Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
Комплексные решения 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Корабельная Фанагория / Глава 4. Железяка
Глава 4. Железяка
Текст: В.В. Дугинец. "Корабельная фанагория"
Но стоило командиру открыть рот с обвинением Романоваса в его
недостаточных потугах в работе с личным составом, как ему пришлось
закрыть его и выслушать замовские нападки:'Как вы можете обвинять меня, когда вы сами не являетесь примером для личного состава. Вы постоянно употребляете спиртные напитки на корабле и на берегу, прибываете на корабль в непотребном виде'. Дальше Петр Матвеевич достал из-за пазухи свой кондуит, в котором медленно, но верно, копился компромат на Железнова, и стал зачитывать выдержки из этого дневника: '12-го августа вы прибыли утром на корабль и чуть не упали с трапа за борт. Вас успел удержать от падения за борт вахтенный матрос Ляшонок. Стыд-то какой - матрос на трапе под руку поддерживает пьяного командира. 20-го числа, вы, после стрельбы с Дугинцом до 3 часов ночи пили кальвадос в каюте. 22-го вы пили спирт у себя в каюте с Быкановым, а 24-го с ..., - полился из замовских записей последовательный перечень всех командирских мероприятий с его друзьями и коллегами'. 'Я подниму вопрос о вашем аморальном поведении на партийном бюро', - вконец запугал Железнова заместитель своими записями, наблюдениями и прослушками. Железнов, разъяренный до крайности и красный, как после кальвадоса, вылетел из своей каюты и рванул по трапу из офицерского коридора наверх. Что ему еще оставалось делать после услышанного компромата от соседа по каюте. После таких замовских откровений и угроз расправой на партийном бюро Железнов стал откровенно бояться нашего ярого проводника трезвого образа жизни, и у него уже не возникало даже желаний общаться с Матвеевичем на воспитательные темы. Жаль было Железяку, но он оказался на крепком партийном крючке у нашего Матвеича. После этого случая с корабля исчез наш боцман мичман Самохин, и корабль остался теперь и без баталера, и без боцмана. В конце сентябре задул крепкий ветер, и наши корабли задергались в его порывах с огромным желанием порвать свои швартовые путы и оторваться от причалов. К вечеру ветер еще более усилился, и объявили 'штормовую готовность №1'. В 20 часов я заступил вахтенным офицером на швартовых, двигатели были провернуты воздухом и приготовлены к даче хода, мы приготовились бороться с ветром до утра. Поскольку корабль стоял у стенки, командир дал команду стоять вахту по два часа. В 22 часа меня должен был сменить на мостике Романовас, но как всегда у зама нашлась неимоверно срочная работа - нужно было провести комсомольское собрание с личным составом. Железнов поднялся на мостик и предупредил меня: -Владимир Викторович, там зам проводит собрание в 3-ем кубрике с бойцами, ты уж стой вахту до 00 часов, а он за тебя потом отстоит. Я еще не падал от усталости от этой вахты - сидел себе спокойно в командирском кресле и слушал завывания ветра, треплющего брезент обвесов мостика и свистящего в сигнальных фалах. Откуда такая неимоверная силища у этих порывов стихии - корабль, как индейская пирога, подскакивал на волне, но осаживаемый стальными тросами тут же опускался вниз и протяжно скрипел бортом по резине огромного причального кранца. Этот звук усиливался в пространстве между бортом и стенкой причала и вырывался наверх как вибрирующий треск ломаемого пополам дерева, но со специфическим подвывом. Озабоченный своей руководящей работой над комсомолом Матвеевич притащил в ходовую рубку какие-то протоколы собрания и, приняв у меня вахту, стал оформлять в окончательном виде постановление комсомольского собрания. - Счастливой вахты. Вахту у трапа почаще посылай проверять концы на юте, а то их отсюда не видно, - предупредил я Романоваса и со спокойной душой отправился спать в каюту. Моего любителя свежего воздуха в каюте не было, и я врубил электрообогреватель на все киловатты его мощи и завалился спать на чистых простынях. Только я согрелся и разоспался в тепле и уюте, как меня стал толкать в плечо зам: - Воло-о-дя! Вставай