— Поднять ВАН. Радистам, связаться с крейсером на УКВ ЗАС! Через минуту-другую: — Центральный, связь установлена. — «Варяг», я «С-337». Прошу 1-го на связь... Через минуту-другую: — «С-337», я 1-й, я 1-й, на связи...—узнаю голос командующего соединением надводных кораблей контр-адмирала Ховрина, встречался с ним ранее. — Что имеешь для меня? Где вы? — 1-й, я «С-337». Я у Вас прямо по корме, дистанция 10 кб. Следите, поднимаю все выдвижные устройства. — А-а-а, вижу... — 1-й, у меня на борту две практические торпеды, приготовленные с затоплением в конце дистанции хода. Торпеды готовы к выстрелу. Ожидаю ваш поворот на генеральный курс 45 градусов, ваша скорость 25 уз... Но у меня просьба... — Все правильно. Поворот на курс 40 через 2 мин, скорость 24 уз. Тебе зачет... Можешь не стрелять. Об чем просьба? — У меня долг по плану боевой подготовки, старпомовская стрельба. Мне надо уходить в академию, а старпому нужен допуск к ИО. Может повторите галс, а старпом атакует?.. Пауза... — Черт с тобой, пусть атакует! Сейчас развернемся... Полчаса, и старпом благополучно атаковал. Выполнив послезалповое маневрирование, всплыли под перископ, установили радиосвязь с крейсером на УКВ ЗАС, получили результат атаки. Одна из торпед двухторпедного залпа прошла под крейсером. Это значит, что при полноценном залпе под «супостатом» были бы две торпеды. — 37-я, что там сидишь? Исполняй «Волну», — это голос опять Ховрина. — Да, боюсь опять засветиться. Прошлые сутки еле-еле отвертелся от авиации... — Ерунда! Пока никого нет. А если что, поможем уклониться.
Адмирал Ховрин Николай Иванович. Худ. И.А.Пензов. - «Адмиралы и генералы советского и российского флотов. Портретная галерея Российского государственного военного историко-культурного центра при Правительстве Российской Федерации.»
Хороший мужик Ховрин! Как я уже упоминал, мы с ним уже встречались. Маленькое отступление в прошлое. Дело было так. Зима. Флот ожидает прибытия «очень высоких гостей» из Москвы. Естественно, готовится грандиозный «спектакль» на воде — демонстрация морской мощи. В программе: торпедная атака ОБК подводной лодкой, контратака подводной лодки реактивными бомбометами с кораблей охранения атакованного ОБК, отражение налета авиации с артиллерийскими и ракетными стрельбами по воздушным целям, стрельба крылатыми ракетами по морской мишени атомной подводной лодки и т. д. Непосредственным организатором спектакля с участием надводных кораблей был Ховрин, он же проводил инструктаж. — Так, где тут командир лодки, который должен стрелять торпедами?.. Встаньте. Та-а-к... Вам задача: занять к ... ч 00 мин вот эту позицию (показывает на схеме) и с приходом крейсера с «высокими» гостями в эту точку (показывает на схеме) выпустить две торпеды так, чтобы одна прошла под ходовым мостиком, а вторая под грот-мачтой. Сразу после залпа всплыть, показывая свое место, и тут же срочно погрузиться и полным ходом уходить в сторону... По вашему месту погружения сразу будет нанесен удар кораблями охранения и МПК из реактивных бомбометов!.. Вопросы?.. — Два вопроса. Первый — какова дистанция залпа? На взгляд по схеме кабельтов 30? — Точно! Дистанция залпа 30 кб. — Да, но с такой дистанции две торпеды под крейсер просто технически не положить! — Хм-м! Мне в штабе флота сказали, что вы «снайпер» в торпедной стрельбе, что уже клали две торпеды под крейсер... А тут совсем просто, элементы движения, курс и скорость крейсера Вам заранее будут переданы по радио... — Да, но тем не менее с такой дистанции гарантии попадания нет. И цель может не совсем точно удерживать курс и скорость, и торпеды из-за ухода гироскопа не точно выдерживают направление движения. С такой дистанции по теории нужен шеститорпедный залп. — Так, хорошо. Давай дистанция залпа 20 кб — и вопрос закрыт. Второй? — Бомбы боевые? — Конечно!
Сел, а сам думаю: «ничего себе задачка!» С 20 кб тоже не попасть, позоруха будет... Главное — из-под бомб уйти. В конечном счете ситуация разрешилась просто. В день «спектакля» Уссурийский залив оказался покрыт довольно толстым слоем льда, лодка врубилась в лед и не смогла пройти в назначенную позицию стрельбы. ОД флота нырнуть под лед не разрешил, и мы из «программы» выпали. Но вернемся в Филиппинское море... Всплыл, подошел к крейсеру на голосовую связь. Море чуть колышет, ярко светит солнышко, на небе ни облачка. Красота!.. А вот и «супостат» прилетел. Вокруг кораблей закружили патрульный «Орион» и противолодочный «Трекер». — Командир, давай выпусти команду наверх, пусть подышат свежим воздухом, на солнышке погреются, — это голос Ховрина по палубной корабельной трансляции гремит на весь океан. На крейсере и на эсминцах на верхней палубе свободные от вахт моряки в трусах и плавках, все загорелые. — Да они у меня все грязные, в замусоленном одноразовом белье. К тому же выдали зимний комплект с кальсонами. Так моряки их оборвали выше колена, лохмотья висят. «Супостаты» увидят — со смеху попадают, международный скандал! А насчет погреться — так у меня в лодке температура 45-65 градусов!
На ходовом мостике подводной лодки «С-337». Филиппинское море. 1967 год.
— Выпускай, ничего страшного! Пусть ноги омоют в филиппинских водах... — Внизу, свободным от вахты разрешен выход на палубу. ...И повалили «подводные духи» из чрева... Возносимые жарким, душным и влажным лодочным воздухом, гонимым через шахту рубочного люка мощными вентиляторами, с развевающимися рубахами и подштанниками разового белья, моряки сноровисто один за другим высыпали на палубу. И вдруг, усиленный мощными громкоговорителями палубной корабельной трансляции, над морем раздался дружный хохот. Хохотали моряки крейсера, хохотали моряки ближайшего эсминца. Наверно, хохотали в небе и америкосы. Наши сначала от неожиданности ошалели, а потом, глядя друг на друга, начали хохотать — и было от чего. Белое разовое белье (зимний комплект; летом положено выдавать голубое — рубаху и трусы) превратилось в подобие маскобмундирования с черными и рыжими масляными пятнами. Кальсоны, оборванные при этом выше колена на разном уровне, дополняли этот живописный наряд. Из этих лохмотьев контрастно торчали бледно-зеленые лица и конечности... Еще раз (уже в который!) подумал, что служба на дизельных подводных лодках, особенно без системы аэрокондиции, не сахар. — Да, ожидал я что угодно, но такого предположить не мог, — это голос по трансляции Ховрина, — но, тем более, пусть понежатся на солнышке. Ну, ладно, часик понежились, надо и дело делать. — 1-й, я 37-й, авиация прицепилась, мне надо как-то удрать? — Не волнуйся, становись в кильватер, пока пойдем совместно, пусть привыкнут, потом жизнь подскажет.
Стали в кильватер за крейсером, справа и слева по траверзу эсминцы. Пошли на юг. Самолеты в воздухе. Судя по бортовым номерам «» сменяют друг друга. Наверно, где-то близко АПУГ! Точно! Поздно вечером, когда уже наступила кромешная тьма и только яркие звезды на черном небе отделяли небо от черной глади океана, там на горизонте, справа по нашему курсу открылись ходовые огни боевых кораблей. В ярких оранжевых огнях, освещающих полетную палубу, в окружении шести кораблей охранения пересекающимся курсом шел авианосец. Когда сблизились кабельтовых до 60, с авианосца засигналили прожектором. Наш крейсер ответил. — Сигнальщик, читай. Внизу, приготовить международный свод сигналов. По своду разобрали: «Мы корабли ВМС США. Кто вы и куда идете?». Крейсер ответил: «Мы корабли ВМФ СССР. Идем куда хотим!» — жестко, но верно! — Мостик, с «Варяга» передали: «Приготовиться исполнить "Грунт"». Ясно. Замысел Ховрина понятен — в «свалке» расхождения с кораблями АПУГ, когда внимание отвлечено переговорами и т.п., нырнуть, «супостат», самолеты и корабли могут не заметить погружение лодки. Тем более что лодка идет без ходовых огней в плотном окружении своих эсминцев, а потому на малой дистанции на экране радиолокатора трудно не потерять малую цель. — Мостик, на связи 1-й, требует 2-го на связь. Беру микрофон радиостанции ЗАС: — 1-й, я 2-й, на связи... — 2-й, я 1-й. Ты меня понял? — Понял. Готов исполнить «Грунт», ныряю с поворотом вправо, под корабли АПУГ, на контркурс, когда мой траверз пройдет головной эсминец. Он только один идет с гидролокатором. — Правильно. Исполняй «Грунт»! Счастливого плавания! — Спасибо, вам счастливого плавания! Так... Вот уже головной позади траверза... Расходимся с кораблями правыми бортами в дистанции кабельтов 20, они пересекают наш курс по корме...
