А дорога все шла, то пыльная по сухим взлобкам, то по галечным отмелям речек, то продиром сквозь кусты. На одной из таких полян машина оказалась среди сплошного ковра грибов-маслят. Некуда было наступить ногой, чтоб не раздавить два-три гриба. Набив с полдюжины белых куропаток и сдав их шеф-повару Мише, орудующему у костерка, Сун отправился побродить по зарослям. И всего в пятнадцати-двадцати метрах неожиданно вышел на озеро. В предзакатных пробивающихся сквозь кроны дерев лучах озеро выглядело каким-то светло-коричневым, но удивительно прозрачным. Берега не топкие, поросшие осокой и ивняком. Сун вышел на самый берег и, пораженный увиденным, разинул рот. Под самой поверхностью озера неспешно плавали какие-то одинаковые, каждая по локоть, рыбины. И эти рыбины с появлением Суна, а он на открытом берегу был хорошо виден, не скрылись в глуби, наоборот, сгрудились у берега и с любопытством уставились на Суна. А Сун, разинув рот, уставился на любопытных . «Эх, уж не крючок! Хотя бы булавка!» - подумал Сун. Но ни крючков, ни булавок и ничего другого, из чего можно было бы сотворить крючок, у Суна не было. Сун плюнул от крайней досады и поплелся к костру.
Отужинав буржуйскими рябчиками без соли, на которых Сун уже не мог смотреть без отвращения, и запив благословенным чифиром, Челкаш и Сун тронулись в путь. У Суна давно перемешалось в голове - ночи, дни, счет числам и сколько в пути. Только Миша Челкаш, как заведенный механизм, дергал рычагами и выворачивал баранку, безошибочно угадывая в обманчивом свете фар куски дороги, рытвины и колдобины. Временами Сун косился на каменное лицо шофера и не мог понять, кто выносливей - человек или машина. Шофер Миша молчал, и от этого Сун все чаще впадал в сидячий бред. Со всякими «красными шапочками» и «серыми волками». В один из дней, когда машина выбралась на открытый пологий взгорбок, Миша Челкаш разомкнул, наконец, уста и спросил, мотнув головой куда-то вправо: - Видишь? - Чего, видишь? - не понял Сун. - А вон, на той горушке. Вдалеке, на одном из ярко освещенных с пролысинами гольцов Верхоянского хребта на фоне бледно-голубого неба угадывались две тоненькие мачты. - Ага, вижу. А что там? - Что, что... Ребята там. Радисты. Объект, одним словом. Меняются раз в полгода. Как-то я скис вот на этом самом месте. Один как гвоздь. Ковырялся, ковырялся в моторе. Без толку. Ну, думаю, надо людей. И полез я на эту самую гору. Чуешь? Шел-шел, лез-лез, полдня лез. Вылез. А у ребят - чепушка! Сидят, носы повесили. А дело такое. За день до этого прилетел самолет, сбросил на парашютах продукты. Сесть-то негде. А летчик, видать, не подрассчитал ветер, груза на парашютах упали по склону. А склоны-то, видишь, ого-го! Ну, пока ребятки добирались до грузов, а там медведи похозяйничали. Меж прочим, почище всякого забулдыги. Спиртное страсть как уважают.
Ну, мишки надыбали ящики с бутылками спирта и пораскурочили. А потом... знаешь, как делают? Нет, пробки они не откупоривают. Берут бутылку в одну лапу, а другой — хы! и горлышко срезают, как бритвой. Как в джиу-джитсу. Ну и буль-буль. А закусывают как? Берет банку консервов, лапами как даванет! И в лепешку. А мясо, рыба ли там, что повылезло вокруг банки - раз! и вылизал. А банку - в кусты. Вот так и закусили. И пьяные ревут на всю тайгу. Мишек-то набралось будь-будь! А мешки с мукой им не понравились: распороли и разваляли по всей тайге. Вот так и остались мужички куковать. Харчи-то кончились. Жди теперь, когда еще прилетят. Да еще какой-нибудь чинуша взбрыкнет: «Лимиты! Норма! Не положено!» И шофер сердито сплюнул в сторону, где долженствовала быть Москва. Спустя двадцать лет, просматривая нашумевший фильм «», Сун внезапно вспомнил эту «горушку» в отрогах Верхоянского хребта и тоненькие ниточки мачт. Да, все сходилось: маломощный и торопливый передатчик группы Зорге не мог дотянуться до Москвы, а эта «горушка» как раз и обеспечивала идеальный радиоприем по частоте прохождения радиоволн и ретрансляцию туда, в западном направлении.
Поэтому кадры фильма, где под свист пурги люди, скрючившись у аппаратуры, терпеливо ловили торопливый радиосигнал, были все-таки гениальной догадкой режиссера этого фильма. Очень похоже, что это было именно так. Но то был 1941-й год! А теперь 1953-й. Ну и что? Других «сверчков» нет? Есть, родимые, есть. И дежурства продолжаются. На исходе дня полуторка спустилась в обширную долину с участком сравнительно сносной дороги и остановилась возле костра. У костра - четверо в одинаковой униформе. Рядом - оружие. Ясно: блок-пост на перехвате беглых шустриков. Они обменялись краткими приветствиями с шофером Мишей (видимо, знаком), бегло оценили Суна, явно не походившего на мальчиков из «контингента» и уткнулись в костер. А шофер Миша сотворил свой костерок, наскоро отужинал, чем Бог снабдил, наломал лапника, выбросил дерюжку и накрылся другой. А Суна предупредил: «Разбудишь завтра утром, как солнце встанет, твоя задача - чтоб комарье меня не сожрало». И заснул мертвецким сном. Впереди - самый трудный участок якутской трассы - зловещий Прижим. По сообщениям дядей с блок-засады с «той стороны» Прижима, встречных машин не ожидалось. Каким образом они это узнавали, было непонятно. Никаких проводов или раций Сун не узрел. Но уяснил, что при встрече на Прижиме двух машин одна сбрасывалась под обрыв. Ибо «карманов» там не было, а задний ход исключался. И Сун всю ночь добросовестно размахивал ветками, отгоняя от храпящего густющее комарье и гнус. И все думал о непонятном Прижиме. Наутро, с прожекторными вспышками первых лучей Сун расшуровал костерок, выставил котелок и заварил чифирь. Почуяв дым, Миша Челкаш вылез из-под дерюжки, зевнул пастью и дрыгнул всеми своими членами, пописал в кусты, подтянул портки и сел на корточки - чифирять. Какой-то там туалет, вроде умывания, Миша по всей видимости считал буржуазными предрассудками. Осмотрел мотор, попинал скаты, оглядел небо и выдохнул:
- Ну, в божью мать и в печенку! Поехали. Машина пошла на . На первой скорости. - Ты вот что. Дверца чтоб была открыта. Одна нога на подножке. Понял? Одна нога на подножке. Если что, соскочишь. Не дай Бог, чтоб осыпи. - Ясно, - пробормотал Сун. Машина, натужно подвывая, пошла на Прижим. Прижим оказался вырезанной ножом бульдозера, либо кайлами, узкой - в один борт дорогой вверх, над которой справа угрожающе нависали рыжие и рыхлые «щебнястые» щеки-склоны, слева - вниз, пропасть и где-то там внизу петляющее серебро реки. Справа кузов местами царапал склон, слева - наружный задний скат машины временами хватал воздух, а машина держалась на внутреннем скате. Шофер Миша, судорожно стиснув зубы, выворачивал баранку, стоя на левой подножке и зорко высматривая малейшие зацепы петляющей вверх дороги. Левой ногой Миша висел над пропастью. Мотор даже не ревел, а стонал, как израненное крупное животное. Из радиаторной закрутки выбивался пар. И шофер Миша все гнал и гнал машину на подъем, озирая то передние скаты, то еле угадываемую колею, то нависающие справа «щеки», грозившие обрушением осыпей. Ни вниз, ни назад шофер не смотрел. И только один раз зыркнул глазами в скукожившегося Суна и бросил, перекрывая рев мотора: - Там, внизу, участок Росомаха. Геологов там рысь порвала. Потому и прозвали. Внизу, по крайней мере на глуби пропасти в 300 метров серебрилась река и голубела густая таежная чащоба. И только в одном месте обозначилась плешь галечной косы. Должно быть, там. Сун вытянул шею, высматривая провальную глубь, и ежился, отпрянув на свою «внутреннюю» подножку, мимо которой нехотя проплывали .
