Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
"Микран" внедрил новые 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Корабельная Фанагория / Глава 4. Железяка
Глава 4. Железяка
Текст: В.В. Дугинец. "Корабельная фанагория"
Донышко гильзы имело значительное утолщение и поэтому оно не смялось,
а верхний снаряд прополз по нижней гильзе на два сантиметра вперед и этим
самым утолщением прорубил корпус нижней гильзы. Верхняя гильза была
сверху смята мощными рычагами снижателя и оба снаряда сплющились в
единую массу бесформенной латуни. Эта деформированная конструкция
заполнила все пространство на линии досылки, и сдвинуть с места или
просто даже пошевелить эту пробку стало абсолютно невозможно.
- Ну, что там? - кричал снаружи Ефимов.- Что!? Все!!! Тут все заклинило. Снаряды сплющились друг об друга и намертво запрессовались на линии досылки. Железнов сообразил, что у нас творится что-то непонятное, и сам, как обычно в критических ситуациях, прибежал к нам на помощь. - Что случилось? Самолет в полигоне, уже выпустил мишень на буксире, сейчас стрельба начнется. Чего вы тут копошитесь? - пытался разрулить обстановку командир. - Уже не копошимся. Алексей Алексеевич, стрельба отменяется, - подавленно с полнейшей безнадегой в голосе проронил я Железнову. Правый ствол выведен из строя двойной гидроперезарядкой. Ефимов сам не дал открыть рот Железнову для дальнейших пинков в мой адрес и прикрыл меня своим признанием. - Алексей, это я тут по дурости натворил делов. У него уже была сделана перезарядка, а я ее повторил. Ты своего лейтенанта не пинай, он у тебя грамотный парень - все сделал, как положено и ни в чем не виноват, - защищал меня флагман перед командиром. - Стреляй одним левым стволом, - вдруг предложил командир выход из создавшегося положения. - Нельзя одним стволом стрелять! Тут автоматика не сработает, потому что на одном стволе цепь стрельбы будет прервана и все будет заблокировано, - пояснил я невозможность предложенного варианта. - Ну, ты представляешь, что сейчас будет..., когда я комдиву доложу о происшествии? Это же срыв совместной стрельбы... Батька нас всех на куски порвет, - предвкушал дальнейшие события Железнов. - Доложи Михневичу грамотно, что на корабле создалась взрывоопасная ситуация и корабль возвращать в базу с этими поврежденными снарядами нельзя. Нужно извлекать их здесь, в море и выбрасывать за борт, - подсказал Ефимов командиру, как более убедительно доложить об этом ЧП Михневичу. Батька, услышав по радио о возможности взрыва на корабле, дал нам указание следовать в якорную стоянку и там всеми возможными способами избавляться от этих поврежденных снарядов. Пока корабль следовал в точку стоянки, я еще пытался вместе с матросом самостоятельно извлечь снаряды с линии досылки. Мы пробовали хотя бы сдвинуть с места кареткой вручную верхний снаряд, но толкатель каретки как назло стоял в таком положении, что упирался в донышко нижнего патрона, а сдвинуть вперед сразу два патрона никак не удавалось. Вдвоем с Максименюком мы наваливались на рукоятку каретки и, обливаясь потом, пытались вращать ее, но металл скрипел и упирался против нас с нечеловеческой силой. - Максименюк, ну давай еще разок попробуем! Вот эту трубу наденем на рукоятку, рычаг у нас с тобой увеличиться и, может быть, сдвинем с места, - подбадривал я своего маленького матросика. - Тащ лейтенант, мы так могем повредыти усю резьбу на каретке, и тоды придется ее менять, - предостерегал меня взмокший от пота, но нисколько не унывающий артэлектрик. - Да, хрен с ней, с резьбой! Главное выбить их отсюда. Если что каретку поменять недолго, - успокаивал я своего добросовестного пушкаря. Как только отдали якорь, а корабль застыл в точке, в 13 милях от берега, к нам на подмогу прибежал Железнов. Он объявил на корабле 'Боевую тревогу', чтобы аварийные партии были готовы к возможным непредвиденным обстоятельствам. У Железнова всегда была удивительная тяга или привычка - самому лично и своими собственными руками принимать участие во всех авантюрных ситуациях. Хотя командир и не имел право на необдуманный риск - его задача управлять кораблем, а не копаться в неисправных механизмах. Железнов предложил такой способ выбивания