— Стоп оба дизеля! Все вниз! Срочное погружение! Нырнули... Ходом под слой «скачка»... Над головой прошумели винты корабля охранения. Посылки гидролокатора дежурного эсминца чуть слышны... Напряжение спало. Готовность № 2 подводная. Курс в базу, пока нацелились на острова Амами. В середине следующего дня справа по корме стали слабо прослушиваться посылки гидролокаторов. Примерно через час стихли. Ближе к вечеру (хотя какой день-вечер под водой!) посылки обнаружились вновь, но более сильные. Классифицировали — гидролокаторы AN/SQS-23 и AN/SQS-26. Это уже серьезно! АПУГ возвращается? Хватились, что лодка исчезла! Бросились искать? Увеличил ход. Надо попытаться выйти из полосы поиска? пока корабли далеко, слышим мы их в дальних зонах акустической освещенности. К 21 ч 00 мин стало ясно, что из полосы их поиска не выскочить, своя скорость мала, лодка-то дизель-электрическая, не атомоход. Идут широким фронтом, по центру молотит мощный гидролокатор AN/SQS-26, еще пять гидролокаторов AN/SQS-23 по флангам. Что делать?! Надо всплывать, попытаться уйти надводным ходом, тем более что уже и аккумуляторную батарею заряжать пора. Да, надо всплывать, а то под водой вцепятся, гонять начнут, безопасно не всплывешь... Всплываем. Ближе к поверхности стало покачивать. Это хорошо, среди волн рубку дизелюхи радиолокатором заметить трудно. Посылки гидролокаторов уже бьют хлыстом по корпусу, ближняя зона акустической освещенности. Вот-вот схватят! Поднимаю периcкоп, оборот по горизонту... Ничего не видно, волна швыряет здорово... — Продуть среднюю... Отдраен верхний рубочный люк. Выскакиваю на мостик... Справа по корме по горизонту огни кораблей, в центре в оранжевом ореоле авианосец, значит, в воздухе самолеты ПЛО «Трекер». Точно! — Мостик, метрист. Слева 90 опасный сигнал самолетной РЛС AN/APS-44! Опасный сигнал! Ничего, среди таких волн он нас не видит. А волна большая, хотя ветра нет... Толчея! Зарождается ? Точно. Звезды только над головой, а по горизонту уже мгла, тучи. Да, но на такой волне и нам ход под дизелями не очень-то разовьешь, рубку зальет. Тем временем балласт продут, можно давать ход вторым дизелем.
— Внизу, поднять шахту РДП, подача воздуха к дизелям через воздухопровод РДП... Задраен верхний рубочный люк. Так и пошли, под обоими дизелями полным ходом. Наблюдение за внешней остановкой в два перископа и поисковым радиолокационным приемником. Вышли из полосы поиска АПУГ, зарядили аккумуляторную батарею и под утро нырнули на спасительную глубину. В родную базу, в бухту Улисс во Владивостоке вернулись вовремя, без каких-либо происшествий, встреч с «супостатом» накоротке уже не было. На переходе написали и напечатали отчет. Написал все как было, без утайки. Хотя, честно говоря, об аварийном всплытии из-за попадания воды в 4-й отсек через газопровод РДП не упомянул. Кто читал отчет и насколько внимательно в штабе бригады и эскадры — не знаю, но возмутился только начальник разведки эскадры: — Ты что, с ума сошел?!. Все пишут всегда, что поход прошел скрытно, а ты расписал, как тебя гоняли... Кому нужна твоя откровенность? Ты же в академию идешь! Смотри, дробанут! Перепиши лучше, на флоте не примут. — Да, нет. Пусть все остается, как есть. Мне некогда. Вступительные экзамены через пару дней, а решения главкома о приеме без экзаменов до сих пор нет. Первый экзамен математика, надо хоть немного подготовиться. И так все за счет собственного отпуска. — Ну, смотри, как знаешь... Я свой вывод напишу. Информация конечно ценная, но скрытность-то нарушена. Однако и флагштур высказывал недовольство... Второй и, считаю, окончательный отзыв на свой отчет за тот и последующие походы, я получил много лет спустя, уже в конце службы, когда прибыл к последнему месту службы в НИИ ВМФ в Петродворце. Похвала была от однокашника по училищу Саши Золотова. Он тут докторскую защитил на наших отчетах за боевые службы. А начинали мы вместе во Владивостоке в 1955 году.
Золотов Александр Никитович, выпускник Рижского НВМУ 1951 года, доктор военных наук. -
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Вчера на одном из телевизионных каналов засветился некто Сергей Гуриев, который, когда речь зашла о возможных социальных волнениях в России, как-то, извиняясь, заметил, что он осетин и… сам засомневался. Вообще-то он ректор Российской экономической школы. Но вернемся к началу. В конце января 2013 года в Давосе в очередной раз собрался экономический форум, который, в частности, обсуждал и Россию. Будущее России было представлено тремя сценариями, разработанными группами, которым давосское экспертное сообщество доверяет. Путин, заранее определив, что «будут бить морду», в Давос вообще не поехал, а появившийся там Медведев обозвал все три сценария «нереалистичными», но сделал это так неловко, что народ стал выходить из зала.
Если учесть, что главнейшей задачей российской делегации в Давосе было создание благоприятного имиджа страны у потенциальных западных инвесторов, то выбор состава делегации и содержание сценариев будущего России вызывает даже не вопросы, а возмущение.
Первый негативный прогноз представлял экономист Олег Цивинский. И всё бы ничего, если бы он не был гражданином США, но, наверное, как следует из гражданства и фамилии, должен лучше всех знать Россию и ее будущее. Второй негативный прогноз докладывал пресловутый Алексей Кудрин, а третий — Сергей Гуриев, оказавшийся хоть и российским гражданином, хоть и по собственному утверждению осетином, но, прежде всего, «пресмыканцем», т.е. человеком, патологически пресмыкающимся перед Америкой в лице ее самых соединенных штатов. Если добавить, что в делегации был еще и Герман Греф и еще ряд не менее одиозных «патриотов», то можно смело утверждать, что Россия вообще была представлена стаей «пресмыканцев» с не сходящей с лица улыбкой типа «чего изволите-с…»
«Пресмыканцы» пресмыканцами, а в уме некоторым из них не откажешь хотя бы потому, что, благодаря им, на международном форуме впервые прозвучала мысль, которую я на все лады расписываю последние лет пять. Дело в том, что, если народ начнет жить хорошо сегодня, а завтра еще лучше, и, в конце концов, появится класс, способный перераспределять в свою пользу не менее 15% дохода страны, то у такого класса неминуемо возникнут экономические интересы и желание их защитить. Другими словами, если правящая «элита» России будет стремиться к тому, чтобы народ жил лучше, то обязательно вырастит богатыря, который заставит ее поделиться властью или вообще ее отдать. В силу численности и внутреннего своего устройства, такой класс будет патриотичен и будет всеми силами добиваться повышения качества жизни в стране. В его недрах возникнет идеология и политическая партия, способные изменить состояние российских дел. Поскольку самой очевидной предпосылкой для этого является устойчивое повышение доходов населения, то становится понятным, почему они не растут. Потому что таково системное свойство нынешней власти. Всякое повышение доходов — это неизбежное взращивание политического конкурента, и на это никто из правящей «элиты», находясь в здравом уме и трезвой памяти, не пойдет.
Чем мы за это платим? Прежде всего, недоразвитостью внутреннего рынка, а, следовательно, плохо формирующимся спросом и… недемократичностью развития. Дело в том, что один из современных либеральных мифов — это свобода выбора, как правило, ограниченная правом голоса, которым человек пользуется раз в четыре-пять лет, а на все остальное время он может это право засунуть туда, куда ему подскажет ненавязчивая фантазия. Так вот на самом деле, это не демократия, это суррогат демократии, тогда как настоящая демократия начинается тогда, когда человек в течение каждого дня способен многократно голосовать своим честно заработанным рублем. Но это возможно только тогда, когда этот рубль будет виден и слышен на фоне «белого шума», создаваемого миллиардами, присвоенными правящей «элитой». Либо Россия должна развиваться — технологически, научно, финансово, инфраструктурно — и породить, как следствие, новый политический класс, либо она обречена на стагнацию, и все разговоры об инновационном развитии страны — это банальное, как теперь говорят, «разводилово», имеющее своей целью как можно дольше сохранить нынешнюю правящую «элиту».
