В середине сентября, когда ещё находились в море последние подлодки второго эшелона и уже началось развёртывание третьего, командир и военком бригады, а также и я были приглашены на заседание Военного совета флота. Военный совет уделял много внимания подводникам в течение всей кампании. Вошло в практику заслушивание отчётов командиров и комиссаров лодок, вернувшихся из значительных по результатам или особо трудных походов. Детально анализировались походы Л-3, «Лембита», Щ-406. Обсуждение на высшем флотском уровне действий отдельного корабля становилось в какой-то мере отчётом бригады, поскольку затрагивалась работа её командования, штаба, политотдела. Для нас это было и строгим контролем, и помощью. На заседании Военного совета, о котором я говорю, решались не только «подводные» вопросы. Обсуждалась общая обстановка на Балтике с учётом положения на сухопутном фронте под Ленинградом, где были задействованы разнородные силы флота: береговая и корабельная артиллерия, морская пехота, основная часть морской авиации. Но разговор о задачах нашей бригады и обеспечения её действий занял большое место. Подводные лодки стали главной ударной силой флота на море. Т ак смотрел на них и враг, по многим признакам весьма обеспокоенный активностью советских подводников. Как теперь известно, фашистские адмиралы, не сумевшие преградить нашим лодкам выход в море, уже в 1942 году ставили перед Гитлером вопрос о том, чтобы изготовить стальные сети, перегораживающие весь залив. А пока наиболее серьёзную угрозу для подводных лодок представляло планомерное уплотнение и обновление противником минных заграждений. После войны я прочёл у западногерманского военного историка Юргена Ровера, что в результате постоянного усиления заграждений расстояние между минами на основных рубежах составляло менее 25 метров. К началу осени 1942 года такая плотность, очевидно, ещё не была достигнута, но по имевшимся данным, которые были оглашены на заседании Военного совета, общее число мин и минных защитников, выставленных немцами и финнами, увеличилось уже примерно втрое по сравнению с совсем недавним временем, когда в море выводился наш первый эшелон. Часто думалось: если бы не дать врагу усиливать минные заграждения в Финском заливе, — это решило бы самые острые для подводников проблемы, Сделать это могла только авиация, причём самолётам понадобилось бы, что называется, «висеть» над определёнными районами залива, в том числе и ночью. По-видимому, флотские ВВС не располагали такими возможностями. Всё время требовалось распределять их ресурсы между морем и берегом, и берег, то есть сухопутный фронт, как правило, имел приоритет. Военный совет потребовал тогда от командующего ВВС добиться большей эффективности ударов с воздуха по вражеским противолодочным кораблям на Гогландском плёсе, особенно между Гогландом и Большим Тютерсом. Аналогичные требования предъявлялись к действовавшим там подразделениям торпедных и сторожевых катеров. — Не разгонять, а уничтожать надо фашистские корабли, которые подкарауливают наши лодки! — сказал об этом командующий. Были намечены меры повышения скрытности выхода подлодок в залив. Контрольное траление фарватеров, по которым проводятся лодки, должно было вестись только ночью, а днём — демонстрироваться траление на фарватерах, не используемых подводниками. Запрещалось назначать лодкам встречи с катерами там, где они проводились раньше. Нам приказали изменить всю схему рекомендуемых командирам лодок районов всплытия для зарядки аккумуляторных батарей. И ещё такое было к нам требование: добиться, чтобы все командиры лодок активнее использовали возможности и преимущества, которые открывают длинные осенние ночи. Это касалось и выхода лодок в залив. Теперь одной ночи хватало, чтобы довести лодку от Кронштадта не только до Лавенсари, но и до точки погружения на Восточном Гогландском плёсе, не заходя в этом случае в островную базу. Развёртывание третьего эшелона Военный совет приказал форсировать. Время было трудное, гитлеровские войска достигли Волги, разгоралась битва у Сталинграда.
Для меня небольшая разминка
Об обстановке в Финском заливе я смог незадолго перед тем получить некоторые личные впечатления, побывав на Лавенсари. Это был один из редких случаев, когда начальник штаба отлучился с бригадного КП на целые сутки. И то по приказанию командующего флотом, поручившего мне разобраться с одной «Щукой», на которой при дифферентовке в островной бухте возникли неполадки, вызвавшие сомнения в готовности лодки к дальнейшему плаванию. На остров добрался не без осложнений. В Кронштадте подвернулась самая быстрая из морских оказий: шли на Лавенсари два торпедных катера. Головной унёсся вперёд, наш, шедший за ним, отстал: барахлил мотор. Погода была штилевая. Я сидел на комингсе рубки справа от командира, ногами к борту. С другой стороны так же пристроился комиссар катерного дивизиона. Считалось, что идём по надёжному фарватеру, но на траверзе острова Сескар нежданно-негаданно подорвались на мине.
Второй торпедный катер подорвался на мине
Нос катера круто поднялся вверх. Проворный комиссар кинул мне пробковый спасательный пояс, и я как-то успел надеть его поверх реглана, закинув за шею поддерживающую лямку. Полминуты спустя, катера уже не было на поверхности, мотористы не успели выбраться из своего отсека... Взрыв услышали на головном катере, он вернулся, осторожно — рядом могли быть другие мины — приблизился к нам и подобрал из воды всех уцелевших, и мы пошли дальше. На причале встречали уже знавшие о происшедшем старший на острове начальник, а для меня — училищный товарищ Сергей Дмитриевич Солоухин и наш бригадный «полпред» Владимир Антонович Полещук. Солоухин повёл меня, отделавшегося лёгкой контузией и ушибами, в баню отогреваться. Неисправности системы погружения на «Щуке» удалось устранить, и за состояние лодки можно было больше не беспокоиться. Я ознакомился, конечно, со всей организацией обслуживания подлодок в передовой маневренной базе. Капитан 2-го ранга Полещук уверенно чувствовал себя в новой роли. Но от забот о подводных минзагах, временно подключённых к другому дивизиону, здесь всё равно проходивших через его руки, себя не освободил, — взыскательно удостоверялся в их готовности к походу и бою, давал командирам напутственные советы. С тех пор, как я в прошлый раз был на Лавенсари, народу здесь прибавилось. Островной гарнизон, не помещавшийся уже в домиках посёлка, жил в блиндажах, землянках и палатках. Низменный, поросший мелким леском остров, площадью немногим больше 20 квадратных километров, стал аванпостом морской обороны Кронштадта и Ленинграда, а для подводников — последним причалом перед длительными походами и местом встречи с Родиной при возвращении. Здесь был передний край, но особый, — островной. Враг наносил по Лавенсари удары с воздуха, обстреливал с соседних островов, мог внезапно появиться и с моря. Никогда не исключалось, что гитлеровцы попытаются захватить и этот остров десантом. Береговые артиллеристы, авиаторы, связисты наблюдательных постов, моряки катеров и тральщиков жили здесь насторожённо и по-фронтовому дружно. Эту атмосферу флотского форпоста в неспокойном Финском заливе всегда ощущали на своём лавенсарском перепутье экипажи наших подлодок. С острова я возвращался на У-2, прилетавшем с почтой. Молоденький лётчик (запомнилась его фамилия — Цаплин), усадив меня в заднюю кабину, наказал наблюдать за воздухом сзади. — Тут «мессеры» шастуют над заливом. Если что заметите слева, хлопайте меня по левому плечу, если справа — по правому. И хлопнуть его по плечу пришлось, когда заметил характерные очертания «мессершмитта», устремившегося к нам с большой высоты. Цаплин заставил У-2 спикировать почти до самой воды, сделал резкий разворот в сторону берега, тут уже нашего, и, достигнув его, влетел на минимальной высоте в лесную просеку. «Мессер», вероятно, потерял нас из виду, и мы благополучно долетели до Кронштадтского аэродрома Бычье Поле. Торпедный катер, на котором я шёл на Лавенсари, подорвался, как выяснилось, на одной из мин-ловушек, специально предназначенных для судов с малой осадкой, которые сбросили на наши фарватеры фашистские самолёты. Пока их обезвредили, в этом районе подорвались ещё один катер и тральщик. Такие мины вскоре появились в большом количестве и на Гогландских плёсах. Для уничтожения их использовались собранные из всех соединений малые рейдовые катера.
17 подводных лодок третьего эшелона
К выходу в море в составе третьего эшелона готовились семнадцать подводных лодок. Семь из них — знакомые читателю Л-3 под командованием П.Д.Грищенко, С-7 С.П.Лисина, «Щуки» Я.П.Афанасьева, И.С.Кабо, И.М.Вишневского, Е.Я.Осипова и «Малютка» А.И.Маринеско — должны были совершить по второму за кампанию боевому походу. Это были лодки, повреждения которых удалось к тому времени устранить на ленинградских судостроительных предприятиях или Кронштадтском морзаводе при участии своих команд. Походы третьего эшелона открывали С-9 и Щ-308. Первая направлялась через Южный Кваркен в Ботнику на смену ещё находившейся там С-13. Вторая — на позицию у входов в финские шхеры, в район острова Утэ, где только что нёс боевую вахту «Лембит».
Боевые действия С-9 С-9 принадлежала к новейшим лодкам своего типа, вступила в строй незадолго до войны. В кампанию сорок первого года она совершила безрезультатный поход, каких было тогда немало, и возвратилась с тяжелыми повреждениями, попав под бомбёжку с воздуха. Начать воевать по-настоящему ей ещё только предстояло, но её командир капитан-лейтенант А.И.Мыльников, не так давно принявший лодку, имел не просто боевой, а, можно сказать, победный опыт. Это он, командуя «Малюткой», потопил осенью 1941 года немецкий транспорт на рейде Таллина.
Командир подводной лодки С-9 Александр Иванович Мыльников
Мыльников был активной натурой, человеком смелым, быстрым на решения и действия. Отличали его также жизнерадостность, открытость. Т аких командиров любят матросы. Общей симпатией пользовался Мыльников и в командирском кругу. Поход его лодки начался удачно. На третьи сутки после погружения западнее Лавенсари Мыльников донёс о выходе из залива. Как потом выяснилось, у лодки было соприкосновение с катерной поисковой группой, но она быстро оторвалась от преследования. На переходе к Южному Кваркену, пользуясь относительно спокойной обстановкой, потренировал экипаж в обеспечении подводного маневрирования. В этом личный состав лодки, ещё мало плававшей, безусловно, нуждался.
Подводная лодка С-9 уходит в боевой поход. Кронштадт, сентябрь 1942 года
Через четыре дня после прибытия на позицию С-9 одержала первую победу. Донесение было, как обычно, кратким: атакован конвой, потоплен транспорт примерно такого-то водоизмещения. Подробности атаки, когда они стали известны, оказались кое в чём поучительными. Четыре транспорта шли в охранении сторожевых кораблей. Мыльников прорвал охранение и сблизился с головным транспортом на такую дистанцию, когда уже не сомневался, что попадёт и одной торпедой. И действительно попал. Но, увлечённый атакой, забыл на какие-то мгновения, сколь важно, когда лодка прорвалась в походный ордер конвоя, следить не только за целью. В результате С-9 подставилась под таранный удар другого транспорта, шедшего уступом к атакованному головному. Хорошо ещё, что удар получился скользящим и только по надстройке. Возможно, столкновение причинило транспорту даже более серьёзные повреждения в подводной части корпуса, чем лодке. На ней была лишь сбита антенна, пострадали сетепрорезатель, внешние детали гидроакустической установки. О таких повреждениях с моря и не доносят. Ликвидировав их за ночь, С-9 продолжала поиск противника. Через сутки на подходах к небольшому финскому порту был обнаружен танкер, шедший с большой скоростью без охранения. Поскольку уже темнело, командир решил всплыть, сблизиться с танкером под дизелями и ввести в бой лодочное 100-миллиметровое орудие. После серии прямых попаданий судно загорелось и стало тонуть. Подводники видели, как его команда спустила шлюпки и пошла на них к берегу. Как установили впоследствии, потопленный немецкий танкер «Миттельмер» имел солидную для того времени грузоподъёмность — 6370 брутто-регистровых тонн. Прошли ещё сутки. Ночью на С-9 зарядили батарею. Погружение после зарядки производилось в учебно-тренировочных целях как срочное. И тут произошёл случай, едва не приведший к гибели лодки, который может служить прямо-таки классическим подтверждением того, о чём я уже говорил по другим поводам: в подводной службе нет мелочей. Когда тремя днями раньше подводники приводили в порядок надстройку, побывавшую под форштевнем неприятельского транспорта, никто не заметил оставшуюся где-то на настиле мостика небольшую металлическую планку — деталь сорванной при столкновении антенны. А теперь командир, покинув последним мостик погружающейся подлодки, вдруг обнаружил, что верхний рубочный люк полностью не закрывается. Не понимая, что происходит, капитан-лейтенант Мыльников продолжал попытки закрыть люк и потерял на этом те секунды, которых хватило бы, чтобы остановить погружение. Вода хлынула в рубку и центральный пост, и напор её возрастал с каждым метром набираемой лодкой глубины. Быстро создалось положение, когда продуть балласт из центрального поста стало невозможно. На глубине около 50 метров лодка ударилась кормой о грунт, не поломав, к счастью, гребные винты. Гибель корабля предотвратили действия инженера-механика Г. А. Сафонова, которого командир успел послать в первый отсек, где имелась автономная колонка воздуха высокого давления, позволявшая продуть балластные цистерны. Когда лодка всплыла, шесть человек, находившихся в центральном посту, в том числе командир и военком старший политрук Л. А. Эпельбаум, были вынесены оттуда без сознания. Они надышались хлора, выделявшегося залитыми аккумуляторами. Все скоро очнулись. А к тем, кто был в рубке и едва там не захлебнулся, помощь пришла снаружи, с мостика. Двое старшин, вышедших наверх через носовой люк, с трудом открыли заклинившуюся крышку верхнего рубочного люка. Вот тогда и была обнаружена попавшая на его комингс злосчастная планка от стопора антенны. Пока командир приходил в сознание, инженер-капитан 3-го ранга Сафонов руководил первоочередными мерами по ликвидации последствий аварии, чуть не превратившейся в катастрофу. Погода благоприятствовала подводникам — стоял туман, и всплывшую лодку никто не обнаружил. После случившегося С-9 оказалась небоеспособной: была залита половина аккумуляторной батареи, повреждён ряд механизмов. Но капитан-лейтенант Мыльников, донося о состоянии корабля, не просил разрешения вернуться в базу. Командир считал, что боеспособность лодки может быть восстановлена в море. Личный состав занимался этим, находясь во вражеских тылах, в течение многих дней. И лодка смогла возобновить крейсирование на своей позиции, поиск судов противника. Правда, потопить что-нибудь ещё всё-таки не удалось. 20 октября С-9, пробыв в Ботнике почти месяц, получила приказание возвращаться в базу. И Южный Кваркен, и Финский залив она форсировала на обратном пути благополучно. А вот когда потом эта подводная лодка переводилась из Кронштадта в Ленинград, она ещё раз чуть не погибла. Стояла непогожая ночь с плохой видимостью, и потому за проводку лодки не было особых опасений. Но гитлеровцы всё же обнаружили её в Невской губе, осветили прожекторами, начали обстреливать. Уклоняясь от артогня, лодка не удержалась на узком фарватере, выскочила на мель и застряла на ней. Береговые артиллеристы, прикрывавшие переход, уже били из Кронштадта и Ленинграда по позициям немецких батарей на южном берегу, стараясь их подавить. А командир ленинградского ОВРа капитан 2-го ранга А.М.Богданович выслал на помощь лодке буксир и два катера, поручив командовать этим маленьким отрядом флагманскому штурману штаба ОВРа капитан-лейтенанту И.В.Крылову. Для подводной лодки всё кончилось хорошо: с мели её сняли, и повреждений она не получила. Но катер, с которого флаг-штурман управлял спасением лодки, осыпало осколками разорвавшегося рядом снаряда, два краснофлотца были убиты, а капитан-лейтенант Крылов смертельно ранен. Вернувшиеся в Ленинград овровцы рассказали, что он, умирая, продолжал отдавать приказания, касавшиеся буксировки лодки. Подводники хорошо знали Ивана Васильевича Крылова. Без его участия не обходилась в ту кампанию проводка ни одной подлодки из Ленинграда в Кронштадт и обратно. Мы постарались, конечно, чтобы из того, что произошло с лодкой Мыльникова, были извлечены должные уроки на всех остальных. Читать мораль тут не требовалось, достаточно было познакомить людей с фактами. Инженер-механики бригады гордились своим коллегой Сафоновым. Роль командира электромеханической боевой части исключительно велика уже потому, что он обеспечивает кораблю движение. Но в войну приобрело особое значение умение механика дать повреждённой лодке возможность оставаться на позиции или хотя бы дойти до базы. Именно этим заслужили у нас на бригаде признание и, не побоюсь сказать, славу С.А.Моисеев с «Лембита», В.Е.Корж, плававший сперва на С-7, а потом на двух других подлодках, А.В.Новаков (насколько я знаю, единственный на флоте корабельный механик, удостоенный за войну четырёх орденов Красного Знамени), и другие инженеры-подводники. Достойное место занял в этом ряду и Г.А.Сафонов.