на вахту, - как литовский петух трижды прокукарекал мне в самое ухо в темноте каюты Петя. Я взглянул на часы - два часа ночи. - Матвеич, какая вахта!? Только два часа. - Мы же договорились стоять по два часа. Вот и вставай на вахту, - настойчиво стоял на своем Романовас. - Петр Матвеевич, ты чего? Я же отстоял за тебя два часа - теперь ты за меня стой! - пытался я восстановить надтреснувшую справедливость. - То было вечером, а сейчас ночь. - Петр Матвеевич, пошел ты ... со своей ночью. Один черт на корабле ничего не делаешь, в нарядах не стоишь, на вахту вас тоже не трогай... Отстоишь еще два часа - ничего с тобой не случится, - выдал я свое заключение и, отвернувшись к стенке, натянул на себя одеяло. Через минуту в каюту влетел Железнов и, резко сдернув наполовину с меня одеяло, начал продолжение замовских требований: - Лейтенант Дугинец, вставайте на вахту! - перешел на официальное обращение ко мне командир. - Алексей Алексеевич, я прошу не распускать руки. Я по вашему приказанию отстоял за Романоваса на вахте два часа, когда он занимался своей работой. Теперь пусть он стоит два часа за меня, - пытался я мирно уладить назревающий конфликт. - Вставайте на вахту, - озлобленно настаивал Железнов. - Никуда я не пойду, - в сердцах непонимания вырвалась у меня последняя фраза. - Ну, ты об этом еще пожалеешь..., - бросил на прощание командир и они с Романовасом удалились из каюты. Утром начался несусветный переполох. На корабль прибыл Любимов и вызвал меня в каюту командира. - Дугинец, вы, что совсем уже обнаглели? Вы, кто такой? Кто вам дал право оценивать работу заместителя командира по политической части? - сурово смотрели на меня знакомым взглядом удава глаза Любимова. -Я ничью работу на корабле не оценивал. Я просто сказал то, что есть на самом деле, - выдержал я всю подавляющую энергию любимовских глаз. - Товарищ капитан 3 ранга, - все же пытался вставить я слова оправдания, - я же отстоял за него вахту... - За ваше хамское поведение и оценку работы замполита я вынесу ваше дело на суд офицерской чести, - грянул гром среди тишины каюты. - А сейчас пошли к комдиву. В дежурной рубке Михневич меня встретил, не скажу, что добродушно, но, по крайней мере, не сверлил меня насквозь своими глазами и даже фанагорийцем не обозвал. - Товарищ лейтенант, вы, не зарывайтесь! Когда вам будет дано такое право оценивать работу старших начальников, тогда и будете это делать. А пока сидите и помалкивайте. Слушай, что будет дальше, - совершенно спокойно сказал мне комдив. Любимов снял трубку оперативного телефона и попросил начальника Отдела кадров штаба базы: - Петрович, привет! У тебя там представление на старшего лейтенанта, на Дугинца... Так вот ты его попридержи, не отправляй на флот, пока я тебе не позвоню. Услышанный монолог в телефонную трубку для меня был невыносим. Я ведь даже не знал, что Леонид Иванович уже написал и отправил на меня представление на очередное звание. А тут вдруг я узнаю эту радостную новость, которая в этот же миг превращается для меня в несбыточную мечту на ближайшее обозримое будущее. После этого пережитого мной потрясения я долго не мог прийти в себя. Мне хотелось порвать на куски этого Романоваса с его страшной записной книжкой и мохнатыми ушами, которые слушали мир не в том измерении, к которому привыкли нормальные люди. Как жить в одной каюте с таким ничтожным типом? Как жить дальше мне объяснили очень скоро. Батька для успокоения нервов и исправления наградил меня длительной командировкой и отправил командиром взвода на уборку и заготовку картошки для кораблей нашей бригады. Никто из бербазовских начальников, которые были организаторами этих работ, мне не ставил никаких планов на будущее и даже не сообщили, на какой срок мы выделены в помощь совхозу 'Узварас' (Победа) для уборки картофеля. Единственное, что я понял, что в 15 км от нас базируется такой же хозвзвод от дивизиона тральщиков, которым руководил лейтенант Гена Марков. На вопрос кто надо мной будет старшим и с кем решать все вопросы, майор ответил, что я сам себе начальник и все вопросы решать с руководством совхоза мне