Я расскажу вам о совершенно невероятных событиях, происходивших на борту нашего судна, выполнявшего рейс в Мурманск. Как ни старайся, это невозможно забыть. Даже сейчас все это предстает перед глазами как наяву. Если ты в молодости прошел через Вторую мировую войну и остался цел, то у тебя непременно возникает желание обзавестись семьей и забыть, все что связано с военным прошлым. Но когда ты становишься старше, таким как я в свои 77 лет, то эти воспоминания опять оживают в памяти.
Я начал выходить в море в конце 1937 года, когда мне было уже 26 лет. Начало 1941 года застало меня на судне, принадлежавшем компании "Грейс Лайн", где-то в районе Гуайакиля, Эквадор, где мы загружались бананами и бальсовым деревом. В то время, когда мы потихоньку спускались вниз по реке Пуна, имея ход около 6 узлов, по правому борту нас догнало какое-то японское судно и помчалось дальше на бешеной скорости: ход у него был по крайней мере узлов 20. Наш капитан сказал: "Боже мой! Да это какой-то сумасшедший!" Вскоре после того как японское судно пропало из виду, в рубке появился взволнованный, обливающийся потом радист и сообщил: "Капитан, они только что бомбили Пирл-Харбор!" Теперь нам стало понятно, почему японец мчался на такой скорости.
После этого мы вернулись в Нью-Йорк. А 28 февраля 1942 года я в холле здания национального профсоюза моряков подписал контракт и стал членом экипажа американского судна под названием "Экспозитор", принадлежавшего компании "Америкэн Экспорт Лайн". Это было судно, построенное еще во время Первой мировой войны, типа "Хог Айленд". В то время пароходные компании любым путем пытались укомплектовать экипажи своих судов, многим из которых предстояло отправиться в Россию.
К 4 марта удалось набрать экипаж "Экспозитора", и мы вышли в море. На следующий день после подписания контракта я уже таскал на себе 120-фунтовые (около 40 килограмм) мешки с углем в кочегарку. Эта работа входила в мои новые обязанности. А после выхода в море пришлось заниматься самыми разными делами. С восьми до двенадцати я стоял на вахте впередсмотрящим. В свободное от вахты время мог дежурить на боевом посту. В другое время можно было оказаться вообще не у дел и оставалось только болтаться в кают-компании.
Из Нью-Йорка наше судно направилось в Хобокен, где мы взяли часть груза, а затем поднялись по реке Делавэр в Филадельфию. Здесь мы погрузили большое количество боеприпасов: 5 тысяч комплектов 75-мм снарядов, 5 тысяч коробок с тринитротолуолом, а также сколько-то детонаторов и кордита. 4 марта в 9 часов утра мы отошли от причала № 98 в Филадельфии и спустились вниз по реке к мысу Кейп-Мэй в заливе Делавэр. Вечером, когда мы только что вышли из устья реки, наш Старик, так мы звали своего капитана Юлиуса Кристофа Клеппера, объявил общесудовую тревогу. Радист сообщил ему, что только что, буквально за три минуты до нашего появления в этом районе, у мыса Кейп-Мэй был торпедирован американский эсминец. Германская субмарина атаковала его в тот момент, когда он только что вышел из залива Делавэр, направляясь в Атлантику. Старик приказал всем членам экипажа вести наблюдение на палубе и орать изо всех сил, если кто-нибудь что-то заметит.
Предоставленные самим себе, без какого-либо охранения, мы направились в Новую Шотландию. Нам не довелось столкнуться на своем пути с подводными лодками, но мы видели спасательную шлюпку, покинутую экипажем какого-то американского судна, снятого подошедшими спасателями. Это судно торпедировала германская субмарина. Дальше от берега нам попалась еще одна пустая спасательная шлюпка. Еще одно потопленное судно! Наконец мы пришли в порт Сент-Джонс на Ньюфаундленде. Здесь мне пришлось увидеть самое интересное из того, что я когда-либо видел. Мы сошли на берег и оказались в огромном ночном клубе, битком набитом множеством моряков, дожидавшихся отправки своих конвоев. Здесь можно было увидеть даже мусульман-индусов с огромными золотыми серьгами в ушах. Казалось, что моряки со всего мира собрались в этом чертовом клубе. Это было прямо как в кино.