А мотор стонал и всеми членами содрогал машину. Но Миша - молодец! Выдержал. И машина, привыкшая к диким просторам и невообразимым дорогам, тоже выдержала. Уже в сумерки (значит, машина поднималась по Прижиму весь день!) машина выкатилась на плоскую вершину Прижима и, всхлипывая мотором, остановилась. Шофер Миша вылез и мешком плюхнулся в траву. В полном изнеможении. А Сун присел рядом, наскреб в уголках карманов табачных крошек, свернул цигарку и сунул шоферу. - Погодь. Дай отойти, - пробормотал шофер. Вокруг стояла первозданная тишина. До звона в ушах тишина. Взошла рыжая луна и залила молочным светом ближние горы. И вершины дерев, от чего последние казались черными. Где-то нечистой силой ухнул и захохотал кто-то. Рядом шебуркнулась и пискнула полевка-мышь. В полной тишине мимо полулежащих прометнулась какая-то большая черная тень. И без единого звука скользнула в темь зарослей. - Что это? - вздрогнул Сун. - Наверняка рысь, - пробормотал Миша. - Что же, выходит, нас не видела? - Ну да. Видела. За добычей погналась. Тут их самое царство. Миша лежал около трех часов. На предложение Суна - костерок, чифирь - махнул рукой: «там, внизу».
Вниз шел пологий и длинный . В последующем у Суна перемешалось все: время, пространство, явь и бред. Только шофер, как железный идол, молчал и орудовал рукоятками и баранкой. Временами, когда кончалась видимая дорога, по какому-то наитию лез в самую, казалось, непролазную чащу и через неожиданные ямы и промоины выбирался на очередной кусок дороги. Корявые ветки нахлестом били по кабине и продирались по крытому кузову. И снова, когда темь, сбегались к подсвету многочисленные зайцы и работали лапами, страшась окружающей темноты. И снова на дороге маячили то «Красная шапочка», то лешие, которые вблизи оказывались кустами и корежинами. Дальше дорога пошла низинами, выровнялась и уже не вихлялась, выгибаясь среди ровных лесов. Появились попутчики. В том числе две женщины. А на временных остановках, когда шофер отходил в кусты и затем снова ходил и пинал ногами скаты, неизвестно откуда появлялись остроглазые хмыри и, заглянув в кузов, деловито осведомлялись: - А это чьи? - на женщин. - А это наши. Врачи, - солидно брал их под защиту Сун. - А-а! - и хмыри так же внезапно исчезали в лесной непролази. Сун уже знал: врачи на Колыме неприкосновенны. Табу. Даже для бандитов. Таков закон «Территории». А машина трогалась дальше. И в один из вечеров, наконец, вползла в Хандыгу. Машина с баллонами сворачивала на базу, а Сун слез - расспрашивать, где экспедиция геологов. Редкие встречные с недоумением рассматривали Суна: весь покрытый пылью, он походил не на лейтенанта, а на грязного черта. Колымское путешествие лейтенанта Суна закончилось. Потом он вычислил, что добирался от Магадана до Хандыги девять суток. Обратно Сун с «заблудившейся» женой и грудным первенцем добирался самолетом «Дальстроя».
Н.И.Штырова вернулась с сыном
Для справки
Постановлением Совета Труда и Обороны от 15.11.1931 года №516 организован Гострест по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы -«Дальстрой». 4 марта 1938 года Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР №260 трест «Дальстрой» из подчинения СНК был передан в НКВД. Постановлением СНК СССР от 19.03.1941 территория деятельности «Дальстроя» увеличилась до 2,6 млн кв. км, затем по представлению МВД Президиум Верховного Совета СССР расширил территорию до 3 млн кв. км. В 1940 году на объектах «Дальстроя» работало 190,3 тыс. зэков. В 1941 из 176 665 зэков: 4 173 чел. - троцкистов, 306 чел. офицеров царской армии, 266 чел. - из числа крупной буржуазии, 215 офицеров Белой армии. 18 марта 1953 года, по представлению МВД, промпредприятия «Дальстроя» Постановлением Совета Министров СССР №832-370сс переданы в Министерство металлургической промышленности, а лагеря - Минюсту. В 1957 году на базе «Дальстроя» создан трест «Северовостокзолото». К концу 1953 года страна получила: 1 059,1 тонны химически чистого золота, 55 340 тонн олова, 2 187 тонн вольфрама, 363 тонны кобальта, более 100 тонн урана. С ноября 1945 года на «непрофильных» объектах трудилось 3 998 японских военнопленных, средняя зарплата которых равнялась 150 руб. в месяц (в 1949-м). К сентябрю 1949-го весь японский контингент был изъят из лагерей и по актам передачи передан представителям японских властей. 27 марта 1953 года по инициативе первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и министра МВД СССР Л.П.Берии Президиум Верховного Совета СССР издал Указ об амнистии, согласно которому получили свободу около 1,2 млн. человек (30% от всех «сидящих»), прекращены дела около 400 000 чел. С 20 мая 1953 года были сняты паспортные ограничения, т.е. разрешено вернуться к месту своего проживания тем, кто отбыл наказание (таковых только за 1943-1953 гг. насчитывалось 3,9 млн. чел.). В целях продовольственного обеспечения геологических партий, работавших в субарктических районах Якутии, продовольствие сбрасывалось с самолетов «Дальстроя» и ГВФ на парашютах (в т. ч. оливковое масло).
Мичман Б.Хромов в средствах защиты кожи и органов дыхания, с камерой Кюри от радиометра РВ-4 убыл в реакторный отсек для отбора проб воздуха по радиоактивным газам и аэрозолям. После его прибытия из реакторного отсека пробы воздуха по газам и аэрозолям были обсчитаны на пульте РВ-4 и расчет показал, что концентрация радиоактивных газов составляет 2500 ПДК и радиоактивных аэрозолей составляет 500 ПДК. О результатах радиационного контроля было доложено на Главный командный пункт командиру АПЛ. В своем докладе я предположил, что в технологических системах реакторов появились незначительные протечки и предложил в период поиска их снизить мощность реакторов до 5%. Для поиска протечки я предложил использовать «нештатное приспособление – резиновый шланг», подсоединенный к системе воздухозабора контроля газовой и аэрозольной активности в реакторном и в смежных с ним отсеках. По приказанию командира подводной лодки я вместе с начальником службы радиационной безопасности старшим лейтенантом В.Кимом и дозиметристом мичманом Б.Хромовым, надев средства защиты, убыл в реакторный отсек. На Центрально-дозиметрическом посту остался нести вахту мичман Л.Гурьев. По моему предложению Главный командный пункт остановил систему вентиляции реакторного отсека, которая работала по замкнутому циклу. В отсеке, надев шланг на трубопровод системы воздухозабора по контролю непроходного коридора 3-го этажа реакторного отсека и установив связь с Центрально-дозиметрическим постом, начали обследовать его. По докладу мичмана Гурьева концентрация радиоактивных газов, аэрозолей в непроходном коридоре сопоставима с замеренной ранее. Отсоединив шланг, присоединив его к трубопроводу системы воздухозабора по контролю проходного коридора 3-го этажа реакторного отсека и установив связь с центрально-дозиметрическим постом, начали обследовать коридор. По докладу мичмана Гурьева концентрация радиоактивных газов, аэрозолей в проходном коридоре сопоставима с замеренной ранее.
Если посмотреть на разрез энергетического отсека атомной подводной лодки, где всё заполнено техникой, в этом плотнейшем сплетении электрических кабелей, гидравлики и воздуховодов трудно представить себе человека, многие дни, недели и месяцы несущего службу в этих энергонапряжённых, пространственно стеснённых условиях. И, тем не менее, подводники исправно выполняют свою святую обязанность, защищая морские рубежи нашего Отечества. - Опустили шланг на второй, эпизодически посещаемый, этаж реакторного отсека, где находились электродвигатели главных и вспомогательных циркуляционных насосов 1-го контура, обратимые преобразователи и другие механизмы, а также трубопроводы 2-го и 3-го контуров. Сразу же получили доклад из ЦДП, что концентрация радиоактивных газов, аэрозолей резко возросла, по радиоактивным газам до 5000 ПДК, по радиоактивным аэрозолям до 1000 ПДК. Сделали вывод, что протечку теплоносителя надо искать на 2-ом эпизодически посещаемом этаже реакторного отсека. Согласно технологической схеме для смазки верхних подшипников, электродвигателей главных и вспомогательных циркуляционных насосов к ним через трубопровод подводилась вода 1-го контура. Так как вспомогательные циркуляционные насосы 1-го контура не работали, то начали обследование трубопровода, подводящего теплоноситель 1-го контура к подшипнику главного циркуляционного насоса левого борта. По докладу мичмана Гурьева концентрация радиоактивных газов, аэрозолей без изменений. Поднеся шланг к трубопроводу, подводящему теплоноситель 1-го контура к подшипнику главного циркуляционного насоса правого борта, получили доклад мичмана Гурьева о резком увеличении концентрации радиоактивных газов, аэрозолей, по радиоактивным газам до 11000 ПДК, по радиоактивным аэрозолям до 4000 ПДК. После визуального обследования трубопровода и места сварки обнаружил капельку воды, которая была снята «мазком» из ткани для дальнейшего обсчета. Обсчет «мазка» на радиометре КРАБ-2 дал ß-загрязненность более 50000 расп./см² мин. «Мазок» в дальнейшем был передан в Службу радиационной безопасности дивизии для исследования.
