«Матрос страстно просил. Матрос умолял. Он заламывал руки. Используя последний довод, он встал на колени и заплакал…» На этом месте прерывался.
Дальше смотреть не было сил. Ветеран–подводник вставал, тихонько шёл на кухню, ставил чайник. Напившись чая с мятой, Станислав Сергеевич постепенно успокаивался. Уже много лет этот эпизод из его сложной и бурной флотской жизни не даёт ему покоя. Тогда по молодости последующие события, казалось, стёрли его. Теперь же, с возрастом, когда появилась возможность спокойно проанализировать, правильно ли он жил, многие поступки оцениваются по-другому. Видимо, пришла мудрость. После шестидесяти наступил период, когда:
«…угасли страсти вечные порывы, затихли бури бытовых невзгод, теперь горят в душе нарывы допущенных ошибок наворот…»
Станислав Сергеевич уже много раз говорил себе: «Да, ошибок в моей жизни наворочено очень много. Ошибок в обращении с людьми. Военная служба не оставляла места сентиментальности. Многих людей ты обидел грубостью, даже жёсткостью. Да, так требовали воинские уставы. Но, правда, и сам по молодости был резок и ершист. Часто приводил довод, а как же в годы войны командиры посылали людей на смерть? То была война, и на ней действуют экстремальные законы, законы военного времени. Ты же служил в мирное время! Можно было быть мягче и убедительнее, терпимее к человеческим слабостям и ошибкам. Старшие начальники требовали «крови» и по твоей жестокости оценивали твои командирские качества. Грубость, хамство, мат. Считалось - это и есть высокая командирская требовательность. Достоин дальнейшего продвижения! Очень мало больших начальников, которые ценили бы человеческую жизнь, достоинство, личность. Посмотришь на историю, похоже, в российском государстве унижение, грубость были национальной особенностью. Человеческая личность – ничто… Ты же всё равно виноват. Поддался стадному чувству. И закон такой нашёл: « Не отбивайся от стада – сомнут!» Всегда надо было действовать своей головой. И не бояться наказания за свою правоту. А теперь вот мучаешься. С кошмарными снами несёшь свой крест… »
Станислав Сергеевич в тот год прибыл в командиром подводной лодки. Маленького роста кругленький адмирал поставил ему боевую задачу: расконсервировать лодку, подготовить экипаж и выйти в море. Экипаж собрали со всего Крыма, молодых крепких мужиков, отслуживших на флоте в своё время. Зачётное учение проводилось Черноморским флотом под эгидой Генерального штаба. Адмирал закончил: «Ваша задача – Флот не опозорить!» Что такое из «переподготовщиков» сделать матросов и выйти в море?! Станислав Сергеевич без внутренней дрожи и сожаления повернулся через левое плечо и пошёл на свою … голгофу. Делать любимую работу. В кубрике все матросы, призванные из запаса, были пьяные. И это было нормально. Убедившись, что личный состав прибыл весь, Станислав Сергеевич спокойно приказал боцману, кадровому мичману, выключить свет и уложить экипаж спать, время подходило к закату. Он руководствовался принципом: «Утро вечера мудренее». Утром без пяти шесть он был в кубрике. В шесть десять весь экипаж вместе с ним делал зарядку. Матросы постеснялись валяться после подъёма, как всегда было в таких экипажах, увидев спортивного командира в майке и с мощными бицепсами. Когда же за завтраком матросы получили дополнительный паёк, положенный подводникам, выбитый командиром у пройдошистого мичмана - зав. столовой, а это и масло, и сыр, и печенье, то мужики, знающие жизнь, зауважали своего энергичного и настойчивого командира. Через час под руководством боцмана по десять человек они мчались в городскую парикмахерскую делать короткую и аккуратную причёску, как у командира. Матросы были поражены, когда к вечеру каждого из них командир называл по фамилии. Молодая память и беглый взгляд на поимённый список перед каждым построением дали возможность командиру совершить это чудо. Приближался вечер – пора самоволок и пьянок для переподготовщиков. Это знали все: и начальники, и сами участники предстоящих вечерне-ночных событий. Нарушая незыблемые каноны Генерального штаба о казарменном положении воинов, призванных из запаса, Станислав Сергеевич на свой страх и риск собрал экипаж и объявил, что с завтрашнего дня по пять матросов он будет увольнять на ночь. «На размагничивание». В порядке очерёдности в течение недели каждый сможет одну ночь провести дома на законном основании. В семь утра быть . Боцману составить график. Матросам оповестить своих домашних, когда им ждать их дома…
Всё-таки хорошо, когда у матросов нет вопросов! Утром адмирал с удивлением обнаружил, что в новом экипаже ночь прошла спокойно. Впервые за всё время, за многие годы приёма моряков из запаса. Тайный сговор отлично действовал. Командир постоянно был на виду у матросов. Станислав Сергеевич исключил для себя личную жизнь. Он каждый день организовывал спортивные соревнования между боевыми частями. Сегодня - по волейболу и сам играл за штурманов. Завтра - по баскетболу, помогал торпедистам. По лёгкой атлетике, по штанге, по гиревому спорту и т.д. Сам участвовал во всех состязаниях. Его выдумке не было границ. Зато матросы постоянно были заняты, у них не было времени на дурные мысли и поступки. В выходные дни совершались турпоходы по окрестностям Балаклавы, по местам боёв за Севастополь. Поскольку виноград с соседних полей уже собрали, командир постоянно ходил с матросами «чимбалосить», повторно собирать оставленные гроздья. Экипаж поел винограда вволю. К концу дня малотренированные молодые мужики валились с ног от усталости. О пьянках и гулянках даже не было речи. По вечерам экипаж отрабатывал организацию погружения, не выходя из кубрика. Матросы рассаживались по койкам, согласно своим расписаниям по отсекам. Старпом зычным голосом запрашивал: « Первый отсек, готов к погружению?» С левого угла кубрика неслось: «Первый – готов!» Далее: «Второй готов!» И так, все отсеки. Старпом докладывал: «Товарищ командир, подводная лодка к погружению готова!» Станислав Сергеевич давал различные команды и вчерашние рабочие, колхозники и даже учителя на глазах становились опытными подводниками. И смеху было много, и интерес был всеобщий. Боевые команды доводились до автоматизма. Экипаж по-настоящему готовился выйти в море.
