Важное
Для ледокола "Виктор Черномырдин" изготовили систему управления и машинное отделение главного крана
Как виртуальное 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Корабельная Фанагория / Глава 4. Железяка
Глава 4. Железяка
Текст: В.В. Дугинец. "Корабельная фанагория"
Я нажал кнопки 'залп' на обеих рукоятках прицела и правый ствол,
дернувшись в откате, изрыгнул из себя выстрел, а сквозь дым мелькнул
трассером упрямый снаряд и исчез в облаке. - Каналы стволов чисты, - доложил я командиру. - Отбой боевой тревоги, боевая готовность №2, - отрепетовал вахтенный офицер команду командира. - Завтра в 06.00. следуем на рейд Павилосты. Будем принимать топливо и боезапас с необорудованного побережья, а уже потом пойдем в базу, к своему причалу, - сообщил Железнов план на следующий день. – Штурман, курс в точку якорной стоянки. Петраса Матеяса на этом сбор-походе было просто не узнать - энергия била ключом и его бурная деятельность соприкасалась с каждым членом экипажа, от механика и офицеров до последнего корабельного трюмача. Он всех пытался охватить своим правым крылом партийно - политической работы и обязательно каждый день выставить оценку за внесенный вклад в общее дело сбор-похода. И даже наших перестарков-партизан он включил в список в 'Экране социалистического соревнования на период сбор-похода' и каждый божий прожитый день оценивал их поведение в наших мероприятиях по пятибалльной шкале. Среди наших 'партизан' каким-то случайным образом затесался маленький, но лохматенький мужичок, который на гражданке весьма плодотворно трудился художником-оформителем в захолустном Доме культуры уездного города N. Изможденное непосильным художественным трудом на поприще высокого советского изобразительного искусства лицо этого партизана в точности походило на нищего модерниста прошлого века, который пропил все деньги за проданные картины, а новые ему рисовать было некогда. Одно слово - Модильяни. Этот ходячий и вечно скитающийся от безделья художник в морской замызганной робе, но с налетом в своей внешности явного импрессионизма, случайно показал свой талант и тут же получил себе работу на все оставшиеся сборы. Он без особых натуг за несколько минут выдавал такие плакаты и лозунги, над которыми наш замуля с помощью своих недоделанных художников просиживал по несколько часов. Для Романоваса такой дармовой талантище из 3-го кубрика был просто находкой среди корабельных рисовальщиков. Вот этот мастер под чутким замовским руководством за сбор-поход обвешал все свободные места на станах тамбура-переходника, офицерского отсека вместе с кают -компанией и кубриков красивыми партийными лозунгами и прочими агитками за нашу советскую Родину. А красочно оформленный местным Модильяни стенд с соцобязательств Матвеевич каждый вечер заполнял оценками, которые корявой рукой вписывал шариковой ручкой в клеточку каждому матросу и офицеру. Такой пестрый энтузиазм в оформительской работе нашего зама сразу же был отмечен вышестоящим политическим руководством в лице Беляковича. И тому тоже загорелось немедленно воспользоваться дармовыми талантами нашего художника и срочно зарисовать наш дивизион плакатами, повышающими дисциплину и боевую готовность. Раннее утро на рейде у поселка Павилоста было тихое и солнечное. Море изображало полнейший штиль, а за полосой прибрежного соснового леса вставало солнце и своими золотыми лучами поливало зелень деревьев и белый песок пологого пляжа. У уреза воды на песке лежали 4 контейнера из-под торпед калибра 40 см, а рядом, уткнувшись носом в берег, покоился маленький рейдовый катерок. Одним словом – самая настоящая девственная красота и тишина прибалтийской природы! 'Михно, включи эхолот! Докладывать глубину через каждую минуту', – крикнул Железнов. Корабль медленно приближался к рейдовой бочке, установленной в 3 кабельтовых от берега. На этой самой бочке и был закреплен приемный разъем топливной системы, ниточка которой тянулась из леса по песку пляжа и исчезала в воде. 'Глубина три метра', - оповестил штурман. 'Стоп машины! Шлюпку к спуску', - руководил командир. Со шлюпки мы завели швартовый конец на бочку, и трюмный подключил свой топливный шланг к системе подачи дизельного топлива. Но мы то приготовились к приему топлива, а на берегу не было ни души, и кто там должен был открывать топливный краник, было непонятно. 