В первые дни 1945 года с боевыми успехами вернулись из походов К-56 и Щ-310. Несколько экипажей, также встретивших Новый год в море, продолжали поиск целей для атак на коммуникациях противника. Группа подводных лодок готовилась к очередным походам. Часть их должна была действовать в юго-восточной части Балтики, где гитлеровцы ещё удерживали Либаву, Виндаву, Мемель. Другие подлодки посылались в более отдалённые районы. Командующий флотом требовал держать до четырёх-пяти подлодок на подходах к Либаве, — основному порту, через который сообщались с Германией фашистские дивизии, прижатые к побережью в курляндском «котле». Мы знали, что о действиях воздушных и подводных сил флота в этом районе ежедневно докладывается члену Ставки Верховного Главнокомандования, командующему Третьим Белорусским фронтом маршалу А.М.Василевскому.
Маршал Александр Михайлович Василевский
Когда началась Восточно-Прусская наступательная операция советских войск, срывать морские перевозки противника как на востоке Балтики, так и в южной её части, стало ещё важнее. Но сперва расскажу о событиях первой половины января. Воевать без потерь не получается
Со времени возобновления действий подводных лодок в открытом море с начала октября, бригада не имела потерь, и это относилось к самым отрадным для нас итогам сорок четвёртого года. Скольких товарищей, не вернувшихся с моря, вспоминали мы, провожая сорок первый, сорок второй, тяжелейший для балтийских подводников сорок третий... Но надо было заботиться, чтобы ни у кого не возникало самоуспокоенности оттого, что резко уменьшилась опасность подрыва лодок на минах, — основной причины наших потерь в те годы. Раньше главным было — вырваться из заминированного вдоль и поперёк Финского залива. Всё последующее казалось несравнимо более лёгким. В открытом море лодки часто совершали большие переходы в надводном положении. Теперь противолодочные корабли, вплоть до эсминцев, могли атаковать лодку не только на главных морских путях и подступах к портам, а практически везде. Как уберечься от них, не поступившись боевой активностью, не упустив возможную победу, — это каждому командиру надо было решать всякий раз заново, исходя из конкретных условий и опираясь на накопленный опыт.
Последний боевой поход С-4
И одному командиру А.А.Клюшкину, только что произведённому в капитаны 3-го ранга, уберечься не удалось... Во второй, под его командованием, поход подводная лодка С-4 вышла из порта Ханко ещё в середине декабря. Она курсировала сперва на подходах к Виндаве, откуда Клюшкин донёс о проведённой торпедной атаке, результаты которой наблюдать не смог. По позднейшим данным, атакованный транспорт «Рейнтом» был повреждён. Потом на С-4 было передано приказание перейти в район маяка Брюстерорт западнее Мемеля, где воздушная разведка засекла движение нескольких конвоев. Такой «маневр позициями», переброска подлодок в другой район, тем более — соседний, практиковали в то время часто, поскольку не хватало лодок на все районы, где они могли понадобиться. И вот в ночь на 7 января радисты «Иртыша» приняли с борта С-4 сбивчивую, нечётко переданную радиограмму, которая лишь частично поддалась расшифровке. Фраза, дошедшая до нас наиболее полно, была такая: «Крупные повреждения прочного корпуса...» Почувствовалось, что это донесение с тонущего корабля. Ни на какие запросы лодка не ответила, в эфир больше не вышла… Что с ней произошло, мы тогда не узнали. В 1961 году польские водолазы нашли С-4 на дне северо-западнее маяка Брюстерорт. Корпус лодки был сильно разрушен перед рубкой, — явно таранным ударом. О подъёме корабля вопрос не вставал, поскольку поблизости были обнаружены донные авиационные мины. Но первое известие об обстоятельствах гибели подводной лодки капитана 3-го ранга Клюшкина мы получили на тринадцать лет раньше, в 1948 году. Тогда эпроновцы подняли затонувшую в Данцигской бухте бывшую плавбазу немецких подлодок «Отто Вунш», на которой оказалось много различных документов гитлеровского флота, и в том числе — материалы заседания военного трибунала по делу командира миноносца Т-33. Он обвинялся в том что, таранив советскую подводную лодку (судя по координатам и дате, речь могла идти только об С-4), не продолжил её преследование, не сбросил глубинные бомбы. Командир оправдывался тем, что его миноносец получил повреждение при ударе о корпус лодки. Трибунал разжаловал его в рядовые и послал на восточный фронт. Как видно, начальники, отдавшие командира миноносца под суд, сомневались в том, что подлодка затонула. Но этот случай был, увы, не из тех, счастливых для подводников, когда лодка, попавшая под таран, всё-таки возвращалась в базу. Что касается обстоятельств происшедшего, то, насколько можно было понять из судебного дела, имело место непреднамеренное столкновение двух кораблей тёмной ночью. С миноносца, вероятно, находившегося в дозоре, не заметили лодку до того, как он на неё наскочил. На лодке, которая, очевидно, была в позиционном положении или начала погружаться, возможно, заметили приближающийся миноносец, но ни уйти на глубину, ни отвернуть не успели. Итак, случайность? Видимо, да. Но ночью подводные лодки всплывали и для зарядки батарей, и для крейсирования в надводном положении, и часто не погружались до рассвета. Это не было сопряжено с особым риском. К середине той зимы всё стало сложнее. С-4 была лодкой-ветераном. Она самой первой из нашей бригады вышла в боевой поход 22 июня 1941 года. И хотя лодке приходилось делиться бывалыми моряками с новыми кораблями, на ней сохранялся основной костяк экипажа, который ушёл тогда в море из Усть-Двинска и выдержал потом много суровых испытаний. А для меня это была ещё и лодка, с которой началось знакомство с кораблями бригады в Либаве за полтора месяца до войны. Вместе с капитаном 3-го ранга А. А. Клюшкиным погибли его старпом капитан-лейтенант А.К.Гусев, тоже тихоокеанец, минёр старший лейтенант С.М.Зинцов, механик инженер-капитан-лейтенант С.Л.Доля, мичман Ф.А.Рохмистров, участник всех походов лодки с начала войны, замечательные старшины и матросы, прослужившие по семь-восемь лет... Но эта первая в ту осенне-зимнюю кампанию потеря бригадой боевого корабля не положила, скажу сразу же, начала ряду потерь, как бывало в иные годы. Балтийские подлодки ещё не раз попадали в очень трудное положение, однако ни одну из них враг потопить не смог.
Два разных похода Щ-407 и Щ-307
А район маяка Брюстерорт заслужил у подводников репутацию несчастливого места. Там, где погибла С-4, не ладилось и у других. Через десять дней туда прибыла начинавшая новый поход Щ-407 капитана 3-го ранга П.И.Бочарова. Наш ВПУ передал на лодку целеуказание: по данным авиаразведки, в этот район входил конвой, прорывавшийся из Либавы. Бочаров повёл свою «Щуку» на перехват конвоя, обнаружил его, но атака не удалась. Возможно, из-за сильного волнения на море. При штормовой погоде происходили и последующие встречи с противником, и атаки срывались одна за другой. Так Бочарову и не удалось ничего потопить за этот поход, длившийся больше месяца и очень измотавший команду. Иначе сложился начавшийся 7 января второй боевой поход капитана 3-го ранга М.С.Калинина. Его Щ-307 вновь действовала на подходах к Либаве. В ночь на 10 января она потопила, не дав дойти до порта, быстроходный транспорт, следовавший откуда-то с запада. Несколько дней спустя, был отправлен на дно при выходе в составе конвоя из Либавы другой транспорт (как установили, позже, «Генриетта Шульте»). Экипаж настроился на новые боевые успехи, — до истечения срока автономности было ещё далеко. Однако поход пришлось закончить досрочно. При очередной зарядке батареи возникло сильное выделение хлора из аккумуляторов. Перед зарядкой в них доливалась дистиллированная вода, хранившаяся в надстройке в резиновых мешках, в которые при каких-то обстоятельствах попала морская вода. Оттого, по-видимому, и стал выделяться хлор. Правильно ли хранились резиновые мешки, предстояло разобраться. А лодку, узнав из донесения командира о создавшемся положении, немедленно отозвали в базу. С хлором под водой шутки плохи. В штабе с облегчением вздохнули, узнав, что Щ-307 встречена катерами и входит в шхеры.
Щ-318 попала под таран
Под Либавой «Щуку» П.И.Бочарова сменила Щ-318 капитана 3-го ранга Л.А.Лошкарёва, который также вышел в свой второй самостоятельный поход, пришедшийся на очень суровую пору зимы. Перед погружением после ночного крейсирования под дизелями приходилось скалывать образовавшийся на надстройках лёд. Видимость часто бывала крайне ограниченной, и, может быть, в значительной мере поэтому Лошкарёв долго не встречал противника. Лишь в начале февраля командир Щ-318 донёс о первом боевом успехе. Докладывая потом о подробностях атаки, Лошкарёв говорил, что такого «фейерверка» над морем, каким она сопровождалась, он за свою жизнь ещё не видел. Атакован был танкер (по позднейшим данным — «Хиддензее»), шедший вместе с другим судном в кольце сторожевых кораблей. Через минуту после взрыва торпед последовал новый взрыв очень большой силы. Осветилось всё вокруг, и только тогда со сторожевиков заметили находившуюся ещё на поверхности подлодку. Погружалась она под беглым артогнём, затем последовала бомбёжка, не причинившая, к счастью, лодке существенных повреждений. Кляня неблагоприятную погоду, Лошкарёв бороздил морские подступы к курляндскому «котлу» то в морозном тумане, то в слепящих снегопадах. В течение ряда дней движения судов противника не могла установить и авиация. Однако суда эти проходили где-то рядом. Однажды ночью «Щука» едва успела отвернуть от чьего-то форштевня, выдвинувшегося внезапно из снежной мглы. Командир позаботился, чтобы вахтенные офицеры и вся верхняя вахта извлекли уроки из этого опасного случая. Но в море подчас происходит такое, от чего не убережёшься. В ночь на 10 февраля всё повторилось, но с тем отличием, что на этот раз уклониться от таранного удара, явно непреднамеренного, лодка не успела. Хорошо ещё, что после того, как в темноте разглядели очертания движущегося на неё неизвестного судна, хватило времени начать маневр срочного погружения, и что команды, поданные в эти секунды, исполнялись молниеносно. Удар пришёлся по корме погружавшейся лодки, на ней заклинило вертикальный руль и кормовые горизонтальные рули, погружение стало неуправляемым. Однако в прочном корпусе пробоины не было, вода в отсеки не поступала. Манипулируя балластом, командир удержал лодку на глубине, близкой к критической. Через несколько часов Щ-318 всплыла. После наружного осмотра кормы к перечню повреждений прибавились разбитые торпедные аппараты. Но гребные винты, к счастью, работали. Собрав офицеров, командир изложил свой план возвращения в базу: идти только ночью, в надводном положении, удерживаясь на курсе оборотами дизелей, а на день ложиться на грунт. Этот план Лошкарёв сообщил и в штаб бригады. Мы ответили, что у маяка Чекарсерн лодку будут ждать тральщик и ледокол, который возьмёт её на буксир. Лошкарёв был отличным моряком. Он благополучно довёл повреждённую «Щуку» до финских шхер.