Далее следует еще один красивый миф про отсутствие в России благоприятного инвестиционного климата. И тут я не могу не вспомнить об одной даме, к которой по воле наших журналистов из газеты «Красная звезда» приклеилось так понравившееся ей прозвище «железная леди». Почему сегодня в нашей стране никто не хочет вспоминать сущность ее экономических реформ, получивших название тэтчеризма? Потому что это невыгодно, поскольку на фоне реформ Маргарет Тэтчер реформы нашего премьера — это детский лепет. Поясню свою мысль. Да, сначала Тэтчер снесло крышу и она заработала нелестное прозвище «Тэтчер Маргоша — молока отнимоша» (Thatcher — Milk Snatcher) за то, что в целях экономии государственных средств отменила выдачу бесплатной ежедневной кружки молока в школах. Но, нужно отдать ей должное, критика ее первых действий произвела на нее должное впечатление, и она сумела создать умнейшую команду, сумевшую, в итоге, преодолеть кризисные явления в английской экономике. У каждого экономического решения есть свой срок жизни, и удачные решения тогдашнего британского премьера не спасают страну сегодня, когда страна зарабатывает ровно столько, сколько ей необходимо для обслуживания внешнего долга, и ее счастье в том, что пока некому попросить Британию так, чтобы она захотела этот долг вернуть. Но вернемся к «железной леди», и я постараюсь вспомнить то, что британские экономические издания писали о ней в 1970-годы. Тогда возглавляемое ею британское правительство выкупало у собственников «лежавшие на боку» частные предприятия и за государственный счет проводило их санацию. Делалось это потому, что команда Маргарет Тэтчер была совершенно уверена, что ни один частный собственник не способен перевооружить и сделать рентабельным свое предприятие, особенно в таких фондоемких отраслях, как , например, черная металлургия. Государству же такие масштабы вполне по силам. После того как предприятие полностью перевооружалось и становилось конкурентоспособным, его вновь выставляли на торги и государство продавало его в частные руки с большой выгодой для себя. Таков был смысл приватизации, разработанной командой Тэтчер. Но сказать только это, значит не сказать ничего. Потому что обновленное модернизированное предприятие, прежде чем подвергаться приватизации, грамотно вписывалось в финансовый и правовой контекст и подкреплялось созданием соответствующей системы подготовки кадров.
Как Тэтчер рассматривала финансовый контекст? Прежде всего, экономика в целом рассматривалась как поле, на котором взаимодействуют отрасли промышленности группы А и группы Б. Для тех, кто этой азбучной истины не помнит, сообщаю, что группа А — это тяжелая промышленность, а группа Б — легкая. Они характеризуются разными циклами жизни. Если в группе отраслей легкой промышленности средний период замены основных фондов составляет четыре года, то в тяжелой промышленности цикл длится от 10 до 15 лет. С финансовой точки зрения это означает, что государство, один раз вложившись денежными средствами в тяжелую промышленность, может потом мотивировать банки на предоставление кредитов легкой промышленности, особенно тем ее предприятиям, которые достигли морального износа основных фондов. Таким образом, только пользуясь прибылью от тяжелой промышленности, без привлечения серьезных внешних инвестиций, банки способны кредитовать легкую промышленность и способствовать ее перевооружению. Часть прибыли, зарабатываемой легкой промышленностью, постоянно направляется в фонд развития тяжелой промышленности, и когда, скажем, через десять лет, наступает пора ее модернизации, у банков уже готовы средства, достаточные для выполнения этой задачи. Дальше повторяется все то же самое: тяжелая промышленность начинает возвращать средства банкам, банки направляют их на перевооружение легкой промышленности, которая, в свою очередь, благодаря несовпадению жизненных циклов, имеет возможность отчуждать часть средств в пользу тяжелой промышленности. Государство при этом играет роль умного регулятора. Такое правление называется интеллектуальным. Но поскольку даже смерть Тэтчер не заставила нашу «элиту» вспомнить об этом британском опыте сорокалетней давности, вы можете сами понять, как наша «элита» разговаривает с вами. На этом заканчивается миф об инвестиционном климате.
Участники давосского форума методом голосования пришли к выводу, что основными вызовом сегодняшней России является коррупция. В связи с этим вспоминается случай, когда в самом начале 1990-х в Ирландии была убита молодая женщина-судья, ведшая дело о коррупции и мафиозных схемах. Через несколько дней после убийства парламент проголосовал за отмену банковской тайны, после чего, как утверждают, организованная преступность покинула остров. Если бы у нас отсутствовала банковская тайна, то руководители одной налоговой инспекции не смогли бы «перегнать» «левые» деньги на свои счета за рубежом. Не состоялось бы преступление, в котором нашу страну обвиняет Браудер, Магнитский был бы, скорее всего, до сих пор жив, а американскому конгрессу пришлось бы чуть больше работать своими извилинами, готовя очередную пакость против России. Это не значит, что отмена банковской тайны искоренит коррупцию в нашей стране, но это означает, что у коррупции есть болевые точки, воздействуя на которые, ее можно если не уничтожить, то загнать в угол.
Мне показалось, что все-таки коррупция для России не так страшна, как действия нашего кабинета министров и его премьера. Создается такое впечатление, что правительство уверено в том, что все, им исполняемое, это и есть работа правительства, за которую можно раз в месяц ждать обещанного вознаграждения. Произошла столь сильная девальвация государственных должностей, что даже президент говорит: дайте министру хотя бы год поработать — он потом научится. Чему научится пресмыканец Дворкович? А пресмыканец Гуриев, который готов денно и нощно молиться на страну, обирающую его родину до нитки? А девочка-несмышленыш, назначенная директором Института Генплана Москвы, которая в первом интервью в новой должности обмолвилась: «У нас в Америке…»?
Вчера в сети «Фейсбук» кто-то задал вопрос: почему на Западе пенсии в 6-10 раз выше, чем у нас? Отвечаю: потому что мы с каждого рубля жертвуем в их пользу 30 копеек только потому, что треть нашей денежной массы зарабатывает звание «героя труда», сражаясь на полях других экономик. Почему? Потому, что и нашу «властную элиту», и наше правительство, и наш Центробанк, и наших видных экономистов и финансистов можно назвать как угодно, но нельзя назвать патриотами своей страны, не погрешив против истины,
Через полчаса они были на Невском. В кинотеатре «Аврора» шел «Фанфан-тюльпан». Вася с трудом, через юрких мальчишек, достал за тройную цену билеты. Он не мог понять, что происходит на экране. Он старался разглядеть в темноте завитки ее светлых волос, она оборачивалась, и он видел блеск ее глаз; вдруг она взяла его за руку. Его словно пронизал с ног до головы электрический ток. Сзади сердито одернули: «Да не вертитесь же, смотреть мешаете». Вася весь сжался и вобрал голову в плечи. Когда они шли в Европейскую гостиницу, ему казалось, что все любуются Людочкой (мысленно он уже называл ее так). В ярко освещенном скрипучем лифте они вознеслись на крышу, устланную коврами. Гремел оркестр. Официант в смокинге принес карточку. Вася мучительно вспоминал, чем можно угостить в этом храме любимую. А официант, согнувшись, уже советовал доверительно, чуть картавя: «Салат столичный, котлетки деволяй, пломбир сюрприз, будет очень изящно». Вася расхрабрился и приказал заморозить шампанское. Нет, он был не на крыше, а на седьмом небе! Тем более, что под стеклянным куполом горели лампочки-звезды, И он, и Люда с упоением танцевали. Какие-то франты подходили к их столику ее приглашать, она наотрез им отказывала. Она танцевала лишь с Васей. За это он был несказанно ей благодарен. Он чувствовал себя победителем. Она пила шампанское, мурлыкая, словно кошка; беспокойные глаза ее стали ласковыми, глубокими, зазывающими. Вася совсем обомлел, когда она тихо сказала: ей кажется, она знает его много лет. «Люда, — взмолился он. — Людочка». — «Нет, не сегодня, Васенька, нет, нет, не надо». Уже гасили огни. И официант принес счет. Вася оплатил его, не проверив.
Такси слишком быстро доставило их на Удельную. И еще быстрее — Васю домой: Люда настояла, чтобы он не ходил пешком. Мать снова ждала его с чаем. Как видно, она не ложилась. Но на этот раз он не пил и не ел. Он был сыт, он был счастлив. Мать взяла его за руку: «Ты приведешь ее, Васенька?» Он удивился, что мама все знает и все понимает. Он лежал на кровати, положив руки под голову. «Люда, Людочка», — повторял он, решив завтра же окончательно объясниться. Утром мать что-то говорила о скороспелой любви, которая до добра не доводит. Он почти не слушал ее рассказа о том, как отец «гулял» с ней два года и все не решался «открыться». Вася думал только о Люде, о том, что увидит ее нынче вечером и они пойдут... куда? А не все ли равно, куда, лишь бы быть вместе. Пойдут в Парк, культуры, в театр, в кино... Он выпил чаю и молока и поехал на Невский — покупать Люде подарок.
4
За две недели непрерывных мучений Вася похудел и усох. Если он не заставал Люду дома, он готов был часами простаивать у скрипучей калитки. Он строил всяческие предположения, рисовал в воображении ужасающие картины. Он боялся, что теряет ее, что кто-то опередил, обскакал у самого финиша. Если Люда бывала не в духе, была молчалива, ходила с надутыми пухлыми губками, он не знал, чем порадовать ее и развлечь. Если Люда была с ним нежна, улыбалась, он готов был на самый решительный подвиг... А однажды под проливным дождем он взял ее на руки, перенес через лужу; она охватила его шею руками, он почувствовал ее близко от себя, уютную, тепленькую— и совсем обезумел.