'Радисты, доложить оперативному, что к работе готов', - решил ускорить медленный ход учений Железнов. На мостик, сверкая линзами своих профессорских роговых очков, поднялся Тютюнник, ясное дело не для того, чтобы потрепаться и узнать последние новости, Коле было явно не до этого. 'Товарищ командир, к приему топлива готов, но оно почему-то даже не капает, выразил свое негодование механик. - Спят там, наверно, еще тыловики'. 'Коля, перед приемкой сначала проверь соляр на наличие воды, не забывай наш горький опыт с Витвицким. Хрен его знает, что у них там налито в этой цистерне, закопанной в лесу. Может они, как тот Василий Алибабаевич, его тоже мочой разбавляют для повышения октанового числа', - напомнил я механику про наш горький опыт в недалеком прошлом. И только ровно через полчаса на пляж высыпался тыловой народ и, как муравьи, начали суетиться вокруг контейнеров и катера, а по шлангу береговая насосная станция стала качать в нашу цистерну дизельное топливо. Катерок, напыжившись своим дизелем, стащил с пляжа связанные в караван контейнера и отбуксировал их к нашему левому борту. За кормой катера, словно огромные шаровые сосиски на поводке, медленно колыхались на воде это новшество тылового прогресса. Со шлюпки за рымы на концевом контейнере завели тали шлюпбалок, и почти весь экипаж упирался на лопарях, поднимая на борт этот герметичный сосуд, в котором находилась торпеда. На брюхе контейнера были сделаны небольшие выступы в виде коротеньких подставок, на которых контейнер устойчиво стоял на палубе. Мои бойцы быстро раскрутили крепежные болты на кормовой секции контейнера, и на разложенный синусоидой на палубе толстый пеньковый канат выкатили из контейнера торпеду. В трубе контейнера в полиэтиленовом пакете лежали наряды на получение торпед и формуляр. Ну, надо же, как все ловко придумали наши тыловики! 12 человек, взявшись за образовавшиеся вдоль торпеды петли каната, на руках аккуратно переносили сокровище на стеллаж. Трудился весь экипаж поголовно, таская контейнера и торпеды, работы хватало всем. Две торпеды были загружены в пустые аппараты, и боекомплект торпед был пополнен часа за три упорной суеты вокруг этого чуда тыловой техники. В двух других контейнерах находились 50 снарядов в герметичных дюралевых укупорках и жестяные банки с сухарями, воблой и еще какими- то продуктами. Конечно, подача продуктов питания была изображена чисто символически, чтобы на этом учении показать реальность такого способа беспричальной подачи на корабль с необорудованного побережья. Провозились мы с этими контейнерами и заправкой топливом полдня. Это при хорошей погоде и почти штилевом море. А если бы… Если бы море слегка взгорбатилось, то тут толчея с контейнерами была бы неимоверной. Все бы они скакали на волне и бились о шлюпку или борт корабля, а то и просто друг об друга. Сколько бы тогда это мероприятие заняло у нас времени - сказать не мог никто. Уставшие за две недели непрерывных маневров и оморяченные еще прохладными морскими ветрами мы возвращались 'с победой' в родную базу. - Справа 30 плавает утопленник, - доложил сигнальщик, когда мы уже в аванпорту стали приближаться к входу в Городской канал. Железнов выхватил из рук сигнальщика бинокль и стал разглядывать непонятный серый предмет, плавающий в спокойной мутноватой воде поблизости от входа в канал. - Да! Похоже на человека! Михно, нанеси место на карту, - сделал свой вывод командир, но курс корабля не менял. Здесь в этой узкости канала маневрировать было очень опасно, и Железнов не рискнул подходить поближе к утопленнику - все равно ему уже помощь оказывать бесполезно. С высоты мостика все внимательно рассматривали это страшное зрелище бывшего человека, повстречавшееся нам у самого входа в наш дом. Серо-зеленое лицо и голова сливались с мутной водой, и разобрать на этом фоне было ничего невозможно, а одежда на нем была очень похожа на серую армейскую шинель. Когда мы уже миновали траверз этого ужасного объекта, то его качнуло на волне от корабля и тело медленно развернулось в воде. На плече мелькнули три маленькие звездочки офицерского погона. - Алексей Алексеевич, это сухопутный старший лейтенант, - подсказал я командиру про замеченные мной звездочки. - Радисты, передайте оперативному, что западнее створа