ЭСКАДРА ЮРИЯ ФЕДОРОВА (из очерка Льва Скрягина, 1982 г.). Окончание
Третьей работой Ю. Фёдорова в училищный период была модель-горельеф экспедиционного судна Георгия Седова «Св. Фока». Как известно, чертежей этой парусно-паровой шхуны до наших дней не сохранилось. Ю. Фёдорову пришлось проделать огромную исследовательскую работу, чтобы с помощью фотографий и архивных данных воссоздать облик корабля знаменитого полярного исследователя. Модель была выполнена из слоновой кости в сочетании с пластмассой, фоном послужил полированный панцирь морской черепахи. «Св. Фока» также попал навсегда в экспозицию Центрального Военно-морского музея.
Эти три модели, выполненные в совершенно различной манере, привлекли внимание строгих судей и опытных моделистов нашей страны. О курсанте-моделисте из Ленинграда заговорила пресса. Но тогда никто из журналистов и словом не обмолвился, что модели «Учёба», «Седов» и «Св. Фока», как и добрый десяток других работ, Юрий Фёдоров сделал в самых неподходящих условиях: в казарменной обстановке училища, во время плавпрактики на шхуне, на торпедных катерах, на крейсере. Его «мастерской» был угол в кубрике, рабочим столом — тумбочка у двухъярусной койки или доска, положенная на колени. Уже в те годы молодого моделиста отличала уверенная, четкая и очень быстрая работа. Достаточно сказать, что осенью 1950 г., в период плавания на гвардейском крейсере «Красный Крым», он всего за три месяца сделал из красного дерева, слоновой кости и пластмассы миниатюрную, изумительную по красоте модель этого корабля. Уже белее трех десятков лет она экспонируется в музее Черноморского флота в Севастополе. В пятидесятые годы со «стапеля» Ю. Фёдорова каждые двенадцать месяцев сходят два, а то и три корабля. В 1951 г. он изготавливает из слоновой кости подробную модель крейсера «Ворошилов», которая от лица советских военных моряков была вручена К. Е. Ворошилову в день его 70-летия. В том же году Фёдоров заканчивает модель одного из двух кораблей первой русской кругосветной экспедиции под командованием И. Ф. Крузенштерна. Чертежи шлюпа «Нева» не дошли до нашего времени и были заново разработаны Ю. Фёдоровым по архивным данным, описаниям современников и рисункам тех лет. Сейчас эта изящная модель находится в музее им. М. В. Фрунзе. В конце 1951 г. курсант-моделист устанавливает своего рода рекорд по деталировке модели-миниатюры корабля. По заказу Центрального Военно-морского музея он изготавливает макет крейсера «Червона Украина» (длина 38 см), на котором общее число деталей превышает 8 тысяч. Эту модель сейчас можно увидеть в Центральном Военно-морском музее. После этого Ю. Фёдоров, как бы пробуя свои возможности в исполнении микродеталей, создает исключительно насыщенную модель-миниатюру (1:300 натуральной величины) гвардейского эсминца «Гремящий»; модель сделана по заказу ЦВММ, где уже более 30 лет неизменно привлекает внимание посетителей.
Модель «Гремящего» примечательна не только четкостью линий и художественностью исполнения, но и тем, что в открытые двери палубной надстройки виден интерьер кают-компании, где стоит накрытый белой скатертью сервированный стол, показан камбуз с бачками, мясорубкой и разделочными столами, есть и красный уголок. Модель электрифицирована — все помещения освещаются изнутри. Топовыми огнями эсминца служат бриллианты, левым бортовым — рубин, правым — изумруд.
2. Корабли Фёдорова в дальнем плавании
Окончив училище, молодой Ю. И. Фёдоров служит на боевых кораблях Балтийского флота. Походы, ночные вахты, туманы, качка, напряженная работа. Но и в этих условиях, он, используя каждый свободный от службы час, продолжает трудиться над моделями. Работает урывками, но как всегда уверенно, четко и быстро. В 1954 г. экспозиция Центрального Военно-морского музея пополнилась моделью крейсера «Свердлов». В том же году завершена работа над миниатюрной моделью торпедного катера из слоновой кости и редких пород дерева с применением инкрустации. Позже она была подарена Министром обороны СССР маршалом Г. К.Жуковым премьер-министру Индии Джавахарлалу Неру. Фёдорова смело можно назвать не только выдающимся и универсальным моделистом. Он в совершенстве владеет всеми видами материалов. И хотя его излюбленным «сырьем» является слоновая кость и черепаха, он один из немногих, кто широко использует белый целлулоид. Делает модели из зуба кашалота, моржового клыка, бивней мамонта, различных пород дерева и просто — модели «под краску». Он мастер горельефа. Горельефные модели из слоновой кости и золота на фоне темного бархата надолго остаются в памяти. В Британском национальном морском музее в Гринвиче я видел, какой интерес вызывает у посетителей фёдоровский горельеф крейсера «Орджоникидзе». Юрий Иванович сделал его в 1956 г. Эта чудесная полумодель была подарена Советским правительством английской Королеве Елизавете II. В Гаване, в музее революционных вооруженных сил Кубы, имеется фёдоровской работы крейсер «Аврора». Эта полумодель была подарена Фиделю Кастро в период его пребывания в Ленинграде весной 1963 г. В 1965 г. Юрий Иванович изготовил две модели современных ракетных кораблей. Они были вручены президентам ОАР и Югославии. Обе экспонируются в национальных военных музеях Каира и Белграда. Нередко Фёдоров отступает от своего любимого масштаба (1:300) и делает крупные модели кораблей. Над полутораметровой моделью «Авроры» он трудился целый год. В октябре 1975 г. модель-композиция «Эскадра Дружбы» была вручена военно-морскому музею Франции и получила наивысшую оценку специалистов судомодельного дела этой страны. Более двух десятков моделей представляют российскую школу судомоделизма за рубежом, остальные экспонируются в музеях 15 городов нашей страны. В этом признание мастерства и таланта, высшая оценка творчества Юрия Федорова.
Командир крейсера "Аврора" капитан 1 ранга Федоров Юрий Иванович с нахимовцами Сергеем Федоровым, Владимиром Баткиным и Олегом Вартаняном. 1976 год.
3. Тайна фёдоровского «стапеля»
Корабельные часы в каюте командира крейсера «Аврора» показывали почти девять вечера. Наш разговор с Юрием Ивановичем прервал доклад вахтенного мичмана: «Товарищ командир, возьмите, пожалуйста, городской». Звонила его жена, спрашивала почему мы задерживаемся, пригласила на ужин. Квартира Фёдоровых — это своего рода музей, даже два музея. В гостиной — спортивные трофеи его жены Галины Ивановны Зыбиной — Олимпийской чемпионки по толканию ядра. На полках во всю стену стоят десятки ее трофеев — серебряные и хрустальные кубки, висят ленты с множеством золотых, серебряных и бронзовых медалей, жетонов. Сотни спортивных вымпелов, огромные альбомы с фотоснимками, показывающими путь этой женщины к вершине спортивного Олимпа.
В рабочей комнате — мастерской Юрия Ивановича — тоже музей. Помимо старинных морских картин, на стенах висят древние мечи, сабли, палаши, ятаганы, шпаги, кортики, абордажные топоры и крючья, кремниевые пищали, дуэльные пистолеты пушкинской поры и кольчуги времен Куликовской битвы. В шкафах сотни книг... Но самое интересное — это его «стапель», с которого сошла большая часть моделей кораблей. Вокруг этого «стапеля» в мире судомоделистов созданы легенды. Поговаривают, что секрет успеха Ю.И.Фёдорова таится в этом самом стапеле... — Некоторые люди считают, что в нем я храню какую-то «сверхмодерную электронно-химическую аппаратуру», которая позволяет мне быстро делать любые модели, причем одновременно по три за раз. Даже пустили слух, что мой «стапель» запирается на семь замков, ключи от которых я храню не иначе как в корабельном сейфе, — улыбаясь говорил Юрий Иванович, пока мы шли к его дому у Кировского моста. — Вот моя аппаратура! — сказал он, подняв кисти огромных рук и ткнув указательным пальцем себя в лоб. Фёдоровский «стапель» я знал давно, но при каждой новой встрече не мог не восхищаться им. Это старинный огромный шкаф-бюро из светлого дерева, высотой в человеческий рост, шириной метра в два. В нем более двухсот различных по размеру выдвижных ящиков и ящичков. Шкаф запирается гибкой деревянной шторкой из круглых точеных стержней. Долгие годы за этим «стапелем» трудился прославленный моделист Сергей Фёдорович Юрьев, перед смертью завещавший «стапель» своему любимому ученику и преемнику. — У меня нет никаких секретов. Работаю так, как меня учил Сергей Фёдорович, и самая трудная часть работы не с инструментами в руках, а когда роешься в книгах и репродукциях, в архивных текстах и чертежах.
