4 июля 1961 года 4 часа 15 минут. Доклад управленца Юрия Ерастова: “Центральная! Сработала аварийная защита левого борта. Давление в первом контуре резко падает”. И ещё через некоторое время: “Давление в первом контуре упало до нуля”. В результате падения давления заклинило главный и вспомогательные циркуляционные насосы, а следовательно, прекратилась циркуляция теплоносителя. В реакторе начала расти температура. Знали и понимали, что ядерного взрыва не могло произойти, однако с прекращением теплосъёма АЗ сильно разогревается, плавятся ТВЭЛы. Рост давления в замкнутом объёме, резкое парообразование при попадании воды может привести к разрушению всего реактора и к катастрофическому радиоактивному выбросу.
(в период обучения в УЦ) Васильевич (в дальнейшем капитан второго ранга).
Нечто подобное произошло в Чернобыле 25 лет спустя. Из теории знали. что необходимо в таких случаях снимать тепло, выделяемое твэлами, путём проливки активной зоны водой. Но конструкция первых реакторов не имела системы, с помощью которой можно было бы это осуществить. Подспудно мы ожидали “каверз” от некоторых технологических узлов энергетической установки. У лодок первого поколения, на выходах в море, были неприятности с ГНЦ, ВЦН, парогенераторами. С учётом этого, ещё будучи на заводе, Анатолий Козырев и Юрий Повстьев организовали подготовку трюмных реакторного отсека по сварке спецстали. Их предусмотрительность сыграла неоценимую роль в развернувшихся событиях. Анатолий Козырев, Юрий Повстьев и Михаил Красичков (опытный управленец, в этом походе он дублировал командира дивизиона живучести) сориентировались по месту и предложили схему системы проливки с использованием насосов вакуумирования. Эта схема была обсуждена на коротком совещании с привлечением других механиков и утверждена командиром. Позже эта система была установлена промышленностью на всех кораблях. Предстояли работы по сварке системы в отсеке и непосредственно в выгородке реактора, по сути, на крышке реактора. Последствия для участников непредсказуемы. Не было приказаний. Командир только спросил: “Вы знаете, на что идёте?” За всех ответил Борис Корчилов (командир реакторного отсека): “Знаем, командир.” Установку смонтировали, температура в АЗ начала снижаться, но участники работы получили сверхлетальные дозы облучения и радиация начала отсчёт дней их жизни. Вот их имена: Борис Корчилов, Юрий Ордочкин, Евгений Кашенков, Николай Савкин, Семён Пеньков, Валерий Харитонов. Очень большие дозы облучения получили: Юрий Повстьев, Борис Рыжиков (старшина команды трюмных реакторного отсека), Анатолий Козырев, Михаил Красичков. Дважды в реакторном отсеке возникали локальные пожары, но оба раза были быстро ликвидированы. Основная опасность - тепловой взрыв и разрушение реактора были блокированы, но на корабле начал неотвратимо расти уровень .
Особенно быстро в отсеках движения (кормовых). Постепенно уже во всех отсеках засветились рубиновые огни на дозиметрических приборах “Опасно радиация!” Чтобы уменьшить степень поражения личного состава, командир принял решение - весь личный состав лодки, не занятый ходовой вахтой и борьбой за живучесть корабля, вывести на носовую надстройку лодки (с начала аварии всплыли в надводное положение), а ходовую вахту менять через час (обычная вахта - 4 часа). Прежде чем выйти на носовую надстройку экипаж проверил надёжность закрытия забортных отверстий, привёл оружие, вооружение, устройства и механизмы в состояние длительного хранения без участия людей. Командир на мостике обеспечивал внешнюю безопасность корабля, в центральном посту со мной остался вахтенный механик Владимир Погорелов. Разумеется, душевного комфорта ни у кого не было. Обычные живые люди. Впрочем, не совсем обычные. Это были люди военного времени, которые испытали на себе всё лихолетье - голод, разруху, гибель отцов и старших братьев. И в тяжёлую минуту они вели себя, как их отцы и братья. Примерно через шесть часов после монтажа системы проливки поступил доклад о том. что снижение температуры в аварийном отсеке прекратилось. Что-то случилось с системой. Я обратился к группе моряков, объяснил необходимость выявления и устранения неисправности, предупредил о тяжёлых последствиях, да они и сами видели, в каком состоянии находятся наши поражённые товарищи. Вся группа изъявила желание добровольно идти в аварийный отсек. В этом необходимости не было и со мной в отсек пошли Иван Кулаков и Леонид Березов.
В отсеке быстро обнаружили трещину на крутом изгибе трубопровода, через которую вода, не доходя до реактора, выливалась в отсек. Своеобразное ощущение. Ни цвета, ни запаха, ни других внешних признаков радиация не имеет и только сознание фиксирует, что отсек пронизывается нейтронами, гамма-излучением, на поверхностях механизмов альфа и бета частицы, тем же насыщены аэрозоли. Коварный враг. Наложили резиновые бандажи, предварительно сгладив изгиб трубопровода. Такой операцией нельзя было полностью устранить течь, но визуально наблюдали только слабые подтёки воды. Из дистанционного пульта управления реактором получили сообщение, что температура в аварийном реакторе снова начала снижаться. Осмотрели ещё раз крепление бандажей и покинули отсек, загерметизировав его с внешней стороны. Через некоторое время почувствовали симптомы облучения - рвота, слабость, холодный пот. Держаться в рабочем состоянии помогал корабельный врач Алексей Косач. Подручных средств у него было немного, но, по крайней мере, нашатырный спирт взбадривал неплохо. Врачу помогал, ныне покойный, начальник службы “Д” Николай Вахромеев. Составив дозиметрическую карту корабля, он выявил наиболее заражённые радиацией. Наибольшая психологическая нагрузка лежала на командире. У него самые большие права, но и самая большая ответственность. Беда не приходит одна. Помимо аварии реактора мы остались без дальней связи. Датский пролив мы проходили на больших глубинах и изолятор антенны дальней связи не выдержал длительного большого забортного давления. Мы не могли связаться и доложить обстановку на командные пункты ВМФ и Северного флота. Радиация нарастала. Перед командиром стояла дилемма.
Первое. Идти в базу на правом реакторе мы могли со скоростью 10 узлов (18,5 км/час). Море штормило, а до базы не менее тысячи миль. В этом варианте на базу вернулся бы новый “Летучий голландец”, поскольку большая часть экипажа была обречена на смерть от лучевой болезни. Командир принял другое решение. Ещё перед походом, когда командование знакомило его с оперативной обстановкой предстоящего флотского учения, командир отметил район развёртывания дизельных подводных лодок. И теперь этот район был относительно недалеко от нас. Решение заключалось в следующем. Подойти к этому району и во время сеанса радиосвязи связаться с лодками с помощью передатчика ближней связи и через их радиостанции доложить командованию сложившуюся ситуацию. Легли на курс сближения с районом предполагаемого развёртывания дизельных подводных лодок. То, что пережил командир после принятия этого решения, можно только догадываться. Пока мы бороздили глубины Атлантики, мог поменяться план учений, и лодки в этом районе могли отсутствовать. Могли в процессе учений переразвернуть лодки на другие позиции, и, наконец, к моменту выхода нашей лодки в Гренландское море лодки могли оставить этот район учений. Был, правда, и третий вариант, который родился в голове замполита Шипова.