самому. Наш ударный колхозный взвод привезли на крохотный хутор в крытом ГАЗ-66 и выбросили на необорудованном для жилья месте. Хутор Иеваде располагался в 52 км от Лиепаи среди совхозных полей, поблизости от городка Айзпуте. Никто из местных хуторян не кричал приветственные встречные слова: 'Юрники! Юрники, браукс!' (моряки приехали), потому, как некому было нас встречать. Весь хутор, затерянный среди полей и перелесков, состоял из одного длинного одноэтажного деревянного дома, в котором в былые времена располагался клуб. Широкое крыльцо с перилами действительно подтверждало былое клубное предназначение этого старого строения. Сейчас в правой части дома проживала всего одна семья колхозника, а зрительный зал пустовал и представлял собой захламленное подобие запущенного коровника. Но стекла в окнах все были целы, и это уже позволяло создать тепло и уют для людского убежища от осенних октябрьских похолоданий. Погода никак не походила на начало октября, и стояли теплые погожие деньки золотой осени. Матросы, одурманенные свободой от корабельного железа и красотами латышской природы с огромными дубами, прикрывающими развесистыми ветвями наше будущее пристанище, шумно разбрелись по кушнырям и начали освоение территории, помечая ее своими естественными метками. В этот картофельный рейд я взял с корабля своего мичмана Гедзюна, кока старшего матроса Филатова, своего 'скобаря' Максимова и еще двух человек из БЧ-5. Гедзюн Рома сам изъявил желание быть моим помощником явно не из патриотических побуждений и уважения ко мне. Бесплатно заготовить несколько мешков картошки на зиму для своей семьи - это ведь настоящая находка для делового мичмана. Какой же советский мичман устоит перед соблазном и такой возможностью хоть месяц побыть 'картофельным папой' для своих мичманов-корешей и снабдить их дармовой продукцией совхоза. Остальных заготовителей мне всучили со всех кораблей дивизиона, поэтому задумываться особенно и выбирать себе бойцов не приходилось, работать нужно было с теми людьми, которых мне сбагрили, как тяжкий ненужный корабельный балласт, командиры кораблей. Пришлось срочно мобилизовать весь свой взвод на очистку помещений и плотницкие работы. Коку Филатову и 'Скобарю' было поручено срочно готовить ужин из продуктов, прихваченных с собой, на печи, обнаруженной во дворе нашего жилища. Из колхозных досок, кучей дожидавшихся нашего приезда во дворе, мы смастерили в два ряда вдоль стен одноэтажные нары, на которых размещались все мои 28 бойцов, и жалкое подобие одноместного скворечника типа сортир в торце здания. Постельное белье и одеяла мы привезли с собой, так что к вечеру нары были застелены и обозначены койки с корабельной заправкой 'по-черному'. Нам с Гедзюном матросы отыскали комнатушку, которая раньше исполняла роль кинобудки. Навели там должный марафет и даже на чердаке нашли две железные кровати и матрасы, которые собрали и поставили в нашей будущей каюте. Утром в 06.30. к парадному подъезду подкатил огромный и красивый автобус типа 'Икаруса', где только в колхозе нашли такой, и нас повезли на работу в картофельное поле. Меня трудно назвать сельским жителем, никогда не занимался уборкой картофеля в таких производственных масштабах, но здесь меня многое поразило. По бугристому междурядью колхозного поля идут два трактора типа 'Беларусь' с прицепами, которые своими хитрыми культиваторами взрывали сразу два картофельных рядка. Земля вместе с картошкой перемещалась по решетчатому транспортеру, на решетках которого картофелины подскакивали и крутились в своеобразном танце. Пока эта смесь доходила до конца ленты транспортера вся земля опадала на поле, а чистая картошка высыпалась поверх свежей земли. Моим бойцам оставалось только собирать чистые клубни и загружать их на машины. Процесс пошел сразу и без сбоев; две бригады матросов продвигались за этими картофелеуборочными комбайнами и в полусогнутом состоянии собирали картошку в большие корзины. Наполненные корзины высыпали в кузов грузовика, который следовал за этой уборочной кавалькадой. Полный грузовик увозил свой груз на сортировку, где опрокидывал свой