В Арктике когда объявляют аврал, работают все. Вечером при свете прожекторов мы катали бочки с горючим на левый борт атомохода. Там их затягивали стропой и канатом опускали на льдину. Бочки железные, тяжелые, их трудно толкать по заснеженной палубе, а у борта, где снег сдуло, они стремительно катятся под горку — только держи. На морозном ветру лица у одних темнеют, и тогда ярче проступают морщины, у других, кто помоложе, цветут задорным здоровым румянцем. Капитан здоров и молод, щеки иное раскраснелись, глаза и рот смеются. Ему весело работать вот так на морозе, где от людей валит пар. Команда, глядя на капитана, работает с огоньком. — Майнай!.. Вирай!.. — то и дело слышатся команды. Эти непременные при разгрузке слова уже хорошо усвоены всеми, и кричит их не один бригадир, ему помогает нестройный хор работающих на борту, хоть это им и не положено. Почему-то человек, впервые попавший на такие работы, уже через час начинает считать себя великим знатоком корабельной разгрузки. Так и подмывает первым крикнуть «вира!», когда груз закреплен и посажен на гак, или ругнуться на зазевавшегося соседа, ругнуться не по злобе, а так, от избытка чувств, переполнивших душу.
А как лихо спится после четырехчасовой работы на ветру и морозе. Отдохнешь, плотно подзаправишься в кают-компании и снова на палубу или лед, где трудится твоя бригада. Первым делом решено было построить станцию. Но как мало светлого времени — каких-то два-три часа. Поэтому почти не гаснут прожекторы. Но ими не осветить всю льдину. С корабля протянули провода, на вехах, воткнутых в снег, повесили фонари. Свет нужен и для безопасности — могут пожаловать медведи. Они, кстати, не заставили себя ждать. Выгрузили продукты — и ночью косолапые тут как тут. Заметил их первым матрос, работавший на тракторе. Подъехал ближе — три медведя. И что бы вы думали, их прельстили в первую очередь… сосиски. Никогда раньше не приходилось им в Арктике пробовать столь отменные лакомства. Разбили ящик и пируют. Матрос решил припугнуть обжор: пустил на них трактор. Но не тут-то было. Один из медведей смело пошел навстречу «знакомиться». Трактористу это очень не понравилось, и он поспешно ретировался. Тогда направили прожекторы с ледокола. Тоже не помогло: закрылись от света лапами и принялись за говяжью тушу. Как не жалко было, но пришлось применить оружие. Соседство этой милой семейки не сулило добра. Быстро строился ледовый лагерь. В центре льдины появились семь домиков, кают-компания, склады, электростанция. Из камбуза неслись аппетитные запахи. Там хозяйничал повар ленинградского ресторана «Метрополь» Степан Пестов, пожелавший работать на станции “СП-10”. Строили и взлётно-посадочную полосу ВПП. Наш отряд в семьдесят пять человек возглавлял первый помощник капитана Юрий Владимирович Савин. Журналисты между собой называли его комиссаром. И не случайно. Есть в этом человеке такое, что очень роднит его с нашим представлением о комиссарах времен гражданской войны. Он хорошо, складно, с огоньком говорит и всегда к месту, и всегда дело.
17 октября 1961 года.
Глаза внимательные, понимающие — будто в душу твою заглянул. Легко и просто как-то все у него получается, без нажима. Скажет спокойно, посоветует, и чувствуешь — иначе поступить нельзя. Характер у Юрия Владимировича крепкий и сердце большое — на всех хватает. Удивительно, пришел на корабль за день до рейса, а всех уже знает по имени и отчеству. Большой опыт у Савина. Воевал на Севере, был политработником в Военно-морском флоте, потом в торговом флоте. Ходил первым помощником капитана на д/э «Обь» в Арктику и Антарктику. А теперь перевели сюда, на ледокол «Ленин». В нашем отряде три строительные бригады. Одной, самой молодой, руководит Александр Зюганов, другой — штурман Александр Чупыра, третьей бригадой — океанолог Юрий Константинов (тот самый Юрий Борисович Константинов). Медленно бредем по сыпучему глубокому снегу, на плечах лопаты, мотыги, пешни. Прошли всего два километра, а ноги отказываются слушаться, дышишь часто, тяжело. Очень трудно ходить по такому снегу: он не утаптывается, а, как сухой песок, уплывает из-под ступни. Пока достигли места работы, устали до изнеможения. Юрий Владимирович вместе с гидрологом Михаилом Извековым распределили, кому что делать. Основная задача — выравнивать торосы и ропаки. На каждую бригаду по торосу. Освободили от снега, вмерзшие в поле льдины, в поперечнике каждая добрых десять метров. Начали. Кирки и пешни разом застучали по звонкому телу тороса. Именно застучали: лед, как камень, не хочет колоться. Размахнешься вроде изо всей силы, ударишь — отскакивает хрустальный кусочек величиной со спичечный коробок. Вот те на, сколько же придется потратить времени, чтобы расчистить километровую полосу? — Не горюйте, хлопцы! — кричит Извеков.— Сейчас мы его не так, так эдак. В руках у гидролога длинный бурав. Он залезает на торос, сверлит дырку. Минут через двадцать .все отходят в сторону. В морозном воздухе гулко разносится хлопок взрыва. — Навались! Теперь торос стал податливей, монолитность его сокрушена, дело пошло быстрей. Светло стало только к двенадцати часам. С корабля прилетел вертолет, привез бутерброды и горячее какао в термосе. Выпьешь кружку, погреешь об нее руки — разморит, спать хочется, да некогда. Снова в руках кирка. Так работать еще ладно, но подумаешь, что нужно будет идти назад к ледоколу по колено в снегу, и становится грустно И вот — знаменательный день. Помню морозные ветреные сумерки. У нас было семнадцать часов, а в Москве — восемь утра. Все, кто мог, прошли с ледокола к жилым домикам станции. На мачте взвилось алое полотнище. За два километра сквозь колючие облака поземки с корабля пробился луч прожектора, и трепещущее на ветру знамя кажется языком пламени. К небу взметнулись ракеты, резко щелкнули выстрелы карабинов (салют в честь открытия станции). Через два часа в Москве начнется съезд КПСС.
В эфир, из глубины Арктики, полетели слова: - «Москва, Кремль, Дворец съездов… Впервые в истории освоения Арктики, на льдах Центрального полярного бассейна с помощью атомного ледокола «Ленин» создана новая научная дрейфующая станция «Северный полюс-10». Люди обнимают друг друга. Начальник дрейфующей станции Николай Александрович Корнилов крепко жмет руку капитану атомохода «Ленин». — Спасибо тебе, Борис, за все! На другой день в адрес ледокола и дрейфующей станции приняты тысячи радиограмм и среди них сердечное поздравление первого капитана атомного ледокола Пономарева. Он искренне радовался успеху экипажа и своего молодого друга, которого ценил, в которого верил.
СТАВИМ ДАРМСЫ
Распрощавшись с четырнадцатью полярниками, атомоход снова тронулся в путь. Хрустко стучит в борта поверженный лед. Жизнь на «Ленине» обрела строгий регламент. Сменяются вахты, идет учеба: техническая, общеобразовательная, политическая; самодеятельные артисты готовят концерт. Наш конечный пункт — Мурманск. Он находится на западе, а мы почему-то двинулись на восток. В чем дело? Оказывается, так нужно молодому сероглазому человеку с полярной фамилией — Мороз. Заместителю начальника экспедиции «Север-13» по научной части Владимиру Георгиевичу Морозу тридцать шесть лет, однако его опыту могут позавидовать многие старые полярники. Участник двенадцати экспедиций по установке дрейфующих автоматических радиометеостанций (ДАРМС) и радиовех, Мороз в одиннадцати случаях назначался руководителем. Заставить льды говорить — вот задача, которую он должен решить. — Поход «Ленина» в такие высокие широты, да еще зимой — случай исключительный, грешно его не использовать,— объясняет Владимир Георгиевич.— И что стоит такому большому кораблю сделать небольшой крюк по пути к дому. Так мы и попали еще в одно море — Чукотское, пятое на нашем пути; ледокол пересек 180-й меридиан — условную границу, которая вместе с Гринвичским меридианом делит планету на два полушария. Здесь проходит незримая черта, на которой рождаются новые сутки. Разница с Москвой десять часов. Беззаветно влюблен в свое дело Мороз.