К северу от нашего места находился остров , на котором, по нашим сведениям, находились радарные установки США. Его вариант - идти к Ян-Майену, выброситься на берег и сойти с корабля. Сам он постеснялся обратиться с этим предложением к командиру корабля, а хотел, чтобы этот вариант предложили командиру другие члены экипажа. По этому вопросу он обращался к старшинам, офицерам, и в частности ко мне. Этот вариант был отвергнут. Надо понимать психологию моряка. Как бы ни тяжела служба на корабле, моряки относятся к кораблю, как к полноправному члену экипажа, и в аварийных ситуациях борются до конца за его жизнь, как за жизнь своих товарищей и друзей. На этом всегда стоял российский флот. Пришли в расчётную точку и в момент сеанса радиосвязи дали шифровку на волне ближней радиосвязи. Получили квитанцию (короткий радиосигнал, подтверждающий, что радио принято). А через некоторое время на горизонте появились две точки. В бинокль опознали советские дизельные лодки. В это время я был на мостике рядом с командиром, посмотрел на него. Ни радости, ни оживления, только на миг проступило на лице выражение дикой усталости. К борту подошли дизельные лодки под командованием Льва Вассера и Жана Свербилова. Через радиостанцию лодки Вассера начались радиообмены с КП ВМФ и Северного флота. Жан Свербилов пытался взять на буксир нашу лодку, используя в качестве буксирного конца швартовые. Дизельная лодка даёт ход, от напряжения приседает на корму, старается, но куда там. Швартов лопнул. Попытка буксировки была бессмысленной. В штормовую погоду такая буксировка была бы равносильна, скажем, буксировке “Запорожцем” первого образца грузовой “Колхиды” по грунтовой дороге во время распутицы.
Жан Михайлович Свербилов (архив В.В.Брыскина).
Уровень радиации в отсеках перешёл все допустимые пределы. Командир дал запрос на разрешение эвакуировать экипаж на дизельные лодки. Ответ на эту радиограмму идёт вот уже тридцатый год. Командир дал команду на эвакуацию экипажа. К этому времени был заглушен аварийный реактор, произведено расхолаживание реактора правого борта. Было решено, что часть команды, в том числе и люди с тяжёлым поражением, эвакуируются на лодку Свербилова с немедленным отбытием в базу, вторая часть на лодку Вассера. Началась эвакуация. Вот здесь по-настоящему страх охватил меня, страх за людей. Эвакуация шла через носовые горизонтальные рули. Штормит. Рули одной лодки вместе с лодкой взлетают вверх, рули соседней лодки проваливаются в это же время вниз и наоборот. Надо было ловить момент, когда рули встречались на одном уровне и в этот момент прыгать. С той и другой стороны, естественно, страховали. Ну, а как передавали самых тяжёлых, которых принайтовили к корабельным койкам, - не описать. Эвакуировались в костюме Адама, чтобы не тащить на одежде радиационную грязь. Подошла и моя очередь. Цирковой трюк проходит благополучно. Спускаюсь по трапу в первый отсек лодки и вдруг чувствую, что кто-то кипяток мне на спину льёт. Обернулся - моряк с чайником стоит. “Что ты делаешь?” - взвыл я. “Дезактивирую, врач приказал” - ответил моряк. Всё-таки были и весёлые минуты. Ну, а если серьёзно, низкий поклон морякам дизельных подводных лодок за то, что поддержали флотскую традицию идти немедленно на помощь терпящим бедствие, за то, что встретили по-братски, поделились одеждой, уступили свои койки, хотя сами-то в походе спали в полглаза. ... Где-то на траверзе мыса Нордкин (северная оконечность Норвегии) нас принял на борт эсминец, высланный нам навстречу командующим Северным флотом. Здесь уже была настоящая дезактивация. Хорошие душевые и “море” пресной воды. Вторая часть экипажа перешла на лодку Льва Вассера.
, которой командовал Григорий Александрович Вассер. После возвращения из учебного похода.
Командир записал в журнал дизельной лодки приказание о приготовлении двух торпедных аппаратов к выстрелу. В случае самых крайних обстоятельств аварийный корабль не должен попасть в чужие руки. (Вахтенный журнал - юридический документ и командир подтвердил свою ответственность за принятое решение). Позже вторая часть экипажа также была принята на борт эсминца, а аварийная лодка была отбуксирована в сопровождении боевых кораблей спасателем “Алдан” к месту дезактивации. ... В то время муссировалось много мнений о дальнейшей судьбе корабля. ... Своим энтузиазмом и личным примером наши отпускники увлекли вновь сформированный экипаж на дезактивацию и восстановление корабля. Это было не простым и опасным делом. О насыщенности радиацией отсеков корабля говорит тот факт, что когда для вентилирования открыли люки корабля, то замеры показали над рубочным и кормовым люком 50 рентген, над носовым люком - 25 рентген. А что было в самих отсеках - можно домыслить. ... Подводная лодка вновь вошла в строй флота. Не мало было ещё походов. Более 4-х лет командиром корабля был Владимир Ваганов. В Полярном, куда нас доставили, весь экипаж по степени поражения разделили на три группы. Первая аварийная партия, которую я поимённо назвал, была отправлена в Москву в институт Биофизики. Всем было ясно, что дни их сочтены. На лицах, на руках у них были большие отёки, разговаривать они не могли. Людей с тяжёлым поражением доставили в военно-медицинскую академию в клинику военно-полевой терапии. С меньшей степенью поражения - в военно-морской госпиталь Ленинграда. ... Командиру пришлось пройти систему опросов и допросов. Много мнений было по оценке наших действий. ... Наконец, компетентная комиссия оценила действия экипажа правильными. Это же было отмечено позже на крупном совещании по вопросу дальнейшего строительства подводного флота. ...
В августе 1990 года подводники всех поколений ПЛА “К-19” присутствовали на . Корабль отправлялся на вечный покой. Подводная лодка “К-19” была в строю без малого тридцать лет."
Журавлев Юрий Владимирович
Юра Журавлёв во дворе училища. Вид на спортплощадку и Дровяную улицу. Это все, что сегодня известно о нем. Фотографию привел в воспоминаниях однокашник по Рижскому нахимовскому и 1-ому Балтийскому -
Зайцев Борис Константинович
О нем также известно немного, закончил Рижское нахимовское училище с серебряной медалью.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Запомнился такой эпизод. Когда я пошел на боевую службу, со мной Анатолий Иванович Павлов ходил. Его лодка еще в постройке была. А замполит у нас был новый - Зверев. Такой крикун, оратор, как с трибуны все время говорил. Но очень порядочный человек. Собрал он в один из дней группу, которая учится в университете марксизма-ленинизма и читает им лекцию. А Павлов спит в соседней каюте. По ходу лекции Зверев так это артистично говорит: - Пожар! - воскликнул адмирал Бутаков - матросы бросились за любимым адмиралом. Про пожар он крикнул так, что Павлов проснулся и выскочил из каюты прямо на сидящих в кают-компании слушателей. Потом очухался немного и говорит, мне: - Этот твой лектор так орет, не дает спать. - Что случилось? - Да вот зам не дает поспать. Кричит: «Пожар! Пожар!» Я не разобрался, спросонья выскочил. Прямо неудобно. Ну, ладно, после обеда посплю. После обеда Зверев собрал другую группу. И опять в кают-компании. Все то же самое: - Пожар! - воскликнул адмирал Бутаков - матросы бросились за любимым адмиралом. И опять Павлов выскочил и угодил уже в другую группу. Пришел ко мне и говорит: - Как мне поспать на твоем корабле? Спиши меня на берег. Это посреди океана-то...