ГИМН ПРОЕКТУ 613 (Глава из документального очерка Р. Рыжикова «Подводные лицеисты»)
Рудольф Викторович Рыжиков — окончил Подготию 1950 г., 1 БВВМУ в 1954 г., капитан 1 ранга в отставке
Помимо совместной учебы и одинаковой профессии, есть некое звено службы, связывающее моих однокашников в единую цепь, — лодка 613-го проекта. Именно она, спроектированная в ленинградском «Рубине» (ЦКБ-18) на рубеже сороковых и пятидесятых, стала для большинства из нас началом пути. Лодка появилась на флотах где-то в 1951-м. Нам, практикантам, «осваивавшим» лодки довоенного и военного времени, показывали эту новинку только издали: лодка была ультра секретной и усиленно охранялась. В 1953-м на Севере, где мы традиционно проходили практику, этих лодок было уже несколько, но мы по-прежнему доступа на них не имели. Теоретическое изучение в училище, на последнем курсе, полного представления о 613-м проекте не дало. Когда же состоялось знакомство?.. Севастополь. Середина ноября 1954-го. На палубах кораблей застыли их экипажи в ожидании великолепной церемонии подъема флага. Мы, Валя Сизов, Юра Колчин, Женя Фалютинский, Олег Ядров, Жора Рыжов и я, тоже в строю, на кормовой надстройке одной из лодок проекта 613. Позади стажировка на «Ленинце» в Туапсе и Поти. Все положенные за стажировку зачеты сданы, аттестации на нас подписаны и отправлены в Ленинград, в училище. Умное начальство приказало нам прибыть в Севастополь, где лодок 613-го проекта было уже достаточно много, для хотя бы краткого знакомства с этим кораблем. И вот мы здесь. Флаг и Гюйс подняты. Экипаж потянулся вниз, на проворачивание механизмов. Мы тоже ринулись было к скоб-трапу, ведущему на мостик, а значит, и к рубочному люку. Однако голос штурмана, временно исполняющего обязанности старшего помощника командира, несколько притормозил наш порыв. «А вы куда?» — сакраментально вопросил он. «Как куда? В лодку, на проворачивание» — чуть ли не хором ответили мы. На лице «старпома» лукавая улыбка. «Успеете! Наслужитесь на этом проекте! Что вам там делать? Зачеты у вас сданы. Гуляйте последние деньки. Посмотрите город, «Панораму», памятники, бастионы. Гуляйте с девицами. Не торопитесь в прочный корпус, он вам еще надоест...» Эдуард Толкун — так звали нашего доброжелателя — был фигурой по-своему одиозной. На Черноморском флоте его знали многие. Одевался он по последней флотской моде (не в пример сегодняшнему времени, военную, особенно военно-морскую, форму тогда любили и не стеснялись ее носить в свободное от службы время). Эдик шил фуражки в Прибалтике, брюки — в Севастополе, тужурки и кителя — в Ленинграде. Через много лет мы встретились с ним во Владивостоке, служили командирами на Камчатке, затем встречались в Москве и в том же Севастополе... Но я отвлекся. Память такая штука, что все время уводит в сторону, не признавая четких временных границ... Тогда, в далеком 1954-м, мы смущенно переглянулись, старпом все-таки советует, но в лодку спустились. Наконец мы увидели то, что от нас, по извечному стремлению к перестраховке, так долго прятали.
Полдня мы лазали из отсека в отсек. Конечно, сразу не все удалось осмотреть, но то, что удалось увидеть и понять, радовало сердца начинающих. Лодка выгодно отличалась от «щук», «сталинцев», «ленинцев» и «катюш», как, несколько фамильярно, называли подводники большие лодки типа «К». Качественный скачок в подводном судостроении был налицо. Нас не особенно удивляло вооружение лодки. Системы беспузырной торпедной стрельбы, торпедные аппараты, позволяющие стрелять с относительно больших глубин, артиллерийские автоматы (впоследствии от них отказались и мне, как командиру минно-артиллерийской боевой части, пришлось их сдавать на флотские склады). Не особенно удивил и торпедный автомат стрельбы — мы его тоже «проходили» в училище. Удивляли изящество архитектуры корабля, конструкция его оконечностей, видные с кормовой надстройки стабилизаторы и мощные горизонтальные рули. Вместо привычной пневматики на лодке царила гидравлика. Мощные, по две тысячи лошадиных сил, дизели и достаточно сильные (по 1350 «лошадей») главные электродвигатели были дополнены электромоторами экономического хода, позволявшими относительно долго, правда с мизерной скоростью, двигаться под водой и буквально «подкрадываться», к противнику. Немцы так и называли такие моторы «моторами подкрадывания». Вообще шумность, судя по всему, на этом была значительно снижена за счет разного рода амортизаторов, текстропных передач, систем «передувания» воды из цистерн в цистерны... Впечатляла и солидная, по тем временам, глубина погружения — до двухсот метров! Наконец, перенятая у немцев система выдвижных воздухо- и газопроводов, — так называемая система РДП (у немцев — «Шнорхель»), позволяющая производить зарядку аккумуляторов под водой на перископной глубине!..
Короче говоря, мы были в восторге, что, впрочем, не помешало нам воспользоваться советами «старпома» и провести несколько оставшихся до конца стажировки дней в праздном шатании по Севастополю... Еще одна памятная «картинка». Поздний вечер декабря 1954 г. Группа молодых офицеров, и я в их числе, прибыла в Балаклаву, к месту своей, теперь уже офицерской службы. На борту плавбазы «Десна» нас встречает дежурный — тоже лейтенант, но годом раньше выпущенный из нашего училища, Володя Гарин. Смотрим на него со смешанным чувством уважения и любопытства: какова она эта офицерская служба? Мы готовились к ней все семь лет учебы, но вот когда застегнули пятую пуговицу на новеньких офицерских кителях, оказалось, что наши понятия о ней были довольно туманными. Володя выглядит молодцом: полноватый, приземистый, в ловко сидящем на нем кителе. На левом рукаве сине-бело-синяя повязка, у правого бедра «ТТ» — на удлиненных ремнях элегантно свисает из-под кителя. Это теперь китель нелепо перетягивают пистолетным ремнем — говорят, маршал Гречко придумал. Между прочим, через несколько лет Володю будут знать все подводники: списанный с лодок по зрению, он долгие годы будет курировать нашего брата в Кадрах ВМФ. К сожалению, несколько лет назад Володи Гарина не стало, а сделал для нас он очень много хорошего... Между тем выясняется, что в отделе кадров Черноморского флота не очень-то следят за передислокацией лодок — лодка, на которую назначен я, стоит сейчас в Южной бухте Севастополя. Возвращаться в Севастополь поздно, последний автобус уже ушел. Поскольку все «спальные» места на «Десне» заняты, Володя устраивает меня на ночлег прямо на «своей» лодке. Провожу первую офицерскую ночь на флоте во втором отсеке, в кают-компании офицеров, на кожаном диване. Здравствуй, 613-й проект! Утром я уже трясусь в автобусе Балаклава — Севастополь, разыскиваю «С-90». Попадаю на лодку как раз к обеду. Экипаж живет на корабле, поскольку казарма в Балаклаве. Представляюсь командиру — капитану 3 ранга Шаповалову, симпатичному темному шатену с ярко-синими глазами. Он, в свою очередь, представляет меня офицерам. Это северяне — веселые, приветливые ребята.
Единственным черноморцем был лейтенант Витя Барышев, у которого я стажировался на «Ленинце». Теперь он — командир БЧ 2-3, мой непосредственный начальник, а я у него командир торпедной группы. Лодка новая, отрабатывающая задачу № 1, то есть организацию службы и подготовку к плаванию. Боезапас (торпеды и снаряды) будем принимать и загружать после сдачи задачи. Это я уяснил. Сытно пообедав, офицеры потянулись наверх, перекурить перед традиционным на флоте отдыхом — послеобеденным сном. Матросы и старшины тоже курят и дышат чистым, холодноватым по местным понятиям, зимним южным воздухом, у торца пирса, в «курилке». Внутри лодки — вахта и моющие посуду «бачковые».