В этом я убедился еще на “”, где ставился первый ДАРМС. С какой нежностью океанолог распаковывал ящик, обильно снабженный предупреждениями: «не кантовать», «осторожно», «верх», «не бросать».— Этот автомат — замечательный прибор,— сказал Владимир Георгиевич, освобождая из упаковки круглый серебристый предмет, похожий на кастрюлю «чудо», в которой домашние хозяйки пекут пироги. — Красавец, правда? Сейчас его проверим…В домике метеоролога “СП-10” Георгия Андреевича Хлопушина мы вместе поили ДАРМС незамерзающим рубинового цвета маслом. Потом Владимир Георгиевич доверил мне держать прибор и подключил электропитание. В наушнике зазвучала морзянка —позывной, голос ДАРМСа. Поет,— шепотом сказал Мороз, словно боясь перебить. В тот день океанолог посвятил меня в тайны своей суровой и романтической профессии. Сколько противоречий. Мороз-человек восхищался красотой льдов. Мороз-океанолог ненавидел льды — их коварство, строптивость, изменчивость. Это так мешает кораблям ходить северными морями. Радиовехи и ДАРМСы — это верные лазутчики в тылу злого врага. Они дают возможность определить его силы, узнать, куда он собирается нанести удар. По сигналам ДАРМСов определяются температура воздуха, направление и сила ветра. Пеленгуя сигналы радиоавтоматов береговыми станциями, полярники определяют, куда и как движутся массивы льдов. И летает неугомонный Мороз над советским Севером, плавает ледовыми морями, а с ним неразлучные и верные помощники: Евгений Юрьев, механик Семен Кабанов, ледоиспытатель Александр Листов. Их знают все арктические пилоты. Ведь самые сложные посадки на льду делаются именно из-за этих морозовских ребят. Называются эти операции «прыгающими». Знают Мороза и радисты всех полярных станций. Как же иначе! Они первыми слышат, когда языком радиотелеграфа начинают говорить льды. А в ту пору, когда Мороз покидает Арктику, его постоянно видят на заводе, где производятся автоматы. Замечания океанолога всегда представляют большую ценность. День и ночь трудится группа Мороза. В вертолетном ангаре собирается очередной ДАРМС. В нужном месте ледокол останавливался, аппаратуру спускали на лед. В нем бурилось отверстие на всю толщину поля и затем ставилась двенадцатиметровая радиомачта и сам автомат. В собранном виде он уже не напоминает кастрюлю «чудо», а скорей похож на жар-птицу. По бокам ей прицепляют дюралевые крылышки, а сзади хвост. Пробыв три-пять часов на морозе и ветру, группа по штормтрапу поднимается на борт атомохода. Брови и ресницы заиндевели, руки непослушные, пальцы не разожмешь. Большую часть работы приходится делать, скинув варежки. — Ничего, в каюте оттаем,— шутил в этих случаях Семен Кабанов. После стужи хорошо проглотить горяченького и поспать. А вечером посидеть, побеседовать, почитать стихи, спеть под гитару. И редко звучали тогда песни о северной стуже. Хотелось петь о ярком солнце, о садах в цвету, о колосящемся золоте пшеницы. — Между прочим, показания ДАРМСов помогают определять погоду и там, на Большой Земле,— сказал мне как-то Владимир Георгиевич и с аппетитным хрустом надкусил розовощекое яблоко…
В период расстановки ДАРМСов атомоходу пришлось пройти немало сложных испытаний. Мы уже знаем, что главное искусство полярных капитанов — умение уходить от многолетних льдов. Но не всегда их избежишь. Порой встанет на пути массив, который не обойдешь, так он велик. И приходится «драться». Для того чтобы ломать толстые льды, кораблю нужна инерция. Пробьет метров тридцать-пятьдесят — остановка. Руль прямо, и назад по каналу. Потом разбежится, вползет на поле, продавит его корпусом — еще метров пятьдесят. Утомительная и однообразная работа. Однажды попался атомоходу такой «орешек», что грызть его пришлось долго. Стремительная атака закончилась неудачей. Лед попался настолько крепкий и толстый, что влез на него корабль форштевнем, да так и замер. Не поддалось, не раскололось белое поле. Тогда впервые познакомились мы с еще одной замечательной особенностью судна. Оно начало качаться из стороны в сторону — капитан включил креновое устройство. Минут через пятнадцать раздался треск, льдина лопнула. Двинулись дальше. За вахту атомоход ходил в атаку около тридцати раз и победил, вырвался на годовалый лед. Чем дальше, тем труднее становилось кораблю. Бассейн Ледовитого океана покрывался сплошным панцирем, который крепчал с каждым днем. Правда, слово «день» почти вышло из употребления на судне. Полярная ночь надолго упрятала солнце за горизонт. К юго-востоку от острова Новая Сибирь атомоход снова уперся в язык многолетнего пакового льда. Перед капитаном встал сложный вопрос: поворачивать ли снова к проливу Санникова или прорываться севернее островов Анжу. В эту пору самолеты ледовой разведки уже не летали — темно. Единственным помощником оставался малыш вертолет, который был на борту. Много раз выручал он экспедицию в походе. И сейчас о нем вспомнили снова. Оделся в свои кожаные доспехи бородач Иван Иванович Гуринов, спокойный, рассудительный человек, в которого все на ледоколе были немножко влюблены. Когда машина была готова к вылету, с неразлучной трубкой во рту и карабином за спиной вышел на вертолетную площадку Георгий Осипович Кононович.
В загрузили аварийный запас продуктов. — Ну, счастливо! — пожал разведчикам руку капитан Соколов.— Не отклоняйтесь от маршрута, будем следить. Томительное ожидание. Сотни глаз, напряженно устремленных туда, где скрылся огонек винтокрылой машины. В штурманской рубке, поминутно поглядывая на часы, капитан следил по карте, рассчитывая, где вертолет. — Этот маршрут мы составили заранее,— объяснил он,— чтобы по времени знать местонахождение разведчиков. Полет очень сложный. Видят они лишь под собой, в кружке от прожектора. — А зачем Георгий Осипович взял с собой карабин? Соколов улыбнулся — Арктика. Случись вынужденная посадка, придется им идти пешком к острову Новая Сибирь. Возможна тогда встреча с медведями. Опять медведи…— Впереди видим чистую воду,— прозвучал по радио спокойный бас Кононовича.— Попробуем пойти вдоль кромки льда. — Хорошо, спасибо, товарищи, — ответил Соколов. Я полюбопытствовал, почему капитан-наставник решил лететь вдоль кромки, ведь этак путь дольше. — Над водой нельзя, машина сразу обледенеет,— объяснил капитан. Через десять минут Георгий Осипович доложил: — Все в порядке, Борис Макарович, это отличные разводья, идут далеко. Возвращаемся. — Ждем! Вскоре на небе рядом с повисшей над горизонтом луной появилась яркая, движущаяся звездочка. На миг вертолет закрыл светлые рожки. — Словно рождественский черт из гоголевского рассказа, - заметил кто-то. Только когда машина опустилась на палубу, все свободно вздохнули. Поднявшись в штурманскую рубку, Кононович взял карандаш и провел на карте черту.— Здесь до чистой воды двадцать миль можно идти.
Через сутки атомоход, отклонившись к еще более высоким широтам, мчался со скоростью четырнадцати узлов морем Лаптевых. Все дальше и дальше на север поднимался корабль, шел местами, где даже летом не бывали корабли в свободном плавании. Веха за вехой оставались на паках. — Уже скоро,— успокаивает нас похудевший от бессонных ночей Володя Мороз.— Вот поднимемся еще на два градуса. Всего три ДАРМСа осталось. И наконец — последний, пятнадцатый…Никогда еще Арктика не знала такого. В кромешной тьме полярной ночи горели сотни ярких электрических огней. Над белыми просторами Ледовитого океана разносились звуки оркестра. Словно кто-то взял и перенес сюда кусочек праздничной московской улицы. Экипаж атомохода «Ленин» отмечал годовщину Великого Октября в сердце арктического бассейна. Давным-давно закончилась навигация в северных морях, а он все еще был тут. Один-единственный корабль на тысячи миль вокруг. И как символичны сигналы радиостанций Большой Земли, которые мы слышим: «Ленин!» — «Ленин!» — «Ленин!»
