В течение августа и сентября в восточную и центральную части Финского залива, отгороженные от западных его районов Нарген-Порккалаудским рубежом, неоднократно посылались подлодки «Малютки» из 3-го дивизиона капитана 3-го ранга П.А.Сидоренко. Это были разведывательные походы, необходимые, чтобы следить за обстановкой. С некоторых лодок высаживались по заданию штаба Ленфронта разведгруппы на побережье и острова. Подводной лодке М-90, которой командовал капитан-лейтенант Ю.С.Руссин, при выполнении задач разведки представился случай атаковать быстроходную десантную баржу противника, и она предположительно была потоплена. Из этих недальних, но тоже непростых походов, все лодки вернулись без потерь и серьёзных повреждений.
Штурманы «Малюток». Слева направо: Г.А.Жигалов, Л.П.Ефременко, Ю.С.Руссин, А.М.Капитонов, В.М.Филаретов. Кронштадт, 1943 год
Две «Малютки» были перевезены по железной дороге на Ладожское озеро в помощь действовавшей там военной флотилии. Они также использовались для разведки, высаживали разведгруппы на побережье и острова, занятые противником, участвовали в высадке тактических десантов.
Командир подводной лодки М-90 Юрий Сергеевич Руссин
Очень тяжёлым оказался для подводников Балтики 1943 год. Самым тяжёлым за всю войну. Но в общем её ходе как раз в тот год наступил полный перелом. Мы слушали по радио торжественные приказы Верховного Главнокомандующего и всё новые московские салюты. С нетерпением ждали, когда включится в наступление Ленинградский фронт, изменится обстановка в Финском заливе, и для подводников вновь появится возможность вырваться в море. А пока нажимали на боевую подготовку, на осмысление и освоение накопленного в бригаде опыта. Для отработки учебных задач был приспособлен тщательно протраленный Красногорский рейд у западного края Ораниенбаумского плацдарма, прикрываемый береговыми батареями. Т ам всё-таки было больше простора, чем между мостами на Неве. В штабе возникла идея (в дальнейшем осуществлённая) использовать в качестве учебного полигона также и южную, относительно удалённую от фронта, часть Ладоги.
Средняя подводная лодка десятой серии типа «Щука»
Глава одиннадцатая
СИЛА ПОДВОДНОГО ОРУЖИЯ
Как вывести лодки из Финского залива?
Осенью 1943 года, после того, как была свёрнута драматически неудачная для балтийских подводников кампания, обернувшаяся большими потерями без реальных боевых результатов, никто не смог бы определённо сказать, когда наши подводные лодки смогут снова выйти в море. Это нелегко для военных людей, — оказаться в разгар войны перед фактом, что твоё соединение, хотя оно не отводилось в резерв или на переформирование, выключается в силу сложившихся обстоятельств из активных боевых действий. И всё же мыслей о том, что война может завершиться без нас, не возникало. Коммуникации на юге Балтики и в западной её части не могли утратить значения для Германии до самого конца, и, значит, подводников ждала там боевая работа, очень важная для фронта. Но как всё-таки вывести лодки из Финского залива? Все понимали: расчистка надёжных проходов в созданных противником мощных заграждениях — дело долгое, даже если бы никто этому не мешал. Но, если фронт продвинется на запад, стало бы возможным, не дожидаясь очистки залива от мин и сетей, обойти основные противолодочные рубежи под берегом, — с севера или с юга. С севера было бы предпочтительнее: там хорошие шхерные фарватеры. Однако разговоры об этом, постоянно возникавшие среди офицеров, до поры до времени оставались отвлечённо-теоретическими. Многое должно было измениться, чтобы стали доступны для нас финские шхеры.
Освобождение от блокады
Но события на фронтах развивались быстро. Новый, 1944 год, Ленинград встречал ещё в осаде под вражеским огнём. А незадолго до этого корабли флота скрытно перебросили на Ораниенбаумский плацдарм соединения Второй Ударной армии генерала И. И. Федюнинского.
Командующий Второй Ударной армией генерал Иван Иванович Федюнинский
Оттуда, с Ораниенбаумского пятачка, продержавшегося почти два с половиной года, был нанесён в январе главный удар по фашистским войскам, осаждавшим Ленинград. И в то же время — другой удар, из района Пулковских высот.
Разгром немцев под Ленинградом. Снятие блокады и дальнейшее наступление Ленинградского и Волховского фронтов. Январь 1944 года
Одновременно с Ленинградским перешёл в наступление Волховский фронт. Балтийский флот поддерживал войска корабельной и береговой артиллерией и морской авиацией.
Салют на Неве в честь снятия блокады. Ленинград, 27 января 1944 года.
27 января в Ленинграде прогремел салют в честь окончательного освобождения города от 900-дневной блокады. К тому времени был уже освобождён Новгород. И вскоре советские войска вступили на землю Эстонской ССР. А в начале лета была взломана оборона противника на Карельском перешейке, врага выбили из Выборга. Коренным образом изменились условия базирования флота. Ещё зимой в Ленинграде, а затем в Кронштадте отпала для кораблей постоянная угроза попасть прямо у причала под огневой налёт. Вышли из зоны непосредственного наблюдения и обстрела противником фарватеры между Ленинградом, Кронштадтом и Лавенсари. Когда с уходом льда началось траление Невской губы и других акваторий в восточной части залива, можно было уже не опасаться, как прежде, что на месте мин, обезвреженных сегодня, завтра появятся новые.
Планомерная боевая подготовка
Впервые за войну бригада получила в протраленных районах западнее Кронштадта морские учебные полигоны, где экипажи подлодок могли отрабатывать хотя бы начальные задачи курса боевой подготовки. Но для торпедных стрельб они всё же не годились. В этом отношении выручала Ладога, куда сначала были переведены три «Малютки» дивизиона капитана 3-го ранга П.А.Сидоренко: М-90, М-96 и М-102, а затем три «Щуки», — дивизион капитана 2-го ранга Г.А.Гольдберга: Щ-307, Щ-309 и Щ-310. Корабли-мишени для практических торпедных стрельб выделяла Ладожская военная флотилия. Тренировки в торпедной стрельбе на полигоне в южной части озера прошли многие командиры подлодок, базировавшихся в Кронштадте и Ленинграде. Во второй половине лета дивизионы Сидоренко и Гольдберга были возвращёны в Ораниенбаум и Ленинград. Е щё не зная, как сможем вывести подводные лодки в море, мы планомерно готовили их к боевым походам, чему уделяло много внимания и командование флота.
Григорий Алексеевич Гольдберг Пётр Антонович Сидоренко
Переформирование дивизионов и экипажей
Условный первый эшелон бригады для ведения боевых действий в Балтийском море, к которому мы относили наиболее подготовленные корабли, составляли в это время десять средних и больших подлодок: пять «Щук», две типа «С», Д-2 и два минзага, Л-3 и «Лембит». Несколько лодок находилось в ремонте. А на подходе было мощное пополнение: готовились вступить в строй четыре крейсерские лодки и минзаг Л-21, достройку которого, как помнит читатель, задержали тяжёлые повреждения при артобстрелах завода. Надо сказать, что в 1943 году, когда А.М.Стеценко вновь стал начальником отдела подводного плавания, дивизион достраивавшихся подлодок был подчинён непосредственно ему и был выведен из состава нашей бригады. От нас отошли заводские дела и заботы, трудно совместимые с обычной работой командования и штаба соединения. Но этот дивизион не стал для нас отрезанным ломтем. Боевую подготовку экипажей новых лодок, начавшуюся задолго до подъёма на них Военно-морского флага, направляли флагманские специалисты нашего штаба.
Начальник отдела подводного плавания штаба КБФ Алексей Михайлович Стеценко
Поскольку новые подводные лодки должны были иметь на вооружении и мины, их предстояло по мере вступления в строй включать в наш второй дивизион. Вторым дивизионом теперь командовал уже не В.А.Полещук, откомандированный по приказу Наркома на учёбу в Военно-Морскую академию, а капитан 2-го ранга Евгений Георгиевич Шулаков, в прошлом тихоокеанец, назначенный сперва командиром одной из строящихся крейсерских лодок. Ещё раньше сменился командир первого дивизиона, куда входили все лодки типа «С» и Д-2. Комдивом тут стал вернувшийся в подплав из штаба флота капитан 1-го ранга Александр Евстафьевич Орёл, командовавший в начале войны второй бригадой подлодок. Укомплектование новых экипажей вызвало большие перемещения личного состава. Подводные крейсера вверялись лучшим нашим командирам, таким как И.В.Травкин и Д.К.Ярошевич. На средние лодки были переведены некоторые командиры «Малюток», пошли на повышение и многие старпомы. Группа командиров прибыла с Тихоокеанского флота. Эти офицеры (с ними читатель познакомится по ходу дальнейших событий), хотя ещё и не воевали, но прошли хорошую школу. Знакомясь с каждым из них, я особо интересовался огневой подготовкой (тем, что в наших условиях наверстать было трудно) и узнавал с удовлетворением, что у всех есть опыт торпедных атак в усложнённых условиях по быстроходным целям. Дальнейшее подтвердило, что с Тихого океана прибывали командиры умелые, способные быстро освоиться в боевой обстановке.
Командир 1-го дивизиона Александр Евстафьевич Орёл Командир 2-го дивизиона Евгений Георгиевич Шулаков
Командир ПЛ К-52 Иван Васильевич Травкин Командир ПЛ К-53 Дмитрий Клементьевич Ярошевич
С замещением некоторых офицерских должностей на новых лодках возникали трудности. Не хватало опытных штурманов. А то, что и в «старых» экипажах примерно каждый четвёртый матрос был из молодого поколения, и на лодках ещё не плавал, заставляло держать под неослабным контролем практическое обучение в подразделениях, на боевых постах. Мы форсировали боевую подготовку, веря, что выход в море близится.
Наступление на суше меняло обстановку на море
Наступающие советские войска очищали от фашистских оккупантов материковую часть Эстонии. 22 сентября был освобождён Таллин. У гитлеровцев больше не оставалось ни морских баз, ни аэродромов на южном побережье Финского залива. Исчезли из залива их катерные дозоры. Но это ещё не означало, что вдоль освобождённого побережья можно пройти кораблям. Даже на рейдах Таллина, которому вновь предстояло стать Главной базой Балтийского флота, и на подходах к нему, таилось огромное количество мин, и туда ещё долго нельзя было провести крупные корабли. Враг, вытесняемый из Финского залива, особенно заботился, чтобы залив оставался непроходимым для наших подводных лодок. Летом 1944 года к существовавшим заграждениям были добавлены ещё тысячи мин. Над основными участками Нарген-Порккалаудского рубежа повисли в воздухе аэростаты, — помеха для самолётов, если бы они попытались бомбить сети с малой высоты. В результате новых минных постановок противника возросла опасность плавания на Восточном Гогландском плёсе, — «предполье» первого большого противолодочного рубежа. В этом мы удостоверились, предприняв в первой половине сентября разведку «Малютками» между Лавенсари и Гогландом. Лишь одна из трёх подлодок, — М-90 под командованием капитан-лейтенанта Ю.С.Руссина, закончила разведывательный поход благополучно. Другая «Малютка» М-102 вернулась с серьёзными повреждениями. А третья, М-96, погибла со всем экипажем. Ею командовал раньше капитан-лейтенант А.И.Маринеско, переведённый на С-13, а теперь капитан-лейтенант Н.И.Карташов.
Путь через финские шхеры открыт
Но воспрепятствовать выходу наших подводных лодок в море гитлеровцы всё равно не смогли. Под ударами советских войск начал разваливаться блок агрессоров. Признало за благо порвать с фашистской Германией и выйти из войны правительство Финляндии. 19 сентября, когда на южном берегу залива ещё шли бои за Таллин, с финнами было заключено перемирие. Его условия предусматривали, в частности, базирование кораблей Краснознамённого Балтийского флота в портах Хельсинки, Т урку и Ханко, а также арендование Советским Союзом территории для военно-морской базы на полуострове Порккала-Удд. Возвращались нам острова в Финском заливе, в том числе Гогланд, с которого ещё пришлось выбивать пытавшихся закрепиться там немцев. Финское командование предоставляло Советскому Союзу данные о минных постановках, о системе фарватеров. Военно-морские силы Финляндии немедленно приступали к тралению Финского залива и Аландского моря. Так открылся для нас путь в море через территориальные воды Финляндии, вчерашнего противника, в обход перегородивших Финский залив противолодочных рубежей.
Сразу десять подводных лодок вышли в море
Действия подводников на Балтике были с самого начала войны подчинены интересам сухопутного фронта, направлены на срыв перевозок для фашистских армий. А теперь победы наших войск на суше позволяли балтийцам снова выйти в море и опять помогать фронту. Десять подводных лодок, — наш первый эшелон, были в полной готовности к боевым походам, и вывод их в море начался безотлагательно. Три «Щуки» — Щ-310, Щ-318 и Щ-407 — вышли из Кронштадта уже 28 сентября. Повёл эту группу лично командир бригады С.Б.Верховский. Остальные семь лодок должны были следовать за ними двумя группами с интервалами в два-три дня. В новых условиях путь в открытое море пролегал так. От Кронштадта, как и прежде к Лавенсари, а затем — на север, до входа в Хаапсарские шхеры, откуда ещё недавно прорывались к нашим фарватерам неприятельские торпедные катера. На рейде острова Улькотамио лодки принимали на борт финских лоцманов, обязанных обеспечивать их проводку внутренними шхерными фарватерами дальше до рейда острова Утэ. Т ого самого рейда, который столько времени служил важным узлом на морских коммуникациях нашего противника, и куда через многие преграды прорывались советские подводники в сорок втором году. Теперь рейд острова Утэ становился для наших подлодок примерно тем, чем был для них раньше Гогландский плёс. Отсюда начиналось их самостоятельное плавание в любые районы Балтики. Проводка первых трёх лодок до острова Утэ прошла без осложнений. 3 октября они уже находились в открытом море.