Щ-308 погибла
В тот день, когда командир С-9 получил приказ возвращаться в базу, наш штаб, да и командование флота были обрадованы и встревожены радиограммой с борта Щ-308, — лодки, ушедшей в море одновременно с С-9 и долго не дававшей о себе знать. Командир этой «Щуки» капитан 3-го ранга Л.Н.Костылев подтвердил в своё время выход из Финского залива, а затем приход на позицию в районе острова Утэ, и больше в эфир не выходил. «Молчит, — значит, не о чем доносить...» — успокаивали мы себя, глядя на отметку на оперативной карте, напоминавшую, что Щ-308 находится уже три недели близ финских шхер. Но, когда лодка долго молчит, спокойным за неё все равно не будешь. И вот радиограмма! Радостная, потому что Костылёв доносил о потоплении трёх транспортов противника. Однако и тревожная: командир Щ-308 добавлял, что лодка преследовалась и имеет повреждения. Костылёву передали приказание возвращаться в базу. Получение этого приказания было подтверждено. А затем «Щука» умолкла вновь. И теперь — навсегда... Это была первая потеря в третьем эшелоне. И увы, не последняя. Т огда мы предполагали, что Щ-308 погибла где-то в Финском заливе, форсирование которого могло быть для неё особенно трудным вследствие полученных повреждений. Но из данных, которыми мы располагали после выхода Финляндии из войны, следует, что «Щука» Льва Николаевича Костылева была потоплена финской подлодкой ещё в районе своей позиции. Из неприятельских судов, о потоплении которых донёс Костылёв, одним достоверно был немецкий транспорт «Харнум», два других остались неустановленными.
В суровом осеннем море
В октябре всё стало сложнее. Массирование вражеских противолодочных сил и средств ощущалось не только у Гогланда и дальше, но уже между Кронштадтом и Лавенсари.
Командир подводной лодки Щ-308 Лев Николаевич Костылев
Здесь стало недостаточно регулярного контрольного траления. Проводку каждой подлодки непосредственно обеспечивали два-три тральщика и несколько сторожевых катеров. И всё чаще приходилось прерывать переход для расчистки какого-то участка фарватера. Посуровело и море, настала пора холодных, затяжных штормов, — время, когда само плавание на подводных лодках, особенно длительное, делается очень тяжёлым даже для молодых и здоровых. Но акватории плавания лодок третьего эшелона неуклонно расширялись, распространяясь на многие районы нашего морского театра военных действий. На коммуникации противника в восточной части Балтики вышла новая, принимавшая боевое крещение подлодка С-12 под командованием капитан-лейтенанта В.А.Тураева. В Аландском море находилась Щ-307 капитана 3-го ранга Н.О.Момота, а в соседнем районе — Щ-303 капитана 3-го ранга И.В.Травкина. В воды Данцигской бухты держала курс Щ-406 капитан-лейтенанта Е.Я.Осипова. К действиям этих экипажей я ещё вернусь, но сперва расскажу о походе Д-2 — самой мощной подлодки в третьем эшелоне, посланной на запад Балтики, за Борнхольм.
Д-2 выпуталась из сетей
В составе Балтийского флота таких лодок к началу войны не было. Балтийские «декабристы» ещё в 1933 году ушли по Беломорканалу в Заполярье. Но одна из этих лодок перед войной прибыла в Ленинград для капитального ремонта, а вернуться на Север уже не могла. Так Д-2 с североморским экипажем, возглавлявшимся капитаном 2-го ранга Р.В.Линденбергом и старшим политруком Р.Е.Рацуцким, оказалась в нашей бригаде.
Подводная лодка Д-2
Ремонт лодки завершался в блокадную зиму с учётом того, что плавать и воевать ей — на Балтике. Так как плотность и солёность воды здесь меньше, чем в Баренцевом море, в конструкции корабля ввели дополнительную цистерну плавучести. Лодку оснастили рядом более совершенных систем и приборов. Испытанная на Неве, она там же отрабатывала учебные задачи. Капитан 2-го ранга Линденберг усердно изучал опыт подводников, уже побывавших в западной части Балтики, особенно опыт Л-3. Самое начало похода принесло командиру и экипажу серьёзное испытание. Мы уже имели сведения, что гитлеровцы начинают дополнять свои заграждения в Финском заливе противолодочными сетями. Лодка Линденберга оказалась первой, которая соприкаснулась с этим опасным препятствием. Проведённая кораблями ОВРа до точки погружения за Лавенсари 23 сентября, Д-2 ничего не давала о себе знать до 29-го. Т олько в этот день был принят сигнал о её выходе из Финского залива, а вслед за ним — радиограмма, из которой стала ясна причина задержки: севернее Гогланда лодка попала в сеть, освободиться из которой было нелегко. Линденберг сообщил координаты встречи с сетью и некоторые данные о ней. Эти сведения штаб сейчас же передал подлодкам, находящимся в море. Подробности же того, что произошло с лодкой Линденберга, мы узнали лишь после её возвращения. Д-2 наткнулась на сеть, преодолев на Гогландском рубеже уже несколько рядов минных заграждений. Она шла малым ходом на глубине 30 метров, когда внезапно возник и стал нарастать дифферент на нос. В отсеках услышали резкий металлический скрежет, не похожий на касание минрепа. Лодку потянуло вниз, и она, не слушаясь рулей и, несмотря на то, что были уже остановлены электромоторы, ударилась форштевнем о грунт. Отойти задним ходом не удалось — лодку что-то держало. И для командира стало ясно: это «что-то» — опутавшая корабль стальная сеть. А сеть могла иметь какую-то систему сигнализации. Е сли так, то очень скоро над лодкой должны были появиться катера с глубинными бомбами... Но акустик шума винтов не обнаруживал. Очевидно, сигнализации всё-таки не было или она почему-то не сработала. На лодке предпринимались попытки вырваться из сети переключением ходов. Это делалось в течение часа и, казалось, ничего не давало, — сдвинуться с места лодка не могла. Но когда с наступлением темноты был продут главный балласт, лодка оторвалась от грунта и всплыла с сильным дифферентом теперь уже на корму. Ночь стояла тёмная, с низкой облачностью и неспокойным морем. Это давало надежду, что враг лодку сразу не обнаружит, и моряки смогли обследовать свой корабль. Выяснилось, что лодка, хоть и опутана сетью (притом был заклинен и не перекладывался вертикальный руль), но это только кусок — ячея сети, вырванная из неё толчками крепчайшего корпуса «Декабриста», работой мощных моторов. Лодке более лёгкой эту сеть, наверное, было бы не порвать. Но прицепившийся к корпусу и заклинивший руль большой кусок стальной сети, тяжесть которого ничем не уравновесишь, лишал лодку возможности маневрировать под водой. В надводном же положении (и если бы удалось освободить от сети руль) она, вероятно, могла двигаться. Случись всё это при возвращении из похода, командиру, может быть, пришлось бы выбирать между риском многочасовых работ по освобождению лодки от сети в районе, где враг проявляет повышенную бдительность, и риском надводного прорыва к недалёкому Лавенсари под покровом ночи.
В центральном посту подводной лодки Д-2 командир ПЛ Р.А.Линденберг (слева) и командир группы движения Сизов
Однако в той ситуации ни о каком выборе вопрос не стоял. Поход только начинался. Существенных повреждений лодка не получила, а с заклиненным рулём рассчитывали справиться. Думать надо было о том, как идти вперёд. И о том, как освободиться от висевшей на корпусе сети. Обсудив положение с комиссаром, старпомом и инженером-механиком, капитан 2-го ранга Линденберг решил положить лодку на грунт до следующей ночи, чтобы подготовиться к забортным работам. Понадобились добровольцы-легководолазы. Объявляя об этом, командир счёл нужным напомнить то, что каждый знал и так: если внезапно появится противник, задержать погружение из-за того, что за бортом работают люди, будет невозможно. Добровольцев, как всегда при трудных обстоятельствах, нашлось больше, чем требовалось. Из них отобрали 13 человек, часть которых должна была, сменяя друг друга, работать в воде в легководолазном снаряжении, а остальные — подстраховывать товарищей. Основным орудием очистки корпуса от облепившей его сети должен был стать стальной трос, протягиваемый в обхват бортов и под килем. В числе добровольцев-водолазов был (и оказался самым искусным и выносливым) командир рулевой группы лейтенант Николай Крылов. Он и рулевой Александр Ерёмин первыми спустились за борт для обследования подводной части корпуса. Надо было выяснить, где и за что зацепилась сеть. Затем началась сама работа. В воде и под водой перебывали старшины Алексей Кокорев, Александр Баранов, Павел Сенюшкин. С надстройки, захлёстываемой волнами, их действиями руководили помощник командира капитан-лейтенант С.Н.Богорад и механик инженер-капитан 3-го ранга А.М.Чернышёв. Командир безотлучно находился на мостике, готовый к любым решениям, которых потребует обстановка. Как и в других случаях, я не пытаюсь нарисовать во всех подробностях картину того, чего сам не мог наблюдать. Но читатель представит общие условия работы, если сказать, что волнение моря достигало четырёх баллов, вода была уже очень холодной, и всё делалось в темноте. И в любую минуту мог появиться и обнаружить всплывшую подлодку противник.
Командир подводной лодки Д-2 Роман Владимирович Линденберг
Чтобы освободиться от сети, потребовалось пять часов упорнейших, изнурительных усилий. Был момент, когда перетёрся трос, на котором поддерживали с надстройки краснофлотца Ерёмина, и его едва спасли. И ещё был момент, грозный для всех: в просвете облаков показались силуэты самолётов. Но они пролетели мимо, и работа была доведена до конца. После того, как избавились от сети, ещё одна ночь ушла на то, чтобы вернуть управляемость рулю. Рассказывая обо всём этом, капитан 2-го ранга Линденберг говорил, что ему трудно найти слова, чтобы достойно оценить доблестную самоотверженность подчинённых. А я, вполне его понимая, подумал тогда, что к успеху трудных работ за бортом Д-2 причастен и остававшийся в Ленинграде помощник флагманского механика бригады Борис Дмитриевич Андрюк. Ведь это он взялся в условиях блокадной зимы «оживить» промёрзшую водолазную башню Учебного отряда подплава. Не пройди вся команда лодки тренировки в башне и её бассейне, где приобретались навыки аварийных работ в лёгководолазном снаряжении, выпутаться из сети было бы, наверное, гораздо труднее.
Линденберг нагнал страху на немцев
6 октября подлодка Линденберга, пересёкшая всю Балтику, достигла назначенного ей района за Борнхольмом. К тому времени гитлеровцы, по-видимому, успели успокоиться после посещения их тыловых вод лодкой Грищенко, решив, должно быть, что это случайность, которая не повторится. В предпроливной зоне снова светились маяки, транспорты не обязательно ходили с охранением. Обстановка весьма необычная для тогдашней Балтики. По-человечески, пожалуй, можно понять, как подействовала она на командира лодки, вообще-то достаточно опытного. У него, как говорится, закружилась голова, показалось, что победы будут даваться легко и, может быть, удастся что-то потопить буквально каждой пронесённой сюда торпедой. Словом, капитан 2-го ранга Линденберг решил не пользоваться здесь способом залповой стрельбы с временными интервалами, вошедшим уже в практику бригады, а стрелять по-старому — прицельно одной торпедой. Расплатой за это явились три неудачные атаки подряд. А быстро перестроиться помешало, вероятно, то, что командир лодки не всегда мог наблюдать результаты атаки и факт промаха (выяснявшийся много времени спустя) тогда не становился для него очевидным. Между тем. присутствие подлодки в этом районе уже раскрылось, и противник стал держаться осмотрительнее, выпускать транспорты без охранения перестал. 14 октября, всё ещё стреляя одной торпедой, Линденберг одержал, наконец, вполне достоверную победу, потопив крупный вооружённый транспорт «Якобус Фритцен». А через несколько дней Д-2 атаковала и потопила, прорвав охранение, железнодорожный паром «Дойчланд».
