Вице-адмирал Емелин Геннадий Валентинович – начальник Управление противолодочного вооружения ВМФ.
Специалист в области торпедного, минного и противоминного оружия, контр-адмирал (1979). В 1954 г. окончил 1-е Балтийское ВВМУ, в 1960 г. Высшие специальные офицерские классы ВМФ, а в 1971 г. Военно-морскую академию. С 1954 г. командир минно-торпедной боевой части подводной лодки Тихоокеанского флота. В 1957-1959 гг. флагманский специалист по ракетному оружию бригады подводных лодок Тихоокеанского флота. В 1960-1962 гг. заместитель командира подводной лодки по политической части Северного флота. С 1962 г. старший помощник командира, а с 1965 г. командир подводной лодки Северного флота. В 1971-1976 гг. В 1971-1976 гг. начальник штаба бригады подводных лодок Северного флота. В 1976-1985 гг. начальник минно-торпедного управления Северного флота. С 1985 г. начальник Управление противолодочного вооружения ВМФ. С 1992 г. в запасе. Награжден орденами Красной Звнзды, За службу Родине в ВС СССР 3-й степени. - Словарь биографический морской. Сб, 2000.
Начальник МТУ СФ Емелин Г.В. -
В конце 1976 года начальником МТУ СФ назначен капитан 1 ранга Емелин Г.В. К этому времени торпеда 53-65К прочно завоевала позиции на флоте. Новый начальник минной службы со вступлением в должность заслушал всех ключевых специалистов Управления, баз оружия, складов, зафиксировал все их проблемы в тетради и проявил при этом уменье на лету схватывать главное, переосмыслить детали доклада с высоты своего положения и опередить своих подчиненных в практическом преломлении известных истин. Моя встреча с Емелиным произошла в 1977 году при очередной командировке в Мурманск для проведения анализа неприемных стрельб торпедами. К этому времени мне было хорошо знакомы специалисты базы оружия: начальник Лопаткин В.П., Лютых Д.А., Волков В.А., Терехов В.С, Елисеев Н.М. и другие. Предстояло познакомиться со специалистами торпедного отдела управления Кузьминым Ю.В., Дюковым А.П., Спеховым А.С, Водяницким В.А., Бронниковым В.Я., Раксиным Н.В. и начальником первого отдела Харламовым В.Ф., Амелешиным В.Г. Среди офицеров управления встретил своих однокашников по училищу оружия: минера Метелицина Ю.И., Минца Н.М. и Либенштейна М.З.
Начальник управления капитан 1 ранга Емелин Г.В. предложил мне разобраться с причинами неудовлетворительных . По представленным мне специалистами 1 отдела, в том числе и Амелешиным, автограммам, пленкам аппаратуры «А» и «Н», были определены возможные причины неудовлетворительных испытании (всплытия в точке залпа и на дистанции, малой скорости и др.). Когда все случаи были рассмотрены и обсуждены, оказалось, что 50% случаев дефектных ходов произошли по вине подготовки, с чем офицеры согласились. Емелин Г.В. попросил рассказать схему торпеды, ее слабые стороны и особенности подготовки. Начальник управления слушал внимательно, задавал по ходу доклада вопросы и, чувствовалось, что хозяин кабинета любознателен, на ходу определяет главное, задает практические вопросы квалифицированно. После доклада и обсуждения попутных вопросов Геннадий Валентинович вымолвил: «Она же проста, как примус! Почему же столько неудовлетворительных стрельб?» Дело в том, что при подготовке торпед специалистами завода неудовлетворительных стрельб на порядок меньше или вовсе нет. А сейчас необходимо просто повысить квалификацию торпедных расчетов, рабочих и офицеров, контролирующих приемку торпед на корабли. Когда все вопросы были оговорены, Емелин Г.В. проводил меня, вызвал свою машину и на прощание обнял: «Ты мне нравишься!» и дал команду водителю доставить меня по указанному мной адресу. В торпедном отделе к этому времени сложился безупречный в профессиональном отношении коллектив, это Кузьмин Ю.В. - начальник торпедного отдела, Дюков А.П., Спехов А.С, Водяницкий В.А., Нагорный А.В., Бронников В.Я. и Раксин Д.Х...
Все флагманы при встрече задавали вопросы о конструкции торпеды 53-65К, особенностях подготовки и эксплуатации. Такие вопросы задавались не от праздного любопытства, а по причине более высокой требовательности начальника МТУ СФ Емелина Г.В. за конечный результат: безаварийность стрельб и результативность атак. Наше взаимодействие продолжалось до тех пор, пока Григорьев В.Е., затем Кавун А.А., Спехов А.С. получили назначение в УПВ (Управление Противолодочного Вооружения ВМФ), а Пензин Е. - на кафедру в Военно-Морскую Академию.
В минном деле, как нигде, Вся загвоздка в щеколде.
(Поговорка флотского минёра)
Р.А.Гусев
В субботу звонит мне флагманский минер бригады Егоркин Виктор Иванович: - Евгений Константинович! Одна боевая мина упала с торпедолова за борт. Бегу на причал. Выясняю. Утром мичману-мотористу потребовалось залезть в свою выгородку. Лючок не открывался- мешала мина. Он самостоятельно включил лебедку, чтобы приподнять мину. Трос по какой-то причине оборвался и мина, выломав створки торпедного клюза, полетела за борт. Спрашиваю командира боевой части: - Стопорная шайба на мине установлена? - Так точно, установлена. На остальных минах наличие стопоров проверил. Стоят. Пока организуются работы по подъему мины, бегу в штаб т докладываю обстановку командиру эскадры. Он решает, что надо выходить с докладом на флот. Старшим на флоте начальник штаба флота вице-адмирал Поникоровский Валентин Николаевич. Он спрашивает командира эскадры: - Мина безопасна? Своими силами поднимите?
Получив утвердительные ответы, Поникаровский требует держать его в курсе дела и добавляет: - Сейчас пришлю к вам начальника МТУ. А тем временем водолазы сделали замеры глубины: в носовой части ТА – 11 метров, в кормовой – 27. Пришел на катер Емелин. В работу не вмешивается. Непрерывно курит. - А что ему вмешиваться? Его Поникоровский прислал не для того, чтобы он нырял за миной. Поникоровский понимал, что прими МТУ мины установленным на флоте порядком – ЧП не было бы. Весь бардак начинается, когда инструкции дополняются русской смекалкой. Все беды отсюда. Правда и без русской смекалки не обойтись. Мину вытащили. Стопорной шайбы на ней не оказалось. Не помню, что мямлил по этому поводу командир БЧ-3, но факт остается фактом. Емелин не стал раздувать большого пламени, но неприятный осадок за свой оптимистический доклад испытываю до сих пор...[/SIZE]
Мальков Борис Михайлович Описание одного из эпизодов боевой службы капитана 3 ранга Малькова Б.М. приводит Г.В.Таргонин в своей статье В боевом ядре флота", опубликованной специальном выпуске альманаха "Тайфун" - "Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли". - Санкт-Петербург, 2005.