снаряда, до которого даже мой бывший колхозный тракторист Максименюк никогда бы не смог додумался. Он принес 5-ти килограммовую кувалду и тюкнул ей по верхнему краю донышка снаряда. У меня от этого варварства на голове подскочила пилотка и по спине под кителем побежали морозные мурашки. Но снаряд хоть и на миллиметр, но все же продвинулся с места. Махать кувалдой в замкнутом пространстве орудийной башни было совсем неудобно - размахнуться нормально не было никакой возможности. - Алексей Алексеевич, нельзя так! Одно неверное движение и можно попасть в капсюль. Нас тут разнесет в куски вместе с кораблем - под нами бункер, в котором 1100 снарядов, - осаживал я командира. Железнов немного посоображал и предложил другой вариант, но опять же с участием все той же огромной флотской кувалды. Боцман отпилил ножовкой ручку от корабельной швабры и передал нам ее в пушку. Теперь я упирался этим дрючком в край донышка верхнего снаряда, а Железнов, стоя сзади меня, но уже за пределами башни, колотил в торец этой рукоятки. С такой позиции, переместившейся за пределы башни на длину рукоятки, можно было с полным размахом лепить удары по этому упору. Однако и с этой позиции успехи наших усилий были совершенно микроскопические, но Железнов с неистовым остервенением Бармалея, искривив свой рот, показывающий свою железную фиксу, колотил и колотил по рукоятке. - Алексей Алексеевич, давайте поменяемся местами!? - предложил я свои услуги молотобойца, когда увидел, что у моего командира от пота стала мокрой вся рубашка на спине. Теперь я размахивал молотом и лупил, что есть силы, по деревянной рукоятке. Только иногда мелькал в глубине подсознания непонятно откуда набегающий холодок страха, который возникал от осознания ювелирности нашей с командиром работы в переполненном боезапасом пространстве, в котором в общей сложности находилось 1150 боевых снарядов. Но, помахав 5 минут увесистым орудием производства, эти страхи улетучились, и осталась только неимоверная злость на эту деревянную ручку от швабры, по которой нужно было стучать из последних сил. Пот стекал ручьем за воротник рубашки и застилал глаза своим едким электролитом, разъедающим глаза, но не мог же я перед командиром показать свою отнюдь некузнечную удаль - я колотил из последних сил по ненавистной деревяшке. В результате наших титанических усилий снаряд прошел сантиметров 10 своего вынужденного пути под ударами молота, и мы воспрянули духом - не так уж все плохо получалось в наших кузнечных стараниях. Так, поочередно меняясь в позициях расстановки сил на артиллерийской арене, мы долбили по загубленному корабельному инвентарю, и вдруг раздался грохот железа в гильзоотбойнике, а Максименюк заорал радостным криком детского азарта победителя в суровой борьбе титанов: 'Ура! Усе! Пролетел снаряд у бункер! Щас достану!' Я вытащил раздавленную лепешку нижнего снаряда из-под снижателей заряжающего устройства ствола, и мы с командиром в полном смысле выползли на карачках из башни на свежий воздух шкафута. Ватные руки заморенного кузнеца еле удерживали эту бесформенную железяку, совсем недавно бывшую боевым снарядом ОТС (осколочно-трассирующий снаряд). Из разорванной латунной стенки гильзы на палубу, как горох, сыпался порох и раскатывался по ней по всем щелям. Мокрые от пота этой бесконечной кузницы и перепачканные смазкой, но счастливые, как подземные гномы, нашедшие свой очередной алмаз, мы смотрели с Железновым друг на друга и хохотали с таким детским восторгом упоения своей небывалой удачей, что даже матросы, видевшие наши блестевшие счастливые лица, не выдержали и заулыбались нашему задорному смеху. Они ведь, кроме Максименюка, даже не подозревали из какой смертельной кузницы мы только что вылезли. Внимательно рассмотрев прорванную в двух местах латунь корпуса гильзы, из которой торчали маленькие цилиндрики пороха, я с огромным облегчением выбросил ее за борт, а следом полетела сплюснутая латунь второго снарядного уродца. К своему причалу мы вернулись вместе со своими кораблями уже поздно вечером, но никто меня не вызывал на ковер и претензий ко мне со стороны Батьки и Любимова за неожиданный срыв стрельбы не было. - Ты, уж извини, лейтенант, что все так глупо