Совсем недавно, с «подачи» читателя блога, ник kinz, я уже разбирал тему обороны порта Диксон, и участие в ней СКР-19 «Дежнев. Но найденная на днях в Интернет статья под названием: Операция "Вундерланд", автор Мирослав Морозов, «заставила» снова вернуться к этой теме. В начале статьи г. Морозова идет рассказ о действиях немцев в рамках операции под кодовым названием «Вундерланд» (Страна чудес), о подвиге ледокольного парохода «Александр Сибиряков», и далее повествование о нападении германского тяжелого крейсера «Адмирал Шеер» на порт Диксон, приведу несколько выдержек
СКР-19 «Дежнев» которые не соответствуют действительности: «В 01:37, когда из мглы вырисовались контуры двух находившихся на внутреннем рейде судов, Меендсен-Болькен (командир крейсера «Адмирал Шеер», капитан 1 ранга Вильгельм Меендсен-Болькен прим.), очевидно догадываясь, что они должны иметь артиллерийское вооружение, приказал открыть огонь. Почти сразу же ему ответили 76-миллиметровки «Дежнева» (в бою кораблем руководил старший помощник старший лейтенант С.А. Кротов). Сторожевик, осуществляя постановку дымовой завесы и постепенно увеличивая ход, двинулся поперек курса крейсера в бухту Самолетная, где он мог бы выйти из-под огня тяжелых орудий…». И, в завершении г.Морозов делает свой вывод: «В заключение описания боя хотелось бы остановиться на заявлении, повторяющемся практически во всех отечественных изданиях - «Шеер» убрался в море только после того, как получил три попадания 152-мм и несколько 76-мм снарядов. Отметим сразу - в германских материалах сведенья о попаданиях отсутствуют напрочь. И в принципе это не кажется удивительным. Из 43 сделанных батарей Корнякова выстрелов примерно половина приходилась на начальный этап боя. Как уже отмечалось, батарея открыла огонь не сразу, а с некоторой задержкой. К этому времени, в дополнение к туману (повторим, именно из-за него рейдер обнаружили лишь на дистанции в 32 кабельтовых), «Дежнев» выставил поперек входа в гавань дымовую завесу, которая, соответственно, разделила крейсер и батарею. Из материалов Ю.Г. Перечнева явствует, что на батарее отсутствовала не только линейная и радиосвязь, но даже совершенно необходимый дальномер! Личный состав не имел опыта стрельбы по морским целям. В таких условиях попадание могло иметь место разве что случайно. Когда спустя три четверти часа крейсер вновь открыл огонь по порту батарея сделала четыре выстрела, вообще не наблюдая цели. После того как «Шеер» снова очутился в пределах видимости, к вышеописанным условиям стрельбы добавились дым пожаров на острове Конус (Сам по себе «дым пожаров» совершенно не означает помеху в стрельбе. Все дело в направлении ветра, ветер мог относить дым в строну от рейдера, или вообще могла стоять тихая погода, и дым мог подниматься вертикально, так как г. Морозов не потрудился указать направление ветра эту строчку можно полностью записать на счет буйной фантазии М.Морозова прим.), а дистанция до цели возросла примерно до 45 кабельтовых. Вряд ли с берега было видно что-либо большее, чем растворявшееся в тумане (здесь г. Морозов сам себе противоречит с одной стороны сильный ветер который «гнет» дым от пожара и «застит глаза» советским артиллеристам, с другой стороны тут же висит густой как молоко туман в котором едва видны вспышки выстрелов «Шеера», кто не понял поясню, что плотный туман «висит» при безветренной погоде прим.) слабое зарево от орудийных вспышек. Неудивительно, что все снаряды ушли «в молоко». Впрочем, и не достигнув ни одного попадания, батарея выполнила свою задачу - воспрепятствовала высадке десанта и в конечном итоге спасла Диксон от разрушения». Вдумчивый читатель, прочтя вышеприведенные строки, может в этот момент пожать плечами и задать вопрос: «А, что здесь не так?». Поясню, что у г. Морозова «не так». По Морозову, СКР «Дежнев», шмыгнул перед «носом» тяжелого крейсера как «мышонок», всего лишь поставив дымовую завесу-это не соответствует действительности. Морозов утверждает, опираясь на неведомые «германских материалах сведенья», что отечественные издания все «врут» насчет попаданий наших снарядов в «Адмирал Шеер», и «убедительно» это доказывает. Эти морозовские выводы также не соответствую действительности. В отличие от г. Морозова который «опирался» на не известные, или вернее известные только ему одному, германские источники, я воспользуюсь широко известными мемуарами и воспоминаниями участников и свидетелей тех событий, а именно: мемуарами бывшего члена экипажа СКР «Дежнев», в дальнейшем ставшего известным капитаном дальнего плавания, И.Г.Шнейдера (Дежневцы. - М.: Воениздат, 1978). Воспоминаниями члена экипажа л/п «Александр Сибиряков» А.Т. Павловского, газета «Полярник Тикси» в №№ 14-22 за 1995 год,. (Здесь необходимо пояснить, что почти все оставшиеся в живых члены экипажа «Александра Сибирякова» были взяты в плен, и находились во время боя на борту «Адмирала Шеера»). Воспоминаниями бывшего командира немецкого тяжелого крейсера «Адмирал Шеер» Меендсена-Болькена (книга «Схватка среди суровых льдов»). Воспоминаниями бывшего командира 152 мм батареи, № 569, Н.М.Корнякова, книга «В прицеле «Адмирал Шеер». А, также будут использованы выписки из вахтенного журнала СКР-19 «Дежнев».
Прежде чем перейти к рассказу о произошедшем бое необходимо сказать несколько слов о местоположении порта Диксон и метеорологических условиях. Это очень важно для выяснения обстоятельств боя. Порт Диксон расположен на западной оконечности Берега Петра Чичагова полуострова Таймыр напротив порта находится остров, который называется Диксон, остров отделяет от материка полуторакилометровый пролив Вега. Бой с немецким рейдером произошел ночью 27 августа 1942 г. т.е. на этот момент полярный день закончился (Полярный день длится с 5 мая по 10 августа). Но, до наступления полярной ночи еще было далеко поэтому, по ночам там были Гражданские сумерки (Гражданские сумерки - наиболее светлая часть сумерек, длящаяся от момента видимого захода Солнца за линию горизонта до момента погружения центра Солнца под линию горизонта на 6°. Считается, что в эту часть сумерек на открытом месте можно без искусственного освещения выполнять любые работы). Сведения о тумане, наличии которого отмечает г. Морозов, в источниках которыми я воспользовался, не имеются, в мемуарах И.Г.Шнейдера есть упоминание о «легкой сизой дымке».
Гражданские сумерки
Отсутствие густого тумана на момент боя в районе порта Диксон подтверждается также воспоминаниями начальника операций западного сектора А. И. Минеева: «Ночь была тихая и ясная, - писал впоследствии Минеев. - Спокойное море блестело, как зеркало. Хотя солнце уже зашло за горизонт, но света было много. Над морем стлался редкий туман. Солнечные лучи, вырывавшиеся из-за горизонта, окрашивали туман в розовый цвет, и от этого вода казалась розовой, как будто в ней разлили кармин…». Т.е. туман как таковой отсутствовал. Поэтому немецкий рейдер обнаружили не на дистанции 32 каб., как утверждает г.Морозов, а на дистанции свыше 45 каб., привожу выдержку из мемуаров И.Т. Шнейдера: «- До цели сорок пять кабельтовых, - докладывает с дальномерного поста старшина 1-й статьи Иван Буров. - Надо ближе! - отзывается на этот доклад Кротов…».