А ее мать, как назло, в этот вечер сказала, что бедняжкам старшеньким никак не везет, а Людочка . Вот и сейчас к ней сватается человек положительный, инженер, оклад у него приличный, сам вдов и квартира в три комнаты с газом и ванною. Да только не нравится Людочке инженер, никто ей, скажи ты на милость, не нравится. А какие сватались люди хорошие: летчик, актер Ленэстрады, директор кинематографа и даже конструктор холодильников, такой приятный на вид молодой человек... Вася ерзал на стуле, и у него пропадал аппетит. Нет, он не позволит, чтобы его обскакали! Не на такого напали! Она ничьей не будет женой, только его! «А что, если я получу отказ?» И он словно с головой окунался в холодную воду. Летчик — не в счет, моряк с летчиком еще поспорит, поборется. Но конструктор холодильников! Актер Ленэстрады! Директор! А он всего лейтенант... До отъезда оставалось четыре дня. Будь, что будет! Промедление — смерти подобно. Вася решил объясниться и тут как раз встретился с директором кинотеатра. Завитой, как барашек, весь накрахмаленный, галстучек светлый, по моде, смотрит на Люду маслено... «Ах ты, змей на хвосте», — ругал его в душе Вася, страшно терзаясь и твердо решив пересидеть конкурента. Директор все же в конце концов позиции сдал — ему пора было в свой паршивый кинотеатр — и ушел, бросая масленые взгляды на Люду. — Какой дурак, — сказала Люда, когда за ним захлопнулась дверь. И тогда Вася решился... Все получилось скомканно и без всякой торжественности. В тесной розовой комнатке он, задыхаясь, спросил: — Знаешь, Люда... Поедешь со мной на флот?.. Нынче же... — То есть как это — с тобой и на флот? И нынче же? —- удивилась Люда, вскинув беспокойные темные глазки. — Людочка... сил больше нет... поженимся, — выдохнул Коркин, обнял ее за плечи, умилившись — «до чего ж они теплые» — и увидев совсем близко настороженные глаза... Люда вздохнула — не то от удовлетворения, что все, наконец, решилось, не то от жалости к семье, которую она должна надолго покинуть — и вдруг, крепко сжав Васину голову, принялась покрывать быстрыми поцелуями его лоб, его уши, нос, губы и подбородок...
Вася совсем обомлел. Он понял: «Согласна. Она — согласилась!» Он , как она испуганно шепчет: «Сомнешь прическу, войдут, осторожно». Он услышал только: «Васенька! Мой! Мой!» Все вокруг стало розовым. Она выскользнула из объятий, как ящерка, и поправила перед зеркалом волосы. Приложила палец к губам: в соседней комнате зашумели — наверное, пришли сестры. Люда подкрасила губы, оправила платье, взяла с комода расческу и расчесала сбитый Васин пробор. Потом позвала: «Идем». Вася поплелся за нею в соседнюю комнату. Мать и сестры сидели на стульях, как в театре перед поднятием занавеса. — Поздравьте нас, мы жених и невеста, — сказала Люда спокойным голосом, будто сообщала о том, что они уходят в кино. Остальные три дня прошли, как в чаду. Непрерывно играл патефон. Появлялись какие-то незнакомые старики и старушки, разглядывали Васю, как льва в зоопарке. Мать и сестры ходили с заплаканными глазами. Отец называл Васю «сынком-моряком». Никто из прежних поклонников Люды не осмелился появиться на свадьбе. Но и родители Коркина зашли лишь на минутку, поздравить. Отец облобызался с Людиным стариком, мать едва прикоснулась сухими губами к Людиным кудрям. Старики Коркины были недовольны тем, что Вася женился сгоряча, с ними не посоветовавшись и даже не показав им заранее невесту. Вася утверждал, что Люда — лучшая девушка в мире, что она его любит и он ее тоже... Мать утирала глаза, а отец недовольно погмыкивал. Но все равно Вася был счастлив. Он без устали танцевал. Когда, наконец, поздно ночью их оставили вдвоем в маленькой девичьей комнатке и Вася понял, что сражение выиграно и теперь уж никто его не обскачет, что эта девушка, похожая на статуэтку в музее, принадлежит ему безраздельно, — комок подкатил к его горлу: само далось ему в руки!
Два дня прошло в сборах и хлопотах. Васе некогда даже было побывать у родителей. Он забежал только с ними проститься на какие-нибудь четверть часика. Мать пожелала: «Дай бог тебе, Васенька, счастья». Отец крепко расцеловался с ним на прощание — и Вася поспешил на Удельную. Перед отъездом по русскому обычаю посидели. Потом все принялись обниматься. Людина мать просила беречь ее дочку. Сестры его целовали, как родственника. Они зарыдали. Отец прикрикнул на них: — Ну, чего раскудахтались? Не на тот свет провожаете. А ты, Людмила, смотри, не балуй. Мужа слушайся, уважай. Не расстраивай; будь ему в его трудном деле подругой. А соберешься рожать — рожай сына. — Что ты, папа! — зарделась Люда и уткнулась кудрями в его пахнувший нафталином пиджак. — Пора, опоздаете, — напомнил старик, протирая заслезившиеся очки. — Ну, кто-нибудь, Феша, Клаша, бегите за такси на стоянку... К поезду поспели за десять минут до отхода. В купе они, к удивлению Коркина, оказались вдвоем. Вагон был новенький, в голубых коврах и дорожках. Широкие окна были прикрыты бархатными тиснеными занавесками. Люда сняла шляпку, кудри рассыпались. Васино сердце стучало: «Жена, жена». — Как хорошо, — огляделась она, поправляя волосы. — Вдвоем. С тобой, милый... Нет, нет, что ты, Вася, могут войти! Вошел молодой проводник и принес в мельхиоровых подстаканниках чай и сухарики в целлофане. Он сообщил, что к поезду прицепили вагон-ресторан. — Вот удача; ну конечно же, мы пойдем в ресторан, — обрадовался Коркин возможности доставить еще одно удовольствие Люде. Он вскоре раскаялся. Какие-то нахалы из-за соседних столов уставились наглыми глазами на Люду, перешептывались, и один, подняв рюмку с вином, даже кивнул. Вася готов был ринуться в бой — его удержали теплые пальцы, вцепившиеся в рукав. «Ну что ты, милый, не надо», — прошептала Люда. Бифштекс показался твердым, как резиновый коврик; но когда выпили шампанского, заискрившегося в , Вася подобрел, загордился: пускай смотрят, пускай любуются, пусть завидуют... завидуйте, любуйтесь — она моя!
Купе с тиснеными занавесками показалось ему в эту ночь земным раем. Проводник разбудил их под утро — поезд огибал город со средневековыми башнями. Люда застыла у окна, забыв, что пора одеваться. . — Тебе нравится? — Сказка, — ответила она радостно. Этот день они пробыли в сказочном городе, задирая головы, чтобы увидеть острые шпили, уходившие в облака, останавливаясь у заманчивых широких витрин и заходя в магазины, где Люда накупила множество ненужных вещей. Обедали в тихом и сумрачном ресторане, где кельнеры были похожи на иностранных послов, и Люда совсем стушевалась, когда ей предложили совсем незнакомое сладкое. А вечером они сидели в оперном театре в обитых апельсиновым бархатом креслах и смотрели «Лебединое озеро», и один восхищенный полковник не сводил с Люды глаз. На другое утро они поехали на вокзал и через несколько часов очутились в портовом городке, где им предстояло начать совместную жизнь. За два дня Вася познакомил с Людой товарищей и их жен, и Люду одобрила даже взыскательная Нора Мыльникова. Сходили в Клуб офицеров, где Люда тоже имела определенный успех. Кончился праздник любви — начались будни.
5
Будни! Правда, это были по-новому счастливые будни: на берегу больше не грызло Коркина одиночество; он знал, что его ждут и обнимут, и, сходя с корабля, забегал в кондитерскую или в маленькое кафе и набивал карманы пирожными, забывая о том, что его станут кормить «» перед супом и он не посмеет отказаться, хотя терпеть их не может.
Идя домой (он ночевал дома далеко не каждую ночь), он знал, что проснется чуть свет, вскипятит кофе и, разбудив Людочку (она потянется, словно кошка после сладкого сна), накормит ее в постели, прежде чем уйти на корабль. И на корабле в свободную от дел минуту он вспомнит, что Людочку надо свести на концерт, или в кино, или на танцы в Клуб офицеров. И тогда, озабоченный, со сдвинутой на затылок фуражкой, он вдруг засияет; и это сияние распространится вокруг; приказания его будут выполняться радостно; поссорившиеся протянут друг другу руки; один только Мыльников приподнимет узкие брови и процедит: «Не так уж у нас дела хороши, чтобы радоваться». Коркин снял с книжки все свои сбережения, чтобы обставить получше комнатку, нанятую у старухи хозяйки; сам побелил потолок, оклеил стены обоями, застелил пол линолеумом и до блеска натер его — пригодились матросские навыки. Помня иссохшую тещу, не дававшую Людочке портить руки, сам мыл посуду; купив «Кулинарию», когда бывал дома, готовил обед и устраивал большую приборку, моя окна и двери и натирая полы. Люда была всем довольна: и городком, который ей очень понравился, и магазинами — в них продавались чудесные вещи,—и морем; она хлопала в ладоши, как девочка, когда он предлагал ей пойти в Дом офицеров на танцы. Еще бы! Она знала себе цену и знала, что ее будут провожать восхищенные взгляды. Словом, небосклон был чист и ясен, а горизонт — многообещающ. Но прошло лето, наступила слезливая . Все потемнело; море стало свинцовым; на берега набегали торопливые холодные волны; песок остыл; в парке глухо шумели деревья; по протертым Коркиным стеклам покатились струйки холодной воды, а сам Коркин стал все реже и реже являться домой.