получилось с моей стороны. Но ты молодец, достойно вышел из сложной аварийной ситуации, - прощался со мной на стенке причала Ефимов. С этих пор мы с командиром стали, если и не близкими друзьями, то, по крайней мере, стали уважать друг друга и доверяли все, без утаек и различных намеков. А на корабле среди матросов и мичманов за командиром намертво закрепилась подпольная кличка 'Железяка'. Ночью командир позвал меня в свою каюту и, хотя он намотался за день с кувалдой и этой заваленной на корню артиллерийской стрельбой по воздушной цели, но энергии у него хватало еще и на меня. - Володя, кальвадос пробовал когда-нибудь? - спросил он, выставляя на стол бутылку с содержимым коньячного цвета. - А что такое кальвадос? Что-то испанское в этом слове звучит, - проявил я свою абсолютную серость в винодельческих вопросах. - Тут скорее пахнет Францией. Кальвадос - это яблочная водка, - пояснил мне Железнов, указывая на румяное яблоко на этикетке бутылки украинского розлива. - Давай! На флоте главный инструмент - это кувалда! За успех кузнечного дела в корабельной нарезной артиллерии, - налил он по полстакана янтарного напитка, и мы чокнулись с ним за пролитый пот и потраченные нервы. Непривычный вкус самогона вперемежку с запахом чего-то фруктово- ягодного, но крепкого по содержанию кальвадоса, заставил зажмурить глаза и задержать дыхание. - Ничего себе кальвадос - покрепче кубинского рома! - выдохнул я непривычный 'французский' аромат. - Шестьдесят градусов!!! - смачно крякнул командир, указывая на цифры этикетки. Он долго и нудно рассказывал об этом самом кальвадосе и как его делают на Украине, но по французским рецептам, а мне, честно говоря, были до большой балды все эти рецепты. Я, откровенно пересиливая себя, боролся со сном и просто-напросто из уважения к нему сидел и слушал, а сам мечтал упасть на свою койку и забыться до утра. Но зато, когда кальвадос своим уровнем подходил к донышку бутылки, я знал о своем Железяке все и больше. И что он откуда-то с Винницкой области, и что окончил Бакинское училище, а с семьей ему совсем не везет. Пришлось разойтись с женой, а теперешняя подруга у него в Балтийске, так как здесь пока нет жилья. Теперь я знал, что он увлекается фантастикой Рея Брэдбери, в которой тот объединял научную фантастику со сказкой-притчей и одновременно вплетал сюда же социально-психологические исследования американского общества. Для меня этот жанр как раз и был на уровне Салтыкова-Щедрина в школьной программе, но я стоически выслушивал рассказ про 'офпеса', которого астронавты потеряли после ревизии на своем космическом корабле. Разошлись мы после кальвадоса уже в четвертом часу. От усталости и паров французского напитка, нещадно бившего по мозгам чисто по-русски, но на украинский лад, я сунулся на свою койку, даже не подумав раздеваться. На верхней койке сопел в две дырочки Петр Матвеевич, а я, увидев его губы, сложенные трубочкой и испускающие свистящие мелодии Морфея, тоже мгновенно провалился вслед за ним. - Дугинец, подъем! - прокричал рядом с моим ухом голос командира. А мне казалось, что я только-только успел закрыть глаза, а уже Железяка будит меня словно пацана на линейку в пионерском лагере. Руки и спина болят после упражнений с кувалдой, голова трещит от кальвадоса, и нет никаких сил, чтобы оторвать ее от теплой подушки. - Володя! Вставай на физзарядку, строй личный состав, - тормошил меня за плечо любитель французских вин. - Уф-ф! Алексей Алексеевич... Сил нет никаких. Может Матвеевич сбегает с бойцами, - уговаривал я своего насильника. - Вставай, говорю. Ты же видишь, я перед тобой стою, а ты чего размазался... Вставай! - железным голосом требовал Железнов, сверкая металлическим фиксом и белоснежным подворотничком на кителе, от которого растекался по каюте аромат модного мужского одеколона 'Рижанин'. Кличка как нельзя лучше соответствовала характеру нашего командира. Железнов - 'Железяка'. У него был упертый характер и железное здоровье. В каком бы состоянии он не прибывал на корабль в любое время дня и ночи - в 6.00. он был как австрийский штык - блестел и был готов к любому бою. Одинокая жизнь офицера на корабле, пусть даже и командира корабля, никогда до добра не