Нападение на этот порт Диксон предусматривалось фашистами еще при планировании операции «Вундерланд». Логика их рассуждений была предельно простой: поскольку это опорный пункт Северного морского пути, к тому же пункт, по их представлениям, ничем не защищенный (по имеющимся на тот момент времени у немцев разведданным Диксон охраняла рота НКВД в составе 60 человек, вооруженных стрелковым оружием), надо его уничтожить, что несомненно, приведет к нарушению навигации. Предполагалось, что с крейсера будет высажен десант численностью в 180 человек. Десанту предписывалось захватить документацию, нескольких пленных из числа руководителей порта, все остальное население Диксона истребить, все портовые сооружения сжечь, взорвать, стереть с лица земли. Однако их ожидал неприятный сюрприз… На Диксоне были установлены три батареи: 152 мм–№ 569, 130 мм–№ 226 и 45-мм № 246. В связи с пассивностью противника в Карском море решено было эти батареи снять и установить на Новой Земле, где немецкие корабли стали появляться все чаще. Батареи были сняты с позиций и погружены на «СКР-19» (бывший ледокольный пароход «Дежнев»), который прибыл на Диксон утром 26 августа. В связи с появлением вражеского рейдера, о котором стало известно 25 августа из радиограммы л/п «А. Сибиряков» было приказано восстановить батареи на прежних позициях. К моменту боя успели восстановить только зенитную батарею, и подготовить два 152-мм орудия к ведению огня с причала. Имелись орудия и на кораблях. На «СКР-19» вооружение состояло из четырех 76-мм, стольких же 45-мм орудий и пулеметов. Одно 76- и одно 45-мм орудие и четыре 20-мм «эрликона» стояли на пришедшем в порт вечером, с грузом пиломатериалов, пароходе ГУСМП «Революционер» (3292 брт). Кроме них, у причалов находился невооруженный транспорт «Кара» (3235 брт), в трюмах которого лежало несколько сот тонн взрывчатки - аммонала. В 01:05 часовой с бывшей огневой позиции батареи № 226 заметил темный силуэт. Немедленно в эфир открытым текстом ушло соответствующее сообщение, а в порту объявили боевую тревогу. 27 августа 1942 года, 01.25 - «Дежнев» начал сниматься со швартовых, и постепенно набирая ход пошел по проливу Вега навстречу неприятелю. 1 час 35 минут. - из-за мыса бухты Хаймен показался немецкий рейдер. Расстояние до «Шеера» сорок пять кабельтовых (8 км.). Корабли идут навстречу друг к другу, расстояние между ними быстро сокращается. С «Дежнева» прожектором запросили опознавательные. Из мемуаров И.Г.Шнейдера: «Едва наш прожектор перестает мигать, как на борту рейдера сверкает яркая вспышка. Спустя несколько секунд до нас докатывается гром залпа, и по носу «Дежнева» встают три высоких фонтана от врезавшихся в воду снарядов. — Вот и ответ, — спокойно комментирует происходящее лейтенант Степин. А Кротов командует: — Открыть огонь! Оповестить базу о прорыве рейдера в гавань. Оповещение — открытым текстом. — Огонь! — как бы обрадовавшись, что пришла пора его действий, кричит лейтенант Степин. И сразу же в ушах звенит от резкого удара звуковой волны: наши пушки дают залп. «01 час 38 минут», — фиксирует этот момент штурман записью в вахтенном журнале». Для того чтобы ввести в бой кормовую батарею «Дежнев» делает разворот в сторону о. Диксон и ведя огонь по «Шееру» начинает пересекать пролив Вега под углом. Немецкий рейдер, также ведя огонь, идет прямо, т.е. расстояние между кораблями еще больше сокращается. Уже третьим залпом рейдер добился прямого попадания в «Дежнев». Выписка из вахтенного журнала «СКР-19»: 1 час 39 минут. — Открыла огонь береговая батарея. Пароход «Революционер» получил попадание в районе рубки. В бой вступила ютовая группа — батарея № 2. 1 час 41 минута. — Прямое попадание в район третьего и четвертого трюмов. Отмечено попадание береговой батареи по юту линкора, где вспыхнул пожар. Отмечено попадание по линкору в районе фок-мачты. В течение первых минут боя «Дежнев» получил, как минимум, четыре 280- или 150-мм снаряда, два из которых сделали большие пробоины. Из строя вышли дальномер и два 45-мм орудия. Потери экипажа составили 6 убитых и 23 раненых, из которых один вскоре умер. Из мемуаров И.Г.Шнейдера: «До «Шеера» близко, кабельтовых 20 (3,7 км.), он идет тем же курсом и ведет огонь. «Дежнев» тоже не меняет курса, продолжает сближение с рейдером. Наши уцелевшие орудия бьют по врагу, бьют часто, безостановочно. А на палубе много разрушений - искореженный металл, расщепленное дерево, что-то горит. Палуба накренена, чувствуется, что в трюмы принято много воды». Приблизительно (т.к. точное время в вахтенном журнале не указано) в 1 ч 42 мин, старший лейтенант Кротов, который исполнял обязанности командира корабля (командир «СКР-19» старший лейтенант А.С. Гидулянов - выехал на катере на рекогносцировку удобного места для установки 130-мм орудий прим.) видя, что корабль тонет, отдал приказ повернуть вправо, т.е. корабль начал пересекать пролив Вега поперек, одновременно была дана команда о постановке дымовой завесы. Из мемуаров И.Г.Шнейдера: «— Право руля! — ослабевшим голосом приказывает Кротов. — Отходить в Самолетную бухту. Поставить дымзавесу...». Выписка из вахтенного журнала «СКР-19»: «1 час 45 минут. — Продолжаем вести огонь. Имеются попадания в районе спардека, ботдека и много осколочных по левому борту. Ранены помощник командира и управляющий огнем второй батареи. Выведены из строя дальномер № 2 и пулемет ДШК № 4. Убиты табличный второй батареи Ульянов, наводчик Майсюк и читатель дистанции дальномера № 2 Борисихин. Дали «стоп» телеграфом в машину. Тяжело ранены командир орудия № 4 Карагаев, командир орудия № 8 Васенин, наводчик орудия № 4 Кацман, установщик прицела пулемета № 6 Волчек, подносчик патронов орудия № 4 Фирсин. Убиты установщик трубок орудия № 4 Хайрулин, установщик прицела и целика орудия № 6 Суслов. Ранены наводчик орудия № 6 Деров, наводчик пулемета № 4 Голов, установщик прицела пулемета № 3 Балуков, командир орудия № 5 Жбанов, установщик трубки орудия № 4 Курушин, из состава аварийной партии — Неманов, Гавричев, Чумбаров, Дубков, Марков, подносчик патронов орудия № 8 Пунанцев. Ставим дымзавесу. Линкор («Адмирал Шеер» прим.) разворачивается на внешнем рейде». «01 час 46 минут. Прекратили огонь. Корабль закрыт дымзавесой... «1 час 48 минут. - Линкор прекратил обстрел рейда Диксона...». «1 час 49 минут. - Отошли в Самолетную бухту. Корабль начал крениться на правый борт (крен 5-7 градусов)». «2 часа 00 минут. - Корабль лег на грунт. Приступили к устранению повреждений» (как выяснилось позже «Дежнев» во время боя получил семь крупных пробоин в т.ч. две подводные и большое количество мелких, осколочных: в бортах около 75 пробоин. 120 пробоин в надстройках и около 200 - в дымовой трубе и вентиляционных трубах. прим). 2 часа 45 минут. - На корабль вернулся А. С. Гидулянов. Началась эвакуация раненых в больницу. 3 часа 00 минут. - Отбой боевой тревоги».
И, так из приведенного выше материала хорошо видно, что вопреки утверждению г. Морозова «СКР-19» не шмыгнул, как мышонок, под носом рейдера, а принял настоящий встречный бой с противником во много крат его превосходящим по силе. Вопреки расхожему мнению «Дежнев» не ставил поперек пролива Вега дымовую завесу, в этом не было никакого смысла т.к. к началу боя корабль уже далеко отошел от стоящих у пирса кораблей и дымовая завеса их не прикрыла бы (да в этом не было и необходимости т.к. дым завеса не позволила бы прицельно стрелять по противнику), он прикрыл дымовой завесой свой выход из боя. За время боя его артиллеристы выпустили по врагу 35 76-мм и 68 45-мм снарядов. Но, что самое удивительное бронированный рейдер одновременно с «Дежневым» также вышел из боя. В 01:45 Меендсен-Болькен приказал лечь на обратный курс, в 01:46 «Адмирал Шеер» прекратил огонь и спустя четыре минуты скрылся за полуостровом Наковальня. За время этого эпизода боя крейсер израсходовал 25 280-мм, 21 150-мм и 32 105-мм снаряда.
Для того чтобы понять почему немецкий бронированный крейсер «показал корму», хотя как утверждает г. Морозов в него не попал ни один снаряд, необходимо рассмотреть действие других участников этого боя. Тяжелый крейсер «Адмирал Шеер»
Ведя огонь по «Дежневу» «Шеер» частью своей артиллерии открыл огонь по пароходу «Революционер» Первый снаряд с рейдера разорвался у борта «Революционера. Второй вражеский снаряд попал в капитанский мостик, вывел из строя штурманскую рубку, рулевое управление, все навигационные приборы, пробил левый фальшборт, трубопроводы пара на брашпиле, в результате чего судно не смогло сняться с якоря и укрыться в Самолетной бухте. Возник пожар. Загорелись штурманская рубка, каюта капитана, военного помощника и другие каюты. Погиб старший машинист Петр Гольда. Аварийная группа под руководством 2-го помощника капитана Л. И. Загорулько приступила к ликвидации пожара, а артиллерийский расчет продолжал вести огонь по противнику. Под руководством старшего механика Василия Львовича Макарьина готовилась главная машина, заделывались пробоины в борту. Капитан Ф. Д. Панфилов, будучи раненым в ногу, выбрался через окно из охваченной огнем каюты и принимал все меры для спасения судна и экипажа. Попытка выбрать якорь и отойти в безопасное место не удалась, т. к. снарядом были перебиты трубопроводы свежего и отработанного пара. Огонь подбирался к автоматическим пушкам «Эрликонам», установленным на мостике, и к снарядам. Чтобы предотвратить взрыв, на горящий мостик бросились краснофлотец А. Смирнов, кочегар Т. Серухин, плотник И. Суханов. Они вынесли с мостика два «Эрликона» и снаряды к ним, а часть снарядов была брошена за борт. Бесстрашно вел себя и экипаж совсем безоружного парохода «Кара» с капитаном Г. С. Мирошниченко во главе. Судно было тяжело нагружено, сидело очень низко и над причалом почти не возвышалось. Поэтому наблюдатели рейдера его вначале не заметили. Под разрывами вражеских снарядов в разгар боя к «Каре» подошел катер управления порта и приказал капитану немедленно отвести пароход от причала и следовать вдоль берега вверх по Енисею. «Осколки снарядов обсыпали все судно, в особенности кормовую часть, - читаем в рейсовом донесении капитана. - Пробило цистерну. Пустили дымовую завесу с носа и с кормы, дышать стало тяжело, все надели противогазы. С трудом вывели «Кару» из опасной зоны». Пароход «Кара» перешел на о. Диксон в бухту Самолетная, о чем свидетельствует запись в вахтенном журнале «Дежнева»: 1 час 55 минут. — Пароход «Революционер» снялся с якоря и с горящим мостиком следует в Самолетную бухту. 2 часа 27 минут. — Пароход «Кара» встал у левого борта. 2 часа 35 минут. — «Кара» отошла от борта.