Адмиралы: и ***
Сколько лет прошло, а некоторые моменты как будто только сейчас были... Помните — первое погружение, такой ответственный маневр... вы стоите, на «Шпат» все внимание. Напряжение в центральном... Вдруг открывается люк шахты «Самум» (это шахта радионавигационной системы. В.Б.) и оттуда появляются ноги, коленки, опять ноги... Спускается долго-долго... И Сергей Никитич говорит: - Да когда же он все-таки кончится? Помните - высокий, длинный-предлинный, тощий был контрагент? Как он там в этой шахте помещался, не представляю. Как сейчас эти ноги перед глазами. Заплыл я как-то на чужой пляж в Сочи. Вижу - лежит мужик в темных очках. Ну до боли знакомый. Я его спрашиваю: - Вы не с Севера, на Севере не служили? Он ответил что-то непонятное. Я пытаюсь заговорить с ним, чувствую, что знаю его хорошо. Он снимает очки и говорит: - Я во-об-ще не слу-у-жил. Я Ро-о-берт Рождественский. Замечательный поэт. Особенно песни на его слова. «В сорок первом, в сорок памятном году...» Отложилось ...
***
Напоследок, о наших флотских, военно-морских женах. На пляже, в санатории, в Хосте лежу. Вырезаю деревяшку какую-то. Все знакомые, а тут две новеньких появились, и они между собой разговаривают: - Подходим к Кувшину (остров Кувшин на входе в губу Западная Лица. В.Б.), а оттуда семафор: «Поздравляем с благополучным возвращением. Благодарим за службу!» И очень много теплых слов. Но они еще не знают, что у нас воздуходувка-то накрылась!
***
На этом буду заканчивать. Спасибо тебе, Игорь Алексеевич, за твои безыскусные, правдивые и искренние рассказы.
Глава XIII. РАССКАЗЫ
Личный пилот Молотова Расскажу о встрече с замечательным и скромным человеком - полярным летчиком, героем Великой Отечественной войны, Героем Советского Союза полковником Энделем Карловичем Пусэпом, с которым кудрявая моряцкая судьба свела меня довольно причудливым образом. Совершенно уверен, что читатель (даже если он военлет) мало что о нем слышал. А скорее всего - ничего. Потому что оборотная сторона скромности - забвение. Как ни печально. Я познакомился с ним в начале 80-х годов в Эстонии, где мне довелось проходить службу в качестве командира земноводной воинской части. Почему земноводной? Потому, что это был научно-исследовательский Полигон Военно-Морского флота, включавший в свой состав дивизион опытовых кораблей. Как-то пригласил меня мой добрый приятель - директор опорно-показательного совхоза-техникума «Винни» Хейно Калласте на открытие межреспубликанского волейбольного турнира имени Героя Советского Союза Пусэпа. Турнир проводился в спортхалле (дворце спорта, другими словами) совхоза. Там я и увидел энергичного пожилого человека в летной полковничьей форме и с роскошной седой бородищей. Это и был Эндель Пусэп.
Личный пилот В.М. Молотова, полковник в отставке Эндель Карлович Пусэп среди моряков 1-го полигона ВМФ. Балтийский флот, залив Хара-Лахт. 1981 г.
Познакомились. А позже, на спецмероприятии, которое обычно бывает в конце любых хорошо организованных турниров, мы выяснили, что друг друга уважаем, и с тех пор не проходило ни одного мало-мальски значительного праздника, чтобы я не пригласил его в войсковую часть или к себе домой. Не часто он мог бывать, но на День Военно-Морского Флота приезжал всегда. Он оказался интересным собеседником, а в доверительных беседах особенно. Ну, представьте себе - четыре десятка морских офицеров - научных сотрудников, кандидатов наук, докторов и вообще умниц, настроенных иронично и, простите мужики, слегка высокомерно, - не отпускали Энделя два с лишним часа и «пытали» его с искренней заинтересованностью любознательных учеников! Интересные встречи были у него с мичманами и матросами части. Словом, весь Полигон, и я в первую очередь, относился к этому человеку с неподкупным сыновьим обожанием. На днях я рылся в энциклопедических справочниках в поисках некоторых хронологических уточнений в жизнеописании Э.Пусэпа и обнаружил, что в его биографии между 1942 и 1946 годом существует некое «белое пятно». Всем понятно, что с ним происходило до 1942-го и столь же понятно, что после 194б-го. До 1942-го Эндель Пусэп - командир бомбардировщика легендарного полка авиации дальнего действия Преображенского, в первые же месяцы Великой Отечественной войны бомбил Берлин, Данциг, Кенигсберг. За год он совершил тридцать ночных боевых вылетов в глубокий тыл врага. Что говорить, если звание Героя Советского Союза Энделю Карловичу было присвоено 20 июня 1942 года! В 1946 году его, 37-летнего полковника запаса, партия направила налаживать жизнь в молодую послевоенную Эстонскую Советскую Социалистическую Республику. Что же в промежутке, о котором по непонятным причинам умолчали биографы? Все эти четыре года Пусэп был «личным летчиком» 1-го заместителя Председателя Государственного Комитета обороны, народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова. Он пилотировал наркомовский самолет при перелетах по Союзу и на заграничные конференции, в том числе с Молотовым на борту совершил перелет в США.
При этом всегда была гарантирована и обеспечена безаварийность, безопасность и точность по времени и месту. Этим тяжелым и крайне ответственным трудом он и занимался в течение всего «скрытого периода». Почему этот факт утаен биографами - мне не известно. С 1985 года в связи со стремительным обуржуазиванием общественного строя в Эстонии, начались неприятности и у Энделя. Мне не хотелось бы излагать их сущность, думаю, вам это ясно и без слов - что может хорошего сделать власть, приветствующая эсэсовцев и «лесных» бандитов, Герою Советского Союза?
Ода рябине
Не стал бы я об этом писать, если бы нынешний засушливый год не был таким неурожайным на всякую северную влаголюбивую ягоду. Думаю, сейчас самое время вспомнить о рябине. И не потому, что «на безрыбьи и рак - рыба», а о рябине самой по себе. Конечно, можно было бы в двух словах изложить метод заготовки - граммы, литры и всё. Но! Кто «с ходу» поверит мне, что желе из рябины действительно замечательная штука? Ведь многие вообще за ягоду её не считают. А между тем известно, что из всех северных ягод на втором месте по содержанию витаминов и микроэлементов после королевы-ягоды клюквы, стоит именно рябина. Надо только правильно ее приготовить, и тогда она сохранит весь набор вкусовых и физиологических качеств как минимум до следующего урожая. И не верьте, что при кипячении пропадают все витамины. В действительности же, когда кипение происходит при атмосферном давлении, ну т. е. с открытой крышкой, гибнет ничтожный их процент. Даже если кипит сироп или варенье. Массовая гибель витаминов случается при кипячении в скороварке, где вследствие повышенного внутреннего давления температура кипения заметно более ста градусов. В общем, пропагандируя рябину, я сошлюсь на непререкаемый авторитет. Дело было так - в июле 1984 года наш научно-исследовательский коллектив, коим я имел счастье руководить, посетил Игорь Васильевич Петрянов-Соколов.