входа в Городской канал на поверхности плавает труп офицера, - передал приказание радистам Железнов. - Пришвартуемся, сходи сам позвони оперативному ОВРа и объясни, где мы его обнаружили, - попросил меня удрученный жутким зрелищем командир. Корабль наш вернулся с моря первым и швартовался в одиночестве у пустынной стенки причалов. Непривычно смотрелись безжизненные необитаемые просторы Зимней гавани без привычных кораблей и суеты постоянного движения по стенке матросов. Одинокий 'Запорожец' Кожухаря светлым пятном береговой жизни маячил на причале и напоминал, что где-то там, в городе идет размеренная жизнь, от которой мы оторвались на целых две недели. Швартовые команды под моим чутким руководством завели стальные концы на мощные причальные палы, и корабль замер на своем привычном месте. По бетонным плитам причальной стенки, словно, по лесной поляне в сторону вертолетной площадки резвым галопом несся большой серый заяц. Его задние лапы после сильного толчка о серый бетон поверхности перекрещивались в кратковременном полете с короткими передними, а потом тело, словно стрела выгибалось и он, снова касаясь земли своими толчковыми, набирал скорость. Откуда сюда мог выскочить этот одинокий зверюга, когда до леса было несколько километров. Но матросов это меньше всего интересовало. В них заиграл настоящий азарт охотников да еще незабытое полностью детство. - Товарищ старший лейтенант! Заяц! Разрешите..., - заорал Мешкаускас, показывая рукой на скачущего мимо корабля косого. - Что разрешать? - не совсем понял я своего минера. - Разрешите, мы его сейчас поймаем. Там ему убегать некуда, он же плавать не умеет, - возбужденно топтался по палубе матрос, уже явно предвкушая погоню. - Ну, давайте..., - согласился я с надеждой на то, что заяц бегает быстрее моих бойцов. На палубу полетели уже не нужные грязные швартовые рукавицы и с борта на стенку мгновенно сиганули пять матросов, еще одетых в оранжевые спасательные жилеты. Мешкаускас, Ляшонок, Максименюк, Хакимов и Григолия, на бегу перестраиваясь в шеренгу загонщиков, с охотничьим гиканьем и детскими визгами загоняли пришпорившего зайца в причальный тупик. Бедное животное, напуганное дикими криками, оскальзываясь на гладком бетоне задними толчковыми лапами, неслось к воде из последних сил. Но на открытом просторе причалов укрыться от преследователей было некуда, и косой вынужден был спуститься к самой воде канала у вертолетной площадки. Тут, перед водной гладью он струсил нырять и, трясясь всем телом, замер у кромки воды, прижав свои длинные уши к спине, за которые его ловко подцепил Мешкаускас. Заяц висел на своих ушах в крепких матросских руках и, подчиняясь инстинкту самосохранения, из последних сил извивался и совершал бесполезные скачки своими лапами в воздушном пространстве. Бойцы окружили извивающегося бедолагу в руках героя дня и с довольными физиономиями вернулись на корабль. И тут я услышал получеловеческий безумный вопль и предсмертный крик отчаяния мученика, доносившийся с бака. Никогда не думал, что заяц способен издавать такие человеческие звуки. Мешкаускас прямо на баке, окруженный своими запыхавшимися товарищами, тупым камбузным ножом пилил по горлу пойманного зайца, а тот извивался и прямо-таки рыдал в руках этого живодера. Испустив свой последний жалостный детский вопль, заяц затих под воздействием безжалостной казни, а довольный охотник принялся свежевать бездыханную тушку быстроногого зверька. - Неужели не жалко! Ты почто бедную животину зарезал, - крикнул я с ходового мостика безжалостным любителям зайчатины. - Чего его жалеть. Не мы так другие бы его поймали. Он ведь здесь на стенке никуда не спрячется, - оправдывался убивец, продолжая профессионально сдирать шкуру с притихшего косого. В рубке дежурного по дивизиону обязанности самого старшего по пустынным причалам исправно выполнял наш Дед. - Володя, с прибытием! Готовься принять дежурство по будке, - попытался развеселить меня химик. - Палыч, подожди со своим дежурством. Тут утопленника обнаружили при заходе в канал, нужно оперативному доложить, - бросил я на ходу мичману Зиновьеву. - Беги на ТЛ-956, сам покажешь мичману Зарудзею место обнаружения, - уже мне дал команду оперативный ОВРа, когда я ему подробно по телефону объяснил место нахождения объекта. Мичман Зарудзей был опытным