Через несколько минут (по советским данным в 1 ч 39 мин (т.е. данные сведения указаны в литературе выпущенной в советский период), по немецким в 1 ч 43 мин. (См. Меендсен-Болькен «Схватка среди суровых льдов») после начала боя открыло огонь 152-мм орудие. Сошники орудия стоящего на деревянном причале, чтобы орудие не откатывалось при выстреле назад, уперли в рельсы узкоколейки проложенной на причале. После первого выстрела орудие отбросило назад, и сошники забились под рельсы, т.к. на освобождение орудия потребовалось бы много времени огонь начали вести из второго орудия, уперев его станины сначала в кучу угля, а затем в гусеничный трактор. Благодаря проявленной смекалки из орудия стало возможно вести прицельную стрельбу. Из воспоминаний бывшего командира 152 мм батареи, № 569, Н.М.Корнякова, книга «В прицеле «Адмирал Шеер». «О том, что он появился, мы узнали только после того, как южный вход в бухту озарился вспышками его залпа. Что делать? Орудия к бою! А как? Если не закрепить станины в грунте, то после каждого выстрела орудие будет откатываться на десяток метров! А мы на причале стоим! Огляделся по сторонам - ага, узкоколейка. Вот в нее станины и уперли. Прильнул к панораме. Вот она цель! Здоровенный то какой! И как определить до него расстояние, не зная его размеров? Он ведь еще гад и движется! Придется старым дедовским способом - "Недолет-перелет". Решил не дожидаться подготовки второго орудия и приказал трактористам пока подтаскивать его к той же узкоколейке. Зарядили. Ввел поправки. Выстрел! Что-то бьет в голову и очень больно бьет. Ослепительная вспышка перед глазами. Лечу назад, мелькнула еще мысль - отвоевался! Упал. Больно упал. Но живой стал открывать глаза, а лицо чем-то залито. Кровь? Протер лицо рукавом - она самая! Но руки-ноги целы. Что с расчетом? Вскакиваю на ноги. Все тело болит. Расчет на месте. Орудие цело. Цело???? Ах, вот оно что! Гадский черт! После выстрела станины орудия проскользнули под рельсами, и орудие откатилось назад, звезданув меня панорамой по лицу. Что делать? Смотрю на рейд - "Дежнев" полыхает, и кажется ставит дымзавесу. Ну быстрее думай! Выдергивать орудие из-под рельсов времени нет - нужно стрелять из второго. Но во что его упереть? Ага - куча угля. Давай разворачивай! Готово. Прильнул к панораме. Нет, думаю, лучше лицо убрать! Выстрел! И точно - не удержал гадский уголь нашу пушку - отъехала назад зараза…». «…И опять к панораме. Ну гадский гад, держись! Тоже мне танк с двумя башнями! Выстрел! Заряжай! Ага, есть! В бинокль разглядел, огненно-красный бутон среди надстроек фашистского крейсера. Выстрел! Мимо. Выстрел! Мимо. Вношу поправки уже автоматически, ну держись гад, первый шок прошел - сейчас пристреляюсь! Выстрел! Есть! Отмечено еще одно попадание в крейсер - в районе фок-мачты. Пошла масть! Ты только сучонок ближе подойди! Чтоб я тебя гада прямой наводкой! Мы тебе столько дырок понаделаем! Чего это он? Моему удивлению не было предела - фашист резво развернулся и драпанул в обратном направлении. Так быстро? Что-то странно! В "Дежнева" снарядов пять попало - так продолжает стрелять, а в этого - наших два, да "дежневцы" пяток зарядили - маловато для цели таких больших размеров».
За время боя рейдер подошел к порту Диксон на расстояние 20-22 каб., дальнейшее продвижение на внутренний рейд должно было сократить дистанцию и, соответственно, повысить точность огня крупнокалиберной батареи, место которой противнику определить не удалось. К тому были велики шансы получить в борт торпеду со стоящих в порту кораблей (торпед на них не было, но ведь немцы об этом не знали). Не желая рисковать, Меендсен-Болькен лег на обратный курс.
Вот здесь мы подошли к основному противоречию: были попадания в «Адмирал Шеер» или не были. Судя по воспоминаниям командира 152 мм батареи и вахтенному журналу «Дежнева» попадания были, но для полной ясности обратимся к воспоминаниям пленных сибиряковцев которые во время боя находились на борту крейсера. Из интервью бывшего боцмана л/п «А.Сибиряков» » А.Т. Павловского: «Да, мы ничего не видели, так как сидели запертые внутри. Ну и что с того? То есть мы по-вашему не можем являться свидетелями боя? Скажите болезный (обращение к корреспонденту прим.), а вы интересовались когда-нибудь у танкистов, что они испытывают, когда в танк попадает снаряд, не пробивающий его брони? Да корабль больше танка. Ну и что? Немцы вели стрельбу залпами, а когда в "Шеер" попадали снаряды с Диксона, то он вздрагивал, как дом при землетрясении. Что значит не попадали? Кто говорит? Немцы говорят? Ну, так приведите сюда хотя бы одного, чтобы он нам в глаза посмотрел! А я спрошу у него, сколько народу у них тогда угорело, когда они тушили тот пожар в корме! Сгорел их самолет тогда! Тю-тю! В самом конце боя! Дыму было столько, что мы сами чуть не задохнулись. Как этот значит дым вентиляторы внутрь корабля погнали, так "Шеер" и прекратил стрельбу. А потом часа три ихний немецкий мат был слышен, топот и громыхание - тушили видимо. Ну, так где ваши немцы? Ах, не немцы, а их документы говорят! Ну, так я вам скажу, что на заборе тоже много чего написано! Официальные документы? У вас наверное и фотографии есть? Ах нет? Тогда о каких документах вы говорите?....». Я абсолютно уверен, что для всех, подобных доказательств попаданий в немецкий рейдер наших снарядов вполне достаточно. Однако чтобы г. Морозов, не обвинил меня в «промывании» его «просветленного, очищенного» демократического сознания советскими штампами приведу выдержку из воспоминаний бывшего командира «Адмирала Шеера» Меендсена-Болькена (книга «Схватка среди суровых льдов»): «Русским удалось добиться четырех попаданий снарядами малого калибра, но два из них пришлись в броневой пояс, а два других незначительно повредили надстройку. К сожалению, мне не удалось завершить начатое, так как в 00.43 (время Берлинское прим.) открыла огонь молчавшая до того береговая батарея русских. Судя по всплескам, огонь вели орудия калибром свыше 138 мм, число орудий в батарее определить не удалось, так как орудия, по всей видимости, стреляли поочередно. Первый выстрел русских лег с перелетом в 500 метров, затем был недолет метров 200, в 00.44 в «Адмирал Шеер» попало 2 снаряда, один из которых повредил 150-мм орудие левого борта…».
Да, действительно на 152-мм батареи не было дальномера, не было опыта стрельбы по морским целям, как «доказывает» нам г.Морозов, ссылаясь на «материалов Ю.Г. Перечнева». Но во время боя крейсер подошел на короткую дистанция (3-4 км) на которой можно было вести прицельный огонь используя прицельную панораму установленную на орудиях, к тому же как мы выяснили пролив Вега не был закрыт дымовой завесой, да тумана не было, а были Гражданские сумерки, в которых на таком расстоянии немецкий крейсер был хорошо виден в обычный бинокль, здесь также будет уместно вспомнить размеры «Шеера», длина – 186 м, ширина – 21,34 м. В такую махину на короткой дистанции очень трудно промахнуться. Ну, а сейчас опять вернемся к немецкому рейдеру. Двигаясь в северном направлении вдоль побережья крейсер последовательно бомбардировал береговые объекты крупнейшей базы Карского моря: с 02:14 до 02:23 станцию наблюдения за туманами на острове Большой Медвежий (226 105-мм снарядов); с 02:19 до 02:45 северное побережье острова Диксон (с перерывами, 76 150-мм снарядов). Главная же атака началась в 02:31, когда, продолжая обходить остров Новый Диксон, «Шеер» вновь ввел в дело главный калибр, на этот раз уже по объектам порта и радиоцентру. Не наблюдая противника, ответный огонь повели «СКР-19» и 152 мм орудие, стоящее на причале. Примерно через 15 минут крейсер показался из-за острова, что позволило советским артиллеристам более точно определить местонахождение цели (за время боя с «Дежнева» выпустили тридцать восемь 76-мм и семьдесят 45-мм снарядов, со 152 мм батареи 43 снаряда). В 02:43 рейдер прекратил огонь, но спустя пять минут возобновил его по жилому городку. В 02:57 рейдер вышел из боя. В наших водах он больше не появлялся.