Подводная лодка Щ-318 в доке после таранного удара. Хельсинки, 1945 год
Достаточно было взглянуть на искалеченную корму лодки, чтобы понять: в боевые походы ей больше не ходить. Повреждения, безусловно, поддавались устранению, но любому заводу на это потребовалось бы больше времени, чем, судя по всему, могла ещё продлиться война. И тем не менее боевой счёт Щ-318, не выходившей больше в море, всё-таки ещё возрос. После войны, располагая документами бывшего противника, удалось установить, что подлодка Лошкарёва случайно попала под форштевень транспорта «Аммерланд-2». При этом сам он получил большую пробоину, в результате чего в тот же день затонул. Следовало или не следовало засчитывать Лошкарёву потопление этого судна? Пока шла война, вокруг этого разгорелись бы споры. Командиры подлодок, да и не только командиры, ревниво относились к учёту боевых успехов. Но после войны к этому относились уже не так горячо. И рассуждая здраво, трудно было не признать тот факт, что в своём последнем боевом походе Щ-318 лишила врага не только танкера, потопленного торпедами, но и транспорта, также ушедшего на дно.
Л-3 атакует эсминец
В январе сорок пятого стремительно развёртывались крупнейшие военные события на побережье Балтики западнее советских границ. Войска трёх фронтов окружали и рассекали на части гитлеровские армии, сосредоточенные в Восточной Пруссии. Наши войска прорвались к морю у Эльбинга, а затем и под Кенигсбергом. Возникали новые приморские «котлы», отрезанные от Германии по суше. Т ем временем был занят Мемель. А Данцигская бухта, которая не так давно относилась к неприятельским тылам, становилась прифронтовой. Следовало ожидать, что гитлеровское командование, стремившееся во что бы то ни стало удержать Восточную Пруссию, введёт в борьбу за неё и свой флот, хотя раньше он мало использовался для поддержки фашистских войск на побережье Балтики. И действительно, в последних числах января у Земландского полуострова появились крейсер с эсминцами, начавшие обстреливать позиции наших войск. Командующий флотом приказал нам перебросить в этот район подлодку, имеющую большой запас торпед. Ей ставилась задача атаковать артиллерийские корабли противника, пресечь обстрел наших войск с моря. Из лодок, находившихся не очень далеко, для этого наиболее подходила гвардейская Л-3 капитана 3-го ранга В.К.Коновалова. Она только что прибыла в район Виндавы, где успела выставить половину своего запаса мин и потопить торпедами довольно крупный транспорт.
Немецкий транспорт «Генри Лютгенс», затонувший 29 января 1945 года после подрыва на мине, выставленной подводной лодкой Л-3
1 февраля Коновалов получил приказ переменить позицию, а 2-го донёс, что находится в новом районе боевых действий. Подойдя на исходе дня при хорошей видимости к побережью Земландского полуострова (теперь это наша Калининградская область) и располагая данными воздушной разведки, командир Л-3 легко обнаружил с помощью перископа отряд немецких кораблей. В самом крупном из них Коновалов опознал тяжёлый крейсер «Принц Ойген», вместе с ним были эсминцы. Корабли вели артиллерийский огонь, держась под берегом, где карта показывала недоступные для подводного маневрирования глубины. В сумерках крейсер и эсминцы покинули огневую позицию и, по-видимому, укрылись на ночь в хорошо защищённой военно-морской базе Пиллау. Ища способ провести торпедную атаку на мелководье (что корабли вновь выйдут вести огонь по берегу, Коновалов не сомневался), и не полагаясь только на карту, он методично проверял глубины эхолотом. Эти измерения кое-что дали: было обнаружено не отмеченное на карте углубление дна — «подводная ложбинка», которая могла пригодиться. Одновременно выбиралось подходящее место для постановки остававшихся на лодке мин. Их Л-3 выставила на следующий день. Возможность выйти в торпедную атаку представилась Коновалову 4 февраля. Самая заманчивая цель — «Принц Ойген» оставалась недосягаемой: крейсер и два эсминца держались на слишком малых для атак глубинах. Но ещё один миноносец отошёл мористее. Его Л-3 и атаковала, причём при сближении с целью воспользовалась разведанным накануне углублением дна. Для завершения маневра «ложбинки» веё-таки не хватило, однако Коновалов не свернул с боевого курса и тогда, когда под килем оставалось всего два метра.
Немецкий тяжёлый крейсер «Принц Ойген»
Перед самым залпом был предусмотрительно создан небольшой дифферент на корму, то есть чуть-чуть приподнят нос лодки, чтобы торпеды не зарылись в ил. А после торпедного залпа манипулирование балластом и управление горизонтальными рулями были столь виртуозными, что облегчённую лодку, несмотря на ничтожно малую глубину под килем, не выбросило на поверхность. Ранее я рассказывал о том, какую роль сыграл инженер-механик Андрей Васильевич Новаков при возвращении в строй тяжело повреждённой М-96. Теперь инженер-капитан 3-го ранга Новаков служил на гвардейской Л-3, и это он управлял системой погружения и всплытия. Управление большой подлодкой на малых глубинах — высокое искусство, и атака, подобная той, вообще возможна лишь при условии, что инженер-механик лодки — выдающийся мастер своего дела.
Инженер-механик подводной лодки Л-3 Андрей Васильевич Новаков
Коновалов стрелял двумя торпедами, и в отсеках слышали два взрыва. Но приподнять перископ для визуальной проверки результатов атаки было слишком рискованно: на море стоял редкий для февраля штиль. Развернув лодку, командир положил её на грунт, решив, что «замереть» выгоднее, чем немедленно отходить. Эсминец, явно другой, потому что шум его винтов акустик услышал не сразу, стал носиться вокруг переменными курсами и наугад сбрасывать глубинные бомбы. Один раз он прошёл почти над самой лодкой, оглушив подводников рёвом турбин. Серьёзных повреждений Л-3 не имела. Когда вокруг утихло, она отошла на большие глубины. В этой атаке было много поучительного, даже в мелочах. В решениях и действиях капитана 3-го ранга Коновалова проявились и высокое тактическое мастерство, и боевая зрелость, и личное мужество, — важнейшие для командира качества. Атака, независимо от её результата, вошла в число тех, что потом разбирались на занятиях по истории военно-морского искусства в учебных заведениях флота. А вот занести на боевой счёт Л-3 эсминец мы всё-таки не могли, поскольку достаточных подтверждений его потопления не имели. По более поздним сведениям, вражеский корабль получил тяжёлые повреждения, тонул, но дотянул до отмели, потом его отбуксировали в порт. В строй до конца войны эсминец не вернулся.
Подводники-гвардейцы, участники всех боевых походов подводного минного заградителя Л-3
Действия гвардейского экипажа Л-3 имели и другой результат, в тот момент, разумеется, более важный: отряд немецких кораблей во главе с тяжёлым крейсером «Принц Ойген» спешно покинул этот район, прекратив поддержку своей дальнобойной артиллерией гитлеровских войск на Земландском полуострове. Именно ради этого посылалась туда подводная лодка.
Боевой подвиг С-13
С середины января 1945 года в южной части Балтики на важнейших коммуникациях, связывающих основную часть Германии с группировками, отрезанными Красной Армией в Восточной Пруссии и Прибалтике, действовала подводная лодка С-13 под командованием капитана 3-го ранга А.И.Маринеско. Её поход, исключительный по боевым успехам, требует, чтобы о нём было рассказано подробнее. Плавание проходило в сложнейших зимних условиях. 30 января С-13 вела поиск на подходах к Данцигской бухте, западнее мыса Хела, и одновременно заряжала аккумуляторную батарею. Обстановка не благоприятствовала поиску. Ветер 5-6 баллов, крупная волна, температура воздуха до минус семнадцати градусов, шёл снег, что сильно снижало видимость, а, значит, и возможное обнаружение противника. Т олько к вечеру погода несколько улучшилась. Было около 20 часов, когда командир отделения рулевых-сигнащиков А.Н.Виноградов доложил, что видит огонь работающего маяка. Маринеско сделал вывод: его проблески могут предшествовать выходу из Данцигской бухты большого конвоя. По огням маяка уточнили место подводной лодки. И вот на юго-востоке показались тусклые огни судов противника. На лодке прекратили зарядку батареи, и она в позиционном положении начала сближение с конвоем. Вскоре гидроакустик доложил о шуме винтов крупного двухвинтового судна, идущего на большой скорости. Чуть поредела снежная пелена, и сам командир лодки заметил силуэты миноносца и следовавшего за ним огромного лайнера. Когда С-13 легла на курс атаки, выяснилось, что пеленг меняется на нос, — лайнер уходил. Маринеско принял единственно верное решение: пересечь курс конвоя за кормой лайнера, выйти на его левый борт и, следуя параллельно движению судна, обогнать его, а затем начать торпедную атаку. После пересечения курса вражеских кораблей, продули цистерны главного балласта и дали лодке самый полный ход под дизелями. Обгон длился больше часа. Командир электромеханической боевой части Я.С.Коваленко и его мотористы до предела форсировали обороты двигателей, обеспечив скорость свыше 19 узлов. Это позволило занять выгодную позицию для атаки. За час до полуночи С-13 легла на боевой курс. С дистанции около четырёх кабельтовых был произведён залп четырьмя торпедами из носовых торпедных аппаратов. Через минуту с подлодки увидели взметнувшийся к небу огонь сразу в трёх местах лайнера и услышали грохот взрывов. С креном на левый борт лайнер быстро погружался. На месте его гибели корабли охранения стали спасать плавающих в воде людей. Лодка срочно погрузилась.
Схема маневрирования подводной лодки С-13 при выходе в торпедную атаку на лайнер «Вильгельм Густлов»
Подошедшие через несколько минут дозорные противолодочные корабли начали поиск лодки. Маринеско решил развернуть корабль, искать спасение не в глубинах, а у берега, там, где поиск казался менее вероятным. Нашей лодке удалось обмануть врага и благополучно уйти от преследования. На дне Балтийского моря оказался крупнейший лайнер «Вильгельм Густлов». Конечно, экипаж С-13 и её командир, да и мы в штабе, в то время не представляли масштабности и военно-политического значения совершённого подвига. Штабу бригады хотя и было известно из донесения командира лодки о поражении крупного лайнера, но многие обстоятельства и подробности выяснились значительно позже. Нельзя не отметить, что именно в этот день, 30 января, войска 3-го Белорусского фронта вышли к побережью Балтийского моря, завершив окружение главного города и крепости Восточной Пруссии — Кенигсберга. А чуть раньше началось паническое бегство противника из Восточной Пруссии и портов побережья Данцигского залива.