командиром торпедолова и в любую погоду обеспечивал подъем торпед после наших стрельб. Этот коренастый и крепкий телосложением мичман был действительно похож на морского волка Ларсена и даже походка у него была настоящая флотская. Он при ходьбе переваливался несколько в раскоряку, как камчатский медведь средних размеров. Этот лихой мичман всегда вызывал у меня уважение за его уверенные и ловкие действия при подъеме торпед на борт своего всегда ухоженного кораблика. - Ну, что поехали!? - дал задний ход мичман и торпедолов пошел кормой от причала на простор Зимней гавани. - Поехали, - ответил я самому себе, с ужасом представляя предстоящую операцию по подъему на борт настоящего трупа. Зарудзей лагом подвел катер вплотную к утопленнику и матрос отпорным крюком быстро, словно на привычную торпеду, завел на середину тела удавку, свисающую за борт со стрелы торпедной балки. А дальше картина была явно не для слабонервных. - Вира помалу! - прохрипел мичман матросу на лебедке. Из воды медленно, выгнувшись навзничь, появилось огромное тело страшной находки. Полы черной флотской шинели, которая сверху была покрыта серым илом, отчего цвет шинели и казался серо-зеленым, свешивались вниз, и с них потоками стекала мутная вода. Необычайно огромная голова с зеленовато-синим лицом офицера безжизненно болталась в такт движениям грузовой стрелы и вызывала настоящий ужас своим непривычным нечеловеческим цветом. Жуткое зловоние мгновенно ударило в нос и заставило зажать носы всем окружающим. Двух бойцов, стоящих на растяжках торпедной балки, как ветром сдуло с палубы, и они убежали за надстройку. - Слава, скажи бойцам, чтобы они пока он навесу, обмыли его из пожарного шланга, а то мы тут все задохнемся, - попросил я Зарудзея. - У тебя спирт есть на катере? - поинтересовался я у командира, который напрасно кричал на матросов и пытался заставить их продолжить эту грязную работу. - Найду, - заверил мичман. - Ты налей по полстакана бойцам и вперед. А так, нормальный матрос от такой вони сейчас блевать начнет, - посоветовал я мичману. Приняв на грудь по полстакана шила, матросы встали на растяжки и завели висевшее над водой тело на край палубы правого борта. Мощной струей забортной воды из брандспойта они обмыли ил, которым была покрыта флотская шинель и только сейчас стали видны малиновые просветы старлейских погон. - Слушай! Это ведь медик, который пропал еще в ноябре. Был такой слух, что он был в 'Юре', а потом бесследно исчез. Да, погулял мужик..., - поделился я с Зарудзеем. - Это ж он полгода уже тут плавает по аванпорту, - удивился мичман такой неожиданной находке. - Слава, давай, рули к причалу, - вернул я из задумчивости командира ТЛа и он ухватился за рукоятки телеграфов. Превозмогая подкатывающую тошноту от зловония, исходящего от утопленника, я подошел к нему и стал рассматривать бывшего офицера. Синее раздутое лицо было неестественно огромным и пугающим своим размером. Из носа и рта вытекали темные сгустки крови, а на голове была видна рана. В распухшее запястье левой руку врезался ремешок часов, на которых значилось время 11.30. Лучше бы я не интересовался такими подробностями, которые еще долго стояли у меня в глазах, пока мы возвращались к причалу. - Товарищ старший лейтенант, мы вам в кают-компании оставили кусок зайчатины, - обрадовал меня улыбающийся охотник Мешкаускас, когда я добрался до своей каюты. - Спасибо за заботу! Мне теперь после увиденного трупа, наверное, целую неделю кусок в рот не полезет и не только зайчатины. Ешьте сами свою зайчатину, - успокоил я своего вестового. Сварили и слопали этого глупого зайца, случайно забежавшего на бескрайний простор бетона, мои одичавшие в море пацаны. Не сиделось ему в своем лесу..., со своей зайчихой. После долгого пребывания в море почты для нашего корабля накопился целый воз. Почтальон приволок в мою каюту сразу три посылки и огромный ворох газет и писем. Помощник командира на корабле, что военный цензор, обязательно должен был проверять содержимое посылок. Доброхоты-родители слали свои чадам на корабль в почтовых ящиках не только продукты и гостинцы, бывало и спиртное… -Вызови ко мне Григолию, - попросил я почтаря, который понес раздавать газеты и письма по кубрикам. Маленький и круглоголовый абхазец минер Григолия был тихим и неприметным на корабле