доводит. Одно дело, когда ты молодой лейтенант, только что прибывший из училища и на тебе все возят воду и суют тебя во все наряды и командировочные дыры. Когда ты постоянно находишься, как вошь на увеличительном стекле, по другую сторону которого расположены начальники всех рангов и мастей совместно с политработниками, внимательно следящие за твоим морально-политическим состоянием и специальной подготовкой. А тебе под этой лупой не хватает даже времени подумать о возможностях светской береговой жизни, а не то, что совершить какую-то глупость и расслабиться на полную катушку. А уж за свои поступки и действия такая личность как капитан-лейтенант, да еще и коммунист со стажем, командир малого противолодочного корабля, уже вполне отвечает самостоятельно без нянек. Так я и думал, но вскоре убедился, что и это не так все просто. В свободное время, которого было не так-то и много, но все же было, Железнов уходил с корабля, и где его носили по ночам черти, нам было неизвестно. Но под утро он приходил на корабль в нетрезвом виде, однако, при этом держался, как стойкий оловянный солдатик, и преодолевал корабельный трап без эксцессов. А уж после подъема по внешним признакам у Железнова никак не проявлялось его недавнее состояние, и он прекрасно справлялся со своими служебными обязанностями. И вот однажды Железяка завершая предутренний моцион в сумерках резко пошатнулся на трапе, что заставило среагировать вахтенного у трапа матроса Ляшонок на такое неадекватное поведение командира. Он вовремя подбежал и подставил командиру свое плечо, чем предотвратил его возможный кульбит за борт. Ну, что особого случилось - всякое в жизни бывает. Такое утреннее поведение дошло до нашего замули и он пометил в свой кондуит очередную строчку компромата. Да и все бы нечего, но командир и подозревать не мог, что переборки между нашими каютами были настолько тонюсенькие, что от этого становились звукопрозрачными мембранами, усиливающими собой звуковые колебания в соседних каютах. Громкие голоса в каюте командира можно было слышать и без шпионских приспособлений, а если приложить еще и ухо к переборке, то в каюте были слышны не только бульканья жидкостей и звон стаканов, но и шорохи всевозможного происхождения. Я не раз заставал Романоваса в застывшей позе спящего человека на своей верхней койке, но со странно вытянутой шеей и прижатым ухом к командирской мембране. При нахождении в таком своем секрете зам задергивал свою зеленую коечную шторку и считал, что достаточно зашифровался от посторонних глаз. Что уж Романовасу удавалось выуживать от прослушивания своим мохнатым партийным ухом в этом межкаютном эфире, там за стенкой, я по своей неопытности не понимал, но ему видимо эта информация была необходима. По этой причине секретный замовский кондуит периодически пополнялся новыми записями, которые были явным компроматом на командира, ничего не подозревающего о строящихся кознях. Когда-то книжица в замовском кармане, молчаливо хранящая информацию, должна была сработать, что она и сделала для нас совершенно неожиданно. На наши корабли пришли молодые лейтенанты-минеры и почти все как один из ТОВВМУ (тихоокеанское военно-морское училище). На МПК-25 - лейтенант Юровских, на 119 - Гена Федин, на 27 - Гена Турков, на 94 - Гена Кухарчук, и один на всех фрунзак Виктор Черняк! Чего гоняют лейтенантов? Фрунзаков посылают служить на Восток, а оттуда присылают на Балтику макаровцев... Кому это надо, раздумывал я, глядя на бравых на первых порах лейтенантов, прибывших из училища. Они были такие красивые и опрятные в своей недавно пошитой форме, что мне порой казалось, что я по сравнению с ними уже выгляжу старым мухомором в своем блестевшем от минерских смазок и затертом временем, но до сих пор лейтенантском кителе. Лейтенанты стали принимать дела командиров БЧ-2-3 и у многих появились технические вопросы. У кого-то обнаружились рассогласовки установок с заряжающими устройствами, у кого не работала требуемым образом система 'Буря' и были прочие несоответствия в минно-торпедном хозяйстве. По всем этим вопросам они обращались к Денисюку, но Серега к тому времени несколько оборзел на своей должности и, считая, что ковыряться самому в неисправностях