Станислав Сергеевич не считал, что он совершает подвиг, отдавая все силы службе. Его кумиром был адмирал . Уже будучи известным учёным, исследователем, создателем ледокола «Ермак», он издаёт по флоту приказ «О порядке приготовления щей». Адмирал был обеспокоен цингой, проявляющейся у матросов в северных широтах. Он же приказал систематически взвешивать матросов. А если посмотреть глубже в историю, то нельзя не отметить благородную деятельность адмирала Нахимова Павла Степановича. При защите Севастополя он обратил внимание, что солдаты питаются хуже моряков. Оказывается, действует какой-то древний приказ, по которому всё сало срезается с мяса, выделяемого для солдатского котла. И это сало идёт на смазывание осей походных обозов. И никто из армейских генералов никогда не обращал внимания на этот драконовский приказ. С большим трудом адмиралу П.С.Нахимову удалось добиться отмены этого нелепого распоряжения. Солдаты, так же как и матросы, обожали руководителя обороны Севастополя адмирала Павла Степановича Нахимова. Среди армейских чинов нельзя не отметить выдающегося русского генерала Скобелева. Совершая освободительный поход в Болгарию, он издал приказ, который обязывал каждого солдата взять с собой по одному полену. Офицеры хохотали, читая этот приказ. Но когда армия поднялась в горы, когда кругом оказались одни снега и пронизывающий ветер, сколько тысяч жизней сохранили костры из тех брёвнышек, что несли с собой солдаты. Они смогли и обогреться, и приготовить горячую пищу.
И всё благодаря далеко смотрящему вперёд генералу - благородному сыну России, уважающему своих солдат. Вот эти военачальники и были для Станислава Сергеевича образцом выполнения своего воинского долга. Он хотел быть похожим на них... Всё шло хорошо. Оставалась последняя неделя сборов. И вот однажды случилась беда. Матрос Озеров не прибыл из ночного увольнения. И произошло это в понедельник, когда по всему флоту идут доклады о результатах увольнения за выходные дни. Подождали матроса до восьми часов, может просто опаздывает? Не появился. В девять часов Станислав Сергеевич понял, надо готовиться к худшему. В девять тридцать его вызвал маленький адмирал. С порога адмирал набросился на командира. Забыв, что вчера ещё отмечал прекрасную работу командования подводной лодки с экипажем из запаса, он прямо-таки заклеймил командира за пьянство, за развал, за самоволки – одним словом за всё! «Я вас не спрашиваю ПОЧЕМУ? Ответьте мне, почему ваш матрос оказался в больнице?» И сам же адмирал отвечал: «Сбежал, напился, подрался. А где командир? Где вечерняя поверка? Почему не выявили отсутствующего матроса?» Адмирал задохнулся, потерял дар речи, остался с открытым ртом, когда Станислав Сергеевич спокойно сказал: «Я уволил матроса Озерова в город по семейным обстоятельствам». - «Да как вы могли нарушить директиву Генерального штаба»,- просипел покрывшийся потом адмирал. «Нарушил. И на лодке был порядок. И вы сами отмечали и ставили меня в пример». – «Знать ничего не знаю. Первый раз слышу. Лично поезжайте в больницу, привезите письменные объяснения главврача, в каком состоянии был доставлен ваш матрос. И готовьтесь, «неполное служебное соответствие» - это будет вам самое лёгкое наказание. Возможно, вообще вас выгонят с флота, как не умеющего работать с личным составом! Директива Генштаба ему не указ!» И пошёл командир, которому матросы смотрели в рот, которого носили на руках, пошёл он, униженный и оскоблённый, куда послал его гневный адмирал. В Севастополь - автобусом, через весь город – троллейбусом, на Северную сторону – , а там – снова автобусом.
В больнице очень симпатичный молодой главврач охотно рассказал о доставленном вчера больном Озерове. Тот перекрывал дома крышу, оступился и упал. Сломал щиколотку. Наложен гипс. Неделю полежит без движений. Не пьяный. Совершенно трезвый. Очень хорошо воспитанный. Переживал, что подвёл командира. Упросил сегодня утром сообщить по телефону в Балаклаву, где он находится. Проведать нельзя, после наложения гипса под наркозом спит. Во второй половине дня командир доложил адмиралу результаты расследования. Адмирал, занятый уже другими проблемами, всё же пригрозил, чтобы последнюю неделю сборов выполняли директиву Генштаба. Контроль будет жёсткий. Трепещите! А через час пришёл матрос Родионов. Высокий, стройный, красивый, черноволосый. Всегда улыбающееся привлекательное лицо моряка было омрачено внутренней борьбой и страданиями. Он узнал, что увольнение на берег запрещено. А как раз сегодня ему нужно быть в Севастополе. Он весь месяц не увольнялся, его молодая жена была в отъезде – на установочной сессии. Сегодня она ждёт его. До встречи осталось два часа и уже никак не сообщить, что он не сможет прийти. Катастрофа! Матрос просил. Матрос умолял. Уже не здравый смысл, а гормоны руководили его действиями. И Станислав Сергеевич по-человечески понимал его. Но сделать ничего не мог. Нельзя. Именно сегодня нельзя. Завтра можно будет рискнуть, но не сегодня. «Прости меня, не могу». Матрос Родионов стал заламывать руки, говоря, что у них и так отношения не простые. Он не очень доверяет красивым женщинам, которые любят внимание посторонних мужчин. Он даже несколько раз одёргивал свою бесшабашную жёнушку. Пока у неё ветер в голове. И если он сегодня не придёт, она может чего-нибудь натворить, отчубучить. Назло ему, в отместку. Красивый молодой мужчина стал перед командиром на колени и заплакал… (Вот до чего доводят нас женщины. Откуда у них такая страшная сила?) «Коля, не рви мне сердце, не могу», - простонал Станислав Сергеевич, проклиная свою слабость и вынужденную жестокость. Матрос Николай Родионов в сердцах как-то грязно выразился в адрес женщин и, всхлипывая, исчез. Станислав Сергеевич, совершенно раздавленный и обессиленный, сидел, тупо уставившись в стенку. Он выполнил директиву. Но какой ценой!…
Месяц назад Станислав Сергеевич в морской форме ждал в Симферополя свой самолёт. Он собрался лететь в Петербург на встречу с друзьями. Неожиданно к нему подошёл мужчина средних лет с приятной внешностью. «Товарищ командир! Я вас сразу узнал. Старший матрос Николай Родионов. Здравствуйте». Волнуясь и заикаясь, он продолжил: «Я вам очень благодарен. Вы сохранили мне семью. У нас с женой уже взрослые дети. Она мне призналась, что вы приезжали к ней домой в тот злополучный вечер. Вы рассказали ей о сложной, трудной и опасной службе на подводных лодках. О том, что я на ответственной вахте и не смогу прийти к ней на встречу. Но через неделю я вернусь домой насовсем. Что я её очень люблю и тоскую без неё. Жена моряка должна уметь ждать и что самое прекрасное в жизни – это встреча с любимым человеком после большой разлуки. Она была поражена, что командир подводной лодки сам приехал к ней, чтобы сказать тёплые слова в мой адрес. После вашего посещения она совсем по-другому стала относиться ко мне. Более уважительно. Более внимательно. И любовь наша стала крепкой. На всю жизнь. Спасибо вам. Вот оно, морское братство!» Они обнялись, пожали друг другу руки и побежали на посадку по своим самолётам. Удивительно, но после этой встречи кошмарный сон перестал сниться. Воистину: «Нам жизнь дана на добрые дела!»