Новые боевые успехи балтийских подводников
Вторая группа ещё только выходила из финских шхер, когда командир Щ-310 капитан 3-го ранга С.Н.Богорад радировал, что 6 октября им потоплен в районе Виндавы немецкий транспорт.
Командир подводной лодки Щ-310 Семён Наумович Богорад
Это была первая победа балтийских подводников после осени 1942 года, открывшая боевой счёт бригады в новой кампании. Она начиналась в необычные для балтийцев календарные сроки, но теперь, получив временные базы в Финляндии, наши лодки могли действовать и зимой.
Обстановка на Балтике осенью 1944 года
Прежде чем рассказывать о боевых делах подводников, каснусь обстановки, сложившейся на Балтике в октябре 1944 года, когда наши лодки снова появились за пределами Финского залива. Очистив от врага материковую часть Эстонии, войска Ленинградского фронта начали во взаимодействии с флотом операцию по освобождению островов Моонзунда. Была уже освобождена восточная часть Латвии, завязывались бои за Ригу. Тем временем 1-й Прибалтийский фронт вышел на побережье южнее Либавы, а затем на другом участке — южнее Клайпеды, которая называлась у немцев Мемелем. На Курляндском полуострове, между Рижским заливом и морем, оказалась отрезанной крупная группировка немецко-фашистских войск, включавшая и соединения, стоявшие ещё недавно под Ленинградом. Морские пути стали единственными, связывающими её с Восточной Пруссией и остальной Германией. В таких условиях приобрело первостепенное значение нарушение перевозок между немецкими тылами и Либавой, Виндавой и ещё удерживаемым гитлеровцами Мемелем, а также островами Моонзунда и Ригой. В борьбу на морских коммуникациях вступили соединения флотской авиации, перебазировавшиеся в Прибалтику. Как только наши войска вышли на побережье Литвы, там, ещё до освобождения Паланги, отбитой у врага 10 октября, было организовано базирование торпедных катеров. Но на подводные лодки, которые могли подолгу находиться в море и блокировать используемые врагом порты, командование флота возлагало особые надежды. Потому и форсировался их выход из Финского залива, как только открылся для этого путь. Три «Щуки», выведенные в море первыми, посылались именно к «курляндскому котлу» с задачей уничтожать суда противника, следующие из Либавы, Виндавы, Мемеля или в эти порты, а также пресекать перевозки из Риги через Ирбенский пролив. Каждой лодке назначался свой район боевых действий, в пределах которого она могла вести активный поиск противника.
Богорад досрочно выполнил боевое задание
Транспорт, потопленный «Щукой» капитана 3-го ранга Богорада 6 октября (как потом установили — «Нордштерн»), был атакован на подходах к Ирбенскому проливу. Он направлялся или к острову Сааремаа, где вёл бои наш десант, или, может быть, в Ригу. Подводная лодка Щ-310 упоминалась в моих записках, когда речь шла о походах 1942 года. Тогда ею командовал Д.К.Ярошевич, готовившийся теперь вывести в море один из подводных крейсеров. Новый командир «Щуки» Семён Наумович Богорад, в прошлом моряк торгового флота, окончил командирские классы Учебного отряда подплава перед самой войной, но в данное время он уже по праву считался опытным подводником. Плавал на Д-2 помощником командира у Р.В.Линденберга, а походы этой лодки были такими, что её офицеры прошли не школу подводной войны, а, можно сказать, целый университет. И когда понадобилась замена Ярошевичу, Богораду без колебаний вверили «Щуку» с отличным, сплочённым экипажем, с которым он прошёл полный курс боевой подготовки на Ладоге. Октябрьский поход через финские шхеры в район Виндава–Ирбенский пролив был его первым неучебным самостоятельным плаванием. А успешная торпедная атака на вторые сутки по прибытии туда, — его командирским боевым крещением. Прошло ещё двое суток, и командир Щ-310, курсируя ночью вдоль побережья близ Виндавы, обнаружил сильно охраняемый конвой противника. Плохая видимость позволила скрытно сблизиться с конвоем в позиционном положении. Торпедами «Щуки» были потоплены транспорт и морской буксир. Как затем выяснилось, на борту транспорта находились полторы тысячи немецких солдат и груз боеприпасов, в том числе морские магнитно-акустические мины. После атаки подводная лодка, избежав преследования, отошла мористее. Т рудно было представить, что гитлеровское командование не знало о начавшемся развёртывании наших лодок в море, особенно, если учесть, каким путём теперь они выводились из Финского залива. Тем не менее, появление «Щуки» Богорада на коммуникации, где шли довольно интенсивные перевозки, судя по всему, застало противника врасплох. Тем временем поступили разведданные о скоплении немецких транспортов и других судов в Виндаве. 12 октября командиру Щ-310 было приказано держаться в районе этого порта. Находясь там, Богорад обнаружил вышедший из Виндавы конвой и произвёл ещё одну успешную атаку, потопив транспорт «Карл Цейс». Донося об этом, он сообщал, что израсходовал последние торпеды и возвращается в базу.
Приказано лично встретить Щ-310
Должен признаться, мы не ожидали, что поход какой-нибудь из подлодок, выведенных в море в начале октября с запасами на полный срок автономности, окажется таким коротким. В финских портах, которыми мы только начинали пользоваться, ещё не было ни наших обеспечивающих служб, ни плавбаз. В Хельсинки, как мы знали, перешла пока лишь канонерская лодка «Красное Знамя», назначенная кораблём-стационаром при Союзной контрольной комиссии по соблюдению условий перемирия. Да и не была ещё отлажена организация встречи и дальнейшей проводки подлодок, возвращающихся с моря.
Канонерскя лодка «Красное Знамя». Финляндия, осень 1944 года
Обеспечение наших интересов и нужд в портах и водах вчерашнего противника, который сумел выйти из войны, сохранив свой государственный суверенитет, понятно, не входило в компетенцию командования бригады. Но докладывать о затруднениях и неясностях, возникавших в связи с непредвиденно быстрым возвращением «Щуки» из похода, никому не понадобилось: этим уже занялся командующий флотом. Как бывало и в некоторых других случаях, адмирал В.Ф.Трибуц позвонил в Кронштадт прямо мне. — Доложите своему комбригу, что я приказал вам сегодня же вылететь в Хельсинки, — сказал Владимир Филиппович. — Вам нужно будет самому встретить Богорада у острова Утэ, чтобы не получилось никаких накладок. Пойдёте на финском катере. За помощью по всем вопросам обращайтесь в Контрольную комиссию. Объяснив мою задачу, командующий добавил, что приказание готовить для меня самолёт уже отдано. Вылетели мы с Кронштадтского аэродрома Бычье Поле, откуда раньше доводилось летать лишь на ближние острова. Меня посадили в истребитель Ла-5, имевший вторую кабину. Другой истребитель, одноместный, нас сопровождал. Долетев до середины залива, сели на южном берегу где-то под Т аллином и дозаправились, чтобы лётчикам хватило горючего на обратный путь. А оттуда — прямо на север, в Финляндию.
Истребитель Ла-5
На аэродроме близ Хельсинки у самолёта сразу появился финский полковник. Корректно доложил по-русски, что прибыл «встретить и сопровождать господина капитана первого ранга». Ждала и машина. Ехали молча. Сопровождающий с разговорами не навязывался, а я не знал, о чём с ним говорить. Смотрел на аккуратненькие пригороды, потом — на удивительно чистые улицы Хельсинки, по которым расхаживали прилично одетые люди, где трудно было заметить следы разрушений. А думал о том, что у финнов хватило ума не разделить судьбу Германии, выйти из войны, не доводя дело до боёв за свою столицу. И ещё думалось, как несопоставимо то, что здесь, с ранами, нанесёнными Ленинграду, с его страданиями. Переночевав на ошвартованной в гавани канлодке «Красное Знамя», следующим утром поднялся на финский сторожевой катер, на котором предстояло идти к острову Утэ. Странно было находиться на его борту: давно ли этот катер с той же командой, под тем же флагом, охотился за нашими подлодками! А теперь он был назначен для встречи одной из них и проводки её в базу. В поведении команды я не замечал явной враждебности ко мне.
Финские шхеры
В шхерах Финляндии нет войны
Командир выказывал официальную почтительность и готовность выполнить полученное задание. Вылетая из Кронштадта, я захватил пару банок консервов. Раз уж оказался на этом катере, надо было садиться за стол с его офицерами. На кораблях иначе не бывает. Банку тушёнки отдал в общий котёл. Приняли охотно, — с продуктами, как я понял, тут было небогато. Из тушёнки приготовили с какой-то добавкой второе блюдо. Весь день шли шхерами по причудливо извилистым проливам между бесчисленными островами, очень красивыми даже глубокой осенью. На фоне скал и тёмной зелени сосен выделялись яркие черепичные крыши ухоженных домиков. Вновь и вновь начинало казаться, что здесь не было никакой войны.
Рассказы неплохи, я над одним от души посмеялся. Вообще юмор неплох. Но вот повесть вашего двоюродного братца, Коровин-второй. В этой повести незаслуженно ошельмован ваш воспитатель. Вы подумали, прежде чем этот пасквиль печатать? Что вы знаете о товарище Кирсанове? Вы не знаете, как он воевал, как убили его сына и дочь, как погибла жена, как он отдал сердце и душу воспитанию молодежи. Разве таков он на самом деле, каким описан Коровиным-первым? «Строгач»! Да, Дмитрий Сергеевич строг. Коровин Валерий на это в обиде. «Краснонос». Да, у Кирсанова красный нос. От контузии. «Колченогий». Он ранен. Я считаю, что это дешевая месть. Дмитрий Сергеевич прочел повестушку. Вы знаете, злобное слово может сразить человека. Он болен. Мне становится стыдно. Обидели хорошего человека. — Вы способны пойти извиниться? — Мы пойдем, товарищ капитан первого ранга. С вашего разрешения, сегодня же. Разрешите идти? — Да.— Бенин отдает нам журнал. — Кстати,— спрашивает Алексей Алексеевич, когда мы переступаем порог кабинета,— вы собрали материал на второй номер журнала? Вадим вспыхивает: — Я думал, товарищ капитан первого ранга, что следующего номера не будет. — Отчего же? Майор Ермаков подскакивает на стуле.
— Да бросьте вы, Афанасий Иванович! — говорит капитан первого ранга. — Ребятам сил девать некуда. Смотрите — талант из них так и прет. Надо направить эти таланты в правильное русло... Вот что, Куликов. Ваш журнал был пока только сатирическим и критическим. А почему бы не стать ему и политическим? Тогда он большой силой станет. И знаете что? Почему он должен быть только злым? Он бы мог стать и добрым. И, конечно, литературно-художественным. Художественным!— подчеркивает Алексей Алексеевич.— Это вас ко многому обяжет. Разборчивее будете, юные редакторы. Почаще вспоминайте Толстого, Пушкина, Чехова... Добро! — Ну что? — спрашивают с тревогой ребята. Они ждут нас в коридоре.— Пропесочили? — Разрешили! — Что разрешили? — Журнал. Политический, сатирический и критический. И литературно-художественный.
***
В тот же день мы едем к Дмитрию Сергеевичу. Не так-то легко себя чувствуешь, когда знаешь, что ты кругом виноват. Мы свою вину на Валерку не взваливаем. Писать что угодно можно, но печатать?.. Печатать нельзя! В самом деле, обидели человека. Он строже других, на сделку с совестью не пойдет: любители выпрашивать снисхождение успеха у Дмитрия Сергеевича не имеют. И злятся. Оттого у него немало недоброжелателей...
Бушует вьюга, снег заносит трамвайные пути. Пересекаем . Уже смеркается, в окнах трамваев зажглись огни. Дмитрий Сергеевич живет в доме, где жил когда-то Алексей Максимович Горький. Старый, унылый дом с полутемной подворотней и плохо освещенными лестницами. Поднимаемся на третий этаж, стряхиваем с шинелей снег, не сразу звоним. Открывает сердитая старуха: — Вам кого? — Дмитрия Сергеевича. .: — Пройдите в конец коридора. Да ноги бы вытерли, наследите! Кирсанов сидит, поджав ногу, в кресле с высокой спинкой — кажется, такие кресла называются вольтеровскими. Сидит в пижаме, на коленях альбом, в руке — пинцет. — Что же вы? Раздевайтесь, садитесь! Очень рад, что пришли. На дворе пурга? А я вот расхлюпался. Сердце пошаливает... Да садитесь, садитесь! Он радушный хозяин. — Я уже много лет занимаюсь . Увлекался в детстве, потом забросил альбомы за шкаф. А сейчас опять вернулся к ним. Сидишь здесь один в кресле и путешествуешь по всему миру. Чаю выпьете флотского? Наливайте. Чайник — там, на столе.