Конвой в походном строю
Мы вышли из Сент-Джонса ярким солнечным днем. В нашем конвое было около тридцати судов, плюс корабли охранения – несколько эсминцев и эскортных кораблей. Когда мы покидали Сент-Джонс, все казалось прекрасным. Но стоило выйти из гавани, как мы оказались в окружении волчьей стаи германских подлодок. Они торчали здесь, дожидаясь нашего появления. Самих лодок мы не видели, и они не выпустили по нам ни одной торпеды. Но мы знали, что они окружают нас, потому что несколько наших эскортных эсминцев тотчас же стали сбрасывать глубинные бомбы. А они это делают только в том случае, если рядом обнаружены вражеские подлодки.
Ранним утром 27 марта, в половине третьего, мы встали на якорь в бухте Клайд Анкоридж в заливе Лох-Лонг, недалеко от Гурока, Шотландия. Мы ничего не выгружали, а просто ждали. Через четыре дня прибыли в Гурок и снова снялись в море, на этот раз вместе с тремя американскими торговыми судами – "Ланкастером", "Алкоа Рэмблером" и "Полем Лакенбахом". Но в четыре часа пополудни было получено распоряжение развернуться и возвратиться обратно в Гурок, что мы и сделали.
На следующий день, 2 апреля, "Экспозитор" получил дополнительное вооружение – зенитные пушки типа "Эрликон" и спаренные пулеметные установки типа "Хотчкис". Это новое артиллерийское вооружение должны были обслуживать моряки торгового флота, поскольку вооруженные команды ВМС США не могли с этим справиться самостоятельно.
7 апреля "Экспозитор" и остальные три судна вышли из Гурока и направились в Линн-оф-Лорн, недалеко от острова Лисмор у берегов Шотландии. Здесь мы присоединились к конвою в составе двадцати одного судна, среди которых были американские, британские и русские суда, и перешли в Рейкьявик, Исландия – место нашей последней стоянки на пути в Россию. Все конвои начинали свой путь из Рейкьявика. Тот, к которому мы присоединились, имел кодовое обозначение PQ-15, а пунктом его назначения был Мурманск.
Когда мы были в Рейкьявике, я разговорился с одним парнем. Он уставился на меня и сказал: "Американский моряк? Не хочу тебя огорчить, но шансов вернуться у тебя чертовски мало". Он имел в виду судьбу двух предыдущих конвоев. Германский тяжелый крейсер "Шарнхорст" выходил на перехват всех проходящих мимо конвоев, разгонял корабли эскорта, а затем подлодки топили всех подряд. Хотя к моменту выхода нашего конвоя англичане смогли что-то провернуть и удержали этот корабль во фьордах. Так что нас эта напасть миновала.
Защиту нашего конвоя взяли на себя англичане, поскольку мы потеряли в Пирл-Харборе слишком много кораблей. Конвой PQ-15 шел под охраной британского тяжелого крейсера "Эдинбург". Кроме него нас защищали 7 эсминцев, целая куча эскортных кораблей и траулеров, а также британская подводная лодка. На одном из судов была катапульта для запуска самолета, по-моему это был "Спитфайер". Когда мы были еще в Сент-Джонсе, мне довелось поболтать с пилотом этого самолета после того как мы с ним хлебнули немного пивка. Он нам сказал: "Я поднимусь в воздух, если вы попадете в настоящую переделку". Предполагалось, что он должен взлететь и разогнать атакующие конвой самолеты противника. Я его спросил: "А как ты будешь выкручиваться, когда все это кончится?" И он ответил: "Я просто посажу свой самолет на воду, открою фонарь и буду ждать, пока меня оттуда не вытащат!"