Командир К-94 капитан I ранга Г.В.Таргонин и заместитель командира по политической части капитан 2 ранга А.В.Осташко на мостике К-94. Авачинская губа, 1 октября 1968 г.. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
... Командирскую вахту я предложил своим помощникам нести по восемь часов, взяв на себя вахту с нуля часов до восьми утра. На этот отрезок времени приходилось два всплытия на перископную глубину для приема радиограмм (их было три за сутки). Кроме того, это наиболее критическое время с точки зрения бдительности. Меня менял старший помощник, на долю которого приходился третий, дневной сеанс связи. С 16.00 до нуля часов вахту нес приписанный к нам на поход помощник командира капитан 3 ранга Борис Михайлович Мальков, заменивший нашего Евгения Алексеевича Галактионова, который получил повышение по службе. Он стоял вместе с командиром БЧ-5 капитаном 3 ранга Е.Г.Семеновым... Серьезное испытание в этом походе выпало на долю нашего доктора. Внезапно почувствовал острую боль внизу живота помощник командира капитан 3 ранга Б.М.Мальков. Осмотрев его, доктор сделал предположение, что это аппендицит, положил его в изолятор и по наблюдениям и прощупываниям подтвердил диагноз. До окончания нашего похода было еще далеко, и откладывать операцию было опасно. Назначили операцию в ночь с 1 на 2 апреля. Помимо штатного состава операционной бригады, которая состояла из доктора и моряка с самым длинным названием его штатной должности (химик, санитар-инструктор, подводник) старшины 1-й статьи Виктора Тардыбина, занимавшего эту должность и прошедшего стажировку в качестве ассистента хирурга, Владимир Михайлович попросил выделить себе в помощники одного офицера. Добровольно вызвался капитан-лейтенант Л.И.Лукашук... В субботу 1 апреля после вечернего чая бригада санитаров, вымытая в душе и переодетая в чистое белье, приступила к тщательной уборке офицерской кают-компании, являющейся по совместительству операционной с постоянно закрепленной на подволоке над столом люстрой с бестеневыми лампами. Сначала вымыли с мылом все поверхности, затем протерли лизолом и задрапировали всю кают-компанию стерильными простынями. Эта процедура заняла более двух часов. В кают-компанию принесли и включили кварцевую лампу. Хирургический инструмент, находившийся в укладке, был стерилен и хранился в герметичной упаковке.
Всплыв на перископную глубину на полуночный сеанс связи и приняв всю возможную информацию, вновь погрузились на заданную глубину, легли на очередной галс, после чего доктору было дано разрешение приступить к операции. По лодке передали распоряжение о запрете прохода через 2-й отсек. Операция заняла около двух часов и прошла благополучно. Больного перенесли в мою каюту. Я заглянул к нему и задал самый главный вопрос: — Ну как? Борис улыбнулся и ответил: — Нормально. Владимир Михайлович доложил о результатах своей работы и продемонстрировал удаленный аппендикс, заспиртованный в баночке. А самое удивительное произошло вечером 2 апреля, когда наш больной самостоятельно и самовольно появился в ЦП. Не прошло и суток после операции, а он уже стоял на ногах и улыбался. Вызвали доктора, который искренне возмутился нарушением постельного режима и увел его к себе в изолятор. Через неделю швы были сняты, и помощник настоял на том, чтобы его допустили к несению командирской вахты.
(помощник командира АПЛ «К-122» с 12.09.70 г. по 30.09.72 г.) Таким офицерам, как командир АПЛ «» капитан 1 ранга Б.М.Мальков, посвящаются слова адмирала П.С.Нахимова: «У моряка нет трудного или легкого пути, есть только один путь – славный!»
... Мое назначение совпало с тем, что в этот период был назначен новый командир подводной лодки капитан 2 ранга Мальков Борис Михайлович, старший помощник командира одной из подводных лодок 26-ой дивизии, выпускник 1954 года минно-торпедного факультете 1-го Балтийского Ленинградского Высшего Военно-Морского училища. Тактически грамотный и требовательный офицер, отличный воспитатель, корректный человек, главное – в разговоре с подчиненными был вежлив, не кричал и не матерился. С назначением его моральная обстановка в экипаже изменилась, стало намного спокойнее и в тоже время экипаж как-то подтянулся, намного улучшилась дисциплина и исполнительность всех категорий личного состава.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Сун смутно помнил, как он проскочил на попутных с неразговорчивыми шоферами поселки Стрелку, Оротукан, Спорный и еще какие-то, с удивительно одинаковым обликом: непременная «Территория» - лагерь с высоченным забором и сторожевыми вышками, а вокруг на «вольной земле» - приткнувшиеся четыре-пять строений-бараков - жилье, магазин, транзитка. Где - кипяток, иногда - консервы, хлеб и конфеты-«подушечки». В конце челночных перебросок холодным и белесым вечером Сун оказался под мостом быстрой и свинцовой реки Колымы где-то на окраине Дебина. Река струилась у ног, погромыхивая на быстрине окатышами, бесцветная северная ночь ложилась на темные хребты гор. Заключенные и вообще весь живой мир исчезли. Не было ни птиц, ни всплеска рыб. Белесая тишина. Лицо, шею и уши грызла невидимая и беззвучная мошка. Сун тупо глядел на темно-свинцовую быстрину течения, поминутно растирая липкую массу на шее и скулах. Суном овладело тупое равнодушие - к прошлому и будущему, виденному и неведомому. Ко всему.