Подробности узнали позже
Думается, следует познакомить читателя с тем, какова была обстановка, условия подготовки и перехода конвоя, в который входил «Вильгельм Густлов». По данным западногерманского историка Карла Беккера дело происходило так: «…У мола второго дивизиона подводных лодок две больших “посудины” — теплоходы, долгое время служившие казармами для подводников в Готенхафене и Пиллау, — большие лайнеры серого цвета с огромными надстройками: “Вильгельм Густлов”, водоизмещением 22488 тонн и “Ганза”, чуть поменьше, более 20000 тонн, осуществлявшие в своё время переходы в Атлантике и принадлежащие кампании “Гамбург–Америкен линия”. Но 30 января это место опустело. Оба лайнера ушли.
Немецкий лайнер «Вильгелм Густлов»
По сведениям командира порта, на “Густлове” находилось при отходе по списку более 5060 человек, в том числе военных и экипаж. Однако, когда лайнер под буксирами вышел из порта, к его борту подошёл паром и шлюпки, с которых по его борту, как муравьи, поползли люди. Перед отходом командир дивизии охраны водного района предлагал подождать до прихода кораблей дивизии, но офицеры подводных сил не хотели об этом и слышать. У них был приказ оставить старые базы и готовить новые экипажи для подводных лодок в более западных портах, и этот приказ они должны были выполнить без промедления». Пусть простит меня читатель за длинные цитаты, но свидетельства изучавшего этот вопрос немецкого историка наиболее ценны. А он далее пишет: «Пришло сообщение: “Ганза” не может продолжать свой путь. Повреждение машин заставило судно встать на якорь между Готенхафеном и Хелой. “Густлов” на некоторое время также встал на якорь, но, узнав, что ремонт будет долгим, продолжил свой путь в сопровождении двух небольших кораблей: миноносца “Леве” и торпедолова Т-19. На переходе подводная лодка потопила “Густлова”. Затем появился конвой, следовавший с запада». По другим данным число погибших на лайнере составило 6–8 тысяч человек, а его водоизмещение около 25 тысяч тонн. Чтобы подчеркнуть особое значение подвига С-13, замечу, что гитлеровское военно-морское командование в первые месяцы 1945 года намеревалось придать новый размах боевым действиям своих подводных лодок. Подводные корабли, находившиеся в строю, были модернизированы, вооружены поисковыми радиолокационными станциями, позволявшими обнаружить работу РЛС противолодочных сил, оборудованы устройством «шнорхель», обеспечивавшим зарядку батарей без всплытия лодок, появились у врага и акустические торпеды, шедшие на звук работающих винтов. Вступили в строй также новые лодки XXI и ХХIII серий. Как позже написал гросс-адмирал Карл Дениц в книге «Немецкие подводние лодки во второй мировой войне», восемь из них уже успешно действовали у берегов Англии. Для новых кораблей требовалось значительное число подготовленных подводников. Экипаж С-13 уничтожил основную часть резерва немецкого подводного флота. Эти моряки могли бы составить десятки подготовленных экипажей.
Военный транспорт отправлен на дно
9 февраля на лодке Маринеско получили радиограмму выносного пункта управления штаба бригады о движении конвоя противника из района Пиллау. В ночь на 10 февраля С-13 обнаружила силуэты трёх эсминцев и в тот же момент гидроакустик доложил о движении крупного быстроходного корабля. На глаз Маринеско посчитал его водоизмещение в 12000 тонн. Лодка пересекла курс цели за кормой, чтобы атаковать её из тёмной части горизонта. Предельно форсируя ход под дизелями, заняли позицию для стрельбы кормовыми торпедными аппаратами. Обе торпеды попали в судно. С мостика подводной лодки наблюдали взрывы. Затем последовало ещё несколько взрывов и вспышек пламени. На палубе судна были замечены орудия, что дало командиру лодки основание считать потопленным лёгкий крейсер. Об этом он и донёс по радио в наш штаб. Корабли охранения устремились к тонущему судну, а С-13, не погружаясь, полным надводным ходом ушла из этого района. Позже установили, что потопленным оказался крупный военный транспорт «Генерал фон Штойбен» водоизмещением 14660 тонн. Он перевозил 3600 солдат и офицеров, из которых кораблям охранения удалось спасти лишь около 300 человек.
Немецкий военный транспорт «Генерал фон Штойбен»
Командир подводной лодки С-13 Александр Иванович Маринеско
За один поход Маринеско и его боевые друзья уничтожили около 10000 гитлеровцев, то есть отправили на дно целую дивизию. Подводная лодка была награждена орденом Красного Знамени. Всех членов экипажа отметили боевыми наградами. Капитана 3-го ранга А.И.Маринеско, ранее награждённого орденами Ленина и Красного Знамени, удостоили второго ордена Красного Знамени. Такой же наградой были отмечены помощник командира капитан-лейтенант Л.П.Ефременков, штурман капитан-лейтенант Н.Я.Редкобородов, минёр капитан-лейтенант К.Е.Василенко, механик инженер-лейтенант Я.С.Коваленко, мичманы П.С.Набоков и Н.С.Торопов. Орденами Красной Звезды, Отечественной войны 1-й и 2-й степени были награждены все остальные члены экипажа.
Примечание редактора
Судя по первоначальной нумерации страниц, позднее зачёркнутой, из машинописного текста рукописи удалено семь страниц (листов с текстом, напечатанным на одной стороне). Вместо них вставлены два листа бумаги с текстом, напечатанным на другой печатной машинке, а также приклеено полстраницы пустой бумаги. При этом нарушены последовательность и логика авторского изложения. Текст автора обрывается на полуслове. Становится очевидным, что часть рассказа Л.А.Курникова о подвиге подводной лодки С-13 и судьбе её командира А.И.Маринеско изъята из рукописи. Вставленный текст, судя по стилю и содержанию, не принадлежит Л.А.Курникову, поскольку резко и нелогично перескакивает на тему общих итогов похода С-13. Он начинается со слов «За один поход…». Одной фразой оцениваются успехи экипажа, а также чрезвычайно кратко и не- брежно перечисляются награды личному составу. Затем бегло, несвязно и не к месту перечисляются памятники, установленные в честь А.И.Маринеско и подводной лодки С-13. Л. А. Курников так не излагал своих мыслей. Наиболее вероятно, что изъятие и подмена авторских страниц была сделана в редакции Воениздата, поскольку стиль исправлений и пометки по тексту аналогичны другим поправкам рукописи. На месте склейки листов просматривается концевой фрагмент изначального текста автора: «…Маринеско досрочно уволить в запас. Такова правда жизни, от которой не уйдёшь». Эта фраза говорит о том, что Л.А.Курников подробно рассказывает о последнем периоде военной службы А.И.Маринеско и объясняет его досрочное увольнение в запас. Но этот фрагмент воспоминаний Л.А.Курникова изъят из рукописи. Активные поиски изъятых страниц авторского текста не увенчались успехом. Вероятно, они были уничтожены. В итоге грубого вмешательства в авторский текст, мы никогда не узнаем «правды жизни» и истинного мнения Л.А.Курникова, а также подлинных обстоятельств перелома судьбы А.И.Маринеско. Общий тоннаж потопленных подводной лодкой А. И. Маринеско кораблей и судов превысил 52000 тонн. В Кронштадте на доме, где жил покойный ныне Александр Иванович Маринеско, установлена мемориальная доска. В честь побед С-13 в Лиепае сооружён памятный знак. К 45-летию Победы в числе других особо отличившихся воинов А.И.Маринеско был удостоен звания Героя Советского Союза. 5 мая 1990 года в городе Ленинграде у входа на завод «Мезон», где продолжительное время работал А.И.Маринеско, был открыт ему памятник. А улица Строителей была переименована в улицу Маринеско. 31 января 1993 года на ней и на доме, где он жил, установлены мемориальные доски.
Комбриг ушёл на Щ-309
В середине февраля из Турку отправилась в очередной боевой поход гвардейская Щ-309 капитана 3-го ранга П.П.Ветчинкина. На ней ушёл в море контр-адмирал С.В.Верховский. «Щука» направлялась в район Либавы, блокирование которой оставалось одной из главных наших задач. Отпустить в поход меня, о чём я вновь просил, Верховский не согласился, считая, как и его предшественник, что начальнику штаба не резон надолго отлучаться с КП. Передавая мне управление соединением, комбриг оговорил, что доносить ему по радио следует только о самом важном. В отношении связи с Щ-309 должен был соблюдаться общий порядок: лодка даёт знать о себе условными сигналами, а сверх этого выходит в эфир лишь в самых необходимых случаях. Штаб же ежедневно передаёт, не требуя квитанций о приёме, оперсводку «лодкам в море» с нужными командирам сведениями об обстановке и поведении противника.
Еще через сутки, добравшись, наконец, до своего корабля, я стоял на пирсе в ожидании прибытия командира дивизии. Добираться до корабля пришлось на этот раз «своим ходом», то есть с пересадками на электричках и автобусах. Но теперь, когда грозные ядерные торпеды и ракеты с водородными боеголовками были загружены, оставалось получить напутствие своего непосредственного начальника и начать движение. Прибывший комдив, ознакомившись с состоянием лодки и особо поинтересовавшись «Сегментом», подбодрил меня, в том смысле, что «если что и недоделано, доделаешь в море», пожелал мне «семь футов под киль», тепло распрощался с экипажем и убыл на нашу новую базу. Переход в район боевой службы начался, как было задумано, глубокой ночью. С наступлением утренних сумерек погрузились. В целях максимальной скрытности сутки, предшествующие проходу через район активного рыболовства, как и было задумано, шли под водой. Приближались к пресловутой банке Ямато. Перед ее форсированием требовалось зарядить аккумуляторы и пополнить запасы воздуха высокого давления в специальных баллонах. Штурманы просили меня после всплытия полежать часов пять в дрейфе для очередной регулировки «Сегмента» и более точного определения места лодки. Это меня вполне устраивало, так как по расчетам мы подошли к месту японского рыболовства довольно близко.
