Из кабинета начальника Новгородского аэропорта видны поле аэродрома, и серебристые тела самолетов, и пассажиры, идущие к машинам, и люди, ожидающие очередного рейса.
Но начальнику не очень-то сидится в кабинете, хочется на поле. Тянет туда, где ревут моторы, где приземляются и взлетают самолеты.
Герой Советского Союза полковник Игорь Александрович Каберов — в прошлом летчик-истребитель — прошел всю войну, начав ее лейтенантом.
Помните Игоря Кабанкова — героя книги Николая Чуковского «Балтийское небо»? Кабанкова никогда на свете не было. Его придумал писатель. А Каберов был всегда, всю войну... Он и Кабанков — это одно и то же лицо.
...Над полем непрестанно гудят моторы — кто взлетает, кто садится. Люди ждут самолетов. Может быть, встречают кого-то из близких.
Что ж, рейсовый придет вовремя, не опоздает.
Сколько раз он и сам ждал вот так же, прислушивался... Тогда, в войну, самолеты приземлялись без расписаний...
Одно ожидание запомнилось ярче, может быть потому, что было первым.
Он долго ждал друга, а друг на аэродром так и не вернулся...
Они подружились еще в училище. Потом вместе попали в одну часть, под Ленинград. В свободное время любили бывать в Петергофе, теперешнем Петро-дворце.
Дворцы и сверкающие фонтаны... Они и тогда сверкали. И всякий раз, пусть это будет не в первый, а в десятый или сотый, поражает игра воды и света, радужных брызг и сверкания позолоты. Поражают причудливые формы и неповторимая красота. Все это как сказка. Как и все сказки — неповторимая и удивительная.
И Самсон, раздирающий пасть льву, и мощная струя воды в небо. В чистое небо, в котором летал когда-то летчик Алиев, летал в одном звене с Каберовым, вот над этими каскадами и фонтанами и здесь, совсем рядом, всего в нескольких километрах, погиб...
Война пронеслась над этой землей уничтожающим ураганом. Исковеркала красоту фонтанов и сказочных скульптур. Опалила парки и дворцы, уничтожила былое великолепие.
При виде страшных руин казалось, что уже никогда не вернуть эту удивительную сказку...
Но Петергоф восстановили, и фонтаны по-прежнему удивляют людей своей неповторимой красотой...
— Помню хорошо 27-й день войны — 18 июля 1941 года,— вспоминает Игорь Александрович.— Наше звено только что произвело посадку. Как и всегда, летчики выпрыгнули из кабин, дали указания техникам и собрались у моего самолета.
Лейтенант Алиев был как-то взволнован.
— Что случилось, Гусейн? — спросил я его.
Он снял с головы шлем, помял его в руках, возмущенно сказал:
— Командир, когда же этому конец будет?
— Не понимаю...— пожал я плечами.
— Как не понимаешь! — глаза Гусейна сверкнули гневом.— Там люди гибнут, а мы здесь воздух утюжим! За что нас кормят?
Я хорошо знал Гусейна Алиева, этого скромного, прямого и на редкость храброго летчика. Настроение его было понятным.
Я ответил не сразу. Меня и самого волновал этот вопрос. Многие наши товарищи на других участках уже давно воюют, сбивают самолеты, таранят. А мы целыми днями летаем над Кронштадтом, так сказать, «прикрываем флот с воздуха»...
И каждый такой вылет считается боевым! Сколько у нас уже таких «боевых вылетов»!
Я хорошо понимал Гусейна, понимал и третьего нашего товарища — жизнерадостного Колю Соседина...
И я не успел им тогда ответить: нас срочно вызвал командир полка.:
Герой Советского Союза майор Кондратьев встретил нас тепло, по-отцовски:
— Ну, базовые летчики, устали, наверное?
— Никак нет!
— Тогда быстренько знакомьтесь с обстановкой... А обстановка была невеселой. Немцы оказались под Лугой! Синие зловещие стрелы, словно щупальца, тянулись на карте к Ленинграду, Таллину, Нарве, Новгороду.
Северо-западнее Луги, между деревнями Сабск и Осьмино, была окружена крупная мотомеханизированная колонна противника.
Вот по ней-то нам и предстояло нанести штурмовой удар.
Я помню, как просияло лицо Гусейна. Посмотрел на нас с Сосединым и как-то по-детски подмигнул нам обоими глазами.
И вот мы уже бежим к самолетам. Запускаем моторы, набираем высоту. Прошли Волосово. Справа большой пожар, горит деревня Ивановская. Голубая лента реки Луги и деревня Сабек, а за ней на дороге врат.
Перестраиваемся, идем на снижение. Немцы заметили, открыли ураганный огонь. Но поздно...
Нажимаем гашетки. Срываются со своих балок под крыльями смертоносные снаряды РСы — наши самолетные «катюши». Прочертив огненный след, ударяют по колонне.
Гремят взрывы, земля встает на дыбы, черный дым тянется над лесом, и кажется, что огонь охватил все, даже саму землю.
Стреляя из пулеметов, проносимся над колонной на бреющем... Разворачиваемся для повторного захода. Алиев и Соседин идут рядом. Вижу улыбающееся, озаренное счастьем лицо Гусейна и улыбающуюся физиономию Соседина. Колька снял очки и показал мне большой палец.
Снова пикируем, снова летят наши снаряды по цели. Дым пожарища разъедает глаза...
Развернулись для третьего захода, но дороги почти не видно — все окутано дымом.
Неожиданно Соседин выходит вперед качает с крыла на крыло и тут же переходит на снижение.
Снаряды рвутся впереди самолета Соседина. И только я развернулся на пушку, как Алиев вдруг сделал переворот и камнем бросился на нее, чуть не столкнувшись с моим самолетом. Пулеметная очередь Гусейна заставила замолчать орудие.
Умело прикрыл он тогда Соседина!
Набираем высоту, чтобы собраться вместе. Соседин рядом, а Алиева нет.
Прошли весь район — нет его. Не было тогда у нас радио, не было связи в воздухе...
Решили мы, что он ушел на аэродром. Но, прилетев домой, узнали, что Гусейн не возвращался...