«Сидеть. Костра не разводить», - предостерегал кто-то невидимый. А струилась. Сгущалась безмолвная ночь. «Однако, пропадешь», - предупреждал тот же невидимый. - Встань. Двигайся». Сун сбросил оцепенение, в очередной раз стер кровавую слизь с шеи, с усилием встал, охлопал карманы. Курева не было. И он полез чахлым кустарником на насыпь моста. Наткнулся на что-то распластавшееся черное, сторожко обошел, цепляясь за кусты, и выбрался наверх. Ветра не было, мошка зверела. Сун огляделся вокруг, увидел какой-то неблизкий костер, в очередной раз стер слизь и поплелся в сторону костра. «Хоть от мошки избавлюсь», - равнодушно ко всему окружающему думал он. У костра оказались... цыгане. И какой-то старик. Сун подошел и молча сунулся в дым. Присутствующие так же молча оглядели пришельца и отвернулись к огню. - Слышь-ка. Курево есть? - наконец, бросил в сторону пришельца старик. - Откуда? - возразил Сун. - Все искурил. Проклятая жрет. - Жрет, - согласился старик, - гнус жрет. Всех, кроме этих. И мотнул в сторону цыган. Цыгане курили и молчали. Мир для них не существовал.
- Откуда и куда? - глядя в , спросил старик. - А... сидел под мостом, - равнодушно ответил Сун, - все равно идти некуда. Мошка выгнала. - Это там, где зарезанный? - Какой зарезанный? Лежит там что-то в кустах. - А там, аккурат откуда ты шел. Со вчерася лежит, - констатировал непонятный дед. - И што ж ты по ночам тут бродишь? - А в Якутию добираюсь. Как рассветет, пойду на трассу. - Значит, в Якутию, - спокойно, как будто Якутия находилась за углом, утвердился старик. И внезапно встал. - А ну, пошли. - Пойдем, - согласился Сун и поплелся следом. - Я, мил человек, сторожу тут неподалеку. Заночуешь у меня. А то эти прирежут... Молчуны, мать их... - сплюнул в темноту старик. - Я ить сразу почуял, не здешний ты, через кусты прешь. Тут ходют цепко, не учуешь. - Не учуешь? - оглянул темноту Сун: теперь темь становилась зловещей. - А тот, зарезанный, тоже не учуял? - Ну, тот из бродяг. Беглый, значитца, - топал впереди старик, - не поделились. А у меня ты не бойсь. Я государственный. А вот курева нет, это плохо. Там в хибарке мох сушеный. Не табак, оно так. Што не што, а курево, мил человек.
. - Курево, - согласился Сун. Накурившись до тошноты сушеного мха, Сун повалился на предложенный загадочным стариком лежак и провалился в пустоту. Последнее, что он видел, засыпая, - сидящего у печурки лохматого деда, протянувшего узловатые клешни к огню. Страх куда-то пропал. Проснувшись белесым утром от крысиных писков под топчаном, Сун вскочил, оцапал одежду и поклажу: все на месте. Высунулся из хибары. Невидимый дед топтался где-то за углом. Мошка исчезла. Мир обретал блеклые краски. - Доброе утро, хозяин! - окликнул Сун. - Доброе, доброе, - отозвался дед. - Я тут чайку сварганил. - Вот хорошо! - обрадовался Сун и выложил из чемоданчика оставшуюся пачку печенья. Почаевали. Дымнули толченым мхом. - Ну, спасибо вам, дедушка, - поднялся Сун и, поколебавшись, протянул старику тридцатку. - Это на курево. - Это ты, брат, зря! - отвел руку дед. - Это ты зря. А теперича топай вон туда, там трасса. А в Якутию тебе, значитца, налево будет... С таким спокойствием, как будто эта самая Якутия находилась за ближайшим поворотом, а не в двух тысячах верст. Сун еще раз поблагодарил загадочного деда и потопал в страну Якутию. Воистину, удивительная страна, эта Колыма! И снова трасса. Суну удалось зацепиться за автобус, позади остались довольно-таки современный Сусуман, по-таежному опрятный Ягодный, где появились первые ели; опять повороты и мосты, растущие в высоту хребты гор. Впереди последний пункт колымской трассы - Ады-Галах. Далее трасса убегала на север, на неведомую Усть-Неру. А суновский маршрут - с поворотом на запад, на загадочную якутскую трассу.
В Сун был вытряхнут из автобуса и затоптался на развилке. Никаких указателей. Дорога мертва. Шел нудный сеящий дождь. И Сун поплелся в ближайшее строение щелястого вида с распахнутой настежь сорванной с петель дверью. Внутри оказались штыбы угля. И внутри, и снаружи сквозь щели - ни души. Тянуло сыростью, дорогу закрывал хлябкий туман. И впервые Сун скис: ему казалось, что он застрял в какой-то Вечности, откуда нет возврата назад и нет пути вперед. Сколько ждать? день? неделю?... год? Кого ждать - небесное чудо? попутный этап? группку шнырких уркаганов? Где привычная и теперь такая уютная Камчатка? Где неведомая Хандыга? На иной планете? В кармане намокшего полушубка - мятая пачка «Примы», за пазухой - жидкая пачка отсыревших от пота десятирублевок. Так Сун просидел остаток дня, вечер и серую бесприютную ночь. Наступило, судя по часам-«штамповке», сырое, моросливое, затянутое туманом утро. Сун оцепенело выглядывал сквозь щели сарая. А мир молчал. И вдруг!.. Рев мотора. Мимо сарая с подбрыкивающим лязгом промчалась машина. Сун с отчаянием выскочил на дорогу и бросился махать руками. Опоздал! И Сун, срываясь всхлипами, ринулся туда, где в тумане растворилась машина. Но Суну везло! Отчаянно везло! В туманной хляби и мороси он завидел стоящую и двоих, копающихся в моторе. Сун подбежал и с придыхом вцепился в борт самосвала:
- Хы... хы... во-возьмите! Копающиеся в моторе выпрямились и недоуменно уставились на непонятного, со всхлипами дышащего догонщика, вытаращив глаза на морскую фуражку с подзеленевшим крабом, неуместный летом полушубок и обшарпанный чемоданчик: - Ты кто такой? - это, судя по всему, старший. - Лейтенант я, - выдохнул Сун. - Лейтена-ант? - удивился старшой, старик явно лагерного вида. - Ты что, не с луны, лейтенант? - Нет. Я с Камчатки, - скороговоркой зачастил Сун, - мне в Якутию надо! Возьмите, а? - Куда, куда-а? - еще больше удивился дядя. — Ты думаешь, что мы в Якутию? Да до Якутии тыща восемьсот! А мы прямо и налево за угол, понял? - Все равно! - испугался Сун: оставаться здесь ему казалось страшнее, чем очутиться в неведомом впереди, и он взмолился. - Все равно в ту сторону. Возьмите! Пожалуйста! Шофер отер щетинистую физиономию, хмуро оглядел испуганного Суна, вытер той же ветошкой клешни рук и, наконец, буркнул: - Здесь будешь сидеть, мошка сожрет. Или прирежут. Ладно. Ты тощий. Поместимся втроем. Лезь в кабину. Второй, напарник шофера, молодой узкоплечий парень, судя по обличью - зэк, молчал. Сун обрадованно швырнул чемоданчик в кузов самосвала и вцепился в правую дверцу. Напарника шофер, похмыкав, вытряхнул-таки в кузов: «Стой там, держись за кабину».
