошо натопленного кабинета. А я по-прежнему, как в комнате дежурного по училищу, так и здесь стоял перед начальником училища в шинели и шапке навытяжку. Конечно, я понимал и учитывал, что должна соблюдаться определённая субординация между начальником и подчинённым, но не до такой же степени. Мне было душно и жарко в верхней одежде, да и последствия выпитого алкоголя, видимо, тоже действовали. Ноги затекали от долгого и неподвижного стояния, а наставительный разнос всё продолжался, которому не видно было ни конца, ни краю.
К своему удивлению, я не разнюнился, не разжалобился, не винился во всех смертных грехах, даже наоборот под таким жестким психологическим прессингом старался держаться твёрдо, уверенно и даже немного нахально. Судя по всему, такое моё непобеждённое поведение ещё больше распаляло Цветкова, и он всячески пытался меня унизить и растоптать морально, сломить мою волю, показать, что он хозяин положения. Стоя по стойке «смирно» посредине кабинета, как часовой у знамени училища, я, конечно же, отвечал на все его вопросы по возможности кратко, односложно, без подробностей: в каком питейном заведении были, какая была мотивация поступка, какое количество алкоголя приняли, что намеревались делать в последующем и так далее и тому подобное, вынуждая меня отвечать с мальчишеским вызовом и некоторым налётом дерзости, но без грубости. В какой-то момент я даже позавидовал Толе Маркину, который уже давно сладко спал в палате лазарета успокоенный и умиротворённый, не подозревая и не думая о том, какие сейчас в кабинете начальника училища кипят бурные страсти и, вероятней всего, решается наша дальнейшая судьба. Наконец капитан 1 ранга А.И.Цветков, не услышав, как ему хотелось, глубочайшего раскаяния, и, не увидев плачущего, рыдающего, просящего снисхождения и распластавшегося у его ног этого молодого нахалёнка, явно неудовлетворённый ходом разговора со мной, разрешил идти в расположение роты, предупредив, что он продолжит дальнейшее разбирательство. На следующий день я долго думал о произошедшем. Факт употребления в увольнении небольшого количества спиртного, возможно, требует осуждения и определённого воспитательного воздействия. А разве суровое наказание должно последовать, думал я, только за то, что, по свидетельствам какой-то сверхбдительной гражданки, мы нарушили, якобы, общепринятый порядок, выразившийся в недостаточно уверенном передвижении пешим порядком по улицам города. Только-то и всего. Драки не было, дебош не устраивали, ничего не разбили и не сломали. За что же «голову на плаху класть»? Да и к тому же, это не злостное хулиганство или происшествие, имеющее систематический характер, а так себе, мальчишеская шалость, чтобы продемонстрировать (только не ясно, кому?) свою взрослость, не больше того. Через пару дней по персональному вызову я снова оказался в кабинете начальника училища, и внутренне напрягся, подготовив себя к малоприятному разговору и даже к самому печальному исходу. На этот раз я был в мундире, который мы тогда носили как повседневную форму одежды. Пуговицы сверкают, бляха горит, ботинки начищены до блеска, строевая выправка в порядке образцовый строевой вид, как говорится, примерного нахимовца. На моём лице ни тени смущения или разочарования. Доложил громким голосом, как положено по уставу, о «прибытии по Вашему приказанию», а сам подумал: ну, опять начнётся словесная тянучка, «перетягивание каната», но издеваться над собой не позволю и будь, что будет: «любой исход приемлю благородно».