до поры до времени бойцом. На гражданке он торговал на пляже шашлыками и прочими пляжными деликатесами, за которые получал приличную прибыль в своем малом бизнесе. -Вскрывай свою посылку, - поставил на стол я его фанерный ящик с обратным адресом из Абхазии. Григолия ловко подцепил ножом крышку ящика и отставил ее в сторону. Банки с компотами, печение и восточные сладости меня не интересовали, но я моментально заметил слегка торчащее горлышко обычной зеленой бутылки, закрытой полиэтиленовой пробкой. - Это что? – спросил я у матроса, который только безмолвно расширял свои глаза. Я открыл пробку и понюхал прозрачную, как слеза, жидкость, булькающую в стеклянном сосуде. В нос ударил знакомый запах южного виноградного самогона под названием 'чача'. - Ча-ча! Передай родителям, что такие напитки на корабль присылать запрещено, - наставлял я своего минерчика и заткнул пробку на место. Спокойно открыв иллюминатор, я просунул в него руку с бутылкой и разжал пальцы. Григолия судорожно метнулся ко мне и ухватил меня за руку, из которой за бот уже булькнула о воду зеленая бутылка. - Товарищ старший лейтенант! Что вы наделали!? Может, это вам родители прислали…, - совсем грустно произнес Григолия. - Извини, дорогой, если, что не так. Но мне таких подарков от матросов не надо, - сообразил я, что несколько нетактично поступил с возможным для себя подарком. Матрос с унылым видом забрал посылку и ушел в кубрик. О чем он в этот момент думал? У них там, в Абхазии свои обычаи… - Гончар, берите двух бойцов и двигайте на бербазу менять простыни, - дал я указание своему мичману. - Сегодня воскресение, и никто мне не будет менять простыни, - уперся баталер. - Какое воскресение? Корабль только что пришел с моря. У бойцов две недели постели не менялись. Берите матросов и вперед, на склад! - заставил я замолкнуть Гончара со своими унылыми доводами. Когда я совершенно случайно я подошел к открытому люку в форпик, около которого баталер собирал с матросами грязные простыни и они их вязали в узлы, то заметил, что мичман спустился в открытый люк вещевой кладовой. 'Чего ему там сейчас нужно? - заподозрил я что-то неладное. А Гончар в вещевой шхере уже орудовал фомкой и вскрывал ящик с тушенкой неприкосновенного запаса. Спрыгнув вниз, я еще раз убедился по блестевшим банкам в ящике, что он действительно грабит корабельный НЗ. - Гончар, вы, что тут творите? Кто дал вам право распоряжаться неприкосновенными запасами? - прорвало меня такое нахальство нашего хозяйственника. - Я и то не имею на это право... Только по приказу командира. А ну вылезай отсюда! - Я только хотел две банки взять с собой на бербазу, матросу, который простынями заведует. Просто так мне никто белье не обменяет, - все еще продолжал оправдываться мичман, вылезая по трапу из кладовой. - Чего... Матросу тушенку... Ты, что мать твою..., собрался нашей тушенкой бербазовских матросов кормить!? - не хватало у меня слов от возмущения. - Ты бы еще бутылку шила им прихватил. Они и так без твоей кормежки там толстые, как тюлени. Бегом на бербазу! Сейчас все корабли бригады начнут возвращаться и все побегут менять белье. Мичман собрал узлы с бельем и закрыл форпик на замок, а я пошел в каюту. - Если Гончар полезет в форпик, то вызови меня, - предупредил я вахту у трапа. Не прошло и пяти минут, прибежал Мешкаускас и доложил, что Гончар полез в форпик. 'Вот козел упрямый!' - перешел я уже на личности. Стоя над открытым люком я стал наблюдать как мичман начал доламывать фомкой доску на ящике. - Товарищ мичман! А ну вылезай сюда! Тебе что морду бить надо, чтобы ты понял? - крикнул я в люк. Гончар вздрогнул от неожиданности и прекратил ковырять ящик. - Ключи..., - протянул я руку и отобрал всю связку ключей от всех хозяйственных шхер. - Повторяю! Бегом на бербазу! 