О проделанной работе по поиску повышения концентрации радиоактивных газов и аэрозолей было доложено командиру подводной лодки на главный командный пункт. Борис Михайлович приказал нам покинуть отсек и также принял решение: сбросить аварийную защиту реактора правого борта и перевести его в режим расхолаживания и включить систему вентиляции реакторного отсека в атмосферу. О радиационной обстановке на подводной лодке и принятых мерах по локализации и нормализации радиационной обстановки в реакторном отсеке была послана радиограмма в адрес командующего Тихоокеанского флота. В ответ мы получили радиограмму с приказом о возвращении в базу. При возвращении в базу на переходе морем по приказанию главного командного пункта личный состав отсеков произвел радиационное обследование поверхностей отсеков, приборов и механизмов подводной лодки. Радиационная загрязненность не была обнаружена, но все равно провели дезактивацию всех поверхностей. Радиационное обследование поверхностей 3-го этажа реакторного отсека произвел личный состав службы радиационной безопасности подводной лодки. Была обнаруженная ß-загрязненность около 500 расп./см² мин. в районе люка перехода на 2-ой этаж реакторного отсека. Личный состав реакторного отсека самостоятельно провел дезактивацию, загрязненность была ликвидирована. При входе в базу б. Павловского и швартовке к 4-му пирсу увидели, что нас встречает весь личный состав службы радиационной безопасности дивизии поднятый по тревоге: в средствах защиты органов дыхания и кожи, под командованием командира полковника В.Соколова. После швартовки к пирсу и приема питания электроэнергии с берега выход на пирс нам всем был запрещен до окончания радиационного обследования подводной лодки. Кроме этого, командир 1-го дивизиона капитан 3 ранга Б.Завьялов, командир реакторного отсека капитан-лейтенант Л.Гаврилов и вахтенный отсека (к сожалению Ф.И.О. не помню) были отправлены на санитарной машине в изолятор медсанчасти, где им прочистили желудки, напичкали таблетками, на стационарной установке провели обследование щитовидной железы на радиоактивный йод. Все обошлось хорошо. Через сутки наблюдения их отпустили домой.
Командование службы радиационной безопасности дивизии были удивлены, что загрязненность поверхностей подводной лодки, кроме 2-го этажа реакторного отсека, отсутствует. Командование Тихоокеанского флота и 26-ой дивизии ожидали худшего, а обстановка на АПЛ еще раз подтвердила, что бдительное несение вахты, грамотные, своевременные, правильные действия личного состава АПЛ никогда не приведут к аварии с тяжелыми радиационными последствиями. Личный состав 4-го и 6-го отсеков, смежных с реакторным отеком, получил суточную дозу облучения, а аварийная партия, вместе со мной, получили по месячной дозе облучения. Приказом командира 26-ой дивизии всем участникам поиска источника повышения концентрации радиоактивных газов и аэрозолей на 2-м и 3-м этажах реакторного отсеков была объявлена благодарность. Микротрещина в месте сварки трубопровода охлаждения подшипника электродвигателя главного циркуляционного насоса реактора правого борта была устранена в конце июня 1972 года сварщиками Судоремонтного завода «Восток». В сентябре 1972 года я убыл с атомной подводной лодки на учебу в г. Ленинград на командный факультет 6-х Высших Специальных Офицерских ордена Ленина классов ВМФ, а через год после окончания учебы был назначен старшим помощником командира подводной лодки «К-59» 26-ой дивизии. В заключении я хочу привести слова Главнокомандующего ВМФ адмирал флота Советского Союза С.Горшков: «Нет аварийности оправданной и неизбежной, ее создают сами люди своей недисциплинированностью и безграмотными действиями». Из этих слов можно сделать вывод, если командование и офицерский состав корабля постоянно занимается политико-воспитательной работой, командирской, специальной и общей подготовкой, если весь экипаж будет отлично знать устройство корабля, то такой экипаж будет с уверенностью выходить в море для выполнения боевых задач. И вот такую уверенность давал всему экипажу командир атомной подводной лодки «К-122» капитан 1 ранга Борис Михайлович Мальков.
В ноябре 1973 года Борис Михайлович был назначен заместителем командира , а в октябре 1975 года переведен в Москву, в Главный штаб ВМФ на должность старшего оперативного дежурного Центрального Командного пункта ВМФ, в феврале 1983 года ему было присвоено воинское звание «контр-адмирал». Борис Михайлович, мы подводники с атомной подводной лодки «К-122» Вами гордимся, потому что Вы наш «Учитель – человек с большой буквы». Вы отдавали каждому из нас частичку своей души!
Георгий: Служил в экипаже Малькова на К-122 в должности КГДУ. Хорошо помню торпедные стрельбы на приз Главкома осенью 1972 года. Длинный звонок оповещения о заклинке кормовых рулей на погружение, дифферент на нос. Я - командир 5 отсека – открываю согласно инструкции кормовую переборочную дверь и боцман пулей летит в девятый перекладывать рули вручную на всплытие. Потом в кают-компании замполит – Михайленко, пожалуй, единственный из замов которого вспоминаю с уважением, утешал командира: Ну и что, Борис Михайлович, что стрельбы сорвались, зато лодку спас, людей спас. Б.М.Малькова вспоминаю очень с большим уважением. Грамотный, требовательный и справедливый командир.
Шауров Александр Алексеевич. Штрихи биографии
Нахимовец, курсант. Парусно-моторная шхуна «Нахимовец», на которой воспитанники училища проходили морскую практику. (До 04.11.1950. - «Лавена» (б. финская шхуна «Амбра») нашла место в памяти и сердце подводника-адмирала.
И даже обрела новую жизнь в виде картины, подтвердив его художественные способности, многогранную талантливость.
: Однако энтузиазм у всех был высокий. Даже наш замполит Дорогов Михаил Кузьмич, решил получить допуск к самостоятельному управлению кораблём и начал сдавать экзамены и зачёты. Помощник командира капитан-лейтенант Шауров Александр Алексеевич, опытный подводник дизельных лодок, будучи прекрасным карикатуристом, изобразил замполита на ходовом мостике со штурвалом в руках. Подпись под рисунком была такая:
Все зачёты по плечу Замполиту Кузьмичу! Пройдёт неделя – Волнам назло Будет он водить судно!
. Первый командир второго экипажа "К-137", первого по классификации ГШ ВМФ ракетного подводного крейсера стратегического назначения (РПК СН) - головной подводной лодки проекта 667А с 16-ю баллистическими ракетами РСМ-25 комплекса Д-5.
Начальник штаба дивизии РПКСН
В.М.Москалев. Кое-что о связи и связистах. - На службе отечеству: история выпуска ВВМУРЭ им. А.С.Попова 1971 г. - Санкт-Петербург: ВВМУРЭ, 2007.