Железнодорожный паром «Дойчланд»
Эхом этой атаки Линденберга, дошедшим до нас почти одновременно с донесением командира, был поступивший из разведотдела флота радиоперехват: какой-то немецкий морской начальник передавал открытым текстом: — В море советская подводная лодка, всем судам оставаться в портах! Как стало вскоре известно из сообщений шведской печати, на пароме погибло около 900 гитлеровцев, направлявшихся на отдых в Норвегию с восточного фронта. В числе погибших был также заместитель фашистского правителя Норвегии Квислинга Лунде. Атакой на паром Д-2 нагнала на гитлеровцев немалый страх: воды того района на какое-то время опустели, и подлодка, продолжавшая там курсировать, не встречала целей для новых атак. По истечении срока её автономности Линденбергу был передан приказ возвращаться в базу.
Новые Герои-подводники
День 24 октября сделался для бригады, да и вообще на флоте, знаменательным. Е щё ночью стало известно, что поступил и утром появится в газетах ряд указов Президиума Верховною Совета СССР, касающихся военных моряков. Нескольким флотским лётчикам и морским пехотинцам присваивалось звание Героя Советского Союза. И отдельным указом трём подводникам: знаменитому уже североморцу М.И.Гаджиеву и двум нашим командирам — С.П.Лисину и Е.Я.Осипову. Подводные лодки Щ-320 и Щ-406 награждались орденами Красного Знамени. Газета «Балтийский флот» вышла с портретами новых Героев Советского Союза на первой странице. Передовую статью посвятила военным морякам «Правда». В ней были такие строки: «Родина с любовью и гордостью смотрит на вас, сыны Военно-Морского Флота. Новыми подвигами, новыми ударами по врагу ответьте на эту любовь!» В передовой «Правды» говорилось о том, что «в сложнейших условиях ведёт свою героическую борьбу Краснознамённый Балтийский флот», о значении боевых дел подводников. Запомнилась фраза, которая сделалась лозунгом, вывешивалась потом в краснофлотских кубриках, повторялась на предпоходных митингах: «Каждый потопленный немецкий транспорт, миноносец или подводная лодка — это помощь всем нашим фронтам!»
Герои были на позициях
Награждённые корабли и оба наших Героя находились в море. И ещё ночью, когда на всплывающих подлодках открывается радиовахта, были переданы поздравления награждённым от Военного совета флота и командования бригады. На Щ-406, отныне Краснознамённой, как мы потом узнали, состоялись митинги по отсекам, когда лодка лежала на дне Данцигской бухты. Подтверждений того, что получил поздравления напитан 3-го ранга Лисин, который вёл свою С-7 в Ботнический залив, мы не имели. Но квитанций на поздравительные радиограммы не полагалось, и особых причин тревожиться за эту лодку не было. Три дня назад с неё поступил сигнал о выходе из Финского залива, а время для сигнала о прибытии на позицию ещё только-только наступало. Не передавались поздравления с награждением его корабля только командиру Щ-320 капитану 3-го ранга И.М.Вишневскому. Уже нельзя было надеяться, что он может их получить. Мы не знали, что произошло с этой «Щукой», от которой после того, как она три недели назад погрузилась за Лавенсари и ушла на запад, не поступило даже сигнала о выходе из Финского залива. Щ-320 была выведена из Ленинграда, а затем и из Кронштадта в паре с Щ-303 капитана 3-го ранга И.В.Травкина. Обе «Щуки» успешно действовали в первом эшелоне. А к походам в составе третьего командиры и экипажи готовились так, что, когда мы с флагманскими специалистами проверяли состояние техники и знание своих обязанностей личным составом, почти не возникало даже мелких замечаний.
Командир Краснознамённой подводной лодки Щ-320 Иван Макарович Вишневский
Получив все доступные нам сведения об обстановке в Финском заливе, командиры сами решали, как им форсировать Гогландский рубеж. Т равкин решил идти по «среднему» маршруту между Гогландом и Большим Т ютерсом. Он прошёл залив не без осложнений и не очень быстро, но в итоге благополучно. Вишневский избрал «южный вариант». Этот путь, более длинный, но представлявшийся более спокойным, предпочитали многие командиры. Что произошло там на этот раз? И там ли? О судьбе Щ-320 мы так ничего и не узнали. Эта подводная лодка вошла в историю флота как Краснознамённая, не подняв присвоенный ей особый, почётный флаг. Бригада потеряла командира-ветерана и опытнейший экипаж.
Гибель С-7 и судьба командира
Беда не приходит одна... Никогда не хотелось в это верить, но тогда невольно вспомнилась эта старинная поговорка. Вслед за Щ-320 мы потеряли С-7 — лодку Сергея Прокофьевича Лисина. Произошло это 21 октября, и если бы известие о новой морской драме дошло быстрее, в указе, подписанном 23-го, пожалуй, не появилась бы его фамилия. Но первые сведения о беде с этой лодкой поступили, насколько помню, через день после того, как в эфир безответно ушли поздравления Лисину со званием Героя. Источником этих сведений явилась записанная разведотдельцами передача шведского радио. В ней сообщалось со ссылкой на официальную информацию из Хельсинки, что финская подводная лодка потопила в Аландском море советскую, командир которой и три матроса взяты в плен. В Аландском море могла тогда находиться только С-7, — через него проходил её путь на позицию, а сигнала о прибытии туда от неё не поступало.
Командир подводной лодки С-7 Сергей Прокофьевич Лисин
Шведам поверили не сразу: мало ли ложных сообщений о наших подлодках! Но С-7 не отзывалась. А потом подтвердилось и по другим каналам — Лисин в плену у финнов. Трудно представить себе большую личную трагедию для военного человека, только что удостоенного звания Героя Советского Союза (о чём он, впрочем, узнать тогда не успел). Бригада очень тяжело переживала случившееся, тяжелее, чем обычную гибель лодки. Это усугублялось долгим отсутствием сведений о конкретных обстоятельствах пленения Лисина и его товарищей, как и об их поведении в плену. Помню нервно-напряжённую обстановку на собрании старшего командно-политического состава в кают-компании «Иртыша». Прибывший из Москвы начальник Главного политуправления Военно-Морского Флота И.В.Рогов в чрезвычайно резкой форме критиковал комбрига и военкома бригады за недостатки в воспитании командных кадров.
Армейский комиссар 2-го ранга Иван Васильевич Рогов
Читателя, конечно, интересует, что же произошло с С-7 и её командиром. Не буду растягивать рассказ, вспоминая, как доходили до нас сведения об этом. Не стану вдаваться и в излишние подробности, которые всё равно не могут быть моими собственными наблюдениями. Тех, кто интересуются ими, отсылаю к биографическому очерку ленинградского писателя В.Азарова, вышедшему в популярной серии «Герои Советской Родины». Во время войны он работал в редакции краснофлотской газеты нашей бригады. Расскажу только самое необходимое, ставшее известным мне гораздо позже. Финская подлодка «Весихииси» («Морской чёрт») входила в группу лодок, специально направленных (очевидно, по требованию германского командования) в тот район на северо-западе Балтики, где гитлеровцев стала особенно тревожить боевая активность наших подводных лодок. Она подкараулила и атаковала С-7, когда та всплыла ночью для зарядки батареи. Развороченная взрывом торпеды, лодка затонула мгновенно. Тех, кто находился на мостике, взрывом сбросило в воду, покрывшуюся растёкшимся соляром. Сперва их было пятеро, но прежде чем моряки, перекликаясь в темноте, подплыли друг к другу, штурман Хрусталёв, одетый в тяжёлый кожаный реглан, утонул. Рядом с Лисиным оказалось трое краснофлотцев. Лодка была потоплена вблизи шведских территориальных вод. Со стороны берега мигал шведский маяк. Моряки решили плыть в ту сторону, хотя достигнуть берега при ледяной воде не смогли бы. Они уже выбивались из сил, когда рядом с ними появилась подводная лодка. Кому-то показалось, что она наша, советская. Был же случай летом сорок первого, когда на помощь нескольким подводникам, спасшимся с потопленной «Малютки», подоспела другая. Но лодка оказалась финской, той самой, которая потопила С-7. В то время действовал приказ гросс-адмирала Деница, запрещавший спасать людей с потопленных советских подлодок и других судов, оказывать им какую-либо помощь. Однако финны этому приказу не подчинялись. Они баграми подцепили и вытащили на палубу четверых моряков. Лисина, на котором был рабочий командирский китель, отделили от матросов. Известно, что все четверо балтийцев вели себя достойно. На первых допросах краснофлотцы пытались выдать Лисина за штурмана, но он был опознан как командир корабля. Лисина держали сперва в тюрьме, финская разведка долго пыталась склонить его к предательству. Возили его и в Берлин. Ничего не добившись, вернули в Финляндию. В лагере военнопленных от советского лётчика, сбитого над вражеской территорией, Сергей Прокофьевич услышал, что он Герой Советского Союза. Лётчик узнал его в лицо, вспомнив фотографию, помещённую вместе с указом в наших газетах. Лисин всё время думал о побеге, но возникавшие планы оказывались неосуществимыми. Когда Финляндия вышла из войны, четверо подводников были возвращены на Родину. Некоторое время спустя, я узнал, что С.П.Лисин, пройдя положенные проверки, возвращается на флот. Адмирал В.Ф.Трибуц позвонил мне и спросил, целесообразно ли, на мой взгляд, чтобы Лисин продолжал службу в нашей бригаде. Это было в обычае у Владимира Филипповича, — интересоваться мнением о чём-либо не только старшего в соединении начальника. Я ответил, что лучше бы, в том числе и для самого Лисина, направить его сейчас в другое соединение и на другое море. Капитана 3-го ранга Лисина послали на Тихий океан, где он стал командовать дивизионом «Малюток». Вернулся на подводные лодки также рулевой с С-7 Александр Оленин. Два других краснофлотца были уволены в запас. Летом 1945 года, незадолго до того, как начались боевые действия против империалистической Японии, командующий Тихоокеанским флотом вручил Сергею Прокофьевичу орден Ленина и Золотую Звезду Героя.
Герой Советского Союза капитан 1-го ранга Сергей Прокофьевич Лисин
Ныне Герой Советского Союза С.П.Лисин, капитан 1-го ранга в отставке, кандидат военно-морских наук, долголетний преподаватель и начальник кафедры в Высшем военно-морском училище подводного плавания, активный член нашей ленинградской секции ветеранов-подводников.
Вот уже двое суток в подводном положении, в кормовых курсовых углах, акустики наблюдают какой-то шум. Я не ошибся, написав «наблюдают»: шум практически не прослушивается, а наблюдается на экранах шумопеленгаторов. В надводном положении и под РДП шумов вообще не было, но это не удивительно — все дизеля заглушают, а вот подводой... вместе с Деминым и акустиками мы часами всматриваемся в экран: на нем едва просматривается очень слабый светло-зеленый лучик— всплеск. Однако этот «шумок» меня беспокоит. Он не классифицируется. В конце концов, успокаиваю себя тем, что это либо собственные помехи, либо сигнал от далеко от нас резвящегося косяка рыб. Однако шум шумом, а пора и «здороваться» с начальством, то есть выходить в эфир. Набрасываю на бланке РДО (радиограмму). Широта, долгота, курс, скорость, координаты места и время всплытия. Вызываю шифровальщика, приказываю зашифровать текст и передать его радистам. Дверь в радиорубку почти напротив моей. Слышу стук аппаратуры «набивающей» РДО на перфоленту. Хитроумная аппаратура превращает этот текст в ультракороткий сигнал — набор точек и тире, которые с быстротой молнии (доли секунды) уйдут в эфир при нажатии нужной кнопки. «Вероятный противник» вряд ли успеет запеленговать наше место по такому сигналу. При очередном всплытии на сеанс связи «выстреливаем» наше, надеюсь, последнее РДО в эфир.
Опуская перископ и погружаясь на глубину, после получения «квитанции» — подтверждения о получении нашего РДО «берегом» — мысленно охватываю события, последующие за контактом моей электромагнитной «молнии» с огромным антенным полем радиоприемного центра ВМФ, где-то в глубине страны. Вижу как береговая радиоаппаратура (родная сестра нашей лодочной) разматывает неуловимый ухом писк в ряд точек и тире, а затем записывает их в форме аккуратных цифровых групп. Другая мудрая аппаратура дешифрует эти группы и печатает написанный мной несколько минут назад текст. Мысленно представляю, как оперативный дежурный на ЦКП ВМФ в моем родном городе Москве читает и записывает в журнал наше сообщение. Пройдет еще несколько часов (учитывая разницу во времени) и какой-нибудь дядя с адмиральскими погонами — направленец по Тихому океану — доложит своему вышестоящему начальнику о нашем возвращении. Все внутренне облегченно вздохнут и перенесут свое внимание на сменивший нас другой ракетоносец. А в родной базе, куда наша РДО доползет уже по проводам, начнется кое-какое движение. Начальник технической позиции выдаст своим подчиненным «ценное указание» о подготовке к приемке от возвращающейся «К-126» ракет и торпед со специальными боевыми частями. Командир береговой базы прикажет своей службе готовить для нас топливо, масло, воду, продукты, праздничный обед, баню и оркестр. Флагманский врач закажет энное количество мест в санатории «».