'Ну, как можно служить с такими баталерами? Разворуют весь корабль!' Вечером по палубе над каютой, прямо над моей головой кто-то начал энергично вытаптывать непонятную мне дробь и ходить кругами над моей головой. Полчаса топчется на одном месте и выстукивает непонятный мне степ по железу, и не надоело ему там. Ну, сколько ж можно! Я выскочил из каюты на палубу и с изумлением увидел Григолию, который мелкими нервными шажками крутился на месте у самого борта и с грустью в карих глазах разглядывал водную поверхность. - Григолия, вы чего тут грустите? Неужто вам так бутылку жалко? – спросил я минера, вытаптывающего свои прогары о железо палубы. Матрос, молча с животной тоской в глазах, глянул в последний раз на место погребения бутылки с чачей и направился в кубрик. - Не вздумай нырять за ней, тут бутылку на дне не сыщешь, - предупредил я горемыку. – Если мне не веришь – спроси у Алиева. Он тут уже однажды нырял - обстановку на грунте знает. Наш партизан-Модильяни и по совместительству оформитель партийных плакатов вместе с лозунгами ночью вернулся из увольнения с приличным амбре водочного перегара. - Уважаемый, а кто вас в увольнение отпустил? - удивленно поинтересовался я, разглядывая интеллигента, прислонившегося на всякий случай спиной к переборке, чтобы палуба не ходила у него под ногами. - Кто вам разрешил ходить в гражданской одежде? - Замполит капитан-лейтенант Белякович, - как ни в чем неповинная личность и при этом икая в мою сторону запахами ресторанных деликатесов, доложил художник. - А вы уже у Беляковича служите? - Он меня незаконно зафрахтовал на дембельские работы. Я ему готовлю целую кучу партийных лозунгов и плакатов к партийной конференции, - как на духу выкладывал всю правду нарушитель воинской дисциплины. - Он у вас хитрожопый мужик. Загрузил меня по самое... А я ему говорю, что вот за такую буковку мне платят 50 копеек, а еще за буковку побольше - 70 копеек. А он знай мне толдычит, что у нас все пашут бесплатно... Я ведь так не привык... Бесплатно... Вот мы с ним и договорились, что он меня за его барщину будет по выходным отпускать в увольнение тоже бесплатно, - словоохотливо рассказывал мне замовские происки малость прибалдевший на свободе 'партизан'. - Иди спать! Модельяни ты наш неоцененный, через неделю закончится твоя эксплуатация и снова будешь работать за деньги, - успокоил я возмущенного несправедливостью флотской жизни художника. ***Вскоре после окончания сбор-похода корабль покинул наш замуля - Петрас Матеяс. Странно было слышать, что он уходил служить на Северный флот, да еще и на подводную лодку, но жалеть его никто не удосужился и все только облегченно вздохнули.Зам с возу - кобыле легче. Особенно по этому поводу 'переживал' наш командир. Алексей Алексеевич, теперь, окончательно сорвавшись с замовского крючка, покоящегося на страницах политического 'кондуита', приобрел свою былую свободу и независимость. Теперь он вновь стал самим собой - прежним Железякой, и во всех его действиях и поступках появилась командирская уверенность. Прибалтийское лето клонилось к закату, но теплынь стояла отменная и даже по ночам, и народ, пользуясь летней благодатью, балдел на пляжах, а по вечерам отдыхал в местных ресторанах и кафе без нашего участия. В пятницу корабли выходили из боевого дежурства, и сам бог велел расслабиться от духоты корабельного железа и недельной отсидки в постоянной готовности. Жена с сыном еще не приехали из опуска от родителей, и делать мне дома было абсолютно нечего. Я и заглянул на 119-ый, где совсем неожиданно оказался участником дня рождения Быканова. Быканов пришел на корабль прошлой осенью сразу после окончания 6 ВОК ВМФ в Питере и сразу освоился на корабле, словно он тут уже служил всю свою службу. Интересный был этот фрунзак 1968 года выпуска. Умные серые глаза, глубоко сидящие на худом клиновидном черепе, прикрытом сверху обычной мальчишеской прической и оттопыренными ушами, светились каким-то озорством и весельем. Впалые щеки и острый подбородок делали его похожим на изможденного узника, отсидевшего в темнице большой срок. Его худая, и даже можно сказать худосочная, фигура, прикрытая сверху самым нахальным и откровенным грибом фуражки при движении всегда выражала некий скоростной порыв и нервозность. Он словно стремился куда- то не опоздать, куда-то успеть. Юра отлично разбирался во всех вопросах управления кораблем и применением противолодочного оружия. Постепенная усталость и постоянные дежурства иногда заставляли встряхиваться с помощью корабельного запаса шила, и уж тогда Юру было не узнать. В такие моменты его тянуло на подвиги, увлекала гитара, на которой он очень плохо играл. И тут уж умного Юру невозможно было узнать, откуда только перло мальчишество, замешенное на глупости. В командирской каюте по этому поводу дым стоял коромыслом, Биньковский и