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Во все времена начальные дни Новогодия—знаменательные. Именно в эти дни высказываются особые пожелания. Между друзьями они преисполнены добрыми надеждами. По давней традиции верующих и неверующих христиан праздничная значимость этих дней подкрепляется почти совпадающими привычно вкусными праздниками Рождества. Думаю, что мало смысла отказываться от этой доброй традиции. Лучше подумать, как отметить подступающий важный рубеж поточнее, поответственнее и повкуснее. Лично я оказался бы особо довольным, если бы мне удалось в эти дни любым способом выйти на контакт и обменяться хотя бы самыми короткими приветственными словами со здравствующими товарищами, которые, подобно мне, посвятили делам родного Флота всю свою сознательную жизнь. Мои слова приветствия и благодарности всем труженикам нашего Флота, с кем имел честь многие годы работать плечом к плечу, взаимно помогая друг другу, не считаясь с личной нагрузкой, распределением усилий, не сопоставляя личных вкладов и заслуг, беспокоясь об успешном решении общих задач. Так у меня было почти 15 лет в штабе ТОФ; иначе быть не могло и в Главном штабе ВМФ, тем более в Управлении Главнокомандующего Военно-Морским Флотом. Срыв в выполнении любой частной задачи был браком в решении общей задачи. Мое неподдельное уважение ко всем "частным исполнителям". Каждый из них достоин особого приветствия сегодня и доброй памяти на всю жизнь. О каждом из них с уверенностью можно сказать, что он принадлежит к настоящим и надежным труженикам, сознательно, абсолютно бескорыстно, с максимальной самоотдачей предан делам Флота, безо всяких претензий на какие-либо излишества, с постоянной личной готовностью к выручке и взаимной помощи товарищу по оружию во имя процветания нашего Флота с его неподражаемыми и живучими боевыми традициями. Столь же добрые слова я, не задумываясь, отношу и к особым специалистам флотских дел - бывшим нахимовцам, которым мне посчастливилось (теперь вижу, не без пользы) помочь проникнуться любовью к Флоту, его неувядаемой героике и боевой славе еще со школьного возраста в качестве командира роты Рижского нахимовского училища в течение четырех лет.
С глубоким уважением, участник Великой Отечественной войны, гвардии капитан 1 ранга в отставке Виктор Степанович Штепа, 91 год.
Арнольд Иванович Думбре (всегда на высоте!)
Дорогие друзья, товарищи, «однокашники», собратья по оружию и ремеслу, а так же Вас, милые подруги и члены семей, поздравляем с Праздником!
НАРОДНЫЕ ИЗРЕЧЕНИЯ И НАУЧНЫЕ УТВЕРЖДЕНИЯ, СТАВШИЕ ПЕРВООСНОВОЙ ДЛЯ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК
«Бинарный характер высказываний индивидуума, утратившего социальную активность» (Бабушка надвое сказала) «Нецелесообразность транспортировки жидкостей в сосудах с переменной структурой плотности» (Носить воду в решете) «Оптимизация работы тяглового средства передвижения при устранении изначально деструктивной транспортной единицы» (Баба с возу - кобыле легче) «Слабо выраженная актуальность применения клавишных инструментов в среде лиц духовного звания» (на фига попу гармонь) «Негативные результат лечения сколиоза при отправлении ритуальных услуг» (горбатого могила исправит) «Латентные возможности использования вербальных средств общения для оптимизации труда» (А не пошел бы ты….) «Положительное воздействие низкого коэффициента интеллекта на высокую оценку результатов трудовой деятельности» (дураков работа любит) «Солипсизм домашней птицы по отношению к нежвачным млекопитающим отряда парнокопытных» (гусь свинье не товарищ) «Неблаговидные внешние приметы как повод для узурпации наиболее благоприятного социального статуса на рынке» (со свиным рылом да в калашный ряд) «Антропоморфический подход к созданию брачной ячейки» (кому и кобыла невеста) «Синдром отказа от легитимизации, опирающийся на отсутствие быстрой идентификации личности» (я не я, и лошадь не моя) «Амбивалентная природа нейронных импульсов мозга» (и хочется, и колется) «Закономерности соотношения ороговевшего эпидepмиса с интеллектом (волос долог, да ум короток) «Превалирование юридического акта, над валютными средствами» (уговор дороже денег) «Недопустимость использования типовых элементов жилищной архитектуры при отрицании кульминационного проявления созерцательно-осязательных эмоций» (любовь не картошка, не выбросишь в окошко) «Закономерность возрастания личностной ценности субъекта после получения травматического опыта» (за одного битого двух небитых дают) «Антитезисные свойства умственно-неполноценных субъектов в контексте выполнения государственных нормативных актов» (дуракам закон не писан)
Наука - наукой, для души примите под свой кров Новогоднего Зайчика!
Л.Болмат - коллаж, В.Салов - текст.
Друзья, настанет Новый год. Забудем старые печали, И скорби дни, и дни забот, И всё, чем радость убивали. Но не забудем ясных дней, Забав, веселий легкокрылых, Златых часов, для сердца милых, И старых искренних друзей.
С уважением и наилучшими пожеланиями, семья Калининых (Дианyа Владимировна и Анатолий Владимирович. Слева - В.Н.Ленинцев).
Наши подарки!
Здесь - и здесь - можно воспользоваться помощью нахимовца Жени Бекренева, переведшего "платное в бесплатное", чтобы поздравить своих друзей и близких. А здесь - скачать, послушать и посмотреть серенаду Шуберта (от подготов).
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович, архивариус (КСВ).
К счастью, больше опытов на ниве политического просвещения мне проводить не довелось, в следующий раз я выступал перед своими товарищами с лекцией о вычислительных машинах и кибернетике. Вычислительных машин я к этому времени в непосредственной близости не наблюдал, а что такое кибернетика и сейчас представляю без достаточной ясности. Поэтому воспоминания о лекторской деятельности во время магаданской зимовки вызывают у меня до сих пор лёгкие угрызения совести. О следующих моих неудачах в области просвещения окружающих я расскажу позднее. Запомнившиеся мне лекции, разумеется, были событиями, несколько выпадающими из обычного ряда рутинных мероприятий, которыми была заполнена наша жизнь в замкнутом мирке плавбазы и лодок. В город я выходил редко, это было связано с транспортными неудобствами: бухта отстоит от центральной улицы на несколько километров, да и посещать там особенно было нечего. Спектакли в театре имени Горького, который помещался в бывшем чекистском клубе, проходили в две смены, но удивить свежего наблюдателя они могли разве только видом красавиц с многочисленными золотыми украшениями, я раньше такого числа этих предметов не видел. Во время отпуска, уже в Москве, одна моя пожилая знакомая, разглядывая привезённые с севера фотографии, грустно созналась, что строила на лютом морозе здание упомянутого что, естественно, не добавило моих симпатий к магаданскому очагу культуры. Вдобавок, длинной зимой в магаданских широтах почти всегда было темно, мела позёмка при сильном морозе, что тоже не очень способствовало желанию выходить с плавбазы.
Кое-кто из молодых офицеров на свой страх и риск перетащил свои семьи в Магадан. Снять для этого какой-нибудь угол было очень трудно (и дорого), так что смельчаки насчитывались единицами. Когда я попал в гости к одному из них – штурману нашей лодки – меня поразило, что хозяин полуземляного домика – бывший зек, не имеющий права выезда «на материк» даже после отбытия срока, держит на видном месте своего жилища портрет Сталина. Побеседовать на эту тему с угрюмым и озлобленным человеком не удалось, но я поневоле вспомнил о рассказах милицейского начальства относительно состава местных жителей: среди них было немало бывших «власовцев», немецких полицаев и прочего народа, не убитого насмерть, но пропавшего в результате прошедшей войны. Однако внешняя городская жизнь не слишком интересовала большинство из наших моряков. Мы жили в замкнутом мире плавбазы и своих лодок, довольно быстро приспособившись к новым северным условиям. Без выходов в море и посещений семьи служба оставляла мне непривычно много свободного времени, которое я с удовольствием тратил на зубрёжку английских слов, вычисление интегралов и изготовление транзисторных приёмников. Я уже вспоминал, что последнее занятие захватило множество наших моряков с лодок и плавбазы. По вечерам у меня почти постоянно сидел флагманский врач Миша Самотин со своими приёмниками и приходили другие жертвы транзисторной эпидемии. Подчинённые флагврача конечно знали о недуге, поразившем их начальника, и поэтому все вечерние доклады по медицинской части происходили у меня в каюте. На содержание лекарских переговоров я, естественно, не обращал внимания, и, как выяснилось впоследствии, совершенно зря. Так однажды к нам зашёл стоматолог плавбазы из числа фельдшеров и подробно обсуждал с Самотиным вопросы сохранения своих инструментов на время очередной сессии в медицинской академии, где пожилой эскулап заканчивал заочное образование. Не прошло и недели после отъезда фельдшера, как у меня разболелись зубы. Не знаю как относится к этой разновидности недугов мужская половина читателей, а я вполне разделяю мнение Расула Гамзатова, который характеризовал данную напасть словами: О дрянная боль зубная... Как и все другие несчастья, обычно не постигающие нас в одиночку, моё мелкое недомогание тоже совпало по времени с большим мероприятием – приходом в Магадан линейного ледокола, который должен был обеспечить переход плавбазы к северному причалу для бункеровки – пополнения запасов угля. То, что запасы угля подходят к концу все мы знали не понаслышке, так как и на плавбазе, и внутри лодок постепенно снижалась температура. Разговоры о прибытии ледокола шли не первую неделю, дело это постоянно откладывалось, и все экипажи ожидали бункеровки по готовности номер один. Таким образом, о транспортировке меня в береговую поликлинику не могло быть и речи.
Наша плавбаза «Север». На снимке изображён беспокойный момент, связанный с переходом к северной стороне бухты для бункеровки.