У старпома поинтересовался, когда выходим, ответ последовал неопределенный. Такая неопределенность сохранялась пару дней, в итоге утром, около 6 утра, а ночевал я дома, раздался звонок. В дверях стоял водитель штабного УАЗика, который сообщил, что лодка уходит. Тревожный чемоданчик был наготове, прыгнул в машину, приезжаем на пирс, а лодка уже проходит боковые ворота. Опоздал на выход на боевую службу! Это — конец карьере, выговор по партийной линии, если не больше, и клеймо на служебной биографии, если она еще будет продолжаться. Я, уже не торопясь, сошел на пирс, дошел до его конца, было тихо, акватория подсвечивала разноцветными огоньками, и эти невеселые мысли крутились в голове. Прошла пара минут, слышу, кто-то сзади подходит, обернулся — начальник штаба дивизии, капитан 1 ранга Шауров, он знал меня еще по Гаджиево, с 1971 г., когда командовал экипажем первой лодки проекта 667А, «К-137». Я тогда был прикомандирован к его кораблю. «Ну, что, Москалев, на боевую службу опоздал?», — сказал он, но как-то без особой суровости в голосе. Я посмотрел на него удивленно, не шутит ли? Какие тут шутки, лодка там, а я здесь на пирсе, обернулся к выходу из базы, смотрю, приближаются пара огней, красный и зеленый. Подошел буксир, Шауров легонько толкнул в плечо. Нагнали лодку, к этому времени она уже вышла за острова, с рубки кинули конец, обвязали меня, и, крикнув в мегафон: «Принимайте представителя», — переправили мое тело вместе с чемоданчиком на борт субмарины.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Снова дорога. Теперь уж не утрамбованный и выровненный руками бесчисленных зэков, а подрезанный ножами бульдозеров хлябкий грейдер. Но Сун этого не замечал, сердце Суна пело. И он с живым, теперь уже не унылым любопытством оглядывал непролазные буреломины, первозданный хаос наваленных деревьев, чащобы кустов и искренне удивлялся, завидев в прогалах и на взлобках тайги любопытствующих, явно непуганых лончаков и лосих, рогачей и оленух. «Вот это да!» Но требовалось завязать дорожный разговор с хозяином машины, вцепившимся в баранку. - Трудно вам, однако, - начал дипломатические подходы Сун, - по двенадцать-то часов за рулем и без передыха. - Мы привыкшие. Без напарника хреновато, конечно. Летом, как теперь вот, с попутчиками оно и ничего. Тары-растабары. Глядишь, и сон прогнал. А вот зимой да в одиночку совсем плохо. Если мотор заглохнет - труба. Сразу ложись и помирай. Тут на двести верст ни одной живой души. - А вы что, после срока? - ляпнул Сун и тут же почувствовал бестактность своего вопроса. - Нет, брат, я не сидел. Я вольный. А знать если хочешь, история моя такая... И шофер Миша поведал одну из похожих как две капли воды «».
- Родом я из-под Ростова. Беспризорник. Отца-матери не знал. Ну, шпанил. Воровал. Но без мокрухи. До этого не доходило. Стал парнем. Как в песне «Чубчик-чубчик, чубчик кучерявый». Ну, там водочка, девочки, калинка-малинка. И повстречал я свою настоящую любовь! В парке. Барышню настоящую, не эти халды. И закрутилась у нас романтика. Я ей как на духу: вор, мол, я, Леночка! А она... «И никакой ты не вор, не навирай на себя. Ты хороший парень. Пойдешь учиться. А потом поженимся. Вот пойдем сейчас же к маме и папе»... А папа - полковник! В квартире - рояль, картины-гардины. Мамочка в китайском халате с драконами. Но меня приняли. Как сына. Отмыли. Купили настоящий костюм «бостон». «Пойдешь, говорят, раз такая у вас любовь, учиться на инженера. А получишь диплом, тогда и благословим честь по чести». Ну, отправили меня в институт. Отмантулил я два курса. До учебы я жадный. И враз получаю телеграмму: «Леночка трагически погибла»! Ну, у меня и белый свет померк. Жизнь потеряла смысл. На похороны я не поехал... боялся увидеть Леночку в гробу. Она для меня осталась живая. Ученье я бросил. Одно время снова бродяжничал, шастал по «малинам». А потом одумался - слишком уж после Леночки все грязно. И вот... подался на Колыму, стал шоферить. Вот и шоферю. А сидеть? Нет, я не сидел... Сун сочувственно молчал. В голове мелькнула мыслишка: «Как же ты, выходит по рассказу, куда моложе меня, а на вид - на десять лет старше?» Но такого вопроса задавать не стал: в конце концов, каждый имеет право на свою собственную красивую легенду. А судеб-легенд на Колыме хоть отбавляй. - А этот? Который в кузове?
- А-а, - нехотя бросил Миша , - договорник, из вольняшек. Вербованный. Напросился. Видать, подзаработал, выбирается на «материк». Купил для храбрости ружье. А патронов нет. И, словно нехотя, добавил: - Мусор... А дорога колдыбалась назад. Знаменитая якутская трасса все более походила на прорытую в буреломинах траншею; временами машина проваливалась в чащобу зарослей и в какие-то водяные ямы и с утробным взвывом выбиралась на взгорбки, временами выползала на сухие утрамбованные отрезки, временами буквально продиралась бортами через наваленные коряжины. Кабину колыхало, как в шторм, и немилосердно трясло. Мотор негодовал и жаловался на одышку. В одном из глухих урочищ, когда шофер Миша остановился и спутники развели костер, поставили котелок - «чифирять» (а Челкаш Миша чифирял с железной периодичностью - каждые 12 часов, после чего гнал машину без останову), к костру из буреломин вышел бродяга, молча присел на корточки и протянул корявые руки к огню. Так же без слов получил свою порцию густейшего чифира. Так появился третий пассажир; кто он и куда он? - из кратких реплик не выяснилось, да и задавать такие вопросы в тамошних краях не было принято. Оказалось, однако, что бродяга знает якутский язык. Незнакомец без особых разрешений полез в кузов, к молодцу с ружьем.
Погнали дальше. На одном из сравнительно хороших участков машина спустилась в широкий распадок с густым пихтачом, глубокой речкой и деревянным . На мосту, перегораживая проезд, на перилах лежала сухостойная жердина, а на жердине приколотая бумажка. Шофер Миша и Сун подошли к лесине, сняли листок. На листке печатными буквами было написано:«Всем, кто едет. В лесу гибнет геологическая партия. Окажите помощь». - А где эта партия? - окинул окружающую тайгу Сун. - Кричать? Стрелять нечем. Подождем, а? А шофер Миша поступил совершенно неожиданно: сбросил лесину вниз, подскочил к кабине, мотнул головой - «лезь!» - и рванул газ. Машина вырвалась из распадка и, урча, влезла в молчаливую тайгу. Шофер Миша, крутя баранку и орудуя сцеплением, повернулся к Суну и прорычал: - Партия. Знаем мы такие партии. Бандиты, вот это кто. Беглые, понял? Нет тут за двести верст никаких геологов, понял? А ты - кричать! Хочешь, чтоб прирезали? - По-онял! - протянул Сун. - Выходит, ждали да зеванули эти? - Выходит так, - пробурчал шофер Миша. «А если это все-таки геологи? - подумал Сун. - Бесчеловечно как-то...» Но вслух рассуждать не осмелился.
А все разворачивалась назад, местами поражая взгляд непролазным хаосом навороченного бурелома, изуродованными стволами и корягами, пластами вывороченных корневищ и царапающими, хватающими за кабину кустами малины, жимолости и еще черт знает чего. В одном из широких долин-распадков путешественники узрели среди обширной вырубки приземистое строение - якутский сайлык-балахан. Он представлял собой сооружение со скошенными из вертикальных жердей стенами, густо обмазанными глиной с навозом, и маленькими оконцами. Из балахана курился сизоватый дымок. Наклонная входная дверь открыта. Вошедшие (шофер Миша, незнакомец-бродяга и военмор Сун) увидели старуху, сидевшую возле очага на чурбаке и месившую на грязной голой коленке тесто. - Доробо! (Здравствуйте!) - произнес бродяга. - Доробо, - буркнула старуха, не поворачиваясь к вошедшим. Старуха была занята важным делом: на заголенных грязных и тощих коленках месила тесто, отрывала куски и с размаха ляпала на вертикальную стенку каменного очага, в котором, как в заводской, безо всяких колен, трубе ревел огонь. Стены очага раскаленно дышали, приляпанные куски теста дымились и, подгорев, шлепались на земляной пол. Старуха подбирала полусырые лепехи и складывала на низенький топчан, долженствовавший изображать стол.
, сайлык - летнее пастбище.