Март 2006 года.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Мой старый друг говорит: «Время замечаешь по тому, как растут дети и стареют телевизионные дикторы». Я скажу еще: «И по тому как ветшают корабли». Эта грустная мысль посетила меня, когда я пришел сказать последнее «прости» моему самому любимому из кораблей, на которых пришлось ходить в моря за мои более чем сорок лет моряцкой службы - атомному подводному ракетному крейсеру «К-137», впоследствии «Ленинцу», или как он числится на Северном машиностроительном предприятии - «заказ 420». Я прошел по кораблю, останавливался в памятных местах, рассказывал сопровождающему меня дежурному по кораблю некоторые всплывающие в памяти эпизоды, старался как-то не показать того удручающего впечатления, которое произвел на меня пришедший к своему последнему причалу корабль. 30 лет назад, в канун 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции, а именно 5 ноября 1967 года был подписан акт Правительственной комиссии о приемке лодки в состав Военно-Морского Флота Союза ССР. Это проект 667-А.
Олег Николаевич Дунаев командовал ДЭПЛ 125 БПЛ 10 ДиПЛ КВФ Тихоокеанского флота (Камчатка). Командовал успешно, после введения должности старших помощников Оперативного Дежурного ВМФ (СПОД ВМФ) по управлению подводными лодками был назначен на эту должность в числе первых. После окончания Шестидневной войны 1967 г. было принято решение - для защиты интересов СССР в Средиземном море создать 5-ю оперативную эскадру ВМФ (5 ОПЭСК ВМФ). Управление этой эскадрой осуществлялось с ЦКП ВМФ. На ЦКП ВМФ был создан пост и открылись должности СПОД ВМФ по Средиземному морю. Нештатным начальником этого поста назначили О.Н.Дунаева.
В 70-е и 80-е годы XX века с ростом масштабов боевой службы советского ВМФ в Мировом океане ежегодно находилось свыше ста надводных кораблей и . Перед военными моряками в то время остро стал вопрос их материально-технического обеспечения и ремонта. По замыслу главнокомандующего ВМФ СССР адмирала флота Советского Союза С. Горшкова эту проблему должна была решить сеть советских военных баз, «расположенных во всех оперативно важных районах мира». По принятой тогда традиции, такие базы скромно назывались пунктами материально-технического обеспечения (ПМТО).
К концу 70-х — началу 80-х годов советский ВМФ успел создать ПМТО в Египте, Сирии, Сомали, Анголе, Эфиопии, на Кубе, во Вьетнаме и Южном Йемене. Такие базы не только служили для ремонта боевых кораблей, посадок транспортной, стратегической разведывательной и противолодочной авиации ВМФ, отдыха советских экипажей, но и являлись своеобразным гарантом стабильности в этих странах. Так советский посол в Аддис-Абебе Л.Миронов свидетельствовал, что ПМТО на архипелаге Дахлак был для руководителя Эфиопии Менгисту Хайле Мариама «все равно, что страховой полис нашей, прежде всего военной, поддержки его режима». Советская база «нависала со стороны порта Массауа над тылами оппозиционного Фронта освобождения Эритреи, а блокированные эфиопские войска получали с Дахлака не только танкеры с пресной водой, но и огневую поддержку». Мы предлагаем читателям воспоминания двух ветеранов советского ВМФ. Один из них, капитан 1 ранга Олег Дунаев, стоял у истоков создания ПМТО в Эфиопии, а другому, капитану 1 ранга Владимиру Семочкину, пришлось присутствовать на завершающем этапе существования базы.
Олег Дунаев. «Подписывать запрещено… А мы уже подписали!» В конце 1977 года появилась возможность создать в Эфиопии ПМТО. Для адмирала флота Советского Союза С.Горшкова, который мечтал видеть советский ВМФ мощным океанским ракетно-ядерным флотом, каждое такое соглашение было, «как бальзам на душу». Рассказывают, что, когда ему доложили о возможности создания нашей мощной базы в йеменском Адене, он чуть ли не хлопал в ладоши от радости.