Собрав остатки чувства юмора, я обратился к своему другу с призывом удалить зловредный зуб, который не давал мне возможности даже выспаться перед предстоящим мероприятием: на время бункеровки плавбазы лодки оттаскивают в сторону, и они стоят во льду, ожидая возвращения своей «кормилицы». В своём обращении я патетически спрашивал приятеля, может ли майор медицинской службы с высшим образованием сделать то, что доступно фельдшеру. Как мне показалось, Миша поплёлся за ящиком с зубодёрными инструментами без особого энтузиазма. Увы, несмотря на старания флагврача и медицинских матросов, желанные инструменты не обнаруживались. Оказалось, что доклад – докладом, но, боясь остаться без главных средств своей деятельности, фельдшер запрятал свой ящик так, что никто не смог его найти, а ведь плавбаза – это всё-таки не город или стог сена. В таком плачевном состоянии я отбыл вместе со своим кораблём в пробитую ледоколом полынью. Во время этого «автономного плавания» (без хода) я только что и мог делать, так это стоять на мостике и глотать холодную воду. Пока она не согревалась во рту, ещё можно было как-то сохранять командирское достоинство. Как на грех, перед отходом от борта плавбазы нам доставили почту. Один моряк получил посылку с яблоками и по простоте душевной принялся угощать меня. Уж не знаю, что было написано у меня на физиономии, но даже предельно сглаженные звуки, которые я издавал в благодарность за угощение, быстро убедили окружающих в его несвоевременности... Как только лодка ошвартовалась к возвратившейся на своё место плавбазе через двое (!) суток, Миша буквально схватил меня и с помощью довоенного автомобиля «М-1», который выполнял обязанности представительского выезда при нашем комбриге, доставил в поликлинику МВД, естественно, – лучшую в городе. Ангел в облике пожилой женщины-врача произнёс: «Голубчик, да у Вас газовая гангрена!», быстро просверлил необходимое отверстие для выпуска мерзкого джинна на волю, и мир снова засиял для меня своими великолепными красками... К слову говоря, этот и большинство других зубов вместе с растительностью на голове я оставил на Дальнем Востоке в качестве дани за пребывание в непривычных природных и техногенных условиях и употребление пищи без витаминов. В частности, в Магадане даже картофель в нашем рационе был Для тех, кто знаком с возможностями отечественной пищевой промышленности, комментариев к последнему факту не требуется: варево из казённого продукта было просто отвратительным.
Сушеный картофель получают путем предварительной подготовки, бланширования и сушки свежего картофеля. Сушеный картофель выпускают в виде столбиков, кубиков или пластинок.
В череде подобных описанному событий не мирового масштаба можно было и не заметить прихода долгожданной весны. Но в феврале из далёкого внешнего мира мне был подан знаменательный сигнал: комбриг показал длинную шифровку, посвященную моей персоне, где говорилось, что Военный совет флота снова не нашёл для меня вакансии в академию, но мне предлагается место старшего научного сотрудника Морской физической секции при Сибирском отделении академии наук. Приведённое сочетание одиннадцати слов я встретил впервые и с помощью Виктора Яковлевича попытался осмыслить его значение. В частности, мой умудрённый опытом старший товарищ сразу пояснил, что это предложение сразу ставит крест на моей морской службе. Но когда относительно молодому человеку говорят о начале новой жизни, он склонен переоценивать её завлекающие перспективы и не сразу спохватывается об утрате уже имеющихся ценностей. Я уже не раз грешил сравнениями с великими людьми, и поэтому хочу напомнить название книжки о нашем выдающемся современнике Акселе Ивановиче Берге – «Три жизни». Адмирал и академик сначала командовал подводной лодкой, потом стал известным радиоинженером и организатором внедрения радиолокаторов в ранге заместителя министра, а закончил свою карьеру главным кибернетиком страны – он возглавлял академический научный совет по этой модной проблеме. Упомянутый совет размещался в Вычислительном центре Академии наук, и я не раз наблюдал Акселя Ивановича, неизменно облачённого в форму инженер-адмирала со значком командира подводной лодки. Приходилось мне и слушать выступления незаурядного человека, неизменно восхищаясь их содержанием и манерой обращения со слушателями. Так что для приведённых здесь рассуждений у меня есть, так сказать, личные основания. Уж не знаю, что переживал молодой остзейский дворянин Берг, расставаясь с перебаламученным революцией Флотом в конце двадцатых годов, но увидев его спустя полвека в морской форме с дорогим для меня значком, я невольно взялся сравнивать и свои «две жизни» и периодически возвращаюсь к этому занятию до настоящего времени. Думается, что после чтения моего сочинения читателю станут понятны некоторые выводы из таких ностальгических раздумий.
Но в 1963 году о Берге я знал только понаслышке, и принимал свои решения, советуясь только со своими товарищами. Надо сознаться, что особых дебатов у нас не было, и Виктор Яковлевич, и другие мои сослуживцы считали переход в новое качество разумным делом. Видно и они не совсем адекватно представляли неизбежные потери при расставании с морским братством. Ведь все его ценности всегда были при нас, а привычное и близкое всегда уступает неведомому и далёкому (ну конечно, – Академия наук!). Вот и сейчас, я исписал полстраницы сумбурными рассуждениями о сравнения «прямого» и «ломаного» вариантов жизненного курса, треть века тому назад и такие размышления оказались мне не под силу. Спустя несколько лет я познакомился с результатами теории оптимального управления – так называемым принципом максимума Понтрягина. Перевод этих результатов на обычный житейский язык означает, что в каждой ситуации внешних условий существует единственное наилучшее решение для перевода исследуемого объекта из начальной в конечную точку. Думаю, что это правило справедливо не только для ракет или других бездушных предметов, проблемы управления которыми подтолкнули появление блестящей теории. И ещё. Надводные корабли в районах повышенной опасности от нападения неприятельских подводных лодок идут зигзагом, незакономерно изменяя свой курс. Ну с ними понятно: грозящая опасность оправдывает потери времени на отвороты. Мне никто не грозил. Остаётся предположить, что сменились некоторые внешние условия или ориентиры. Помнится, среди прочего, больше всего огорчала мысль, что не удалось послужить на атомной лодке... Чтобы читатель не подумал чего-то лишнего относительно реальных обстоятельств, которые вызвали мой перевод на работу в Академии наук, необходимо сообщить о неромантических деталях подоплёки этого перевода, которые стали известны мне спустя десяток лет после описываемых событий. При организации работы в Новосибирском Академгородке был сделан запрос в кадровые органы флота на кандидатуру командира подводной лодки, склонного к научным исследованиям. А личными делами командиров лодок в управлении кадров ведал уже знакомый читателю мой однокашник Володя Гарин, который к этому времени потерял зрение и переквалифицировался в кадровика. Не берусь оценивать критерии отбора, которые применялись при определении новоявленных научных сотрудников, но в число претендентов попали двое отличников нашего училища, из которых высокое начальство остановилось на моей персоне...
Институт гидродинамики им. М.А.Лаврентьева СО РАН
А в феврале 1963 года я сходил на городскую почту, оповестил по плохо работающему телефону свою семью, что нас ждут совсем иные перемены (до этого все планы и расчёты были связаны с переездом в Ленинград), и дал согласие на перевод. В далёкой Находке маманя и жена вооружились картами и долго искали океанские просторы среди сибирской равнины. В этом месте из числа водных объектов ничего, кроме голубой полоски Оби возле Новосибирска, не обнаруживалось... В повседневной жизни столь важное для меня событие, как предложение сменить образ жизни, имело только теоретическое значение: я продолжал службу, стараясь никак не показать окружающим возможное снижение интереса к ней, для командира корабля это было недопустимым делом. В мае и в наших широтах солнышко начало пригревать посильнее, лёд сначала очистился от снега, а потом наступил и черёд расставания с надоевшим панцирем, который держал наши корабли в бездействии. Сход льда случился в одночасье во время сильного урагана, который за пару суток взломал ещё довольно толстое покрытие и вынес его остатки в море, ветер дул со стороны Магадана по «трубе», образованной прибрежными сопками. Для нас ледолом был непривычным событием, и все экипажи по тревоге находились на кораблях, постоянно следя за швартовыми. А у стоящих недалеко пограничных катеров (они были старожилами) такой предусмотрительности не наблюдалось, хотя и малые кораблики стихия норовила сорвать со швартовых. К несчастью, пришлось наблюдать, как во время одного особенно сильного порыва ветра стальной швартов буквально разрезал пополам матроса-пограничника... После очистки бухты ото льда, начались наши выходы в море. Запомнилось с каким азартом и чувством облегчения занимался их организацией комбриг, эта деятельность очевидным образом отвлекала его от зимней депрессии, которая оказалась неизбежным спутником нашего вынужденного безделья. Мы выходили в море, осваивали незнакомые пустынные места и привыкали к ним. При мне до торпедных стрельб дело не дошло, плохо представляется, как проводить перезагрузку практических торпед в совершенно не оборудованном для этого месте. К сожалению, очень часто выходы нашего корабля срывались из-за поломок механизмов. Я уже упоминал, что профилактические ремонтные работы 1962 года были сорваны, а за время зимней стоянки в Магадане своими силами мало что удалось сделать, да и запчастей на плавбазе было маловато. Комбриг всякий раз, естественно, был недоволен срывами, но не допускал упреков в мой адрес в связи с «академическими» перспективами.