Несмотря на раскаленный очаг и наружное лето, в строении было холодновато. На вошедших якутка не обращала никакого внимания. - Орон хыдэ? (Хозяин где?) - спросил бродяга. - Туй (Там) - односложно, без отмашки рукой или кивка головой, бросила якутка. На стенах жилья на гвоздях мирно соседствовали - седло, винтовка и ламповый радиоприемник, уздечки и какая-то меховая лопотина. Вошедшие присели за самодельный стол, достали бутылку спирта и съестной припас, задымили и оглядывали жилье. - Однако, какой-то начальник, - заметил Сун. Вскоре внутрь вошел молодой, довольно симпатичный якут, прислонил винтовку, обменялся приветствием с гостями и подсел к столу. От предложенной порции спирта не отказался. Говорил по-русски. Как и следовало по обычаю, обменялись здоровьем, дорогой и погодой, вежливо пожаловались на проклятый гнус. Да, подтвердил молодой хозяин, он - начальник местного «холбаса» - фактории, ходил проверять коней, а о беглых в округе не слышно. О геологах тоже. Засиживаться, однако, не следовало, гости поблагодарили и поднялись. Хозяин проводил их до выхода и долго смотрел вслед машине. Без винтовки, однако. - Они, якуты, страсть как ненавидят беглых, - пояснил Суну шофер, - Как услышат, что в тайге беглые, сразу за винтовки и в тайгу. Бьют без промаха. Почище краснопогонников. Такой народ. Последнее добавил то ли с осуждением, то ли с одобрением, не понять.
А машина все ревела и колдыбалась на вымоинах и вихлястых взгорках. - Непонятно, - спросил как-то Сун, - едем, едем, а без заправки. Машина, что? Святым духом питается? - Почему святым? - возразил Миша-шофер. - А у меня бочка в кузове, али не видел? А шланг к бензобаку. Изобретение. - Не обратил внимания, - схитрил Сун. - Это рядом с кислородом-то? - А что? Севера! - философски ответствовал шофер Миша. - И не кислород там, а ацетилен. Баллоны кислородные, это да. Против такой убийственной логики возразить было нечего. Перевалив через какой-то увал и забравшись в густой прямостойный лес, путники остановились на «водосброс» и увидели пару конных с винтовками. - Эге-ей! - конные повернули к машине и остановились. Оказалось - пожилой якут и девушка-якутка. Оба в ватных штанах и куртках, торбасах и накомарниках. - Сейчас разживемся! - кинул бродяга попутчикам. - До-робо! Порох есть? - Мало-мало есть. - Пачку пороха продашь? Сколько? Пожилой якут подумал: - Однако, .
У Суна была одна сотенная. Торг состоялся. - А дробь есть? - Мало-мало есть. - Пачку дроби продашь? Сколько? - Однако, сто рублей. Второй сторублевки у Суна не оказалось, только четыре четвертных. Но якут презрительно тряхнул головой и тронул коня. - Вот как! Только сотенные им подавай! - сплюнул бродяга вслед охотникам. Так и поехали - с ружьем и порохом, но без дроби и патронов. 243 Наконец, бурная бешеная Индигирка. Протянутый через несущуюся стремнину трос и небольшой, на одну машину, паром. Сун с содроганием смотрел на : казалось, что трос вот-вот лопнет и поток унесет паром и машину со скоростью выстрела прямо до Ледовитого океана.
А на якутской стороне, где горы стали еще выше, спутники (и бродяга, и парень со своим ружьем) как-то незаметно и бесплотно исчезли. Словно бы растворились в воздухе. Сун их исчезновения не заметил. А дорога продолжалась, кое-как прорытая ножом бульдозера сквозь чащобу тайги. Суна нещадно мотало. И от бездельного сидения на Суна волнами наплывала сонная одурь, начинался бред наяву. Вот впереди, перед машиной сморщенная Баба-Яга в ступе и с метлой, вот Красная шапочка с лукошком, полным ягод, вот какие-то серые вороны и зеленые гуси (почему зеленые?) летят прямо в лицо Суну. Сун отмахивался от птиц, бред-туман проходил и, оказывалось, Сун хватается руками за стекло. А вместо «Красной шапочки» оказывался придорожный куст, усыпанный алой ягодой. С наступлением темноты в сноп света фар сбегались (это уже живые, не бредовые) зайцы и, страшась окружающей темноты, до самого рассвета давали физкульт-кросс впереди машины. Много зайцев, попавших в световой плен. Сначала это удивляло, смешило. А потом надоело. Вот, лопоухое дурачье! А лопоухие добросовестно работали лапами. Темноты они боялись больше рева машины. А машина шла. Окончилось курево. Давно израсходован харч. Оставался драгоценный чай. Но проблему еды шофер Миша и военмор Сун решали весьма просто: выехав на какую-нибудь поляну, непременно обнаруживали десяток-другой белых куропаток, с любопытством разглядывавших красными бусинками глаз непонятных двуногих и не пытавшихся улететь. Сун выламывал из сухостоины дубинку и, подойдя на два-три метра, пускал это метательное орудие в вертящих шеями куропаток. После каждого броска на траве трепыхалось две-три глупых птицы, остальные отлетали на пять-шесть метров и продолжали вертеть .
Наспех ощипанные (небольшие, каждая с голубя) куропатки варились в котелке. Орудовал костром и приготовлением варева и на второе крепкого чифира шофер Миша. Так и ели, безо всякой соли, жирное варево и запивали крепчайшим чифиром, от которого сердце превращалось в дизель-мотор.
Литературный герой Виктор Волгин, моряк-подводник, завершивший службу в ВМФ, которому он посвятил свою жизнь, однажды открыл дневник и перелистал несколько страниц из своей жизни, полной трудностей, опасностей и интересных событий. В отдельных жизненных ситуациях он действует нестандартно, решительно, чем и интересна представленная новелла. И ветеран флота, и юноша, вступающий в жизнь, найдет в новелле благородство, уважение к женщине, любовь к флоту – лучшие черты флотского офицера, который может смело сказать о себе: «Честь имею!»
1. Жизнь идет по кругу.
Жизнь идет по кругу. Июнь 1960 года. С утра все мы, курсанты выпускного курса училища подводного плавания имени Ленинского Комсомола, дрожим. Сегодня государственный экзамен по тактике Военно-морского флота СССР. Я отличник, более того, Сталинский стипендиат. В целом, подготовлен хорошо, но тоже слегка «вибрирую». Экзамен – это лотерея. Повезет - не повезет. Тем более, что вчера, в воскресенье, пролежал весь день на пляже в Петергофе, читая только что купленную увлекательную книгу американского адмирала Локвуда Адмирал с гордостью расхваливал американских подводников в годы Второй мировой войны, которые действовали на Тихом океане против японцев по принципу «Топи их всех». Старшина класса Женька Андреев построил нас в две шеренги. «Равняйсь. Смирно!» Мы замерли. Вошел начальник кафедры Герой Советского Союза капитан 1 ранга . Красиво поздравил нас с праздником, ибо выпускной экзамен – это всегда праздник. «Четыре человека остаться, остальным выйти в коридор и ждать своей очереди». Я в числе первых четырех. Мы разведчики. По нам, отличникам, мальчишки сориентируются, как примерно лежат билеты на столе, в каком порядке, и каждый попытается вытащить «свой билет», чтобы ответить на «отлично». Я иду четвертым. Мне общество приказало взять билет в правом верхнем углу. Ослушаться нельзя, иначе испорчу всю систему. Беру билет. «Вопросы ясны? - спрашивает кто-то из членов государственной комиссии. – Да, все три вопроса ясны. – Идите, готовьтесь». Я умею сдавать экзамены. Сказывается большой опыт, ведь наше поколение, начиная с четвертого класса, ежегодно сдавало экзамены для перехода в следующий класс. Изучив вопрос, выжимаю из себя, из всех самых дальних уголков памяти, все, что знаю. Сортирую материал. Две трети его изложу экзаменаторам и так их подготовлю, что они зададут мне дополнительные вопросы, ответы на которые у меня заготовлены в оставшейся трети материала. Это целая стратегия и тактика. Когда, казалось бы, ответ исчерпан, у меня «из засады выскакивала конница Чапаева и крушила «белых» шашками на скаку». Преподаватели были поражены глубиной и мощью моих знаний. Я получал очередную «пятерку» и совершенно измочаленный выходил из класса.