Людочка поняла, что чего-то ей не хватает. Чего? Во-первых, подруг, с которыми можно было весело поболтать на Удельной. Здесь она кое с кем познакомилась, но жены все были заняты — одни детьми, другие работой в библиотеке и в книжной лавке; Нора Мыльникова, хотя и приблизила ее к себе и дала ей немало полезных советов, все же держалась с ней свысока, а Люда привыкла к всеобщему поклонению. Так было весело смотреть в Ленинграде, как поклонники разжигали друг друга! Здесь даже холостые товарищи Коркина относились к ней радушно, но без тени ухаживания, выполняя неписаный закон флотской дружбы. Ее это злило. И она вспоминала и летчика, и конструктора холодильников, и особенно директора кинотеатра. «Он такой импозантный», — сказала однажды одна из подруг, любившая щегольнуть мудрым словечком. Это вовсе не значило, что она разлюбила Коркина. Нет, наоборот, она привязалась к нему за эти несколько месяцев и была даже тронута его заботливостью; и потом она хорошо знала, как трудно найти не «ухажера», а мужа такой ничем не примечательной девушке, как она. Это подтвердила и Нора. В задушевной беседе она изрекла один из своих афоризмов: «Женщина — всегда на войне. Завоевала крепость (под крепостью Нора подразумевала мужа) — укрепляй монументально позиции, не то отобьют». Люда не боялась, что Коркина отобьют: он любит ее до потери сознания. Но изречения Норы (они имели хождение в гарнизоне) запоминала. Нора изрекала: «Муж обязан всегда трепетать, что он жену потеряет. Женщину должны окружать поклонники, и чем их больше, тем лучше». Люда простодушно вздыхала и жалела, что тут нет ни летчика, ни конструктора холодильников. Васе пришлось бы трепетать постоянно. Она скучала. Магазины были обследованы, портниха Норы сшила ей платье, пальто и костюм, все ярких расцветок и таких странных фасонов, что Коркин поначалу шарахнулся от похожего на извозчичий армяк зеленого балахона и малиновой, как светофор, велюровой шляпы и не сразу к этим обновкам привык.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
26 апреля 2013 года в актовом зале Морского корпуса Петра Великого – старейшего кадетского учебного заведения России – состоялся Гала-концерт Пятого Открытого конкурса патриотической (кадетской) песни «Гордость и призвание».
Конкурс 2013 года был посвящён двум важнейшим датам в истории петербургского кадетства – 310-летию Санкт-Петербурга и 70-летию создания первых суворовских и нахимовских училищ.
Являясь ежегодным, конкурс традиционно проводился при поддержке Правительства, Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, командования Западного военного округа, Главного командования ВМФ, руководства ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия», широкой общественности. Это позволило подчеркнуть особый статус Петербурга, как культурно-образовательной и кадетской столицы России, а сам конкурс сделать заметным событием в числе городских культурно-патриотических мероприятий.
Традиционно участие в конкурсе приняли воспитанники (учащиеся) и выпускники кадетских образовательных учреждений Санкт-Петербурга разных возрастных категорий. Кроме того, в 2013 году в конкурсе участвовали учащиеся средних общеобразовательных учреждений Красногвардейского района города.
В ходе Гала-концерта финалисты и призёры конкурса были отмечены дипломами оргкомитета, грамотами и благодарственными письмами Комитета по образованию, Комитета по вопросам законности, правопорядка и безопасности Санкт-Петербурга, Законодательного собрания Санкт-Петербурга, Главнокомандующего ВМФ, Управления воспитательной работы Западного военного округа. Грамотами оргкомитета были отмечены руководители художественных коллективов кадетских учебных заведений за активное участие в культурно-патриотической работе и воспитание всесторонне развитого молодого поколения защитников Отечества. Победители конкурса были отмечены ценными подарками.
Гран-при Пятого Открытого конкурса патриотической (кадетской) песни «Гордость и призвание» 2013 года получило Санкт-Петербургское суворовское военное училище Министерства обороны Российской Федерации.
До новых встреч! Председатель Санкт-Петербургского Союза суворовцев, нахимовцев и кадет А.О.Грязнов « 26 » апреля 2013 г.
Действительно, через некоторое время стали прослушиваться сначала акустиком, а затем и на корпус мощные посылки его гидролокатора AN/SQS-26. На вторые сутки ожидания посылки гидролокатора, хлесткие, как удар хлыста, стали столь мощными, что кое-кто из моряков даже голову иной раз пригибал. Трое суток ожидания, трое суток давления на психику. Замполит вел контрпропаганду. Постепенно посылки ГЛС все тише и тише. Наконец, КП флота дал «добро» идти по плану. Восточный проход (Цусимский пролив) Корейского пролива проскочили ночью на полном ходу с выключенными ходовыми огнями. С левого борта японские берега в ярких огнях, ближе к берегу рыболовные шхуны в свете ртутных ламп ловят сайру. Прямо по курсу чисто, встречных судов, на счастье, нет. Справа по борту чернота, низкая облачность, изредка в разрывах проявляется чуть-чуть диск луны. Вдруг возглас сигнальщика: — Прямо по курсу на воде черный предмет! — Лево на борт! Секунд через десять вдоль правого борта в нескольких метрах промелькнул черный силуэт небольшой джонки, чуть подсвеченной бумажным фонариком. Лодка закачалась на волне и скрылась в темноте на пенном кильватерном следе... Ф-у-у!.. Чуть грех на душу не приняли. — Право на борт! Молодец, сигнальщик! Так и дальше бди. Через час-полтора вошли в район интенсивного рыболовства, а тут во все стороны по горизонту . По плану перехода надо бы погрузиться, но под водой сплошные сети. Пришлось маневрировать на равном расстоянии меж одиночными судами и группами, примерно выдерживая генеральный курс.
Вышли из скопления рыбаков только к рассвету. И вовремя, справа по курсу из-за горизонта показались ходовые огни явно боевого корабля. Срочно погрузились. Глубина 50 метров, глубже не уйдешь. Восточно-Китайское море мелководно. Наконец вышли в океан. Полная свобода маневра, как говорится, до грунта два часа экономходом. Но обнаружились свои сложности. До назначенного района поиска ходу почти трое суток, и все по диагонали мощного течения Куросио. На течении важно четко вести счисление и периодически определять свое место. Но над морем туман, ни звезд, ни солнца не видно. Радиолокацией до берегов не достать, радиопеленга береговых радиомаяков почему-то «пляшут» (штурмана оправдываются, мол мешают острова искажают-де прохождение радиоволн; я же вспоминаю про «танцора...»). Определиться по иностранным радиосистемам тоже почему-то не получается («опытный» штурман опять поясняет: мол «супостаты», прознав про замысел нашего командования, сменили временные задержки опорных станций радиосистем, а я опять вспоминаю о карандаше «Ратмир»...). — Штурмана, кончай дурика валять, ведите учет счисления по атласу течений. — Так и делаем. Наконец, штурмана доложили, что пришли в район. Легли на курс поиска 270 градусов. К сожалению, определить место так и не удалось. — Глубина 100 метров. Осмотреться в отсеках. Начали поиск подводных лодок «вероятного противника». В отсеках соблюдать режим тишины.
В центральном посту на командирскую вахту заступил старпом капитан 3 ранга Иванов. Вахтенный офицер и акустик проинструктированы. Можно уйти в , прилечь отдохнуть. Лежу, а в мыслях тревога — где плывем? Вроде забылся сном... Вдруг слышу далекий раскат подводного взрыва. С характерными признаками далекого подводного взрыва я был знаком давно, с лейтенантских времен, когда наша лодка принимала участие в испытаниях дальней гидроакустической навигационной системы. ...Слышу еще взрыв, еще... Вспоминаю карту обстановки в разведотделе флота. Восточнее острова Кюсю — японо-американский полигон бомбометания! Куда нас черт занес?! Вернее, не черт, а штурмана! Сон как рукой сняло. Пулей в штурманскую рубку. — Штурмана, покажите, как учитывали течение. — ..? — Вы уверены, что мы в заданном районе? — Да, мы течение не учитывали. — Как так? Я же вам давал указание: раз нет определений места, точнее вести счисление по данным карт и атласа течений. — Да, но данные по атласу и картам не совпадали, а иногда просто противоречили. Поэтому есть рекомендация: если информация противоречива, то ее не следует принимать во внимание. — Я вам давал не рекомендацию, а указание. Далее я высказал им все, что я о них думаю, в более убедительных выражениях. — Боевая тревога! Всплываем под перископ. Акустики, внимательно слушать горизонт!