И тут я замечаю у стены что-то странное: это нога, искусственная нога. Никто у нас в классе и представления не имел, что Дмитрий Сергеевич передвигается на протезе! Вижу, что и взгляд Вадима прикован к этой страшной, одиноко стоящей ноге. — Ешьте печенье, ребята. Отличное, по-моему, печенье! Заметил ли он, что нас потрясла его искусственная нога? Я стараюсь не глядеть на нее. Отвожу глаза. Но они, как нарочно, скашиваются на протез — он особенно страшен, когда стоит отдельно от человека. Мы пьем чай, и печенье действительно вкусное. И марок у Дмитрия Сергеевича тысячи, и он ими очень гордится. Наконец Вадим решается сказать, зачем мы пришли. Что я... что все мы... что весь класс признаёт, что мы сатиру нацелили не туда, куда нужно, соломинку мы увидели, а бревна в своем глазу не заметили. Что больше всех, разумеется, он виноват. Как редактор. И если Дмитрий Сергеевич сможет забыть и простить... — Вы знаете,— говорит он, помешивая ложечкой черный чай,— мы в юности часто бываем несправедливы к людям старше себя. Мы плохо их понимаем; разумная строгость кажется нам ущемлением наших прав и достоинства. Сам бывал в этом грешен. Я бунтовал, а взрослые очень чувствительны. Они на меня обижались за то, что я относился к ним с пренебрежением, скидывал со счетов годы, прожитые ими в гражданской войне. А теперь я, вспоминая своих воспитателей и начальников, благодарю их за непримиримость, за то, что одергивали, вправляли мне мозги. Без них мне бы была грош цена... Я через голову Дмитрия Сергеевича вижу на полочке фотографию молодой женщины удивительной красоты; рядом — двое ребят: вихрастый мальчишка и темноглазая девочка с бантом в волосах. Его семья. Теперь ее нет. Он инвалид, одинок, и почтовые марки — его утешение. «Строгач»! «Колченогий»! Какие мы в самом деле одры! Мне попалась в библиотеке книжонка, похожая как две капли воды на Валеркино рукоделие. Какой-то бывший нахимовец, так и не ставший никогда моряком, сводил счеты с нахимовским: воспитателей называл «Дубоносами» и другими неблагозвучными кличками. Все они обладали отвратительными характерами и симпатии вызвать никак не могли. Мне показалось, что злобный «писатель» нечист сам душой. Зачем же мы выпустили в свет, хотя и всего в десяти экземплярах, Валеркину «повесть»? Ведь не могли же мы не заметить того, что заметил начальник политотдела?
В дальнейшем мы опубликуем и эту книгу, в вы сами сможете решить, прав ли автор в своих оценках.
«Мы за вас воевали», - говорит «Строгач» в повести. «А нас тогда и в живых вовсе не было»,— отвечает Калерий Воронин, Валеркин герой. Нам, мол, наплевать на то, что вы воевали. Воронин сродни тем типам, которые считают родителей «вымирающим поколением»; войну вспоминать им до смерти скучно. Зато в буги-вуги они влюблены.
***
Готовили второй номер. Вадим описал очень весело, как мы ловили гигантскую щуку, как тюленя приняли мы за диверсанта и вообще все наши похождения в Кивиранде. Валерка отказался от участия в журнале. Но и без него материала хватало — стихи, поэмы, рассказы, воспоминания Бунчикова о первых нахимовцах... Пришлось крепко сцепиться с Аркашкой Тарлецким. Он принес серию шаржей. Отвратительная змея с наглой рожей обвилась кольцом вокруг помертвевшей девчонки. Подпись: «Питон развлекается». А на голове у питона — подумайте только! —бескозырка с ленточкой: «Нахимовское училище». «Питон плачет». Та же змея в бескозырке в зубах держит двойку. Из глаз текут слезы. «Питон отъедается». Теперь у змеи физиономия Маслюкова. Он припал к миске и пожирает кашу. На физиономии полное довольство. И опять же на голове бескозырка! «Питоны, смирно!» — целый строй змей в бескозырках. И крокодил в офицерской фуражке стоит перед строем, оскалив острые зубы. — При чем тут змеи? — спрашиваю я Аркашу.
О вечном. Юрий Юрьев, нахимовец выпуска 1968 г.
Он пояснил: когда-то существовало в училище змеями пахнущее словечко «питон» (от слова «воспитанник», а училище иногда называли «Питонией»). Ну подумайте, если шарж дружеский, то кому же приятно обернуться эдакой мерзкой змеей? Крокодил — еще туда-сюда, а змея... брр, увольте! Аркашка настаивал. Я возмущался. Позвали ребят, обсудили. Решили: долой этих змей! Аркашка обиделся, дулся дня два или три, потом сам сообразил, что зарвался. И принес новые шаржи. Курильщик, исхудалый, истошно кашляет над урной, и его сторожит смерть с косой. А некурящий, заложив руки в карманы, бодрой походкой, с развевающейся бородой наступает на смерть. Она бежит от столетнего бодрячка, подобрав фалды. И еще: «Военный совет в умывалке». Командир роты Кирсанов и длинный мичман обнюхивают найденную в умывалке бутылку. На этикетке нахально написано: «Ин вино веритас» (в вине, мол, истина!). Подпись: «Кто опорожнил?» И огромный вопрос. С вином не шутят в училище. Выпьешь — вылетишь в отчий дом, как ракета. Когда журнал был готов, я попросил Валерия снести его к машинистке. Он взял материал, но вскоре принес обратно. — Она не будет печатать. — Почему? — Заболела. — Надолго? — Надолго. — И не выздоровеет? — Не выздоровеет.
Юрий Юрьев.
— Ты что-то крутишь. — А чего тут крутить? Не будет печатать — и все! — Ты знаешь, Валерка, мне небезразлично, с какой «компашкой» ты водишься. Выкладывай! — Что? — Все выкладывай! Мигом... — Чего захотел! Я схватил его за плечи и потряс. И вдруг я понял, что я сильнее Валерки и могу вытряхнуть из него душу. — Так к кому ты шляешься в дни увольнения? — К одному ху...художнику. — Кто такой этот художник? — Молодой и талантливый. Ты интересуешься как комсорг или как родственник? — Если хочешь, как родственник. — Могу познакомить. На днях открывается выставка.
Юрий Юрьев.
— Как фамилия? — Василий Фазан. — Не слыхал. — Очень жаль. Отстаешь от жизни, Максим. Он почти знаменитость. — Выходит, отстал... Я пошел к начальнику политотдела и рассказал о своих затруднениях с машинисткой. — Ну, это не беда,— улыбнулся Алексей Алексеевич. — Пройдите в канцелярию к Марии Федоровне и скажите, что я прошу ее отпечатать журнал.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Отсутствие сведений о подводной лодке капитана 3-го ранга Е . Я. Осипова привело к решению командующего флотом отменить до особого приказания выходы других лодок. С-12 была возвращена с Лавенсари в Кронштадт. В течение ряда дней не меньшую тревогу, чем судьба лодки Осипова, вызывала и судьба «Щуки» Травкина. После того, как ей было приказано возвращаться в базу, лодка вновь надолго замолчала. И никто не смог бы поручиться, что с ней ничего не случилось, что она существует. Как оказалось, немедленно выполнить приказ о возвращении и даже отойти из района Нарген-Порккалаудского заграждения для капитана 3-го ранга Травкина было невозможно потому, что совершенно разрядилась батарея. Всплыть же для зарядки не давали вражеские катера и самолёты. Положение лодки и экипажа могло показаться безвыходным. Но Ивана Васильевича Травкина ещё раз выручила развитая у него способность к военной хитрости. Поблизости находился остров, у которого располагалось давно нам известное минное поле, причём, насколько мы знали, состояло оно только из «классических» гальваноударных мин, предназначенных, как и другие заграждения начального периода войны, для наших надводных кораблей. Дотянуть до этого места лодка кое-как могла. И Травкин понял, что зарядить батарею, может быть, удастся только на неприятельском минном поле, ибо преследующие «Щуку» корабли вряд ли сунутся в его пределы. Конечно, и для подводной лодки это означало немалый риск. Но Травкину, как и большинству наших командиров, не раз приходилось пересекать подобные заграждения, держась на такой глубине, чтобы мины оставались над лодкой. Удалось это и сейчас. Коснувшись отдельных минрепов, «Щука» буквально своими бортами нащупала акваторию внутри заграждения, где мин, по-видимому, не было. Около полуночи, когда наступили лёгкие сумерки, и белая ночь стала не такой прозрачной, подводная лодка всплыла там в позиционное положение. Пробыть на поверхности, производя зарядку батареи, удалось лишь полтора часа. После этого пришлось погрузиться из-за появления вражеского самолёта. Зарядка была продолжена следующей ночью и снова была прервана по той же причине. Так шло и дальше. Иногда дизеля могли работать на зарядку всего полчаса, иногда — час. Для того чтобы иметь батарею, позволяющую нормально маневрировать под водой, понадобилось всплывать в течение десяти ночей. Но противолодочные катера сюда действительно не заходили, — расчёт командира лодки оправдался. А чтобы не допустить сноса лодки с её «пятачка» на мины, сбросили груз на тросе, по натяжению которого определяли дрейф. Для контроля брали также пеленга на видневшуюся башенку островного маяка. И хотя Травкин сознавал, как тревожатся за него бригада и штаб флота, он не считал возможным выходить в эфир с этой необычной позиции. Он дал знать о себе лишь после того, как Щ-303 благополучно пересекла в обратном направлении Гогландский рубеж. Командир сообщал, что батарея вновь разряжена до предела и лодка будет до подхода наших катеров лежать на грунте в районе банки Намси. Для встречи «Щуки» и эскортирования её на Лавенсари были сформированы две группы сторожевых катеров, часть которых имела тралы. Семь торпедных катеров составляли группу прикрытия. Готовы были, если понадобится, выйти на Восточный Гогландский плёс также находившиеся у Лавенсари канонерская лодка «Кама» и два сторожевика из отряда шхерных кораблей, командир которого контр-адмирал Д.Д.Вдовиченко координировал действия всех участников этой операции. Столько сил привлекалось на случай, если понадобится прикрывать возвращавшуюся подлодку от большой группы вражеских катеров. Свежа была память о том, как целая «чёртова дюжина» их атаковала здесь наш дозор. Встречая лодку, наши катера подсекли и уничтожили несколько мин, но подорвались два катера. И не с первого выхода обнаружили катерники «Щуку» отчасти потому, что Травкин держался очень настороженно и сперва посчитал приближавшиеся катера чужими, а предшествовавшие этому взрывы мин принял за начало бомбёжки.
Командир подводной лодки Щ-303 Н.В.Травкин проводит совещание с командным составом корабля. Он справа. В центре замполит М.И.Цейшер, левее штурман Г.Н.Магрилов и инженер-механик П.М.Ильин
Замполит М.И.Цейшер проводит беседу с личным составом в отсеке подводной лодки
В ночь на 9 июня Щ-303 вошла в островную бухточку, без малого через месяц после того, как она оттуда вышла. Е щё через двое суток лодка ошвартовалась в кронштадтской Купеческой гавани. Обстановка в заливе была такой, что и проводка её в Кронштадт далась нелегко. Кораблям охранения пришлось отражать атаки прорывавшихся к фарватеру вражеских торпедных катеров, а истребители прикрытия сбили два самолёта, пытавшихся бомбить лодку. Был повреждён один из сопровождавших её тральщиков. Дважды за этот поход командование противника объявляло подводную лодку уничтоженной. Отметки о её потоплении мы видели потом на трофейных штабных картах, откуда эти данные перешли в труды западногерманских военных историков. Когда «Щука» застревала в сетях, положение её бывало таким, что во избежание захвата лодки, изготовлялся к взрыву артиллерийский погреб, и команда знала об этом, В своих действиях, зачастую необычных, определявшихся чрезвычайностью обстановки, капитан 3-го ранга Травкин всегда старался опереться на сознательную поддержку экипажа.
Командир подводной лодки Щ-303 Иван Васильевич Травкин
Если какое-то трудное решение принималось не мгновенно, и было время поразмыслить, командир собирал в центральном посту «военный совет» с участием офицеров и членов экипажа. Это помогало ему ощутить настроение своих гвардейцев, понять, на что способен личный состав. Иван Васильевич не был речист, произносить громкие, торжественные слова просто не умел, но мог поддержать дух людей обыденной, без всякого пафоса сказанной фразой. — Всё равно вырвемся! — говорил он, объявляя план действий, включавший, если не будет выбора, и самые крайние. О том, как верили матросы этому «вырвемся», как много значило такое командирское слово, рассказывали замполит Цейшер и другие офицеры. И это легко было представить.
Заместитель командира подводной лодки Щ-303 по политчасти М.И.Цейшер Послепоходные разборы у нас обычно проходили весьма критично. Было что покритиковать и в действиях Т равкина. Но на этот раз участники разбора, словно сговорившись, почти не касались частных просчётов командира, которые он и сам сознавал. Лодка действовала в условиях почти непрерывного преследования противником. Длительная невозможность подзарядить батарею и даже провентилировать отсеки, создавала на корабле тяжелейшую обстановку. Но экипаж всё выдержал, и это являлось главным.
Выходы подводных лодок отменены
Доклад командира Щ-303 о результатах разведки Нарген-Порккалаудской противолодочной позиции, его наблюдения и выводы, отличавшиеся большой обстоятельностью, были малоутешительными. Травкин, естественно, не мог обследовать весь фронт сетевых заграждений. Однако уже то, что в районе этого рубежа сосредоточились небывало многочисленные противолодочные силы, которые могли не дать лодкам заряжать батареи, практически не оставляло подводникам шансов форсировать Финский залив, пока на нём стоят белые ночи. Кроме того, Нарген-Порккалаудская противолодочная позиция находились за пределами досягаемости для нашей авиации. Видимо, с учётом всего этого, командующий флотом подтвердил своё решение: подводные лодки в море пока не посылать. Обоснованность такого решения была очевидной, и оно вызвало у нас в штабе чувство облегчения. Мы были ориентированы на то, чтобы возобновить попытки вывести лодки на Балтику, когда в сутках появятся несколько тёмных часов. Т огда появилась бы, по крайней мере, возможность производить зарядку аккумуляторных батарей, а морские бомбардировщики смогли бы поддерживать подводников на большом удалении от своих аэродромов, вылетая в тёмное время без сопровождения истребителей.