Шторм в Северной Атлантике
PQ-15 вышел из Рейкьявика утром 26 апреля. На исходе следующего дня мы обнаружили плавающие мины, а на третий день началась сумасшедшая снежная буря. Рано утром в этот же день мы заметили германский разведывательный самолет – "Фокке-Вульф", который стал кружить вокруг нас день и ночь. Он сообщал своему штабу сведения о нашем курсе и местоположении. Когда у него кончалось горючее, его место занимал другой самолет, и они торчали над нами постоянно.
Мы подошли к Лофотенским островам недалеко от берегов Норвегии. Это примерно на половине пути между Мурманском и Рейкьявиком. К этому времени такелаж у нас покрылся льдом, а на палубе было полно снега. Снежные заряды постоянно доставляли нам множество проблем. Было уже начало мая, и наступил полный полярный день. Солнечный свет имел здесь какой-то зловещий зеленоватый оттенок. Все его так и описывают в своих воспоминаниях – "зловещий зеленоватый свет". Это одна из самых удивительных картин, какие мне только довелось видеть, как будто вы уже на том свете. Это очень плохо действует на нервы. Захотелось вам, скажем, встать и выпить кружку кофе. Проснешься в три часа ночи и – о Боже! – не поймешь: то ли это девять часов утра, то ли девять часов вечера.
Когда мы уже уходили от Лофотенских островов, коммодор конвоя получил доклад, что по данным радиолокационного наблюдения к нам направляются вражеские самолеты. Он приказал поднять желто-красный сигнальный флаг "Z". Этот сигнал означал: "Приближаются неопознанные самолеты". Обычно самолеты появлялись минут через пять-шесть после подъема этого флага. Этими самолетами оказались "Мессершмитты-102". Первый из них буквально вывалился из-за туч, но тотчас же взмыл вверх и исчез за облаками, а затем стал заходить прямо на нас.
Всякий раз, когда вражеский самолет подлетал достаточно близко, можно было увидеть, как все корабли и суда конвоя открывают по нему огонь и следы трассирующих пуль. Когда мы еще были в Нью-Йорке, мне казалось, что самолеты противника должны заходить на бомбежку конвоя на высоте около 10-11 тысяч футов (более 3 тысяч метров), сбрасывать свои бомбы и лететь дальше своей дорогой. Представлялось, что при таком раскладе у них не так уж много шансов попасть в судно. В жизни все оказалось по-другому. Фрицы не забирались так высоко. Их самолеты подлетали на высоте около 2 тысяч футов (около 600 метров) и выходили прямо на цель – то есть на нас.
Коком на "Экспозиторе" был один еврей, родом из Германии. Когда с неба стали сыпаться бомбы, он бросил свой камбуз, поднялся на палубу и забрался в шлюпку в спасательном жилете, повторяя: "Это Гитлер меня преследует!" Так он здесь и просидел до конца плавания в Россию. Матросы на корабле подняли страшный шум, требуя, чтобы он хоть что-то приготовил. Но тот заявил, не покидая спасательной шлюпки: "Дуйте вперед! Готовьте жратву сами!" Наш машинист ответил: "Ну ладно, черт тебя подери!" Он достал несколько больших кастрюль, наварил ветчины и индеек, выставил это все вместе с несколькими тарелками на стол в кают-компании и объявил: "Вот вам, дьявол вас забодай! Угощайтесь!" Камбуз пошел побоку! Если одолевал голод, можно было просто прийти в кают-компанию и отрезать себе кусок ветчины или индейки. Никаких формальностей! Тут уж не приходилось сидеть и дожидаться какого-то паршивого блюда. Можете не сомневаться!
Помню, мне довелось как-то увидеть одного фрица-пилота. Его самолет пролетел буквально над моей головой. Я видел его лицо ясно, как Божий день. Что-то попало в его самолет, не знаю уж что. Он резко взмыл вверх, сделал полубочку и рухнул вниз. Бац! И фриц врезался в воду на расстоянии городского квартала прямо перед нами. Можно было разглядеть самолет под водой. Неожиданно его резиновые колеса отделились и всплыли на поверхность. Если бы у меня был под рукой крюк, то я смог бы их вытащить, так они были близко от нас.