В Эфиопии нами рассматривались два порта: и Асэб. Но первый был захвачен эритрейскими «сепаратистами», а второй слишком мал, к тому же через него шел весь грузопоток в страну. Тогда чисто умозрительно по картам и лоциям выбрали архипелаг Дахлак в Красном море. Но что он из себя представляет — не знали. Для проведения рекогносцировки в Эфиопию была направлена военная делегация экспертов, которую возглавил первый заместитель начальника Главного штаба ВМФ адмирал П. Навойцев. В Эфиопии нас встретили далеко не с распростертыми объятиями: командование эфиопских ВМС состояло сплошь из офицеров, получивших подготовку на Западе, и относились они к нам, мягко говоря, недоверчиво. Но уклоняться от переговоров не посмели: тогдашний диктатор Эфиопии Менгисту, провозгласивший «социалистический выбор», был крут на расправу. После того, как делегация получила принципиальное согласие на развертывание ПМТО, мы попросили показать нам архипелаг. Добраться до него можно было только через столицу Эритреи Асмару, которая находилась в блокаде. Летели туда на каком-то крохотном «брезентовом» самолетике, ведомом эфиопом. Когда пролетали над кольцом окружения, сепаратисты открыли бешеный огонь из стрелкового оружия, в крыльях появились пробоины. Однако нам повезло, летчику удалось прорваться, и вскоре самолет благополучно «плюхнулся» прямо на главную улицу Асмары. Переночевали в отеле, где не было ни воды, ни света, зато в изобилии имелось вино и прочие деликатесы. Даже лицо и руки за неимением ничего другого пришлось мыть… во французском шампанском!
Ранним утром вылетели на архипелаг, эритрейцы на этот раз нас «прохлопали». Покружившись над разбросанными по морю безжизненными клочками суши, решили садиться на самый крупный из островов — Дахлак. Он представлял собой плоскую, как блин, песчаную поверхность, кое-где «приподнятую» барханами и чахлыми рощицами финиковых пальм. При итальянцах здесь была каторга, на острове даже сохранились остатки тюремных построек и стен. Местечко, прямо сказать, невеселое. Затем решили осмотреть остров Нокра, где изрезанность берега и глубины позволяли установить плавучие причалы и док, а также принять плавмастерскую. То есть это место было вполне подходящим. Правда, в душе мы лелеяли мысль, что, когда будет освобожден Массауа, ПМТО удастся перевести туда. Уверенность в этом подкрепляло сосредоточение на архипелаге десантной дивизии правительственных войск, готовящихся захватить порт. Сообщив эфиопам о результатах рекогносцировки и своем выборе, возвратились в Москву. Там я сразу приступил к разработке проекта соглашения, в котором учитывались все наши потребности, а также поправки и пожелания, внесенные местной стороной.
В начале 1978 года делегация практически в том же составе вылетела в Аддис-Абебу для подписания соглашения. Переговоры шли довольно успешно, удалось достичь согласия почти по всем пунктам, но вдруг перед самым финалом эфиопы потребовали изменить статью об уголовной ответственности наших военнослужащих за преступления, совершенные в период пребывания в Эфиопии. Наш вариант, естественно, предполагал, что они подлежат советской юрисдикции. Оппоненты настаивали на ведении этих дел местными органами юстиции. Достигнутое по основным вопросам согласие грозило рухнуть. Заместитель начальника Главного штаба ВМФ П.Навойцев колебался. Все члены делегации доказывали ему, что нельзя подписывать соглашение по эфиопскому варианту. Однако адмирал посчитал, что основная задача — создание ПМТО — решена. Поэтому настоял на подписании документа. Наши доводы и уговоры остались без внимания. После подписания соглашения состоялся прием. Я же, как обычно это делалось, отправился в соседнее помещение накладывать на подписанные тексты сургучные печати. Но тут зашел наш руководитель и приказал ехать на КП главного военного советника, где была ВЧ-связь, узнать, что есть для нас из Москвы. Я связался с оперативным дежурным Главного штаба ВМФ, и он сразу сказал: «Вам подписывать соглашение запрещено». В ответ я только пролепетал: «А мы его уже подписали». «Ну, пеняйте на себя!» Делегация улетала в Москву с подписанным соглашением, но всех угнетала мысль: что нас ждет? …В аэропорту Шереметьево нас ожидала целая «следственная» комиссия. Рассадили по разным углам и стали дотошно допрашивать: кто чего говорил, делал и т. п. Не знаю, что выслушал впоследствии Петр Николаевич Навойцев, для него это был тяжелый период. Дня через три после прилета, ночью, у меня на квартире зазвонил телефон, и знакомый «шаляпинский» голос (Навойцева за глаза называли за хриплый бас Шаляпиным) прорычал: «Немедленно поезжайте в Генштаб и делайте все, чтобы изменить эту проклятую статью. Машину высылаю».
. В Генштабе пришлось выслушать массу нелицеприятных слов в адрес Военно-морского флота и в свой лично. Однако удалось выяснить, что нам «крупно повезло» — на днях в Москву приезжает министр обороны Эфиопии и Генштаб намерен предложить ему изменить дискредитирующую нас статью. К утру я написал дополнение к соглашению, отпечатал его на специальной «договорной» бумаге и передал офицеру - направленцу 10-го Главного управления Генштаба. Навойцев, выслушав мой доклад, приказал: «Держите на непрерывном контроле». Через некоторое время мы узнали, что дополнение к соглашению подписано и вступило в силу. Так закончился этот печальный и в определенной степени позорный инцидент, послуживший нам хорошим уроком на будущее. ПМТО на острове Нокра сыграл большую роль в обслуживании сил боевой службы советского ВМФ в Индийском океане. Наши корабли и суда всегда могли там отремонтироваться, пополнить запасы. Эфиопы в конце концов тоже поняли всю выгоду для себя от такого соседства. Они широко использовали его возможности для ремонта своих кораблей и катеров. Пользовались услугами ПМТО на Нокре и корабли других «дружественных флотов», причем на безвозмездной основе.
Енин Владимир Николаевич
. Большую помощь в сборе материалов оказали однокашники Е.А.Дрюнин и И.В.Куликов.
Как формировался характер Володи Енина? Из воспоминаний Валентина Анатольевича Миловского, однокашника по РНВМУ.