Самойлов затащили меня в тепло этой компании и закрыли за мной двери на ключ. Здесь же скромно, словно на птичьих правах, но явно не вписываясь в веселый дух коллективизма, царящий в каюте, на кончике стула примостился грустный лейтенант Федин. Теперь, уже в моем присутствии мы еще раз тепло поздравили юбиляра и, сдвинув в едином порыве граненые стаканы с 'проводничками', пожелали ему успехов в командирской карьере и крепкого здоровья на всю оставшуюся жизнь. Сколько они до меня уже поздравляли Юру, я знать не мог, но только догадывался по раскрасневшимся лицам участников и грустной физиономии Гены Федина. А поскольку Гена, на дух не переносящий шило, уже почти скопытился и сейчас ему было не до привычных занятий спиритизмом, то это многое говорило мне о размахе текущего торжества. -А Илюха где? - спросил я у Самойлова, не наблюдая в каюте местного штурмана Осипова. - Спрашиваешь... Илюху у нас на подвиги не тянет, домой убежал, - многозначительно приподнял брови Валентин. Юбиляр и так-то по жизни был жизнерадостный и веселый фрунзак, а тут настолько раздухарился, что взлетел на свой стол, словно на эстрадные подмостки и с гитарой наперевес начал вытанцовывать невероятные па из ритуальных танцев племени тамбу-ламбу. Удивительно, но он неожиданно перешел на лихой канкан на мотив одесской блатной песни и, беспорядочно выбрасывая ноги к подволоку, не прикоснулся ни к одной тарелки и не опрокинул ни один стакан, стоящие на небольшом командирском столе. -Все, туши свет! Лови его, мужики, он уже готов... Раз добрался до гитары... Еще свалится со стола, - последовала команда Биньковского опытного в таких делах. Паша был коренастый, широкоплечий каплей, одним словом штангист- тяжелоатлет. Его скуластое крупное лицо всегда выражало спокойный уверенный оптимизм, замешанный на полной уверенности в своих силах, и, может быть, именно по этой причине он, как и Бурков, который Георгий, никогда не косел от выпитого. Поэтому прозвучавшая команда старшего по званию и жизненному опыту была воспринята гостями, как руководство к действию. Мы втроем резво вскочили со своих сидячих мест в партере и кинулись вокруг стола ловить скачущего Юру, который выделывал комичные выразительные коленца ногами и гитарой, умудряясь балансировать по самому краешку стола. Почуяв недобрые намерения со стороны гостей, Быканов ловко уворачивался от нашего тройного захвата, рискуя свалиться вниз со своего подиума, и у нас не сразу получился планируемый вариант действий. Но как только он попался в крепкие объятия Пашиных клешней, то мгновенно на полуслове оборвалась песня 'Без женщин жить нельзя...', Юра как-то безвольно трепыхнулся несколько раз, и тут же съежившись в гармошку, обмяк на наших руках, повиснув в летаргическом сне. Столь резкий переход от безудержной бодрости ко сну настолько поразил меня, что я на всякий случай внимательно прислушался к его размеренному дыханию и воочию убедился, что он действительно спит крепким сном. Мы бережно перенесли командирское тело на койку и уложили его в горизонтальное положение, а в наступившей тишине начал раздаваться с возрастающей силой могучий храп, сотрясающий своими басовыми ключами легкие переборки каюты. - Все, мужики!!! Юбиляр созрел, но я требую продолжения банкета, - торжественно прозвучал голос Паши. - По коням, поехали продолжать юбилей в кабак. - Молодой! - прозвучал боевой приказ в адрес Федина. - Ты сегодня остаешься старшим на корабле. Вопросы..., - опросил на всякий случай механик приунывшего Гену. Мощный заряд энергии, полученный от энергетического поля нашего юбиляра, был вовремя воспринят гостями юбилея и требовал своей разрядки. - В какой еще кабак? - невольно вырвался у меня возглас против насилия над собственным организмом. - Володь, ну ты опять как маленький... К Матвеичу... По-ра-по ба-бам, по- ра-по-ба-бам, - оживленно запел Самойлов, дирижируя рукой в такт своей мелодии, ужасно напоминающей нотную гамму из сольфеджио. Пашин конь - 'Жигуль'- пикап рванул своими лошадиными силами по бетону причала от корабельного трапа и помчал нас на свободу городских улиц. Биньковского нисколько не смущал запах спирто-бензиновой смеси паров, наполнивший салон его авто, он уверенно сидел за рулем и давил на газ. - Паш, а Паша..., а ты не боишься, что нас гаишники сейчас повяжут? - пришла