После получения сигнала об отбое воздушной тревоги мы всей компанией отправились в кают-компанию. Там у нас завязался разговор о фрицах. Один из наших ребят сказал: "Если бы фриц выбросился с парашютом, то я бы этого сукина сына расстрелял из пулемета прямо в воздухе!" Мнения разделились, и мы устроили что-то вроде голосования, при этом большинство поддержало предложение: "Нет, не стоит его убивать!" Мы решили, что это было бы неправильно.
Капитан тоже спустился вниз в кают-компанию и присоединился к нам. У него было полно спиртного, которое он раздобыл на каком-то пассажирском судне. Он дал каждому по бутылке виски, и мы выпили все до дна, а пустые бутылки выбросили за борт. Капитан сказал: "К чертовой матери этих фрицев! Чтоб их разорвало!"
Вот тут-то все и началось.
Воздушный налет на конвой
Я в это время стоял на руле. Из-за облаков показалось четыре или пять "Мессершмиттов", они летели сквозь огонь наших зениток прямо на нас. Один из фрицев сбросил торпеду, которая помчалась точно в нашу сторону. У меня перехватило дыхание, но торпеда прошла мимо, буквально в нескольких футах от нас, и попала в другое судно. Тринитротолуол не взорвался, но вспыхнул ярко, как целлулоид. Огонь тотчас же охватил это треклятое судно. Я видел ребят, выбегавших на палубу из надстройки в центральной части судна, некоторые пытались надевать на бегу спасательные жилеты, а затем все начали прыгать за борт. Неожиданно люди стали исчезать, как будто они таяли или испарялись. Я видел, как исчезли подобным образом пять или шесть человек. Это до них добрался страшный жар и поглотил их. Все судно было объято пламенем.
Немцы поразили еще одно судно и – бум! – в воздух взлетела его дымовая труба. Затем еще одно. Нос судна задрался вверх, и люди посыпались как блохи из собачьей шерсти. "Ботавон" получил попадание и пошел на дно с дифферентом на нос. "Кэйп Корсо" исчез в столбе пламени. Одна из торпед угодила в "Ютланд". Из вентиляционных шахт валил пар, а экипаж бросился занимать места в спасательных шлюпках. В воде было полно людей. Люди были везде, куда ни глянь. Боже мой! Казалось, что перед нами разверзлась бездна ада.
Нам довелось услышать историю о двух ребятах, оказавшихся в воде. К ним подошло спасательное судно и оттуда спросили их: "С какого вы судна?" Они им ответили, и тут выяснилось, что это судно осталось невредимым. На самом деле кто-то швырнул за борт глубинную бомбу, а другой тут же заорал: "Торпеда!" Эти двое сиганули за борт, не дожидаясь случая полюбоваться тем, как будет тонуть их судно. В конце концов спасатель доставил эту парочку обратно на их долбаное судно.
Конвой PQ-15 пытался уклониться от падающих с неба бомб, непрерывно меняя курс. Каждые три минуты или что-то около этого, все суда конвоя ложились на новый курс. В конечном итоге фрицы разобрались, чем мы тут занимаемся, и стали лупить наугад. Когда мы выполняли очередной зигзаг, я вышел на палубу, направляясь в сторону кормы. По пути я приметил поднимающийся из воды перископ подводной лодки. Германские подлодки находились посреди конвоя, а об этом никто и не догадывался! Тут они потопили еще одно судно, и его экипаж бросился к спасательным шлюпкам. Я взглянул на другое судно – оно тоже тонуло, и люди занимали места в шлюпках.
Дело оборачивалось совсем плохо. С транспорта, оборудованного катапультой, взлетел "Спитфайер" и ввязался в воздушный бой с несколькими немецкими самолетами. Им удалось подбить его, самолет упал вниз и врезался в воду. Спасатели вытащили пилота из кабины, но он был мертв.
В носовой части "Экспозитора" у нас стояла пятидюймовая пушка с картузным зарядом. Такие орудия находились на вооружении в годы Первой мировой войны. У них пороховой заряд находится не в металлической гильзе, а в специальном мешке – картузе. Нужно вставить этот картуз, а потом уже снаряд. Когда я оказался рядом с этой пушкой, ко мне подошел наш стюард, бывший морской пехотинец, и говорит: "Марфи, пожми-ка мне руку на прощанье. Определенно нам крышка!" Я обернулся вокруг и увидел одного парнишку, он был настолько перепуган, что лицо у него от страха стало не просто бледным, а землисто-серым.