Командование бригады подводных лодок в поисках выхода из затруднительного положения. Слева направо: командиры дивизионов В.А.Полещук и Г.А.Гольдберг, начальник штаба Л.А.Курников, командир бригады С.Б.Верховский, командир ПЛ Л.А.Лошкарёв, начальник политотдела бригады М.Е.Кабанов. Кронштадт, лето 1943 года
Такие условия начали бы складываться на нашем театре в конце июля, а в августе, с увеличением продолжительности ночей, они стали бы ощутимы по-настоящему.
Учитывая обстановку на фронтах
Однако выходы подводных лодок были возобновлены всё-таки несколько раньше. В начале июля этого потребовал от командования флота нарком ВМФ, являвшийся членом Ставки Верховного Главнокомандования. Тут снова нельзя не вспомнить тогдашнее положение на советско-германском фронте. Наше командование знало, что враг сосредоточил огромные силы в центральной его части и готовит стратегическое наступление, надеясь взять реванш за Сталинград, изменить дальнейший ход войны в свою пользу. Назревало, а 5 июля началось грандиозное сражение на Курской дуге. В свете этого приобретало совершенно особое значение нарушение любых коммуникаций, питающих фашистские войска на Восточном фронте, в том числе морских, проходящих через южную часть Балтики. А воздействовать на морские коммуникации могли из всех сил флота только подводные лодки. 10 июля на бригаду поступила директива Военного совета флота, предписывавшая подготовить к 25 июля к выходу в море две подлодки. Первой их задачей должны были стать разведка оперативного режима на главной противолодочной позиции противника, то есть на Нарген-Порккалаудском рубеже, и выявление возможных путей форсирования этой позиции. В случае успешного её прорыва, лодкам надлежало идти в южную часть Балтики и нарушать там неприятельские морские перевозки. К боевому походу готовились в Кронштадте С-12 капитана 3-го ранга А. А. Бащенко (уже выводившаяся на Лавенсари в конце мая) и С-9 под командованием капитана 3-го ранга А.И.Мыльникова. До выхода этих подлодок была проведена по инициативе нашего комбрига С.Б.Верховского дополнительная разведка первой на пути в море Гогландской противолодочной позиции двумя «Малютками». Непродолжительные выходы в этот район подводных лодок М-96 (командир — капитан-лейтенант Н.И.Карташов) и М-102 (командир — капитан-лейтенант П.В.Гладилин) закончились благополучно, но мало чем дополнили наши сведения об обстановке вокруг Гогланда. Что этот рубеж преодолим, уже доказали три преодолевшие его «Щуки». Главные препятствия начинались дальше.
Пётр Васильевич Гладилин
Нам было известно, что старшие начальники, требовавшие ускорить вывод лодок на Балтику, Главный Морской штаб, предписывали командованию флота использовать все возможные средства для содействия подводникам в форсировании Финского залива. Ставился, в частности, вопрос о более широком привлечении к этому надводных кораблей вплоть до эсминцев. Что и говорить, у эскадренного миноносца, конечно, достаточно вооружения, чтобы разогнать целую флотилию противолодочных катеров. Но как было уберечь такой корабль от подрыва на минах уже на Гогландских плёсах, да и от ударов с воздуха? А подводники, повторяю, особенно нуждались в боевом обеспечении не на ближнем рубеже, а западнее, — на Нарген-Порккалаудском противолодочном сетевом и минном заграждении.
Николай Иванович Карташов
Там, используя недолгое пока тёмное время суток, в какой-то мере могла помочь лишь авиация. Было, однако, неизвестно, насколько поддаются противолодочные сети разрушению бомбёжкой с воздуха. В надежде, что это что-то даст, по заграждениям были нанесены, на тех участках, где намечалось их форсировать, два последовательных бомбовых удара двенадцатью самолётами ДБ-3, такими же, какие в 1941 году, пока флот имел аэродромы на островах Моонзунда, совершали оттуда налёты на Берлин. Снижаясь до 1000–500 метров, они сбрасывали 200-килограммовые бомбы на линии сетей, ориентируясь по поддерживающим их буйкам. Были основания рассчитывать, что таким способом удастся уничтожить и какую-то часть поставленных в районе сетей мин. Эти бомбовые удары непосредственно предшествовали выходу подлодок. Та, которая шла первой, должна была выяснить результаты действий авиации. План прорыва предусматривал, что командир лодки может, если найдёт целесообразным, использовать для разрушения сетей торпеды.
Подводники готовы к подвигу. Погибли С-12 и С-9
Задача, ставившаяся командирам и экипажам двух «эсок», была исключительно сложной, а риск, которому они подвергались, огромным. Подводники знали обстановку в Финском заливе, вполне представляли, на что они идут. Приходя на эти корабли, разговаривая с офицерами и матросами, я не ощущал неуверенности, нетвёрдости духа. Никто не жаловался на здоровье. Люди сознавали, что должны совершить подвиг, и были к нему готовы. 26 июля обе лодки перешли на Лавенсари. 28-го С-12 первой уходила дальше. Она была, как обычно, проэскортирована в наиболее тёмное время на Восточный Гогландский плёс и погрузилась. Как уже говорилось, её вёл в море капитан 3- о ранга Александр Аркадьевич Бащенко, опытный подводник, хорошо знавший боевые возможности лодок типа «С». Сплаванность, опытность, приобретённые в прошлую кампанию, отличали экипаж этой лодки. 29 июля Бащенко передал сигнал, означавший, что он благополучно преодолел заграждения Гогландского рубежа. Затем последовало донесение о том, что в ночь на 30 июля в районе острова Кэри произведена без помех зарядка батареи. Это были уже ближние подступы к Нарген-Порккалаудской позиции. То, что зарядка стала здесь возможной, показывало, как помогает подводникам даже ещё недолгая пока ночная темнота.
Командир подводной лодки С-12 Александр Аркадьевич Бащенко
Командир С-12 подтвердил, что будет прорываться через главные заграждения согласно намеченному плану, то есть на участке севернее острова Нарген. Именно там по заграждению наносились бомбовые удары с воздуха, а рельеф грунта имел 80-метровую впадину. И потому под сетями мог оставаться проход. Эта радиограмма оказалась последней, полученной с борта С-12. Больше она в эфир не вышла. Что произошло с лодкой Бащенко, при каких обстоятельствах она погибла (а что это так, вскоре нельзя было сомневаться), мы не узнали. Осталось также неизвестным, обнаружил ли Бащенко какие-то следы воздействия на противолодочные сети авиационных бомб. Можно было предположить, что, не найдя в сетях бреши, командир попытался пройти под ними на максимальной глубине, а это всегда сопряжено с риском подорваться на донных неконтактных минах. В назначенный срок, через два дня после С-12, когда с нею ещё ничего не случилось, вышла в поход подводная лодка С-9. Я уже рассказывал о её командире капитане 3-го ранга А.И.Мыльникове, и о том, как он осенью 1941 года, командуя тогда «Малюткой», прорвался на рейд захваченного гитлеровцами Таллина, дерзко потопив там транспорт, и о том, в какую переделку попал он уже на С-9 при прошлогоднем рейде в Ботнический залив. Весёлый и отважный человек, к которому все окружающие испытывали глубокую симпатию, он очень серьёзно, стараясь всё предусмотреть, готовил себя и подчинённых к новым боевым испытаниям. Проведённые штабом проверки убеждали: дополнительное время, оказавшееся в распоряжении командира после отсрочки походов, использовано хорошо. Как и другие лодки, С-9 успешно преодолела Гогландский рубеж. Но противник, возможно, уже напавший на след С-12, — первой лодки, появившейся здесь после значительной паузы, был настороже. Вражеские катера обнаружили лодку Мыльникова и неотступно преследовали её несколько суток, не давая всплыть для зарядки батареи. Лодка неоднократно подвергалась бомбёжкам. Об этом капитан 3-го ранга Мыльников, долго не отвечавший на наши запросы, смог сообщить лишь 5 августа. Он донёс, что оторвался, наконец, от катеров, зарядил батареи и приступает к разведке Нарген-Порккалаудского рубежа. Серьёзных повреждений лодка, по-видимому, не имела, поскольку в радиограмме о них не говорилось. В последующие дни штаб получил от Мыльникова ряд сведений об обстановке у главного в Финском заливе противолодочного рубежа. Он выявил участки, на которых перед сетями стояли якорные гальваноударные мины. Лодка, маневрируя под водой, задевала их минрепы. Было установлено, что катерные дозоры размещены в районе сетей примерно через каждые две мили. Повреждений сетевых заграждений в тех местах, где их бомбила наша авиация, Мыльников не обнаружил. Не исключено, что противник был в состоянии быстро заменять повреждённые секции запасными. Не дала результатов попытка разрушить сетевую преграду торпедами. Взрывы их на лодке слышали, однако бреши, позволяющей пройти через сеть, нащупать не удалось. С-9 находилась у Нарген-Порккалаудской позиции уже почти десять суток. Бесперспективность дальнейших попыток форсировать её становилась всё более очевидной. Риск дальнейшего пребывания лодки в этом районе представлялся неоправданным. Было уже ясно, что бесследно исчезнувшую С-12 мы потеряли.
Командир подводной лодки С-9 Александр Иванович Мыльников
В это время, как и в 1941 году, все важные решения, касающиеся действий каждой вышедшей в море подлодки, принимались командованием флота, а бригада лишь выполняла их. Вероятно, некоторые из таких решений согласовывались и с более высокими инстанциями, поскольку выводу лодок на Балтику придавалось очень большое значение. Т ак или иначе, мы получили через контр-адмирала А.М.Стеценко приказание вернуть С-9 в базу. 12 августа капитан 3-го ранга Мыльников сообщил, что произвёл очередную зарядку батареи и ложится на обратный курс. Лодке было назначено место встречи со сторожевыми катерами. Встреча предполагалась 14 августа, а затем её перенесли из-за шторма на 15-е. В таких случаях подводная лодка ложилась до подхода катеров на грунт. Группы катеров выходили с Лавенсари в назначенный район в течение многих ночей. Но лодка туда не пришла. И в эфир больше не вышла... Так был потерян ещё один отличный подводный корабль с прекрасными командиром и экипажем. На этот раз мы довольно скоро узнали приблизительное место гибели пропавшей подлодки. В начале сентября дозорные катера подобрали на Восточном Гогландском плёсе тело военного моряка. По номеру ордена Красного Знамени на его обмундировании было установлено, что это рулевой с С-9 старшина 2-й статьи Кирилл Дикий. Так подтвердилось предположение, что лодка, вероятно, подорвалась на минах, когда завершала форсирование на обратном пути Гогландского рубежа. Как оказалось тело рулевого в море? Или взрыв был таким сильным и близким, что разворотил корпус, образовал большую пробоину. Или, может быть, старшина выходил из затопленного отсека через торпедный аппарат, и при этом погиб…
Временное прекращение попыток
14 августа, когда мы ещё надеялись на возвращение С-9, командира бригады капитана 1-го ранга С.Б.Верховского вызвали в Ленинград на заседание Военного совета флота. Т ам должны были обсуждаться дальнейшие действия нашего соединения. К тому времени Сергей Борисович пришёл к убеждению (вполне разделявшемуся мною), что в сложившихся условиях новые попытки прорывать Нарген-Порккалаудскую противолодочную позицию к успеху не приведут. Мы достаточно знали об этом мощном заграждении, чтобы не предаваться иллюзиям. Ни одной подлодке, каждую из которых вёл опытный боевой командир, не удалось преодолеть даже первую линию стальных сетей. А за ней была ещё такая же вторая. Насколько мне известно, С.Б.Верховский твёрдо изложил на Военном совете те выводы, к которым пришёл, правда, отстаивать их теперь не понадобилось, потому что так смотрел на дело и командующий флотом. Одним из участников заседания было высказано суждение, что прорыв лодками Нарген-Порккалаудского рубежа, быть может, осуществим в тёмное время в надводном положении, но эта идея (на мой взгляд совершенно нереалистичная) поддержки не получила. Военный совет решил прекратить попытки вывода подводных лодок из Финского залива. Как тогда считалось, — временно. Чтобы такое решение обрело окончательную силу, требовалось согласие командования Ленинградского фронта, которому флот по-прежнему был подчинён в оперативном отношении. Как рассказывал впоследствии адмирал В.Ф.Трибуц, Военному совету фронта был направлен обстоятельный доклад о создавшейся ситуации, и возражений он не встретил. Не настаивал больше на выводе подлодок в море и Главморштаб.
Заседание Военного Совета Балтийского флота. В центре адмирал В.Ф.Трибуц, справа контр-адмирал Н.К.Смирнов, слева генерал-майор А.Д.Вербицкий. Ленинград, 14 августа 1943 года
Шла вторая половина августа, и положение на советско-германском фронте было уже не таким, как месяц или даже две недели назад. Последняя попытка Гитлера вернуть себе стратегическую инициативу провалилась. Одолев врага в великой битве на Курской дуге, наши войска освободили уже Курск и Белгород, в честь чего в Москве прогремели победные салюты.
Первый салют в Москве 5 августа 1943 года в честь победы в битве под Курском и Белгородом
Красная Армия наступала на широком фронте, продвигаясь всё дальше на запад. Разумеется, нарушение неприятельских коммуникаций в Балтийском море и теперь много значило бы для сухопутного фронта. Но об этом уже не говорилось в категориях «любой ценой», «во что бы то ни стало». Наступило общее, от кого это зависело, согласие в том, что не следует больше так рисковать подводными кораблями, которых оставалось у нас уже не очень много и которые ещё пригодятся при завершении войны.