Наконец, в июне поступил приказ на перевод нашей лодки во Владивосток, а потом – на в поселке Большой Камень для проведения среднего ремонта. Мы достаточно просто собрали свои пожитки, распрощались с друзьями и товарищами и без всяких «обеспечивающих» на борту взяли курс на далёкое Приморье.
Прощание с Флотом
На переходе из Магадана во Владивосток стояла на редкость спокойная погода, никаких неприятностей со стороны изношенных механизмов или встречных судов тоже не было. По молодости я ещё не понимал, с чем приходится прощаться и почему так «ласкова» величественная стихия. Все наши моряки ждали свиданий: офицеры с семьями, а все вместе – с нормальными условиями существования, после Магадана Приморье казалось раем. Ошвартовались мы в Малом Улиссе и сразу приступили к разоружению, то есть выгрузке из лодки всего и вся, включая изношенные аккумуляторные батареи. По мере избавления от нагрузки лодка всё больше «вылезала» из воды и теряла свою самостоятельность, в Большой Камень её потащили на буксире, как обычную баржу. Во время трудоёмкой работы по разоружению лодки на пирс спустился из штаба адмирал Медведев и сообщил, что приказа о переводе в Академию наук всё ещё нет, и он подумывает о назначении меня флагманским специалистом эскадры по разведке.
Разумеется, я принялся отказываться от штабного назначения, такой «поворот» уж совсем не входил в мои планы, но сам разговор с адмиралом не прибавил мне энтузиазма: уж сколько раз и со мной раньше велись официальные беседы о переводах, которые кончались ничем, и на этот раз разговоры об Академии наук могли завершиться тем же, что и обещания отправить меня на учёбу. Поэтому по прибытии в Большой Камень я решил воспользоваться моментом и отпроситься в отпуск. Дивизионом ремонтирующихся кораблей временно командовал мой бывший сослуживец Паша Иконников. Он попробовал для куража назначить меня хотя бы разок дежурным по дивизиону, но потом отпустил на все четыре стороны, если всерьёз, то все относились к «магаданцам» с сочувствием. Так что последний день моей морской службы не был омрачен ношением повязки дежурного. Впрочем, о том, что этот душный летний день последний на Флоте, я ещё не знал. Просто уселся в грязный междугородний автобус и отправился в Находку. Хотя все мои мысли были «впереди», с семьёй, давайте на несколько минут задержимся и поговорим об оставшихся в дивизионе ремонтирующихся лодок. Уже упоминаемые мной порядки кабального соединения военных моряков с их кораблями не нарушаются у нас и во время длительных ремонтов. Множество военнослужащих, попавших в такое положение, выполняют роль бестолково используемой даровой «рабочей силы» и, естественно, буквально разлагаются вместе со своими начальниками. При этом, соединения ремонтирующихся кораблей превращаются в негласный дисциплинарный батальон (так именуются военные тюрьмы) и место интенсивного функционирования так называемых «судов чести». Приказы высокого начальства, извещающие об очередном безобразии в упомянутых «бригадах» и «дивизионах», конечно, всякий раз определяют конкретных виновников, но никому и в голову не приходит задуматься о корнях позорного поведения матросов и офицеров. Среди прочего, мне повезло и в том, что за десять лет морской службы я, в общей сложности, провел всего 6-8 месяцев в относительно коротких доковых ремонтах, у некоторых моих коллег «ремонтное» времяпровождение занимало большую часть службы. А выводы о ценности военного человека для нашей тогдашней системы пусть читатель делает самостоятельно. Мы же вернёмся в автобус, ползущий по горам в сторону славного города Находка... Второй раз в году я не просто отдыхал, но ещё и раскатывал с семьей по Приморью на собственном автомобиле (если, конечно, считать таковым «Запорожец»). В своих автомобильных сочинениях я уже вспоминал этот отпуск, поэтому здесь не стоит повторяться. Примерно через месяц после начала прекрасного летнего отдыха мне позвонил оставшийся на корабле Зайдулин и сообщил, что приказ о переводе в Новосибирск всё-таки получен. Я воспользовался припасённым на этот случай литером (казённым талоном на проезд) и слетал в Новосибирск и Москву.
Капитан 1-го ранга. Воевал с 1941-го по 1945-й год. Инженер по подъёму судов. Беломорский военный флот. Награды: два ордена Красной Звезды; медали "За оборону Заполярья" и "За боевые заслуги".
В Академгородке ко мне вышел из Института гидродинамики, где размещалась Секция (я о ней расскажу позднее), инженер-капитан 1 ранга в штатском – Вячеслав Григорьевич Земцов, другие сотрудники мною не заинтересовались, а может быть, их и не было на месте в летнее время. Мне были даны заверения, что можно ехать на новое место службы со всем семейством, без жилья мы здесь не останемся. Разговор об остальных подробностях новой службы был отложен до более поздних времен. Надоедать старшему по званию офицеру было неудобно, и я отправился в аэропорт, конечно, осмотрев перед отъездом Академгородок. Сверкающее зеленью и относительной чистотой, а также множеством строящихся объектов научное поселение мне понравилось. По возвращении в Находку я, как это было не раз, наговорил по этому поводу лишних слов, и злопамятная семья впоследствии высмеивала меня за них (как и всякий «рай», при ближайшем рассмотрении Академгородок оказался не без изъянов). Но мои восторги относились к далекой от жизни теории, а на практике нам нужно было приготовить скарб к перемещению на новое место (напомню, в семье было пятеро человек). Мои женщины оказались лёгкими на подъем: они быстро распродали все наши вещи, кроме громоздкого пианино (этот дефицитный предмет служил Танюше). Попутно выяснилось, что всё наше имущество занимает угол контейнера самого малого размера да несколько чемоданов с самыми необходимыми предметами. Контейнер с помощью матросов береговой базы (её продолжали «ликвидировать») отправили в Новосибирск, а я принялся за оформление оставшихся дел. В Большом Камне мы с Зайдулиным написали необходимые бумаги о передаче корабля, и я без каких-то особых разговоров распрощался с экипажем. Столь же буднично в штабе чиновник в погонах выписал мне предписание, и на этом все мои контакты с Тихоокеанским флотом были закончены. Больше никому до меня не было дела. Конечно, по ходу перечисленных мероприятий я встречался со многими товарищами по разным местам службы, но от этих встреч у меня до сих пор остается чувство какой-то неловкости. Видимо, основная причина этого состояла и состоит в том, что я уезжал в спокойное «гражданское» место, а товарищи мои оставались на краю страны нести нелёгкую службу. Примерно по тем же причинам впоследствии я не писал писем на Дальний Восток. Наконец, все хлопоты были закончены. В день нашего отлёта 29 сентября во Владивостоке было тепло. В ожидании самолёта (они у нас обязательно опаздывают) ребятишки носились по тесному зданию аэропорта. Но вот долгожданный «Ту-104» принял нас на борт, при наборе высоты в иллюминаторы открылся великолепный вид Амурского залива, и мы распрощались с Приморьем... Как я уже упоминал, в жизни никаких официальных разговоров, знаменующих окончание моей морской службы, не было. Не стану и сейчас заниматься так называемыми «подведениями итогов», дело это пустое. Хотя мне всё больше кажется, что описанные выше семнадцать лет, безусловно, лучшие и самые счастливые в моей жизни.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В класс вошла женщина-преподаватель: высокая, сутулая, сухопарая, возраст за сорок; с хищным, нервным, злым выражением лица; очень неряшливо одетая. И сразу в классе воцарилась гнетущая тишина. Вспомнилась наша преподаватель истории Анна Степановна Чурсина, одним своим появлением наполнявшая класс доброжелательностью. Тут же внешним видом и манерой поведения, Вобла сразу вызвала предубеждение. Проверив по журналу наличие учеников, с треском захлопнула его и швырнула на стол. Воззрившись на меня немигающим рыбьим взглядом, стала громко и быстро, сглатывая окончания слов, наговаривать текст урока. Половину сказанного ею я не разобрал и не понял. Голос был сердитым, точно все перед ней провинились, а тон - каким-то занудливым, казённо-назидательным. Клонило в сон. Она никого не подняла с места, никому не задала вопроса: по-видимому, привыкла к монологам. В училище преподаватели строили свой урок в форме диалогов, переводя их в диспуты, заставляя воспитанников активно участвовать в процессе обучения и приучая их самостоятельно мыслить. В конце урока преподаватель предложила написать изложение - ни много, ни мало - на тему: «Что первично: Материя или Сознание?» Я встрепенулся: «Каким объёмом должно быть изложение?» По классу прокатился шумок. Учительница (ей богу, забыл её имя) удивилась: «Как это понимать?» Ей и другим было невдомёк, какие сочинения и рефераты выходили из-под пера подготов. Я ответил вопросом: «В форме реферата можно?» И сразу — шум возмущения: невесть откуда взявшийся чудак напрашивается на усложнённый вариант домашнего задания.