Игорь Васильевич Петрянов-Соколов среди офицеров 1-го научно-исследовательского полигона ВМФ. Эстонская ССР, пос. Суурпеа.
Академик, Герой, лауреат, профессор, ну, словом, всё при нем. Кто из атомщиков не знает аэрозольные фильтры Петрянова? Скольким поколениям атомных подводников они сохранили здоровье! Да и жизнь тоже. Игорь Васильевич оказался исключительно симпатичным и контактным человеком, обладающим совершенно неправдоподобной энциклопедичностью знаний. Он же еще был и председателем общества книголюбов СССР. Седая окладистая борода, громадный лоб и при этом ясные юношеские глаза. Энергичен, подвижен. Красивый человек. Наш научно-исследовательский полигон военно-морского флота располагался в Эстонской Советской Социалистической Республике на побережье залива Хара-Лахт, и уж так случилось, - в зоне Лахемааского национального парка, поэтому все, что было типично для этого края, было рядом. Кстати, национальный парк как экологическая единица появился много позже Полигона, так что оккупацией национальных парков мы не занимались. Так вот очень уж мне захотелось познакомить академика с необыкновенной красотой природы и быта людей северной Эстонии, с некоторыми добрыми традициями эстонцев, национальным парком. Чтобы чего не наврать, я попросил поехать с нами виднейшего знатока местных обычаев и традиций моего доброго товарища директора здешней средней школы Народного учителя СССР, Героя Социалистического труда Роберта Эдуардовича Адамсона, а окрестности я и сам знал хорошо.
Посмотрели дворец в Пальмсе, , курортное местечко Высу, где домик Георга Отса, и наконец, добрались до деревни Верги. Замечательна она тем, что там реставрированы и бережно сохраняются старые рыбацкие постройки, лодки, снасти. Там отмечают День рыбака, другие (я уж и не помню) торжественные даты и события, и тогда в эту, едва помеченную на карте деревеньку, съезжаются люди даже из отдаленных мест Эстонии. Описать красоту ландшафта и побережья, построек и приусадебных участков, уже не говоря о старинном рыбацком музее, мне лично не по зубам. Это надо видеть. Близ одного двора росла «рябинка» - ствол в полтора обхвата, высотой, если не двадцать, то верных пятнадцать метров. Гигантская крона усыпана крупными краснеющими гроздьями. Мы остановились полюбоваться, и вот тут-то Игорь Васильевич спросил, не пробовал ли я когда-нибудь рябиновое желе. Конечно, я был не в курсе и попросил рассказать что к чему. Сделав экскурс в биологию и химию, он рассказал нам и о способе приготовления. В конце рассказа я спросил его на что все-таки похож вкус этого рябинового чуда. «Я не могу сказать, на что похож - после небольшого раздумья ответил он - одно скажу, вкус ПРОНЗИТЕЛЬНЫЙ». Точность этого определения я оценил много позже, когда сам научился делать хорошее желе. Почему именно хорошее? Потому что получалось и плохое. Докладываю заинтересованному читателю рецепт и технологию. Начнем с того, что надо набрать рябины. Делать это надо прямо сейчас, когда она окончательно поспела. Поторопитесь, потому что чуть позже рябина будет начисто склевана перелетными дроздами - большими охотниками до этой ягоды. Однако человек добрый к братьям нашим меньшим не будет полностью оголять рябинку - немного оставит и птицам. Не надо брать ягоду с придорожных деревьев, где есть интенсивное автомобильное движение, т.к. в ягодах, как пишут специалисты, накапливаются продукты сгорания топлива. Естественно, дома надо ягоды полностью очистить от зелени и хорошо промыть. Затем ссыпать в неокисляющуюся кастрюлю и налить сырой воды так, чтобы вода только касалась верхнего слоя ягод. Не заполняйте рябиной кастрюлю доверху, т.к. при кипячении ягода разбухает. Два слова, как сварить плохое желе. Надо быть очень ленивым и засыпать в котелок не очищенную от зелени рябину. Тогда на единицу объёма уменьшается количество ягоды и увеличивается количество воды. Сок будет слабым и вместо желе получим жидкое варенье.
Поставим посудину на сильный огонь и доведем до кипения. Кипятить 45-50 минут. Пену не снимаем. Несколько раз перемешать. Сняли. Какой кошмар - варево имеет какой-то мутно-желтый цвет, на вкус кислятина, хоть глаз вырви! Но мы не смущаемся - ведь это же только полуфабрикат. Теперь через мелкое сито надо слить в другую чистую посудину весь отваренный сок, оставшиеся ягоды слегка отжать и сок, что выдавился, приобщить к основному. Не усердствуйте, иначе раздавите ягоды, и вареная ягодная мякоть попадет в сок, что сделает желе мутным. Вареные ягоды отправьте в отходы или скормите птицам. В кастрюлю с соком надо положить сахар из расчета на один вес сока один и три десятых веса сахара. Снова ставим на сильный огонь. Помешиваем. И так еще 45-50 минут кипения. Огонь понемногу можно убирать. Сняли, посмотрели - цвет красивый, густо-рубиновый, жидкость прозрачна. Разлили по банкам. Утром баночку потрясли, а там самое натуральное желе. Попробовали - вкус . Герметизировать банки не надо. Накрыть бумажной салфеткой и завязать. От пыли. Срок хранения не определен. У меня одна банка уже год стоит, и хоть бы что. Желе идет к чаю, соусам, делаю сироп к сифону или питьевой воде, развожу в кипятке и в термос - на рыбалку. Да мало ли куда! Так что отбросьте сомнения и заготавливайте на зиму рябиновые витамины. Будьте здоровы!
Неожиданно наступило семидесятипятилетие. Из памяти многое ушло, но могу сделать главный вывод . Всю жизнь меня окружали, в большинстве своём, красивые, мужественные, талантливые и порядочные люди, посвятившие свою жизнь служению Родине. Начну со слов благодарности своим родителям, которые рано ушли из жизни и чей светлый образ постоянно храню в памяти. Я глубоко благодарен своим командирам, товарищам и сослуживцам, которым посвящаю эти воспоминания.