Капитан 1 ранга С.П.Лисин, видимо, устав слушать первых трёх курсантов, и видя, что я уже готов отвечать, подошел ко мне, сел рядом и вполголоса предложил начать беседовать по существу экзаменационных вопросов. «Что вы можете рассказать по тактике ведения разведки подводной лодкой?» Это мой первый вопрос в билете. Нестандартность ситуации подтолкнула меня на отчаянный шаг. Я начал вдохновенно рассказывать ему эпизоды из вчерашней прочитанной книги Американские подводники так увлекались ведением разведки, что подходили почти вплотную к японским базам. Однажды отряд японцев, шедший вдоль берега, увидел перископ. Солдаты даже попытались гранатами атаковать подводную лодку, хорошо, что командир лодки почувствовал опасность и быстро скрылся в пучине моря. Сергей Прокопьевич Лисин был поражен моими знаниями. Он этой книги еще не читал, поэтому я разгоряченный, поощряемый его доброжелательным взглядом, в течение получаса рассказывал ему необычные эпизоды из боевых действий американских подводников на Тихом океане. Начальник кафедры тактики, Герой Советского Союза, как мне показалось, отдохнувший на мне, с улыбкой сказал, что я заслужил отличную оценку, больше ничего спрашивать у меня не будет, и что мой ответ он поставит в пример всем остальным курсантам выпускного курса. Я был счастлив, бой выигран. Прошло двадцать лет. В 1982 году заканчиваю Академию Генерального Штаба в Москве. На выпускном экзамене по кафедре «Стратегия» председателем приемной комиссии у нас был сын легендарного маршала Б.М.Шапошникова начальник кафедры «Стратегии» генерал-лейтенант авиации Игорь Борисович Шапошников. В классе моряк я один. Генерал, видимо, решил, ну что с меня взять, тем более подводника. Вызванные первыми четыре генерала пыхтят над ответами по вытащенным билетам, чешут затылки, что-то пишут, пытаются нарисовать какие-то стрелы на доске и т.д. А генерал авиации И.Б.Шапошников подзывает меня тихонько к себе, приглашает присесть рядом и так милейше говорит: «Давайте, молодой человек, просто побеседуем по поводу Стратегии. Интересно, что вы запомнили за два года? И пригодится ли она вам на море?» Признаюсь, я в шоке! Удар под дых! Пот прошиб. Вежливо спрашиваю: «С чего начнем разговор?» Он коротко, как говорят генералы: «Сначала». И тут на меня просто снизошло просветление. Я вспомнил поразившую меня книгу «Стратегия», которую по курсу программы в Академии не проходили. Я читал его труд полуподпольно и наслаждался. Какая светлая голова, какие яркие мысли. Зря расстреляли, не по делу.
Я набрал побольше воздуха и начал сравнивать идеи Тухачевского с современными лекциями, что нам читали в Академии Генштаба. Понимаю, что набрался наглости и даже рискую. Но таковы мы – подводники. Генерал-лейтенант И.Б.Шапошников, буквально, рот разинул. Тихонько увел меня в дальний угол класса, чтобы не мешать другим. И пошла беседа!!! 55 минут мы не могли оторваться друг от друга. Ему было интересно, и мне с ним – всё-таки личность, ума палата. Я видел, что общение со мной доставило ему большое удовольствие. Генерал с радостью пожал мне руку и сказал, что билет брать не надо. «Ставлю пять с плюсом!» По окончании экзамена на разборе объявил меня - подводника самым лучшим стратегом в классе. Я пунцовый и взволнованный принимал поздравления. Но особенно были довольны первые четыре генерала, которые благодаря мне получили дополнительный час на подготовку к ответам. (Они смогли разобраться в своих «памятных записках» и получить отличные оценки). За это и выпили на банкете. Действительно, жизнь идет по кругу!
2. Мы дети войны.
Я родился в самое страшное время, на 54 день после нападения немцев на нашу страну, 14 августа 1941 года. Войну ощущал через молоко моей матери. Ее страх, ее переживания передавались и мне. До сих пор преклоняюсь пред величием ее подвига, как можно было в той жуткой и страшной обстановке сохранить младенца. Вот она материнская любовь! Спасибо тебе, родная мама! Сегодня прочитал в газете статью «В памяти сердца…» в связи с 70-летием начала блокады города Ленинграда. В ней автор вспоминает о девятистах днях ленинградской блокады, пережитых им в раннем детстве. Моя супруга Валентина тоже блокадница, награждена знаком «Житель блокадного Ленинграда», поэтому к этой теме я не равнодушен, хотя, наверное, нет людей, которые могли бы спокойно воспринимать средневековые ужасы, которые создали просвещенные гунны, дети Шиллера и Гете, ленинградцам. Сами немцы писали, что они «создали вокруг Петербурга стальное кольцо блокады, неприступное и непреодолимое».
Автор статьи пишет, что во время бомбежки дети из , работавшего во время войны в блокадном Ленинграде, спускались в подвал и, чтобы не слышать разрывов бомб и снарядов, пели песни – «», «», «» и даже в конце 1943 года новый «». Самое поразительное, что и я в детдоме, уже повидавший и познавший что такое война и бомбежки, под эти же песни шагал по пыльным улицам Саратова и во всю мощь своих легких распевал прекрасные патриотические слова:
«Артиллеристы, Сталин дал приказ. Артиллеристы, зовет Отчизна нас. Из сотен тысяч батарей За слезы наших матерей, За нашу Родину, огонь, огонь…»
Слова этих песен мы запоминали за 3-4 минуты. И нам не надо было повторять несколько раз. Удивительно, но девчонки в этом плане были шустрее нас. Мы вспоминали, а они уже пели вовсю. А танкист воспитатель дядя Миша (мы его так звали, хотя ему было не более 25 лет) ставил оценки нам так: если пыль из-под наших босых ног была выше забора детдома (где-то, метра полтора), то оценка – «Лихо, молодцы!» Для нас это было ВСЁ! А если и многочисленные прохожие, жители соседних домов, останавливались и поворачивались в нашу сторону, то пыль поднималась из-под наших ног метра на 2 и более. Мы старались, не жалея ног. Мы видели, что тем людям, кто втихаря подсовывал нам в руки хлебушек, конфетки, испеченную картошку (прелесть), нравились наши песни-марши, то нас уговаривать, пройти лучше и тверже не надо было. Мы с ходу это делали. С первого раза. И девчонки и мальчишки. Девчонки впереди, мы сзади. Почему так, раньше не понимал. Повзрослев, понял и даже уверен, что этим самым молодые пацаны-фронтовики воспитывали у нас по отношению к девочкам особое отношение: уступать и уважать девчонок, выставлять прохожим сначала их на первый план, чтобы им побольше досталось гостинцев. А уж потом мы – крепче и тверже по этой матушке земле. Мы пели марш за маршем, разные тексты и все наизусть. А народ останавливался, инвалиды прикатывали ближе на своих «роликах» к забору. Люди смотрели, молчали. А потом неистово хлопали. Сейчас не могу вспоминать об этом без слез. Какая у нас была Страна, какой был народ! Куда все делось???
3.Первые шаги начальника кафедры Академии Генштаба.
Незаметно пролетели годы службы на подводных лодках, больше двух десятков лет «в прочном корпусе». Сначала это были дизельные лодки, а потом научно-техническая революция бросила меня и десятки моих товарищей на атомные подводные корабли. Я любил морскую службу, а служба любила меня. Родина доверила мне командовать флотилией атомных подводных лодок Северного флота. Один из военных корреспондентов однажды сказал: «Товарищ командующий, у вас на флотилии кораблей больше, чем во всем английском флоте». Признаюсь, мне эта фраза понравилась, потому что я очень уважаю и ценю английского адмирала Горацио Нельсона, разбившего флот Наполеона при Трафальгарском сражении в 1805 году.