Об этой фазе боя также приводится выдержка из книги «Схватка среди суровых льдов»: « В 01.47 справа по борту было обнаружено здание напоминающее военную казарму и открыли по нему огонь. Примерно через минуту или две мы попали под огонь двух русских береговых батарей - одной калибра приблизительно 75 мм, а другой калибра 150 мм. Из-за пожаров в порту и на берегу, засечь вспышки русских орудий не удалось. После того, как в 01.57 русский снаряд попал в ангар с гидросамолетом и вызвал там пожар, я приказал выходить из боя. Расход боеприпасов при стрельбе по радиоцентру и борьбе с батареями русских составил 52 280-мм и 24 150-мм снарядов. Мы отошли 20 узловым ходом в море, и экипаж стал устранять повреждения…».
Из воспоминаний бывшего командира 152 мм батареи, № 569, Н.М.Корнякова, книга «В прицеле «Адмирал Шеер». «Ах вот оно что! Этот гад стал обходить остров вокруг, обстреливая берег снарядами. С чего бы только? Если это он по нам лупит, так мы на причале стоим - прямо на виду. Или это какой-то отвлекающий маневр? Мы прождали примерно минут тридцать-сорок. Точно - облака разрывов немецких снарядов стали видны на севере острова. Значит вкругаля поперся. Ну-ну! А вот и мачты этого гада. Видно правда плохо - остров заслоняет, но можно и попробовать. Я дал команду, и трактор развернул орудие на 180 градусов. Грянули пушки на горящем, но не побежденном "Дежневе". Пора и нам! Выстрел! Мимо! Спокойно! Введем поправку! Ближе подойди! Выстрел! Мимо, но уже лучше. Ну наконец-то! Силуэт крейсера выполз из-за острова Диксон. Главное не нервничать! Выстрел! Есть! Яркая вспышка сверкнула на юте вражеского крейсера. И там поднимается дым, кажется, что-то горит. И хорошо горит! Там еще и пламя появилось! Ну куда же ты? Вот же гад - опять уходит!».
Послесловие:
Тот факт, что практически безоружный, по сравнению со своим противником, пароход выдержал бой с бронированным, вооруженным до зубов, крейсером, ставит СКР-19 «Дежнев» в один ряд с русским крейсером «Варяг».
Список погибших на СКР-19 «Дежнев» Старшина I статьи - Павел Григорьевич Ульянов Старшина II статьи - Василий Иванович Давыдов Старшина II cтатьи- Александр Михайлович Карагаев Краснофлотец - Геннадий Иванович Майсюк Краснофлотец - Файрулла Хайрулин Краснофлотец - Василий Иванович Суслов Краснофлотец - Аркадий Прокофьевич Борисихин
Я новичок в арктических морях и, скажу честно, поначалу не очень-то интересовался, какие бывают льды. К тому же атомоход так легко с ними расправлялся. Непонятным только было иной раз, почему это капитан или вахтенные штурманы меняют курс, останавливают ледокол, а порой даже отходят назад — шли бы себе прямо. Однако именно тут, в проливе Вилькицкого у мыса. Челюскина, привелось познакомиться мне с такими странными, на первый взгляд, терминами: «водяное небо», «ледовое небо». Следует сделать небольшое отступление и поговорить вообще о том, что такое ледовое плавание и какие бывают льды. Поучительны беседы об этом с Георгием Осиповичем Кононовичем, большим знатоком северных морей. Более двадцати лет провел он в Арктике: летом плавал, зимой ездил на собаках и оленях. В этот рейс Кононович был назначен капитаном-наставником. Кстати, почему наставником, спросите вы. Разве нельзя доверять выполнение задачи одному капитану? Объясню. Наставник в данном случае не означает учитель или строгий инспектор. Это слово имеет у моряков другое понятие: добрый советчик, помощник, если хотите — друг. И кто бы ни командовал в этом походе атомным кораблем, на него обязательно назначают и наставника. Дневную вахту на мостике Георгий Осипович нес обычно с 12.00 и до 18.00 (вахта на судах — четыре часа). В тот раз атомоход проводил караван сквозь восьми-девятибалльный лед. Опять же следует объяснить: бальность определяется степенью покрытия льдом поверхности моря. Десять баллов — значит, все вокруг сплошь затянуто льдом (толщина его не берется во внимание). Кононович в бинокль внимательно оглядел горизонт и скомандовал матросу: — Лево руля! Ледокол сделал плавный поворот в указанном направлении. — Так держать! — Есть так держать! Теперь нос ледокола смотрел на темное туманное облако, смазывающее черту горизонта. — Почему вы повернули атомоход именно в эту сторону? — полюбопытствовал я. Кононович улыбнулся. Посопел потухшей трубкой и ответил, растягивая слова: — Знамение северной природы! Глядите: справа горизонт чист, светлое белесое небо — значит, там сплошные льды, а слева темно — это парят разводья, там вода. Отсюда и понятия «ледовое небо», «водяное небо». Сама природа помогает нам, .
Но ведь если искать воду — значит, петлять, удлинять путь? — На этот вопрос я отвечу вам старым академическим определением: «длинный путь по чистой воде всегда короче короткого пути во льдах». И любое судно, даже ледокол, даже такой мощный, как наш корабль, всегда будет избегать встречи с тяжелым льдом и искать разводья. Мастерство полярного капитана оценивается тем дороже, чем выше его умение определять структуру льда и находить среди полей чистую воду. Арктический судоводитель должен вызубрить наизусть книгу ледовых законов, проникнуться уважением к каждому ее параграфу. Иначе ему нельзя доверять судно. Уже поздней, на мостике, в рубке, библиотеке, в каюте капитана, у камина, который очень располагает к беседе, я пополнил свои познания в области льдов. Коротко поделюсь. Морская вода замерзает при температурах ниже нуля. Чем солоней вода, тем ниже температура ее замерзания. Лед начинает образовываться постепенно. Сперва появляются первичные кристаллы, имеющие форму очень тонких шестигранных призм, похожих на иголочки. Они пресные. Скопление таких кристаллов на поверхности воды очень напоминает пятна жира на остывшем супе, и моряки называют их салом. При дальнейшем охлаждении сало начинает смерзаться, и, если море спокойно, появляется прозрачная, как стекло, ледяная корка – нила-с. Этот лед уже соленый. Если в это время идет снег, образуется мутный, белесоватый, непрозрачный и неровный лед — молодняк. При ветре и волнении нилас и молодняк разламываются на куски, которые, сталкиваясь, обивают углы. Тогда появляются круглые льдины — блинки. А станет тихо, они смерзнутся и образуют сплошной блинчатый лед. На отмелях и у берегов лед образуется быстрее. Примерзший к берегу лед называют припаем. В тихую и морозную погоду он растет очень быстро, а поднимется волнение — отрывается и уносится в открытое море. Так возникают плавучие льды. Если их площадь более одной морской мили — их называют ледяными полями. Между такими полями быстро образуется лед и в открытом море. Поля растут все больше и больше с усилением зимних холодов. Поля многолетние, многометровые ученые и моряки называют паком (паковый лёд). В этом рейсе атомоход захватил начало арктической зимы, и мне посчастливилось посмотреть самому всю эту метаморфозу. Лед растет очень быстро и в толщину. Помню результаты замеров. При морозе минус двадцать пять градусов за сутки лед прибавлял до трех сантиметров. С каждым днем ломать его было все труднее. Упомянем еще несколько ледовых терминов. Ропак — это одиночная толстая льдина, вставшая на дыбы и в таком положении вмерзшая в окружающее поле. Торосы — ледяные валы, образующиеся при сжатии ледяных полей. Иногда торосы достигают высоты в несколько десятков метров и представляют собой серьезное препятствие даже для самых мощных ледоколов. Вот кратко, с чем может встретиться в пути корабль, попавший в Арктику. Короткое лето, еще более короткие весна и осень и длиннющая зима. Это и есть Арктика.
К зиме, когда ледовая броня крепчает, все суда должны своевременно покинуть моря, иначе затрет в белых полях, и тогда дрейфуй до весны. Никогда еще ни одно судно не отправлялось в высокие широты с началом зимы и не вырывалось из них зимой. Никогда, и вот…На борт ледокола «Ленин» поступила радиограмма. В ней лаконично излагалось новое важное задание: атомному ледоколу предписывалось принять с идущего на запад ледокольного парохода «Леваневский» зимовщиков станции “Северный полюс - 10”, с полным снаряжением будущей дрейфующей станции; затем взять курс на восток, пересечь море Лаптевых, Восточно-Сибирское море, вблизи острова Врангеля повернуть на север и войти в тяжелые льды Айонского массива. У 75 гр. с. ш. с борта корабля должна быть произведена высадка дрейфующей станции “Северный полюс-10” на уже разведанную с самолёта льдину. В короткий срок с помощью экипажа судна на льдине нужно построить взлетно-посадочную полосу, которая будет промежуточной базой авиасвязи со станцией “Северный полюс-8” (Дрейфующая станция “СП-8” просуществовала до начала марта 1962 года. Ее сняли самолетами, так как льдина разрушилась) Дрейфуя, она в ту пору оказалась относительно нас по ту сторону Северного полюса. Такой была первая часть задачи. Выполнив ее, ледокол с участниками экспедиции «Север-13» должен был отправиться в еще более высокие широты и, следуя на запад вдоль границы паков, установить на них пятнадцать дрейфующих автоматических радиометеостанций (ДАРМС-ы) и радиовех. Эта работа очень сложна и необычна, ведь корабль должен производить ее в условиях полярной ночи. Еще никогда в истории в такую пору суда не ходили по Северному Ледовитому океану. Через час о предстоящем походе было объявлено всему экипажу ледокола. Состоялось общее собрание членов экипажа. Рейс единогласно решили посвятить XXII съезду Коммунистической партии Советского Союза.