А какой-нибудь излишне болтливый штабист шепнет «по секрету» о времени нашего прихода своей жене, та тоже «по секрету» поделится этой новостью со своей сердечной подругой и ... Узнают об этом, наконец, и наши жены, как правило, где-нибудь в военторговской очереди за «дефицитом». Вот, видимо, откуда эти слова в пахмутовской песне о том, что... «тебе известно лишь одной...». В те времена факт возвращения лодки особенно тщательно скрывался почему-то от семей подводников. Это теперь, вроде, они имеют возможность встретить своих мужей и отцов прямо на пирсе и это, кстати, правильно. Но тогда все было несколько иначе... Такие мысли приходили в голову, когда я в очередной раз проходил по отсекам. Лодка «чистила перышки», в отсеках прибирались на совесть, трюмы были подсушены, ржавчина очищена, койки аккуратно заправлены. Головы матросов и офицеров, остриженные «под ноль», то есть так как стригся я перед длительными походами (это ли не пример авторитета командира?), уже успели несколько обрасти, отпущенные бороды и усы тщательно подбриты. Во всем чувствовалось приближение долгожданного отдыха. Люди, конечно, ясно понимают, что отдыхать в санаторий поедут не все сразу, очевидно, половина команды уедет отдыхать, а другая будет «вкалывать» по восстановлению боеготовности механизмов, но ведь потом-то, через месяц и другая половина отдохнет! Как, в сущности, мало надо человеку! Главное — перспектива, надежда... По-моему, это основная черта характера гражданина нашей страны. Так уж нас воспитали, мы постоянно чего-то ждем и на что-то надеемся... Последняя ночь. Всплыли, осушили трюма и выгородки, продули баллоны гальюнов, вынесли и выбросили мусор (об экологии моря как-то не думалось). Заряжаем батарею, идем приличной (относительно, конечно) скоростью. Я на .
Вдруг в переговорном устройстве «аварийный» голос вахтенного гидроакустика: «Товарищ командир, просьба спуститься в рубку!». Оглядываю горизонт, вроде все чисто. На вахте командир БЧ-2 капитан-лейтенант Елишев — из бывших надводников, с крейсерской закалкой, офицер надежный. Оставляю его одного, сам скольжу по трапу вниз, врываюсь в рубку акустика. Что? На экране — полная засветка. Тот самый, преследовавший нас шум теперь явно приближается («эффект Доплера», известный еще со школы). Следил значит за нами, подлец! Шум его винтов у нас уже по левому траверзу (на курсовом угле 90, то есть перпендикулярно диаметральной плоскости лодки), затем буквально гремит под нами, переходит на правый борт и удаляется. Значит два дня назад засек наше возвращение и «вел» до тех пор пока не убедился, что мы идем домой. Теперь поплыл докладывать, что мы скоро будем в территориальных водах СССР, а туда он лезть опасается. Неприятное, доложу, вам, ощущение, когда под тобой такая «акула» ныряет. В этих местах уже пару раз наши командиры с ними сталкивались. Нахально ведут себя американцы. «Пасутся» у наших территориальных вод, а иногда и влезают в них. И ничего мы с ними сделать не можем, к великому сожалению и досаде. Пока наши противолодочные силы прибывают в район обнаружения такой нахалки, она успевает уйти в международные воды. Скорость-то у нее - дай бог! Вот и оправдывают свои опоздания противолодочники тем, что командиры лодок напрасно паникуют, принимают, мол, за шумы иностранных подводных лодок какие-то посторонние случайные шумы. А напрасную трату топлива и моторесурсов на флоте не жалуют... В результате, командира, давшего в эфир сигнал «По флоту» об обнаружении неопознанной субмарины, подчас, наказывают за, якобы, ложный сигнал. А вот, когда уже дело доходит до столкновения, когда в легком корпусе лодки застревают детали «чужака» (один из командиров соседнего из соединения атомных лодок — Борис Суренович Багдарасян «привез» в базу даже топовый огонь столкнувшегося с ним американца), тогда того же командира зачастую снимают с должности.
Капитан 1 ранга Борис Суренович Багдасарьян (командир экипажа ПЛ пр.675). Пробоина в борту К-108 после столкновения с «Тотог». Хорошо видна линия правого вала. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - СПб, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун. См. . . Во всяком случае, Багдарасян едва не «загремел». Впрочем, это же наша родная система! Поэтому решаю «молчать в тряпочку» и даже в вахтенный журнал ничего об этом эпизоде не записывать. Пусть «супостат» докладывает своему боссу о моем возвращении. Мне теперь от этого ни холодно, ни жарко... Но червяк внутри все-таки продолжает глодать: а не «вела» ли меня эта атомарина от самой позиции, где нас все-таки выследили «Орионы» с «Нептунами» и передали ей контакт? Однако лучше об этом не думать. Лучше, подобно страусу, засунуть голову в песок и считать, что спрятался. В конце концов, все эти мысли — сплошное самоедство. Уж, наверное, наша разведка имела бы данные об обнаружении и перевела бы меня в резервный район. Должен же я верить в советскую разведку! Есть же у военно-морской разведки свои «Штирлицы»! Нужно самому считать и внушить, что отслужили мы боевую службу вполне нормально.*
* Между прочим, данных о том, что меня тогда обнаружили, я до сих пор нигде не нашел. Значит, в самом деле - обошлось (Примеч. авт.).
Теперь пусть в каком-нибудь кабинете в Пентагоне вытаскивают из компьютерной памяти информацию о моем выходе на боевую службу, уж об этом-то факте они наверняка знали. Среди подводников известен такой факт: на Севере одного командира, после того, как он, считая себя необнаруженным, вышел за Исландско-Фарерский противолодочный рубеж в Атлантику, тепло поздравил с днем рождения сам президент США. Президент даже любезно пожелал командиру счастливого плавания.
Так что, очевидно, сейчас какой-нибудь дежурный «кэптэн», выплюнув резинку изо рта и сняв ноги со стола, тянет к себе микрофон, чтобы отменить слежение за очередной лодкой типа «Гольф» (так они называли наш 629А проект), возвратившейся на Камчатку. Теперь все их внимание переключено на сменившую нас очередную ракетную субмарину. Не дай бог, она тоже дизель-электрическая! Атомоходу, безусловно, проскочить на позицию и маневрировать там, не будучи обнаруженным, гораздо легче. Хотя и атомарины «ловят». Во всяком случае, мысленно желаю своему коллеге счастливой боевой службы. Ищут его сейчас американцы, ищут беднягу день и ночь! Ну, а мы идем домой! На рассвете в последний раз за этот поход погружаемся, хотя, судя по всему, в этом уже нет особого смысла. В назначенное время, всплыв на перископную глубину, с удовольствием наблюдаю вечно заснеженные вершины знаменитых камчатских вулканов. Наверное, ни один турист и уж, наверняка, ни один местный житель, не ощущает таких теплых чувств к Вилючинской, Авачинской или Корякской сопкам, как наблюдающий их через окуляр перископа командир подводной лодки, возвращающейся с океана. Конец более чем двухмесячного автономного плавания! Конец рядовой, обычной, особо не примечательной (если не считать многочисленные «нырки» от радиолокационных сигналов базовой патрульной авиации и сухопаечное сидение на позиции), плановой «автономке». В рассказе о ней читатель не нашел описания штормовых ночей, полостных операций по удалению аппендиксов у матросов и офицеров на глубине, ремонта рулевых приводов и захлопок, замены головок блока цилиндров и более серьезных аварийных ситуаций типа той, которую я описал в своем рассказе «Так они и тонут». В описываемой автономке всего этого, к счастью, не было, она была, если хотите, типовой для периода так называемой — «холодной войны». Впрочем, для нас эта война была не такой уж холодной, поэтому кавычки можно смело убрать. Через некоторое время, в очередной автономке, я попаду в такую экстраординарную обстановку, которая едва не будет стоить мне и всему экипажу жизни. Какие уж тут кавычки...
Но все это будет потом. Я пока об этом еще не знаю. И сейчас, повиснув на рукоятках перископа, вглядываюсь в береговые скалы. Наконец, вижу на их фоне крохотный корабль - тральщик. Нас встречают! Сегодня — воскресенье и, наверное, один из моих прямых начальников, оторвавшись от семейного уюта, вышел на этом тральщике, чтобы встретить нас. Мне как-то немного неудобно и жаль его. Сейчас он наверняка, вдавив в глазные впадины бинокль, «ощупывает» горизонт. Интересно, видит ли он мой перископ? Море по-летнему спокойно, но небольшие «барашки» все-таки есть. Наверное, не видит. Подойдем поближе, увеличим ход. Энергию аккумуляторов можно, пожалуй, не беречь. На швартовку хватит. Ну вот, совершили кое-какие, заранее обусловленные действия и «опознали» друг друга: он понял, что я «К-126», я понял, что он — встречающий меня корабль. «Продуть среднюю!». Слышу долгожданный доклад механика: «Продута средняя, закрыты кингстоны, глубина два метра, дифферент — ноль!». Теперь — вверх по трапу, в правую руку — кувалду (рулевой ее заранее приготовил и подал). Пытаюсь сравнять давление, накопившееся в рубке и центральном посту, с атмосферным через специальный клапан на крышке верхнего рубочного люка. Давление, как всегда, стравливается медленно: клапанчук-то маленький, а клинья замка (кремальерного затвора) прочно «прилипли» к клиновым выступам комингса люка. Руками люк не отдраить. Звонко бью кувалдой по рукояткам замка крышки люка. Наконец, кремальера со скрипом проворачивается. Теперь небольшое нажатие на рукоятку клинового затвора и... Крышка люка с глухим стуком отскакивает от комингса. Придерживая на голове пилотку (может улететь вместе с вырвавшимся наружу воздухом), одновременно с командой-криком: «Отдраен верхний рубочный люк!», протискиваюсь в него, поднимаюсь на мостик, с трудом взбираюсь на подножку. По пояс высовываюсь из ограждения рубки. Осматриваюсь. Поднимаюсь еще выше: на крышу ограждения рубки. Ноги слушаются плохо. Левая рука крепко цепляется за леерное перильце. В правой — бинокль. «Левый дизель малый ход!», «Продувать балласт!». Почему в конце автономки обычные, предписанные корабельным уставом «командные слова», звучат прямо-таки классической джазовой музыкой из фильма моего детства и юности — «Серенада солнечной долины»?
Криворучко Якова Ионовича (справа) можно смело отнести к легендарным подводникам Тихоокеанского флота, командирам, с которыми выходить в море считалось честью. - . С тральщика что-то «пишут» прожектором, но на фоне яркого солнца проблески различаются плохо. Вдыхаю полной грудью соленый чистый воздух. Видно поздравляют с возвращением. «Сигнальщика с прожектором на мостик!» — пусть читает. «Старпома наверх!» — это, конечно, не положено, но хочу сделать ему приятное... А вот и старпом. Уступаю ему «левое» место. «Василь Васильевич, черт возьми, а все-таки здорово, когда нас встречают! Ложись на входные створы, пускай правый и третий дизеля. Дадим, как любит говорить адмирал Криворучко/ход «погуще». Пошли в Авачу!»
Но вернёмся к «Лембиту», командир которого отложил на один день уход из района острова Утэ, надеясь, что за это время появится цель для остававшихся на борту торпед. Этим днём было 14 сентября. На исходе ночи, когда лодка, держась не очень далеко от острова, заканчивала зарядку батареи, было замечено, что островной пост передаёт световые сигналы в сторону моря. Капитан-лейтенанту Матиясевичу стало ясно, что с моря кого-то ждут. Погрузившись после зарядки, «Лембит» стал курсировать вблизи подходного к острову фарватера, уже хорошо разведанного. И противник вскоре появился. Приближались пять транспортов в двух кильватерных колоннах, охраняемые сторожевыми кораблями и катерами. Решив стрелять по головному, наиболее крупному судну, Матиясевич без помех провёл маневрирование, и с хорошей дистанции 7–8 кабельтовых (немного меньше полутора километров) дал двухторпедный залп. Через 50 секунд на лодке, находившейся уже на глубине, услышали два взрыва. Подвсплыв под перископ, командир понял, что торпеды попали в два судна, шедших очень близко одно от другого. Головной транспорт («Финлянд», как установили потом) горел и окутывался чёрным дымом, какой дают воспламенившиеся боеприпасы, а следовавший за ним уходил под воду, задрав корму. Атака удалась! Но прямо на лодку шёл сторожевик, с которого, может быть, заметили перископ. Через несколько секунд лодка была на глубине, исключающей таранный удар. Однако бомбёжка, под которую она попала, оказалась точной. Корпус сотрясался так, что подводники опасались, не начнёт ли он разламываться. Корпус лодки выдержал, трещин не дал. Но от его сотрясений произошло короткое замыкание во второй группе аккумуляторной батареи. Искра вызвала взрыв выделяемого газа, пожар мгновенно распространился на центральный пост и радиорубку... В трюм центрального поста через выбитый при взрыве клинкет лага хлынула под давлением в несколько атмосфер вода. Отсеки погрузились во тьму. Людей разметало взрывной волной. Среди них были и раненые, обожжённые, контуженные (в числе последних — военком П.П.Иванов). Но это мало значило перед лицом главного: тяжело ранен был сам подводный корабль. Смертельно ли, никто не знал. В иных условиях лодке обеспечило бы спасение немедленное всплытие, но на поверхности моря её подкарауливал враг. И нельзя было надеяться, что кто-то его отгонит, придёт на помощь. Всё происходило у берегов противника, в его водах. Не знаю, подумал ли кто-нибудь на «Лембите», что настал его последний час. Убеждён лишь, что у абсолютного большинства экипажа такой мысли не было, ибо иначе конец стал бы неизбежен. На подводных лодках больше, чем где-либо на флоте (это диктуется спецификой подводного плавания), заботятся о подготовке личного состава к борьбе за живучесть корабля, за его жизнь, от которой зависят жизни всех на его борту. И если учёба чего-нибудь стоила, люди мгновенно, автоматически включаются в такую борьбу при самых критических, казалось бы, безнадёжных обстоятельствах, и часто побеждают нависшую над кораблём опасность. Алексей Михайлович Матиясевич отмечал потом, что никогда ещё не проявлялись так, как в тот тяжёлый день, стойкость экипажа, слаженность и умелость его действий. На «Лембите» был прекрасный инженер-механик Сергей Алексеевич Моисеев. Сам обожжённый при взрыве, инженер-капитан 3-го ранга Моисеев, не потеряв ни минуты, вместе с командиром направлял усилия личного состава на устранение самых опасных повреждений. В отсеки было дано аварийное освещение. Подводники сумели прекратить поступление воды, ликвидировали пожар, не дав тому и другому перерасти в катастрофу.