Краткий анализ кампании 1943 года
Размышляя об уроках драматической кампании сорок третьего года, хочется сказать, что на решения, принимавшиеся тогда на разных уровнях, влияла, очевидно, не только обстановка на фронте, предельно напряжённая до середины лета. Успехи балтийских подводников в прошлую кампанию, когда наши лодки, прорывая все создававшиеся противником преграды, наносили удары по его коммуникациям на всём их протяжении (и несли, во всяком случае, в первых двух эшелонах, относительно небольшие потери), привели к завышенной оценке возможностей нашего подводного оружия и недооценке возможностей другой стороны ему противодействовать. Начали, мне кажется, складываться представления, будто противник, что бы он ни предпринял, помешать выходу лодок в море не сможет.
Командир бригады подводных лодок КБФ С.Б.Верховский
Но подводные лодки, как и любой другой род сил флота, имеют предел своих боевых возможностей и способны успешно решать свойственные им задачи только в определённых условиях, при достаточном, а главное, — своевременном оперативном обеспечении их действий другими силами флота. К сожалению, в кампанию 1943 года эти условия соблюдены быть не могли, меры по оперативному обеспечению выхода лодок из залива не соответствовали обстановке и явно запаздывали. А самостоятельно преодолеть такое препятствие, как Нарген-Порккалаудская противолодочная позиция, созданная врагом в дополнение к Гогландскому рубежу, подводники не могли. То, что произошло тем летом, в сущности, было предрешено ещё ранней весной, когда противник, используя большое количество боевых кораблей, вспомогательных судов и других плавсредств, практически беспрепятственно, без серьёзного противодействия с нашей стороны, сооружал заграждения, разрушить или прорвать которые оказалось потом невозможно. Средние и большие подлодки в 1943 году в залив больше не выходили. Людям, далёким от флота, наверное, могло показаться, что на Балтике они и не начинали кампанию. Ведь в печати, в сводках Совинформбюро, было принято сообщать лишь о потоплении вражеских кораблей, об одержанных на море победах. А побед у балтийских подводников в тот год не было. А о том, какие героические усилия приложили экипажи подводных лодок, чтобы вырваться в открытое море, и каких потерь это стоило, рассказывать было не время.
Самолет садился. Несмотря на уговоры стюардесс, пассажиры поднимались с кресел, суетились, собирая так называемую ручную кладь. Всем им было хорошо известно, как наш Аэрофлот умеет держать паузы от момента посадки до подачи трапа к самолету, но нетерпение и усталость от девятичасового сидения в кресле брали свое. Я понял, что отпуск кончился. Московские воспоминания о свадьбе сестры, болезни матери, театрах, концертах, хождениях в гости к родственникам и друзьям отступили окончательно.
Стоя в ожидании чемодана у багажного отделения , я мысленно уже докладывал командиру дивизии о прибытии из отпуска и о готовности экипажа выполнить любую поставленную перед ним задачу (эк, как нас служба научила выражаться!).
Предчувствия подтверждаются
За тридцать минут до подъема флага я был уже на плавказарме, где в ожидании приема корабля от второго экипажа томился мой экипаж. Коротко переговорил со старпомом, замполитом, механиком, офицерами. Выяснил, что все, кому положено, использовали отпуска (офицеры и мичмана — очередные, ранее поощренные матросы и старшины — по поощрению). Перед церемонией подъема флага поздоровался с экипажем, выстроенным на палубе плавказармы, то есть произнес привычно бодрое: «Здравствуйте, товарищи подводники!»* а в ответ получил громкое и раскатистое «Здравия желаем, товарищ командир!». На стоящих у казармы лодках и на самой плавказарме флаги были подняты и я переступил комингс каюты командира дивизии. Капитан 1 ранга Каймак - наш новый, сменивший контр-адмирала Дыгало, командир дивизии и новый же начальник штаба дивизии - капитан 1 ранга Матвиевский - совсем недавно прибыли с Северного флота. Своими назначениями на Тихоокеанский флот они были обязаны плану обновления и «оздоровления» кадров старшего комсостава после относительно недавней трагедии: гибели лодки нашей дивизии «К-129» под командованием моего товарища — капитана 1 ранга Кобзаря.
Геннадий Иванович Каймак и Олег Александрович Матвиевский. - Специальный выпуск альманах «Тайфун», 2007 г., № 13, 2011 г.
Оба — комдив и начальник штаба оказались приветливыми людьми, что, впрочем, как я давно заметил, особенно свойственно североморцам. Комдив, правда, был немного суховат, зато начальник штаба располагал к себе уважительным и в то же время почти товарищеским обращением. Я доложил о состоянии экипажа и о готовности к приему материальной части. «Корабль принимайте с сегодняшнего дня, но учтите, что там не всё в порядке», — коротко приказал комдив. Сердце замерло... Так и есть: оказалось, что при подъеме перископа астронавигационной системы «Сегмент», из-за неграмотных действии штурманского электрика второго экипажа, перископ вышел из строя. Он просто-напросто упал в трюм отсека, его хитро скомпонованная система линз и зеркал осыпалась и теперь вместо звезд в его окулярах наблюдался рисунок, напоминающий картинку открывающуюся перед ребенком в игрушке-калейдоскопе. Словом, ремонту этот перископ уже не подлежал, его надо было менять. Дело осложнялось тем, что перископы такого типа были уже сняты с производства. Флагманский штурман дивизии, присутствовавший при разговоре, успокоил меня, рассказав, что по всему Союзу был объявлен розыск и где-то на складе, в европейской части страны нашли-таки один экземпляр. Сейчас-де его уже доставляют на Камчатку. Вызваны и гражданские специалисты для монтажа. Следует пояснить, что без такого прибора, как астронавигационный перископ, наш грозный ракетоносец значительно утрачивал свою боеспособность. Дело в том, что для организации ракетной стрельбы подводная лодка должна с высокой степенью точности знать свое место в океане. Ошибки в координатах места, вполне допустимые на обычном корабле, не допускаются на ракетоносце. Без точных координат, выверенных до метров, ракеты, выпущенные по определенным направлениям и расстояниям, уйдут в сторону от целей и их дьявольски мощные ядерные заряды поразят не стратегически важные объекты, а непредусмотренные к уничтожению территории или вовсе взорвутся над пустынным океаном. В описываемое время высокая точность знания своего места в море достигалась за счет астрономических наблюдений. Астронавигационный перископ позволял измерять высоты и азимуты светил без всплытия подводной лодки на поверхность, то есть значительно сокращал время атаки и в большей степени сохранял скрытность лодки. Кроме того, он позволял «работать» со светилами в условиях, когда линия горизонта не просматривалась, то есть использовался искусственный горизонт.
Без такого устройства для определения места лодке нужно было всплывать и «» способом с помощью вышедших наверх наблюдателей секстанами «сажать» звёзды и планеты на четко видимый горизонт, что само по себе далеко не всегда можно было сделать. Кроме того, увеличивалось время ракетной атаки и, самое главное, значительно снижалась скрытность лодки. Пишу об этом столь подробно, учитывая, что современный читатель, даже моряк, не всегда представляет, как в семидесятые годы обеспечивались стрельбы баллистическими ракетами с подводных лодок. Не существовало тогда на ракетных лодках инерциальных навигационных комплексов и спутниковых систем определения места, столь привычных сейчас. Таким образом, все дальнейшие события в моей судьбе оказались тесно связанными с этим перископом, будь он неладен! Однако, молодость есть молодость и я относительно быстро успокоился, выслушав флагштура. Начал принимать корабль и терпеливо ожидать прибытия специалистов-монтажников восстановления перископа. В кратчайшее время корабль был принят. Экипаж приступил к обычной боевой подготовке. Привезли, наконец, перископ. Прибыли гражданские специалисты и тут выяснилось, что монтировать этот треклятый перископ можно только в стационарном «сухом», то есть не плавучем, доке. Монтажные работы, оказывается, не допускают абсолютно никакой качки. Плавучие же доки, имевшиеся на Камчатке, хотя и размещаются в тихих, укромных бухтах, почти изолированных от океанской волны, все-таки слегка покачивает. Такого поворота событий никто не ожидал. Командование флота потребовало перехода лодки во Владивосток и ломало голову над проблемой внеочередного докования корабля в одном из «сухих» доков тамошних заводов. Задача эта далеко не простая, учитывая наши производственные возможности и графики докования кораблей и судов Дальневосточного бассейна. Начали лихорадочно готовиться к переходу в Главную базу флота. Выяснилось, что четко спланированный Москвой и флотом график боевой службы оказался под угрозой, тем более, что «К-126» значилась в планах флота как участница во флотском учении в конце лета. Выход на боевую службу должен был состояться осенью... Обстановка накалялась.
Все «в темпе»
В конце мая, совершив переход максимально возможной скоростью, «К-126» уже терлась своим бортом о пирс во Владивостоке.
Как водится, прибыли во Владивосток рановато: док, в котором нам предстояло работать, был прочно занят другими судами. Необходимости в нашем поспешном вызове в Главную базу не было никакой, но у нас всё делается только срочно... Я привык к такого рода «штучкам», когда тебя куда-то буквально гонят, а там, куда ты торопишься, тебя вовсе и не ждут. Всё это в духе нашей общегосударственной неразберихи, не обошедшей и флот. Была чудесная пора границы теплой приморской весны и лета. Лето с дождями и туманами, характерными для Владивостока, еще не наступило, а сухая, ветреная приморская зима ушла. После мягкой, но своеобразной, а главное долгой, камчатской зимы, мы без особой акклиматизации попали почти в субтропики. Однако наслаждаться погодой не приходилось. Выяснилось, что пока мы будем доковаться и участвовать в учениях, наша дивизия с Камчатки передислоцируется в Приморье. Итак, на Камчатку, где у офицеров и мичманов остались семьи, мы больше не вернемся. Что будет с семьями? Куда и когда они смогут переехать? Будет ли жильё на новом месте службы — в одной из отдаленных бухт Приморья? Когда мы туда попадем? Кроме того, подготовка к выходу на боевую службу в условиях временного базирования хотя бы и на Главную базу флота, но не на базу «своего» соединения, дело тоже не простое. На снабжение нас всем необходимым, начиная с продовольствия, топлива, воды и кончая обмундированием, флотские тыловые службы шли «со скрипом» — ведь всё это было заготовлено для нас на Камчатке! Впрочем, за годы службы я к этому уже привык. Пришлось лично «обходить эти рифы», стучась в кабинеты старших тыловых начальников. Обычно мои доводы о том, что лодка пришла не в какую-нибудь базу 6 флота США, а в свою родную все-таки действовали. Возможно, в какой-то мере, товарищам из интендантства льстило и то, что к ним обращался не офицер, ведающий снабжением, а сам командир стратегического ракетоносца. Во всяком случае, худо-бедно, но вопросы снабжения решались.
Хуже было с моральным состоянием оторванных на неопределенный срок от своих семей офицеров и мичманов. Пополз слух, что и база в Приморье будет для наших кораблей не окончательной, что, простояв там несколько месяцев, лодки перейдут еще в какую-то базу (так, кстати, оно и получилось впоследствии). Как могли, мы с замполитом успокаивали людей, хотя сами не представляли даже такой элементарной вещи, как организация переезда семей с домашним скарбом к нашему новому месту службы. Дисциплина и въевшаяся в плоть и кровь офицеров привычка «стойко переносить тяготы службы» все-таки брали свое. Несмотря на подавленное настроение, они честно выполняли свой долг; подготовка к доковым работам, к участию в учениях, к выходу в многомесячное плавание на боевую службу почти не оставляли времени на личные переживания. Мичманский же состав, а почти все должности старшин команд на лодке были укомплектованы мичманами, начал потихоньку «расползаться». По сравнению с офицером, который служит там, где ему прикажут, мичман имеет право требовать от командования своего перемещения на место службы, указанное в заключенном с ним контракте. Одним словом, к августу на лодке не осталось ни одного мичмана. Должности старшин команд были укомплектованы срочнослужащими, которые, кстати, справлялись со своими обязанностями в целом не хуже мичманов. Не хочу, впрочем, этим обидеть своих бывших подчиненных мичманов: ведь именно они воспитали такую замену, именно их предыдущая служба заложила добрые традиции корабля. Время даром не терялось, все, от вестового до командира понимали, что не от хорошей жизни флот делает ставку на такие лодки, как наша. «Вероятный противник» не дремал. Холодная война была в разгаре. Это только теперь кажется, что все наши усилия были мышиной возней. Без преувеличения свидетельствую, что это была самая настоящая война без выстрелов, но с большими морально-физическими жертвами. Решая чисто снабженческие задачи, мы ни на день не прекращали боевую подготовку. Экипаж не должен был растерять с таким трудом приобретенные навыки и качества, позволяющие ему управлять кораблем боевого ядра флота. К чести людей скажу, что случаев нерадивости и серьезных нарушений дисциплины (а соблазнов в таком городе, как Владивосток, хоть отбавляй), практически не было.
Наконец, док освободился. Лодка вместе с другими кораблями, встала на кильблоки в этом огромном, похожем на вытянутый в длину Колизей, сооружении. Соседом нашим оказался крейсер «». Подводники с любопытством наблюдали жизнь этого надводного крейсера (мы же — тоже крейсер, но подводный). Команды, сигналы, свистки, объявления по громкоговорящей связи, ежедневные разводы нарядов под оркестр, на мой взгляд, благотворно действовали на нашу подводную вольницу. Люди заметно . Я был этому только рад.
