Видеодневник инноваций ВПК
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Системы обогрева для флота

ВМФ предложили
системы для подогрева
палубы

Поиск на сайте

Главная / Издания / Литература / Книжная полка / Мурад Мамедов. Опережая смерть, пришло бессмертье...

«...ОПЕРЕЖАЯ СМЕРТЬ, ПРИШЛО БЕССМЕРТЬЕ...»

Оторвавшись от товарищей, Гусейн увидел на не­большой высоте, идущие в сторону Ленинграда, три вражеских бомбардировщика. И он вступил в нерав­ный бой...

Помните единственную посредственную оценку в учебной ведомости Алиева? Она как раз и была вы­ставлена за воздушные стрельбы.

...Один самолет был сбит в первую же минуту боя. Два других встали в круг и яростно отстреливались от наседавшего «Ястребка». Но вскоре один из них сильно задымил и круто пошел к земле...

Третий струсил и повернул обратно.

Очень долго ждал Гусейн Алиев этого дня. И когда он пришел, Гусейну хотелось полностью насытиться боем, насладиться своей первой победой над врагом.

Он не мог его упустить и устремился за уходящим бомбардировщиком. Расстояние между ними сокраща­лось, но Гусейн не стрелял. У него кончился весь бое­запас. Он шел на таран. Решил догнать. Догнать во что бы то ни стало и срезать хвост со свастикой сво­им винтом...

Расстояние сокращалось. Фашист опередил и уда­рил по истребителю из пушки. Он не мог промазать — слишком мало было расстояние,— и снаряд разорвался в кабине Гусейна.

Истребитель стал падать...

Потом умелая и уверенная рука выровняла само­лет и повела его на посадку.

...Дойди! Пусть легкие пробиты,
И в баках пусто, сдал мотор,
Но гибели наперекор
Шел на посадку истребитель,
Со смертью продолжая спор...

Так писал о Гусейне Алиеве балтийский поэт Все­волод Азаров.

...В пробитом горле кровь заклокотала,
И нет уже дыханья! И опять
К нему рванулась смерть, чтоб от штурвала
Простреленные руки оторвать.
Но даже и в предсмертной полудреме
Он знал: дорога пройдена на треть,
Пока далек огонь аэродрома,
Он не имеет права умереть...
Разбитый самолет идет к востоку.
Пусть с кровью перемешана слеза —
Смерть отступает, пропуская сроки,
Еще страшась взглянуть ему в глаза.
...Он долетел. Аэродром возник,
И выкрики друзей разносит ветер...

Это стихи бакинского поэта Абрама Плавника. Нет! Алиев не вернулся на аэродром. Он не дотянул всего каких-нибудь 15 километров и посадил машину на маленькую поляну за деревней Гостилицы.

Посадил хорошо, по всем правилам. Люди подбе­жали к самолету. Летчик сидел в кабине, держался за рычаги управления. Его запекшиеся кровью губы едва слышно прошептали:

— Я выполнил... Прощайте... Больше он ничего не успел сказать.

...Смерть ринулась к нему. Но в этот миг,
Опережая смерть, пришло бессмертье...

Когда Гусейна вынимали из кабины, кровь била между губами фонтаном.

Человеческое сердце, разрезанное стальными оскол­ками... По неведомым медицине законам, вопреки ра­зуму и обычному пониманию вещей, оно продолжало биться в груди, продолжало жить...

Когда врач осмотрел израненное и истерзанное те­ло Алиева, он пожал плечами и сокрушенно вздохнул:

— Я ничего не понимаю... Он не мог лететь...

Но Игорь Каберов понял, понял и Коля Соседин, и другие летчики, кто знал Гусейна Алиева. Поняли и, сняв шлемы, несколько минут молчали.

Хоронили Алиева ночью, за зданием летной столо­вой, между двух кудрявых березок...

Что-то говорили над свежим могильным холмом, гремели ружейные залпы прощального салюта. Кабе­ров плохо все это запомнил...

...Можно сотни раз приезжать в Петродворец и сотни раз любоваться его дворцами и фонтанами. Лю­боваться и радоваться тому, что все это, некогда по­верженное в руины, ожило и засверкало вновь.

И сказочный Самсон снова на своем месте. Мощ­ные струи воды, искрясь на солнце и играя всеми цветами радуги, устремляются в бездонное небо, кото­рое защищал балтийский летчик Гусейн Бала оглы Алиев...

Если бы можно было точно рассчитать время по­следнего воздушного боя... Рассчитать по минутам. Сколько бы получилось? Минут двадцать-тридцать — не больше. Всего полчаса! Но к этим тридцати мину­там Гусейн Алиев готовился всю жизнь! Учился в Ба­кинском аэроклубе, потом в Военном училище, сдавал десятки зачетов и экзаменов ради этих тридцати ми­нут... И эти минуты стоили всей жизни!

В одном из последних своих писем младшей сест­ренке Шкюфе он писал:

«...Не печалься о своем институте... Конечно, хоте­лось бы, чтобы ты училась в Ленинграде... Если б ты знала, какой это удивительный город! Но теперь вой­на... Потерпи! Будешь учиться! Слышишь, сестренка? Я тебе это обещаю!..»

Он погиб в самом начале войны, погиб одним из первых, так и оставшись навсегда лейтенантом...

Он сдержал свое обещание.

Вперед
Оглавление
Назад

Главное за неделю