Инженер-механик подводной лодки «Лембит» Сергей Алексеевич Моисеев
В аварийном отсеке, заполненном ядовитым газом, люди включились в индивидуальные спасательные приборы, заряженные кислородом. Только те, кому надо было отдавать распоряжения, не могли себе этого позволить: загубники прибора мешали громко говорить. Раненых и сильно обожжёных перенесли в первый отсек, где оказывал им первую помощь лодочный фельдшер Дмитрий Куличкин. Всё, что делалось на лодке, лежавшей на грунте на относительно малой глубине, — всего 36 метров, надо было делать тихо. Прекратив бомбёжку, сторожевики ещё долго не уходили: их слышал лодочный акустик. Вероятно, лодку они считали потопленной, но хотели как-то в этом удостовериться. Берлинское радио уже объявляло, что на Балтике потоплено за два месяца 30 советских подлодок, — ровно столько, сколько мы собирались вывести в море за всю кампанию. Лишь ночью, после неоднократных докладов акустика: «Горизонт чист», Матиясевич счёл возможным всплыть. Десять часов лодка пролежала на грунте с задымлёнными отсеками, причём не могло быть уверенности, что она окажется в состоянии двигаться. Механизмы не проворачивали, дабы не производить шума. Только перед самым всплытием командир и механик смогли выяснить, что обеспечить «Лембиту» ход в надводном положении, очевидно, удастся. Под водой было далеко не уйти на одной группе аккумуляторов, требующей частой подзарядки. Если лодка всплывёт, за что тоже нельзя было ручаться (после такой встряски корпуса могло отказать всё, что угодно), командир, решил отходить к югу, подальше от неприятельских островов и коммуникаций, чтобы там подготовиться к неблизкому переходу до Лавенсари. Всплыть удалось, хотя и не сразу. Вслед за командиром наверх поднялись комендоры и группа моряков с гранатами и стрелковым оружием. Опьяняясь свежим воздухом, кое-кто ненадолго терял сознание. На море было пустынно, и Матиясевич начал осуществлять свой план действий. В просторах Средней Балтики нашлось место, где лембитовцы, бдительно следя за морем и небом, без помех со стороны противника навели на своём корабле кое-какой порядок. Самая тяжёлая, но и самая необходимая работа состояла в том, чтобы обезвредить аварийную аккумуляторную яму, удалить вылившийся из разбитых баков электролит, а затем всё промыть. За сутки сделали и это, и многое другое, ввели в действие часть важных для плавания приборов. В разрушенной при взрыве радиорубке под руководством главного старшины Фёдора Галиенко, у которого был перелом ноги с раздроблением кости, восстановили один из приёмников. Это позволило принять нашу штабную сводку «Лодкам в море». А она, наряду с другими сведениями об обстановке, содержала предупреждение, что не следует пользоваться одним из возможных маршрутов обхода Гогланда. Разведка засекла там постановку противником новых мин и катерный дозор. Как раз этим маршрутом и собирался идти Матиясевич. Но радиопередатчик восстановлению не поддавался; от него остались одни обломки. Т ак что дать знать о себе «Лембит» не мог. И не прост был дальнейший путь в базу. Целый день маневрировал Матиясевич близ островов Моонзунда. Они находились в руках врага, но башенки знакомых маяков высились на своих местах, и по ним командир проверял перед форсированием Финского залива, насколько можно полагаться на сотрясённые лодочные компасы. Часть залива «Лембит» прошёл по разведанному раньше неприятельскому шхерному фарватеру. Встреч с вражескими дозорами посчастливилось избежать. Кроме одного случая, когда всплывшую для подзарядки лодку обстреляли сторожевики. Она быстро ушла под воду, отделавшись мелкими пробоинами в ограждении рубки. Благополучно преодолевались и минные заграждения.
Подводная лодка «Лембит» возвращается из боевого плавания
А когда подошли к Гогланду, надо было остерегаться не только вражеских, но и своих дозоров: ведь сюда наведывались и немецкие подлодки, и о том, что на подходе наша, никто не знал. Отсюда следовало, что появляться на Восточном Гогландском плёсе нельзя в тёмное время. После полудня 19 сентября, когда истекла почти неделя с тех пор как Матиясевич радировал, что задерживается в районе острова Утэ на одни сутки и потом ни разу не вышел в эфир, весь наш штаб радостно взбудоражила экстренная радиограмма с Лавенсари. Оттуда сообщали, что подводная лодка «Лембит» всплыла в трёх милях западнее острова и принята в охранение катерным дозором. «Лембит» для нас словно воскрес! Ведь с каждым днём возрастала вероятность того, что эта лодка не вернётся. Ожидание подводной лодки, возвращавшейся из похода, бывало напряжённым в тех случаях, когда мы примерно знали время её выхода к Лавенсари, Каждая лодка подвергалась особой опасности в самом начале похода и снова — в самом конце, при новом форсировании Финского залива. За время, пока она находилась на позиции, трудности обратного пути, как правило, возрастали: враг успевал где-то уплотнить свои заграждения, а где-то поставить новые, усилить дозоры. Свежа была в памяти гибель Щ-317 с комдивом Е горовым при возвращении из победоносного похода на далёкий юго-запад Балтики. А мы ещё не знали тогда, что эта лодка не дошла до Лавенсари всего несколько десятков миль. Л-3 на обратном пути через залив дважды подрывалась на антенных минах. Она не получила серьёзных повреждений, вероятно, лишь потому, что это были антенные мины старого образца, не столь страшные для крепчайшего корпуса «Ленинца». А новые, с зарядом более мощным, стояли где-то рядом. Перед возвращением лодки капитана 3-го ранга Кабо, это было уже позже, в штаб поступили сведения, что на рекомендованном ей маршруте враг ставит противолодочные сети. Хорошо, что обстоятельства не заставили «Щуку» провести на грунте ту ночь, когда передавалась раз за разом предупреждавшая об этом радиограмма. Радист принял её, и Кабо пошёл другим маршрутом.
«Невезучая» «Щука» вернулась
Естественно, возникали серьёзные опасения относительно того, как пройдет Финский залив Щ-407 капитана 3-го ранга Афанасьева В.К. Ведь, оказавшись без перископов, командир лодки нигде не мог, не всплывая, уточнить своё место по береговым и островным ориентирам. Афанасьеву не везло и на позиции, где он вёл поиск противника в тёмное время. Ночных переходов немцы здесь, по-видимому, избегали. Т олько однажды был обнаружен неприятельский конвой. Но и лодку, сближавшуюся с ним в позиционном положении, обнаружили, и до торпедного залпа дело не дошло. Погрузившись, «слепая» подлодка успешно оторвалась от преследования. Три десятка глубинных бомб, сброшенных наугад, не нанесли ей новых повреждений. 24 сентября, после того, как «Щука» провела на позиции больше месяца, Афанасьеву было приказано возвращаться. Помочь командиру при форсировании залива штаб мог только информацией об обстановке и рекомендацией курсов. Проходя через минное заграждение в районе маяка Порккалан-Калбода (о существовании этого заграждения было известно, но тут ещё ничего ни с кем не случалось), Щ-407 подорвалась на антенной мине. Повреждения оказались нешуточными: в носовом отсеке разошёлся шов, ослабли заклёпки, и в лодку ворвалась вода. Вдобавок отказали носовые горизонтальные рули. Капитан 3-го ранга Афанасьев положил лодку на грунт, сумел несколькими спокойными фразами по переговорным трубам вселить в экипаж уверенность, что с аварией можно справиться. В задраенном первом отсеке аварийные группы, сменяя одна другую (в холодной воде быстро коченело тело), пытались заделать образовавшиеся в корпусе щели. Но забортное давление в несколько атмосфер не давало остановить поступление воды, помпы не успевали её откачивать. Оценив положение, командир принял рискованное, но оправданное обстоятельствами решение, — всплыть и форсировать Гогландский рубеж в позиционном положении, при котором лодка мало выступает над водой и не так заметна. Ни одна подлодка не проходила здесь так в ту кампанию, но «невезучей» «Щуке», наконец, посчастливилось: никаких мин она больше не задела, и никто её не обнаружил до самой той минуты, когда ей замигали, передавая опознавательный сигнал, катера, вышедшие навстречу с Лавенсари. Рассматривая потом в штабе путевую карту штурмана Щ-407 старшего лейтенанта Филимонова и навигационный журнал, я убедился, что лодка прошла Финский залив почти по самому короткому маршруту, можно сказать, — напрямик. Последние полтораста миль «Щука» шла, не имея ни единой возможности определить своё место, причём, гирокомпас был неисправен. Но счисление с использованием только магнитного компаса велось так точно, что к месту встречи с катерами она вышла с ничтожно малой неувязкой, — около одной мили. Это был высокий класс штурманской работы, характерный для всего похода, Когда Щ-407 неделями курсировала в открытом море, лодочный штурман и находившийся на борту дивизионный производили при всякой возможности астрономические обсервации, и командир водил корабль уверенно. Поход этой «Щуки» окончился безрезультатно. Нетрудно представить настроение командира, который возвращается с нетронутым боезапасом. Т ак не было с начала кампании ещё ни у кого. Но ни на разборе похода, где анализировались все его обстоятельства, ни на заседании Военного совета флота, где также слушали отчёт В.К.Афанасьева, неудачность похода не поставили ему в вину. В море бывает так, что там, где кораблю предписано находиться, противник, вопреки ожиданиям, не показывается. Лодка была ограниченно боеспособной (шутка сказать, — без перископов!), но командир упорно искал встречи с врагом, искал боя. В часы и дни тяжёлых испытаний экипаж проявил и мужество, и мастерство. Не увеличив боевого счёта бригады, поход Щ-407 тем не менее добавил кое-что к её коллективному опыту. И Военный совет не отклонил нашего представления о награждении отличившихся членов экипажа.
Награды героям второго эшелона
С тех пор, как право награждать орденами и медалями от имени Президиума Верховного Совета СССР осуществлялось командованием флота, герои подводных походов получали заслуженные ими награды быстро. Через несколько дней после возвращения лодки в Кронштадт в газете «Красный Балтийский флот» появлялся соответствующий приказ, а затем назначалось торжественное построение личного состава во дворе береговой базы. Вручал награды большей частью сам вице-адмирал Трибуц. На лодках, совершивших успешные боевые походы, потопивших за месяц или полтора по несколько вражеских транспортов, награждался обычно весь экипаж. Так было и на Л-3, и на «Лембите». В небольшой команде подводного корабля трудно найти человека, от которого не зависели бы результаты торпедной атаки или успех маневра, решающего общую судьбу лодки и людей при отрыве от преследующего его противника, а тем более — исход борьбы с водой, врывающейся через пробоины. На «Лембите» после его труднейшего похода в августе-сентябре десять членов экипажа были удостоены ордена Ленина, в том числе мужественный радист Фёдор Галиенко, инженер-механик С.А.Моисеев, комиссар корабля П.П.Иванов. Четырнадцати «лембитовцам» командующий вручил орден Красного Знамени, всем остальным — Красную Звезду. Не вручалась тогда награда только капитан-лейтенанту Матиясевичу. Но командующий флотом тут же объявил морякам, что их командир представляется к званию Героя Советского Союза, а подводная лодка «Лембит» — к ордену Красного Знамени.
Меня в боевой поход не пустили
Походы лодок второго эшелона, в целом успешные и обходившиеся, в отличие от первого, без потерь, близились к завершению (о двух последних я ещё расскажу). Мы готовили к выводу в море третий эшелон, самый многочисленный и сильный по составу, Наступил пик кампании, время её наибольшего боевого напряжения. Доставляло удовлетворение, что в основном всё шло так, как спланировал наш штаб. Но одного мне очень недоставало: я в море не выходил. Пойти в поход хотелось не просто ради того, чтобы потом никто не мог сказать, что начальник штаба тогда не плавал. Я считал важным иметь возможность судить не только по докладам и рассказам других о беспримерной обстановке, сложившейся на балтийском театре, где подводники воевали в условиях, каких раньше никто не мог и представить. Когда планировал действия бригады, разрабатывал рекомендации командирам кораблей, мучили подчас сомнения: может быть, при всём своём командирском опыте, накопленном за долгую службу, и при полной, казалось бы, осведомлённости об обстоятельствах каждого состоявшегося похода, всё-таки не учитываю чего-то существенного, что не постигнешь, не побывав сейчас в море? И потому считал целесообразным сходить в поход не позже, чем во втором эшелоне. Не раз прикидывал, с кем из командиров хотел бы пойти: с таким, которого не стеснит, не будет сковывать присутствие на борту старшего и у которого мог бы кое-чему поучиться. Когда в первый раз заявил о своём желании командиру бригады, Андрей Митрофанович Стеценко только усмехнулся: — Сиди и делай своё дело. Я сперва сам бы пошёл, да кто пустит? Комбриг предпочитал, чтобы начальник штаба был всегда на месте, не отлучался дальше кронштадтского КП. И его можно было понять: на начальника штаба действующего соединения «замыкается» слишком много такого, что нельзя выпускать из поля зрения ни на день, ни на час, а в разгар боевой страды даже кратковременная передача его обязанностей в другие руки, пусть и надёжные, особенно нежелательна и может обернуться непредвиденными накладками. Но через некоторое время я возобновил разговор на ту же тему. И получил товарищески мягкий и вместе с тем решительный отказ. Я всё же попросил доложить мою просьбу командующему флотом. Стеценко обещал и потом давал мне понять, что о моём желании выйти в море помнит. Но «Добро» на моё участие в боевом походе всё не поступало. Однажды, будучи по очередным служебным делам на флагманском командном пункте, я лично изложил свою просьбу адмиралу В.Ф.Трибуцу. И сразу понял, что Стеценко об этом с ним говорил. С необычной для него резкостью командующий отрезал: — Занимайтесь своим делом. Е сли будет нужно, мы сами пошлём вас в поход. На том дело и кончилось.