Герой Советского Союза Владимир Константинович Коновалов
Отец родился 5 декабря 1911 года в селе Надёжное Гуляйпольского района Запорожской области Украины. Он работал на шахте слесарем, заочно в 1932 году окончил 3 курса вечернего рабфака при Донецком горном институте и по комсомольской путёвке, был направлен в Военно-морское училище имени Фрунзе. Практику проходил на кораблях флота и на учебном судне «Комсомолец» (Океанъ). Они совершили переход из Кронштадта в Мурманск. В увольнении несколько хулиганов, вооружённых ножами, напали на его товарища. Отец вступился, был ранен, до конца жизни у него не сгибался на руке палец. Он никогда об этом не рассказывал, я узнал об этом от его друга. Позднее я сам был свидетелем спокойного и мужественного поведения отца в экстремальной ситуации. Осенью 1945 года родители отдыхали в доме отдыха в местечке Приедайне под Ригой. Мы играли с ребятами у парка. Услышали ругань и спор, конечно, побежали смотреть. Дрались пьяные солдаты с матросами, у последних был перевес. После того, как один из солдат достал пистолет, мы бросились врассыпную. Помню колотился в какую-то заколоченную дверь, безуспешно пытаясь её открыть. Раздался выстрел. Пуля задела по касательной затылок одного из матросов. Вдруг из здания вышел отец. Он спокойно подошёл к группе и молча протянул руку, солдат, также молча, вложил в неё пистолет. Отец развернулся и с достоинством удалился. Мы с группой пацанов проследили за стрелком, выявили место расположения его части, откуда вскоре за отобранным оружием пришли два офицера.
После окончания училища в 1936 году Владимира Константиновича направили на Черноморский флот. В июле-августе 1936 года он был штурманом подлодки "М-51", а затем до июня 1938 года служил младшим лётчиком-наблюдателем, штурманом отряда 11-й авиационной эскадрильи ВВС Черноморского флота. Воинская часть располагалась на Северной стороне Севастополя, в бухте Матюшенко. Мы с мамой перебрались к нему . Помню себя с полутора лет. Летом следующего года родился мой младший брат, Евгений. Помню, как мы с папой стояли у родильного дома, мама показала новорожденного, а мне возвратила шоколадку, которую мы принесли ей. За это я получил от отца нагоняй. Появление на свет братца не очень приветствовал и настоятельно просил: «Мама, выбрось лялю, возьми мене!». Говорят, что даже пытался засунуть спички в нос новоявленному родственничку. Помню поляну алых маков, растущих у дома.
Отец обратился с рапортом к Командующему флотом, и его возвратили на лодки. С июня 1938 года по декабрь 1939 года он был штурманом, затем помощником командира ПЛ "Д-4", которая погибла в годы войны. Об этом мне рассказал капитан 1 ранга Василий Георгиевич Короходкин, начальник кафедры Управления подводной лодкой Командирских классов, где я учился с 1966 по 1967 год, который перед войной служил с отцом на "Д-4".
С 1939 по 1940 год, во время войны с Финляндией, отец учился на командирских курсах при учебном отряде подводного плавания . Мы снимали крохотную комнатку на набережной Крюкова канала. У слушателей было казарменное положение, и отец появлялся эпизодически. По этому поводу мама готовила праздничный обед, а мы с братом, восторгались тем, как папа мог целиком засунуть в рот пирожок и съесть его. После окончания курсов В.К.Коновалова назначили помощником командира подводного минного заградителя «Л-3», которым командовал П.Д.Грищенко. Корабль из Ленинграда перешёл в Либаву, куда через некоторое время перебрались и мы с мамой, братом. Весной 1941 года к нам в гости приехал дедушка, мамин отец. Отец в первый день войны ушёл в море, дедушку парализовало. Вечером к дому подошёл автобус и в него загрузили всех жителей дома. С собой не разрешили брать никаких вещей, кроме еды, взяли батон и двести граммов масла. Хорошо помню, как у Либавского вокзала нас посадили в загаженный экскрементами вагон, который наши мамы отчистили. По дороге поезд обстреливали и бомбили немецкие самолёты. Мы выбегали и пытались спрятаться. В Риге всех пересадили в товарный вагон – теплушку, вместе с семьёй П.Д.Грищенко, его мамой, женой и дочерью Галей, а также женой и детьми М.А.Крастелева и другими беженцами.
Петр Денисович Грищенко (третий слева) в семейном кругу. Довоенный снимок.
На некоторых станциях нам разносили необыкновенно вкусный хлеб по рейсовым карточкам. С ужасом вспоминаю, как мама отстала от поезда и чудом нас догнала. В Пензе она нас высадила из теплушки, пересадила в поезд, шедший в Сталино (Донецк). Мы не мылись много дней, и мама в вагонном туалете отскребла нас от грязи. После первой бомбёжки города мы уехали на восток. Несколько дней жили в Сталинграде, на улице, затем на пароходе добрались до Чистополя. Нас разместили по адресу Бутлерова, дом 96, в семье учителя. Под новый 1942 год мне сделали укол от дифтерии. На следующий день я тяжело заболел, начал задыхаться, попал в больницу. Как безнадёжного поместили в изолятор. Выкарабкался, но отнялись ноги. Около месяца ползал по комнате, мама делала массаж, и я снова научился ходить. Осенью пошёл в школу. Первой учительницей была добрая и требовательная Анфиса Петровна Овечкина.
В эти годы минзаг "Л-3", под командованием опытного и талантливого П.Д.Грищенко, помощником которого был наш отец, совершил пять боевых походов с задачами дозорной службы, прикрытия фланга сухопутных войск с моря, постановки минных заграждений, нарушений морских коммуникаций противника. В 1941 году отец вступил в ВКП(б). Торпедным и минным оружием были потоплены 18 вражеских кораблей и судов. В первом походе от бомбёжки вышли из строя кормовые горизонтальные рули. Лодка потеряла способность изменять глубину. Командир БЧ-5 Михаил Андроникович Крастелев, старшина группы мотористов Александр Дмитриевич Мочалин и трюмный машинист Николай Фёдорович Миронов, зная о том, что в случае появления самолёта или корабля противника лодка погрузится без них, устранили неисправность. (На Чёрноморской лодке «Л-4» весной 1944 года этот подвиг повторил мичман , за что ему присвоили звание Героя Советского Союза). После окончания работы матрос Илья Иванович Ермолаев уронил в надстройку лом, вновь заклинив рули. Отец, как самый худой, полез в узкий лаз надстройки. Крепко обхватил лом, но застрял. Уже светало. Времени не было. Двое краснофлотцев мощным рывком, вместе с ломом выдернули отца, окровавленного, с ободранной кожей лица и рук, после чего лодка погрузилась. В другом походе, из-за погрешности в работе компаса, сели на мель Калбодагрунд. С большим трудом с неё снялись. Особенно тяжкая ситуация создалась в пятом походе, в конце 1942 года. При выходе в торпедную атаку лодка попала под таранный удар. Чёткие действия экипажа спасли лодку от его последствий, старший матрос Юрий Иванович Обрывченко с трудом смог отдраить заклиненный верхний рубочный люк, от усилий у него сместились шейные позвонки. Кувалдами развернули перископы в диаметральную плоскость. С огромным напряжением сил, вслепую форсировали минные заграждения и благополучно возвратились в базу.
Повреждение подводной лодки «Л-3» от таранного удара корабля противника, совершенного 13 ноября 1942 года
Командир отделения мотористов «Л-3», гвардии старшина первой статьи Аркадий Михайлович Елюшкин, прошедший на ней всю войну, участвовал во всех боевых походах и является достойнейшим представителем воинского коллектива. 1 июля 2010 года ему исполнилось 94 года. Этот мужественный человек. написал книгу воспоминаний о военном лихолетье и назвал её «Приказано быть подводником». В ней он рассказал о людях , выполнивших воинский долг в глубинах Балтийского моря, о героизме всех членов экипажа подлодки. Автор книги задался вопросом – «Бывают ли чудеса? Как после форсирования противолодочных минных полей, сетевых заграждений, подвергаясь тарану и бомбёжкам, не погибнуть, выстоять. Можно считать, что это Божья воля и везение, но правильнее - мужество, подводное братство и выучка экипажа, дисциплина и верность присяге».