Специалисты-монтажники и оба моих штурмана крутились «волчками», но дело с перископом двигалось медленно. Оказалось оно не таким уж простым. То ли у монтажников не хватало навыков в работе, то ли новый перископ в результате его спешной доставки на Камчатку (а везли его на всех видах транспорта, кроме гужевого), плохо поддавался регулировке, но ежевечерние доклады штурмана меня постоянно огорчали. Время же двигалось неумолимо. Сроки пребывания в доке, то есть на твердой платформе, строго ограничены. Мы не могли задерживать докование стоявших вместе с нами кораблей и судов. Оба штурмана, штурманский электрик и гражданские специалисты работали практически круглосуточно, но продвигались вперед черепашьими шагами. К офицерам начали приезжать с Камчатки жёны с детьми. Естественно, «временным» во Владивостоке жилья никто не предоставлял. Не имел квартиры и я. Дивизия перешла-таки в Приморье, и семьи наших офицеров командование эскадры тактично, но настойчиво выживало из камчатских квартир. Впрочем, при постоянном остром дефиците жилья эти действия можно было понять. Офицеры вынуждены были урывать время от службы и отдыха для поиска хоть какого-то жилья в «частном секторе» Владивостока, не останавливаясь перед довольно серьёзно «кусающимися» ценами, как правило, не соответствующими уровню комфортабельности квартир и комнат. Кое-как собрав нечто вроде контейнера, моя жена загрузила домашний скарб на случайно зашедшую в Петропавловск плавбазу подводных лодок «чужого» соединения (плавбаза через несколько месяцев плавания в океане должна была прийти во Владивосток) и вместе с полуторагодовалым сыном тоже прилетела ко мне. Пришлось снять крошечную комнату в доме «» и разместить там свою, слава богу, немногочисленную семью. Что делать, обычная, не похожая на «человеческую», офицерская жизнь.
О том, что представляло собой новое гигантское заграждение, стало известно во всех деталях после выхода из войны Финляндии. Два ряда специально изготовленных стальных сетей с ячейками размером четыре на четыре метра располагались на расстоянии 70–100 метров один от другого и перекрывали всю глубину от поверхности до грунта. Вдоль сетей было выставлено девять линий мин, эшелонированных по глубинам. Внизу, под сетями, находились донные магнитные мины. Всего на этот рубеж гитлеровское командование выделило одиннадцать тысяч мин различных типов. Район заграждения прослушивался системой гидроакустических станций на островах и на берегу. К этому добавлялись катерные дозоры и патрулирование противолодочными самолётами. Не зная весной сорок третьего всех этих подробностей, можно было, однако, и тогда дать себе отчёт в том, что новый рубеж гораздо мощнее и опаснее Гогландского, форсировать который тоже было нелегко. Но что эта противолодочная позиция может оказаться непреодолимой, ещё не думалось. Или точнее, мы не разрешали себе об этом думать, тем более говорить. Надеялись на накопленный опыт форсирования всякого рода преград, на то, что помогут и появившиеся на лодках защитные технические средства. Можно ли было, если не полностью сорвать оборудование противником новой противолодочной позиции, то хотя бы серьёзно помешать этому? Думается, да. Последовательными и достаточно мощными ударами с воздуха по кораблям, судам и другим плавсредствам, занимавшимся этим, равно как и по ближайшим неприятельским базам, например, по Палдиски, где монтировались доставляемые из Германии сети. Такие удары, если и наносились, то были недостаточными. Основные соединения флотских ВВС продолжали выполнять боевые задачи на сухопутных направлениях. В распределении сил флотской авиации сыграло, очевидно, известную роль и то, что в штабе флота опасались попытки противника захватить Лавенсари и соседние острова до того, как очистится ото льда восточная часть залива. Об этом мы знали от работников оперативного отдела, с которыми имели тесный контакт в то время. А тогда пути на запад перекрылись бы для любых наших кораблей, независимо от существования заграждений. Флот готовился воспрепятствовать ожидаемой операции по захвату островов. Для этого была создана и не отвлекалась другими заданиями ударная группировка авиации. Между тем противник, как только позволила ледовая обстановка, приступил к усилению также и Гогландского рубежа. Как стало известно впоследствии, общее число выставленных в его районе мин, в основном противолодочных, было доведено той весной до 13 тысяч. А во всём Финском заливе их стояло и лежало на дне уже более 40 тысяч. Эта цифра, окончательно определившаяся после войны, огромна для столь ограниченной акватории, изобилующей мелями, банками, навигационными узкостями. Пресечь дополнительные постановки мин на Гогландском рубеже флот опять-таки не смог. Ударной авиации не хватало, а никакие корабли, в том числе и торпедные катера, выйти в залив не могли, — у Кронштадта и на много миль дальше ещё стоял лёд.
Обстановка перед кампанией 1943 года
Общая задача бригады подводных лодок на предстоящую кампанию оставалась прежней: нарушать коммуникации противника, срывать его перевозки. Аналогичная задача ставилась минно-торпедной авиации флота. Но в дальние районы морского театра, в балтийские тылы врага, могли проникнуть только подводники. Когда сошёл лёд с Невы, подлодки приступили к отработке учебных задач между городскими мостами. Для нескольких лодок, зимовавших в Кронштадте, а потом и для других, полигонами служили рейды, предварительно протраленные. У нас была уверенность, что к началу кампании удастся обеспечить готовность двадцати одной подводной лодки. В середине апреля КП бригады был перенесён в Кронштадт, куда перешёл основной состав штаба, включая меня. Мы разместились в знакомом штабном здании на территории береговой базы подплава у Купеческой гавани, в укреплённом подвале которого мог действовать оснащённый всем необходимым командный пункт с узлом связи. Сразу же установился тесный рабочий контакт с кронштадтским ОВРом и с командованием на Лавенсари. К тому времени Островной укрепсектор береговой обороны был преобразован в Островную военно-морскую базу, которую возглавлял прибывший с Чёрного моря контр-адмирал Г.В.Жуков, известный как один из организаторов героической обороны Одессы в 1941 году. Предполагалось, что мы сможем начать развёртывание лодок в море раньше, чем в прошлом году, — весна не запаздывала. Однако обстановка в заливе, в том числе в самой восточной его части, складывалась весьма неблагоприятно. Авиация противника проявляла большую активность и в районе Кронштадта, — донные мины сбрасывались на створе его маяков. Требовалось ещё и ещё раз проверять фарватеры. 28 апреля командующий флотом признал возможным начать проводку в Кронштадт подлодок из Ленинграда. Порядок их перехода и обеспечения, о котором я уже рассказывал, был отлажен в прошлом году. При всей сложности обстановки в Невской губе, особых опасений за начальный этап вывода лодок в море не возникало. Больше беспокоил следующий этап: Кронштадт–Лавенсари.
Организация перехода в Кронштадт Щ-323 и Щ-406
Командир бригады, находившийся пока в Ленинграде, распорядился, чтобы я оставался в Кронштадте и встречал лодки там, а выходом их из Ленинграда решил руководить лично, С ним было несколько офицеров штаба, в том числе флагманский механик инженер-капитан 2-го ранга Е.А.Веселовский. Потом я очень сожалел, что комбриг не вызвал меня в Ленинград, хотя и не знаю, изменилось ли бы что-то от этого в тех событиях, о которых пойдёт речь дальше. Первая пара лодок должна была прибыть в Кронштадт на исходе ночи, к утру 1 мая. Эту пару составляли испытанные, можно сказать, знаменитые «Щуки»: Краснознамённая Щ-406 Героя Советского Союза капитана 3-го ранга Е.Я.Осипова и Краснознамённая Щ-323, которой теперь командовал капитан 3-го ранга А.Г.Андронов. Его предшественника Ф.И.Иванцова пришлось отчислить из плавсостава по состоянию здоровья. За день до того корабли ленинградского ОВРа произвели контрольное траление открытой части Морского канала, а также обходного фарватера, по которому лодкам предстояло следовать дальше, причём мин обнаружено не было. Катера-охотники в порядке профилактики пробомбили трассу канала глубинными бомбами. Предусматривалась и дальнейшая проверка фарватеров. Общая обстановка в Невской губе была довольно напряжённой. Кроме неприятельских самолётов, появлялись со стороны Стрельны и Петергофа и катера, которые, впрочем, уклонялись от боевого соприкосновения с нашими дозорами. Накануне проводки лодок состоялось, как мне было известно, совещание у командира Ленинградской военно-морской базы контр-адмирала И. Д. Кулешова с участием представителей всех сил флота, привлекаемых к обеспечению перехода. Там окончательно согласовывались порядок движения лодок, организация прикрытия их дымзавесчиками, артиллерией, авиацией. Командовать переходом, комбриг поручил командиру 2-го дивизиона капитану 2-го ранга В.А.Полещуку, которому планировалось идти с Осиповым на Щ-406, а с Андроновым на Щ-323 шёл штурман дивизиона «Щук» капитан-лейтенант М.С.Солдатов. Ночь на 1 мая выдалась совсем не весенняя. Ко времени выхода лодок начался густой снегопад. Тревожило усиление ветра. Плохая видимость могла помочь скрытности проводки, но она могла сокрыть и какие-то действия противника, постановку новых мин. Вскоре после полуночи из Ленинграда сообщили, что лодки начали движение, а из штаба ОВРа в Кронштадте, что катера, назначенные встречать лодки, выходят на Восточный рейд. Идти «Щукам» было ещё долго, но наиболее нетерпеливых из бодрствовавших на КП штабистов уже потянуло на пирс Купеческой гавани посмотреть, как погода и что творится вокруг. Вскоре с пирса услышали, что немецкие батареи на южном берегу залива начали что-то обстреливать. На их огонь, как обычно, ответили наши артиллеристы. В другую ночь на это не обратили бы особого внимания, но сейчас настораживало всё, что происходило на трассе перехода лодок. Соединились по телефону с оперативным дежурным ОВРа Ленинградской военно-морской базы. Он мог лишь подтвердить, что лодки вышли и что командир ОВРа и наш комбриг находятся на КНП на дамбе Морского канала. Бесконечно тянулись часы ожидания. Во втором часу ночи снегопад усилился, видимость ещё более ухудшилась. Чтобы помочь лодкам, я выслал к выходу с Восточного рейда на Кронштадтский створ наш бригадный буксир «Бурбель» с флагштурманом капитаном 3-го ранга В.П.Чаловым. Буксир встретил и провёл в Купеческую гавань Краснознамённую Щ-406. Её командир капитан 3-го ранга Е.Я.Осипов и находившийся на борту капитан 2-го ранга В.А.Полещук полагали, что другая лодка, Щ-323, идёт впереди. Куда же девалась эта лодка? Вновь соединившись с Ленинградом по оперативному телефону, мы, наконец, узнали, что она подорвалась на мине.
Обстоятельства гибели Щ-323
Произошло это при таких обстоятельствах. Когда две «Щуки» приближались к выходу из ограждённой части Морского канала, на Щ-406, которая шла головной, внезапно отказал гирокомпас. Потом оказалось, что произошло случайное выключение прибора, но в этом сразу не разобрались. Место было не такое, где можно без опаски приостановить движение, и командир перехода приказал второй лодке обогнать первую и идти головной. В такой момент, перед самым ответственным и опасным участком маршрута перестроения весьма нежелательны. На мостике и в рубке Щ-323, по-видимому, занервничали, чем и можно объяснить, что достаточно опытный штурман лодки второпях взял из таблицы не ту цифру и допустил ошибку в счислении пройденного пути, которую не успел заметить дивизионный штурман. А сориентироваться визуально мешала плохая видимость. В результате лодка прошла по открытой части канала почти на полмили больше, чем следовало, «проскочив» точку поворота на обходной северный фарватер. И, как на грех, опоздал выйти в заданную точку буксир гидрографов, как потом выяснилось, потерявший ориентировку из-за плохой видимости, который должен был обозначить место поворота на обходной фарватер. Правда, Полещуку и Осипову на Щ-406, отставшей от новой головной лодки (гирокомпас у них уже действовал нормально), отсутствие буксира не помешало повернуть вовремя. Из-за плохой видимости (и прикрываемые к тому же дымовой завесой, поставленной на случай, если снегопад внезапно прекратится), обе «Щуки» фактически шли самостоятельно, и на Щ-406 считали, что Щ-323 движется впереди. И потому не связали с нею приглушённый шумом двигателей звук взрыва, донесшийся с другого направления. А там, куда попала вследствие ошибки в счислении лодка Андронова, на её пути оказалась донная мина, поставленная, возможно, уже после последней проверки фарватеров. Щ-323 затонула почти мгновенно. Немцы сразу же открыли артогонь по этому месту с южного берега, крайне затруднив спасение тех, кто мог остаться в живых. Катерам удалось подобрать из воды нескольких моряков, в том числе тяжелораненого дивштурмана М. С. Солдатова, из тех, кто находился на мостике или был выброшен при взрыве через пробоину в центральном посту.
Памятник экипажу подводной лодки Щ-323. Санкт-Петербург, Васильевский остров, Смоленское кладбище
Немного позже группа подводников поднялась на поверхность через торпедный аппарат, предварительно вытолкнув торпеду, из остававшихся незатопленными кормовых отсеков. Их всех тоже подобрали, но в конечном счёте из этой группы остались в живых только двое. Все погибшие на Краснознамённой Щ-323, и в их числе убитый при взрыве командир капитан 3-го ранга А.Г.Андронов, покоятся ныне на Смоленском кладбище в Ленинграде, где им установлен общий памятник. Расследованием происшедшего в Невской губе занималась комиссия штаба флота. Каких-то особых карательных мер в отношении участников проводки лодок не последовало. Но извлекать уроки надо было всем. Гибель Щ-323, причём не в бою, не на позиции в открытом море, а у порога своей базы, явилась тяжёлым потрясением для всех нас. За всю прошлую кампанию, в условиях не менее сложных, ни одна подлодка не получила при переходе из Ленинграда в Кронштадт существенных повреждений. Знаю, что некоторые наши подводники склонны были видеть в случившемся недоброе предзнаменование для начинавшейся кампании...