Боевые дела С-13 и Щ-310
Итак, ещё о двух боевых походах, которые завершали действия второго эшелона и совместились, особенно один из них, с развёртыванием третьего. Это походы, совершённые в сентябре-октябре подводными лодками С-13 и Щ-310. С-13, одна из новейших лодок этого типа, законченная постройкой в 1941 году, была в числе тех, которые начали переводиться по системе рек и Беломорканалу на Север, но вернулись с Невы обратно. Командир лодки капитан-лейтенант П.П.Маланченко ещё не имел опыта боевых походов. Поэтому, а также и потому, что лодка посылалась в район, где наши подводники не бывали со времени финской кампании, на С-13 пошёл командир 1-го дивизиона капитан 2-го ранга Евгений Гаврилович Юнаков. Как установила флотская разведка, немцы, проводя большинство конвоев, следующих в Финляндию вдоль побережья Швеции (в территориальных водах которой наши лодки действовать не могли), направляли их затем в Ботнический залив и дальше к финским портам через глубоководный пролив Южный Кваркен. С ним, между прочим, связаны первые в практике балтийских подводников переходы подо льдом в боевую зиму 1939–1940 годов, одним из пионеров которых был Александр Владимирович Трипольский, тогда командир С-1.
Подводная лодка С-13
Туда, в воды Ботнического залива, и пошла С-13 с задачей перехватывать транспорты противника у Аландских островов и восточнее, дезорганизовать эту коммуникацию. Ещё в Финском заливе лодку дважды атаковывали противолодочные корабли. Численность и активность их в западной части залива заметно возрастали. Однако существенных повреждений подлодка не получила. Южный Кваркен, где имелось известное нам старое финское заграждение, был благополучно форсирован на большой глубине. 11 сентября поступил радиосигнал о том, что С-13 находится в Ботническом заливе.
Евгений Гаврилович Юнаков
Крейсерство в его водах быстро подтвердило: движение судов там довольно оживлённое. Причём иногда транспорты шли без охранения: здесь их ещё никто не топил. Юнаков давал молодому командиру набираться опыта, не навязывая своих решений. Комдив не помешал Маланченко стрелять одной торпедой, когда, тому казалось, что её достаточно, чтобы поразить цель. В одном случае это привело к промаху, в другом торпеда попала в крупное судно, но оно, осев на корму, оставалось на плаву.
Пётр Петрович Маланченко
Однако в обоих случаях противник не был упущен. Лодка, благо обстановка это позволяла, производила повторные атаки, вводила в действие свою артиллерию. Так были потоплены транспорты «Гера» и «Юсси-Х». Военный совет флота по радио поздравил экипаж С-13 с первыми успехами. Тем временем вышла в море подводная лодка Щ-310. Она посылалась на юг Балтики, к Данцигской бухте. Командовал этой «Щукой» капитан 3-го ранга Д.К.Ярошевич, военкомом был батальонный комиссар А.П.Баканов.
Транспорт «Юсси-Х», потопленный подводной лодкой С-13
Дмитрий Клементьевич Ярошевич стал впоследствии известным адмиралом, в 60-е годы возглавлял штаб Тихоокеанского флота. Это был командир и человек незаурядный. Высокий, красивый, он обладал и обаянием духовным, отличался поистине кристальной честностью, полной неспособностью в чём-либо покривить душой. Человек чести — так хочется его охарактеризовать. Немного могу вспомнить командиров кораблей, которых команда любила так, как Ярошевича. А командиры подразделений знали, что командир лодки не только их начальник, но и друг, который всегда поддержит в трудный час службы и жизни. Однако ни на какой промах, упущение глаза не закроет, и подвести которого — нельзя. Подводную службу Я рошевич начинал на «Малютках». «Щуку» принял, будучи уже зрелым, отлично подготовленным командиром. Он как-то успевал почти во всём опережать своих сверстников, был исключительно энергичен, умел всё делать быстро, И у подчинённых настойчиво развивал это неоценимое на подводной лодке качество — умение делать всё, что каждому положено, не только правильно, чётко, но и с наивозможной быстротой. Медлительных не жаловал. Но в том походе Щ-310 капитан 3-го ранга Ярошевич, как говорится, особенно не блеснул, его боевые командирские возможности не проявились в полную силу. По результатам поход был средним с одной вполне удачной атакой (двухторпедным залпом потоплен немецкий транспорт «Франц Рудольф») и двумя неудачными: в другой транспорт командир не попал, наверное, из-за неспокойного моря, а обнаруженная в позиционном положении и атакованная фашистская подлодка от торпед сумела уклониться.
Командир подводной лодки Щ-310 Дмитрий Клементьевич Ярошевич
Потом мне рассказывали, как заканчивалась неудавшаяся атака на транспорт. Т орпеды вышли нормально, не было ошибок ни у трюмных машинистов, ни у боцмана на горизонтальных рулях. Команду охватило напряжённое ожидание. Потом услышали звук взрыва, правда, запоздалый и какой-то приглушённый. Но кто-то уже поздравлял командира с победой. А Я рошевич, успевший вновь приподнять перископ и уже понявший, что атака не получилась, ответил: — Отставить. Я промазал! Пожалуй, не каждый на его месте ответил бы так категорически и однозначно, зная, как тяжело разочаровать экипаж, вложивший в атаку столько усилий. Ведь, не окажись у командира возможности приподнять перископ, транспорт, вероятно, посчитали бы, если не потопленным, то, во всяком случае, торпедированным. Но Ярошевич иначе ответить не мог. А звук взрыва? Да мало ли на что могла наскочить торпеда, — на скалу, например, если это прибрежные воды. Могла взорваться и мина, могла быть сброшена где-то в стороне бомба. В военном море подчас возникают звуки, источник которых не удаётся распознать. В первых числах октября, при резком ухудшении погоды в том районе, охваченном затяжным штормом, Щ-310 получила приказание возвращаться.
Возвращение было трудным и опасным
Несколькими днями позже легла на обратный курс и С-13, которая находилась в море уже больше месяца и потопила к тому времени ещё один, третий за поход, транспорт. И этим результаты похода Юнакова и Маланченко не исчерпывались. Появление советской подлодки в Ботническом заливе настолько встревожило гитлеровцев, что они, как установила разведка, на время приостановили движение судов на коммуникации, которую перед тем использовали весьма интенсивно.
Маланченко Петр Петрович
Самым трудным для обеих подлодок оказалось форсировать на обратном пути Финский залив. Щ-310 едва не погибла совсем близко от Лавенсари. И то, что всё-таки не погибла, думаю, зависело прежде всего от того, каким командиром был Ярошевич, и как он подготовил ко всяким неожиданностям свой экипаж. Подрыв на мине произошёл на глубине. По корпусу лодки, вспоминал потом командир, ударило будто паровым молотом. Последним, что зафиксировал его взгляд перед тем, как погас свет, были зловеще прогибающиеся стальные шпангоуты. В кромешной тьме закипела врывающаяся в отсеки вода. В таких обстоятельствах самый опытный командир не в состоянии мгновенно, когда ещё ничего не доложили из других отсеков, оценить размеры аварии и состояние корабля. Но упустить мгновение может означать упустить всё. Ярошевич не помнил, какие слова, предназначенные ободрить людей, прокричал он в переговорные трубы вместе с автоматически вырвавшимися у него первыми командами. Но его голос услышали сразу же за грохотом взрыва и стуком сорвавшихся со своих мест предметов. С кого-то это, наверное, сбросило сковывающее оцепенение ужаса и во всех вселило надежду, а значит и придало сил, — таково свойство голоса командира, если экипаж привык не только повиноваться, но и верить ему. Не потеряв драгоценных секунд и минут, подводники вступили в борьбу за спасение корабля и своё собственное. Именно секунды понадобились, чтобы дать аварийное освещение, и в течение не более чем минуты определилось, что судьба лодки решается в центральном посту и первом отсеке, где сильнее всего поступала вода. В первый отсек, руководить устранением повреждений на месте, командир послал инженера-механика Кувшинова, разрешив ему взять туда кого нужно из других отсеков, а в центральном посту распоряжался сам. Плохо было, что вода поступала не снизу, а сверху. Много повреждений корпуса оказалось у подволока, а значит, отпадала возможность сдержать забортную воду противодавлением, потравив в отсеки сжатый воздух из баллонов. Больших пробоин не было (тогда лодку затопило бы мгновенно). Вода под давлением била через щели разошедшихся швов, и эти фонтаны не поддавались заделке первыми подручными средствами вроде клиньев или деревянных пробок, а к некоторым мешали подобраться сплетения корабельных трубопроводов. Откачивать же воду было сперва нечем: не включалась помпа первого отсека, не забирал (оказалось, — из-за перебитой магистрали) турбонасос. Лодка, однако, не утратила способности двигаться. Она провалилась почти до грунта. Не управлялась по глубине заклинившимися горизонтальными рулями, но электромоторы работали, гирокомпас из строя не вышел. Командир старался хоть на киле отойти от того места, где подводный взрыв могли засечь и начать погоню вражеские катера. Он направил лодку в сторону меньших глубин, чтобы ослабить напор всё ещё поступавшей воды. Потом «Щука» наткнулась на какое-то препятствие, возможно, подводную каменную гряду. Преодолеть этот барьер без риска, что лодку выбросит на поверхность, не позволяли не выявленные ещё полностью повреждения в системе погружения и всплытия. А всплытие, пока наверху стоит день, Ярошевич исключал, — это означало бы лезть в лапы врагу. С дифферентом на нос, медленно заливаемая водой, «Щука» остановилась у неведомой преграды. На экипаж, как вспоминали многие, тяжело подействовало то, что умолкли главные электромоторы: движение — это жизнь. Командир и комиссар Баканов делали всё возможное, чтобы поддержать дух подчинённых. И не только словами. Первый отсек, например, где положение оставалось особенно трудным, не был, как обычно делают в подобных случаях, изолирован, дверь на переборке просто взяли на клин, и её могли открыть с обеих сторон. Ярошевич чувствовал, что нельзя сейчас отделять работающих там моряков от остальной команды. И время от времени командир сам появлялся в аварийном отсеке, где система пластырей и распорок, возводимая под руководством инженера-механика Кувшинова над торпедными аппаратами, постепенно замедляла поступление воды. Вода затопила трюмы и стала подниматься над настилом отсеков. Когда повышение её уровня было, наконец, остановлено, оставалось по расчётам Кувшинова часполтора до того, как залило бы аккумуляторную батарею со всеми вытекающими из этого катастрофическими последствиями. Потом сумели ввести в действие и водоотливные средства. Для того чтобы заработал турбонасос, понадобилось восстановить повреждённую магистраль, и это сделали в затопленном трюме, ныряя туда. Поздно вечером командир произвёл всплытие с аварийным продуванием балластных цистерн. Подводникам повезло: ночь выдалась непогожая, тёмная, и израненная лодка прошла никем не замеченной те немногие мили, которые оставались до наших передовых дозоров. Своей стойкостью, несгибаемой силой духа командир и экипаж не дали лодке погибнуть.
Возвращение в базу «на честном слове»
Бороться за свой корабль, отстаивать его пришлось и экипажу С-13, возвращавшейся из Ботнического залива. И тоже под самый конец похода, уже недалеко от Лавенсари. Лодка благополучно форсировала пролив Южный Кваркен, несмотря на то, что противник уже поставил там новое минное заграждение. Без особых осложнений прошла весь остальной путь до Западного Гогландского плёса. А здесь, всплыв для последней подзарядки батареи, была обнаружена вражескими катерами, срочно погрузилась, но попала под довольно точную бомбёжку.
Мичман В.И.Поспелов, старшина команды трюмных
При нарушенной плавучести, с отказавшим рулевым управлением и повреждениями во многих других механизмах С-13 ударилась на глубине около 60 метров о грунт. Через выбитый штуцер глубиномера зафонтанировала вода в центральный пост. С этим справились, отверстие заделали, но общее состояние лодки смогли выяснить не сразу. Сперва надо было «замереть», не выдавать себя никакими звуками, потому что катера, по-видимому, потеряв лодку, не уходили ещё несколько часов. Акустик слышал шумы их моторов и винтов. Когда же стали опробовать технику, обнаружилось, что вертикальный руль заклинен повёрнутым влево, а электродвигатель, перекладывающий его, сгорел. При таком положении руля лодка не могла удерживаться на курсе. Надо было хотя бы привести руль в нейтральное положение, чтобы двигаться, управляясь машинами.
Мичман П.И.Замотин, командир группы движения
Как сделать это, обсуждали с участием всех, кто мог что-то предложить. И решили попытаться передвинуть руль, уцепившись газовым ключом за штырь валопровода, выступавший из кормовой переборки. Сперва дело казалось почти безнадёжным: навалившиеся на ключ двое краснофлотцев выбились из сил, сдвинув руль лишь на десятые доли градуса. А надо было переложить его на 27 градусов! Но пара сменяла пару, работа продолжалась, и за пять часов руль привели-таки в положение «прямо». Тем временем другие умельцы вернули в строй повреждённый гирокомпас, а его репитер, который обычно бывает перед глазами рулевого в центральном посту, перенесли к главным электромоторам. Одержать лодку на курсе теперь предстояло, регулируя обороты, вахтенным электрикам.
Е.Г.Юнаков, П.П.Маланченко, А.К.Соловьёв
Так возвращалась из похода С-13. К моменту встречи с нашими катерами была полностью разряжена аккумуляторная батарея. Но буксировка лодки оказалась невозможной из-за поднявшегося шторма. И пришлось ей, уже на ближних подходах к островной базе, ещё раз ложиться на грунт и пережидать непогоду.
Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов среди подводников. Кронштадт, 1942 год
В ликвидации боевых повреждений участвовала вся команда. Но, говоря о тех, кто своей находчивостью, изобретательностью, смекалкой помог лодке вернуться в базу, командир и комиссар называли прежде всего мичмана Павла Замотина и мичмана Василия Поспелова. О первом боевом походе в Ботнический залив, где С-13, потопив один за другим три транспорта, заставила противника на время прервать морские перевозки, комдив Е.Г.Юнаков, командир лодки П.П.Маланченко и военком А.К.Соловьёв доложили Военному совету флота. С-13 посетил снова прибывший на Балтику нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов. Вероятно, по его инициативе вручение наград экипажу проходило не на нашей береговой базе, как обычно, а в зале Революции Военно-морского училища имени М.В.Фрунзе в присутствии командующего Ленинградским фронтом Л.А.Говорова и члена Военного совета фронта А.А.Кузнецова. Вручал награды нарком ВМФ. Все приглашённые на торжество почувствовали: народный комиссар стремился подчеркнуть значение того, что делают подводники и должны делать впредь.