Роковой день. Столкновение
Итак, всплываем... Подняли перископ и... По всему горизонту — огни рыболовецких судов! Вот так «залез», подумал я, но поскольку огни рыбаков были довольно далеко, решил все-таки всплыть (делать-то нечего — батарею заряжать всё равно надо). Решил, не включая ходовых огней, лежа в дрейфе, до рассвета закончить все свои дела. Решено — сделано. «Рыбаки» ведут себя спокойно. Я без огней лежу в дрейфе. Лодку слегка покачивает на трехбалльной волне. Все три дизеля работают на зарядку. Штурмана регулируют «Сегмент». Дремлю в кресле (сидении, смонтированном под козырьком мостика, буквально «под носом» сапоги вахтенного офицера), пока всё спокойно. Для того, чтобы кто-либо случайно не включил ходовые огни, механик по моему указанию «вырубил» плавкие вставки-предохранители огней из штатных гнезд. До рассвета еще три часа. Запросил у механика: «Скоро ли закончиться зарядка батареи? » Механик ответил: «Через полтора-два часа». Поинтересовался у штурманов, как у них дела с «Сегментом»? «Товарищ командир, еще часок и всё будет готово, если можно, пока не погружайтесь!» — доложили-попросили они. «Добро», — буркнул я и вновь погрузился в дрему. Впрочем, даже в полудремотном состоянии всё время возвращаюсь к событиям предыдущего всплытия. Дело в том, что при коротком всплытии перед длительным подводным переходом, двое суток назад, я, поднявшись на мостик, обнаружил отсутствие носового аварийного .
Поясню для «неподводников». На каждой нашей подводной лодке в носовой и кормовой частях ее надстройки расположены так называемые «аварийные буи». Это специально сконструированные положительные плавучести, крепящиеся к корпусу лодки стопорам и, отданием которых изнутри лодки в случае аварии под водой можно обеспечить всплытие буев на поверхность. Кроме буйрепа (троса крепления буя к лодке), рассчитанного на определенную, гораздо меньшую чем океанская, глубину, буи оборудованы телефонами с кабелями и радиоустройствами для аварийной связи с силами спасения. С одной стороны, ограниченные длиной буйрепа при плавании на километровых океанских глубинах эти буи становятся бесполезными, с другой стороны, не исключалась их самопроизвольное всплытие при отрыве от стопоров на сильной волне. Такое всплытие может выдать тайну присутствия подводной лодки в данном районе. Для предотвращения самопроизвольной отдачи буев перед выходом на «БС» их намертво приваривают к корпусу лодки. Приварили буи и мы. Однако сейчас носовой буй отсутствовал! Вдоль борта болтался только его оборванный кабель-буйреп. Кабель мы смотали, но буя в районе всплытия так и не обнаружили. Каким образом море умудрилось сорвать буй со стопора и поломать сварку оставалось загадкой. Тем более, что особой волны пока не было. Неприятность эта не давала спокойно дремать. «Плохое это предзнаменование. Да и как потом за этот буй отчитываться?» — думал я. Не знал я еще, что ближайшие часы принесут нам такие неприятности, в сравнении с которыми потеря буя покажется сущим пустяком. А пока огни рыболовных судов на горизонте вели себя вполне прилично. Из дремотного состояния меня вывел доклад вахтенного офицера о том, что один из таких огней начал перемещаться по горизонту. Поднявшись к пеленгатору, я действительно наблюдал движение одного из «рыбаков», но пеленг уверенно «шел на нос», то есть реальной угрозы сближения с судном пока не было. На всякий случай вызвал механика на связь и спросил: «Как батарея?» Получил меланхоличный ответ: «Газует помаленьку». Это значило, что старушка-батарея, отрабатывая свои последние «условные циклы» зарядки-разрядки, интенсивно выделяет водород и потребуется дополнительное время для ее вентиляции после окончания зарядки. Жаль, что ночь уже на исходе, с досадой подумал я, провентилировать батарею вряд ли удастся.
Не будь этой спешки с внеплановым во Владивостоке и с участием в учении, батарея была бы заменена на новую еще летом. И все-таки буду продолжать зарядку, «рыбак» пройдет мимо, решил я. Может быть, развернуть нештатный БИП (боевой информационный пост)? Мелькнула, как показали последующие события, вполне здравая мысль, которую я тут же отбросил. Если я «сработаю» локацией в активном режиме (а только с помощью активной работы радиолокатора можно более точно, чем на глаз определить взаиморасположение лодки и рыболовных судов), то обнаружу себя, так как не исключено, что у «рыбаков» есть приборы, позволяющие классифицировать мои радиолокационные сигналы, как сигналы, посылаемые советской подводной лодкой. Нет, скрытность, прежде всего! Вдруг, буквально на моих глазах вместе с наблюдавшимся ранее белым огнем движущегося «рыбака» мы, то есть я, вахтенный офицер и сигнальщик, увидели зеленый, а затем и красный бортовые отличительные огни. Это могло означать только одно — «рыбак» повернул и идет прямо на нас! Времени на раздумье уже не было, нужно было прервать неоконченную зарядку и уходить на глубину. «Стоп зарядка!» — скомандовал вниз. В это время на курсовом угле около 60° левого борта стал уже явно виден силуэт рыболовного судна, стремительно сближающегося с лодкой. Погружаться уже поздно, можно попасть под таранный удар. «Включить ходовые огни!» — я, наконец, решил, что скрываться уже явно нет смысла. Наступила тишина, дизеля остановились. Снизу доложили, что плавкие вставки отсутствуют и огни будут включены не сразу... «Сигнальщик! Ракету на «рыбака»! В ответ: «Товарищ командир, на боевой службе ракет на вахту не берем!». Вот и результат перестраховки со скрытностью — только и успел горько усмехнуться про себя. «Три мотора полный назад!» — буквально заорал я, видя, что «рыбак» сблизился с лодкой уже метров на двести. За кормой и вдоль борта лодки забурлило. Почти одновременно включились наши бортовые отличительные огни и палуба рыболовного судна ярко осветилась: очевидно «рыбак» включил всё свое палубное освещение. Он тоже уже работал машинами назад, но по инерции еще сближался с нами. Волна была уже балла на 3-4. На одной из волн форштевень «рыбака», как бы взлетел вверх и, слегка ударив отходящую лодку по ограждению ракетных шахт, скользнул по борту и... Мы, наконец, разошлись... Я успел увидеть японца в очках и ковбойке, выскочившего на палубу сейнера. Он что-то кричал, но из-за шума двигателя и волн слышно его не было. «Кадры замедленной съемки» кончились. Помня о скрытности, скомандовал срочное погружение...
Многочисленные исследователи моих действий обвиняли меня в неосмотрительно быстром погружении, но я видел всё собственными глазами и вполне здраво оценил обстановку. Лодка получила две абсолютно безопасные пробоины лёгкого корпуса: пролом в ограждении шахт между второй и третьей шахтами ракет и небольшая щель в одной из цистерн главного балласта. Такие «дырки» в цистернах лодки получали и в базе, когда их волной било о пирсы, на процесс всплытия и погружения они существенно не влияли. Повреждения эти мы, находящиеся наверху, видели отчетливо и поэтому никаких дополнительных осмотров корпуса не требовалось. Объяснять же это членам комиссии, буквально выискивавшим ошибки в моих действиях для написания приказа по ВМФ, было невозможно. В любом случае специалисты, разбирающие действия командира в спокойной, кабинетной обстановке, будут всегда правы. Тем более, что у меня, конечно, были и более серьезные ошибки. Например, теперь-то я понимаю, что можно было не стопорить дизеля и не переходить на задний ход моторами, а наоборот перевести работу дизелей на винты, и дав максимально возможный ход вперед, уйти из-под удара на контркурсе сейнеру. В тот же момент я интуитивно опасался удара в кормовую часть лодки. На мой взгляд, мы могли получить пробоину прочного корпуса с выведением из строя линий валов, то есть был большой риск оставить корабль без движения. Поэтому, оберегая корму, я разошелся с сейнером на заднем ходу, допустив относительно легкое «касание». Так тогда «сработала» моя голова и командирская интуиция. Получил я за эту «интуицию» сполна! Однако вернемся к дальнейшим событиям. Погрузились на безопасную от таранного удара глубину, осмотрелись в отсеках. Пробоин и даже фильтрации воды в прочный корпус не было. Решил продолжать движение в район патрулирования в обычном режиме: днем под водой, ночью под РДП или над водой. Аккумуляторы были почти заряжены и мы двигались на экономичном ходу к выходу из района лова рыбы по маршруту перехода. Конечно, концентрация водорода в аккумуляторных ямах и отсеках была высокой. Старались избегать лишних включений и выключений электроприборов во избежание искр, ведь водород в смеси с кислородом образует «гремучий», очень взрывоопасный газ. Приборы для сжигания водорода работали с предельной нагрузкой.
Наконец, подвсплыв под перископ на очередной сеанс связи, установили, что все «рыбаки» остались за кормой. был абсолютно чист. Возник естественный вопрос: докладывать ли по радио командованию о столкновении с «японцем», то есть выходить в эфир с внеплановой шифровкой и озадачить командование, или промолчать и доложить обо всём по возвращении в базу? Чего греха таить, очень не хотелось информировать Владивосток и Москву о случившемся. Такой доклад перечеркивал все мои личные планы... В помощи лодка не нуждалась, «японец» мог и не разобраться в принадлежности лодки, а переполох в штабе был бы великий. Я четко знал, что в «Наставлении по боевой службе» сказано о том, что докладывать вне плана командир обязан только об авариях и происшествиях, мешающих выполнению боевой задачи. Пробитая крыша одной из цистерн главного балласта, как я уже говорил, на ходовые и маневренные качества и на способность лодки погружаться и всплывать не влияла. Что касается небольшого пролома в ограждении ракетных шахт, то во время штормовых океанских плаваний ограждения шахт вообще часто ломались в клочья, на Камчатке это считалось нормальным. Мне приходилось возвращаться с моря вообще без ограждения ракетных шахт. Между собой мы, смеясь, называли такой вид подводной лодки «авроровским», так как три ракетные шахты очень напоминали три трубы знаменитого крейсера. Правда, теперь лодки стали «одевать» в новые более прочные ограждения. Ознакомил со своими рассуждениями и положениями «Наставления» заместителя по политчасти и старшего помощника. Вместе решили о случившемся с моря не доносить. Собрав подвахтенных в первом отсеке, разъяснил экипажу суть происшествия и, между прочим, спросил у людей верят ли они в меня — своего командира? Экипаж единодушно выразил мне доверие. Пусть не покажется странным такое мое поведение. Я по характеру «самоед» и склонен к самокритике. Очень я нуждался тогда в доверии людей.