Преподаватель уставилась на меня: «У Вас хватит материала на реферат за один день?» У нас форма - изложение или сочинение, - а не исследовательская работа: школа - не институт». После такого разъяснения подумалось: «Что они всё противопоставляют школу институту? Что за консерватизм? А у нас в Подготе ...» - и всё - не в пользу средней общеобразовательной гражданской школы. Вечером я засел за книги, справочники, словари, что обнаружились дома и в районной библиотеке. Увлекаясь вопросами философской направленности с шестого класса и страшно путаясь в лабиринтах сложных и противоречивых конструкций мышления разных философских школ и течений, я самоуверенно посчитал себя способным внятно изложить соотношение между МАТЕРИЕЙ и СОЗНАНИЕМ и «родил» реферат за отведённое время объёмом в общую тетрадь на двадцати четырёх листах, прихватив последнюю обложку. Реферат был пересыпан цитатами и именами гигантов философской мысли от античных времён до наших дней. С чувством выполненного долга я вручил свой труд преподавателю. Вобла, взглянув на тетрадь, ухмыльнулась: изложения большинства учеников умещались на одном листочке. Она объявила, что просмотрит и оценит изложения на сегодняшних двух уроках. В классе было десятка два учеников. И приступила .... Бегло просмотрев очередное изложение, кратко комментировала и оценивала его, высказывая почти каждому ехидные и обидные замечания. У учениц на глазах от обиды наворачивались слезы. Казалось, что Вобле доставляет удовольствие унижать достоинство учеников и учениц. У нас в училище такого не позволялось никому. Наоборот, преподаватели всячески воспитывали у нас чувство собственного достоинства и самоуважения.
Ни одного одобрительного отзыва, ни одной отличной оценки: куча троек, несколько четвёрок и пара двоек. Изложения оценивались формальным сравнением с куцым текстом учебника. Сосед по парте, очкарик, был расстроен до слез: Вобла не обошла и его своим вниманием, оскорбительно упомянув «убогость некоторых». (Отличники очень чувствительны к замечаниям вообще, а тут явное оскорбление). Никто не возмутился хамством и беспардонностью Воблы, никто не восстал против попрания личности. У нас, в Подготии, преподаватель, подобный Вобле, был бы с позором немедленно изгнан из училища. Мой «фолиант» был оставлен на закуску. В середине второго урока дошло и до него. Взвесив тетрадь на руке, Вобла зловеще прочла: «Реферат ученика 10 «Б» класса Олега Филатова. Соотношение МАТЕРИИ и СОЗНАНИЯ в трудах мыслителей-философов от античности до наших дней». В классе - гробовая тишина. Все с любопытством глядели на Воблу и меня. У очкарика от напряжения запотели очки. Вобла язвительно спросила: «Ну и где же список ТРУДОВ этих гигантов мысли?» - «В конце, на семи листах» — скромно ответил я. Вобла судорожно раскрыла тетрадь и начала бубнить себе под нос: «Демокрит, Софокл, Платон, Аристотель, Николай Кузанец (Кузанский) — она прервала своё бормотание и воззрилась на меня - Кто-кто?» «Философ средневековья» - бодро ответил я.
В центре внимания Сократа - человек. Свое философское искусство называл повивальным (майевтикой), так как считал, что настоящий учитель мудрости должен помочь другому родиться к собственной истине. Сократ говорил: "Знаю, что ничего не знаю".
Вобла фыркнула и насмешливо спросила: «А чего не от сотворения Мира?» На что последовал молниеносный ответ: «Достоверных источников под рукой не оказалось». В классе раздались смешки, но тут же угасли под злым взглядом Воблы. Она продолжала читать: «Юм, Юнг, Кант, Гегель, Фейербах, Маркс, Энгельс, Бельтов ...» Учительница удивлённо взглянула на меня: «Кто такой?» Стараясь скрыть изумление и пытаясь придать нейтральность ответу, пояснил: «Под этим псевдонимом видный русский социал-демократ (я сознательно избежал слова «меньшевик») Плеханов написал работу «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Эту работу высоко ценил Ленин». После такого пояснения Вобла с перечня первоисточников переключилась на чтение текста реферата. Бегло просматривая реферат, не переставая хмыкать и злорадно ухмыляться. Вобла извергала некорректные замечания в мой адрес. Я напрягся и внимательно выслушивал её реплики. В классе периодически возникал шум и перекатывался по рядам. Похоже никто не остался равнодушным к нашему диалогу, переходившему постепенно в словесную перепалку. Быстро перелистывая тетрадь, Вобла вдруг вскинула взгляд на меня и безапелляционно изрекла: «Сплошной левоцентристский и правый уклонизм. Искажение основных положений марксизма-ленинизма?!». Класс мгновенно замер. Такие упрёки были персонально опасны. Я в растерянности попросил процитировать «места уклонизма». С улыбочкой (если только ухмылку можно назвать улыбочкой) Вобла начала вычитывать «уклонистские» цитаты. По мере цитирования уже я комментировал: «В Античности и Средневековье понятия уклонов просто-напросто не существовало». Вобла со злостью хлопнула тетрадью по столу: «Я ещё не всё сказала». Я подчёркнуто мирно: «Внимательно Вас слушаю». Чтение продолжилось. Я был в большом напряжении. И недаром. Учительница дёрнулась и радостно захихикала: «А вот чистейший троцкизм!». Осознав серьёзность обвинения, я потребовал (!) немедленно прочесть вслух, что она там выудила. От категоричности моего требования цвет лица Воблы стал каким-то буро-помидорным. Она вынуждена была процитировать. «Ну и что? - спросил я. - Вы переверните лист, там на обороте указан автор этой цитаты». Вобла перевернула и онемела. У неё даже уши стали пунцовыми. Она растерянно произнесла: «Ленин». Кто-то громко охнул. Я продолжил свои комментарии: «Это ленинская цитата, в которой он беспощадно критикует теорию Троцкого о перманентной революции». В классе кто-то в избытке чувств захлопал в ладоши. Его поддержали. Вобла взвилась: «Вы меня перебиваете! Мешаете работать с классом!» В ответ: «Нет! Лишь опровергаю Ваши упрёки в уклонизме и троцкизме».
Класс затих. Такого в этих стенах не было: ученик разговаривает на равных с преподавателем. Я продолжил: «В реферате дан сравнительный анализ развития философских взглядов на соотношение МАТЕРИИ и СОЗНАНИЯ как диалектического процесса». Вобла взорвалась: «Так и до Бога договориться можно!» (При чём тут Бог, я не понял). Разозлившись на её словоблудие, резко ответил: «Мы не в духовной семинарии и задания по теологии от Вас не получали». Вобла разъярилась: на глазах всего и всегда покорного класса какой-то подросток свободно отводит все её обвинения. Она выкрикнула: «Вот что. Хватит! Переписать!» - и тетрадь энергичным взмахом руки полетела мне в грудь. Вот это зря! В своей разнузданности и беспардонности Вобла и предположить не могла: ПОДГОТ - не ШКОЛЯР! Тетрадь была перехвачена в полёте и отправлена не менее энергичным броском обратно. Пролетев мимо перекошенного лица отшатнувшейся Воблы и отлетев от классной доски, тетрадь шлепнулась у ног ошарашенной любительницы монологов. Класс дружно ахнул: этого никто не ожидал! Все повскакали со своих мест. Поднялся гвалт. Учительница находилась в состоянии столбняка. Я нахлобучил бескозырку на голову, приложил руку к околышу и в сильном возбуждении, громко и чётко, произнёс: «Мадам! Не смею далее утомлять Вас своей персоной! Честь имею» - и, развернувшись, быстро вышел из класса. Класс в этот момент превратился в аналог
Вслед мне несся истошный вопль Воблы: «Ученик, остановитесь! Я Вам говорю! Стойте! Филатов, вернитесь!» Куда там! Пробежав коридор и спустившись на 1 этаж, через вестибюль выскочил на улицу - и здесь немного остыл. Обратного хода не было. Я пошёл домой ... Вечером мне принесли забытый в горячке портфель с тетрадями и учебниками. Рассказали, что Мадам билась в истерике. Вызывали врача. Скандал выплеснулся за стены класса. Директор собрал педагогов для обсуждения ситуации в 10 «Б» классе. Математик и классный руководитель защищали меня. Вобла настаивала на том, что я сорвал урок. Решено вызвать меня и родителей на педсовет... Это меня разозлило, и я заявил, что больше в эту «дурацкую» школу не пойду. И не пошёл. ... Через пару дней, получив долгожданный вызов, выехал из Москвы. Моя «гражданская» жизнь закончилась, и московские мытарства ушли в прошлое. Зимние каникулы я опять проводил в Москве. Встретил кое-кого из десятого «Б». Они, перебивая друг друга, рассказали о Вобле. К ней добавилась - с моей подачи -кличка «Мадам». Мадам Вобла после диспута по поводу моего реферата стала намного сдержанней в своих эмоциях к ученикам. Некоторые из десятого «Б», зримо понявшие разницу между военными и гражданскими, при вызове в военкомат написали заявления о желании поступить в военные училища. Очкарик-отличник всерьёз увлёкся философией. Мадам Воблу не привелось увидеть.