В начале марта 1943 года подводному минному заградителю "Л-3" присвоили гвардейское звание, а назначили командиром корабля. Вскоре после вручения гвардейского знамени, 22 марта 1943 года, вместе с боцманом, Константином Емельяновичем Настюхиным, он был направлен в командировку на ТОФ, отрабатывать курс торпедных стрельб на лодке Тихоокеанского флота, того же проекта, что и «Л-3». По пути во Владивосток отцу удалось попасть в Чистополь. Из Казани часть пути он ехал на попутной машине, а 60 километров прошёл пешком . По дороге застрелил волка. К тому времени он был награждён орденами Ленина и Отечественной войны 1 степени. Я хорошо помню его приезд.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Жабарин был командиром. Ну и как всегда у нас такой ажиотаж контрольно-проверочный уже после аварии. Событие, конечно, трагическое. Тогда проверялось, как должен действовать командир, как вахтенный офицер, как штурман. Опросы, групповые упражнения, учения — без счета. Я тогда был помощником на 343-й и почему-то присутствовал на групповом упражнении для командиров лодок, которое проводил Кичев. Прежде чем начать это упражнение, он говорит: - Еще и еще раз, если вы обнаружили в море судно, берете пеленг, потом второй и обязательно записываете в вахтенный журнал и сами пеленга и изменение его. Присутствовали на этой проверке среди других, два командира - Владимир Эхов и Иван Белый. Кичев: - Начало группового упражнения. Выходим из Кольского залива, ложимся на курс 48 градусов. Доклад сигнальщика: «По пеленгу 48 градусов дым!» Так. Ваши действия, товарищ Белый? - Есть! - он так стоял, стоял, потом так громко командным голосом: - Срочное погружение! Погружаюсь на глубину 50 метров, безопасную от таранного удара. Никто такого не ожидал. Кичев: - Стой, стой - погружение запрещено. Так, товарищи, эту вводную еще раз повторим. Доклад сигнальщика: «Дым по пеленгу 48 градусов!» и оба дизеля работают средним ходом. Товарищ Эхов! - Стоп оба дизеля!!! - причем он орет как в лесу, - Оба мотора самый полный назад!!! - Ну зачем это? - Я задним ходом обратно в Кольский залив и пропускаю его к чертовой матери. От греха подальше. Такое вот «групповое» упражнение.
В 1958 году, когда Жабарина уже осудили, случилась такая история... Я автобусом из ехал до развилки Мурманск-Роста. Раньше в Росту автобусы не ходили, а мне нужно было туда. Я вышел из автобуса и прямо попал в колонну заключенных. Я посмотрел - и мелькнуло лицо Жабарина. В лицо-то я его хорошо знал. Он меня, как молодого лейтенанта, наверное, не очень. Говорю ему: - Товарищ командир! И все на меня внимание обратили, а охранял их там, видать, казах. И сразу же: - В сторону, в сторону! ;, Я отошел в сторону и крикнул: - Может надо чего? : - Курить! Папиросы! Меня отстранил этот казах-конвойный. Я пошел в Росту, там магазин. Купил блок «Беломора», возвращаюсь, а они там еще работают. Но туда никак не подойти. Они заметили меня, а один кричит: - У дороги положи! Я положил. Махнул рукой. Вот так я видел Жабарина последний раз.
***
В одну из ночей, когда Петелин был на мостике, мы разговорились. Он стал рассказывать, как в жестком скафандре спускался для обследования затонувшей подводной лодки «С-80». Он мне говорит: - Ну ты-то знаком с этим делом? - Знаком.
И рассказываю ему, что было на моих глазах: «В Гаджиево, в Сайда-губе я ждал катера, чтобы перебраться на другой берег. Идет наш катерок какой-то, а «С-80» готовится к выходу у третьего или второго причала - не помню, еще старая была нумерация. Катер подходит, и с лодки кричат: - Помощник флагманского Жук есть? - Есть! На нем тужурка, а ведь зима уже. Ему кричат: - Ну что? Переоденешься или так пойдешь? - Так пойду. Ненадолго ведь! И переходит на лодку. Я уехал на несколько дней, а когда обратно прилетел, в аэропорту слышу, что с «С-80» что-то стряслось. Когда приехал в Гаджиево, уже комиссия во главе с маршалом Советского Союза Рокоссовским прибыла для расследования. Утром я иду, а на пирсе стоит пацаненок, в нашей флотской кожаной шапке, завязанной. Стоит на самом краю пирса и смотрит туда, на вход в Ягельную. Я так мимоходом спрашиваю: - Чей парнишка на пирсе? Еще свалится. - Сынишка Ситарчика - говорят. Ах ты ж, господи...
Еще темновато. стоит у пирса, а тогда причальной линии не было, взрывали грунт, камни, узко все. А мне нужно было пройти в сторону торпедных складов. Все боятся мимо Рокоссовского проходить и толпятся невдалеке. Решился я. Думаю, пройду - ведь не съест! Только прошел мимо, честь отдал, а он мне: - Подойди сюда. Подошел, представился. Меня поразило его лицо. По портретам он должен быть молодой, а тут уже старческий цвет лица, даже синюшный такой. Он показался мне старым-престарым. Или может быть я тогда другими глазами смотрел. Он мне говорит, показывая на этого парнишку: - Кто это? - Это сын командира погибшей лодки Ситарчика. - Да. Не дождется он, видимо, своего отца. Ничего больше не сказав, он двинулся к ребенку. Я отошел и смотрю, что будет дальше. Он подошел, положил руку ему на голову, и о чем-то они говорили. Сынишке было лет 7-8. О чем они говорили тогда? Был 1961 год. История грустная. Комок в горле до сих пор остается.
***
Недавно я встретил в Ленинграде Лелеку. Помните, у нас был командиром турбинной группы в 9-м отсеке, такой симпатичный парень? Когда увидел его, сразу вспомнил, как он на опросе жалоб и заявлений, который в свое время Вы проводили прямо на пирсе, заявил, что у нас, на 137-й, вода для мытья ног после смены вахт не подается. К сведению это было принято, но я ему через 30 лет напомнил:
- Ну как, воду-то подали на бачки для мытья ног? Посмеялись, но ведь, а как дальше-то было? После опроса как раз ошвартовалась дизельная средняя лодка 613 проекта - вся обшарпанная, с помятым ограждением рубки. Она с боевой службы вернулась. Видимо, выгружать торпеды пришла. Старпомом на ней был Василий Трофимов, который у нас штурманом был, когда я у Елсукова плавал. Обрадовались мы с ним встрече. Лелека как раз идет с пятью матросами. Я говорю Трофимову: - Проведи этих ребят, покажи им лодку, а то они не представляют себе условий быта на дизелях. Попросил Васю, чтоб открыли торпедопогрузочный люк. Открыли, и он спустился первым. Я их жду - интересно ведь, какое впечатление. Они оттуда вышли, глаза широкие, и молчат, ничего не говорят. Я спрашиваю: - Ну как? Молчат и объяснить ничего не могут, настолько они были ошарашены сравнением лодки, где «вода не подается на бачки для мытья ног», и дизельной лодки, вернувшейся с боевой службы. Это как день и ночь! Потом я говорю: - Ну, чего притихли? Воду-то будем подавать для мытья ног? Лелека ничего не сказал тогда, а тут, когда встретились - посмеялись. А, наверно, зря я ему устроил «наглядную агитацию», все идет вперед, и почему, если совершенствуется и оружие и техника, не должны совершенствоваться условия быта, ?