Вообще говоря, это были самые тяжелые дни в моей жизни. Нестерпимо трудно было бороться с душевной депрессией, убеждать самого себя в способности управлять кораблем и людьми после этого нелепого, безобразного, с точки зрения морской практики, случая. Однако чувство ответственности за судьбу людей, за сложный и умный корабль помогало моей воле сохранить внешнее спокойствие и холодную голову. Неожиданно (а может быть «ожиданно»?) получил радио с требованием донести свое место и действия. На душе стало скверно. Понял, что что-то «просочилось», о чём-то командование знает или догадывается. Однако на такую радиограмму должен быть короткий ответ: широта и долгота места лодки, курс, скорость, маршрут движения. Всё это я и отослал в эфир... Прошли еще сутки и вот новое радио (помню его почти дословно): «Имело ли место столкновение с японской шхуной? Имеете ли повреждения? Главком ВМФ.» Признаюсь, ответил, опять же, чтобы не беспокоить начальство, несколько дипломатично: «Имел место случай навала на японский сейнер. Повреждений не имею. Продолжаю выполнять задачу. Командир "К-126"». Еще через сутки получил радио с приказанием занять новый, запасной район патрулирования, обычно предусмотренный заданием на случай дискредитации основного. Своевременно занял этот район, о чём донес и начал маневрирование в нём. Прошла неделя... Новая команда была краткой и не оставляла никаких надежд и сомнений: «Министр обороны приказал вернуться в базу. Главком ВМФ». Вызвал я к себе в каюту замполита и старпома, чтобы ознакомить их с этой шифровкой. Шутливо (горькая шутка, правда), посоветовал «готовить для меня ». Как могли помощники меня успокоили. Проинформировал команду и начал как положено скрытно возвращаться в базу.
Конец. Возвращение на базу. Расплата
Теперь можно вернуться к тому месту, с которого я начал свой рассказ. К бесконечным думам и самобичеванию, к предчувствиям тяжелых разговоров с командованием в базе. Но... настроение настроением, а от управления кораблем меня пока еще никто не отстранял. Несколько раз при всплытиях приходилось уклоняться от обнаружения самолетами. Как потом выяснилось (я, правда, это и сам понял, но нарушать скрытый режим плавания права не имел) это были наши самолеты, на всякий случай посланные командованием флота на поиск лодки. Самолеты меня не обнаружили. Опыт по этому делу у меня был. Через несколько суток я уже швартовал лодку к пирсу. Обычная процедура выгрузки оружия, скрупулезные проверки специально созданной флотской комиссией и представителем Главного штаба ВМФ. Встреча с командующим флотом, тем же адмиралом Масловым. Надо отдать должное, он меня не ругал, беседовал вполне мирно, как мне показалось, с большим пониманием и сочувствием. А затем... Приказ по ВМФ о моем понижении в должности. Прощание с кораблем и экипажем (очень, кстати, трогательное) и переезд к новому месту службы и думы, думы о причинах происшествия, которые не дают мне покоя и по сей день...
11 апреля 2014 года в актовом зале «Морского корпуса Петра Великого» – старейшего кадетского учебного заведения России – состоится Гала-концерт Шестого Открытого конкурса патриотической (кадетской) песни «Гордость и призвание», начало в 15.00.
Конкурс 2014 года состоялся с соответствии с планом городских мероприятий по празднованию в Санкт-Петербурге 300-летия Гангутского сражения и был посвящён: - Дню воинской славы России – 300-летию со Дня первой в российской истории морской победы русского флота под командованием Петра I над шведами у мыса Гангут; - Дню воинской славы России – 70-летию со Дня полного освобождения советскими войсками города Ленинграда от блокады его немецко-фашистскими войсками; - 70-летию образования Нахимовских военно-морских училищ.
Являясь ежегодным, конкурс традиционно проводился при поддержке Правительства и Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, командования Западного военного округа, руководства ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия», широкой общественности. Это позволило подчеркнуть особый статус Петербурга, как культурно-образовательной и кадетской столицы России, а сам конкурс сделать заметным событием в числе городских культурно-патриотических мероприятий. Традиционно участие в конкурсе приняли воспитанники (учащиеся) и выпускники кадетских образовательных учреждений Санкт-Петербурга разных возрастных категорий. Кроме того, в 2014 году в конкурсе участвовали учащиеся средних общеобразовательных учреждений Красногвардейского района Санкт-Петербурга, учащиеся кадетской школы г. Вологда, воспитанники Центра эстетического воспитания и образования детей г. Кингисепп Ленинградской области, студенты Авиационно-транспортного колледжа (г. Санкт-Петербург), курсанты Колледжа государственного университета морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова. В ходе Гала-концерта финалисты и призѐры конкурса будут отмечены дипломами оргкомитета, грамотами и благодарственными письмами Комитета по образованию, Комитета по вопросам законности, правопорядка и безопасности Санкт-Петербурга. Грамоты оргкомитета будут вручены руководителям художественных коллективов кадетских учебных заведений за активное участие в культурно-патриотической работе и воспитание всесторонне развитого молодого поколения защитников Отечества. Победители конкурса получат ценные подарки.
До новых встреч!
Председатель Совета Санкт-Петербургского Союза суворовцев, нахимовцев и кадет, кандидат педагогических наук, доцент, капитан 1 ранга А.О. Грязнов
В наши временные базы в Финляндии стали прибывать подводные лодки, только что вступившие в строй. Первой из них пришла Л-21 — поистине многострадальная лодка, — та, что трижды получала тяжёлые повреждения от немецких снарядов, разрывавшихся на территории Адмиралтейского завода, тонула у заводского причала. А почти весь первоначальный её экипаж сложил головы на Ораниенбаумском плацдарме, сражаясь в морской пехоте. Ещё в конце 1941 года в командование достраивавшейся Л-21 вступил капитан 3-го ранга С.С.Могилевский, бывший командир Л-1, — головной лодки этого типа, стоявшей в капитальном ремонте. Общая подготовленность командира не вызывала сомнений, но в боевых действиях на море он ещё не участвовал.
Командир подводной лодки Л-21 Сергей Сергеевич Могилевский
Лодка вводилась в строй, не пройдя государственных глубоководных испытаний. Провести их было просто негде. По той же причине не было в полном объёме испытано и вооружение «Ленинца». Основной задачей Л-21 в первом походе, начавшемся 10 ноября, являлись минные постановки в районе западнее Данцигской бухты. А в гавани Хельсинки ошвартовались у борта «Иртыша» крейсерские К-51 и К-53.
Крейсерская подводная лодка К-52 швартуется вторым корпусом к плавбазе «Иртыш». Внутренняя гавань Хельсинки, осень 1944 года
Я рассказывал, как ещё в конце 1941 года предпринималась попытка послать первую из них в автономное зимнее крейсерство. После того лодки ещё основательно «доводились» на заводе под руководством главного конструктора М.А.Рудницкого. Но и теперь окончательно испытать подводные крейсеры предстояло в боевом походе. В водах, примыкающих к нашим базам, для этого не хватало глубин. А устройства для постановки мин заграждения вообще оставались неотрегулированными. Испытать их всё равно не удалось бы в условиях начинавшегося ледостава. Решено было, что лодки типа «К» пока не будут использоваться как минзаги, а вместо мин каждая из них сможет принимать добавочные 90 тонн дизельного топлива. Из Кронштадта ожидались ещё два подводных крейсера. Появление в Хельсинки этих громадных подлодок с возвышавшимися над палубными надстройками орудиями (при калибре 100 миллиметров они обладали дальнобойностью до 20 километров) и внушительных размеров рубками, поражало бывавших у нас на плавбазе финских офицеров связи. Финны не хотели верить, что такие корабли могли строиться в блокадном Ленинграде. К-51 вводил в строй после всех заводских доделок недавний тихоокеанец — капитан 3-го ранга В.А.Дроздов. Добирался он с Дальнего Востока долго. Пришёл приказ наркома о его назначении к нам, пришло личное дело, а самого офицера нет и нет. Наконец, выяснилось: летел на попутном транспортном самолёте, попал в аварию и лежит в госпитале. К счастью, вышел оттуда годным к службе в подплаве, а свою лодку застал ещё на заводе. Это был волевой и безусловно способный командир, быстро освоившийся на незнакомом корабле.
Командир крейсерской подводной лодки К-51 Владимир Александрович Дроздов Капитану 3-го ранга Дроздову выпало начать боевые действия подводных лодок типа «К» в Балтийском море. Е го лодка (поход её начался 15 ноября) посылалась на подходы к Померанской бухте, в район Кольберга. Дни перехода туда командир должен был использовать для тренировки экипажа.
Командир подводного крейсера К-53 Дмитрий Клементьевич Ярошевич
Подводным крейсером К-53 командовал знакомый читателю капитан 3-го ранга Д.К.Ярошевич, бывший командир Щ-310. Он повёл подводный крейсер К-53 в район Либава — Мемель неделей позже. В течение ноября, после ремонта в Кронштадте (техотдел флота обеспечил проведение его в самом срочном порядке), смогли выйти в новые походы «Щуки» Богорада и Бочарова, а также «Лембит». Таким образом, в море одновременно действовало всё больше лодок.
Взаимодействие с авиацией
У военно-воздушных сил флота также появилась возможность ввести в борьбу с морскими перевозками противника больше, чем когда-либо раньше, боевых самолётов. В связи с этим и особенно потому, что обстановка на различных участках Балтийского морского театра нередко изменялась очень быстро, стало необходимым более чёткое взаимодействие с авиацией. Прежде всего, надо было обеспечить, чтобы до лодок, находящихся в море, быстрее доходили данные воздушной разведки. Командование ВВС флота развернуло в Прибалтике под Палангой свой вспомогательный пункт управления (ВПУ). Возникла идея оборудовать там же ВПУ нашей бригады, и этот вопрос был решён быстро. Наш ВПУ возглавил капитан 2-го ранга П.А.Сидоренко, командир дивизиона «Малюток», которые в это время использовались весьма ограниченно. Он получил в своё распоряжение узел связи, смонтированный на двух автомашинах, и команду специалистов под началом капитан-лейтенанта Р.М.Пиевского.
Командир вспомогательного пункта управления Пётр Антонович Сидоренко
Я побывал у Сидоренко вскоре после прибытия его под Палангу и убедился, что действовал он весьма энергично. Автомашины с рациями стояли под деревьями невдалеке от уединённых домиков, где разместился ВПУ ВВС Балтийского флота. Все важные для подводников донесения воздушной разведки, которая велась над морем непрерывно, поступали оттуда незамедлительно. И прямо с передвижной рации передавались на подводные лодки, а для надёжности репетовались длинноволновой станцией в Кронштадте. Почти все наши лодки уже были оснащены перископными антеннами, позволявшими вести радиоприём не только в надводном положении. Командиры получили указание: если обстановка позволяет, подвсплывать на перископную глубину и открывать приёмную радиовахту на последние десять минут каждого часа. В это время передавались и повторялись суммированные данные авиационной разведки. Средний срок прохождения разведданных от самолёта до подлодки сократился в несколько раз. В дальнейшем в самых «горячих» районах морского театра был налажен приём подлодками информации о противнике непосредственно от самолётов-разведчиков. Сегодняшнего военного читателя этим, конечно, не удивишь, но тогда это было новым в нашей боевой практике. В каждом таком районе брался за основу местный ориентир, допустим, определённый маяк, к которому «привязывались» по направлению и расстоянию обнаруженные лётчиками в море суда. Обеспечение лодки разведданными переходило в более совершенную форму взаимодействия с авиацией фактическим наведением на цель.