Октябрь 2004 года
Вынос знамени (Зарисовка - этюд)
Предпоследний парад СВМПУ (01.05.1951.). Знамённая группа: капитан 3 ранга Кобец, знаменосец Борис Бояршинов, ассистенты у знамени А.Орлов и А.Селезнёв (фото Селезнёва).
Сохранилась фотокарточка, на которой запечатлен вынос знамени Училища. Впереди - офицер знаменной группы капитан 3 ранга К. - какой-то лощённый, с показной строевой статью. Выбрасывает ногу высоко вперёд, оттягивая носок по-армейски. Грудь вздыбилась колесом, глаза навыкат (как это у него получается?), лицо окаменело застывшее. И оттого похож на механическую куклу. За ним в трех шагах знаменосец: обычно - воспитанник 3 курса. На фотографии наш сокурсник Борис Бояршинов (кандидат на золотую медаль), уравновешенный и спокойный юноша. Над ним развернутое красное полотнище знамени, в центре которого вшит Военно-Морской Флаг, большими буквами - «Горьковское Военно-Морское Подготовительное училище» (наше училище - в Энгельсе и именуется «Саратовским»). Слева и справа от знаменосца - знамённые ассистенты, с боцманскими дудками в разрезах форменных рубах, в белых перчатках. В отличие от офицера знамённой группы - шаг «морской», смягченный, без неестественного задирания и выброса ноги вверх-вперёд, но чёткий, уверенный и ритмичный - в такт встречному маршу. Саша Орлов (отличник учёбы, кандидат в медалисты) раскован, чуть расслаблен, но не выпадает из заданного ритма движения. Как всегда со светлым лицом, очень добрый, отзывчивый и верный товарищ. Толя Селезнёв (отличник учёбы, кандидат в медалисты) серьёзен, преисполнен достоинством, подтянут, строен в движении (на него можно равняться), шаг чёткий - каждый элемент как картинка из Наставления по строевой подготовке и Строевого устава. Толе присуще чувство долга и ответственности за порученное дело. Оба ассистента - два разных характера, действуют синхронно, как нечто единое в своём движении, усиливая торжественность ритуала выноса знамени. Вынос знамени сплачивал нас, возвышал духом, был символом нашей принадлежности к ... Одна только фотокарточка, а запечатлела навечно и эпизод из жизни подготов и людей, на которых можно положиться без колебаний и сомнений.
Июль 2004 года
Нежданная напасть
1951 год. Накануне выпускных экзаменов угораздило серьезно заболеть. С подозрением на паратиф (случай чрезвычайный для училища!) меня изолировали и быстренько переправили в городскую инфекционную больницу, в барак-изолятор. Унылый вид барака навевал: «Входящий всяк сюда - оставь свои надежды». Вспомнился наш уютный и светлый лазарет. И ласковые в своей доброте сестрички, чья лучезарная улыбка исцеляла лучше всяких таблеток, уколов и процедур. Тут же - мрачность, хмурость, раздраженность и усталое безразличие к мучениям беззащитных в своей беспомощности больных. Точно очутился в земном филиале ада, где грешников поджаривают в собственном соку. Узкие, как пенал, Духота. Вонь. Никуда не выйти.
Просыпаешься и видишь: кто-то на горшке, кого-то тошнит, кто-то взывает убрать из-под него переполненное судно или утку, кто-то в бреду стонет и вскрикивает. И в таком окружении кто-то меланхолично что-то жует. И страшная скученность. Мест не хватало. Иногда несколько часов, иногда день-два носилки с очередной жертвой инфекции стояли в проходе между койками. Спросонья нет-нет да наступали нечаянно на несчастного. Сразу - вопль или стон. Все просыпались. Меня стали активно лечить, но лучше не стало. Через неделю диагноз поменяли: «Это не паратиф и вообще не тиф. Что-то иное». Перевели в другой корпус. Палата на втором этаже. Почище, попросторнее. Но все равно душно: жара в том году стояла невыносимая. Моя койка в углу, у окна. Кроме меня в палате еще пятеро, трое из них - фронтовики - офицеры запаса. Выделялся капитан. Отнеслись сочувственно: с самого начала сложились добрые отношения. Меня через день трясло, знобило, лихорадило и скрючивало дугой до рвоты. Перед глазами плыло и затягивалось белесой пеленой. Казалось, от боли лишаюсь рассудка. Прибегала сестра. Что-то в меня вливали, кололи. Я впадал в беспамятство и засыпал.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Как любая нормальная воинская часть мы имели открытое наименование в виде пятизначного числового обозначения и закрытое разведывательное название. Номер воинской части по непонятным причинам не был известен как комендатуре Хабаровского гарнизона, так и местной комендатуре дивизии. Однако оба эти названия были хорошо известны не только командованию штаба дивизии, но в большей степени – штатским лицам, работающим в финансовой, вещевой, продовольственной, квартирно-эксплуатационной и других службах тыла. В тех случаях, когда надо было «пробить» какой-нибудь вопрос организационного, технического или материального снабжения, тогда определяющим аргументом становились непосредственно интересы разведки. На практическом уровне реализации, когда, например, срочно требовался ремонт автотранспорта или других технических средств, самым безотказным аргументом являлся определённый объём спирта в зависимости от сложности решаемого вопроса. Поэтому прикрытие по легенде, которое, казалось бы, должно помогать и обеспечивать скрытное от окружающих выполнение специальных задач не только не способствовало, а даже, порой, мешало делу. Руководящие документы и инструктивные указания, накопившиеся за последние два-три года в достаточном количестве, с которыми меня ознакомили, обязывали, используя опыт Великой Отечественной войны, организовать свою работу таким образом, чтобы быть готовым в любой необходимый момент выполнить требуемое разведывательное задание на территории противника. Серьёзность складывающегося положения была настолько велика, что обязывала по существу многое изменить в моей жизни.
Такая перспектива на первых порах мне показалась просто нереальной и даже абсурдной. Одно дело, когда разведчик или разведгруппа действует на оккупированной противником территории, где нет различия во внешности и языке общения с местным населением. Другое дело, оказаться, совершенно в инородной, враждебной среде с непредсказуемым поведением местного населения. Тем более, что главные объекты, представляющие интерес для командования флота, находились на огромном удалении за тысячи километров. Хотя по опыту войны известно, что удалённость объектов не являлась непреодолимой: весьма успешно использовались воздушные и морские способы переброски разведчиков. Вспоминая то время, скажу, что многочисленные комиссии, инспекции, проверки следовали одна за другой, как из Пятого Управления ГРУ Генштаба, так и из Разведки Главного штаба ВМФ, а представители Разведки штаба ТОФ приезжали, чуть ли не каждый месяц. Все проверки и беседы с оперативными офицерами велись только индивидуально, оценивая возможности каждого оперативного офицера. Представители ГРУ, как мне казалось, были всегда по деловому конкретны, лаконичны, требовательны, хотя и не глушили инициативу местных руководителей, но всегда давали общие рекомендации по решению поставленных задач.
Бочкарев В.В. Колпакиди А.И. Биография крупнейшей советской разведчицы XX века, немки по национальности Рут Вернер, урожденной Урсулы Кучински, по мужьям Гамбургер и Бертон. Полковник ГРУ и известная писательница, радистка и резидент - Рут Вернер, она же "Соня", начинала свою шпионскую карьеру под руководством Рихарда Зорге в Китае. Накануне второй мировой войны создала агентурную сеть в Швейцарии ("Красная капелла") и сыграла немаловажную роль в похищении секретов атомной бомбы. И это только часть ее боевого пути. В книге использован материал из архива ГРУ (один из авторов - полковник В. В. Бочкарев - ветеран ГРУ, председатель секции стратегической разведки ГРУ, председатель ветеранской секции ГРУ, лично встречался с ней в СССР и в Германии).