Машина заурчала и пошла пожирать , отбрасывать назад лесистые кряжи, повороты и спуски. Выглянуло бледное солнце. На душе у Суна взыгрывала боязливая радость: солнце указывало -доедешь, доедешь! Шофер хмуро смотрел вперед, вцепившись изуродованными клешнями в баранку, временами почему-то ощеривал беззубый, с двумя верхними клыками, шерстистый рот и искоса поглядывал на Суна: - Слышь, голова. С Камчатки, говоришь? А чего там, в Якутии, ты не видел? - Ага, с Камчатки. С подводной лодки, - с готовностью ответил Сун. - А собираюсь я в Хандыгу. Там сын у меня народился. И виновато добавил: - Так уж получилось. Шофер слегка присвистнул, помолчал и неожиданно бросил, не глядя на Суна: - Сынишка, говоришь? Ишь ты, первый вольняшка народился, значит! Не взял бы я тебя. Скажи спасибо своей форме. Я ведь тоже был моряк. Служил на «». Пограничник. Слыхал про такой корабль?
- Зачем слыхал. Видел. Он и сейчас плавает. - Плавает, говоришь? Плавает, это хорошо, - потеплел в голосе шофер, - Служил я на нем. Мотористом. Так вот. И снова замолчал, вглядываясь в дорогу и свое прошлое. - А вы далеко ли едете? - осторожно вставил Сун. - Вы... это... - Не бойсь, - усмехнулся шофер. - Я расконвоированный. Далеко ли, говоришь? Да... сотни три, а потом сворот. За формовочной землей едем. Для литья. А завод наш там (и он мотнул головой назад), около Кадыкчана. Да ты не знаешь. А я, значит, при машине. А тот, в кузове, еще мотает срок. Из придурков. А зовут-то тебя как? - Меня? Анатолием, - ответил Сун. - А меня Семен! - вдруг ожесточился шофер. - Семен Пулик. Познакомились, значит... До развилки тебя подкину. А там... добираться будешь, как повезет. Сотни три, а там... тыщи две. Но я настырных уважаю. Уважаю, лейтенант. Семеном меня зовут. А был я Семен Иваныч. Вот так. - Судьба такая... - неопределенно протянул Сун: он осторожничал, инстинктивно опасаясь рвануть за душу незнакомого заросшего дядю. - Судьба, - протянул дядя. - Как ты думаешь, сколько мне лет? - Н-не знаю, - чистосердечно признался Сун. - Наверно, лет шестьдесят? - Шестьдесят? - усмехнулся шофер. - Да мне, браток, еще и сорока нет. Тридцать девять мне. Куда, думаешь, зубы дел? Да повыбили их мне ...
И он мотнул куда-то назад, откашлянул и добавил: - А отмотал я всего сроку тридцать пять. Десять и еще двадцать пять. - Тридцать пять? - вытаращил глаза Сун. - Это как? Десять и двадцать пять? Он поежился; почему-то захотелось выпрыгнуть из кабины.
Поезд «Феодосия-Москва» мягко качнулся и стал плавно набирать скорость. «Прощай, Чёрное море! Вот он, самый красивый в Крыму, феодосийский . Почти десять километров прекрасного жёлтого песка. Ласковое море. Вдали Кара-Даг. Бухта Коктебель. Дом творчества писателей, где остаётся немало друзей… Сколько пройдено миль по этому самому синему в мире. Сколько погружений. Сколько переживаний. Служба подводника тяжела и опасна. Да, были, конечно, и приятные мимолётные встречи, вот недавно…». Командир подводной лодки капитан 2 ранга Крылов Юрий Степанович прервал свои воспоминания. Красивые женщины никого не оставляют равнодушным. Это природные произведения искусства. В них наше счастье и наша беда. Так было и так будет всегда! Поезд вёз командира в Москву, к новому месту службы. Жена, с которой у него не очень ладились отношения, настояла, чтобы он переводился в столицу. Хватит жить то на Крайнем Севере, то на Крайнем Юге. Тем более, что здесь масса соблазнов: хорошее вино, бессчётное количество жаждущих женщин, а теперь ещё и писатели, с которыми сблизился Юрий Степанович в последнее время. Молодость прошла. Надо завершить службу в Москве. Это приказ жены. И он с ней согласился. У женщин иногда бывают здравые мысли. А ведь ещё полгода тому назад перевод в Главный Морской штаб казался Юрию Степановичу красивым миражом. Всё началось со стихов… Они с женой приехали в подмосковный санаторий осенью. После жаркого Крыма, сухой выгоревшей листвы, их встретило мягкое очарование русской осени. Яркие краски уходящего лета, летающие паутинки, лёгкие прогулки по лесу. Хорошая еда, полусонное состояние. Днём ещё тепло, а к вечеру на променад уже надо набросить пиджак. Юрий Степанович, как опытный поручик Ржевский, быстро сориентировался. Оказывается, контингент отдыхающих был в основном московский. Жёны и члены семей морской элиты. Непонятно, когда же отдыхает плавсостав. Юрий Степанович, единственный офицер с действующего флота, распустил перья. Это была его «болдинская осень». Он, коренной ленинградец, прекрасно образованный, начитанный, играющий на фортепьяно, обладающий приятным баритоном, мгновенно очаровал неслучайно выбранную им группу женщин, которые с радостью приняли его с супругой в свою компанию. Когда же он начал читать свои стихи о переживаниях и страданиях офицеров-подводников, о тяготах и лишениях, выпавших на долю моряков, уходящих под воду на многие месяцы, о гибели молодых людей, которых поглотило ненасытное море, женщины были растроганы до слёз. Одна из них долго беседовала с ним, а затем с его женой о их жизни и проблемах, которые волнуют Юрия Степановича и его супругу.