Я зажег сигарету, перегнулся через леер, бросил взгляд на море и увидел, как рядом с нашим судном из воды показалась боевая рубка германской субмарины. Я крикнул: "Боже мой! Смотрите сюда!" – и швырнул свою сигарету в сторону рубки. Думаю, мне тогда пришло в голову, что немцы от этой сигареты обалдеют. Я был как сумасшедший тогда!
Тут мы со стюардом увидели шестнадцатилетнего парнишку, стоявшего на коленях на палубе. Я его спросил:
– Чем ты, черт тебя побери, занимаешься?
– Я молюсь, – ответил тот (он был католиком).
– Помолись за меня и за Марфи тоже, – сказал стюард. – Не забудь нас помянуть!
– Конечно, – отозвался парнишка.
Честное слово, я не вру. Мы были смертельно напуганы.
Один парень, служивший когда-то на флоте, сказал: "Я знаю, что делать. Надо наклонить ствол этой пушки пониже, так, чтобы мы могли попасть в рубку подлодки".
И мы попытались это сделать. Парень сказал, чтобы один из нас поднялся на мостик и доложил капитану, что мы тут затеяли, и чтобы он по нашему сигналу повернул круто на левый борт. Благодаря такому маневру мы бы отошли подальше от лодки и смогли без помех выстрелить по ней. Бывший военный моряк приговаривал: "Я ему врежу этому сукину сыну!" Вот такой был у нас план.
Тут появился лейтенант ВМС, который увидел, чем мы тут занимаемся, приказал нам отойти от орудия и поставил к нему своих людей. Наше судно резко повернуло влево. Бац! Грохнул выстрел. Когда это случилось, рядом стоял мальчишка, работавший у нас на камбузе. Ударной волной с него сорвало штаны вместе с носками. Парень осел на палубу, уставился на нас и сказал: "Скажите моей матери, что я умер как герой. Я сделал все, что мог".
Я посмотрел на него сверху вниз и крикнул: "Эй! Подымайся!"
И услышал в ответ: "Боже, да я себя прекрасно чувствую!"
Ударная волна не причинила ему никакого вреда, разве что немного опалила волосы. Но парень думал, что получил на всю катушку.
После войны я встретил одного немца и рассказал ему о том, как мы пытались расстрелять подлодку из своего орудия. Он мне в свою очередь сказал: "Вам, ребята, не сподобилось попасть в эту долбанную лодку. Но вашим снарядом оторвало верхнюю часть ее боевой рубки. Подводникам пришлось закрыть нижний рубочный люк и убираться восвояси! Но утопить ее вам не удалось!"
Когда мы подошли ближе к Мурманску, тяжелый крейсер "Эдинбург" развернулся и покинул нас. Но он оставался где-то там, за горизонтом в ожидании возможной атаки "Шарнхорста". Затем он появился вновь, чтобы разобраться с каким-то германским кораблем. Но "Шарнхорст" так и не объявился.
Накануне нашего прихода в Мурманск я нес вахту у руля "Экспозитора", когда мы оказались в окружении айсбергов. Один из наших эсминцев занял место в голове конвоя, а остальные, выстроившись за ним в кильватерную колонну, форсировали район скопления айсбергов. Стоя у руля, я обратился к третьему помощнику капитана: "Ну, теперь-то нам не о чем беспокоиться здесь среди этих айсбергов".
"Ты так думаешь! – ответил тот. – Лодки прячутся под айсбергами или скрываются за ними! Здесь они, здесь! Можешь не волноваться!"
В конце концов, мы выбрались из этих чертовых айсбергов и 6 мая прибыли в мурманский порт. Все время пока я находился на "Экспозиторе" на мне был пробковый спасательный жилет. Я его никогда не снимал с себя. А в течение пяти дней перехода от Лофотенских островов к месту назначения ни разу не сомкнул глаз.