Неудачные торпедные атаки
Недостаток боевого опыта у командиров, которые лишь начинали воевать, всё-таки давал о себе знать, Сказывалось на результатах некоторых походов и то, что вынужденно вводились в строй корабли, где не всё было должным образом проверено и испытано. Раньше, чем предполагалось, пришлось вернуться в базу подводному минзагу Л-21. Действия этой лодки начались с неудачной атаки: торпеды, выпущенные по транспорту, прошли мимо цели. Разведав фарватеры на подходах к Данцигской бухте с западной стороны, капитан 3-го ранга С. С. Могилевский приступил к постановке мин. Однако выставить их все не удалось: отказала не прошедшая государственные испытания техника. Устранить неисправности в море личный состав не смог. После этого и пришлось возвращаться в базу с минами, застрявшими в трубах, которые нельзя было ни освободить, ни закрыть. На обратном пути, за сутки до встречи с нашими катерами и тральщиками, военное счастье всё-таки улыбнулось приунывшему экипажу. Ночью был обнаружен транспорт противника, и на этот раз торпедная атака прошла успешно. Неудачи преследовали в первом походе крейсерскую подлодку К-51, вышедшую на немецкие коммуникации в южной части Балтики. Не попали в цель торпеды, выпущенные по трём транспортам, шедшим вдоль побережья. Возможно потому, что их осадка была меньше, чем определил командир лодки. Безрезультатными оказались и две атаки по одному и тому же транспорту, хотя стрелял капитан 3-го ранга В. А. Дроздов с довольно коротких дистанций. Но эта цель всё же не была упущена. Догнав неприятельское судно, Дроздов потопил его артогнём, введя в действие оба 100-миллиметровых орудия лодки. Транспорт тоже имел артиллерию, но вступить в огневой бой не успел. От первых же попаданий лодочных снарядов на нём взорвался артпогреб. За этим последовали ещё две неудачные торпедные атаки. А в заключение — второй боевой успех. Дроздов потопил крупный транспорт огнём из орудий, на сей раз вообще не используя торпеды. Встречи с противником происходили ночью, когда легко ошибиться в определении элементов движения цели. Все атаки производились при неспокойном море: на юге Балтики не стихали штормы. И то и другое могло влиять на точность стрельбы. О походе в целом в штабе говорили: «Для начала неплохо, — два транспорта потоплено...» Дроздову нельзя было отказать в боевой активности, в решительности действий. И всё-таки тревожило, что неудачных торпедных атак многовато. Это относилось не только к той подводной лодке, о которой шла сейчас речь. Всё ли можно было объяснить тем, что выпущенные торпеды сбивала с нормального хода штормовая волна, просчётами командиров, недостаточной отработанностью минно-торпедных подразделений на тех или иных лодках? Не существовали ли какие-то ещё причины более общего порядка? Новые лодки, прибывавшие в Хельсинки, принимали торпеды на Кронштадтской береговой базе бригады. И я доложил командиру бригады С.Б.Верховскому, которому в декабре было присвоено звание контр-адмирала, что считаю необходимым проверить, как там готовят торпеды, не допускают ли каких-то ошибок. А мы ведь ожидали из Кронштадта ещё одну крейсерскую подлодку с 24 торпедами на борту. Я предложил поручить такую проверку лично мне, как-никак бывшему флагманскому минёру. Комбриг одобрил это и разрешил мне непродолжительную командировку в Кронштадт и Ленинград, чтобы заодно проверить и ход ремонта на стоявших там лодках. Скажу сразу же: досконально проследив весь процесс приготовления торпед в мастерских Кронштадтской береговой базы, я убедился, — всё делается, как надо. От этого полегчало на душе. Если бы обнаружились какие-то существенные упущения, не простил бы себе, что не сумел их предупредить. Неплохо шли и дела ремонтные. В Ленинграде, в дивизионе строящихся и ремонтирующихся подлодок, который подчинялся, как уже говорилось, непосредственно начальнику отдела подводного плавания, который передавал бригаде корабли, готовые воевать, познакомился с недавно назначенным дивизионным механиком инженер-капитаном 2-го ранга В. Ю. Браманом. В прошлом балтиец, он был последние годы инженер-механиком знаменитой североморской подводной лодки К-21, которой командовал Герой Советского Союзе Н.А.Лунин, участвовал во всех её боевых походах. Человек с таким опытом эксплуатации техники крейсерских лодок был сейчас очень нужен на Балтике.
Флагманский инженер-механик дивизиона В.Ю.Браман
Боевое освоение новых кораблей, спешно введённых в строй, продолжало идти не всегда гладко. Не всё удавалось в первом боевом походе и у крейсерской К-53, которую вывел в море очень опытный командир-подводник капитан 3-го ранга Д.К.Ярошевич. У него тоже началось с неудачной ночной атаки в свежую погоду, когда торпеды могли быть сбиты с курса крупной волной. Атакованный транспорт шёл в охранении сторожевых кораблей, которые открыли по лодке артиллерийский огонь. Производя срочное погружение в прибрежном районе с небольшими глубинами, лодка сильно ударилась о грунт и получила различные повреждения. Многие из них не поддавались устранению своими силами в море, однако маневрировать, хоть с грехом пополам, лодка могла, и Ярошевич решил продолжать поиск противника, надеясь, что возвращаться без боевого успеха не придётся. И действительно, не пришлось. В одну из декабрьских ночей К-53 потопила торпедами крупный транспорт, шедший в составе конвоя.
В ледяных штормах зимней Балтики
За всю войну наши подводные лодки ещё не действовали на Балтике в такое суровое время года. Частые зимние штормы были особенно грозными для «Щук», немало которых находились в строю более десяти лет, и многое на них утратило былую прочность. Т ем больше радовали боевые успехи этих лодок-ветеранов, выносливость их экипажей и самих кораблей. Полтора месяца провела в зимнем море гвардейская Щ-309, намного превысив нормальный срок автономного плавания. Лодка начала и закончила этот поход на подходах к Виндаве, где потопила транспорты «Карл Коте» и «Норденхамн». Она побывала и у полуострова Сырве (южная оконечность острова Сааремаа), получив приказ перейти туда, когда авиаразведка обнаружила группу немецких военных кораблей, очевидно, пытавшихся поддержать фашистские войска, выбиваемые с островов Моонзунда. Правда, атаковать эти корабли командир Щ-309 капитан 3-го ранга Ветчинкин не смог, — они маневрировали на слишком малых глубинах. После ремонта, произведённого на Кронштадтском морзаводе поистине ударно, вновь вышли в море Щ-407 капитана 3-го ранга П.И.Бочарова и Щ-310 капитана 3-го ранга С.И.Богорада. Щ-407 была направлена в район Данцигской бухты, где наблюдалось интенсивное движение транспортов противника и появлялись его боевые корабли. Вслед ушедшей лодке штаб передал данные воздушной разведки, обнаружившей скопление судов на рейде Гдыни (у немцев она называлась Готенхафен). Бочаров пошёл в Луцкий залив, у которого стоит Гдыня, чтобы попытаться войти на её рейд. Решение было смелым, а дальнейшие действия Бочарова решительными и вместе с тем расчётливыми. Отмечать сочетание таких качеств у командира приятно всегда, а у командира, который всего два месяца назад начал воевать, — тем более. Войдя в Данцигскую бухту, командир «Щуки» обнаружил у полуострова Хела средних размеров транспорт и миноносец, стоявшие на якорях. Хотя бы одну из этих целей он мог поразить почти наверняка, но после атаки пришлось бы немедленно уходить, а Бочаров надеялся, что на рейде порта его ждут цели более значительные. Лодка провела вечер и часть ночи на грунте в нескольких милях от входа на рейд. Акустики докладывали о шумах корабельных винтов, но засекали также и работу береговых гидролокационных станций, что требовало большой осмотрительности. С помощью лодочных гидролокаторов удалось нащупать рейдовое боновое заграждение, а затем благополучно его миновать. Техника у нас была уже не та, что в 1942 году, когда «Малютка»-разведчица капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова, пересекавшая минные заграждения у Гогланда, не могла их засечь. Скрытно проникнув утром на обширный рейд, Щ-407 потопила трёхторпедным залпом немецкий лайнер «Зеебург», использовавшийся для крупных войсковых перевозок. Замечу, что судно такого тоннажа (по справочникам 12180 брутто-регистровых тонн) было потоплено нашими подводниками впервые с начала войны. На поиск и преследование лодки ринулись многочисленные лёгкие корабли и катера. Возможно, лодке помогло именно то, что их было много. Наугад забрасывая глубинными бомбами большое пространство, они не могли не мешать один другому. Маневрирование «Щуки» осложняли малые глубины рейда. Двигаясь на минимальных оборотах электромоторов, она буквально прижималась к грунту. И с рейда, а затем и из залива ей удалось уйти, хоть и не без повреждений, часть которых причинили удары о грунт. Самым серьёзным было повреждение одного из двух гребных валов. Когда Бочаров донёс в штаб о состоянии лодки, он немедленно получил приказ возвращаться в базу. А Щ-310 весь декабрь курсировала в тех же водах, где действовала в октябре, — у Курляндского котла и южнее. Только теперь капитану 3-го ранга Богораду не так везло на встречи с противником, как прежде. Долго в море попадались лишь группы противолодочных кораблей, от которых надо было побыстрее скрываться. Лишь 21 декабря, на подходах к Мемелю, была обнаружена первая цель для торпедной атаки — эскортируемый сторожевыми катерами транспорт. Подлодка потопила его, а затем четыре часа преследовалась катерами. Но всё же обошлось без существенных повреждений. 30 декабря Богорад донёс о потоплении ещё одного транспорта, более крупного, и, судя по характеру взрыва, имевшего на борту боеприпасы. «Щуку» снова долго бомбили корабли охранения, однако и в этот раз она оторвалась от них, сохранив боеспособность. «Щука» находилась в море уже месяц. Узаконенный месяц автономности истёк. Но не все ещё торпеды были израсходованы, оставались в цистернах топливо и пресная вода, немного продовольствия в баталерке. И потому поход продолжался, захватывая начало нового года.