А на другой день приехал в один их самых больших московских адмиралов. Он оказался мужем вчерашней внимательной женщины. И если кого-то это удивило, то только не командира подводной лодки, для которого разведка - одна из форм повседневной деятельности. Он всё знал и действовал наверняка. Жена адмирала поворковала со своим мужем и грозный адмирал, желая доставить жене удовольствие, пригласил Юрия Степановича на беседу. Командир лодки, прекрасный тактик, так построил беседу, что адмирал сам предложил ему продолжить службу в Москве. Жена адмирала, которая в этот момент разливала элитный кофе, подошла и нежно поцеловала мужа, дав понять, что он действует совершенно правильно. Взбодрённый адмирал даже дал Юрию Степановичу номер телефона своего служебного кабинета. Теперь надо было ждать… Прошёл месяц, потом ещё один. Заканчивался уже пятый месяц. Адмирал, наверное, забыл о своём обещании. Юрий Степанович, доведённый до белого каления, обратился к командиру бригады: «Разрешите позвонить из Феодосии по военному телефону в Москву?» Без разрешения командира соединения Севастополь не соединял с Москвой. Когда командир бригады узнал, куда будет звонить его подчинённый командир подводной лодки, он проявил удивительную заинтересованность. Оказывается, он тоже хотел в Москву. Итак, «добро» было получено. Юрий Степанович совершенно озверевший, потому что комбриг сел рядом, с таким видом, будто он тоже будет говорить с адмиралом, назвал секретный номер. А дальше произошло чудо... Адмирал оказался в Москве, а не где-нибудь на флотах. Более того, он оказался в своём кабинете, а не в министерстве или на многочисленных совещаниях. Адмирал взял трубку и Юрий Степанович, мокрый от напряжения и переживания, доложил ему о себе. Адмирал, которого звонок застал врасплох, и который, наверное, забыл бы о подводнике, если бы не его настойчивость, вынужден был сказать, что телеграмма с вызовом будет в ближайшие дни. Юрий Степанович, обалдевший от неожиданного счастья, даже стал подсказывать московскому адмиралу, чтобы его перевели приказом Министра Обороны, для скорейшего получения квартиры. Грозный адмирал обрезал: «Мы знаем, как это делается» и положил трубку. Комбриг не сразу отпустил смелого до безрассудства командира лодки. Он уважительно налил ему рюмку коньяка, вытащенного из глубин секретного сейфа. После третьей рюмки капитан 2 ранга Крылов пообещал, что возьмёт командира бригады лодок в Москву. Немного осмотрится и начнёт действовать. Довольный комбриг проводил уже можно считать московского офицера до дверей. Чем чёрт не шутит, если у того в друзьях сам адмирал флота...
Через три недели мягко качнулся и повёз грустного Юрия Степановича Москву. «Прощай море! Прощай родная лодка! Прощай молодость! Хочу ли я в Москву?..»
01 мая 2006 года.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
- А много у вас... этих, заключенных? - Хватает, - вторично усмехнулся дядя, - всяких. - А какие они всякие, эти ваши зэки? - Они не мои. Я - производитель работ. На все остальное есть администрация, конвои. Какие-какие... Всякие. Кучкуются по статьям. Есть политические, есть бандиты, есть просто сявки. С первыми проще - бьют норму, не бегут. Болтают много. А вот бандиты... - оживился попутчик, - знаю одного такого. Молодой, красавчик. С 1933-го года, значит, от роду ему двадцать лет. Восемнадцать побегов и двадцать убийств. Так что поймают - опять двадцать пять. И никакая амнистия ему, конечно, не светит. Вот приеду, узнаем, не сбежал ли в этой... свалке? - А почему «опять двадцать пять»? - не унимался Сун. - Почему? Ему бы, конечно, вышака. А наши законы, видишь ли, гуманные. Расстрелы отменены. Если не бунт, конечно. Убежал, поймали? Снова доливают до горла - двадцать пять. И так до бесконечности. - А много бегут?
- Бежали. Бегут. нет. Зимой верная гибель. А летом бегут. С «бычком» бегут. - С каким бычком? У вас есть бычки? - С каким бычком? - вновь усмехнулся дядя. - Ну, вот, вроде вас. Спариваются двое отпетых урок. Присмотрят третьего, из «ваньков» помоложе. И начинают обхаживать: «Ты де, Ваня, орел с подрезанными крыльями, не то, что другие - рабы и шакалы. Тебе доверяем. Айда с нами на волю!» Ну, Ваня польщен, с «авторитетами» бежит! Это называется «с бычком на веревочке». А там, когда жрать становится нечего, - под нож. И мать-тайга молчит. А поймают - снова в лагерь. Закон такой, ну не закон, а порядок: лагерная охрана, если беглый отловлен до ста километров, конвоирует в «казенный дом». Если дальше ста километров - стреляет на месте отлова. Хлопот меньше, все законно. Но, конечно, расстояния никто не мерил. Все условно... И внезапно оживился, искоса царапнув взглядом Суна: - Вот ты лейтенант, говоришь... Да твоя одежка и твои, извиняюсь, документики для беглых ой какая находочка! Так что, если ты решил до Хандыги добраться, держи уши топориком. Хорошо держи! Особенно на якутской трассе. Там ты - находка. Конечно, если у тебя пистолет, - и он с сомнением окинул Суна, - держи его аккуратней, чем собственную голову. Всяким попутчикам не раскрывайся. Даже таким, как я, например... - Скажете тоже... - поежился Сун. — А вот в транзитке-то нары. А клопов нет! Удивительно! - Клопов не было, - согласился дядя. - Это да! Санитария свирепая. - Да хватит вам! - взмолились попутчицы-женщины. - И без вас тошно! Все страхи да страхи. Вы лучше что-нибудь веселенькое расскажите.
- Веселенькое? - развеселился дядя. - Самое веселое было, когда черт у Бабы-Яги ступу уволок. А впрочем, извольте. Как-то по делам оказался я в Зырянке. А там аэропорт - не аэропорт, а так, аэродромчик. Но при нем чин чинарем гостиничка. Ну, дали мне комнатешку. А там, на стене - портрет Моны Лизы в натуральную величину. Эта, знаете, от Леонардо да Винчи. А исполнен-то как? Рука мастера! Я и спрашиваю у дежурной тетечки: «А кто это так мастерски Мону Лизу нарисовал?» А она говорит: «Тут один командированный ночевал осенью. А его клопы жгли всю ночь. Уж он крутился-крутился, а когда уж совсем невмоготу стало, включил свет - клопов видимо-невидимо. Ну снял он рубашку и штаны, начал вылавливать этих паразитов. А на тумбочке валялся журнал «Огонек», как раз раскрытый на страничке, где эта Мона Лиза. Продукция, что ли, называется. Ну он весь остаток ночи и копировал эту самую Лизу, на стену и надавит. И видите, как живая получилась! Всех клопов поистратил. Так что, кто к нам прибывает, все командированные теперь в эту комнату просятся. Прямо Эрмитаж! Ну, там, говорят, эта самая Лиза будет похужея...»