"Лучшие из нахимовцев успешно выступали на республиканских соревнованиях. Вспоминаю, как блестяще бегал эстафету Альберт Книпст. Поджарый, легкий стремительный, стелющийся. На встрече (нахимовцев 3 декабря 2005 года – Н.А.Верюжский) вспоминали жестокую судьбу Володи Енина. Был случай. Не многие в Нахимовском крутили «солнце» на турнике. Володя стал делать и сорвался. Упал плашмя, сильно ударился, в кровь содрал кожу. Думали, разбился, а он поднялся и молча пошел."
"Енин Владимир Николаевич, помощник командира ПЛ Б-74 (611 проект), 161 БПЛ СФ, г. Полярный (1957-1958 ). В 1958 году В.Н.Енин был назначен помощником АПЛ К-19."
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Где-то около мая 1960 года к нам, в Обнинский Учебный центр, с проверочным визитом вознамерился прибыть начальник Главного политуправления ВМФ вице-адмирал В.М.Гришанов. Перед этим событием были сделаны все приготовления, как это водится на флоте, причем главный упор был сделан на приведение в идеальный порядок единственно годного к высочайшим посещениям, так называемого, «химического кабинета». Фактически это был кабинет дозиметрии и назывался «химическим» в целях повальной конспирации. Ну, что вы хотите, если атомный реактор нам велено было называть «кристаллизатором».
В без десяти минут одиннадцать командиры лодок, замполиты и командование Учебного центра заполнили химкабинет. В 11 часов должен был приехать адмирал, но по какой-то причине задерживался в пути. Приказано было не расходиться. Нет ничего хуже длительного ожидания начальников. Тут тебе и анекдоты, и простая травля «за жизнь», и шахматы, и нарды... Начальство УЦ разошлось по своим кабинетам. И тут, на самом пике всеобщей «расслабухи», во дворе раздалась команда «смирно!». Адмирал со свитой уже входил в химкабинет. Поскольку старших начальников УЦ на месте не оказалось, а мы быстро сориентироваться, кому из нас встречать, не успели, инициативу взял на себя начальник химкабинета старший лейтенант Мелешкин: - Товарищи офицеры! - скомандовал он, - Товарищ адмирал! Офицеры экипажей по Вашему приказанию собраны. Начальник химического кабинета старший лейтенант Мелешкин! Гришанов молча осмотрел стеллажи с дозиметрической аппаратурой, транспаранты, графики и остановился у портрета бородатого интеллигентного человека. Рассмотрев лицо на портрете, он укоризненно выговорил Мелешкину: - Начальник кабинета, зачем это в химическом кабинете портрет Энгельса? Мелешкин оторопел, смешался, затем после минутного молчания доложил: - Товарищ адмирал! Это не . Это .
Я согнулся пополам под стол и лопался от смеха, вспомнив киевскую хохму, которая рекомендовала отличать Гоголя от Гегеля, Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля, Бабеля от кабеля, кабеля от кобеля и кобеля от сучки. Позже, присутствуя на различного рода мероприятиях под его руководством или с его участием, я смекнул, что Василий Максимович был весьма щедр на различного рода афоризмы. Вроде нынешнего Черномырдина.
Миша Глинка
В январе 1960 года я был назначен командиром атомной ракетной подводной лодки «К-40» и в составе экипажа прибыл в г. Обнинск, где в учебном центре в числе других проходил подготовку и экипаж В.Н.Чернавина. Старпомом на экипаже был контактнейший и дружелюбный человек - капитан 3 ранга Анатолий Иванович Павлов, азартный любитель игры в настольный теннис. Компанию ему составляли прилично игравший командир, хорошо и напористо игравший командир группы дистанционного управления реактором Михаил Глинка и иногда я, играющий до сих пор паршиво. Когда Павлов пожаловался Глинке, что потерял хорошую жесткую ракетку, Миша отдавая ему свою, говорил: - Берите мою - я обыграю Вас томиком Пушкина! Ну, томиком - не томиком, а, играя со старпомом, он обыгрывал его нещадно. Однажды, в погожий воскресный день, мы с Анатолием, прогуливаясь по улицам Обнинска, в ожидании, когда же, наконец, откроется «Зеленая лошадь». Это небольшое пивное заведение со столиками на открытом воздухе и известное тем, что действительно было окрашено в зеленый цвет и тем, что к пиву продавались бутерброды с редкой, по тем временам, твердокопченой колбасой и со свежайшим, утренней выпечки, хлебом. Навстречу нам в сопровождении коляски с очаровательным младенцем и, на мой вкус, самой миловидной и миниатюрнейшей из женщин, горделиво шагал Михаил Глинка. Остановившись, он жестом пригласил супругу подойти поближе и представил ее нам: - Знакомьтесь, - сказал он - это мой карманный быт. Затем отрекомендовал ее по имени и отчеству.
Михаил Сергеевич Глинка. Нахимовец, писатель.
Вообще, Миша слыл человеком парадоксального и доброго юмора. Помню, когда год-полтора спустя Глинка рассчитывался с флотом по причине запущенного спондилеза, он в разговоре с друзьями сокрушался, что у него, черт возьми, известкование позвоночника, а не чего-нибудь другого, известкование чего было бы гораздо полезнее для настоящего мужчины. Вы понимаете, о чем я. Позже Михаил Сергеевич Глинка станет писателем и напишет книжку «Крыло волны» и другие. А пока... Пока он управляет атомным реактором на «К-21».
Трынъ, брынъ
В зиму 1963 года наша подводная лодка стала в док полярнинского судоремонтного завода для смены парогенераторов и устранения некоторых построечных недостатков, оговоренных совместными решениями ВМФ и МСП. Экипаж разместился на плавказарме «ПКЗ-24», которая была ошвартована недалеко от дока, что в значительной степени облегчало нам участие в ремонтных работах и приемках. В один из дней наш замполит Юрий Иванович Падорин принес из политотдела Полярнинской эскадры ПЛ новость, которая изначально ничего хорошего нам не сулила. Полярный собирался посетить начальник Политуправления наш старый знакомый В.М.Гришанов. Все хлопоты пали на плечи Юрия Ивановича. Собственно, и хлопот-то было не много - плавбазу мы содержали вместе с ее командой в чистоте, на леса, опутавшие лодку, он не полезет, конспекты по политграмоте и марксистко-ленинской учебе ведутся, партсобрания проводятся без пропусков, тематика соответствует текущему моменту, решения партсобраний выполняются. Вроде и все.