Всплыли. В перископ белесая пелена, туман. В поискал солнышко. Вроде есть светлое пятно... то ярче, то опять темнеет... Но попытать счастье можно. Радиолокационный горизонт чист. — Штурман, готовь авиационный секстан. Стоп правый мотор. Продуть среднюю! Всплыли в позиционное положение. Отдраил верхний рубочный люк, вышел на мостик, осмотрелся. Туман — ни носа, ни кормы не видно. Море спокойно, длинная мертвая зыбь. Вместо солнца светлое пятно почти над головой. Время близко к полудню, можно хотя бы грубо определиться по широте. — Внизу, провентилировать лодку, вынести мусор, выход на верх по одному человеку, штурманам с авиасекстаном на мостик! Вылазят, голубчики... — Солнечное пятно иногда просвечивает, попытайтесь замерить хоть одну линию положения. — Нет, товарищ командир, при таком солнце это невозможно, краев солнца нет. Ничего не выйдет. Короткое препирательство, беру секстан, ловлю центр яркого пятна, снимаю отсчет. — Так, оба вниз, посчитать, линию положения проложить, доложить на мостик. Минут через десять вылезает наверх штурман, не «опытный», свой, докладывает: — Почти сто миль севернее заданного района... Но этого не может быть. — Не может быть, не может быть... Как раз может. Трое суток по течению! Так и будет! Все вниз! Погружаемся! На глубине 100 метров, ведя поиск, под двумя моторами пошли на юг. Лично на карте провел счисление с момента выхода в океан с учетом течения, полученную точку скорректировал линией положения поолуденного солнца, записал в навигационный журнал координаты. — Так считать. Далее вести счисление от данной точки с учетом течения строго по атласу. — Я не согласен, — это «опытный», — так нельзя считать. — Считать так, как я приказал, если же отказываетесь, то я вынужден буду вас отстранить... В крайнем случае, разрешаю вам вести параллельную прокладку, чтоб вам потом стыднее было и чтоб, как говаривал Петр Первый, «глупость каждого видней была».
Часа через четыре опять всплыли, опять взяли сквозь туман солнечное , чтоб получить хоть грубую, но линию положения по долготе. Ночью всплыли в надводное положение, чтобы под дизелями большим ходом быстрее уйти на юг. Звезд нет, туман. На следующий день опять всплывали, опять в тумане определялись по пятну солнца. «Опытный» вначале ехидно ухмылялся, но по мере получения новых, хотя и приблизительных по точности, линий положения, подтверждающих правильность решения срочно идти на юг, становился все серьезнее и деловитее. Надо было торопиться, поиск лодок «противника» в заданной полосе не получился, но приближалось время встречи с нашим отрядом боевых кораблей. Если не выйдем в заданное время в точку «рандеву», будет явный скандал. В сумерки всплыли под перископ. Небо прояснилось, но горизонта нет — низкий туман. Когда стемнело, всплыли в надводное положение, очередной рывок под дизелями на юг. Небо усыпано яркими почти немигающими звездами, тумана нет, ясно — дальше отошли от берегов, вышли из течения Куросио. Но навигационные сумерки кончились и потому горизонта нет, определились по звездам опять авиасекстаном. Идем на юг хорошо, но надо торопиться. Море спокойно, горизонт чист, ни огонька, ни радиолокационного сигнала. Над головой только звезды. Красота Вселенной! Вдоль бортов и за кормой фосфоресцирующий кильватерный след. Красота! Тихо, покойно... Вдруг над головой на фоне звезд бесшумно скользнул огромный силуэт самолета, с левого борта по корме в нос... и только потом тихий свист турбин. Патрульный противолодочный самолет США «Орион»! Высота метров 50, не больше! Вышел на нас, видимо, либо по данным шлейфа выхлопных газов дизелей (несмотря на подводный выхлоп), либо по телевизионной аппаратуре. — Стоп зарядка, стоп оба дизеля. Все вниз! Срочное погружение! Задраен верхний рубочный люк!.. Боцман, нырять на глубину 90 метров! Выполнив маневр уклонения по глубине, курсу и времени (как положено по наставлению), всплыли для зарядки батареи и перехода дальше в точку «рандеву». Радиолокационный и визуально горизонт и воздух чист. Пролетел. Может не заметил? Но не тут-то было... — Товарищ командир, вот он. Заходит с левого борта... Точно, на фоне ярких звезд, низко над водой, идет на нас с выключенными навигационными огнями. — Стоп зарядка... В этот момент полное ослепление: «» включил свои мощные прожекторы... Короче, опять уклонились погружением. N-е время, как положено по наставлению, проманеврировали на глубине и опять всплыли. Зарядку-то аккумуляторной батареи надо делать! Осмотрелись, ни огней, ни радиолокационных сигналов нет, горизонт и воздух чист. Ну, думаю, в свете прожекторов сфотографировал, доказательство обнаружения «советикуса» есть, премиальные в кармане, улетел по маршруту дальше. Только начали зарядку, дали ток первой ступени, запустили компрессоры на пополнение ВВД...
— Мостик, опасный сигнал самолетной РЛС... Конечно, вот он опять черной тенью проскочил над самой головой. Опять без огней, но зато маханул радиолокацией. Играет, как кот с мышкой! Сволочь! Раздумываю, что делать? Надо и на юг спешить в точку встречи со своими кораблями, надо и зарядку АБ уже форсированно пробить (до рассвета уже времени нет), и воздух пополнить, надо и от «супостата» уклоняться. Пока раздумывал, самолет включил навигационные огни и несколько раз пролетел над лодкой то с борта, то с кормы в нос... А-а-а, выкладывает «клеверный лист»... Наверно, подтверждает контакт магнитометром, тренирует операторов. — Стоп зарядка, стоп дизеля! Все вниз... Короче, опять уклонились, но не по правилам наставления, а чуть-чуть по-другому — отошли от шаблона. Он следит магнитометром, ожидая стандартный прием уклонения, а мы по-другому... Через некоторое время всплыли. Тихо, никого. Может, обманули, может, ему надоело... Продолжили зарядку, пополняем ВВД. Но уже рассвет, придется остаться на поверхности и по светлому времени. Часа через два со стороны солнца без единого сигнала на высоте 200 метров подлетел «Орион». То ли тот же, то ли другой по наведению первого. Вышел точно на нас. Конечно, далеко ли мы ушли за пару-другую часов? Вдруг шлеп (!), почти у борта закачался маркерный радиогидроакустический буй. Самолет, заложив крен, вышел вперед по нашему курсу, далее по горизонту пошел по кругу. В бинокль было видно, как из-под фюзеляжа отделяются очередные РГБ. — Внизу, записать в вахтенный журнал: «Широта.., долгота.., базовый патрульный противолодочный самолет ВМС США Р-3С "Орион" бортовой номер... производит облет подводной лодки, выставляет кольцевой барьер РГБ». Далее записать: «...В связи с необходимостью закончить зарядку аккумуляторной батареи командир решил уклонение не производить, остаться в надводном положении, вести наблюдение за действиями и тактическими приемами противолодочных сил ВМС США». Впереди по курсу показался ярко-красный РГБ. — Внизу, карабин и обойму патронов наверх. РГБ, плавно покачиваясь на мертвой зыби, медленно проходит в 5 метрах по правому борту. Хорошо видна маркировка на корпусе буя, AN/SSQ-41. Три выстрела, одно попадание — верхняя крышка и антенна разбиты. Самолет, тем временем, впереди по курсу выставил еще три буя. Видимо, отсекающий барьер. Развернулся, летит к нам контркурсом.., прошел вдоль борта... Почти точно на место расстрелянного буя выставил новый. Наверно, ждет, что мы будем уклоняться.