это уже 'не царское дело', обычно возлагал такие сложности на меня: - Володя, сгоняй на 119-ый. Они завтра идут на стрельбу, а там, у Федина досылающее устройство подъемника рассогласовано с установкой. Подрегулируй стволы, но только ему не объясняй, как это делается, а то начнут сами хозяйничать - грехов не обберешься. Гена Федин молодой и несколько романтический лейтенант уже давно понял к кому ему нужно обращаться по поводу помощи в вопросах эксплуатации оружия и технических средств. По такой причине он только всегда приветствовал мое появление в его боевых постах, и мы с ним за 10 минут устранили все рассогласовки. Прогнали стволы установок макетом бомбы - все работает как часы. 'Все Гена, можешь стрелять из установок, все у тебя пашет в пределах нормы. Только сам не лезь в регулировку, здесь есть некоторые хитрости, в которые тебе пока еще лучше не соваться', - сдавал работу я своему очередному клиенту. Мне нравился офицерский коллектив на МПК-119. Все служили со знанием дела, и никто ни с кем не боролся за свое место под солнцем, никто никого не подсиживал, разве только подшучивали иногда по поводу или без него. Молодой и веселый командир капитан-лейтенант Быканов Юра, прибывший после учебы на 'классах' и сменивший Семена Яковлева, ушедшего на должность командира СКРа, руководил своей командой не хуже любого студенческого КВНа. Он был грамотным командиром и неунывающим шутником и острословом, что бесспорно сказывалось на его авторитете и командирских амбициях. Здесь служил и Валя Самойлов, сбежавший с нашего корабля. А механиком был коренастый крепыш Паша Биньковский, который вслед за Кожухарем приобрел 'Жигули' - пикап и разруливал по бетонке причалов на своем лимузине. ***Во втором часу ночи дежурный по кораблю растолкал меня и предупредил что с левого борта к нам подходит на швартовку корабль, на котором с моря возвращается комбриг Иванов.Комбриг есть комбриг, и встречать его корабль положено подобающим образом - без суеты, но уверенными действиями швартовых команд. 'Баковым - на бак, ютовым - на ют. Принять корабль с левого борта', - прокукарекал я команду швартовым группам в тишину спящих кубриков. С юта Чеклецов доложил о готовности, а на баке не появилось ни одной живой тени. Корабль комбрига уже разворачивался в Зимней гавани для подхода к нашему борту, и я побежал на нос корабля. Ни души. В моем кубрике стояла мертвая тишина, и ни один боец ухом не повел на команды с мостика. В спертой атмосфере помещения явно пронюхивался спиртовой запах, заполнивший это сонное царство. 'Подъем!' - в отчаянии заорал я своим подчиненным. Удивительно, но никто даже не шелохнулся и не проявил ни малейшей реакции на громкую команду. Я подбежал к матросу Ляшонок и стал тормошить бойца за руку, лежащую поверх одеяла. Безжизненная конечность торпедиста, как плеть, вращалась за движениями моих рук, но ее хозяин абсолютно не реагировал на это. Из полуоткрытого рта на меня с тяжелым дыханием вырывался поток шильного перегара. От собственной беспомощности что-либо сделать в этой обстановке я двинул Ляшонка головой о пиллерс, торчащий в подволок у его изголовья, но и на эту грубость матрос тоже не отреагировал. Я стал по очереди тормошить бойцов всех подряд, но и здесь мне никто никак не отвечал - мертвые спящие тела абсолютно не воспринимали мои попытки добудиться до их сознания. - Мешкаускас, это что такое? С-с-суки! Неужели нажрались... Где только они все так успели? - не стеснялся я в своих откровения перед дежурным по низам, которого я тоже на всякий случай внимательно обнюхал. - Бегом на бак, будем сами принимать швартовые, - бросил я своему минеру и полез по вертикальному трапу наверх, на свежий воздух. До корабля осталось уже метров двадцать, и нам на бак полетел бросательный конец, швырок которого просвистел над моей макушкой и стукнулся об металл палубы. Вместе с Мешкаускасом мы проворно выбрали стальной швартовый конец и завели его на кнехт. Корабль мягко ткнулся бортом о подставленные на шкафуте кранцы и замер. Я сдернул цепочку с леерного ограждения на шкафуте левого борта для прохода комбрига и замер в трепетном ожидании Иванова, который должен был пройти через наш корабль на стенку