Командир подводной лодки Щ-323 Алексей Герасимович Андронов
Щ-303 идёт первой
Перевод лодок в Кронштадт был задержан на несколько суток. Вновь и вновь проверялись фарватеры. После этого лодки, подлежавшие проводке в первую очередь, перешли в Кронштадт без всяких происшествий. Тем временем мы разрабатывали вместе с овровцами тактику проводки на следующем этапе, до Лавенсари. Кронштадтским ОВРом по-прежнему командовал мой старый товарищ капитан 1-го ранга Ю.В.Ладинский, а начальником штаба у него был теперь капитан 2-го ранга А.Е.Шомраков. С ними легко достигалось взаимопонимание. Действовал и общефлотский план обеспечения выхода подводных лодок в море. Морская авиация, продолжая разведывательные полёты над Финским заливом, начала бомбить и штурмовать базы вражеских противолодочных кораблей. Больше самолётов стало выделяться для нанесения ударов по неприятельским противолодочным позициям: по Гогландскому рубежу и минно-сетевым заграждениям между островом Нарген и финскими шхерами. Эти удары с воздуха наносили, конечно, урон вражеским противолодочным флотилиям. Но лучше было бы посильнее бомбить заграждения, особенно новое, Нарген-Порккалаудское, раньше, когда сети и мины ещё только ставились. Готовые же рубежи оказались, как показало дальнейшее, весьма устойчивыми к бомбёжкам. А если где и образовывался разрыв сетей, — попробуй его потом найти! Группу подлодок, которые готовились первыми форсировать залив, составляли три «Щуки»: Краснознамённая Щ-406, гвардейская Щ-303 и Щ-408. Предполагалось, что они, если успешно прорвутся в открытое море, будут находиться в назначенных им районах до начала июля с тем, чтобы возвращаться после пика белых ночей. С командирами двух из названных лодок капитанами 3-го ранга Е.Я.Осиповым и И.В.Травкиным читатель давно знаком. А Щ-408, — новой подлодкой, только что введённой в строй, командовал 29-летний капитан-лейтенант Павел Семёнович Кузьмин, в прошлом штурман на лодке Травкина. Это был, пожалуй, самый многообещающий из молодых командиров кораблей. Человек пытливого ума, он вдумчиво изучал опыт старших товарищей, увлечённо разрабатывал возможные при тех или иных обстоятельствах варианты боевого маневрирования. Докладывал Кузьмин комбригу и свои соображения о тактике преодоления минных заграждений.
Командир подводной лодки Щ-408 Павел Семёнович Кузьмин
Командир Щ-408 был из тех, кто поистине рвался в море. И это вместе с высокой подготовленностью экипажа и лестными отзывами о нём командира дивизиона «Щук» Г.А.Гольдберга, перевесило возникавшие сперва, в том числе и у меня, сомнения насчёт того, следует ли включать в первую группу подлодку, командир которой не имел ещё большого опыта. Комбриг С.Б.Верховский поверил в Кузьмина, и вопрос был решён благоприятно для него.
Подводная лодка Щ-408 замаскирована у одной из набережных Невы. Ленинград, зима 1943 года
Из Кронштадта на Лавенсари первыми уходили лодки Травкина и Кузьмина. Я пригласил командаров в штаб, рассказал об обстановке в море и вручил боевые приказы. Поскольку Т равкин шёл первым, поручил ему определить возможность форсирования рубежей, а если сделать это не удастся, то хотя бы изучить и исчерпывающе доложить штабу соединения обстановку в районе противолодочных позиций. — Прорываться, думается, следует на больших глубинах на минимальной скорости и лишь в тёмное время суток. Е сли лодка застрянет в сетях, то, воспользовавшись темнотой, надо всплывать и освобождаться от них, — по- советовал я командирам. Я распорядился, чтобы, форсировав Гогландскую позицию, Т равкин указал в донесении точный путь прохода через минные поля, район зарядки батарей, передал сведения о кораблях противолодочной обороны врага. По получении этих данных мы планировали выводить в море другие корабли. Командиру Щ-303 предстояло сделать то же после преодоления следующей, Нарген-Порккалаудской позиции. 7 мая на Щ-303 побывали командующий флотом Трибуц и комбриг Верховский. В.Ф.Трибуц провожал не каждую лодку, но бывали особые случаи, когда ставились задачи, связанные с повышенным риском. В те дни усилился артиллерийский обстрел кронштадтских гаваней и фарватеров. Кронштадт вообще стал обстреливаться гораздо интенсивнее, чем Ленинград, и это, очевидно, означало, что противник заметил подготовку к выводу наших кораблей в залив. В тот вечер, когда уходили две подлодки, для подавления вражеского огня были введены в действие двенадцатидюймовые орудия линкора «Марат». Линкор, тяжело повреждённый в 1941 году, использовался как мощная плавбатарея. «Щуки» ушли в сопровождении пяти базовых тральщиков и нескольких сторожевых катеров. Этим сильным охранением и всей проводкой управлял командир ОВРа капитан 1-го ранга Ю.В.Ладинский.
Командир ОВРа Кронштадтской ВМБ Ю.В.Ладинский
Но за лодки было неспокойно: на 60-мильном переходе до Лавенсари могли возникнуть любые осложнения. И действительно, едва переход начался, поступило сообщение, что на маршруте лодок, ближе к Лавенсари, подорвался, но всё-таки не затонул, базовый тральщик, — очевидно, на минах, поставленных прорвавшимися туда катерами. Пришлось, как делалось это не раз, приостановить движение лодок и положить их на грунт, а тральщики занялись очисткой фарватера. В островную маневренную базу «Щуки» попали лишь через трое суток. Остров Лавенсари время от времени подвергался налётам неприятельской авиации, но всё же лодкам была обеспечена относительно спокойная стоянка в бухточке Норе-Капелахт с погружением и покладкой на грунт на светлое время суток, если они тут задерживались. Как я уже говорил, считалось вероятным, что противник попытается захватить Лавенсари и прилегающие острова. Однако наиболее подходящее для этого время, когда к островам можно было подобраться по льду, уже миновало. Всем, что касалось обеспечения подводных лодок, ведал теперь капитан 3-го ранга П.Лукьянчиков из оперативного отдела штаба флота, сам в прошлом подводник. Так что держать на острове, как раньше, специального представителя бригады уже не требовалось. Но пока лодки форсируют залив, в островной базе должен был находиться командир соответствующего дивизиона.
Щ-303 прошла Гогландский рубеж
11 мая с Лавенсари первой пошла дальше гвардейская Щ-303. В том году не предпринималось таких чисто разведывательных выходов, как короткие походы «Малюток» в район Гогланда в начале прошлой кампании. Задача Щ-303 состояла в том, чтобы форсировать весь Финский залив, а затем следовать в северную часть Балтики, Но, конечно, капитан 3-го ранга Травкин являлся и общебригадным разведчиком, особенно на первом этапе похода. Мы получили приказание командующего флотом — вторую лодку из первой пары отправлять с Лавенсари после того, как Щ-303 преодолеет Гогландский рубеж.
Подводная лодка Щ-303 идёт первой
«Щука» Травкина обходила Гогланд южным маршрутом, то есть через Нарвский залив. Тактика форсирования минных заграждений оставалась в основном прежней: идти экономическим ходом на такой глубине, чтобы контактные якорные мины находились над лодкой, и она могла задеть лишь их минрепы. Но в заграждении присутствовали и неконтактные донные мины, а также антенные. И тех, и других тут, по всем данным, должно было прибавиться. Мы надеялись, что от антенных мин в какой-то мере лодки уберегут новые защитные средства, о которых я рассказывал. Травкин имел, конечно, ориентировочную плановую таблицу форсирования Гогландского рубежа, но в обстановке было столько неясного, что никто не мог знать, сколько времени это займёт фактически. На нашем КП началось тревожное ожидание первой радиограммы с борта Щ-303. Все сознавали, что эта радиограмма может не поступить никогда. «Щука» дала о себе знать 23 мая условным сигналом, означавшим, что Гогландский рубеж пройден. Несколько позже поступило донесение, в котором кратко излагались самые важные сведения об обстановке. О том, как преодолевал гвардейский экипаж Щ-303 первую на её пути противолодочную позицию, подробно рассказал в своих, давно уже изданных мемуарах, сам Иван Васильевич Травкин. Упомяну лишь о самом существенном. Лодка благополучно прошла через весьма плотные минные заграждения. Она не только неоднократно касалась бортами минрепов, но за один из них зацепилась так, что, казалось, не удастся освободиться, не подтянув к себе мину. И всё же освободиться удалось. Счастливо обошлось без взрыва и тогда, когда «Щука» задела не минреп, а саму мину, о чём дало знать зловещее постукивание мины о корпус лодки. Что уберегло лодку, обеспечило прорыв ею этого рубежа? Очевидно, и расчётливость в маневрировании, и командирская интуиция, обострённое «чувство корабля», весьма развитые у Травкина. И, конечно, много значили выучка и выдержка всего экипажа, стоявшего на боевых постах.
Травкин ищет проход в сетях
На Западном Гогландском плёсе лодка всплыла для зарядки батареи. Оттуда Т равкин и передал первый условный сигнал. Но скоро «Щуке» пришлось вновь уйти под воду: появились вражеские самолёты, а затем и катера. Однако погрузившуюся лодку они не нащупали и бомбили наугад. Продвинувшись дальше на запад, в район острова Вайндло, Т равкин смог на следующую ночь без помех произвести полную зарядку. Впереди находилось промежуточное (между двумя основными противолодочными рубежами) заграждение, выставленное по линии Юминда — Кальбода-грунд, состоявшее, как потом выяснилось, из более чем трёх тысяч мин в различных комбинациях. Е го также удалось преодолеть без особых осложнений. За ним залив пересекал Нарген-Порккалаудский рубеж — главное препятствие на пути в открытое море. Нужно было искать возможный проход в заграждении. Предстояла опаснейшая разведка «на себя», где ничто не могло делаться без огромного риска. Причём рассчитывать при всех обстоятельствах можно было лишь на собственные силы. Лодка уже пересекла 27-й меридиан, западнее которого ей не могла помочь даже флотская авиация: это был предел дальности полётов истребителей, а без них не могли, пока стояли белые ночи, действовать бомбардировщики и штурмовики. 18 мая Щ-303 вплотную подошла к линии сетевых заграждений. В перископ, которым Травкин пользовался с предельной осторожностью, просматривались и плавучие буи, поддерживавшие сети, и патрульные катера. А непосредственно перед сетями, вероятно, начиналось минное поле. Двигаясь вдоль заграждения, командир «Щуки» выбрал место севернее острова Нарген (невдалеке от Таллина), где конфигурация дна давала некоторую надежду пройти под сетями на максимальной глубине. Лодка шла самым малым ходом. И всё же она попала в сеть и запуталась в ней. Правда, на этот раз удалось довольно скоро освободиться, давая толчками задний ход, стараясь при этом не привлечь внимания вражеских дозоров. Поиск прохода в заграждении продолжался.
Подвиг и трагедия Щ-408
Командование флота стремилось вывести подводные лодки на балтийские коммуникации противника как можно быстрее. Это диктовалось интересами фронта. А искать «дыру» в Нарген-Порккалаудском заграждении каждой лодке всё равно предстояло самостоятельно. Место, где удалось бы пройти одной, было практически невозможно точно обозначить для других. Надеяться же на то, что где-то найдутся широкие «ворота», свободные от сетей и мин, не приходилось. И если прорыв этого рубежа был вообще возможен, то поиск проходов не одной лодкой, а двумя-тремя одновременно, вероятно, мог быстрее привести к успеху. Т ак, во всяком случае, смотрели на это тогда. Вторую подлодку, Щ-408, находившуюся с 11 мая на Лавенсари, командующий флотом приказал отправить в боевой поход 19 мая. Погрузившись там же, где восемь дней назад начала самостоятельное движение Щ-303, капитан-лейтенант Кузьмин пошёл дальше не через Нарвский залив, как Травкин, а северным маршрутом. И доказал его проходимость: эта подлодка успешно преодолела Гогландский рубеж. А для зарядки аккумуляторов Щ-408 всплыла там, где заряжалась Щ-303, — в районе острова Вайндло. Однако Кузьмину здесь не повезло: «Щуку» обнаружил и атаковал противолодочный самолёт. Она успела погрузиться, не получив серьёзных повреждений, но разрывы сброшенных самолётом бомб, по-видимому, нарушили герметичность какой-то из топливных цистерн. Весьма вероятно, что именно маслянистый след соляра позволил быстро появившимся катерам вцепиться в «Щуку», и от них никак не удавалось оторваться. Так начались подвиг и трагедия экипажа Щ-408, о которых очень немногое смог передать по радио её командир. Полнее представить происшедшее помогли доклады вылетавших туда и включавшихся в морской бой лётчиков. Преследование лодки катерами, шедшими по её следу, продолжалось более двух суток. Даже при самом экономном маневрировании под водой, она должна была за это время израсходовать почти весь заряд батареи. Вероятно, появились и повреждения от бомбёжки. Около трёх часов ночи 22 мая от Кузьмина была принята краткая радиограмма, для передачи которой надо было хотя бы на минуту подняться на поверхность. В ней говорилось, что противник непрерывно бомбит лодку, не даёт всплыть для зарядки. — Прошу помочь авиацией, — радировал командир Щ-408. По приказанию командующего флотом в район острова Вайндло были посланы истребители. По дальности это место находилось на самом пределе их полётных возможностей. Затем вылетела ещё одна группа самолётов. Им пришлось вступить в бой с истребителями противника, но они штурмовали и вражеские катера, и, насколько я знаю, — небезрезультатно. Однако уничтожить или разогнать те силы, которые гитлеровцы стянули в этот район, близкий к их базам, флотские лётчики не могли. Они были не в состоянии надёжно прикрыть подводную лодку на таком удалении от своих аэродромов, хотя и пытались помочь ей до самого конца неравного боя. Лётчики видели, как Щ-408, которая, вероятно, не могла больше оставаться под водой из-за повреждений корпуса или просто потому, что в отсеках уже нечем было дышать, всплыла, как выскочили наверх расчёты двух 45-миллиметровых орудий и открыли огонь по катерам. Наши подводники (думаю, это можно сказать о каждом экипаже) всегда были внутренне готовы к тому, что всплытие перед лицом более сильного врага и огневой бой с крайне малыми шансами на победу, станут единственной альтернативой неизбежной гибели в морских глубинах. Я рассказывал, как при таких всплытиях на палубу выходили не только орудийные расчёты, но и моряки, вооружённые автоматами и гранатами. И как ни мала вероятность благоприятного для подводников исхода подобных действий, не укладывающихся в обычные понятия о тактике подводных лодок, бывало, что дерзость и отвага командира спасали обречённый, казалось бы, корабль. Вспомним, как вырвалась из лап врага С-4, которую гитлеровцы считали настолько своей добычей, что уже обозначили её место на грунте плавучими вешками. Но капитан-лейтенант Кузьмин, его боевой замполит капитан-лейтенант Круглов и весь экипаж Щ-408 вряд ли могли рассчитывать, что им удастся как-то обмануть противника. Не те были обстоятельства, не та обстановка. А одолеть в огневом артиллерийском бою на короткой дистанции по меньшей мере пять сторожевиков, имевших в сумме не менее десяти скорострельных орудий, практически невозможно. Подводники пошли в свой последний бой с единственной реальной целью — нанести, прежде чем погибнуть, какой-то урон врагу. Этой цели экипаж Щ-408 достиг. Лётчики видели, как один катер, по которому вела огонь подлодка, стал тонуть, как охватило пламенем другой. После выхода из войны Финляндии потопление лодкой Кузьмина двух противолодочных катеров нашло подтверждение в финских официальных документах.