- Ну, положим, эта самая хранится вовсе не в Эрмитаже, а в Париже, в Лувре! - возразил кто-то из дальнего угла автобуса. - Какая разница? - слегка обиделся рассказчик. - Важно, что лучше, чем у самого творца. Пассажиры сдержанно посмеялись. Устанавливался, как это бывает на «северах», общный дорожный контакт: держаться вместе! А Колымская трасса разворачивалась навстречу плавными разворотами и спусками, толпами бредущих заключенных, каждая наприкид - человек на пятьсот, с плетущимися сзади краснопогонниками с карабинами (но без собак! сказывалась эпоха «демократии») разворачивалась навстречу хмурыми зубцами гор с редким лиственничком и встречными огромными 25-тонными «Татрами», с ревом проносящимися в клубах соляровой гари. Автобус не останавливался в редких поселках, только притормаживал на поворотах, и тогда к окнам приникали быстрые оценивающие глаза. Пассажиры зябко ежились, стараясь не встречаться взглядами с этими оценивающими глазами. Остановка «Палатка» с забегаловкой-транзиткой. Мужская часть обрадованно рванула - кто за кипяточком, а большая часть за угол на облегчение душ. - Куда вы все сразу, мужики! - взвыла женская часть. - По очереди! По очереди! Что вы, в самом деле? И вовремя: у автобуса начали кучковаться неведомо откуда взявшиеся юркие фигуры, настойчиво заглядывавшие вовнутрь и цепко вскальзывающие взглядами сидора и съежившихся женщин. И «свои» мужички, на ходу застегивая пуговицы, поспешали в автобус. На мелочи этики никто не обращал внимания. Поехали. Миновали Атку. К вечеру добрались до транзитки Мякит.
. - Так что, граждане пассажиры, здеся смена автобуса! - обрадовал путешественников шофер и сочувственно осклабился. - Следующий в семь утра. А пока... всем в зал ожидания. Пассажиры похватали сидора и рюкзаки и порысили в деревянное строение, хлынули в угол, быстренько организовали коммунооборону: женщины - усевшись на пожитках, мужчины - стоя вокруг. Народа прибывало. В густеющей за окнами тьме появились и юркие ребятки, осмотрели кучу багажа и прикрывающих ее своими юбками гражданок, толпящихся мужичков и уселись рядом: - А ну? Кто в «очко»? Сыгранем? - это Суну. - Не-а! Я не умею! - попятился Сун. - Значит, все не умеют? - оглядели урки колонию пассажиров. - Все. Все не умеем, - забормотали мужчинки. Тогда урки уселись своим кружком и начали неуловимо быстро метать карты; то и дело слышалось «хоп», «хоп». Суна передернуло. Через час-полтора уркам игра наскучила и они шмыгнули за дверь. Нестерпимо хотелось курить. Сун вышел на крыльцо, оглядел темь и белесые звезды. - Слышь, парень. Дай огонька! - послышался рядом чей-то голос. Сун вздрогнул, повернулся: рядом массивный дядя в какой-то униформе. «Видать, из охранников», - отлегло у Суна. Прикурили, дымнули. - А эти... куда пошли? - показал Сун в темноту. - Эти? Стояли тут, прикидывали, куда идти, - пыхнул огоньком незнакомец. - То ли грабить. То ли резать. Вас-то, видать, не тронули, многовато показалось. Куда добираетесь? Сун поежился: - Мне до Хандыги надо. Жена там, ребенок народился. Скажите, как лучше добраться?
. - Добираться, прямо скажем, сложновато. Автобусами с пересадками так: до Берелеха, дальше Сусуман, оттуда - до Ады-Галаха. А дальше - якутская трасса, тысчонки две или около этого. Там только на удачу. На попутных. Но дело, прямо скажем, опасное. Беглые. Одежда и документы - это им нужнее всяких денег. Ну, если у вас есть пистолет, - и незнакомец точно также, как и вчерашний попутчик, скользнул по фигуре Суна, - без оружия я бы не рискнул... Ну, удачи. Спасибо за огонек. И неизвестный растворился в темноте. В Берелехе незадачливый Сун попрощался с попутчиками и, набравши напутствий, пустился дальше - на Сусуман. Сун плохо соображал, на каких он в дальнейшем добирался машинах: одни подбирали, другие вытряхивали, и он оказывался на колымской трассе с неизменным чемоданчиком и полушубком под мышкой. Мимо прошаркивали толпы одинаково серых заключенных, с неясным гулом бормотни и хаканьем кашля. Уже не раз из нестройных колонн вырывался заключенный, подбегал, трясущимися руками лез за пазуху, доставал фотку и дрожащими губами торопливо бормотал: «Смотри, я ведь тоже моряк! Смотри, вот моя жена и дети!» А лейтенант Сун только растерянно и криво улыбался: он не знал, что говорить. И, как всегда, сзади колонны слышались предостерегающий окрик и лязг затвора. Но Суна не трогали, в толпу не загоняли. Он еще не соображал, хотя смутно чувствовал, что морская форма являлась для него охранительной грамотой, а для всех других - своеобразным «табу». Такова была не высказываемая любовь ли, симпатия ли к флоту. Но однажды, одиноко стоя на трассе в надежде на попутные, он увидел нечто необычное.
Навстречу из-за поворота шествовали три квадрата, быстрым полушагом, полускоком. Вот эти квадраты поравнялись с одиноко торчащим, как перст, Суном. Сун в испуге отскочил на пригорок. Квадрат мужчин, квадрат женщин, квадрат мужчин. Каждый квадрат из шеренг по шестнадцать человек, сцепленных друг с другом подручкой. И полное-полное молчание. Только хриплое дыхание и быстрый-быстрый шаг. Все в квадратах - в одинаково сером, но не рваном и без заплат. В первом и третьем квадратах - на сером белые цифры - на груди и спине. Во втором, женском - цифры и на подолах юбок. Вокруг каждого квадрата - цепь стрелков, вокруг всей колонны - цепь собак и наружная цепь автоматчиков. И... полное молчание. Молчание даже собак. Колонна быстрым скоком-шагом, не поднимая голов, продефилировала мимо одинокого лейтенанта и скрылась за поворотом. Никто - ни охраняемые, ни охранники - не удостоили даже взглядом Суна, словно он был неодушевленный столб.