кузов под специфический агрегат, сортирующий клубни по их калибру, и возвращался к нам на поле. Два раза в неделю несколько грузовиков увозили картошку к нам в Лиепаю, на наши бербазовские склады и там разгружали ее в бетонное овощехранилище, которое когда-то не дали мне достроить. Процесс, конечно, нужный, но настолько монотонный и нудный, что я не мог постоянно выполнять роль плантатора и надсмотрщика над своими бойцами, а поэтому гонял на уборочных машинах с совхозными шоферами до сортировки и обратно. Молодой водитель с красивым латышским именем Янис, с которым я разъезжал по колхозным полям, настолько освоился в общении со мной, что даже осмелился предложить мне начатую бутылку водки 'Кристалл' из своего бардачка. - Командир, пейте, пожьялуйста! Я угощаю, - с нежным латышским акцентом протянул он мне открытую бутылку. Мне было настолько непривычно видеть перед собой молодого парнишку, сидящего за баранкой своего грузовика и уже приложившегося к бутылке, да еще предлагавшего продолжить это начатое дело, что я даже растерялся. А когда в ответ на мой тупой взгляд, он еще прямо на ходу крепкими зубами сорвал пробку с бутылки пива 'Сенчу алес', лихо выплюнув ее в окно, то я уже был в полном экстазе. Скрип зубной эмали по металлическим зубцам пробки холодком пробежал между лопаток. Говорили, что латыши не пьяницы... - Как же ты, такой молодой пацан, весь день работаешь за рулем!? Ты же на хер задавишь кого-нибудь..., - возмущенно начал я отчитывать водителя. - Я уже в армии отслужил свое, не такой уж я и молодой. Кого тут в чистом поле давить-то? - совершенно спокойно отвечал колхозник. - Что я первый день работаю. Я за свой рабочий день выпиваю две бутылки и ничего... - Ну, ты дае-е-ешь!!! - невольно сокрушался я такими подвигами. - С тобой и по полю страшно рядом ездить, а уж как ты пробки открываешь... -Командир, не переживай за меня. Со мной ничего не случится. Я в псковской дивизии ВДВ служил и мы там в таком состоянии БТРы водили с бойцами. А здесь по полям гонять..., - понял Янис, что я недоволен такой вольницей, и пытался сгладить возможный конфликт. - В общем, так, дорогой! Мне еще не хватало, чтобы ты моих матросов подавил. Со мной, я чтобы тебя с пузырями не видел, а после работы хоть до усрачки можешь надираться, - вынес я Янису свое постановление. Все административные вопросы с совхозным начальством решались мной удивительно просто через водителя нашего автобуса, который привозил нас на поле, возил на обед в наш лагерь и забирал с работы. Аккуратный блондин, восседавший за рулем, был на удивление эрудированным и грамотным во всех вопросах молодым человеком, который говорил на чистом русском языке, но с явным литовским акцентом. -Командир, возьмите двух бойцов, мы сейчас съездим за продуктами. Вам выделено от совхоза 60 кг свинины и 120 яиц. Молоко вам будут привозить на хутор к вашему крыльцу каждое утро по бидону. Накладные вот у меня, - показывал он оформленные в бухгалтерии бумаги. Во всех поездках я сидел на кресле рядом с водителем, и мы обычно всю дорогу о чем-нибудь с ним разговаривали. Он вполне откровенно рассказывал о себе и местных хуторских нравах и обычаях. 'Я сам-то из Литвы, у меня жена латышка. Живу здесь уже давно. У нас здесь на хуторах все друг друга знают и как только появляются чужаки, пытающиеся вывезти с поля картошку, то моментально сообщают о них председателю. А вот к вам, военным морякам совсем другое отношение. У вас ведь своего ничего нет. Поэтому, если увидят офицера, вывозящего пару мешков картошки, то никто никогда не будет закладывать вашего брата', - делился своими жизненными наблюдениями разговорчивый литовец. Такое откровенное признание в адрес нищих офицеров было воспринято Гедзюном, как руководство к действию. Рома со свойственной ему хозяйской хваткой на второй же день наших полевых работ привез самосвал картошки и высыпал его перед дверями нашего жилища. Теперь кореша могли спокойно приезжать на машинах к нашему лагерю и набивать мешки клубнями для своих нужд. Обследовав пустующие помещения в здании, он обнаружил кладовку, в которой стояли три огромных