ЭКСПЕДИЦИЯ НАЧАЛАСЬ
«» - ледокол-легенда. Построенный по замыслу адмирала С.О.Макарова ещё в 1882 году, он в течение более чем семидесятилетней службы был лучшим ледоколом в мире по качеству своего корпуса, мощности и проходимости во льдах
У мыса Челюскина атомоход встретился с дизельным ледоколом «Красин», который с трудом пробивался по проливу, ведя за собой транспорт «Леваневский». Ледокол «Ленин» встал впереди каравана и вывел его на западную кромку льда. Началась перегрузка снаряжения и оборудования будущей научной станции “СП-10” c «Леваневского» на палубу ледокола «Ленин». На борт атомохода стрелами подавались сотни ящиков, бочек с горючим, тюков, строительные материалы, тракторы, ледорезная фрезерная машина. Работали все без исключения, кроме вахтенных. За полтора суток в глубокие трюмы корабля и на палубы было размещено более четырехсот тонн груза. На площадку над кормой ровными штабелями сложили сборные домики, тут же опустился, перепорхнув с «Красина», камовский вертолет, пузатенький, ярко-красный, похожий на попугайчика. Из него вылез кожаный бородатый человек с добрыми, чуть удивленными глазами, он представился — Иван Иванович Гуринов. Интересная биография у этого летчика. В Арктике он всего второй год. До этого жил в Крыму, и главным его делом было аэроопыление виноградников. Но слава о мастерстве Ивана Ивановича, о его виртуозном управлении винтокрылыми машинами разнеслась далеко. Полярная авиация пригласила Гуринова в 1960 году на одну навигацию. С делом молодой лётчик справился отлично. Теперь его попросили принять участие в экспедиции. Он с радостью согласился — Арктика понравилась южанину. Среди груза “СП-10” оказались четыре небольших ящика. Они появились перед отправкой экспедиции неожиданно. На верхней крышке было написано: «Полярникам дрейфующей станции “СП-10”» и в скобках: «Осторожно, яйца». Обратный адрес: «г. Омск, Сибниисхоз, лаборатория птицеводства». И посылка дошла до адресата в целости и сохранности. Яйца! Многие отнеслись с подозрением к содержимому ящиков. «С момента их отправки прошло уже много времени, не иначе, испортились»,— рассуждали полярники, не решаясь распаковывать посылку.
Все выяснилось, когда об этом доложили начальнику экспедиции «Север-13» . — Грузите, останетесь довольны, — сказал он и улыбнулся в мою сторону.— Помните? Ну, конечно, я хорошо помню разговор с Львом Натановичем Вейцманом — руководителем лаборатории птицеводства Сибниисхоза. Он заходил ко мне незадолго до отъезда. В эти же дни в Москве был и Максутов. Узнав, что готовится высадка станции “СП-10” (тогда еще предполагалось транспортировать “СП-10” на самолетах), птицевод предложил прислать полярникам тысячу цесарских яиц — ведь они не портятся. Я рассказал об этом Дмитрию Дмитриевичу Максутову. Он ответил, что это было бы очень кстати, так как в рационе будущих полярников станции “СП-10” есть только яичный порошок — так как куриные яйца не поддаются длительному хранению. Такова история четырех ящиков из Омска. В них оказалось около тысячи яиц. Подарок сибирских птицеводов пришелся по вкусу полярникам. После первой же дегустации они отправили благодарственную телеграмму в .
Рано утром девятого октября атомоход двинулся на восток в свой необыкновенный рейс. Набирая скорость, ледокол «Ленин» дал прощальный гудок, ему ответили «Красин» и «Леваневский» — последние суда на дальней дороге. Теперь уже никто не мог встретиться, так как навигация в Арктике кончилась. Как изменился вид ледокола с прибытием экспедиции: - Впереди, на баке, сплошь бочки с горючим. На палубах ящики с мудреными надписями, тракторы, дюралевые каркасы для палаток. Изменилась и жизнь на ледоколе. Теперь в центре внимания оказались четырнадцать полярников “СП-10”. Это в основном молодой, но видавший виды народ, уже позимовавший в Антарктиде либо в Арктике. Начальнику станции Николаю Александровичу Корнилову тридцать один год. (Николай Александрович Корнилов, выпускник факультета «океанологии» училища ЛВИМУ 1954 г. выпуска). Самому старшему в группе инженеру-метеорологу Георгию Андреевичу Хлопушину — сорок четыре, а младшим (их двое), актинометристу Николаю Макарову и аэрологу Василию Митрофанову,— по двадцати пяти. Не сидится полярникам на месте. На следующий же день они начали хлопотать на вертолетной палубе. Нечего ждать — ведь домики можно собрать тут же на ледоколе, а на льдину опустить готовыми. Все стали предлагать свои услуги. К «охотникам» сначала отнеслись благосклонно, но вскоре их начали гнать — проку мало. Правильно собрать домик — большое искусство, и оно дается далеко не каждому. Вскоре рядом с зачехленным вертолетом появился игрушечный хуторок; сделали электропроводку, и ночью пять готовых «хаток» весело смотрели на море огнями круглых глаз-иллюминаторов. Полярники были так довольны, что, несмотря на морозный ветер, большую часть времени проводили в домиках — примерялись, обживали, судачили о предстоящей зимовке на льдине. А «Ленин» шел дальше. Позади осталось море Лаптевых. Впереди — пролив Санникова. Все участники похода надолго запомнят его. Найдите этот пролив в группе Новосибирских островов, между Малым Ляховским и Котельным. Несмотря на свою ширину, пользуется у полярных моряков дурной славой — уж больно он мелководен.
На каждом шагу можно встретить лютого врага кораблей — стамуху. Порой прижатые полями эти толстенные льдины уходят под воду и, притиснутые ко дну, там остаются. Встреча с ними равносильна столкновению со скалой. И все же капитан ледокола «Ленин» решился провести ледокол проливом Санникова. Значительно сокращался путь к месту высадки станции “СП-10”, экономилось драгоценное светлое время. (В середине октября каждый день убывает на тридцать минут). В пролив вошли поздно вечером. И сразу все впереди заволокло туманом. Словно злой волшебник воздвигал на нашем пути преграды, закрывая путь в свое царство. Два прожектора с мачт ледокола, сведя лучи, едва пробивали белесую кисею. Где-то рядом, у берегов острова Котельный, были разводья. Они и дышали холодным паром. А идти приходилось сквозь льды, узким фарватером, где глубины были побольше. На мостик и в ходовую рубку собрались все, от кого зависела сейчас точность движения судна. Капитан Соколов, капитан-наставник Кононович, старший помощник Кашицкий каждые двадцать минут держали совет. Штурманы, не переставая, орудовали циркулем и транспортером над картой. В сторону — ни-ни! Полсотни метров от курса — и может случиться беда! Мелко! Осадка у атомохода большая. Киль ледокола идет чуть ли не над самым дном. За кормой рыжий след ила (результат работы мощных гребных винтов). Судоводители, чередуясь, дежурили у радиолокатора. Яркий лучик быстро бегает по кругу монитора РЛС, высветляя белые точки — это стамухи. — Под килем три метра,— докладывает электронавигатор Александр Гамбургер, не отрывая взгляда от показаний эхолота.— Два… полтора…Соколов снижает ход корабля до минимума. Он движется теперь не быстрее пешехода. И так около получаса. — Три метра… — снова докладывает электронавигатор. Ледокол пошел скорее, но недолго.— Два, полтора метра…И так десять с лишним часов, пока в судовом журнале не появилась лаконичная запись: «Вышли из пролива Санникова». Утром в кают-компании капитаны и штурманы завтракали вместе с нами, смеялись шуткам, сами шутили. Тревоги кончились. Только потяжелевшие веки выдавали усталость. Это была бессонная, чертовски трудная ночь. Впервые в истории Арктики такое большое судно прошло проливом Санникова, да еще в такую позднюю пору. встретило нас довольно радушно, оно было чистым.