Но что такое? Глазам своим не верю. Полное отсутствие состояния ажитации. Капитан 1 ранга А.И.Цветков сама доброта и спокойствие: вышел из-за стола, высокий, пожилой, плотного телосложения, сохранивший некоторую стройность фигуры, с короткой стрижкой седых волос, обошёл вокруг меня, внимательно осмотрев со всех сторон с головы до ног, и, наверное, не обнаружив изъянов в моём внешнем виде, не говоря ни слова, возвратился к столу, водрузившись в своё кресло. Заговорил, неожиданно для меня, спокойным, уверенным, твёрдым голосом, не терпящим, правда, никаких возможных возражений, как будто, уже принял окончательное решение. Из краткого разговора я сразу понял, что он во многом уже осведомлён обо мне: значит, начальник училища обстоятельно подготовился, навёл справки о моих родителях, получил полную характеристику от командира роты за все годы моей учёбы в училище. Я приготовился к бою, к сопротивлению, к защите от нападок и незаслуженных обвинений, а тут пошёл разговор о прежней до училищной жизни, о повседневной учёбе и успеваемости, о своих приятелях по классу, даже о том, почему не поехал на зимние каникулы. Хотя, как и прежде, я стоял посредине кабинета, как вкопанный, но от такого неожиданного поворота в беседе как-то расслабился и подумал, а Анатолий Иванович мужик-то нормальный, не аракчеевский самодур, да и говорить по-человечески может. Беседа не показалась мне изнурительной, как в прошлый раз, а велась в спокойном тоне, в заключение которой Цветков задал вопрос, не столько удививший, сколько поставивший меня в затруднительное положение. Скорее всего, это был не вопрос, а просьба дать совет, как нас наказать. Ну, думаю, не к добру такое начало разговора. Ведь наверняка он уже принял решение, какую экзекуцию к нам, нарушителям дисциплины, применить. А тут, не иначе как, играет в демократию. Я в миг снова сконцентрировался, ожидая какого-нибудь подвоха. Однако Цветков как-то доверительно стал продолжать, что, наказания нам всё равно не избежать, а он, дескать, человек здесь новый и порядков наших ещё не знает, вот и хочет спросить, какие бы виды наказания мы себе выбрали. Ничего себе думаю, что творится. Хитрая уловка, западня, не иначе. Как быть и чего предложить? В голове, как в быстродействующем компьютере, прокручиваются мысли, что вроде бы об отчислении вопрос остро не ставится. Тогда, что же? Только не письмо домой ведь это очередное огорчение для мамы. Вдруг неожиданно для самого себя почти прокричал: Лишить ношения погон на определённый срок!
Погоны и погончики Нахимовца
На лице Анатолия Ивановича полное удивление. Что это ещё за театральное представление? А меня уже понесло. Я стал рассказывать, как это эмоционально переживательно и важно с воспитательных позиций. Для сравнения невпопад приводил примеры из недавно просмотренных кинофильмов: отправление гвардейских полков в ссылку, в Сибирь, отказавшихся присягнуть на верность новому царю-императору Николаю I в декабре 1825 года, или наказание шомполами при «прогоне» сквозь строй провинившегося солдата, как это было применено к Тарасу Шевченко, и все эти действия, говорил я энергично, представьте, происходит под истошный звук свирели и оглушительный барабанный бой. Цветков погрузился в долгое задумчивое молчание, видимо, мысленно представляя, как с этих двух оболтусов под барабанный бой будут срезать погоны. И вдруг, очнувшись, неожиданно заявил, что надо определить срок, в течение которого вы будете ходить без погон, тем самым, в принципе, согласившись с предложенной мерой наказания. Тут я, обрадовавшись, с не меньшим жаром предложил срок пребывания без погон установить по справедливости, исходя из количества выпитого, а именно, для меня, как выпившего 200 грамм сладкой, как мёд, настойки, должен быть определён срок лишения ношения погон 20 дней и, соответственно, для Толи Маркина, употребившего 300 грамм, 30 дней (прости меня, друг, что не пощадил тебя). Для убедительности я добавил, что подобная церемония, повсеместно применявшаяся в кадетских корпусах, уже апробирована и несколько раз проводилась в нашем училище с зачтением приказа о наказании при общем построении нахимовцев и обязательно под барабанную дробь. По маловыразительному и несколько одутловатому лицу Цветкова трудно было определить, к какому же окончательному решению он пришел. В тот момент, когда моё пребывание «на ковре» у начальника училища, казалось, подходило к завершению, я смалодушничал и льстиво заскулил, попросив независимо от принятого решения по нашему наказанию, не писать дополнительно письма нашим родителям, поскольку это принесёт им большие переживания. Увидев мою слабину, что я сдался, расслабился, надломился, Анатолий Иванович наоборот оживился, воспрянул и утвердительно заявил, что письма родителям о вашем недостойном поведении непременно будут написаны. Отлежавшись в лазарете несколько дней, Толя Маркин прибыл в роту бодрый, энергичный, весёлый, не унывающий. Сейчас я не могу вспомнить подробности, как мы без обиды друг на друга обсуждали случившееся с нами. Не знаю, состоялась ли у него аудиенция с А.И.Цветковым, и о чём они говорили. Главное, что, в принципе, мы морально были готовы понести любое наказание, вплоть до отчисления из училища.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