причала. В душе у меня творился невообразимый хаос трусливых мыслей от увиденной картины в 1-ом кубрике, и я откровенно боялся - вдруг комбрига нелегкая дернет в левую сторону и он спустится в эту вонючую клоаку мертвецки пьяных тел. - Дугинец, вы, почему до сих пор не сдали зачеты на самостоятельное управление кораблем? - совершенно неожиданно спросил меня комбриг, когда перешагнул на борт нашего корабля и в темноте сумел разглядеть мою личность, застывшую с приложенной к козырьку ладонью. Вопрос, которого я ну никак не ожидал в этой ночной обстановке и своих душевных переживаниях последствий групповой пьянки в моем кубрике, поверг меня в некоторое замешательство. - Товарищ капитан 1 ранга... Я... Я уже сдал 15 зачетов, осталось еще 12 сдать. Тут было все некогда..., - неуверенно оправдывался я. - Сдавайте, не тяните это дело, - мимоходом бросил в мой адрес Иванов и сошел по трапу на стенку, где под парами стояла его автомашина 'Волга'. 'Пронесло', - невольно вырвался вздох облегчения, когда машина комбрига, попыхивая выхлопами, удалилась в сторону КПП. Утром с прибытием командира на корабле началась грандиозная разборка небывалого ночного происшествия. А дело разворачивалось по удивительно простому сценарию, которого в корабельной практике еще пока никто не описывал. На западной границе наших причалов, у самого выхода из Зимней гавани в аванпорт, всего-то метрах в 100 от корабля находилась вертолетная площадка, на которой постоянно базировался вертолет Ми-8. Какие уж там функции возлагались на этот вертолет, я знать не знал, но он, частенько вращая своими внушительными винтами, улетал в неизвестном направлении, а через некоторое время опять появлялся на своей стоянке. К боцману Самохину подошли два вертолетчика с этой самой площадки, и предложили обычный флотский ченч: поменять краску на флотскую валюту. Боцман вывалил им из форпика целый тяжеленный бидон эмали, которая по своему колеру не особо пользовалась успехом на корабле и те, изгибаясь веером в разные стороны от тяжести бидона, поволокли свою добычу к себе на стоянку. А к вечеру эти два летуна принесли на корабль боцману целое ведро спирта. Им такого дерьма было не жалко, так как у них даже в противообледенительную систему несущих винтов заливалось несколько ведер этой гадости. Ну, боцман! Ну, Самохин! Я почему-то всегда считал его серьезным мужиком, отцом пятерых детей, и то, что он нежадный я тоже это знал, но что до такой степени... Ну, попивал иногда, с кем не бывает... Боцман спешил домой к своим домочадцам и впопыхах сборов отлил себе половину ведра, а остальное - отдал матросам в носовой кубрик и то только потому, что кубрик находился рядом с форпиком. Матросы по простоте своей душевной вылили остатки из ведра в питьевой бачок для воды и устроили вечерний чай на шведский манер. Каждый подходил к кранику и цедил себе в кружку, сколько было душе угодно. Ну, сколько там было угодно матросской душе чистейшего шила для полного счастья, с его-то организмом, непривыкшим к таким возлияниям? Но выпендривался каждый салажонок друг перед другом, как только мог, до тех пор, пока после отбоя все без исключения не опрокинулись на свои койки в беспробудном сне. Весь кубрик моего личного состава был выведен из строя этим вонючим пойлом, и только старший матрос Мешкаускас, который был дежурным по низам, остался в строю. Об этом чудном явлении я нисколько не задумывался, а надо бы было подумать. Почему? Почему у него у одного хватило духу не прикоснуться к этому коварному питьевому бачку. Хорошим матросом был Мешкаускас Витаутас Людо и глаза никогда не прятал в разговоре со мной. Он был настоящим хозяином в своем боевом посту наводки РБУ: красил, подкрашивал, смазывал технику и установки всегда содержал в надлежащем виде. И палубу драил мастерски огромной шваброй и первым лез за борт на беседку, с которой со знанием дела наносил валиком на корабельные борта пахучую краску ПХВ. Никогда, в любую погоду на море не укачивался и был всегда чистым и аккуратно одетым. До своей службы Мешкаускас проживал в райском литовском поселке Неринга, который вытянулся вдоль Куршской косы почти на границе с Калининградской областью. Это были удивительные заповедные