Подводная лодка Щ-408 ведёт неравный бой с пятью боевыми катерами противника. Картина художника И. Родионова
Лётчики видели, как «Щука» скрылась под водой с развивавшимся над рубкой Военно-Морским флагом. Трудно с абсолютной определённостью сказать, погибла ли она от полученных пробоин (они, несомненно, были) или же командир принял решение вновь погрузиться. Первое — вероятнее. Как бы там ни было, какие-то отсеки лодки, опустившейся на грунт, оставались незатопленными, и находившиеся в них моряки продолжали бороться за живучесть корабля. Мне самому довелось потом слышать от финских офицеров, побывавших тогда в том районе, что в течение многих часов акустики их катеров улавливали доносившиеся со дна звуки ударов по металлу: подводники, сохранившие до конца твёрдость духа, пытались заделать пробоины, устранить повреждения. Доблесть моряков Щ-408 поставила эту балтийскую подлодку в отечественной морской истории в один ряд с легендарным «Варягом», североморским сторожевиком «Туман» и другими кораблями, экипажи которых повторили их подвиги. Такие корабли поистине бессмертны.
В Ленинграде, от набережной которого ушла эта подводная лодка в свой последний поход, есть теперь в Кировском районе, за Нарвской заставой, улица Подводника Кузьмина с мемориальной доской на угловом доме, напоминающей о том, что совершили молодой командир и его героический экипаж во славу Родины, во имя грядущей Победы.
Командир подводной лодки Щ-408 Павел Семёнович Кузьмин
Прорвать сети Травкину не удалось
Вернёмся к тем трудным майским дням сорок третьего года. Бригада потеряла уже второй боевой корабль. И было всё тревожнее за «Щуку» Т равкина, которая продолжала поиск прохода в Нарген-Порккалаудском заграждении. В штабе не сразу узнавали о том, что происходило с этой лодкой, в какие переделки она попадала. Каждый выход в эфир был сопряжён для неё с очень большим риском. При повторных попытках поднырнуть под сети «Щука» застревала в них ещё и ещё раз. Один раз выпутаться из сети оказалось особенно трудно. Когда это, наконец, удалось, батарея была разряжена настолько, что лодка не могла больше нормально маневрировать под водой. Попытка же всплыть для зарядки закончилась тем, что через десять минут пришлось вновь уходить на глубину: появились катера. Лодка недвижимо провела на грунте более двух суток, периодически подвергаясь бомбёжке и имея запас воздуха только на одно всплытие. Люди в отсеках уже впадали в тяжёлое забытьё. Но катера, караулившие подлодку, в конце концов ушли, вероятно, посчитав её уничтоженной, о чём и сообщило берлинское радио почти сразу вслед за сообщением о потоплении лодки Кузьмина. А для нас Щ-303 тогда ожила. После длительного радиомолчания Т равкин донёс о неудачных попытках форсировать Нарген-Порккалаудский рубеж и состоянии корабля, имевшего ряд повреждений. 24 мая командиру лодки было приказано возвращаться на Лавенсари. Но вернуться Травкин смог ещё нескоро. И сейчас надо рассказать о том, что происходило до этого. Попытки вывести в море две первые подлодки показали, что обстановка в Финском заливе ещё сложнее, чем ожидалась. Если Гогландский рубеж поддавался форсированию, как и в прошлую кампанию, то Нарген-Порккалаудская противолодочная позиция с её сетевыми заграждениями представляла собой преграду, способов преодоления которой мы пока не нашли. Хотя неудачи Травкина, пытавшегося прорваться через эти заграждения на нескольких участках, ещё не означали, что они непреодолимы нигде. Приказав вернуть в базу Щ-303, командующий флотом одновременно объявил командиру бригады своё решение приостановить вывод лодок в залив. Это касалось прежде всего Краснознаменной Щ-406 — подлодки Героя Советского Союза капитана 3-го ранга Е.Я.Осипова, находившейся в полной готовности к боевому походу. По-видимому, адмирал В.Ф.Трибуц хотел подождать возвращения Травкина, послушать его доклад, а затем уже решать, как быть дальше.
Решение судьбы Е.Я.Осипова
Но Главный Морской штаб настаивал на скорейшем развёртывании подводных лодок в море. Так снова встал в порядок дня выход Щ-406. Общая подготовленность лодки к действиям в самых сложных условиях, безусловно, была на должной высоте. Отлично показал себя в походах прошлой кампании её командир. Однако предстоявший поход вызывал большие сомнения. Пока Щ-406 стояла в Кронштадте, мы с Евгением Яковлевичем Осиповым несколько раз обсуждали, прорабатывали на картах различные варианты форсирования Нарген-Порккалаудского рубежа с учётом всех имевшихся данных о нём. И приходили к малообнадёживающим выводам. Е.Я.Осипов, известный мне, да и всем, как командир весьма решительный и смелый, единственный тогда в бригаде Герой Советского Союза, признавался, что преодоление этой противолодочной позиции представлялось ему вряд ли возможным, пока стоят белые ночи. И я не находил достаточно веских доводов, чтобы его разубедить. Несколько часов тёмного времени были необходимы, чтобы лодка, разрядившая батарею при маневрировании под водой, могла хотя бы произвести зарядку. Пока же противник обнаруживал всплывшую лодку слишком быстро и имел в том районе достаточно сил, чтобы не давать ей зарядиться. Насколько я понимал не очень откровенного со мною капитана 1-го ранга С.Б.Верховского, он считал весьма вероятным, что очередной подлодке, как и «Щуке» Травкина, не удастся пройти через линии сетевых заграждений. Но комбриг придавал большое значение продолжению разведки нового противолодочного рубежа, говорил, что посылать к нему подлодки есть смысл уже ради одного этого. На сей счёт я был другого мнения. Думалось, следовало бы и для разведки выждать более благоприятное время, не рискуя лучшими нашими кораблями. Невольно приходило на ум, что большое пристрастие к разведке осталось у Сергея Борисовича от сухопутья, от службы на Карельском фронте, где его морские пехотинцы много и успешно этим занимались. Верховский очень любил сам термин «разведывательная операция», частенько произносил эти слова. Узнав, что Осипова решено посылать в поход, не дожидаясь возвращения Т равкина, который вновь ничего не давал о себе знать, я попытался добиться всё-таки отсрочки выхода Щ-406. Ни с кем предварительно не советуясь, составил проект шифровки за подписью командира бригады и своей на имя наркома Военно-Морского Флота Н.Г.Кузнецова. Я написал, что вероятность прорыва подлодок через заграждения в условиях белых ночей ничтожно мала, и обосновывал целесообразность отложить такие попытки до второй половины июля. Направившись с этим документом к комбригу, застал у него начальника отдела подводного плавания А.М.Стеценко, ставшего к тому времени контр-адмиралом. Верховский прочёл написанное мною, дал прочесть Стеценко и, чуть помедлив, отчеканил: — Эту бумагу уничтожить. Разговоры на эту тему прекратить. Иначе рискуете попасть под трибунал за срыв разведывательной операции. Не поддержал меня комбриг, а Андрей Митрофанович Стеценко хмуро молчал. При всей официальности наших отношений с Верховским, разговор в подобном тоне до того (как, впрочем, и после того) не вёлся со мной никогда. Мне оставалось лишь ответить: «Есть». С сильным эскортом, которым командовал комбриг тральщиков капитан 1-го ранга Ф.Л.Юрковский, Щ-406 была переведена на Лавенсари. Вместе с ней перешла туда подводная лодка С-12, также изготовленная к боевому походу. В командование ею, как уже говорилось, вступил весной капитан 3-го ранга А.А.Бащенко.
Они погибли все
В ночь на 28 мая капитан 3-го ранга Осипов, напутствуемый катерниками ОВРа, погрузил свою «Щуку» и повёл её на запад. Командиры катеров потом рассказали, что перед погружением Осипов крикнул с мостика: — Передайте привет батьке! Осипова-старшего, Якова Осиповича, с которым я знакомил читателя в прошлых главах, знали многие балтийцы. Осипов-младший питал к отцу глубочайшее уважение, а старый моряк, понятно, гордился сыном-героем. Когда в конце 1942 года Евгению Осипову вручались орден Ленина и Золотая Звезда, на торжественную церемонию был приглашён и отец. Нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов передал награды сына сперва отцу, а уже тот — сыну. Якова Осиповича он помнил со своих курсантских лет, сам у него учился. Это тронуло всех присутствовавших. Пройдя через руки Осипова-старшего, награды его сына обрели ещё большее значение, стали отцовским благословением на новые подвиги.
Командир подводной лодки Щ-406 Евгений Яковлевич Осипов
Незадолго до выхода в море капитан 3-го ранга Осипов вызывался в Ленинград, в оперативный отдел штаба флота для ознакомления с последними данными об обстановке, и смог навестить в городе отца. Эта их встреча оказалась последней. После катерников, обеспечивавших погружение Щ-406 западнее Лавенсари, увидеть Героя Советского Союза Евгения Яковлевича Осипова и моряков его экипажа не было суждено никому. Возраставшая напряжённость обстановки в заливе ощущалась уже на подходах к Гогланду. В этом районе произошёл редкий по ожесточённости бой малых надводных кораблей, о котором даже сообщило Совинформбюро. 13 сторожевых катеров противника атаковали пару наших морских охотников, находившихся в дозоре, — звено старшего лейтенанта Игоря Чернышёва. Неравный бой кончился весьма неожиданно для гитлеровцев: два их катера были потоплены, а остальным пришлось ретироваться. Как раз в это время «Щука» Осипова форсировала под водой Гогландский рубеж. Как и другие лодки, она преодолела его успешно. А затем бесследно исчезла. Много дней, и особенно по ночам, насторожённо прослушивали эфир радисты на волне «лодки–берег». Мы были готовы к тревожной радиограмме о том, что лодка ведёт где-то тяжёлый бой и нуждается в прикрытии с воздуха. Но больше всего, наверное, потому, что очень хотелось на это надеяться, ждали короткого сигнала, означавшего, что Осипов, прорвав все преграды и пройдя Финский залив до конца, достиг открытого моря. Вспоминалось, как в прошлую кампанию, при возвращении из Северной Балтики, Осипов долго не давал о себе знать и как он вдруг «нашёлся». Были всем известны и другие случаи, когда некоторые подлодки по разным причинам не выходили в эфир ещё дольше. Так поддерживалась надежда на то, что Щ-406, может быть, где-то идёт и действует, но почему-то молчит.
Заместитель командира Щ-406 по политчасти Василий Степанович Антипин
Наступило, однако, время, когда надеяться стало не на что. А что случилось со «Щукой» Осипова, никто не знал не только до конца войны, но и некоторое время после неё. Лишь спустя годы удалось установить, что она была потоплена на подходах к Нарген-Порккалаудской позиции кораблями 24-й противолодочной флотилии противника 31 мая 1943 года, на четвёртые сутки похода. Личный состав бригады с мужественной скорбью переживал потерю каждого не вернувшегося с моря корабля. Но эта потеря легла особой тяжестью на сердца подводников. И потому, конечно, что была уже третьей за первые недели наших попыток вывести подлодки на Балтику. И потому, что томила, наверняка не одного меня, мысль о сомнительной оправданности этой потери, о том, что её можно было избежать. Вместе с Осиповым погибли его замполит и друг Василий Степанович Антипин, настойчиво добивавшийся в своё время перевода из политотдела бригады на плавающий подводный корабль, прекрасный штурман старший лейтенант В.И.Саплин, изобретательнейший инженер-механик инженер-капитан-лейтенант К.М.Максимов, минёр старший лейтенант К.И.Старков, боцман И. И. Зименков и другие мичманы-сверхсрочники, истинные подводники-профессионалы. Отборной, можно сказать, была вся команда лодки, где почти у каждого матроса сияло на груди не меньше чем по два ордена. Из доблестного осиповского экипажа, добывшего славу своему кораблю, остался тогда в живых лишь отличный акустик старшина Николай Кучеренко, не допущенный к походу по заключению врачей.