Успешные действия «Лембита»
По соседству с Щ-310, тоже в юго-восточной части Балтики, действовал и подводный минзаг «Лембит», также успевший после срочного ремонта ещё раз выйти в море в истекавшем сорок четвёртом году. Начав, как обычно, с разведки назначенного ему района, капитан 3-го ранга А.М.Матиясевич выбрал место для минной постановки на прибрежном фарватере, огибавшем мыс Брюстерорт юго-западнее Мемеля, на подходах к Пиллау (нынешний Балтийск), и выставил тут все свои двадцать мин десятью «банками». Не выйти за пределы фарватера помогали ограждавшие его навигационные буи. Немцы не убирали их, должно быть, ещё и теперь надеясь, что смогут контролировать узкую прибрежную полосу, по которой направляли на этом участке морские перевозки. Минные «банки» были поставлены удачно. Ещё не успев далеко отойти, на «Лембите» услышали взрывы на фарватере. А всего за недолгое время, которое оставалось гитлеровцам здесь «хозяйничать», тут подорвались и затонули, ставшие поимённо нам известными, два немецких транспорта и тральщик, и ещё два транспорта были тяжело повреждены. Этим боевые результаты похода «Лембита» не исчерпывались. 11 декабря капитан 3-го ранга Матиясевич вышел в торпедную атаку на конвой, прорывавшийся из «котлов» в порты Германии, и потопил крупный транспорт «Диршау», гружёный, насколько можно было определить, военной техникой. А по возвращении из похода Алексей Михайлович доложил о том, что произошло, когда «Лембит» приближался к точке встречи с катерами, ожидавшими лодку южнее острова Утэ. Случай был весьма необычный, но всё же не первый такой. Нечто подобное уже имело место два года назад, о чём я рассказывал (тогда это касалось подводной лодки С-12). Идя в подводном положении, «Лембит» внезапно с чем-то столкнулся. В отсеках ощутили сильный толчок, многие не удержались на ногах. Нос лодки приподнялся, что-то проскрежетало под килем, затем задралась и тут же опустилась корма, будто перевалили через какое-то препятствие. Последовали команды: — Стоп моторы! Продуть среднюю! Лодка всплыла. Командир и штурман, поднявшиеся на мостик первыми, увидели за кормой большое расплывающееся масляное пятно, В нём плавали обломки дерева, напоминающие куски решетчатого покрытия, какое бывает на палубах немецких подлодок. Потом подосадовали, что не попросили наших катерников (катера уже шли навстречу «Лембиту») выловить из воды эти деревяшки. Если «Лембит» столкнулся с неприятельской подводной лодкой и, возможно, потопил её, то это была одна из лодок, подкарауливавших наши при выходе из шхер или при возвращении из походов. Могла она охотиться и за встречающими лодки сторожевыми катерами. В 1944 году у немцев появились электрические торпеды, специально предназначенные для поражения мелкосидящих целей. А обнаружить друг друга гидроакустическими средствами мог помешать обеим подлодкам шум волн, перекатывавших гальку на недалёкой отмели. При осмотре корпуса «Лембита» в Свеаборгском доке обнаружили лишь вмятину на крышке одного торпедного аппарата. На крепчайшем форштевне подлодки и на её литом стальном киле никаких следов столкновения не осталось. Подтверждений того, что Матиясевич непроизвольно таранил подводного противника, явно недоставало. Но они появились много лет спустя, когда в ФРГ были опубликованы списки потерь гитлеровского подводного флота. Там указывалось, что в этом районе Балтики исчезла подводная лодка U-479, которая в последний раз выходила на связь за двое суток до описанного случая. Так что можно с большой вероятностью считать, что её потопил таранным ударом «Лембит».
Сравнивая различные эпизоды войны
В это время гитлеровское командование ещё пыталось посылать свои корабли, в том числе и надводные, в Финский залив. Одна такая попытка, относящаяся к середине декабря, запомнилась потому, что базировавшиеся в Хельсинки подводники оказались свидетелями её финала. Вечером финны сообщили, что их береговые посты наблюдали взрывы каких-то кораблей южнее примыкающих к Хельсинки шхер. В указанный район немедленно вышли катера с офицерами нашего штаба. Через несколько часов они вернулись, доставив около 80 немецких моряков, подобранных из воды или снятых со скал. Это были, как выяснилось, остатки команд двух эсминцев, затонувших в результате подрыва на минах. Немцев поместили в носовой трюм «Иртыша», рядом с которым, в выгородке, находились душевая и баня, раненых положили в корабельный лазарет. Среди пленных было два корветтен-капитана, — командиры корабельных подразделений. Я присутствовал при их предварительном допросе, который производили представитель Контрольной комиссии контр-адмирал А.П.Александров и наш комбриг. Один офицер держался нагло, словно дело происходило в сорок первом году, твердил, что «фюрер всё равно победит, применив новое оружие!» Другой, заявивший, что война Германией проиграна, с готовностью дал показания о боевой задаче эсминцев, которые вышли из Готенхафена (Гдыня), чтобы поставить минное заграждение между Хельсинки и Т аллином. И вот два из трёх эсминцев сами подорвались на минах. Ночью я пошёл посмотреть, что делается в носовом трюме плавбазы. С верхней площадки трапа увидел, как немецкие матросы, обогревшиеся, накормленные, развесив по трубам и батареям своё обмундирование, сидят полуодетые группами и оживлённо беседуют, поняв уже, что убивать их большевики не собираются, и что война для них окончена. Вспомнилось тогда, как в первые дни войны гитлеровцы расстреливали из пулемётов с торпедных катеров моряков погибшей на переходе из Либавы С-3, как там же, под Либавой, фашистские самолёты, потопив наше госпитальное судно, добивали с воздуха державшихся на воде раненых, врачей, медсестёр... А летом 1944 года балтийцев поразило зверство гитлеровцев по отношению к своим же морякам. Т огда немецкие эсминцы были посланы ставить мины в и так уже нашпигованном ими Нарвском заливе (очевидно, чтобы помешать советским кораблям поддерживать войска, освобождавшие побережье Эстонии). И тоже, как те эсминцы под Хельсинки, сами подорвались. А когда наши торпедные катера примчались спасать тонущих немецких моряков, появились фашистские самолёты и открыли огонь из пулемётов. Всё же более 120 немцев катерники, рискуя жизнью, из воды подобрали. Пленных, переночевавших на «Иртыше», на следующий день отправили в Таллин на тральщике. Он пересёк залив благополучно.
Зимой на Балтике воевать труднее
Зима вступила в свои права и в финских шхерах. Фарватеры покрылись крепким льдом. Проводка лодок стала возможной только за ледоколом. Но у финнов они имелись и предоставлялись по первому требованию. Небольшие ледоколы «Сису» и «Тарху», хорошо приспособленные для плавания в шхерах, очень маневренные, почти всё время обслуживали нашу бригаду. И выходы лодок в море не задерживались. В студёный день 27 декабря, при морозе больше 20 градусов уходили на коммуникации противника гвардейская Щ-303, которой раньше командовал И.В.Травкин, и только что вступившая в строй крейсерская К-56. Предполагалось, что походы обеих подлодок закончатся уже в новом, сорок пятом году. Однако у Щ-303 получилось иначе. Командовал ею теперь капитан-лейтенант Е.А.Игнатьев, бывший старпом другой «Щуки». Лодка посылалась на подходы к Либаве с задачей блокировать этот порт, не впускать туда и не выпускать оттуда неприятельские суда. 29 декабря был обнаружен конвой с сильным охранением. При сближении с ним для атаки Игнатьеву не удалось скрытно завершить маневрирование, и преследование лодки началось раньше, чем она легла на боевой курс. Атака сорвалась, а лодка получила при разрывах глубинных бомб многочисленные повреждения. Пришлось сразу же возвращаться в базу. За три месяца, прошедших после возобновления активных боевых действий подводников, это был редкий случай, когда средняя или большая лодка заканчивала поход, ничего не потопив. Так вышло ещё у М-102 (командир капитан-лейтенант Н.С.Лесковой), единственной «Малютки», выходившей за это время в море. Она смогла пробыть на позиции недолго и не встретила противника.
Командир подводной лодки М-102 Н.С.Лесковой
Первый боевой поход К-56
К-56 держала курс в южную часть Балтики. Лодке, обладавшей большой скоростью хода, отводился для активного поиска противника обширный район, примыкающий к порту Кольберг, где пересекались важные неприятельские коммуникации. Подводный крейсер вёл капитан 3-го ранга Иван Петрович Попов, давно уже служивший в нашей бригаде. Раньше он командовал подводной лодкой П-2, тоже весьма крупной. Но своеобразным лодкам типа «Правда» трудно было найти боевое применение в условиях Балтики, о чём я уже говорил. Они выполняли главным образом вспомогательные задачи и плавали мало. Командуя такой лодкой, Попов не мог приобрести, например, опыта боевых торпедных стрельб. В первый поход на К-56 с ним пошёл командир дивизиона капитан 2-го ранга Е.Г.Шулаков. Через шесть дней Шулаков и Попов донесли, что новая подлодка открыла боевой счёт. В непогоду, при слепящей снежной круговерти, когда даже в надводном положении приходилось ориентироваться больше по докладам гидроакустика, чем по визуальным наблюдениям, был настигнут невдалеке от побережья противника и потоплен транспорт-рудовоз. Он шёл один, без охранения, — редчайший в то время случай даже в далёком от фронта районе моря (должно быть, немцы понадеялись на очень плохую видимость). После атаки лодку никто не преследовал. Само её появление в том районе, по-видимому, оставалось нераскрытым. Только потом в штабе узнали, какие усилия потребовались от экипажа (а от командира и инженер-механика — весьма смелые решения) для того, чтобы К-56 смогла вообще дойти до своего района боевых действий. На переходе туда, следуя в подводном положении и имея согласно карте 20–25 метров глубины под килем, лодка наткнулась на какое-то препятствие. Скорее всего, на нигде не обозначенную скалу, «подводный пик», какие встречаются местами на Балтике. От сильного удара, как вскоре выяснилось, разошелся шов топливной цистерны, расположенной внутри прочного корпуса в районе второго отсека. Соляр начал просачиваться в помещение аккумуляторной батареи, а это создавало угрозу короткого замыкания, способного повлечь самые тяжёлые последствия. К месту повреждения нельзя было подобраться, не удалив из аккумуляторной ямы несколько баков, каждый из которых весит около полутонны. Делать это приходилось, лёжа на грунте. Обстановка не позволяла производить длительные работы в надводном положений. А после осмотра разошедшегося шва лодки командир БЧ-5 А. П. Барсуков (тот самый, который специально переводился на К-51, когда готовилось её зимнее крейсерство в конце 1941 года) доложил командиру и комдиву, что надёжным способом заделки шва считает лишь электросварку.