бочки, заполненные пустыми бутылками из- под вина и пачки старых газет. Путем опроса местного населения он выяснил, что эти запасы тары являются ничейными, так как хозяева уже давно уехали отсюда. У латышей вообще не принято сдавать пустые бутылки, а для нашего советского мичмана такое поведение было абсолютно непонятно. Рома сразу решил сделать бизнес на таком 'клондайке', бесполезно пылящемся в темноте кладовой. Рома подключил к этому грязному делу нашего 'Скобаря', который намыл пару мешков бутылок. Затем они взвалили по мешку на брата этого драгоценного груза на собственные плечи и несколько километров тащили его до ближайшего магазина, находящегося на автотрассе. Продавщица-латышка несколько удивилась появившемуся в дверях огромному явно не латышскому носу Гедзюна, из-за которого топорщился мешок набитый пустыми бутылками, а следом ввалился в магазин Максимов с еще большим чувалом на плече. Но, несмотря на местные обычаи, она обслужила столь редких покупателей в морской форме с явно домовитыми задатками настоящих мужиков. Рома купил на вырученные деньги колбасы и пару бутылок водки. Когда мы с бойцами приехали с работы на обед, Рома с видом победителя накрыл стол на двоих в нашей 'каюте' и как приличный гарсон отодрал фляст с горлышка, откупоривая бутылку. - Володя, по стопарику перед обедом!? Я тут бутылки с Максимовым сдал, - неуверенно посматривая на меня, предложил Гедзюн. - Рома! Ты, что оборзел? Мне еще на работу с ребятами ехать, - возмущенно ставил на место я своего хозяйственного помощника. - Володя, да кто там заметит... По сто грамм-то, - настаивал на своем возбужденный гарсон. Филатов приготовил такой наваристый украинский борщ из свежей свинины и капусты, что его аромат стоял над всем нашим лагерем по всему хутору. Котлеты на второе со свежей картошкой и по кружке молока на десерт даже меня привели к голодному отделению слюны, как у подопытной собаки. - Ну, ладно, Рома... Наливай! С такой здоровой пищей грех не выпить, - сдался я на уговоры. - Хорошо живем! - чокнулся стаканом Рома, и наши ложки замелькали над алюминиевыми мисками. - Володя, я тут в кладовке нашел старый ламповый радиоприемник и лампы какие-то к нему. Ты ведь соображаешь в этом деле? Посмотри... Может, сделаешь? - сообщил Рома, исправно мечущий борщ своей ложкой. -Вот это дело! А то мы тут без газет и радио скоро совсем как темные бутылки станем, - обрадовано разглядывал я покрытый паутиной приемник без кожуха, стоящий в углу под кроватью. Уже вечером у нас в комнатушке работал радиоприемник и мы с Ромой слушали не только новости, но и 'Свободную Европу' из Мюнхена и даже 'Голос Америки' из Вашингтона. Я очистил монтаж приемника от паутины и грязи, протер поржавевшие контакты ламп и старый допотопный приемник выпуска 58 года, после замены двух ламп и присоединения длинного куска провода в качестве антенны, заработал лучше нового и все эти 'голоса' были слышны без привычных помех. Ежедневные, и даже без всяких выходных, полевые работы на свежем воздухе и хорошее питание, приготовленное из свежайших совхозных продуктов, мгновенно отразилось на состоянии моего взвода. Матросы на глазах наливались краснощеким румянцем здоровья и набирали силу и энергию молодых организмов. Только вот куда ее было девать тут, в безлюдном хуторе. Понятно, что здоровые ребята маялись от скуки в нашем трудовом лагере - занять матросов по вечерам после работы было абсолютно нечем - ни телевизора, ни кинопроектора у нас не было. Даже газеты нам никто сюда не доставлял, и матросы читали старые номера, которые Рома обнаружил в своем 'клондайке'. Весь досуг сводился к сидению у костра во дворе нашего лагеря и коллективному исполнению бардовских песен под перезвон гитары. После вечерней проверки все укладывались спать, и в нашем стойбище наступала тишина. Однако даже здесь, в безлюдном хуторе кое-кто умудрился найти себе развлечение. Проходя вечером мимо распахнутого окна наших единственных соседей, в вечернем сумраке комнаты я заметил нашего кока Филатова. В комнате работал телевизор и на фоне голубого света экрана я умудрился рассмотреть, что