места, где природа была не тронута руками вездесущего человека-варвара. Здесь дикие кабаны плодили свое полосатое потомство, не подозревая кто такие охотники с ружьями. Лоси и барсуки вальяжно расхаживали по единственной дороге, как по глухому лесу, даже не реагируя на присвутствие людей, а уж про прочую дикую живность - белок, зайцев и говорить не приходилось. Куршский залив, отделенный от вод Балтийского моря, представлял собой огромное пресноводное озеро. Неман и другие реки вливают сюда свои воды, отчего вода всегда была пресной, а излишки воды уходили в Балтику через единственный пролив в районе Клайпеды. Вот здесь и водились угри, судаки, окуни и прочая пресноводная рыба, а с другой стороны косы, в морских водах всегда было полно трески, селедки, лососей (семги) и других морских обитателей. Там, в Неринге был какой-то богатый рыболовецкий колхоз, в котором работал отец моего минера. Я своему минеру доверял полностью и всегда общался с ним как с равным во всех правах товарищем, ну откуда я мог в то время знать и даже подозревать коварные методы работы нашего особиста Винокурова. За какие-то необдуманные порой полудетские националистические высказывания в высшие адреса власти этот самый микромайор профилактировал моего минера и получал от него информацию о состоянии климата на корабле и в офицерской среде. Но я-то всего этого не знал и даже не догадывался, что такое может быть на моем корабле. На мое предложение стать вестовым в нашей кают-компании, он сразу согласился, хотя уже по срокам службы его никто не причислял и не считал в салажатах и карасях. Если бы он отказался гарсонить, то я бы даже настаивать не стал. Ведь не всем же низшая лакейская должность вестового при кают-компании офицеров могла быть по душе. И вестовым Мешкаускас был отменным - всегда крутился и успевал все без толчков и напоминаний, но при этом он по долгу своих обязанностей всегда присутствовал в непринужденной обстановке офицерского коллектива за обеденным столом, которые часто позволяли себе высказывания не соответствующие партийным взглядам на жизнь. Вот тут я и заприметил, но не обратил тогда на это внимания, что он обязательно один раз в неделю отпрашивался в санчасть. То у него очень болит на ноге кровавый мозоль от флотского прогара, то руку стеклом порезал... Я ведь и понятия не имел, что на втором этаже здания, над санчастью располагался Особый отдел. Мне ведь пока не довелось побывать в этом заведении. Утром, в воскресение Мешок, как обычно, постучал в двери каюты и пригласил меня к завтраку. Зайдя в кают-компанию, я почувствовал приятный нежный запах копчености, таких запахов у нас на завтрак обычно не бывало. Посреди стола стояла тарелка с аккуратно порезанными кусочками темно- коричневой рыбы и обычный набор ломтиков батона, масло и сахар. Мешкаускас, как-то странно смущаясь, но необычно и торжественно глядя мне в глаза, извлек из посудного шкафчика бутылку и не хуже любого официанта налил мне в стакан, вставленный в витиеватый металл корабельного подстаканника, вместо обычного чая полстакана водки. - Это что такое? Опять какавная? - недоумевающе оценивал я чистенького и опрятного вестового. - Не-е-т, на этот раз чистая. Товарищ лейтенант, у меня сегодня день рождения. Вы только не ругайтесь. Я вас еще хочу угостить домашним копченым угорьком - родители прислали, - заискивающе пояснил матрос наличие на столе деликатеса и своего необычного поведения. - Да я и не собирался ругаться... Тем более в такой твой день. Только водку по утрам не приходилось употреблять, - выдал я свою тайну вестовому. 'Ну вот опять! И как я должен поступать в такой ситуации? Отодрать матроса в его собственный день рождения и принципиально не притрагиваться к предложенным угощениям. Нормальный парень, почему я его должен был обижать. Тем более, что я был старшим на корабле и кроме меня и вестового в кают-компании никого не было', - размышлял я над выходом из создавшегося тупика. - Витаутас, я тебя поздравляю с днем рождения! Всего тебе самого хорошего в жизни и на гражданке, - успокоил я матроса и поднял стакан за ручку подстаканника. - Садись тоже пей чай, а то сейчас голодный Чеклецов нагрянет. А угорь-то! Ум отъешь! Такая вкуснотища! Я