Зарядку батареи закончили часа через три. за это время то улетал, то прилетал вновь. Опять тренировал своих операторов слежению магнитометром, выписывая в небе «клеверный лист», ставил отсекающие барьеры РГБ. Близко подлетая к лодке, летчик через фонарь кабины что-то пытался знаками показать. Когда в очередной раз самолет скрылся за горизонтом, мы нырнули и на глубине 120 метров под слабеньким слоем «скачка» пошли дальше на юг. Утром встреча со своими кораблями в точке «рандеву» и с ходу торпедная атака. В сумерки хорошо определили место по звездам. Штурмана окончательно признали свою ошибку, гонора поубавилось, поначалу действительно завели на 96 миль выше назначенного района. Море спокойно, все так же почти безветрие, на небе ни облачка, из-за миллиарда ярких звезд небо кажется совершенно черным. Хотя «супостат» никак себя не проявляет, решил ночь перед встречей с кораблями провести на глубине, максимально соблюсти скрытность. Назначенное время «рандеву» — 8 ч 00 мин по московскому времени. В 6 ч 00 мин решил всплыть под перископ, осмотреться: акустический горизонт чист, но гидрология дрянь (как бы не пропустить!), пройдут стороной — не догонишь. — На быстрой ТОВСЬ! — Это команда трюмным (при такой гидрологии, когда дальность обнаружения надводных кораблей из-за отрицательной рефракции звуковых лучей сильно ограничена, надо быть готовым к срочному уклонению от таранного удара). Курс всплытия 180 градусов. Поднимаю перископ... Чу! Прямо на меня, распустив из-под форштевня пенные усы, хорошим ходом идет красавец эсминец 56-го проекта, а за ним дальше, почти в створе, ракетный крейсер «Варяг»! Поворот перископа влево... еще пара эсминцев, перископ вправо... — чисто! Все ясно. Судя по строю, корабли лежат на частном галсе противолодочного зигзага, очередной поворот на генеральный курс следует ожидать вправо! — Центральный, шумы винтов кораблей по пеленгу... Ага, наконец и акустики взяли цель. Успеваю замерить дистанцию до головного эсминца. 18 кабельтов! — Заполнить быструю! Боцман, ныряй на глубину 40 метров! Оба мотора вперед средний!.. Торпедная атака!.. 3-й и 4-й торпедные аппараты приготовить к выстрелу... — ...Глубина 40 метров. — Продуть быструю!.. Лево на борт, на курс 30 градусов! Стоп левый, правый вперед малый! Над головой один за другим прошумели эсминец и крейсер. — Боцман, всплывай под перископ. — ...Глубина 10 метров. Поднимаю перископ... Всплыли на краю кильватерного следа крейсера.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
80-летию Краснознаменного Северного флота посвящается
КАВАЛЕР ОРДЕНА «НАХИМОВА» I степени № 12 инженер контр-адмирал ДУБРОВИН НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ
Родился 10 августа 1903 года в городе Козлове (в настоящее время город Мичуринск Тамбовской области Российской Федерации). В 1920-1922 годах участие в Гражданской войне. С 1922 по 1928 год обучение на Электротехническом факультете Ленинградского Политехнического института. С 1928 по 1931 год работал начальником цеха Тульского Оружейного завода. В 1931 году призван в ряды РККФ. С 1931 по 1932 служил командиром электротехнического дивизиона электромеханической боевой части линейного корабля «Парижская коммуна» (в последствие ЛК «Севастополь») Черноморского флота. В 1933 году окончил факультет Военно-морского оружия ВМА им. К.Е. Ворошилова, после окончания ВМА – адъюнкт, с апреля 1934 по июль 1939 года служба в ВМА им. К.Е. Ворошилова в должностях помощника начальника учебно-технического сектора, начальника научно-исследовательского отделения и учебно-технического сектора, помощника начальника Военно-морской академии по МТО. В июле 1939 года назначен первым начальником Ленинградского Военно-морского инженерно-технического училища (ныне Военный Инженерно-технический университет). За год руководства названным училищем сформировал научную и учебно-лабораторную базу, подобрал высококвалифицированный профессорско-преподавательский и командный состав, произвел первый набор курсантов в училище. С июня 1940 по май 1945 года – начальник Управления тыла, заместитель командующего по тылу, член Военного совета Северного флота СССР, начальник Союзных конвоев. Генерал-майор интендантской службы (17 июня 1942 года), инженер-контр-адмирал (31 марта 1944 года). С июня 1945 по август 1947 года - начальник Управления тыла, заместитель командующего по тылу, член Военного совета Тихоокеанского флота СССР. С 1948 года по 1949 год – в распоряжении министра ВМФ СССР, начальник Ленинградского Мореходного училища. В 1949 году уволен в запас по болезни. После увольнения из Вооруженных сил СССР 1950 по 1985 год работал заместителем директора НИИ Акушерства и Гинекологии им. Д. О. Отта АМН СССР по административно-хозяйственной части. В 1976 год в соавторстве с контр-адмиралом Будановым Ф.В. издал книгу «Тыл правого фланга» (Мурманское книжное издательство, 1976 г.). Награжден орденом Ленина, 2 орденами Красного Знамени, орденом Нахимова I-й степени, 2 орденами Отечественной войны I-й степени, орденом Красной Звезды, орденом Знак Почета, 20-ю медалями СССР, КНР и КНДР, почетный медицинский работник РСФСР. После увольнения в запас проживал в городе Ленинграде, с 1991 – Санкт-Петербурге. Ушел из жизни 8 ноября 1997 года на 95-м году жизни. Похоронен на Богословском кладбище города Санкт-Петербурга.
Использованы материалы "Кольской энциклопедии" и книги "Знаменитые люди Северного флота" (составитель В.М.Йолтуховский).
Мыльников подавлял инициативу, и Коркин, раньше часто приносивший Щеголькову свои предложения, перестал приходить с ними к Мыльникову, боясь получить в ответ кривую усмешку его тонких губ и издевательски спокойный вопрос: «Все Америки открываете, лейтенант? Они открыты Колумбом». Коркин присмирел, притих и замкнулся. Он стал примечать, что в их дружной кают-компании на берегу, где зимними вечерами собирались офицеры всех кораблей, Мыльникова недолюбливают за его безапелляционные суждения, за высокомерие, за то, что он считает себя выше и лучше других. В отсутствие Мыльникова в кают-компании весельчак Бочкарев, командир «Триста пятого», очень похоже показывал, как Мыльников преображается перед приехавшим из штаба начальством и как его тонкие губы растягиваются в угодливую улыбку, а глаза теряют холодный блеск и смотрят на инспектирующего с преданностью домашнего пса. Коркин стал замечать, что и на корабле Мыльникова не любят и выполняют его приказания без энтузиазма, что каждый боится попасть на глаза командиру, твердо зная, что Мыльников уж к чему-нибудь, а обязательно придерется. Раза два Коркин пытался вступиться за списанных с корабля Мыльниковым матросов — по мнению Коркина, их проступки не заслуживали столь сурового наказания и нарушители вовсе не были неисправимыми, но Мыльников сразу окатил своего помощника ушатом ледяной воды: «Вы что же, хотите полного разложения команды? Дисциплина есть дисциплина, а Корабельный устав есть Корабельный устав». Коркин хотел было возразить, что Корабельный устав учит любить и уважать человека, но по слабости характера промолчал: «Э, стоит ли связываться?» Как-то перед Октябрьским праздником Коркин завел было разговор о том, что многие люди служат на корабле хорошо и не мешало бы кое-кого и отметить, поощрив их наградами. Мыльников поднял брови, уставил на Коркина удивленный взгляд своих и процедил сквозь зубы: «Заигрывать не собираюсь. Присягнув, каждый должен служить хорошо. За что же поощрять? За то, что служат, как им велит чувство долга?»
И опять Коркин хотел было пойти к Щеголькову, в политотдел, и снова по слабости характера воздержался, махнул рукой: «А ну его. Стоит ли связываться? Узнает — сожрет». Он даже постеснялся обидеться, когда Мыльников в походе легонько отстранил его, Коркина, взявшегося было по приказанию комдива за ручки машинного телеграфа, и сам перевел их на «полный назад», чем поставил помощника в глупое положение — помощничек, мол, у меня не достоин доверия... Коркин стал понимать, что Мыльников — далеко не идеал командира. Совсем другой ведь Крамской, тоже требовательный и к злостным нарушителям дисциплины беспощадный, но человек душевный, простой, к которому всегда можно прийти со всем, что накопилось на сердце. Дела на «Триста третьем» шли все хуже и хуже, пока не разразилась гроза. Щегольков и Крамской без сигналов Коркина осудили дисциплинарную политику Мыльникова, во всем разобрались и сделали вывод, и Щегольков укоризненно сказал Коркину: «Все мимо вас, Коркин, шло? Вы что же, не коммунист и не офицер? Не хотели отношений, как видно, портить? А это, батенька, давно осужденная, соглашательская политика. Нехорошо». Коркин тогда покраснел как рак, почувствовал себя учеником, которого высекли. Но Крамской — человек справедливый. Сказал в задушевной беседе: он надеется, что Коркин преодолеет слабости. Даст возможность продвинуться по службе. Пусть Коркин готовится к сдаче экзамена на самостоятельное управление кораблем. Да, надо готовиться. Коркин докажет, на что он способен. Если б не неурядицы дома... Эх, как нехорошо!
2
Год назад Коркин получил отпуск домой, в Ленинград; он ехал в самом радужном настроении. В вагоне все пассажиры казались ему такими милыми, симпатичными. Дома, в Лесном, отец и мать встретили Васеньку с распростертыми объятиями.
Он выложил привезенные подарки — родители ахали, охали, любовались и вязаной кофтой, и свитером, и красивыми красными чашками, удивлялись копченым угрям, похожим на вытянувшихся змей. Собрались все ленинградские родственники, сидели за длинным столом, пили водку под угря и под слоеный пирог с капустой, осушили пять самоваров чаю, и какие-то троюродные сестры, которых Вася видел первый раз в жизни, делали ему через стол глазки. Но одна из них была похожа на сушеную воблу, а другая была сильно тронута оспой — и Вася, к великому огорчению старых девушек, не обратил на них никакого внимания. Отец, мастер со «Светланы», гордился моряком-сыном и все пытался навести разговор на подвиги сына. Васе пришлось разъяснить, что в мирное время единственный подвиг — служба, а службу у него на корабле все несут хорошо, и, может быть, он скоро продвинется из помощников в командиры. Потом Коркин вместе с матерью съездил в больницу для хроников, навестил Катюшу, сестренку, полуслепую и хроменькую, которую он содержал с тех пор, как стал лейтенантом, и все надеялся вылечить от неизлечимого недуга. Вечером мать в сенцах украдкой, прижав к груди сына и покрыв его лицо сухими короткими поцелуями, посоветовала: «Пойди, погуляй, что тебе с нами сидеть». И Коркин тотчас же отправился на трамвае в Выборгский Дом культуры. Когда он вошел в вестибюль, танцы уже начались. Коркин увидел сотни кружившихся пар и сотни завитых горячей завивкой и перманентом головок — белокурых, пепельных, иссиня-черных, каштановых, рыжих... Коркин стоял, подпирая колонну, и очень жалел, что растерял всех своих прежних знакомых. У соседней колонны стояла девушка в пестром платье, кудрявая, желтоволосая, с хорошеньким личиком и беспокойными глазками. Она сразу почувствовала на себе взгляд бравого лейтенанта, оглянулась и с любопытством оглядела его морскую тужурку, золотые погоны. Потом улыбнулась.