на коленях у моего бойца сидела молоденькая девушка - дочка соседей. От неожиданности увиденной идиллии я просто оторопел. Кой черт его туда занесло!? К нам, на наши корабли часто списывали как на исправление матросов с больших кораблей, обычно за неблагонадежность и низкую воинскую дисциплину. Филатов высокий статный парень с красивыми правильными чертами лица, несколько волнистыми черными волосами - такие обычно нравятся девам. Ну, прямо мифический Нарцисс какой-то! Он недавно прибыл на наш корабль - был списан с эсминца, а вот по какой причине я точно не знал, да и служить ему оставалось до весны. Но я очень удивился, когда увидел этого красивого парня на корабле и узнал, что он призван из Ленинграда, а по специальности кок. Таких статных коков на кораблях мне еще видеть не доводилось, но я представил себе питерского ресторанного повара, которого призвали на целых три года к огромной корабельной камбузной плите. Труд повара на корабле - это адская ежедневная изнуряющая работа в жаре и качке, без выходных и праздников. Вызывать Филатова к себе на беседу не пришлось, он сам пришел ко мне и, постучав в дверь, попросил меня выйти на улицу. - Филатов, ты каким образом оказался в комнате у соседей? Ты что там промышляешь? Ты, что не знаешь - эта девочка еще школьница? - засыпал вопросами я кока. - Товарищ командир, мне нужно отсюда смываться на корабль. Латышка влюбилась по уши, и мы уже наделали с ней глупостей. Она мне каждый вечер открывает свое окно, и мы с ней 'телевизор смотрим', - исповедовался в своих грехах мой селадон. - Ну, ты и дурак! Родители или ее брат узнают - тут такой хай поднимется. Ты, что хочешь нам устроить межнациональный конфликт республиканского масштаба? - отчитывал я призадумавшегося Филатова. - В общем, при первой же возможности я тебя заменю другим коком. Продолжение этого романа мне так и не пришлось узнать, так как я и сам был вскоре заменен на этой временной должности командира картофелеуборочного взвода. Прошло две недели этой нудной и упорной битвы за урожай, я очень переживал за своих домочадцев и маленького сына. Как они там без меня существуют, телефона у нас не было и связи с семьей не существовало никакой. В пятницу я предупредил Рому, что последним рейсом грузовика с картошкой, едущего в Лиепаю, я рвану домой, а в воскресение вечером вернусь. Для полнейшей конспирации этой поездки, чтобы матросы сразу не заподозрили мое отсутствие, я даже не стал переодеваться - как был в кителе и пилотке, так и поехал в кабине грузовика. Тот же Янис, трезвый как стеклышко, довез меня до моего дома, и я неожиданно нагрянул к себе домой. Радости после длительной разлуки было - хоть пруд пруди. Первым делом я натопил титан и устроил генеральную помывку себе и своему семейству. - Во-в-к-а-а, ты чего за мной в ванной подглядывал!? Соскучился? - смущенно шептала мне жена, когда мы легли спать. - Правда, я точно не успела разглядеть... Ты это или не ты. Между туалетом и ванной в верхней части стены было вставлено окошко с обычным незакрашенным стеклом. Но я никогда на него даже не обращал внимания, поскольку оно было расположено высоко вверху. - Конечно, соскучился. Но, Том, зачем же мне тайком за тобой подглядывать, когда я вот всю тебя сейчас голую вижу, - ласкал я прекрасное обнаженное тело жены и, не понимая претензий в свой адрес, оправдывался. - Слушай! - вдруг осенило меня. - Это наверно соседский пацан Романюков проявляет нездоровый интерес к твоей персоне, - предположил я. Но на всякий пожарный случай - кто бы там не подсматривал из туалета, я утром закрасил белой краской это странное окошко в интимный мир моей жены. Принарядившись в гражданский костюмчик с галстуком, я с сыном на руках поехал в Зимнюю гавань. Поехал совсем не потому, что соскучился по своему кораблю и своим начальникам. Просто хотел сказать комдиву и нашим офицерам, что пока есть возможность запастись картошкой на зиму, можно приезжать ко мне с мешками и набирать ее, кому сколько требуется. -Дугинец, ты чего это как пижон вырядился? Ты чего вообще здесь делаешь? - удивленно встретил меня комдив у дежурной рубки