Хруст льда сменился шипением воды. Ледокол мчался со скоростью восемнадцати узлов. Но это было только первое знакомство с четвертым на нашем пути морем. Через несколько часов небо нахмурилось, на вершинах волн появились белые дымки срываемых ветром брызг, повалил густой снег. Палубы покрылись сугробами, домики будущей станции «СП-10», которые стояли на палубе одели мохнатые шапки, а между ними обозначились тропинки — точь-в-точь как в зимней деревеньке. Только бушевавшая внизу водная стихия нарушала эту мирную картину. — Ответственные по каютам, проверить крепление предметов,— объявил по радио вахтенный штурман. Двенадцатого октября ледокол резко изменил курс и пошел прямо на север. К вечеру навстречу стали попадаться большие льдины — первые вестники Айонского ледяного массива, в глубь которого нужно было врубаться ледоколу. Ряды их становились тесней и тесней, пока не сомкнулись в сплошное поле. Над ним вздымались ропаки и торосы. Вокруг ни разводий, ни трещин, кажется, что корабль идет по суше. Только гулкие удары в борта и всплески за кормой дают понять, что это не суша, а многометровая холодная, изрубцованная кожа полярного моря. Иногда льды настолько крепки, что корабль не в силах сразу подмять их под себя и сокрушить. Тогда короткая остановка, отход назад и стремительная атака. И снова все трещит вокруг. На следующее утро над ледоколом появился самолет ледовой разведки .
Он сбросил карту ледовой обстановки, уже близко. Летчики сообщили новость: на выбранной для станции льдине живут медведи. При виде крылатой машины они начинают беспокойно бегать по своим владениям. Ничего, потеснятся,— услышав эту весть, рассмеялся Николай Александрович Корнилов,— объясним косолапым, что для науки стараемся. Шутки шутками, а в экспедиции разработан специальный план борьбы с медвежьей опасностью. Их в этом районе очень много. Десятка два мы уже встретили на своем пути. И странно. Эти громадные желто-белые хищники вовсе не были похожи на мишек, которых я видел раньше. Те, что в московском зоопарке, просто маломерки по сравнению с этими могучими зверями. При встречах с ледоколом медведи вели себя до глупости одинаково. Если они оказывались перед носом корабля, то не сворачивали, а начинали улепетывать вперед. Бежали боком, повернув голову назад, забавно переваливая зад из стороны в сторону. Так продолжалось порой пятнадцать-двадпать минут. Помню, один медведь соревновался с нами в скорости добрых полчаса, изнемог от быстрого бега, но никак не мог «догадаться», что следует уступить дорогу. — Глупый, пропусти нас,— кричали с борта моряки.— медведь - тебя же хватит инфаркт! Люди свистели, улюлюкали, корабль давал гудки, но упрямец был глух к добрым советам. И тогда не выдержал капитан. Он приказал рулевому обойти медведя стороной. Так пугливо и забавно ведет себя косолапый перед ледоколом, но от человека он не побежит, встреча может кончиться трагично…
НА ЛЬДИНЕ
— Вот она, взгляните! — Протянул мне бинокль Анатолий Матвеевич Кашицкий. Я увидел то же, что и везде, — сплошное белое поле, только на нем чуть больше снежных холмов и причудливых ропаков. Так, значит, это и есть «наша» льдина. Все, кто не был занят на вахте, в эту минуту стояли у борта атомохода, с любопытством разглядывая бродячий ледяной остров, который должен был на год приютить четырнадцать наших товарищей. На льдине самолет? — удивленно крикнул кто-то. — Это дед Мазай,— улыбнулся Кашицкий. Так на Севере в шутку величают старейшего полярного летчика Героя Советского Союза Виталия Ивановича Масленникова. С рассвета он барражировал над кораблем, а потом куда-то исчез. Оказывается, пилот уже посадил свой ЛИ-2 на приглянувшийся ему «аэродром» и ждет нас.
.
«Ленин» медленно движется по узкому разводью. И вот остановка. — Приехали, братцы, «домой»! — кричит товарищам инженер-гидролог Михаил Извеков. Он будет зимовать этак пятый раз, поселки на льдах давно для него стали вторым домом. По штормтрапу полярники первыми — это их право — спускаются вниз. Потом несколько матросов.— Отдать ледовые якоря! — звучит с мостика команда. В шестнадцать часов пятнадцатого октября корабль ошвартовался. Гидрологи обследовали льдину. Она оказалась многолетним полем, достигающим в некоторых местах толщины десяти метров. Все отлично. Только одна беда: строить взлетно-посадочную полосу будет трудновато — нет ровных площадок. Придется расчищать наиболее подходящее место от торосов и ропаков. А как же сел Масленников? Я, помню, глянул в сторону, где еще недавно был самолет, и не нашел его сразу — он переместился метров на четыреста. Уже поздней от штурмана Владимира Гришелева, давнего моего друга еще по Москве, я узнал подробности. — Мы сели на очень тонкий лед, образовавшийся у пака,— рассказал он.— Другой площадки не было. Постояли немного, «аэродром» наш начал пищать, потрескивать, под лыжами проступила вода. Завели моторы, поехали на новое место. Через час та же картина. Так это же опасно! Володя рассмеялся: — Льду опасно. Вот мы и крутились, чтобы не попортить его, не проломить. Дело привычное. Шутка сказать — «привычное». Летчики почти сутки переезжали с места на место, чтобы самолет не провалился под лед.
11 октября на Троекуровском кладбище состоялось торжественное открытие памятнику выдающемуся адмиралу современности Геннадию Александровичу Сучкову. Всю сорокапятилетнюю службу родному флоту Сучков свершал небывалые, многотрудные дела. Именно на его долю выпал рекордный по человеческой выносливости поход на подводной лодке - продолжительностью в 18 месяцев. Кто-то точно подметил: командующего флотом можно каждый день награждать за подвиг, и каждый день отдавать под суд за упущения подчиненных. Сучкову выпало командовать самыми главными флотами России – Северным и Тихоокеанским. Ему пришлось пережить жесточайшие наветы, травлю продажной прессы, шемякин суд, унизительную роль советника при таком «министре обороны» как Сердюков. Но даже в подобных условиях, он боролся за спасение уникальной подводной системы «Тайфун», за спасение Морской библиотеки и единственной русской школы в «иностранном» Севастополе, поддерживал изобретателей, входил в проблемы флота, бился за новые ракетные комплексы, решал судьбы командиров, помогал людям… Вот только себе не смог помочь. Сгорел раньше времени. Почтить память адмирала Сучкова приехали десятки сослуживцев, друзей… Были здесь и командиры камчатских атомоходов, и ветераны из Петербурга, и представители Главного штаба ВМФ РФ. Под марш «Прощание славянки» прошел знаменный взвод роты почетного караула. Застыла память в бронзе и мраморе, живет и будет жить она в сердцах всех настоящих моряков.
Николай ЧЕРКАШИН
Прямо на кладбище мне передали средства на увековечение памяти адмирала Г.А.Сучкова. Особенно дорого стоит взнос экипажа рпк СН "Александр Невский" ТОФ.
В череде зарифмованных строчек, не смущаясь стороннего взгляда, приютился их скромный мирочек, а им большего, в общем, не надо. Там намного теплее, чем дома, Хоть и площадь всего два квадрата, Мячик, зонтик, подставка для кофе, А им большего, в общем, не надо. Их давно не смущают те звуки, что зовутся "работа", "зарплата", им бы только держаться за руки, ну, а большего, в общем, не надо. Тот мирок совершает по кругу свой маршрут,- от пяти до заката… Им бы только прижаться друг к другу, ну, а большего, в общем, не надо. Ни огонь, и не медные трубы, тот мирок не сметет и торнадо, Им бы только почувствовать губы, ну, а большего, в общем, не надо. Никогда он не смотрит налево, ну, а ей все равно то, что справа, Здесь - он рыцарь, она - королева, а им большего, в общем, не надо. Ты не ставь им клеймо на запястья, Знаю, Боже, прошу многовато… Ты им дай на двоих одно счастье, им ведь большего точно не надо...» ( интернет, альбом «Полет души» )
«Простые, тихие, седые, он с палкой, с зонтиком она. Они на листья золотые глядят, гуляя дотемна. Их речь уже немногословна, без слов понятен каждый взгляд…Но души их светло и ровно об очень многом говорят. В неясной мгле существованья был неприметен их удел, и животворный свет страданья над ними медленно горел. Изнемогая, как калеки, под гнетом слабостей своих в одно единое навеки слились живые души их. И знанья малая частица открылась им на склоне лет, что счастье наше – лишь зарница, лишь отдаленный слабый свет. Оно так редко нам мелькает, такого требует труда… оно так быстро потухает и исчезает навсегда… Как не лелей его в ладонях и как к груди не прижимай – дитя зари на светлых конях оно умчится в дальний край… Простые, тихие, седые. Он с палкой, с зонтиком она, они на листья золотые глядят, гуляя дотемна. Теперь уж им, наверно, легче. Теперь все страшное ушло… И только души их, как свечи, струят последнее тепло «. ( Николай Заболоцкий).
P.S. Вот так откликнулось что-то внутри, глядя на фотографии, в этот осенний воскресный день. Но может все не так… «В одно окно глядели двое. Один увидел дождь и грязь. Другой листвы зеленой вязь, весну и небо голубое». Мы разные…