***
Сигнальщик у нас был. Забыл его фамилию напрочь. Как-то мы на якоре стояли, он вышел на мостик. Постоял, постоял и говорит: - Товарищ капитан второго ранга, почитайте письмо, которое мне прислали. - Да что ты? Разве удобно? - Нет, Вы прочитайте. Мне от вас, как от старшего, совет хочется получить. Ну, давай, думаю, почитаю. А там мат-перемат, точки только с запятыми не матерятся. Я почитал и говорю: - Нет, Витя, не могу я читать. Кто это тебе пишет? - Это моя невеста. Она учительницей младших классов у нас в селе работает. Там в письме много личного. Не буду говорить... Потом он в знак нашего взаимного доверия, мне рассказывает: - Вот скажите, помните, когда еще на заводе были, нас на КПП останавливали и охрана так осматривала нас строго. Кого-то вызывают из строя: - «Так. Что тут у Вас спрятано?» Ну, человек достает, у него канистрочка с «шилом». Она забирает. «Ну что, акт составлять будем?» Ну кому охота? «Нет, не будем». И так раза три или четыре было. Дело в том, что когда лодка строилась, спирт нам не давали - не положено. Но так иногда подкидывали то бутылку, то канистрочку. Это я имею в виду старшин и матросов. А как пронести? Так вот что этот матрос делал — оказывается , это была его девка.
Он ей всегда говорил, что слева, мол, от меня в строю будет стоять матрос, который понесет. А он знал. Дали какому-нибудь моряку пронести, стукач становится рядом справа. А мы все ломали голову, как она догадывается? Глаз наметан, что ли? Я говорю: - А куда спирт девали-то? — Так в увольнении позволяли себе. Он уже демобилизовывался тогда. Ну что тут, собственно говоря, скажешь-то. Подлец — он и есть подлец.
***
Кстати, о книжках. Когда я написал диссертацию еще вчерне, ее начали читать на кафедре, и каждый свои замечания пометил, кто восклицательным знаком, кто вопросительным, кто чего-то подчеркнет. А Карменок, мой руководитель, написал в каком-то месте: «Ну это не Золя» и четыре восклицательных знака. Защищенные районы огневых позиций, которые были впервые сформулированы мной до сих пор считаются лучшими для боевых действий наших подводных лодок. Ну, это хвастовство... Думаю, дай-ка почитаю этого Золя. Тем более, что у нас полное собрание сочинений. Наугад взял книжку.
. Начал читать и осилил, хотя и не сразу. Главное, что я заметил, то что у него предложения начинаются на одной странице и заканчиваются на другой. Читаешь с напряжением. Так я не могу писать. Я человек конкретный. И еще. Во Франции, если женщина идет, он бежит за ней, как петух. Чужая, не чужая - он делает свое дело. По крайней мере из этого романа я такое впечатление вынес.
О Чернощекове я еще хотел бы рассказать. Помните, когда выходили в Горло Белого моря, с нами был командующий СФ адмирал Лобов? Мы ведь стояли по боевой тревоге. Холодрыга. Потом Вы дали отбой. Чернощеков наверх поднимается и шепотом так спрашивает: - Может горячего чайку? Лобов стоит под козырьком. Я думаю, кто его знает, как Лобов отнесется к этому. А Чернощеков, когда служил на Черном море, был на крейсере у Лобова вестовым. Я говорю: - Подойди к нему, спроси: «Товарищ адмирал, разрешите обратиться? Может горяченького кофе или чаю». Спроси его так. Потом и мы попьем. А Лобов хмурый такой. Я никогда не видел, чтобы он улыбался. Чернощеков подошел, спросил. Слышу хохот. Я потом выяснил, что произошло, почему смех. Он подходит и спрашивает: - Товарищ адмирал, разрешите обратиться? - Ну что, Илья? - Может горяченького кофе или чаю? - Пожалуй, я кофе выпью. - А кофе нет, товарищ адмирал. - Чего ж ты меня тогда спрашиваешь? - Старпом так спросить сказал.
И.Л.Чернощеков.
Я в академию уже уходил, рассчитывался с флотилией. Подходит член Военного Совета Сидоренко: - Бери мою машину и срочно привези Ленинскую грамоту, которой наградили лодку. - Есть! - говорю. Это когда лодке дали имя «Ленинец». Сам иду в казарму и совершенно не представляю, где она и кто последний раз ее брал. Прихожу, вызываю Илью. Говорю, что нужно срочно привезти грамоту. Он сказал, что все понимает. Говорю: - Бери машину. Туда и обратно. Он быстро так обернулся. Входит, тащит канистру со спиртом. Оказывается, он думал, что я так «зашифровал» канистру. Под словом «грамота». Я спирт забрал, домой его занес, а Илью назад отправил. Нашел все-таки. Грамоту потом уже отдал ЧВС-у.
***
Хочется опять вернуться к Александру Ивановичу. Однажды ночью он на мостик поднялся как раз в мою вахту. Постояли, поговорили, а он: - А чего это я тебе все рассказываю, а как ты-то в подводники попал? - Чисто случайно - говорю - во флот попал, я хотел быть летчиком. Получилось так. На рыбалку поехали после выпускных экзаменов с ночевкой, развели костер, как оказалось - на мине. Она взорвалась, два человека погибли, меня и моего приятеля в кутузку посадили. Посидели там, а когда выпустили, объявили, что без права выезда. Военком, знакомый моего отца, дал мне документы - немедленно выехать в Новгород, там набирают в военно-морское училище. И так я оказался во .
Потом он опять заговорил об испытаниях лодки: - А как ракетные стрельбы? Ты ведь на очень ответственном посту. На боевой информационно-управляющей системе. На ней ведь очень сложно работать, ты готов? Я чувствую, он здорово вник в суть системы. Говорю: - А как и кому еще? Там столько схем: - и ракетная, и торпедная, и маневрирования, и гидрология, и другие... Невозможно на каждую схему посадить по узкому специалисту. Толчея будет. Оператор должен быть один. - Ну так я спрашиваю - ты готов, уверен? - Знаете, товарищ адмирал, я чувствую, что мы подготовлены хорошо. Потому что столько было учебы и тренировок... Думаю, все будет нормально. - Ну ладно - говорит. Вот так и проходили ночные вахты.