Для англичан адмирал Нельсон – национальный герой, и мы русские моряки тоже многому научились у этого выдающегося флотоводца. Волею судеб в начале 1990-х годов, в силу известных событий, служить на действующем флоте честному человеку стало невозможно. К руководству Флотом пришли адмиралы, главным качеством которых была верноподданническая преданность новому режиму. Я приложил усилия, и меня перевели на берег, на должность начальника кафедры в Академию Генштаба. Кафедра «Оперативного искусства Военно-морского флота» в академии Генштаба всегда была на недосягаемом по культуре уровне для армейских офицеров и генералов. И я понимал, что для меня дело чести – не опозорить Флот. Тем более, что по традиции в начале учебного года первые лекции в Академии читают начальники кафедры. У меня были две недели времени в запасе. Опыт службы у меня огромный, оперативное искусство флота знаю прекрасно, поэтому двухчасовую лекцию подготовил без особых усилий и напряжения. Но как ее прочитать? Здесь у меня опыта, конечно, было мало. После некоторых раздумий, и даже, можно сказать, переживаний, я решился на эксперимент. Собрал всю кафедру, всех профессоров, кандидатов, доцентов и даже лаборантов. Все были удивлены. Я не без робости сказал, буквально, несколько слов: «Я вас прошу, не приказываю, а прошу полностью прослушать меня, как я прочитаю свою лекцию, и каждому, повторяю – каждому высказать свои замечания, пожелания и рекомендации». Народ загудел, зашушукался, заулыбался. Я видел, что такое мое обращение сняло у людей напряжение, они раскрепостились, ибо прежде начальник кафедры никогда не собирал весь коллектив вместе. Я встал «во весь рост без бронежилета перед пулеметами своих подчиненных» и два часа читал свою лекцию. Когда я закончил, даже по их лицам понял, что провал полный. Я попросил справа налево по очереди высказываться, включая и лаборантов. Получил твердый общий КОЛ за все: и за методику чтения, за содержание, и за личное поведение на сцене, и за сухость, и за отсутствие увлекательности, за слабое использование демонстрационного материала и прочее. Говорили и обсуждали открыто, честно, без галстуков и погон более полутора часов. Этот урок для себя я выучил на всю жизнь. Когда все закончилось, мои подчиненные подходили ко мне и пожимали руку. Первый начальник кафедры, говорили, который решился на подобный «трюк» со своей лекцией. Как я благодарен своему коллективу!
В дальнейшем я совершенствовал и шлифовал мастерство выступления перед аудиторией. Изучил книгу Поля Сопера «», читал издания академии наук СССР о и его методах ораторского искусства. В дальнейшем, мои лекции перед обоими факультетами – нашим командным и иностранным были на достойной высоте. После звонка многие продолжали задавать вопросы, значит, я их заинтересовал, и Флот не подвел! Авторитет кафедры вырос настолько, что даже начальники других кафедр и руководство Академии приходили на мои лекции. А это высшая оценка моей работы.
4. Кому мы, мужики, нужны?
Сижу на диване. Смотрю с восхищением на все еще красивый профиль своей супруги Валентины. В ней течет испанская кровь. Ее родители испанские республиканцы. После падения Республики под ударами путчистов Франко они успели на последнем пароходе выехать в Советский Союз. Их принял гостеприимный Ленинград, где у них вскоре родилась дочь. «Испанская принцесса» - так я ее ласково называю. Сегодня у нас праздник – «Сапфировая свадьба», сорок пять лет совместной жизни. Шампанское закуплено, ее любимое полусухое из крымских подвалов «Нового Света». Фирменный торт она делает сама. В этом деле Валентина профессор! На праздничном столе белая скатерть и хрусталь, немного субтропических фруктов. Какое счастье, когда рядом есть любимая женщина! Я прожил большую жизнь. Командовал сотнями людей. Сменил десяток важных и ответственных должностей. Часто общался «с великими мира сего». И, в конце – концов, сделал для себя очень важный и мудрый вывод: Какие бы должности мы не занимали, какие высокие звания не имели, нас ценят и любят только в семье. Много красивых женщин в мире, но человеку, особенно, моряку, нужна только одна – нежная, любящая, внимательная. Любимая женщина облагораживает нас, грубых, резких, ожесточившихся на смертельно опасной подводной службе, когда от ошибки одного может погибнуть весь корабль с атомными реакторами, с термоядерными ракетами, с сотнями моряков. Любимая женщина дома возвращает нас к жизни, снимает с нас служебный стресс, снова делает нас людьми. Спасибо тебе, моя испанская принцесса! Подводники, истинные ценители женщин, в силу своей необычной профессии. Ни у какой другой военной профессии нет такого преклонения перед женщиной, как у подводников. Никто не пережил столько горя и страданий, как наши жены - великие женщины. Это наши трубецкие и волконские. Они заслужили не только внимание, почет, но и награждение орденом.
Несколько лет назад в торжественной обстановке на съезде Международной ассоциации моряков-подводников в Петербурге Валентине вручили орден «Жена подводника». Красивый, цвета морской волны именной знак с изображением подводной лодки. На нем написаны святые для каждого подводника слова: «Ваша любовь и вера сохранила нас». Да, нашим женам можно ставить памятники! Часто теперь с высоты прожитых лет вспоминаю мудрые стихи Николая Доризо:
«Любимые женщины Добры и внимательны, И стать их достойными Нам выпала честь. Любимые женщины Нас любят, как матери, - С грехами, с ошибками, Такими, как есть.!»
Я улыбнулся, вспомнив наше знакомство. После окончания училища я прибыл для дальнейшего прохождения службы на Северный флот, самый сильный, самый сложный, самый суровый. Все свои молодые нерастраченные силы отдавал морской службе, что очень радовало начальство. Через несколько лет я вдруг понял, что если так пойдет дело, то мне не удастся создать семью. По вечерам, когда лодка находилась в базе, все офицеры сходили на берег – домой к женам и детям, а я, как холостяк, - всегда «вечный обеспечивающий» должен был сидеть с матросами. Надо было срочно что-то делать. Самый простой путь – поступить в Академию. Не отпускали, кто же хороших офицеров отпустит с корабля! Только с третьей попытки получил разрешение готовиться к поступлению в военно-морскую академию. Успешно сдал вступительные экзамены. Ура! Три года учиться в Ленинграде! Испытав себя «глубиной погружения», пройдя школу выживания на Севере, я спланировал: на первом курсе – жениться; на втором – родить дочку; на третьем – научиться играть в преферанс.
Когда я увидел на скромное неземное создание, с испанскими корнями, все другие женщины перестали для меня существовать. Я, помню, проводил ее в район улицы Рубинштейна, Кузнечного переулка, Пушкинской улицы. Там впервые увидел скромный, но красивый, , открытый, как я узнал позднее 7 августа 1884 года, в честь 85-летия великого поэта. (Скульптор Опекушин Александр Михайлович (1838-1923), архитекторы Бенуа Николай Леонтьевич (1813-1898) и Лыткин А.С.)
Строго следуя плану, через месяц, подойдя к памятнику, и как бы приглашая Александра Сергеевича в свидетели, я встал на колено и, в старинных традициях русской интеллигенции, попросил руки у моей «испанской принцессы». Валентина была в шоке, и, видимо, постеснялась А.С.Пушкина, чтобы отказать мне. Через два месяца сыграли свадьбу. И вот сегодня ровно сорок пять лет совместной жизни, сапфировая свадьба. А такое ощущение, что все начиналось вчера!
5. На лейтенантах Флот держится.
5.1. Есть ли судьба у моряка?
Да, есть! Я убедился в этом в первый же год своей службы. В первых числах января 1961 года я прибыл в Североморск с огромным чемоданом «мечта оккупанта» с четырьмя деревянными ребрами по бокам. Прибыл с опозданием. В предписании, выданном мне по окончанию училища, стояла дата прибытия в отдел кадров Северного флота 01 января 1961 года. Я по натуре человек дисциплинированный, но здесь словно какой- то бес вселился в меня. Надо быть дураком, чтобы блестящему пуговицами и мундиром лейтенанту встретить в поезде Горький – Мурманск.
Короче, всю новогоднюю неделю провел за праздничным столом, сначала с родственниками отмечали встречу Нового года, потом были длительные проводы на Флот. Окончательно пришел в себя, когда поезд на подходе к Мурманску издал последний гудок и тормоза жалобным стоном сообщили, что мы уже на вокзале. И вот к вечеру я появляюсь в Североморске на КПП штаба Северного флота. Дежурный звонит в Учебный отряд, чтобы меня там приютили на пару дней, поставили на довольствие, пока не решится со мной вопрос распределения и назначения. Уже в полной темноте, усталый, измочаленный, добрался до Учебного отряда. Привели меня в кубрик, где находились таких, как я, человек двадцать. Многие уже получили назначения и разъезжались, кто куда, ожидая рейсовых или попутных плавсредств. Другие, только что прибыли, и остатками спиртного отмечали такое великое событие для СФ. Шум, гам, смех, разговоры. (В то время на Северном Флоте был «сухой закон»). Мне показали свободную кровать. Я бросил свой чемодан, разделся и рухнул мертвецким сном, как могут спать только безответственные лейтенанты. Часа через два кто-то меня толкает за плечо. Никак не могу проснуться, наконец, прихожу в себя. Какой-то старший лейтенант, видимо, из тех, о которых говорят – бывалый, немного подшофе, говорит: «Корешок, вижу, ты здесь впервой. Что же ты форму свою не бережешь? Украдут ведь, здесь же проходной двор». И далее, этот благородный старлей заставил меня надеть ботинки на передние ножки кровати, брюки положить под матрас, (там они заодно выгладятся), тужурку свернуть и укрепить ею подушку. Я безропотно все выполнил и опять рухнул в объятия Морфея. Спасибо ему, ночь прошла без замечаний. Утром в отделе кадров флота капитан 2 ранга посмотрел мое предписание и зловеще спросил: «Почему опоздал?» Я честно рассказал все, ничего не утаивая. Офицеру понравилась моя честность. «За честность прощаю!» Я был на седьмом небе. Заверил его, что это в первый и последний раз. И слово свое сдержал. Никогда ни при каких условиях впредь на службу не опаздывал. «Куда же тебя назначить? Все приличные места уже распределены и заняты», - размышлял кадровик. Я ему рассказал, что мичманом перед выпуском из училища был на практике на большой подводной лодке проекта 641 «Б-37» в Полярном, ходил на ней в поход к Азорским островам, выполнял обязанности командира рулевой группы. Командир капитан 2 ранга Бегеба Анатолий Степанович должен был направить в отдел кадров флота запрос на меня. «Да, был такой запрос. Но в первых числах января они ушли в море, поэтому на лодку был назначен другой лейтенант. Если бы ты не опоздал, то назначили бы тебя».