впервые в жизни дегустировал подобную диковину, которую живьем пока даже не видывал, а уж представить, как это вкусно, был даже не в состоянии. Под золотистой шкуркой открывалось нежное розоватое мясо, которое просто таяло во рту, а из-под вилки капал прозрачный жир и растекался по тарелке. Два кусочка угря и сто граммов водки натощак и ощущение такое, что ты уже наелся до отвала. Мы пили чай, и вестовой рассказывал о своей семье, сестре и матери. Оказывается Мешкусейте - незамужняя сестра Мешкаускаса, а Мешкусене его мать, то есть замужняя женщина. Вот тебе и мисс и миссис. Витаутас осторожно интересовался моим семейным бытовым устройством и когда я нечаянно обронил фразу, что нужно делать ремонт в комнате, то сразу нашелся с предложением: - Давайте мы вам с Войтовым сделаем ремонт. Я все умею. Не пожалеете, - неожиданно предложил он мне свои услуги. - Как это? - не понял я от неожиданности. - Ну, как? Вы нас к себе домой отведете и оставите, а мы за пару дней сделаем все в лучшем виде. - Ну, уж нет! Вы что рабы какие? На меня будете вкалывать..., - осторожно осадил я наемного рабочего. - Я обои-то уже отодрал, а там щели в стенах. Вот алебастры нужно немного достать, чтобы их заделать в стенах. Времени нет, - мечтательно произнес я скромную лейтенантскую мечту. - Достану! Вон на стройке у чуреков-стройбатовцев выпрошу, - моментально среагировал вестовой на алебастр. После обеда в тамбуре второго переходника уже стоял бумажный 40- килогаммовый мешок полный алебастры. - Товарищ командир, я вам сам отнесу мешок домой, только скажите во сколько вы домой пойдете, - довольный операцией по экспроприации у стройбата стройматериала сообщил мне матрос. - Куда мне такой мешочище... Мне нужно всего-то с полведра, - удивленно разглядывал я аккуратный бумажный пакет, плотно набитый порошком. - Да в хозяйстве все пригодится, - успокаивал меня Витаутас. И ведь тащил же на спине, обливаясь потом, эту тяжесть до самого моего дома, когда мы с ним топали по его тайной тропе самовольщиков, которая пролегала, минуя бригадный КПП, вдоль берега аванпорта старого городского кладбища. Вот таким-то путем можно было совершенно беспрепятственно не только вынести с территории бригады мешок алебастры, но и любому любопытному гражданину проникнуть на территорию закрытых военных гаваней, бдительно охраняемых на воротах пропускных пунктов. - Это и все ваши апартаменты? - удивился Мешкаускас, разглядывая мою 13-метровую комнатушку с видом на море. - Там еще общая кухня целых 18 метров, туалет и ванная, - демонстрировал я ему мои удобства в общей квартире. - Да-а... Никогда бы не подумал, что корабельные офицеры живут в таких скромных условиях. На троих человек - это, по-моему, тесновато, - выдал мне мой помощник свое умозаключение. А через неделю по кораблям пронесся слух, что наш сосед-вертолет упал в море при полетах и из экипажа никто не смог спастись. Первая причина, которая была выдвинута по предварительным расследованиям - обледенение винтов из-за отсутствия спирта в системе противообледенения. Непонятно было только при чем здесь обледенение винтов, когда температура воздуха не опускалась ниже 0. Может быть там на высоте в 500 метров она и была отрицательной. По кораблю забегал шустрый, но маленького роста лейтенант с красными просветами прокурорских погон. Парнишка копал, пытаясь расколоть хоть одного матроса, но даже Мешкаускас не пошел на сговор. Все притихли от этого трагического происшествия из-за обыкновенного спирта и врали, глядя в глаза этому следователю, что никто ни сном ни духом никакого понятия не имеет про спирт и эту аварию. Уже потом, когда обнаружили в море на дне этот вертолет и подняли его, была установлена настоящая причина гибели вертолета - неисправность двигателей. После таких событий Железнов вызвал к себе замулю и решил по командирски потребовать с него усиления воспитательной работы среди личного состава, направленной на предупреждение подобных негативных происшествий на корабле. Страницы 3 - 3 из 8
Оглавление Читать далее Предисловие Глава 1. Корабельная Фанагория Глава 2. Дом уже не корабль Глава 3. Три адмирала и Цусима Глава 4. Железяка Глава 5. Штабной Глава 6. Тут уж не до шуток!
|