Кузнецов Николай Герасимович, Кузнецов Алексей Александрович, Говоров Леонид Александрович
Второй эшелон бригады, развивая боевые успехи первого, распространил действия подводных лодок на новые районы на западе и севере Балтики. Коммуникации противника находились под нашими ударами практически на всём их протяжении, счёт потопленных вражеских судов всё возрастал.
Малая подводная лодка пятнадцатой серии типа «Малютка»
Бутко Борис Анисимович, выпускник ленинградского нахимовского училища, фицер-воспитатель, пользовавшийся любовью и уважением нахимовцев 60-х и 70-х гг. прошлого века.
— Надеюсь, что приставка «второй» не помешает вам быть тоже первым,— пошутил воспитатель.— Я хочу в классе всех видеть первыми... Должен вам сказать, братья Коровины, что вашему деду я многим обязан. Но это не значит, что вы сможете этим воспользоваться в своих интересах. Поблажек не будет. Садитесь. Кто следующий? — Самохвалов Роберт Ксенофонтович! — вскочил наш «зануда». — Пожалуй, мы можем пока обойтись и без отчества,— улыбнулся Дмитрий Сергеевич.— Что вас привело к нам, Роберт? — Желание служить Родине, товарищ Кирсанов! — Капитан третьего ранга,— поправил его воспитатель.— Мы с вами люди военные. Продолжайте. — В дни, когда сгустились тучи международного положения и когда фашизм поднимает голову, каждый из нас должен помнить... — А мы помним...— тихо сказал воспитатель. И, поглядев на недоумевающего Самохвалова, повторил: — Мы всё помним и никогда не забудем. Не сможем забыть. Сердцем помним, Роберт Самохвалов! Садитесь. Кто следующий? — Куликов Вадим, товарищ капитан третьего ранга! — Так вот вы какой, Куликов. О матросах революции в своем сочинении хорошо написали. О том, что они вас призвали на флот. Приедем в город — перед вашими глазами всегда будет легендарный корабль Революции. И вы встретитесь с его ветеранами.
Ветеран революции, бывший матрос I статьи, служивший на крейсере "Аврора", Т.Г.Рудковский в группе нахимовцев на историческом корабле. Дата съемки [к.1960-х -н.1970-х гг.] Фото И.С.Болотина.
Еще кто хочет со мной познакомиться? — Коломийцев Алексей, товарищ капитан третьего ранга! — Ленинградец? — Так точно. — Читал ваше сочинение. Ваша мама здорова? — Так точно. — А отец? — Он умер. Он долго болел. — Уверен, вы одолеете трудности. Не питайте надежд на то, что все будет гладко. Но все может преодолеть человек... Если сильно захочет. А я убежден, что вы хотите стать настоящими моряками... Когда Дмитрий Сергеевич перезнакомился со всеми двадцатью семью новичками, он попрощался: — Теперь мы будем встречаться каждый день, милые мальчики... — Да он чокнутый! — сказал Валерка, когда Кирсанов ушел. — Сам ты чокнутый! —возмутился Вадим. — Он отличнейший человек!
Романенко Александр Павлович. Капитан 2 ранга. Офицер-воспитатель. Во время войны был тяжело ранен в ногу и достаточно заметно хромал.
— Вот он тебе покажет, какой он отличнейший! «Милые мальчики»!— передразнил Валерка Кирсанова.— «Мальчики с пальчики, вы и не знаете, что я злой великан». Вы видели,, как он ногой пришлепывает? Это совсем не к добру! — Помолчи-ка ты лучше!.. Но Валерка долго еще разорялся. Вот тип!
ЗДРАВСТВУЙ, УЧИЛИЩЕ!
Когда мы вернулись из лагеря, вид у училища стал жилой. Паркет был натерт, расставлена мебель, сверкали золоченые рамы картин. У знамени в вестибюле стоял часовой. Те, кто ожидал торжественной встречи, дождались ее. Все училище было выстроено на набережной у «Авроры». Какими несуразными казались мы, новички, на фоне подтянутых старожилов, щеголеватых преподавателей-офицеров! И вот командуют «смирно», и я в первый раз вижу нашего адмирала. Совсем не старик. Смуглый. Собранный. Пожилой «морской волк». Он обращается к нам с приветствием. — Сегодня у вас большой праздник,— говорит он.— Я сам когда-то был молодым.— Его смуглое лицо оживляется.— Юность... какое прекрасное слово! Вы вступаете на военную службу раньше других. Я убежден, что вы будете свято хранить нахимовские традиции...
Бачков Николай Мефодьевич, контр-адмирал., начальник училища в 1961-1963 гг. Грищенко Григорий Евтеевич, капитан первого ранга, затем контр-адмирал, начальник училища в 1949-1961 гг.
Он говорит о наших предшественниках, которые стали офицерами атомных кораблей и ракетных. Мне кажется, что-то распирает мне грудь и теснит дыхание. И когда адмирал вручает мне мою первую матросскую ленточку с надписью «Нахимовское училище», рука моя заметно дрожит. Ленточка и погончики! Вот оно, настоящее посвящение в рыцари моря ветераном войны! Ведь адмирал воевал вместе с дедом! Все ликует во мне. Все поет. Вспоминаются слова старой песни, любимой дедом: «Ты, моряк, красивый сам собою...» Не знаю, на всех ли произвело такое же впечатление посвящение в нахимовцы. Может быть, я слишком чувствителен? Но тот, кто не чувствует красоты флотской службы, чурбан! Да, чурбан, заявляю во всеуслышание!
***
А на другой день дежурный позвал: — Коровин второй, к начальнику политотдела. Зачем? Я не знал. И никак догадаться не мог. Я вообразил, что войду в большой кабинет, где за огромным столом меня встретит важный и суровый начальник. Поэтому я удивился, когда попал в крохотный, похожий на щель, кабинетик с окном, выходящим на набережную. За небольшим столом, зажатый шкафами, сидел совершенно седой капитан первого ранга. Планка орденских ленточек напоминала о том, что капитан первого ранга — участник войны. Я доложил, что Коровин второй по его приказанию явился. Он улыбнулся и показал мне на стул.
Артемий Артемиевич Стенин. Капитан 1 ранга, начальник политотдела в 1958-1971 гг.
— Я постою, товарищ капитан первого ранга. — Садитесь. Начальник политотдела рассматривал меня серо-голубыми глазами, словно желая понять, что я за тип. В чем дело? Неужели я уже в чем-нибудь провинился? Не хотелось бы с фитилей начинать свою флотскую службу! — Что у вас произошло, Максим, в школе? — спросил почти ласково капитан первого ранга. Вот оно что! Запоздалая месть Марины Филипповны? До чего же злопамятны взрослые! Я весь сжался. Не хотелось вспоминать пережитый позор. Но в добром (да, в добром) взгляде начальника я увидел сочувствие и расположение. — А ты не ершись и не замыкайся, сынок,— сказал он негромко, но убедительно. — Я был тоже колючий, как еж, в твоем возрасте, но пользы эта колючесть мне принесла мало. Ты не допрашиваемый, я не допрашивающий. Я тебе хочу добра... — А если вы мне не поверите? — Я привык верить людям и хочу, чтобы верили мне.
И такое у него было лицо, что я рассказал ему все, как родному отцу, не думая больше о том, что этот седой человек может мне не поверить. Нелегко было. Но я рассказал даже о том, что было сказано дедом о правде и кривде. — Ну что ж, Максим, правда все-таки победила. Все ясно. А позвал я тебя потому, — он достал из папки бумажку в конверте,— что анонимки я просто бросаю в корзину, но иногда доброхотный доносчик отваживается письмо подписать. И тогда я всегда себя спрашиваю: какую он преследует цель, почему ему выгодно очернить человека? Я не знаю, кто этот Шиллер, но уж, во всяком случае, не автор «Разбойников»... — Элигий? — Э. Шиллер. Я понял, что его цель — подмочить твою репутацию. Элигий все же послал мне привет! Злопамятный, гад! — К счастью для тебя, мы не легковерные простаки. Капитан первого ранга зажег спичку и, брезгливо держа, словно ящерицу, конверт с доносом Элигия, не торопясь сжег его; обугленную бумагу смахнул в глубокую стеклянную пепельницу. — Нам с тобой придется вместе три пуда соли съесть за три года. Учись, дорогой. Перед тобою большая дорога... Вы свободны, воспитанник Коровин! — перешел он на официальный тон. Я круто повернулся и вышел, радуясь и недоумевая — ведь он меня вовсе не знает.
Морозов Петр Степанович. Капитан 2 ранга, начальник политотдела в 1944-1950 гг., один из предшественников А.А.Стенина.
— Максим! — окликнул меня Белокуров.— Продраили тебя с песочком или начпо поздравил с прибытием?— кивнул он на дверь кабинета. Я сказал, что никто меня не продраивал, и не скрыл от Белокурова историю с часами. А с начпо был душевный, простой разговор. — Это Алексей Алексеич умеет,— сказал Белокуров. — Какой Алексей Алексеич? — Ну, Бенин, начальник политотдела. А уж коли заслужишь, продраит и из училища выгонит. Без всякой жалости. Строг!..— Он похлопал меня по плечу.— Держи выше нос!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
На днях в Интернете нашел книгу под названием «Флот который уничтожил Хрущев» автор А.Широкорад. Тема интересная, книгу прочел, поделюсь впечатлениями. Свой рассказ о флоте, который уничтожил Никита Сергеевич уважаемый Александр Широкорад (далее АШ прим.) начал…с 1907 (!) года, когда Хрущев пришел к власти он вероятно и названий кораблей тех времен не знал, могу только предположить, что АШ начав разговор «из далека» хотел показать, что и цари не достаточно «радели» к флоту. В главах 1,2,3 АШ подробно рассказал о кораблях и пушках не только русского флота, но и английского, американского, французского, итальянского, японского и немецкого флотов, в период с 1907 г по 1939 г., совершенно не понятно к чему все это (напомню еще раз название книги «Флот который уничтожил Хрущев»), вероятно к этим флота Никита Сергеевич тоже «руку приложил». Читаем дальше: Глава 4 Первые советские судостроительные программы… Не смотря на заявленное советское время действия, АШ, опять начинает рассказ с времен правления Николая II и событий Первой мировой войны, причем за «не правильное» использования флота от него «достается» и царю-«батюшке» и матросам - «братишкам». После исторического обзора и «анализа» опять следует повествование о кораблях и пушках. В последующих главах АШ подробно рассказал о судостроительных программах СССР о безобразных действиях японских рыбаков на Дальнем востоке, о действии наших кораблей в Великой Отечественной войне и т.д. были подвергнуты критике «мудрые» советские адмиралы (см. стр.104), которые все делали не так как надо, по мнению АШ (Каждый мнит себя стратегом видя бой со стороны прим.). На странице 103 автор заявляет, что к июлю 1942 г немецкие войска под Севастополем «выдохлись» и достаточно было небольшой контратаки, поддержанной линкором и крейсерами Черноморского флота «80 тыс. солдат и матросов… стоили дороже прогнившего линкора с экипажем из 1,5 человек», чтобы немцы отошли от Севастополя. Из этих строк видно, что автор совершенно не представляет всей сложности ситуации сложившейся под Севастополем. Немцы установили настолько жесткую блокаду, что в Севастополь, в момент полного «выдыхания» немцев, могли прорываться только подводные лодки, не говоря уж о линкоре, крейсерах и т.д. у них вообще не было шансов даже приблизиться к городу. В послевоенное время - опять подробный рассказ о несбыточных проектах, кораблях и пушках. Глава 10. Ядерное оружие и морская стратегия. В этой главе автор подробно рассказал об американских ядерных испытаниях по кораблям всех классов. В результате испытаний (была взорвана бомба мощностью 20 кт) было установлено, что из 77 кораблей в результате ядерного взрыва затонули: крейсер (500 м от эпицентра взрыва), два миноносца (480 и 850 м. от э.в.), два транспорта (500, 550 м. от э.в.) все остальные суда и корабли получили повреждения различной степени, но остались на плаву. Далее подробно рассказано о подводном ядерном взрыве, советских разработках и испытаниях ядерного оружия о ракетах и пушках. Глава 11. Линкоры и крейсеры США в послевоенный период. Глава 12. Самолет-снаряд «Регулус» Глава 13. Американские зенитные управляемые ракеты Глава 14. «Комета» Серго Берия Глава 15. «Шторм» и «Щука» Глава 16. Плюс «челомеизация» Глава 17. Тяжелые крейсера типа «Сталинград» Глава 18. Крейсера проектов 66, 84 и МКЛ Глава 19. Достройка крейсеров проекта 68 Глава 20. Легкие крейсера проекта 68бис Глава 21. Проект замены артиллерийского вооружения на крейсерах типа «Свердлов» Глава 22. Артиллерийские крейсера становятся ракетоносцами Глава 23. Почему не вышел в море первый советский атомный крейсер Глава 24. Надводные корабли в локальных войнах второй половины ХХ в. Вероятно перечисление глав утомило. Это сделано для наглядности. Из выше названного видно «не вооруженным глазом», что книга «писалась» на коленке: были набраны главы из ранних «произведений», добавлены газетные-журнальные статьи, и с верху пришлепнут хлесткий заголовок «Флот который уничтожил Хрущев», из представленного АШ материала совершенно не ясно как именно уничтожал флот Хрущев, не приведен перечень «уничтоженных» им судов, не представлены документы указывающие на конкретные факты (возгласы типа: «...соединением кораблей проектов 63, 67, 71 и других, загубленных Хрущевым», вряд ли можно назвать фактами прим.), не реализованные проекты были во все времена, корабли пр.63 не были построены не по прихоти Хрущева, а по вполне объективным причинам, о которых АШ (если он вникал в эту тему) должен был знать. Главной причиной стала неготовность промышленности и конструкторских организаций. Дело в том, что к моменту предоставления документации целый набор важных для корабля систем существовал только в виде проектов, находившихся на ранних стадиях разработки. В некоторых источниках упоминается, что проект 63 выглядел подобно некой схеме, на которой примерно были указаны места для того или иного агрегата. Естественно, завершение такого проекта отняло бы массу времени, сил и денег. Весной 1959 года все работы по проекту 63 прекратились. Проекты 67 и 71 это проекты переоборудования четырех крейсеров пр. 68 бис в «легкий крейсер с реактивным вооружением ближнего действия» т.