Сун растерянно смотрел вслед: он ничего не понял. И снова - , хмурые отроги недальних гор, редкий лиственничник и вертящийся в голове, где-то подслушанный рефрен:
Будь проклята ты, Колыма, Такая чужая планета. Сойдешь потихоньку с ума. Отсюда возврата уж нету.
Лейтенант В.Куликов. Большая школа. - Советская молодежь. 1950, 7 января.
Хорошо подготовленное и проведенное на высоком идейном уровне комсомольское собрание повышает чувство ответственности у членов ВЛКСМ за свои успехи в труде и учебе, помогает каждому комсомольцу понять роль и определить свое место в решении тех задач, которые выдвигает перед комсомолом большевистская партия. Второй пленум ЦК ВЛКСМ потребовал от комсомольских организаций поднять роль собраний, устранить формализм и сухость в деле их подготовки и проведения, разнообразить повестку дня. До недавнего времени комсомольцы Нахимовского училища обсуждали на своих собраниях лишь вопросы успеваемости и дисциплины. Ясно, это вызывало справедливую критику в адрес бюро первичной организации ВЛКСМ. С помощью коммунистов-воспитателей и преподавателей мы сумели вовремя перестроить свою работу, стали внимательнее прислушиваться к запросам молодежи, чаще выносить на собрания вопросы воспитания нашей молодежи в духе советского патриотизма, советской национальной и военной гордости.... За сравнительно короткое время комсомольцы 8, 9 и 10 классов провели собрания со следующей повесткой дня: «Комсомол в борьбе за великое дело Октября»; «О моральном облике советского молодого человека»; «Что значит быть патриотом?»; «За что я люблю свою Родину?»; «Критика и самокритика – движущая сила развития социалистического общества»; «Образ Алексея Мересьева – пример советского патриотизма и мужества»; «Достижения советской науки и техники»; «Наше поколение будет жить при коммунизме»; «Советская молодежь под солнцем Сталинской Конституции».
Маресьев Алексей Петрович. . Большое значение мы придаем подготовке собрания. Поучительно в этом отношении собрание с повесткой дня: «За что я люблю свою Родину». Бюро ВЛКСМ поручило сделать доклад на эту тему комсомольцу, отличнику Сергею Куликову. С помощью коммунистов Куликов подготовил яркий, убедительный доклад, показывающий величие нашей социалистической Отчизны. Незадолго перед собранием в классах наиболее подготовленные комсомольцы провели с молодежью беседы на темы: «Наша Родина дала миру Ленина и Сталина», «Советский Союз – первое в мире государство рабочих и крестьян», «Наша страна – родина передовой науки, техники и культуры», «Лауреаты Сталинской премии 1948 года», «Мировые рекорды советских спортсменов». Подготовительная работа во многом определила активность воспитанников, идейный уровень их выступлений на собраниях. С чувством глубокой любви и благодарности говорил комсомолец Кунцис о широких горизонтах, которые открылись ныне для латышской молодежи. – Каждый латышский юноша и девушка – говорил он, – может приобрести теперь любую избранную ими специальность. Я отдам все свои силы, чтобы оправдать отеческую заботу Родины.... Узбек Светлаев, казах Бекенев рассказали, как расцвела национальная культура их родных республик за годы советской власти.
Доктор технических наук, профессор, академик Академии военных наук, член-корреспондент МСА Александр Никитович Золотов в 1946-м и (в бескозырке) - в 1947 году. Выпускник Рижского училища 1952 года. Комсомольцы Александр Золотов и Игорь Смирнов взволновано говорили об историческом значении деятельности вождей мирового пролетариата Ленина и Сталина. Проникнутая горячей любовью к своей стране, расходилась молодежь с этого увлекательного собрания. Нахимовцы Исаак Хризман, Станислав Шамин, Вячеслав Полысалов и другие подали вскоре заявления о приеме в члены ВЛКСМ. ...Комсомольские собрания оказывают серьезную помощь преподавателям в воспитании учащихся в духе советского патриотизма и советской национальной гордости, помогают крепить связь с молодежью, приобщают ее к активной общественной работе. Политические органы училища, занимаясь идейным воспитанием нахимовцев, регулярно докладывали по инстанции о своих результатах работы. Так, например, в одном из докладов сообщалось: «Воспитанник Кецко (54 кл.) заявил, что «Рабочим в США живётся лучше и богаче, чем у нас. Зато они и революцию не делают. Возможно, вообще капиталисты договорились с рабочими, и они проживут мирно всё время». В итоге к Кецко были приняты строгие щтрафные организационные меры, и он был отчислен из училища.
А.Курачик. Литературные вечера и посещения театров.
В Рижском Нахимовском училище часто организуются литературные вечера и посещения театров. Воспитанники принимают деятельное участие в художественной самодеятельности. Всё это способствует идейному воспитанию юных моряков… В клуб училища нередко приезжают гости – артисты рижских театров. Они дают концерты, проводят беседы. Недавно состоялась встреча с участниками Всемирного конгресса сторонников мира в Праге и Международного фестиваля молодежи в Будапеште. Работники Театра юного зрителя Латвийской ССР приняли шефство над училищем. Они выступают с шефскими концертами, помогают художественной самодеятельности нахимовцев. В кружках художественной самодеятельности участвуют почти все воспитанники. На последней олимпиаде самодеятельные коллективы нашего училища завоевали первое место и сейчас стремятся удержать это первенство.
Хор нахимовцев 5-го выпуска (слева направо, сверху вниз): первый ряд: Коньков Ю.М., Кузовков Ф.Г., Журавлёв Т.Д., Сафронов А.Я., Гайдук В.Д., Шаробурко Ю.А., Кулешов Б.А., Привалов В.В., Зуйков Б.Я., Алеев Ю.А. Второй ряд: Скворчевский В.Д., Беличенко Р.Н., Строганов С.С, Павлов Г.П., Маркин А.П., Поль Ю.А., Щетников В.А., Лавренчук Н.Я., Бородин В.С. Третий ряд: Котт Ю.В., закрыто лицо, Воинов Е.С., Коржев А.Н., Балабинский В.Б., Ткачёв В.А., Шаров И.М. Четвёртый ряд: Иванов О.К., Нарциссов В.А., Берндт Б.Б., запевала Турыгин В.И., Панков В.Ф. Сводный ротный хор нахимовцев. Запевала нахимовец Виктор Турыгин. В дальнейшем капитан 1 ранга, командир атомной подводной лодки Северного флота.