дивизиона. -Виталий Адамович, я зашел сказать, что можно ко мне на хутор за картошкой заезжать. Кому сколько надо, пусть приезжают и набирают. Я там целый самосвал у нашего лагеря свалил, - выдал я, по-моему, ценное предложение комдиву. - Ну, фанагориец! Так ты, наверное, ничего еще не знаешь!? - все так же удивленно разглядывая меня с сыном, спросил Михневич. - Ты когда уехал со своего хутора? - Вчера вечером. - Так вот! Теперь тебе картошка больше не понадобиться. У тебя там вчера после твоего отъезда весь взвод вместе с Гедзюном пережрался. Какую-то тетку чуть не изнасиловали... Трех человек забрали в милицию... Короче тебе в понедельник прибыть к Любимову. Он теперь начальник штаба бригады. Готовь свою задницу к сорокаведерной клизме, - дал понять мне комдив, что на этом разговор окончен. - Товарищ комдив, объясните, пожалуйста, что произошло, - попытался я узнать у Батьки о происшествии на хуторе. - Я сам толком пока не знаю. Сегодня ночью майор Егоров с офицером из политотдела базы ездили к тебе на хутор разбираться, в Айзпуте из милиции забирал трех твоих матросов. В понедельник у Любимова сам все узнаешь и получишь по заслугам, - успокоил меня комдив и решительно направился на корабль. 'Вот это да-а-а! Ну, Рома - козел! Ну, ничего доверить нельзя!' - срывал я вскипевшую злость на своем далеком хуторском помощнике. Утром в понедельник я со страхом постучал в кабинет НШ бригады и предстал перед Любимовым. Он сидел за столом в кабинете в красивом, новеньком кителе с новыми погонами капитана 2 ранга и, не совсем дружелюбно посмотрев в мою сторону, сразу пустился в разнос: - Дугинец, кто вам дал разрешение покидать свой взвод? - Товарищ капитан 2 ранга, я у всех спрашивал, у кого мне отпроситься хотя бы на один день съездить домой. Мне командир бербазы сказал, что я все вопросы решаю самостоятельно. Я и уехал на один день, - пытался я добиться справедливости. - Вот только не надо оправдываться! Прошу вас. Лучше помолчите. Вам так хочется остаться в роли благородного подсудимого? Вы, я смотрю, так и не поняли особенностей межнациональных отношений. Вам доверили руководить людьми в окружении латышского населения, а вы не справились со своей задачей. За это вам объявляю пять суток ареста. Вот вам записка об арестовании и сегодня же сесть на гауптвахту, - словно настоящему преступнику-националисту объяснял мне Леонид Иванович состав моего преступления. - Есть пять суток ареста, - свалил я с себя нервный ком ожидания, который копился во мне все эти два дня. - Идите, - сурово буркнул Любимов на прощание. После таких националистических потрясений у меня было только одно единственное желание - как можно быстрее сесть на эту чертову гауптвахту и отсидеть положенный мне Любимовым срок, ради восстановления наших дружественных отношений с латышским населением всех хуторов. Я прибежал на корабль и, представившись Железнову, сообщил ему, что срочно убываю на гарнизонную гауптвахту отбывать наказание в количестве 5-ти суток за непонимание межнациональных отношений между русскими и латышами. И все же мне было совсем не все равно, за что отбывать этот срок, поэтому я вызвал к себе в каюту Максимова, которого вчера привезли на корабль вместе с остальными неудавшимися насильниками, и допросил его по полной схеме о происшествии в нашем тихом хуторе Иеваде. Как только я, как мне казалось, незаметно уехал на грузовике в Лиепаю, работы в поле закончились сами собой и взвод вернулся в наш лагерь. И тут же в лагере появились местные ходоки из крестьян, которым нужно было срочно копать картошку на своих личных огородах. Гедзюн, выступающий в роли полновластного командира взвода, особо не сопротивлялся и выделил после ужина в помощь трем хуторянам по четыре бойца, добровольно изъявивших желание оказать помощь местным ходокам Бойцы прекрасно понимали, что радушные латыши никогда не отпустят бравых юрников после работы трезвыми и поэтому рвались в бой за урожай 1973 года. Матросы копали картошку до наступления темноты, а после работы получили с хозяев расчет за выполненную работу в виде натурального вознаграждения домашним