И вот через пару дней прошло оповещение: едет , и в плане обозначено посещение судоремонтного завода, а так как мы были первой ракетной атомной лодкой, проходящей доковый ремонт на «СРЗ-10», вероятность посещения была довольно высокой. Прибыл. Как и предполагалось, один из визитов - к нам. Дежурным по команде был назначен один из самых требовательных и исполнительных старшин - командир отделения дозиметристов старшина 1 статьи Брынь. Украинец, служака - хоть куда! Мы с Падориным вышли на верхнюю палубу, встретить начальника как положено - у трапа. Встретил, отрапортовал. Представился и Юрий Иванович. Пошли в матросский кубрик, который располагался палубой ниже. Внизу, уже в кубрике, адмирала встретил с рапортом дежурный по команде: - Товарищ адмирал! Команда находится на работах в доке. Дежурный по команде старшина 1 статьи Брынь! Реакция главного флотского идеолога была неожиданной: - Брынь? Трынь, брынь... Он остановился, немного подумал и закончил свою «мысль»: - ...междометия! Кхе. Брынь растерянно смотрел, уставившись в адмиральскую пуговицу... Мы с Падориным стояли позади адмирала, и Юрий Иванович повернулся ко мне с кривой и тоже растерянной улыбкой. Я дал себе слово, что никогда и ни при каких обстоятельствах не обижу неосторожным словом матроса.
Визит дли меня оказался досадным. Я все время думал об адмиральской выходке, на его вопросы отвечал невпопад и размышлял только об одном - когда же он уйдет. Так Гришанов на личном примере проводил воспитательную работу.
Стихи в быту и быт в стихах
В конце 1960-го всем экипажем мы прибыли в Северодвинск, где строилась наша подводная лодка. Расположились, обустроились. Командир бригады ПЛ Александр Наумович Кирток поселил меня в общежитие, которое называлось «командирская общага». Хорошо еще так - в Полярном офицерская гостиница, расположенная в 2-этажном деревянном здании вообще неофициально звалась «Золотая вошь». Наша «общага» была пристанищем для бездомных командиров подводных лодок, каковыми мы в подавляющем большинстве и были. Устроена она была в большой 3-комнатной квартире и селились мы по двое-трое человек в комнате. Да вы знаете где это - на углу улиц Торцева и .
Знакомясь с архитектурными особенностями квартиры, я понял, что здесь обитали веселые и талантливые люди. Например, на кухне экспонировались такие стихотворные шедевры: Чтоб от поноса твой взор не потух, - Бей мух! Ближе к кухонной раковине: Посуду не бей, Береги её рьяно, Она - твоя, А не Эдельмана! Если кто забыл, то «Эдельман» - это ресторан «Северный» (мир его развалинам), с которым я познакомился еще в 1954 году, когда в качестве штурмана привел в Северодвинск (тогда Молотовск) подводную лодку 613 проекта «С-43» и отмечал в «Северном» отбытие на командирские классы в Питер. Леонид Исаакович Эдельман был его директором и лично встречал гостей у входа в зал. Я понимаю, что мемориальной доски здесь будет многовато, но назвать какой-нибудь новый кабачок «У Эдельмана» - в самый раз. Для поддержания традиций. В прихожей общаги плакат предупреждал: Скажи нам, В дождь, непогоду на лодку идя, Чьи ты надел уходя?
Конечно, по стихосложению это не шедевр, но по смыслу очень точно, ибо кто же спросонья будет разбираться - свои ли, чужие... С оригинальным производственным стихоплетством я познакомился, когда уже был на другой строящейся лодке «К-137». Известно, что продувание главного балласта от позиционного положения лодки до крейсерского на первых ракетоносцах второго поколения производилось от воздуходувки низкого давления, изготовляемой где-то за Уралом, кажется, в Красноярске. То ли дефект был заложен в документации, то ли в изготовлении, то ли в монтаже на СМП, но при достижении определенного давления воздуходувка срывала, напора не хватало, происходил помпаж, балласт не продувался, воздух с неприятным, прерывистым свистом и бульканием травился в отсек. Для разбирательства с завода-изготовителя был вызван инженер. Прилетел он в понедельник. Фамилия - Горейко. Несколько дней он ковырялся - выяснял причину дефекта, устранил ее, проверил, отметился в финоргане и в субботу укатил обратно, в Красноярск. Ответственного сдатчика Валерия Николаевича Фролова он в выходные дни не нашел и оставил ему в кабинете на дебаркадере записку:
Я не могу в прокуренной конторе Решать вопросы о напоре. Мне надоела ваша шайка-лейка. С приветом. Контрагент Горейко. Там же, в кабинете, я увидел такой стих:
Чтоб зря на ТЭЦ не крутилась турбина, , уходя, гаси, дубина!
В столовой Севмаша в свое время висел призыв:
Поел, попил, уста утер - Посуду ставь на транспортер!
В один из редких погожих дней лета 1967 г. в п. Гаджиево, что раскинулся на побережье б. Ягельная в Сайда-губе, у причалов собралось много народа. Люди стояли на окружающих бухту сопках, на подъездной дороге, на самих причалах. Ждали возвращения легендарной К-19. В ту пору мне выпала честь быть её командиром. Накануне "Девятнадцатая" после продолжительной проверки всевозможными штабами (вплоть до Генерального) вышла в море на инспекторскую ракетную стрельбу. Стрельбу выполнили на "отлично". 12-я эскадра ПЛ СФ ликовала и вышла встречать победительницу всем составом и с оркестром.