Коркин осмелел и пригласил ее танцевать. Через час они пили в буфете полюстровский лимонад и ели малиновое мороженое. Он узнал, что они почти что соседи: Люда (так звали девушку) живет на Удельной, а ее отец работает, как и Васин отец, на «Светлане». Она — младшая в семье, ее сестры тоже работают на «Светлане», а мать занята домашним хозяйством. Люда — живая, веселая и насмешливая — бросала острые словечки, смотрела ему в глаза своими беспокойными черными глазками и говорила о том, что она никогда бы не познакомилась с ним, если бы сразу не почувствовала к нему доверия. Она никогда не танцует ни с кем незнакомым, ждала сестер с их приятелями, а они обманули. И ей пришлось бы проскучать весь вечер... «Судьба», — сказала она, улыбнувшись и пожав ему руку. Рука у нее была теплая, мягкая, нежная, хотя острые коготки и больно впились в суровую ладонь Коркина. — Судьба, — повторил Коркин, замирая от восторга и счастья, и, сравнив Люду со всеми знакомыми девушками, вынес решение далеко не в их пользу. К концу вечера ему почти стало ясно, что Люда — единственная, которую он полюбит по-настоящему, на всю жизнь; с ней он может быть счастлив. Сердце похолодело, когда он подумал: «А вдруг она не позволит себя проводить, и он ее потеряет?» В сердечных делах он был робок и всегда завидовал товарищам, решительно выходившим в атаку. Все обошлось. Когда они вышли на улицу, в белую ночь, она спросила: — Ведь нам по пути? — и придержала его, рванувшегося к стоянке такси: — Нет, нет, не надо, мы лучше доберемся пешком. Такая чудесная ночь. Вы не устали, надеюсь? Он поспешил заверить, что морякам уставать не положено. Они медленно шли по пустынным улицам под немеркнувшим светом июньского неба, и он осмелился взять ее под руку и почувствовал теплоту ее полной руки. Их обгоняли машины, протарахтел запоздалый трамвай, блеснули стекла в вагонах промчавшейся ночной электрички финляндской дороги. Вася рассказывал ей о корабле, на котором он служит, о походах, штормах — она не перебивала, только иногда останавливалась и заглядывала ему в глаза беспокойными своими глазами — в них отражался сказочный свет белой ночи, и Вася забывал, о чем говорил, а она смеялась: «Мы с вами так и до утра не дойдем». Наконец, она задержалась возле старого деревянного, вросшего в землю дома — темные окна первого этажа приходились в уровень с тротуаром.
— Наши спят, — прошептала остерегающе Люда. Они присели на подгнившую лавочку у ворот. Васю терзала мысль: разрешит ли она зайти за ней завтра? — Ну, что же вы молчите? — спросила Люда. — Или моряки все молчальники? Тогда он набрался храбрости и попросил разрешения зайти. — Это так неожиданно, — сказала она, словно не решаясь пригласить его к себе в дом. — Какой вы, однако... решительный. Все моряки, наверное, такие?.. А впрочем, приходите... завтра. Нет, нет, вы с ума сошли... в первый вечер, — неправильно истолковала она его радостное движение. Он стал клясться, что и в мыслях не имел ничего подобного. Она сделала вид, что поверила, и они простились друзьями. Он услышал, как защелкнулась щеколда. Услышал ее легкие шаги во дворе, скрип отворившейся двери. В крайнем окошке зажегся неяркий розовый свет и вскоре погас. — Спокойной ночи, — сказал он такому милому, симпатичному, родному окну и пошел домой. И эта белая ночь, и спящие домики, и редкие ели Удельнинского парка — все казалось ему удивительным и прекрасным. Он, как мальчишка, перепрыгивал через канавы, окликнул какого-то пса, спешившего по своим делам (пес присел и взглянул на него удивляясь), и вдруг принялся танцевать посреди улицы, напевая слышанный сегодня вальс. — Люда, Людочка, — повторял он. — Самая лучшая! Самая замечательная! Он чуть было не прошел мимо дома, в котором родился и вырос. Мать не спала. Она вышла из своей крохотной комнатки. — Повеселился, сынок? Налила чаю из чайника, покрытого подушкой, отрезала кусок пирога. — Проголодался, поди? И Вася, растроганный материнской ласкою, принялся целовать ее морщинистое лицо, ее старческие жесткие руки, и она бормотала сквозь радостные, счастливые слезы: — Ну что ты? Ну чего ты, сынок?
На другой день он устремился в условленный час на . Его ждали. Как раз вернулись с работы и отец Люды, и сестры, красивые, рослые девушки — они успели переодеться для гостя. Стол был накрыт. Люда вспыхнула и представила своим Коркина. — Знаю, знаю твоего батю, моряк. Двадцать лет на одном заводе, только в разных цехах, — сказал отец Люды, ветхий, в стальных очках старичок, похожий на Михаила Ивановича Калинина. Мать ее, высохшая, с такими же, как у Люды, беспокойными черными глазами, оглядела его, улыбнулась, пригласила за стол. Сестры крепко пожали ему руку, и одна из них, старшая, поблагодарила за то, что он проводил Люду домой. — Люди всякие бывают, глядишь, другой и обидит, — пояснила, за что благодарят, мать. — Прошу выкушать, — налила она в стопку настойки из чудного графинчика-петушка. «На смотрины похоже», — мелькнула у Коркина неприятно поразившая его мысль. Люда сидела с ним рядом, в сиреневом платье; в нем показалась она ему еще краше. «Чудная девушка», — восхищался он, глядя, как она медленными глотками пьет сладкий кагор. Он обратил внимание, что руки у нее нежные, розовые, не то, что у сестер. А мать, заметив брошенный Коркиным взгляд, пояснила, что младшенькую они воспитали, чтобы горя не знала. «Довольно хлебнула забот я сама, иссохла, хотя и лет мне не так чтобы много, пусть хоть Людочка поживет без забот».
К концу обеда, когда все разговорились, Коркин почувствовал себя, словно в родной семье. Сестры припомнили, как собирали в чернику — он тоже в детстве бегал в Удельнинский парк за грибами, вспомнили, как катались на санках с Поклонной горы и бегали на лыжах в Сосновке — и это были такие милые сердцу воспоминания детства. После обеда он очутился в крохотной комнатке Люды, где на розовых в полоску обоях висели фотографии Дружникова, Кадочникова и Жарова, а с комода таращили глаза фарфоровые собачки и слоники. Люда завела патефон — все любимые свои вещи: «Караван» и «Два сольди», «Бродягу» и «Севастопольский вальс» — и призналась, что ей так хочется путешествовать, увидеть города и людей, это так интересно. Сестры ездили в Крым, а ее мама никуда не пускает, «берегут, будто какую принцессу». И Люда в своем сиреневом крепдешиновом платье ему действительно казалась принцессой, которую он где-то видел — не то в театре, не то в кинофильме. И вдруг Коркину пришло в голову: «А что, если кто-нибудь уже целует эти пухлые губы и руки, обнимает эти чудесные плечи, говорит с ней на «ты»? Он готов был спросить ее, но как об этом спросить, сам не знал. У него захватило дыхание. Он смотрел на нее, словно на чудо. Она хочет путешествовать. А что, если он предложит ей Балтику — маленький городок на берегу моря, где она сможет купаться, как на курорте — не надо ехать и в Крым? Что, если он предложит ей стать его женой, предложит делить с ним и горе, и радости? Что ответит она? Рассмеется? Пожмет плечами? Обидится? Возразит: «С ума вы сошли, мы знакомы два дня?» — Что с вами, Вася? Вам нездоровится? — спросила она, меняя на диске патефона пластинку. — О нет. Я здоров. Мне очень хорошо. Как никогда в жизни, — пробормотал он, опьяневший от ее близости и от выпитого за обедом вина. «Какие у нее нежные руки! Какие плечи!» Он увидел в вырезе платья сиреневое кружево, и у него в глазах помутилось. Он, тяжело дыша, предложил: — Люда, пойдем на воздух. Она широко раскрыла глаза — невинные, беспокойные: — А куда мы пойдем?
— На . В кино. А потом в Европейскую, Ужинать. Тогда она захлопала в ладоши, как девочка, которую ведут в зоопарк: — Ой, в Европейскую? Я там никогда не бывала. Сейчас пойду, скажу маме... Уходя, он заметил завистливые взгляды старших сестер.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