А.С.Бегеба. - Н.Черкашин. "Повседневная жизнь российских подводников". М., 2000.
А дальше происходит то, что я называю судьбой. Ровно через год 11 января 1962 года на подводной лодке «Б-37» произошел взрыв торпедного боезапаса. Первый и второй отсеки лодки были полностью разрушены, и лодка, стоя у пирса, затонула. Погибли 59 подводников. Стоявшая рядом лодка «С-350» проекта 633 получила сильные повреждения прочного корпуса, первый и второй отсеки были затоплены, лодка уткнулась носом в дно. На ней погибли 11 моряков. Все находившиеся на пирсе, на торпедно-технической базе 52 человека погибли. Общие потери составили 122 человека. А я лейтенант Виктор Волгин остался жив из-за своего опоздания на флот для дальнейшего прохождения службы. Судьба…
5.2.Лейтенантские будни.
Я получил назначение командиром рулевой группы на подводную лодку «С-348» с постоянным местом базирования в бухте Ягельная губы Сайда. «Лодка находится сейчас в Полярном, на заводе в Пала - губе. Поезжайте в Полярный, там в комендатуре или у патрулей узнаете, где располагается экипаж», - посоветовали мне на прощание в отделе кадров флота. И я со своим неподъемным скарбом начал движение из Североморска в северо-западном направлении, еще немного приближаясь к Северному Полюсу. Ищу бараки, где-то на окраине Полярного, где обычно проживают подводники, прибывающие на ремонт из других баз, как мне пояснил один из мичманов, пока рейсовый катер пересекал Кольский залив. Иду по дороге, справа - приличная сопка с домиками времен Петра 1, слева - озеро во льду, полностью засыпанное многометровым снегом. Прошел озеро, повернул налево в сторону каких-то складов, вижу три барака, почти занесенные снегом, и котельная с трубой, без признаков жизни. Темно, жутковато, народу нигде нет, пошел на свет, проникающий из окна одного из бараков. Подхожу. Вид у меня аховый: в снегу с головы до ног, не видно ни шапки, ни погон, ни шинели, один нос. В руках снежный ком, внутри которого мой огромный чемодан «мечта оккупанта». С трудом отыскал дверь, рванул из последних сил, и оказался в темноте.
В кубрике крутят фильм «». К счастью, звучат последние аккорды, фильм закончился, включили свет, матросы загалдели и онемели, обнаружив в дверях «чудо» в лейтенантских погонах. Я оттаял, вид жалкий, весь мокрый, чемодан мой стоит уже в середине рукотворного озера. А мне бы лучше прилечь и заснуть. Дежурный по экипажу мичман, узнав «что к чему», отвел меня в офицерскую каморку с двухярусными койками на 6 человек. Дали кружку горячего чая и уложили спать. Остальное – завтра! Наутро первым вошел в каморку верзила старший лейтенант Тарасов. Мне шепнули – помощник командира, сейчас за старшего в экипаже. Я тут же вскочил с табуретки и, приложив руку к пустой голове от большого желания сделать все по Уставу, отрапортовал, что лейтенант Волгин прибыл для дальнейшего прохождения службы. Последовал мощный хохот молодых и здоровых глоток. А помощник Андрей Тарасов молча напялил на меня чью-то шапку. И тоже расхохотался. Эту «пустую голову» мне вспоминали много-много лет на всех встречах и застольях. Но в свою офицерскую семью приняли моментально и без каких-либо ущемлений. В этом и есть подводное братство! Первым моим офицерским заданием было для меня что-то совершенно необычное, не вписывающееся в мои представления о флоте, чему, конечно, не учили в училище. Гулливер помощник отозвал меня в сторону и доверительно, положив свою огромную руку на мое плечо, сказал: «Видишь, лейтенант, в каких условиях мы живем. Топим печь в бараке круглосуточно, поскольку котельная давно разломана. Дрова заканчиваются. Но вот в той стороне, чуть выше нас, дровяные склады. НАДО ДОСТАТЬ ДРОВ И ПРИВЕСТИ В БАРАК». Помощник Андрей Ильич Тарасов налил мне тут же две бутылки спирта для расплаты за дрова и грузовик: «Надеюсь на тебя, Виктор. Действуй!» И я, в шоке, помчался выполнять первое «боевое задание», желая оправдать оказанное мне доверие. В молодости нет неразрешимых задач! Я быстро нашел эти склады, все-таки штурман. полно, разного калибра и метража: палки, сучья, доски, обрезки, бревна, напиленные катыши и т.д. Глаза разбегаются.
Что мне надо, не знаю. Вижу, сидят две женщины. Вид рабочий, а глаза с интересом смотрят на меня. «Женщина и на дровяном складе – женщина!» Иду к ним через открытые ворота. «Ой, красавчик, здравствуй, чего тебе надо?» Молча, со значением, достаю папиросы и вместе все закуриваем. Им это импонирует. Без всяких предисловий рассказываю про наш барак и как нам холодно. Они тут же при мне начали крыть матом какого-то «бугра», что это он должен для нас дрова возить, а не продавать налево. Увидев, что я стал пунцовым от такой литературщины, они меня успокоили, пожалели. Я понял, что они бригадиры по распилке древесины. Бутылки у меня взяли с благодарностью и тут же сказали, куда идти за грузовиком, назвав шофера, его фамилию и имя. Скажешь, мол, что от нас пришел. Нашел я этот гараж, и шофер оказался рядом. Через час подкатил на машине к «моим красавицам». Подъехали под загрузочную эстакаду, меня там уже ждали. Выпорхнувшая откуда-то бригада женщин-грузчиков в считанные минуты завалили грузовик выше кабины круглыми полуметровыми распилами деревьев. То, что надо для флота. Шофер, по указанию все тех же женщин, подкатил прямо к двери барака. Вышедший помощник онемел от счастья: через каких-то пять часов, считай, полторы машины качественных ровных катышей лежали в снегу у крыльца. И всего за две бутылки «шила». Мой авторитет молодого лейтенанта – Виктора Волгина мгновенно вырос у команды подводников в десятки раз. Но, главное, я сам понял, что любая задача мне по плечу. Великая вещь – вера в свои силы! Для лейтенанта это очень важно. Преодолевая трудности, мы становимся мужчинами. Так всегда было на Руси и будет. Другого пути нет!
«У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный» - так учил нас адмирал .
Сентябрь 2011 года
Автор выражает признательность вице-адмиралу Виктору Решетову за помощь в создании новеллы.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
П.В.Левшов, Д.Е.Болтенков. Век в строю ВМФ: Авиация Военно-Морского Флота России (1910-2010). Справочник. - СПб., Специальный выпуск альманаха "Тайфун" №12, 2012. - 768 с. ил. Твердый переплет. PDF макет издания (вариант для информирования) можно скачать здесь:
3-я дивизия атомных подводных лодок СФ. Люди, корабли, события. -- Санкт-Петербург: Специальный выпуск альманаха "Тайфун" ("На страже Отчизны" №11), 2011. - 280с., ил. Мелованная бумага, мягкий переплет. PDF макет издания (вариант для информирования) можно скачать здесь: Надеюсь, издания заинтересуют и будут полезными. Мы продолжаем выпуск альманаха и в ближайшее время ожидается еще ряд новинок.