Командир крейсерской подводной лодки К-56 Иван Петрович Попов
Сварка на погруженной лодке сопряжена с немалым риском. В таких условиях она не производилась до того ни на одной лодке нашей бригады, и мне неизвестно, производилась ли где-нибудь ещё. Однако Попов и Шулаков дали на это «добро», уверенные, что опытный инженер-механик сумеет принять достаточные меры предосторожности. В отсеке обесточили все механизмы, держали под рукой аварийные средства, с особой тщательностью замерили концентрацию выделяемого аккумуляторами водорода. Под наблюдением Барсукова мичман Г.С.Леонович и старшина 2-й статьи Д.А.Балабас прочеканили, а затем осторожно заварили шов. Потом осушалась аккумуляторная яма, водворялись на место вынутые баки. Работа, нелёгкая сама по себе, была вдвое тяжелее оттого, что люди дышали уже далеко не полноценным воздухом. Вот что, кроме перехода в район боевых действий и поиска противника, вместилось в шесть суток, которые прошли от выхода К-56 из шхер до донесения о первом боевом успехе. Потом подлодку трепал жестокий зимний шторм. Море опустело, все суда где-то отстаивались. Но в ту ночь, когда ветер и волнение начали стихать, был обнаружен конвой. Атака удалась не сразу, — транспорт, по которому стрелял Попов, отвернул от торпед первого залпа. Форсируя мощные дизеля, командир нагнал цель и произвёл ещё один залп. На этот раз транспорт (как установили впоследствии, — «Вальдона», имевший на борту войска и боевую технику) был потоплен. После той атаки подлодку капитана 3-го ранга И.П.Попова долго преследовали подоспевшие немецкие корабли. Она окончательно оторвалась от них лишь через несколько часов. А за два дня до нового года командир К-56 донёс короткой радиограммой о потоплении ещё одного транспорта, третьего за тот поход.
Подводная лодка «Катюша» в море
Итоги боевых действий ПЛ в 1944 году
На общебригадном боевом счету он стал двадцать шестым вражеским транспортом, потопленным с начала октября, а транспорт, потопленный 30 декабря «Щукой» капитана 3-го ранга Богорада, — двадцать седьмым. Кроме того, за осень и начало зимы 1944 года балтийские подводники потопили пять немецких боевых кораблей. Эти результаты были достигнуты в нелёгких условиях. Конечно, подводным лодкам не преграждали больше путь минные и сетевые заграждения. Но стало особенно ощутимо, что у противника прибавилось противолодочных кораблей. Они не только сопровождали транспорты, но и патрулировали на подходах к портам, в узлах коммуникационных трасс. Маневренные дозоры могли встретиться в любом районе моря, не исключая и тех, которые считались самыми спокойными для зарядки батарей. Ко всему этому прибавлялись изматывающие зимние штормы, от которых особенно доставалось старым «Щукам», где и без бомбёжек выходило из строя то одно, то другое, и требовался вновь и вновь аварийный ремонт. Экипажам лодок помогали преодолевать трудности их сплочённость и стойкость, а большинство командиров проявляли высокую активность в поиске противника, смелость и даже дерзость при атаках конвоев, имевших многочисленное охранение. Из новых командиров кораблей выделялись своими боевыми успехами капитаны 3-го ранга М.С.Калинин и С.Н.Богорад. Как обычно, мог быть поставлен всем в пример капитан 3-го ранга А.М.Матиясевич, уже три года командовавший «Лембитом». Заметно выросла по сравнению с первыми после большой паузы походами выучка экипажей. На переходах в районы боевых действий специально выделялось время для практической учёбы, и она давала результаты. Люди были готовы сделать для победы всё, что могли, и силой их духа приращивалась, приумножалась сила нашего оружия, его способность разить врага.
Условия базирования в Финляндии
В финских портах быстро наладилось материально-техничеекое обслуживание подлодок, были обеспечены текущий ремонт на местных предприятиях и пользование сухими доками. Но личный состав не имел здесь таких условий для отдыха между боевыми походами, как дома, на Родине. Нормального увольнения краснофлотцев и старшин на берег не существовало. «Берегом» для подводников были плавбазы, где десятки раз крутили одни и те же фильмы, и становились большими праздниками нечастые шефские концерты ленинградских артистов. Как сделать, чтобы и в таких условиях моряки не скучали, не томились, набирались бодрости, сил для новых походов? Этим был постоянно озабочен новый начальник политотдела бригады капитан 1-го ранга Степан Степанович Жамкочьян. Очень живой, темпераментный и вместе с тем вдумчивый, он как-то сразу расположил к себе людей. Новый человек не только в соединении, но и вообще в подплаве, сам на лодках не служивший, Жамкочьян тем не менее быстро освоился у нас и показал умение работать с учётом специфики подводной службы. Помогало, должно быть, то, что всю войну он провёл в ОВРе, в корабельных подразделениях, обеспечивавших проводку лодок по фарватерам, и их встречи. Степан Степанович был горазд на выдумки и заставил искать действенные формы работы с людьми весь политотдел. Он умел говорить с людьми, и его готовы были слушать, когда угодно и сколько угодно на лодках, в кубриках плавбаз, в кают-компаниях. Мне кажется, главным результатом любого его выступления перед краснофлотцами или офицерами становилось то, что всем ещё сильнее хотелось снова выйти в море, успеть больше сделать для нашей Победы.
Большая подводная лодка — минный заградитель одиннадцатой серии типа «Ленинец»
Через несколько дней номер вышел. Читали его нарасхват. А в воскресенье Валерий спросил: — Ну, родственник, ты пойдешь со мною на выставку «Свободное творчество»? Я согласился пойти. Тем более, что он пообещал: — Такое увидишь — закачаешься, брат!
***
Взяв увольнительные, мы выходим с ним из училища. На набережной стоит длинная очередь жаждущих попасть на «Аврору». Нам — налево. Нас догоняет Вадим. — Вы куда, братцы? — На выставку. — И я с вами. Можно? — Идем! На улице мы входим в ворота большого серого дома. Тут нет ни выставочного зала, ни вывески, одни лишь квартиры.
— Идем, идем!..— подбадривает Валерка, входя в подъезд в глубине двора. Он взбегает на третий этаж. — Это здесь! Самая обыкновенная квартира, переполненная главным образом молодежью. Мебель вынесена, стены, начиная с передней, увешаны картинами... Картинами ли? Такого не увидишь в Русском музее. На видном месте кубики на желтом фоне; подписано: «Дома в лунном свете». Продано». На холсте рядом два круга, желтый и серый: «Собака лает на луну». Ни луны, ни собаки. Под этой мазней тоже дощечка: «Продано». Девица в голубом джемпере, с удлиненными модными глазами восторгается: — Восхитительно! Кривые домики с дымящимися трубами: человечки, каких я рисовал в раннем детстве. И опять круги, кубики, беспорядочное переплетение линий. А к одному холсту попросту приляпано велосипедное колесо. Подпись: «А все-таки оно вертится». Оно действительно вертится. — Смотри-ка, Васька Фазан какого нагрохал. Америка!— говорят у меня за спиной. — Послушай, Максим,— толкает меня Вадим в бок. — Они что, из сумасшедшего дома вырвались, эти художники? К Валерию подходит парень со шкиперской рыжей бородкой. — Ну как, бравый моряк? Видал мои шедевры?.. А вы впервые у нас? — спрашивает он меня и тянет мне руку: — Фазан.
Он ласково здоровается с Вадимом: — Фазан. Футуристы, рассказывал дед, носили желтые кофты. На Фазане отлично сшитый серый костюм. Рядом с ним стоит щупленькая, вся разрисованная девица. — Моя сестра Эра (ага, машинистка!). Я очень рад, что моряки с нами... Вам понравилось? — не выпускает он мою руку. — Нет! — Это бывает,— успокоительно говорит Фазан. — Вы еще не подготовлены к пониманию нового искусства. Почему? У нас в Таллине любят и порезвиться художники. Напишут елку, бывает, она мало похожа на елку, дом с кривой крышей, но это художники, молодые и озорные, а тут что? Фазаны и не художники вовсе и никогда ничему не учились, халтурщики они и спекулянты, вот они кто такие! «Продано»... «Продано»... Кому? Неужели кто-нибудь эту дрянь покупает? В соседней комнате на табурете стоит кудлатый парень в очках, в красном свитере. Он читает раздирающим голосом:
Я всех презираю. Я всё презираю. , я гений, я гений, я гений. Терпеть не могу ваши скучные лица, Толпа идиотов, толпа идиотов, Толпа идиотов, одетых безвкусно. И жить среди вас мне невкусно, невкусно...
— Браво, Алик, браво! — визжит девица в очках. — Прелестно! — хлопает Эра в ладошки. Чего же тут прелестного? Хамство! И вдруг я вижу на стене отвергнутые редакцией «Перископа» рисунки Аркашки Тарлецкого. И его сюда затянули! Ай да торгаши! Да ведь Аркаша никак не причастен к их бездарной компании — он талантливый парень, художник! Вот и он подходит. Кругом гогочут и кудлатые парни с бородками...
Я говорю: — Сейчас же убери все отсюда! Валерка ввинчивает в лоб палец: мол, у Максима далеко не все дома. — Я Аркадию сейчас морду набью! — грозится Вадим. — Спокойнее, Вадимка, спокойнее. Я сам сдерживаюсь как только могу. Я понимаю, в какую мы попали компанию. Им не хватает только скандала, устроенного нахимовцами. То-то они загогочут! Валерка хватает меня за локоть, а рыжебородый Фазан забегает вперед и бормочет: — Почему вы уходите? У нас есть буфет!.. Очень нам нужен твой буфет! Может быть, в вашем буфете и колбаса не колбаса, а сыр состоит из одних только дырочек! Вадим говорит: — А ну, пропустите-ка нас, вы, Фазан! И Фазан вдруг оскаливается, как рысь: — Мы обид не прощаем, заносчивый морячок!.. — Угрожать?..
Я боюсь, что Фазану не поздоровится. И придерживаю Вадима. Не ввязываться же с этими подонками в драку! Но Фазан сам отступает в сторонку. Мы спускаемся ниже. Нас догоняет Аркадий. — Ребята, я очень прошу вас... Мы понимаем, в чем дело. — Мы не доносчики! Ну и в «компашку» попали Валерка с Аркадием!
***
В понедельник нас вызывают к начальнику политотдела. Валерка косится злобно: «Доносчики!» Вадим готов с ним подраться. Но Аркадий их разнимает. — Полно вам! Я сам всех «питонов» порвал на глазах у Алексея Алексеевича. — Ай да Аркадий! Дай пять! Раскрывается стеклянная дверь. Из кабинета начальника выходит Дмитрий Сергеевич. — Входите. Мы входим. — Садитесь. Начальник политотдела все знает уже от Тарлецкого.
— Я думаю,— говорит он,— вы осознали, как неосмотрительно поступили, заведя знакомство с этими «фазанами». Не составило особого труда разобраться в том, что эта публика не имеет никакого отношения к искусству. О их моральном облике и говорить не приходится. Но не всегда все бывает шито белыми нитками. По неосмотрительности вы можете попасть в общество людей, знакомство с которыми может быть чревато тяжелыми последствиями. Будьте бдительны. Берегите честь нахимовцев!.. Тарлецкого я накажу, но наполовину он свою вину искупил, — кивнул Бенин на обрывки рисунков на подоконнике. — Максим Коровин и Вадим Куликов проявили выдержку, не устроив скандала — скандал был бы выгоден этим подонкам. Кстати, редактор «Перископа», вы сообразили, почему машинистка охотно печатала первый номер и отказалась печатать другие? Потому что они смаковали «Сатиру и критику».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