На берегу уже знали: несмотря на то, что на учении, создававшем фон ракетной стрельбы, в самый ответственный момент "наносивший ракетный удар" штаб на какое-то время потерял управление, в результате чего на лодку не была передана необходимая информация, ГКП корабля принял правильные решения и "дотянулся" до цели в назначенный момент. Не обошлось без курьёза. Когда до старта оставалось около минуты, главный посредник — престарелый капитан 1 ранга из Генштаба — достал конверт, вскрыл его и зачитал записанную на вложенном в него бланке вводную: "Доклад радиометриста: слабый сигнал самолётной РЛС прямо по корме". Под стать этой вводной могла быть только такая, которая извещала бы о взрыве глубинной атомной бомбы в районе IV отсека. Посреднику было наплевать на то, что ПЛ вот уже более получаса лежала на боевом курсе, погрузившись на стартовую глубину, исключавшую возможность приёма из эфира какого-то либо электромагнитного излучения, тем более сантиметрового диапазона. Я поделился своими сомнениями с посредником — тот оказался неумолим. Стало ясно, что он не уступит, даже поняв, что Генштаб, продолжая страдать тяжелой формой нераспорядительности, подсунул ему для оглашения вводную, предназначенную ещё той К-19, которая до модернизации четыре года тому назад могла стрелять только из надводного положения.
В таких случаях безоговорочно считается, что начальник всегда прав, и последовавший мой бредовый ответ полностью совпал с написанным в "секретке". Так или иначе, состоялся вовремя, и она попала в "кол". Вскоре ожидавшие лодку увидели, как, блеснув светло-серыми бортами, она втянула своё длинное тело в бухту, совершила изящный поворот и устремилась к причалу. Лёгкость и стремительность лодке придавали её непривычная и отличная от однотипных черных кораблей очень светлая окраска, а также лёгкий наклон вперёд ограждения рубки. Игнорируя, как всегда, предложенную ей помощь приставленных волей начальства рейдовых буксиров, лодка без труда ошвартовалась у второго причала с веста. Мне оставалось сойти на причал и доложить командиру эскадры контр-адмиралу В.Г.Кичёву о выполнении задачи... Это был мой последний выход в море на К-19. В кармане уже лежало предписание следовать к новому месту службы и принять от промышленности под своё командование новейший ракетный подводный крейсер. Начиналось же всё в далёком, еще военном году. 1944 г. для меня, 13-летнего мальчишки, был знаменательным. В том году я вместе с матушкой и сестрой вернулся домой в Ленинград из эвакуации. В том же году предпринятая мною попытка поступить в создававшееся ленинградское Нахимовское военно-морское училище увенчалась успехом. Нахимовцем я стал по нескольким причинам. Во-первых, потому что маме одной было трудно поднимать нас двоих; во-вторых, потому что почти все вступительные экзамены были сданы на "отлично" и, в-третьих, потому что нахимовские училища по своему положению предназначались в первую очередь для обучения и воспитания детей военнослужащих, погибших на фронте. А мой отец, историограф штаба БФ капитан 1 ранга Александр Семёнович Ковалёв погиб 28 августа 1941 г. на штабном транспорте «Вирония» во время перехода кораблей флота из Таллина в Кронштадт. История сероглазого юнги Саши Ковалёва, ставшего подводником, затем, в расцвете своих сил. — видным военно-морским дипломатом, а затем — флотским историографом, еще ждёт своего автора.
Нахимовец Ковалев образца 1944 года
Мальчишкам-нахимовцам тогда здорово повезло, что в руководстве ВМФ нашелся умный человек (по-видимому, адмирал Л.М.Галлер), который рекомендовал направить в училище для организации учебно-воспитательной работы тех офицеров, которые сами прошли эту школу в юном возрасте. Нетрудно догадаться, кто оказался среди этих людей. Их образованность, культура, преданность флоту, выдержка не могли не отпечататься в наших молодых сердцах. Они первыми дали нам понять, что любовь к морю — это прежде всего ощущение свободы. Лишь потом это чувство дополняется уверенностью в себе и своём профессионализме, восприятием стихии как единого и в то же время многогранного художественного образа, проникновением в морские тайны, пониманием моря как пространства для своего самоутверждения. Пять лет обучения в Нахимовском училище пролетели быстро. Учился я по-разному. Правда, в конце всегда удавалось наверстать упущенное. С каким-то упоением мы отдавались морскому делу: строили модели кораблей и шлюпку-"двойку", возились с катерными моторами, занимались такелажными работами.
Михаил Михайлович Рожков знакомит нахимовцев с устройством шлюпки.
Но больше всего любили ходить на шлюпках. Мы выходили в Неву, на просторы Ладоги и Финского залива, ходили на вёслах и под парусами. А по вечерам нас можно было видеть на Фонтанке, идущими на вёслах под аккордеон. Сейчас в Нахимовском училище от этого ничего не осталось. Морское дело нахимовцам заменили хоровым пением... По окончании Нахимовского училища почти вся наша 2-я рота строем перешла в ВВМУ им. М.В.Фрунзе. Здесь началось освоение профессии моряка. Здесь же всё это и произошло. Сначала нас было трое — Слава Расс, Юра Зеленцов и я. Мы сдружились ещё в Нахимовском. Уже тогда, не имея полной информации, мы понимали, что за ПЛ — большое будущее, и решили посвятить себя подводному плаванию. Готовились как могли. Создали кружок по изучению устройства ПЛ. Появились единомышленники. Когда в училищах перешли к подготовке узких специалистов, а не универсальных вахтенных офицеров, как это было раньше, мы с артиллерийского перешли на минно-торпедный факультет. А когда 1-е Балтийское ВВМУ было перепрофилировано для подготовки офицеров подводного плавания, мы в числе 16-ти таких же фанатиков добились перевода в это училище на последний, 4-й курс. Позже, показывая свой диплом, мы шутили, утверждая, что освоили весь курс училища за один год. В дипломе значилось: настоящий выдан такому-то в том, что он в 1952 г. поступил в 1-е Балтийское ВВМУ и в 1953 г. окончил полный курс названного училища. Ещё будучи курсантами училища им. М.В.Фрунзе, летом 1952 г. Слава. Юра и я попросили отправить нас на корабельную практику на ПЛ. Просьбу удовлетворили. Наше первое погружение осуществилось на легендарной ПЛ «Лембит» под командованием замечательного моряка-подводника А.Н.Киртока. Погружались для дифферентовки на Большом Кронштадтском рейде.