е. установить на них вместо арт. башен пусковые установки СМ-58 для стрельбы ракетами КСС. В 1955 г крейсер «Адмирал Нахимов» был переоборудован по пр. 67ЭП для экспериментальных пусков ПКР КСС. После произведенных испытаний с силу нецелесообразности подобной перестройки все работы по данным проектам были приостановлены. Крейсера пр. 68 (построено 5 ед.), 68бис (построено 14 ед., строительство прекращено на 7 ед., со степенью готовности от 84,2% до 28,8%) прослужили положенный срок и были выведены из состава флота уже после правления Хрущева (09.1953-10.1964), тот факт, что на стапелях не были достроены несколько заложенных крейсеров то же не о чем не говорит, такие «недостройки» были во все времена, достаточно вспомнить эсминцы типа «Новик»: 13 было заложено, но не достроено, еще на несколько заказ был аннулирован и т.д. Глава 25. Применение противокорабельных ракет в локальных войнах Глава 26. Советский флот в «холодной войне» (значительный объем этой главы занят рассказами о нарушении советского воздушного пространства самолетами «наших зарубежных партнеров», и проникновении их подводных лодок в наши территориальные воды и т.д.). Эпилог. Информация к размышлению В заключительно слове АШ рассказывает, как не правы были Троцкий, Берия и Хрущев «которые последовательно уничтожали наш надводный флот», и далее восклицает – «Мне могут возразить, что де крупные надводные корабли сыграли, мягко говоря, скромную роль в Великой Отечественной войне. Согласен. Но тут виноваты не корабли, а адмиралы! Наши же крупные надводные корабли могли вообще изменить ход истории (!) и исключить возможность войны с Германией…». И далее АШ «выдает», что если бы большевики достроили все линкоры, линейные крейсеры и т.д. то еще в Испании наш «мощный» флот всех бы разгромил, а кого не разгромил, вероятно напугал, и тем самым отсрочил начало Второй Мировой войны, а чтобы были деньги на достройку этих кораблей нужно было меньше подлодок «клепать», танков и динамореактивных пушек Курчевского - бред лопоухого «ботаника». Во первых, для того чтобы достроить выше названные корабли нужна мощная промышленно-экономическая база, а после Гражданской войны в стране была нищета и разруха, и чтобы иметь хоть какую то возможность противостоять более мощным в военном отношении государствам (сейчас это называют красиво: «ассиметричный ответ») на имеющемся слабом промышленном потенциале, и при скудости средств, «клепали» подводные лодки, торпедные катера и т.д. Здесь уместно будет вспомнить с каким трудом вводили в строй уже полностью построенные линкоры «Марат». «Октябрьская Революция» и т.д. К началу войны промышленность была восстановлена и соответственно появились планы строительства мощного флота, но этим планам помешала война. Во вторых АШ говоря (фантазируя) о чем то совершенно не учитывает (или не представляет) условия, и политическую обстановку на то момент времени. Ну, кто бы позволил безнаказанно нашему флоту «влезть» в гражданскую войну в Испании, не известно, сколько врагом мы бы там уничтожили, но то, что наш флот оттуда не вернулся бы это точно, к тому же подобное «телодвижение» не отсрочило, а наверняка приблизило начало Второй Мировой войны. Сталин прекрасно это понимал и поэтому даже транспорты с «гуманитарной» помощью Испании, которые топили все кому не лень, шли без боевого охранения. В третьих, что касается Великой Отечественной войны, интересный вопрос, а могли ли изменить ход войны (в нашу пользу) пяток линкоров (или линейных крейсеров)? АШ, уверен, могли! Но из - за предательства Тухачевского, Берии, и Хрущева, а также из-за «вредительских» действий «бездарных» советских адмиралов этого не произошло. Ну, что бы защитить честь и память людей преданно и честно служивших своей Родине от тупой клеветы зазвездившегося писаки «далеко ходить не надо». В качестве примера возьмем Балтийское море. Здесь у нас не было противника, который на равных мог противостоять нашему флоту. На этом театре военных действий мы имели два линкора, и казалось бы, можно было еще в 41-м показать фрицам «кузькину мать», а мы отступали, отступали, почему? Ах, да адмиралы ведь «бездарные», если верить АШ. После того как появились самолеты способные нести крупнокалиберные бомбы и торпеды и были созданы совершенные морские мины, линкоры, как динозавры, сами того не заметив перешли в разряд вымирающего вида, действительно глупо строить много миллионный, сложнейший корабль если его может утопить самолет, цена которого меньше чем цена адмиральского катера на этом линкоре. И если бы вдруг наши линкоры, как советует АШ вышли в море на бой с врагом можно с уверенностью сказать, учитывая сложную минную обстановку и полное господство немецкой авиации в воздухе, они были бы в течение нескольких часов уничтожены. И дело здесь не в способностях адмиралов, а в сложившихся обстоятельствах, у тяжелых артиллерийских кораблей появился сильный, дешевый в строительстве и соответственно многочисленный, более мобильный противник, который свел на нет все их могущество, те зенитные средства, которые имели линейные корабли не обеспечивали им надежную защиту, делая их практически беззащитными от ударов с воздуха, и если в местах базирования под прикрытием береговых батарей и истребительной авиации линкоры еще могли выжить (и то с трудом, достаточно вспомнить линкор «Марат») то в открытом море шансы на выживание сводились к нулю. Возможно, кто то возразит «Ну старые линкоры это не показатель, а вот если бы у нас были новые корабли, то тогда мы им бы дали!». В этом случае приведу еще пример: Германия перед войной успела построить несколько новейших линкоров («Бимарк», «Тирпиц», «Шарнхорст», «Гнейзенау») много врагов уничтожили эти линкоры? «Бисмарк» потопил английский линкор «Худ», «Шарнхорст» и «Гнейзенау», в совместном походе, потопили авианосец «Глориес», эсминцы «Арденте» и «Акаста», во время рейда в Атлантику ими же было потоплено 22 английских транспортных судна и ВСЕ, простоявшего всю войну в норвежском фьорде «Тирпиц» местные жители прозвали «одинокая королева». Почему же эти современные корабли не принесли победу Германии? Они не смогли завоевать господства в Атлантике, они даже не смогли прервать движения союзных конвоев на севере, ну если вспомнить АШ, то у немцев вероятно адмиралы также были «бездарные». Ну, в этом случае приведу еще пример: Япония, азиатские народы издавна славятся своей изворотливостью, военной хитростью и, наверное даже у АШ не повернется язык назвать их адмиралов бездарями. Японцы построили два линкора («Ямато», «Мусаси») которые по водоизмещению, по мощности орудий гл. калибра, по бронированию превосходили линкоры других стран. По теории АШ эти то корабли под командованием способных адмиралов должны были, несомненно, принести Японии победу. Увы, теория (мечты, фантазии) и практика вещи разные. Эти два «монстра» на своем счету не имеют НИ ОДНОЙ победы. «Мусаси» под американскими бомбами. Море Сибуян, 24 октября 1944 г. Во время очередного боевого похода линкор «Мусаси» был атакован американскими самолетами в результате «Мусаси» получил попадания 11-19 торпед и 10-17 авиабомб. Погибло 1023 члена экипажа, включая его командира контр-адмирала Иногути, который предпочел погибнуть вместе со своим кораблем. Потери американцев составили 18 самолетов из 259 участвовавших в атаках. Утром 6 апреля 1945 года соединение в составе «Ямато», 1 легкого крейсера и 8 эсминцев вышло в море для участия в операции «Тен-ити-го» («Небеса-1»). Японское соединение было обнаружено противником рано утром 7 апреля. Начиная с полудня «Ямато» и его эскорт подверглись мощным атакам американских палубных самолетов (всего 227 машин).
Взрыв «Ямато» Через два часа линкор, получив до 10 попаданий торпед и 13 попаданий авиабомб, вышел из строя. В 14.23 по местному времени произошел взрыв носового погреба артиллерии главного калибра, после чего «Ямато» затонул. Спасти удалось лишь 269 человек, 3061 член экипажа погиб. Потери американцев составили 10 самолетов и 12 летчиков. Японцы до «последнего» берегли свои суперлинкоры в результате в Императорском флоте сложилось скептическое отношение к этим кораблям, хорошо иллюстрируемое популярной у японских моряков того времени поговоркой о «хасирском флоте» (по месту базирования кораблей): «На свете есть три самые большие и бесполезные вещи - египетские пирамиды, Великая китайская стена и линкор «Ямато»». После окончания ВОВ началась ракетно-ядерная эпоха, тяжелые артиллерийские корабли в этой эпохи выглядят так как выглядит старый комод в современном офисе. Однако АШ не замечая подобного анахронизма «долбит» свое – Хрущев плохой, американцы успешно применяли свои арт.корабли в Корейской войне и др. локальных конфликтах и, подчеркивая высокую устойчивость кораблей к действию ядерного взрыва подробно повествует об испытаниях на атолле Бикини. Ну, что ж давайте разберемся, может быть хоть здесь АШ прав. Что касается Хрущева здесь АШ воспроизводит приклеенный ему ярлык «уничтожителя» флота, причем не приводит практически никаких конкретных данных. То, что были не достроены несколько кораблей и прекращены проектные работы по морально устаревшим линкорам проекта 24 и тяжелым крейсерам проекта 82 ни о чем не говорит, как уже отмечалось выше такие «недостройки» были во все времена при всех правителях и не только в нашей стране. Какой толк от арт.корабля в современном бою? Конечно, такой корабль легко может уничтожить авианосец при условии, если будет идти возле него и приказ о начале военных действий получит раньше или хотя бы одновременно с противником. Во всех остальных случаях он гарантировано погибнет так не в кого ни разу не стрельнув. Именно поэтому в разгар Карибского кризиса наши транспортные суда не прикрывались надводными кораблями (к примеру, крейсерами пр.68 бис), нашим тогдашним руководителям не удалось, договорится ни с кем об аренде аэродрома с которого наши самолеты смогли бы прикрывать надводную группировку в этом регионе, в результате от посылки надводных боевых кораблей отказались, чего ж на верную смерть посылать. На стр. 399 АШ восклицает: «С 1945 по1964 американский флот и флоты его союзников десятки раз обстреливали побережье многих независимых государств… Зато на наших верфях сотнями клепали подводные лодки, тральщики, сторожевые корабли, катера различных типов и прочую мелочь…» ( 46 атомными подводными лодками (в том числе 8 – с баллистическими ракетами, 19 – с противокорабельными ракетами) и 325 дизельными ПЛ, а также 150 ракетными катерами прим.). Вот благодаря тому, что Хрущев «наклепал» подводных лодок с баллистическими ракетами мы сейчас и живем! Американцы обладая превосходящим в разы ядерным потенциалом реально готовились нанести по нам удар и только обнаружив у своих берегов советские АПЛ поняли, что получат сдачу, от которой мало не покажется, инстинкт самосохранения возобладал над патологической ненавистью к коммунистам. А что было бы, если бы Хрущев «клепал» арт.линкоры и линейные крейсера, вместо подводных лодок, как советует АШ. Не знаю пришлось ли им обстреливать побережья других государств или нет, но одно можно сказать точно, в ядерной войне от них толку никакого не было бы (об устойчивости кораблей к ядерному взрыву поговорим далее). И страну бы не защитили и сами погибли. Подводя итог деятельности Н.С. Хрущева по руководству военно-технической политикой СССР, необходимо отметить, что в отличие от 1953 г. к концу 1964 г. безопасность страны оказалась практически гарантированной. Хотя еще и не удалось достигнуть формального паритета с вероятным противником, решающим фактором стало равенство возможностей взаимного уничтожения. Это было подтверждено на практике в ходе Карибского кризиса, когда мир был сохранен, несмотря на то, что СССР более чем на порядок уступал в численности средств доставки. Свидетельством обоснованности военно-технической политики Хрущева является и то, что практически ни одно из важнейших решений в этой области не было пересмотренопосле его отстранения от власти. Не найдется и принципиально новых работ, не получивших одобрения в период руководства Н.С. Хрущева и начатых непосредственно после его завершения. Теперь, что касается устойчивости боевых кораблей при воздействии ядерного взрыва, АШ смачно «рассказал» обо всех подробностях испытаний и не навязчиво дал понять, что если бы у нас «наклепали» линкоров побольше то ядерный взрыв, произошедший от них на дистанции более 500 м ничего страшного и не сделал. Однако АШ вероятно не видит разницы между понятиями «остаться на плаву» и «находиться в боевой готовности», это две вещи разные. Кроме этого необходимо отметить такой момент, что если корпус корабля и будет относительно цел то все, что находиться на верхней палубе будет уничтожено в первую очередь системы связи, радиолокации, наблюдения и наведения, т.е. то без чего современный корабль это не корабль, а баржа. АШ, почему то не вспомнил об экипажах этих кораблей, а как они будут себя чувствовать при этом? При взрыве ядерной бомбы мощностью 20 кт на расстоянии 800 м от центра взрыва давление взрывной волны составляет 1,2-1,3 кг/см2 это давление смертельно для человека, т.е. все члены экипажа которые находятся на открытых местах и не защищенных помещения будут убиты, все остальные получат тяжелейшие баротравмы. При взрыве ЯБ (20 кт) образуется мощное излучение проникающей радиации, площадь опасного заражения местности может составить около 250 км2 . Это означает, члены экипажей судов находящиеся вне зоны поражающего действия ударной волны через несколько дней выйдут из строя, в результате лучевой болезни. На стр.427 АШ выдает: «…эффективность артиллерийского огня по береговым объектам возрастает с увеличением калибра орудий. Проку от подводных лодок в локальных войнах 1948-1990 гг почти не было…». Другими словами: если садишься за стол щи хлебать, от лаптя руке прок не большой. Здесь необходимо АШ дать небольшой совет: Саша за стол садишься - ложку бери, а лапоть на ноги надевай, когда на улицу пойдешь, и тогда все будет к месту, и по делу.