Воспитанники часто бывают в рижских театрах. Перед посещением спектаклей проводятся беседы. Нам, например, было подробно рассказано содержание и значение оперы М.П.Мусоргского «Борис Годунов». Затем состоялась встреча с актерами театра. После этого мы слушали эту оперу с еще большим увлечением.
С.Банк. Голос нахимовца. - Советская молодежь. 1950, 13 марта.
Как волновались в эту предвыборную ночь десятиклассники Рижского Нахимовского училища! Сколько юношеских дум, сколько планов, сколько задушевных разговоров! Они уже стали взрослыми – восемнадцатилетние юноши. Родина дала им все: просторные аудитории и квалифицированных преподавателей, красивую форму и веселые летние лагеря, дала ясную и высокую цель жизни. Сегодня они голосуют впервые. И хотя подъем положен по воскресному, в восемь часов утра, но почему-то не спится в эту мартовскую ночь. В шесть часов открывают двери избирательного участка. Оркестр играет гимн. Председатель комиссии поздравляет с праздником. И первыми опускают свои бюллетени десятиклассники Женя Кулаков и Саша Шауров – дети ленинградских рабочих, Валерий Снопиков – сын офицера, погибшего в боях за Родину, за эту счастливую и жизнерадостную юность. Десятки воспитанников выпускного класса, радостные и взволнованные, опускают свои бюллетени в алую урну. Они голосуют за верных сынов Родины.
Урна стоит на постаменте, окруженная живыми цветами. Над урной, освещенной изнутри, на цветном стекле портрет Иосифа Виссарионовича Сталина. И подходя к урне, опуская бюллетени, нахимовцы смотрят на портрет. И кажется им, что великий Сталин приветствует их мудрой и ласковой улыбкой. Он все знает, этот человек: как отцы и старшие братья нахимовцев защищали Родину, как стояли насмерть у белых стен и синих вод Севастополя, как обороняли город Ленина, как шли в лихие матросские атаки под Сталинградом. Он знает, этот самый близкий человек, как по зову юношеских сердец пришли сюда пареньки, чтобы быть достойными своих отцов, чтобы учиться и множить славу русского, советского Военно-Морского Флота. Сыновья морских офицеров Юрий Вояковский, Феликс Котловский, Владимир Тужилкин, Анатолий Шваб и многие другие, впервые выбиравшие в Верховный Совет, в этот памятный день голосовали за счастье жить и учиться в сталинскую эпоху. Через несколько месяцев они закончат училище и станут курсантами. Пройдут годы – юноши возмужают, наденут лейтенантские погоны, пришьют первые золотые нашивки, но этот день не забыть никогда. Вчерашний день в Рижском Нахимовском училище превратился в большой и радостный праздник. Не только участвовавшие в голосовании, кстати сказать, все они комсомольцы, но и остальные нахимовцы – в парадной форме. К восьми утра голосование было закончено. Но до позднего вечера в клубе училища один за другим следовали концерты, танцы, киносеансы. И с какой любовью смотрели малыши на старших товарищей, воспитанников девятых и десятых классов, отдавших свои голоса Родине, партии, великому Сталину.
В период выборов художественная самодеятельность училища выступала на многих избирательных участках, а также на торжественных собраниях во дворце Пионеров, в Совете Министров и Государственном театре оперы и балета. (ЦВМА, ф.1183, Исторический журнал).
Готовьтесь к экзаменам на аттестат зрелости. - Советская молодежь. 1950, 28 апреля.
Одна из любимых дисциплин рижских нахимовцев – военно-морское дело. Этот предмет воспитанники начинают изучать с шестого класса, но экзамен сдают только выпускники. В мае десятиклассники вместе со всеми школьниками республики будут сдавать экзамены на аттестат зрелости. И только по одной дисциплине – военно-морской – экзамены уже прошли.
...Кабинет военно-морского дела помещается в Пороховой башне. Большая круглая комната с окнами, похожими на иллюминаторы, украшенная яркими флагами, напоминает корабль. Сходство это усиливается моделями различных классов, большим судовым компасом, такелажными досками с морскими узлами. Стол, за которым сидят члены экзаменационной комиссии, украшен живыми цветами. Воспитанники берут билеты, и пока один готовится, другой отвечает. В каждом билете три вопроса: один – из истории флота, его боевых действиях в гражданскую или Отечественную войну, по биографии прославленных российских флотоводцев, два других – на специальные темы: устройство компаса, прокладка курса, стоячий и бегучий такелаж, морские узлы и т.п. Старшеклассники, которые в этом году уже станут курсантами высшего военно-морского училища, уверенно отвечают по любимому вопросу. Александр Ломоносов – секретарь комсомольской организации – рассказывает о героической обороне Севастополя и роли Черноморского флота в Отечественной войне... Воспитанник Владимир Асеев говорит о восстановительном периоде Военно-Морского Флота после Гражданской войны. Нахимовец рассказывает о комсомольском наборе во флот, о шефстве комсомола над военно-морскими силами страны. Потом он объясняет принцип постановки парусов «бабочкой». Вице-старшина – отличник учебы Георгий Московский – блеснул отличными знаниями, умением просто, кратко и технически грамотно объяснить довольно сложные темы: назначение и устройство шпиля, устройство магнитного компаса...
Нахимовец 2-го выпуска Георгий Павлович Московский отвечает на экзамене. Итоги первого экзамена на аттестат зрелости показали глубокие и хорошие знания. Больше половины десятиклассников получили пятерки, остальные четверки и только три нахимовца ответили на тройки. 21 июля 1950 года приказом начальника Управления ВМУЗ объявлено об окончании училища и выдачи аттестатов зрелости 76 воспитанникам училища. Московский Георгий Павлович окончил училище с золотой медалью, с серебряной – Светлаев Виктор Дмитриевич и Макшанчиков Борис Геннадьевич. 62 выпускника приказом начальника Управления ВМУЗ были зачислены курсантами 1-го Балтийского ВВМУ, 9 человек направлены в ВИТКУ.
Капитан-лейтенант С.И.Сергеев поздравляет нахимовца Б.Г.Макшанчикова (выпуска 1950 г.) с принятием присяги. Принятия присяги. Нахимовец 2-го выпуска Б.Г.Макшанчиков.
Рассмотрим, как сложились судьбы выпускников Рижского нахимовского училища 1950 года? Три выпускника стали адмиралами.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