Позже, тем же летом, ясной безветренной ночью, мы с Юрой участвовали в торпедной атаке М-285 под командованием А.И.Сорокина. Оба мы во время атаки находились на мостике и помогали командиру в использовании ночного прицела и таблиц стрельбы. Атака прошла успешно — находившийся на ЭМ-цели вице-адмирал Л.А.Владимирский выразил командиру лодки благодарность. Да всем и так было видно, как после залпа торпеды, высвечивая на поверхности моря два ярких пятна, скользнули к ЭМ и вскоре на миг осветили его борт в районе полубака и машины. Позже командира наградили именными часами, а нам с Юрой объявили "наше царское спасибо''. Нам такой практики показалось мало, и мы при благоволении училищного начальства вместо очередного отпуска отправились на СФ стажироваться на ПЛ. Поступок этот оказался столь неординарным, что по прибытии в Североморск мы столкнулись со стойким непониманием со стороны чиновников от флота. Лишь когда в дело вмешался НШ флота вице-адмирал Н.И.Шибаев, который даже нашел время отечески побеседовать с тремя стажерами, дело сдвинулось, и нас расписали по лодкам. Позже стажировка укрепила нас в ранее принятых решениях. В начале 1950-х гг. началось стремительное строительство новых ПЛ. Кадров не хватало, поэтому было решено в нашем училище произвести досрочный выпуск офицеров, назначив их на должности командиров групп средних ПЛ. чтобы уже через год, полностью подготовленными, продвинуть командирами БЧ на "новостройки". Осенью 1953 г. я был произведён в лейтенанты флота и назначен командиром торпедной группы на одну из первых ПЛ пр.613 на Балтийском море — С-154.
Лейтенант Военно-морского флота Э.А.Ковалев.
Моему становлению способствовало то, что офицерский коллектив лодки оказался на редкость профессионально подготовленным и доброжелательным. Командир ПЛ В.И.Сергеев сам взялся за подготовку молодых вахтенных офицеров. Имея за плечами военный опыт, он вскоре выучил нас так, что с полной ответственностью мог доверять нам управление лодкой как в надводном, так и в подводном положении. Через год на новую лодку — С-166 — я был назначен уже вполне подготовленным командиром минно-артиллерийской БЧ. В те годы торпеды для выполнения практических торпедных стрельб готовили корабельные торпедные расчёты. Стреляли много. За два года службы на 4-м флоте (Южно-Балтийском) нашему расчёту удалось приготовить и выстрелить более 20-ти различных торпед. Должен заметить, что примерно такое же количество торпед было выпущено с ПЛ, которыми я командовал позже в течении восьми лет. Все торпеды хорошо прошли свои дистанции — кроме одной, которая начала всплывать, не дойдя до цели, и ударила в левую мортиру гребного вала ЭМ, после чего затонула. Расследование показало, что при стрельбе была занижена дистанция залпа. А торпеду подняли водолазы. Когда я учился на 4-м курсе, уделял много внимания изучению устройства и работе на ПУТС. Многие командиры не очень доверяли впервые появившимся на лодках приборам, как это бывает со всем новым. Однажды при выполнении зачётной торпедной стрельбы С-166 четырьмя торпедами, в конце атаки её командир В.Б.Шмырин обнаружил, что упустил момент залпа для стрельбы прямоидущими торпедами (на жаргоне — пропустил "фи" ). Запросив у меня, как работают ПУТС, и получив доклад, что торпеды продолжают отслеживать цель, он скомандовал "Пли!" Когда "дым рассеялся", оказалось, что цель была накрыта веером из 4-х торпед так красиво, что флагман, наблюдавший их прохождение с борта корабля-цели, выразил командиру свою особую благодарность. Командир несказанно обрадовался, а я обрёл в нём внимательного и усердного ученика. После учёбы на минных офицерских классах при 1-м Балтийском училище в 1956 г.. где мы со штурманом Сашей Бурсевичем разработали и написали руководство по использованию ПУТС для решения задач тактической навигации, а также руководство по минным постановкам с ПЛ пр.613, я был назначен на СФ командиром БЧ-3 на одну из первых АПЛ пр.627А — К-14.
. Лодка была только что заложена на стапеле "Северного машиностроительного предприятия" в Северодвинске. Потекли однообразные дни учёбы. Было приятно сознавать, что ты идёшь в авангарде — вместе с людьми, прокладывавшими дорогу новому могучему подводному флоту страны. Но было и обидно, что из-за этого приходится на годы проститься с морем. Вскоре я стал помощником командира тоже строящейся К-27. Это был особенный корабль. Его необычность заключалась в уникальности конструкции ЯЭУ. Под руководством академика А.И.Лейпунского для АПЛ был разработан реактор на промежуточных нейтронах, тепловыделяющие элементы которого омывались не водой, а разогретым жидким сплавом висмута со свинцом. Постройка и приёмка корабля от промышленности превратилась в один большой непрекращающийся эксперимент. Команда успела не только пройти курс обучения в 16-м Учебном центре в Обнинске, но и принять активное участие в ликвидации аварии ядерного реактора на действующем стенде учебного комплекса. Выполняя свои обязанности, мы, входившие в аварийные группы, в ходе ликвидации двух аварии были переоблучены. Определить величину полученных доз радиации не представилось возможным, т.к. имевшиеся в ту пору специальные приборы не позволяли точно измерять уровень альфа-активности, характерной для эксплуатируемого реактора, а обычные радиометры начинали реагировать тогда, когда допустимые нормы уже превышены. До сих пор государственные чиновники без стыда уклоняются от включения фактических ликвидаторов — личный состав аварийных подразделений К-27, ликвидировавших в 1959 г. две аварии на АЭУ в Обнинске, в число ветеранов подразделений особого риска. А ведь у нас были потери: после аварий трюмного машиниста Бровцина списали по инвалидности, а командира дивизиона движения Кондратьева признали больным с диагнозом "лучевая болезнь 3-й степени".
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