***
Как-то с нашим механиком Гармасаром мы зашли в цех, где покрывают детали полиуретаном. Ходили, посмотрели весь процесс. Смотрю, там разные цвета есть - красные, зеленые. Я спрашиваю у начальника: - Любого цвета можно покрытие сделать? - Да хоть серо-буро-малинового. Я и говорю Гармасару: - Володя, давай мы сделаем так все клапана на лодке. А то их драят, чистят и каждый раз красят. А если их покрыть полиуретаном - на всю жизнь хватит. Организуй - говорю - сейчас договоримся. Часть клапанов сняли из расчета, чтобы обеспечить живучесть и отнесли в цех. Проходит какое-то время. Я подхожу к лодке (а лодка уже наша, не заводская - акт приемный уже подписан), смотрю, там гора клапанов. Все покрыты полиуретаном. Подумал, что запасные. Я вниз. Оказывается вся лодка практически без клапанов. Живучесть нулевая.
Это была наша первая схлестка с Гармасаром. Такая, что... Поговорили с ним серьезно. До мата. Он мне этого не забыл. Внешне поддерживали, конечно, отношения, но напряжение оставалось. Стал он заместителем командира дивизии по электро-механическай части. И тут-то мне все это припомнил. Я жил в Вашей квартире, а там была добавлена одна комната от квартиры из другого подъезда. Как раз в этой квартире и жил Гармасар. Перегородка была поставлена элементарная, все слышно было. Даже дочки иногда говорили: - Пап! Чего они громко так говорят? Однажды я сижу у них (эта была детская) и вдруг слышу телефонный разговор Гармасара, он кому-то говорит: - Слушай, нам надо завтра хорошенько копнуть Тишинского. Ты прикинь план. В половине шестого объявим аварийную тревогу и хорошее учение по живучести закатаем. Я знаю все их слабости. Он еще продолжает разговаривать, а я набираю телефон Плотникова - командира БЧ-5, и говорю: - Макарыч, завтра у нас учение по живучести, утром в полшестого. Проконтролируй, чтобы все было нормально. - Есть, - говорит, - у нас все будет готово. Он передал указания командирам дивизионов. Те передали командирам групп и старшинам. В половине шестого команда была уже готова. Только сигнал, как они бегом на лодку. Начинают там крутить... Гармасар тут был бессилен. Все-таки жалко мне его. Такая дурацкая смерть... Много он сделал, все-таки как командир БЧ-5 на корабле.
***
Пришли мы в . Ну, помню, авралили здорово! Выгружались. А я уже долго был без семьи. Вдруг совершенно неожиданно: - Алексеич, тебе четырех суток хватит в Питер смотаться? На размагничивание. - Хватит. - Ну так давай, сразу же - и дуй! (Да, Вы ж понимаете - «совершенно неожиданно...» Дело в том, что на разгрузку лодки от ЗИП-а и скарба нам дали 5 суток, и для руководства этой малозначительной работой нас (помощника командира и меня) вполне достаточно. Утром я с этим аргументом пошел к командиру дивизии Юшкову и получил «добро», о чем тут же сообщил Тишинскому. (В.Б.) Дальнейшие события разворачивались так. Схватил я чемодан. А на чем добираться? Дороги тогда еще не было. Смотрю МПК идет. Я на него, а он идет в Полярный. Я сажусь, командир говорит: - Пожалуйста, в каюту ко мне. Мы тут же пошли в Полярный. Вдруг слышу переговоры по УКВ: - 52-й стать на якорь в точке номер три. А эта точка у мыса Летинского. Я к нему: - Что будем делать-то? - Да не волнуйся, мы сейчас рыбака любого подзовем. Тебе еще лучше - прямо до Мурманска доставят. Какой-то праздник был, или к празднику шло дело. Рыбаки один за другим шли. Он и подзывал, и стрелял ракетами, и чего только не делал.... Бесполезно. Я как на иголках, а время идет. В аэропорт я еще успеваю, но... Вдруг подходит катер к борту. Там капитан 1 ранга - замполит командира ОВР-а. По трансляции поздравляет с праздником. Я к нему обращаюсь. Он говорит: - Мне еще нужно в точку сходить, поздравить у Тороса. Потом я в Полярный. Я пересел на катер. Он пошел в точку у Тороса, поздравил. Пришли в Полярный. Он знает, что мне в Кислую надо, а его машина встречает, чтоб до Циркульного довезти.
Нет, чтобы меня подбросить. И я пешочком через всю дивизию. Дошел. Метет крепко так, зарядами. То видимость, то нет. Потом смотрю - рейсовый катер идет к пирсу и скорость не сбавляет. Ударился носом о причал, аж бревно отлетело. Все на носовой части стояли и как пингвины оттуда - прыг, прыг, прыг на причал. А я туда, на катер. Он задний ход дал. Я вниз спустился - там никого нет, я один. Катер работает все назад. Я думаю - что-то неладное и на мостик в рубку, там пьяный рулевой лежит. Я толкнул его - мычит. Локация не работает. Пометался там, потом в переговорную трубу командую: - Полный вперед! В машине отреагировали на мою команду. Как только ход вперед дал, сразу же локация заработала. Смотрю, огни появились, Тюва-губские створы. Я туда разворачиваюсь. Этот пьяный лежит, а над ним висит грамота: - «Экипаж коммунистического труда». Думаю - выйду на фарватер на середину Кольского залива, а там посмотрим. Короче - захватил я этот корабль. Через какое-то время вваливается мужик, оказалось капитан: - Ты кто? Чего здесь делаешь? - Посмотри, - говорю, - что здесь творится. Он ногой пьяного пнул - опять мычит. Я говорю: - Ты не волнуйся, я обстановку здесь знаю. Я капитан второго ранга. Приврал, что я командир. Присмотрелся - а он тоже пьяный! Говорит: - Я полежу немного, когда к повороту на Североморск будем подходить, ты мне скажи. Подходим к повороту. По сторонам смотрю - никого нет. «Лево на борт», - сам себе командую. Пошел. Подходит капитан: - Знаешь что, друг? Спасибо тебе. Иди на нос, я ткнусь в причал, ты выпрыгнешь - и мы с тобой прощаемся. Идем к причалу, а там уже куча народу стоит. Ткнулись. Я выпрыгнул. Смотрю, милиционеры стоят, а катер отработал назад и опять ушел в туман. Милиционеры говорят: - Как ты? Кто ты? Мы его ловим целые сутки. Пьяный экипаж. Все пассажиры жалуются на него!
- Не знаю, - говорю, - мне нужно в . Взял такси и в аэропорт. И улетел же таки! Столько событий...
***
Забегая вперед, вспоминаю, когда нас на все лады расхваливали по приходе в Гаджиево. Как-то идем мы, а Вы говорите: - Алексеич, что-то у нас больно все хорошо. Пора нам осмотреться. И действительно, в этот же день во время несения верхней вахты, упал за борт вместе с автоматом вахтенный. А зима, ведь. Его быстро вытащили, а автомат потом водолазы достали. Действительно, нужно было осмотреться... Это опыт, который я перенимал.
***
Недавно встретил в клинике Кичева. Он очень жалостливое впечатление производит. Руки трясутся, но сознание ясное. Узнал меня. Долго говорили. Вспоминали то, се... Он на меня зуб имел, и я на него тоже. Тогда, когда задачу № 1 принимали у нас в 1967 году с приходом лодки в Гаджиево, все флагманские отлично и хорошо, а он вдруг: «Трап убрать и 10 суток организационного периода!» Я вспомнил события 1957-го года. Тогда «С-345» столкнулась с танкером «Алазань». Дело было в Кольском заливе.