пивом и водкой. Три бойца, которые работали на самом дальнем хуторе, возвращались в наш лагерь по проселочной дороге уже в полнейшей темноте хуторских узкоколеек. И как всегда главным героем в этой группе был мой торпедист Максимов. Вдруг впереди они услышали женский крик, взывающий о помощи. Пьяный мужик завалил молодую бабу на траве у обочины дороги, и что он там пытался с ней сделать, было нетрудно догадаться. Бойцы бросились на помощь бедной женщине, а та с перепуга заорала еще громче, посчитав что матросы будут помогать мужику, делать свое начатое дело. В этот самый кульминационный момент по дороге ехала милицейская машина с нарядом милиции. Я за все время работ на совхозных полях ни разу не встречал милиции, а вот тут они оказались совсем некстати, но в нужном для них месте. Милиция без разбору задержала всех участников придорожной потасовки и увезла в отделение милиции в Айзпуте. Матросы мои были прилично выпившие после благодарственных даров щедрых крестьян за оказанную помощь в уборке картофеля и поэтому на их утверждения в милиции, что они пытались помочь бедной беспомощной женщине, она ведь кричала на чистом русском языке, никто серьезного внимания не обратил. А эта молодая красивая, 'подвергшаяся попытке группового изнасилования', наоборот утверждала, что матросы хотели ее изнасиловать вместе с мужиком, который напал на нее первым. Да и баба-то оказалась выселенной из Лиепаи 'на 101 километр' за проституцию и тунеядство. Видно очень не хотела бесплатно отдаваться первому встречному мужику на дороге, вот и орала так, что даже милиция услышала эти вопли. Сам мужик, затеявший все это мероприятие, вообще ничего толком не мог сообразить и нес какую-то чепуху, что он первый раз видит эту пострадавшую. Из милиции уже ночью, после длительных разбирательств и выяснения личностей, позвонили в Лиепаю и сообщили, что за попытку изнасилования молодой женщины задержали трех матросов из взвода, который занимается уборкой картофеля на полях совхоза 'Узварас'. Это же уголовное преступление! Вот тут все и закрутилось на полную катушку. На хутор выехал командир береговой базы майор Егоров с дежурным офицером политотдела штаба базы. Остальные матросы-копатели веселые и довольные прибыли в наш лагерь затаренные под завязку бутылками с водкой и пивом, которого хватило бы чтобы споить целую роту. Куда смотрел Гедзюн неизвестно, но весь взвод без исключения изрядно отметил завершение уборочных работ на полях местных хуторян и мирно забылся в пьяном угаре. Пока Егоров разыскивал на своем УАЗе наш хутор, затерянный среди просторов полей, добрался до него только в третьем часу ночи. Зайдя в наш барак, заваленный телами на нарах, майор объявил 'Подъем', на который никто и ухом не повел. Выкопали из койки нашей 'каюты' мирно спящего Гедзюна, которого на правах временного начальника заставили построить свой взвод на общую ночную поверку. Один мой боец, которого Рома еле-еле растолкал, вскочил и стал на себя надевать всю одежду своего вещевого аттестата: сначала робу, потом поверх форму №3, сверху бушлат и какой-то овчинный тулуп. Куда он так тщательно собирался Егоров понять не смог. Обходя качающийся от недосыпа взвод, построенный с горем пополам в две шеренги, Егоров совместно с политработником констатировал, что все поголовно находятся в аморфном состоянии и лучше таких бойцов не трогать до утра. В строю не хватало 3-х человек, которые были задержаны милицией на проселочной дороге. -Максимов, а Гедзюн был трезвый? - интересовал меня главный вопрос из всего этого рассказа моего 'Скобаря' о хуторском происшествии. -Я не знаю. Я же в тот момент был в милиции, - потупив свой взор в пол и стараясь не смотреть в мои злые глаза, рассказывал, то что знал мой главный торпедист. - Жаль, конечно, что все так получилось и вас подставили. Никто эту дуру насиловать и не собирался. Если бы вы ее видели, то поняли все сами. Страницы 4 - 4 из 8
Оглавление Читать далее Предисловие Глава 1. Корабельная Фанагория Глава 2. Дом уже не корабль Глава 3. Три адмирала и Цусима Глава 4. Железяка Глава 5. Штабной Глава 6. Тут уж не до шуток!
|