мне трусливая мысль, как неопытному водителю, от одного только шильного запаха, витающего над нами. -Володь, успокойся ты. Не впервой. Что, разве по мне видно, что я пьяный? - обиженно глядя на меня через зеркальце, спросил Паша. - Запомни, я никогда не пьянею, а тем более за рулем. В отличие от некоторых... Валь, открой окошко, пусть проветривается. Валентин, предвкушая встречу с Матвеичем, уже доставал из заветных тайников заначки и, расправляя бумажные купюры, складывал их в одну стопку. - Маловато получилось..., - пересчитал он свой припас на черный день, аккуратно припрятанный под погонами тужурки от всевидящего ока своей жены. - Я добавлю. Этого хватит? - выложил я в общак фиолетовую 25-ти рублевую купюру с профилем Ильича. - Ну, спрашиваешь!? - довольный солидной прибавкой к общей кучке, признался Самойлов. - Тут на эти гроши можем гудеть до самого утра. Ну, а пока гудел только двигатель, а мы вибрировали по булыжной мостовой улицы Райня. Машина ласточкой в уверенных Пашиных руках летела в центр культурной жизни города. - Куда вот только машину приткнуть? - поинтересовался Самойлов у водителя. - А мы сейчас проскочим в переулок у 'Юры' и там где-нибудь на задворках припаркуемся, - успокоил нас опытный водило. А на задворках нам спокойного места не нашлось, и Паша выдал запасной вариант: - У 'Ливы' на стоянке поставлю. Не баре, до 'Юры' пешочком пройдемся. Паша, лихо скрипнув тормозами, протрещал рукояткой ручника и машина замерла у торца нашей центральной городской гостинцы 'Лива'. Только хлопнули дверцы нашего мустанга и мы, озираясь по сторонам, выгрузились на городской асфальт, как к нам стала приближаться решительной походкой стройная блондинка в пилотке. - Инспектор ГАИ лейтенант Сидоренко, - представилась красавица в милицейской форме. - Будьте добры, предъявите ваши документы. До нас пока еще толком не доходили возможные последствия нашего знакомства и я, улыбаясь навстречу милой девушке, с любопытством разглядывал ее непривычную форму и то, что было не прикрыто формой. Светлые волосы прически, заправленные под пилотку, аккуратно обрамляли ее симпатичное, но строгое лицо, а пилотка, закрепленная на его вершине какой-то шпилькой, придавала особый шарм своей хозяйке и так лихо была сдвинута набекрень, что мне казалось, она вот-вот упадет. -Капитан-лейтенант Биньковский, - в ответ представился Паша, доставая свои документы. Я ничего не нарушал... Мы в своей черной форме тремя корпусами выстроились перед лейтенантом женского рода и выслушивали ее суровый приговор. - Я вас засекла еще, когда вы свернули налево в переулок у 'Юры', но уж не стала за вами гоняться. Вы сейчас сами на меня вышли. Это уже похвально, - начала свое постановление лейтенантша. - Вы хорошие ребята и давайте не будем ссориться. Выпили лишнего - с кем не бывает, но зачем же за руль садиться. Я забираю ваши права, машину оставите здесь на стоянке, а завтра зайдете ко мне в отделение, и я верну вам ваши права. - Да, мы нормальные, ничего с нами не случится. Да вы... не имеете права..., -вставил свое веское мнение по поводу нарушения прав человека на свободу передвижения возмущенный Самойлов. - Валя, заткнись... Мне все ясно, товарищ лейтенант, - согласно кивнул Паша, расставаясь с правами и отстраняя от диалога своей мощной рукой Самойлова, пытающегося доказать свои права и положительную репутацию. - Так будет лучше. Сами мне потом спасибо скажете, - закончила свою убедительную речь гаишница и лихо козырнув нам, направилась в сторону гостиницы, где красовался ее бело-голубой 'Жигуль'. 'Ну вот. Погуляли...,' - многозначительно выдавил из себя крылатую фразу Паша, блокируя двери и закрывая на замок своего мустанга. Мы четкой шеренгой прошли мимо инспектрисы, скучающе сидящей в своем авто, и, перейдя на строевой шаг, в равнении налево отдали честь в движении милосердному представителю городской автоинспекции. - Банкет переносится на неопределенное время. По коням и по домам. А ведь ты был прав...,- подвел итоги расстроенный непредвиденными обстоятельствами Паша и мы понуро зашагали на автобусную остановку. Страницы 8 - 8 из 8
Оглавление Читать далее Предисловие Глава 1. Корабельная Фанагория Глава 2. Дом уже не корабль Глава 3. Три адмирала и Цусима Глава 4. Железяка Глава 5. Штабной Глава 6. Тут уж не до шуток!
|