В основе предстоящей работы, как становилось очевидным, являлись требования, подобные тем, которые решали оперативные офицеры в годы Великой Отечественной войны. Сейчас для меня, чтобы пояснить свои рассуждения, достаточно сослаться на опытного разведчика полковника Виктора Бочкарёва, написавшего книгу «60 лет в ГРУ». В своей книге он подробно и достаточно откровенно без всяких недоговорок изложил, какими вопросами ему, оперативному офицеру разведки Главного управления, и его сослуживцам, в годы войны, находясь на своей территории, приходилось заниматься, в том числе вербовочной работой, подготовкой так называемого переменного личного состава – разведчиков и агентов к выполнению разведывательных заданий, заброской их на территорию противника, получением от них необходимой информации. Казалось бы, что проще простого и не бывает. А раз так, то мне, стало быть, и не потребуется давать какие-нибудь разъяснения по поводу того, с каким объёмом работы мне и моим товарищам по службе пришлось встретиться и чем многие годы предстояло заниматься. Читайте В.В.Бочкарёва – очень интересно и познавательно.
Помню в беседе с представителем ГРУ полковником Н.Ф.Червовым, впоследствии ставшим генерал-полковником, а позднее, как известно, поддержавшим опасный ГКЧП, на мой наивный вопрос, как же нам действовать в глубоком тылу противника, он коротко и наставительно заявил, что будете вести разведку с нелегальных позиций. Такой ответ не внёс мне ясности, но стало понятно, что общая концепция выработана твёрдо и окончательно. В каждом конкретном случае потребуется только его детальная проработка. Общаясь с проверяющими, я выработал для себя правило – не задавать никому, никогда, никаких вопросов, если это не вызывается складывающимися обстоятельствами.
В течение короткого промежутка времени сменилось руководство Разведки ВМФ. На смену опытному разведчику Бобкову Б.Н. пришел опытный подводник Иванов Ю.В., который постепенно освоился с новым для себя направлением работы, однако, на мой взгляд, вопросы агентурной работы полностью передоверил решать своему эрудированному заместителю и офицерам второго отдела по агентурной работе.
Иванов Юрий Васильевич, родился в 1920 году в г.Вольске Саратовской области. Вице-адмирал. Окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе и АКОС при Военно-морской академии. В звании лейтенанта выполнял обязанности штурмана легендарной подводной лодки «С-56», командиром которой являлся капитан-лейтенант Г.И.Щедрин (впоследствии Герой Советского Союза, вице-адмирал), и участвовал в беспримерном переходе (октябрь 1942 - март 1943) в составе отряда шести подводных лодок с Тихого океана (Владивосток) на усиление Северного флота (Полярный). Участник Великой Отечественной войны. Служил на Северном и Тихоокеанском флотах, пройдя путь от штурмана подводной лодки до командира дивизии подводных лодок. Находился в зарубежной командировке в составе аппарата военного атташе по военно-морской части при посольстве СССР в Мексике. С 1965 г. по 1978 г. являлся начальником Разведки Главного штаба ВМФ. Скончался в Москве в 1990 году. Примечание: Сведения составлены по книге «ГРУ: дела и люди». – СПб: Издательский Дом «Нева»; М.: «ОЛМАПРЕСС», 2003. – 640 с.
Обладая великолепным организаторским талантом, острым, аналитическим складом ума, Ю.В.Иванов ещё более укрепил авторитет Разведки Военно-Морского флота благодаря успешной и эффективной работе на всех ее уровнях, особенно по разведке постоянно находящихся на боевом дежурстве вблизи границ Советского Союза.
В дни празднования 60-летия Победы в Великой Отечественной войне, по инициативе моряков-ветеранов разведки и при поддержке командования ВМФ рассматривался вопрос о присвоении новому разведывательному кораблю имени «Вице-адмирал Ю.В.Иванов». Ю.В.Иванов довольно часто бывал на Тихоокеанском флоте, особенно на подводных лодках Камчатской флотилии, но нашу часть, помнится, посетил всего пару раз с чисто ознакомительными целями. Зато почти ежегодно с инспекционной проверкой приезжал вице-адмирал Хурс И.К., как будучи заместителем начальника, так и начальником Разведки Главного штаба ВМФ. На мой взгляд, эти два человека органически дополняли друг друга. Почти одногодки с большим военным и жизненным опытом они и внешне были очень похожи: высоки ростом, чернявы, худощавы, подтянуты, с красивыми тонкими чертами лица. В 1969 году при посещении Разведки ВМФ, о чём ранее упоминал, я видел обоих вместе и был поражен их внешней одинаковостью. Мне, к сожалению, не довелось ни к кому из них обращаться по личному вопросу, хотя причины для обсуждения перспективы службы, как мне кажется, у меня были весьма серьёзные основания.
Вице-адмирал Хурс Иван Кузьмич
Хурс Иван Кузьмич. Родился в 1922 году в Белоруссии. Вице-адмирал. Окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе, отделение разведки Высших Академических курсов, Военно-морскую академию. Участник Великой Отечественной войны. В 1945 году, являясь командиром ТЩ-602, старший лейтенант И.К.Хурс участвовал в десантных операциях по освобождению Курильских островов от японских милитаристов. С 1952 года в Разведке Главного штаба ВМФ. Начальник Разведки ЧФ (1971-1973). Заместитель начальника (1963-1971 и 1973-1978) и начальник Разведки Главного штаба ВМФ (1978-1987). Умер в Москве в 2002 году. Примечание: Сведения составлены по книге «ГРУ: дела и люди». – СПб: Издательский Дом «Нева»; М.: «ОЛМАПРЕСС», 2003. – 640 с.
Во время своих проверок Хурс всегда тщательно вникал во все детали рассматриваемого вопроса специальной деятельности и не оставлял без своего внимания другие моменты, например, оказание помощи, если возникала такая необходимость, при решении повседневных нужд в материальном обеспечении этой деятельности. Помимо обязательных индивидуальных бесед с каждым оперативным офицером по специальным вопросам Хурс всегда проводил общие инструктивные совещания, освещая перспективные направления и определяя главные конкретные задачи. Иногда в ходе обсуждения серьёзных вопросов Хурс по собственной инициативе допускал возможность разговора, как бы для разрядки, на отвлечённые и даже шуточные темы. Так, например, в процессе трудных дебатов на одну принципиальную тему мне запомнились его неожиданные признания, сказанные с юмором, о своих французских корнях, поясняя тем, что во время Отечественной войны 1812 года наполеоновские войска дважды прошлись по местам его исторической родины. Особенностью его работы с людьми было то, что он непременно выделял время для приёма по личным вопросам для всех независимо от занимаемой должности. Естественно, таких желающих было всегда много. Главным вопросом у большинства офицеров, помнится, была проблема перевода «на запад». Все, кто имел беседы с Хурсом, оставались, довольны, если не конкретными сроками, допустим того же перевода, то хотя бы надеждой на возможное положительное решение этого вопроса.
Надо сказать, что у Хурса была феноменальная память на людей, с кем ему приходилось встречаться. В этом я лично убедился сам. Был такой случай. В один из торжественных дней празднования Дня Военно-морского флота, которое проходило в мне посчастливилось присутствовать. Это было в конце 1990-х годов, и я уже несколько лет был на пенсии. В те годы Хурс находился в отставке и возглавлял Совет ветеранов Разведки штаба ВМФ. Хурс пришел на праздник вместе со своей дочерью и, прохаживаясь по фойе театра, постоянно находился в плотном окружении своих коллег и знакомых. Случайно оказавшись вблизи Хурса, я поздоровался. Признав меня, он вдруг повернулся в мою сторону, сделал пару шагов ко мне и, поздоровавшись за руку, поинтересовался, почему дальневосточник сейчас находится здесь. Я ответил, что уволился в запас и приехал в Москву, к постоянному месту жительства. Тогда он с нескрываемым удивлением спросил, почему я никогда не обращался к нему с просьбой о переводе в Москву и, дескать, такая ситуация могла бы быть решена положительно. К сожалению, отмечу, что в последние годы своей жизни, судьба для Хурса была весьма несправедлива. Потеряв за короткий период, друг за другом своих близких: жену и дочь, он остался, по существу, один. Чтобы отвлечься от навалившихся жизненных проблем, он старался больше уделять внимание общественной работе в ветеранской организации, но вскоре ушёл и сам.
Итак, после достаточно пространных моих пояснений о тех далёких событиях и той ситуации, в которой я оказался, даже сейчас мне становится жутковато, если бы было осуществлено всё то, что планировалось, и к чему фактически готовились. К счастью до реализации в полной мере агентурно-разведывательных планов, а главное до ведения боевых действий дело не дошло, хотя, на мой взгляд, сил и средств с целью отражения агрессивных устремлений противника было предостаточно.
перебросило к месту боев дивизион БМ-21 "Град" - совершенно новых 122-мм 40-ствольных наследниц фронтовых "Катюш". Согласованные залпы, сперва выжегшие спорный остров вместе со всеми "лесорубами", а потом полностью накрывшие полосу наступления спешивших на выручку своим регулярных частей китайской армии (по некоторым данным - до двух полков; только убитыми китайцы потеряли свыше 800 человек) были настолько убедительны, что западные эксперты еще не один год подозревали, что СССР использовал на Даманском какое-то сверхсекретное суперфантастическое оружие - не то тяжелые лазеры, не то дальнобойные крупнокалиберные огнеметы.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
