Представьте себе, в классе двойки как смыло. Распался «клуб любителей двоек», я сообразил почему. Помогла дружина «рыцарей моря». Из комсомола за двойку сразу не вылетишь: будут предупреждать, убеждать, на первый раз ограничатся выговором, на второй, может быть, строгачом, а там и учебный год кончится, уцелеешь. До будущего учебного года далеко. А из дружины за двойку вылетишь за милую душу. Ведь каждому хочется именоваться «рыцарем моря»!
Нам отвели уголок на «Авроре», где рыцари обсуждают очередные дела. На «Авроре»! На легендарной «Авроре» — это что-нибудь да значит! Мы изучили ее от киля и до клотика. Историю крейсера каждый из нас знал назубок. И если старших, скажем, Белокурова, Шелехова, вызывали сопровождать экскурсии иностранцев, и они бойко давали пояснения по-английски, то мне с Вадимом однажды командир нашей роты поручил провести по «Авроре» экскурсию из Эстонии. «Вы ведь таллинцы,— сказал он.— Эстонским владеете». С какой гордостью мы вели земляков по каютам и кубрикам, показывали, где стояла «Аврора», стреляя по Зимнему дворцу; рассказывали, что на «Авроре» совершается все самое важное в жизни нахимовцев — тут вручают в торжественной обстановке комсомольские билеты, здесь нахимовцы приносят присягу... . А потом (со мной часто случается что-нибудь необыкновенное) я среди ночи проснулся. В кубрике было светло. За окнами все сверкало — снег во дворе и на крыше. Все спали. И мне вдруг вздумалось посмотреть на «Аврору». Словно кто-то толкнул: «Максим! «Аврора» уходит в море». Со сна я не сообразил, что крейсер вмерз в лед и уйти никуда не может. Я вскочил с койки и босиком по холодному линолеуму и паркету побежал в класс. Страшно мне было? Нет. Все было залито ночным зимним светом — и коридоры, и в классе столы. За огромными окнами стояла «Аврора». И вдруг, представьте себе, я вижу: на мостике стоит дед в ушанке, и у него заиндевели усы. И на палубах стоят люди в заиндевевших бушлатах, и ярко светятся ночные огни на «Авроре». И «Аврора» вдруг сдвигается с места, и между крейсером и берегом все расширяется черная водяная дорожка. Я услышал, как мерно гудят механизмы. Но тут — р-раз! — страшнейший грохот! Я очнулся под грудой фанерных плакатов и карт, и Бунчиков, разгребая их, меня спрашивал: — Как вы попали сюда?
Фото Миланы Федосеевой, жены нахимовца Олега Вартаняна
— Не знаю,— сказал я, бросая взгляд на «Аврору».— Мне показалось, «Аврора» уходит. Он посмотрел на меня как на ненормального. И действительно, было легко убедиться, что никого нет на мостике, и никого нет на палубах, и крейсер крепко вмерз в лед. — Вы лунатик? — спросил меня Бунчиков. Этого еще не хватало! Я слышал, что лунатики бродят по крышам, они ненормальные. — Да вы ведь замерзли совсем! Бегите-ка быстрее на койку, а завтра с утра на прием к невропатологу. — Есть! К счастью, невропатолог нашел, что я не лунатик. А что бы было, если бы я был лунатиком? Наверняка бы отчислили из училища. А в другой раз мы сопровождали на «Аврору» писателя. Он, ленинградец, на «Аврору» попал в первый раз. Писатель, как говорится, был крупный. Ну, не такой, как Шолохов, Федин или Леонид Соболев, но библиотекарши называли его «живым классиком». В тот же день мы обсуждали его последний роман.
Леонид Соболев (в центре) поздравляет нахимовца, принявшего присягу. Справа от него начальник училища контр-адмирал В.Г.Бакарджиев.
Наши ребята зубастые и критиковали роман довольно невежливо. Милейший Эраст Авдеевич все порывался унять критиканов. Писатель отвечал на критику без раздражения, вежливо. Интеллигент до мозга костей! Может быть, за кротость свою в конце концов он понравился. Его стали хвалить. Самохвалов даже переборщил, назвав его «светочем советской литературы». В конце концов писателю показали наш «Перископ». Журнал ему (если он не польстил нам из вежливости) понравился. Из авторов он выделил — кого бы вы думали? — Вадима за его рассказы! Приметил искру таланта. С ума сойти! Вадим на полметра вырос. А Валерка был ущемлен. Прочтя его смелую повесть, писатель поморщился: «Критиканство в стиле модерн. Подражательство, мой юный друг, подражательство дурным образцам». Валерка отошел в сторонку и выругался: «Ну что он, консерватор и старый хрен, понимает?» Живой классик на прощанье ласково помял руку Вадиму и пригласил его в гости на Марсово поле. К писателю в гости — ведь это не шутка! А впрочем, я читал рассказ Б.А.Лавренева о дружбе с поэтом-подводником Лебедевым. Алексей Лебедев приходил к Б.А.Лавреневу, читал стихи, и Лавренев подарил ему трубку. Так почему бы Вадиму не ходить к классику с Марсова поля? Я Вадима со всех сторон оглядел и почистил, когда он отправился с первым визитом. Шутка ли! Вернулся я из увольнения раньше Вадима и ждал его с нетерпением. Он вернулся сияющий. У писателя большая квартира с окнами на Мойку и на Марсово поле, множество книг, жена Серафима Игнатьевна, кот Марципан, пес Шампунь, дочка Вика. — Молодая? — перебили Вадима слушатели. — Десятиклассница.
поле жил замечательный писатель . Писатель расспросил Вадима о том и о сем и занялся разбором его рассказов. Потом Вика потащила его к себе и стала показывать фотографии киноартистов и знакомых девчонок. Премило провел время Вадимка! С этого вечера он зачастил на Марсово поле — писатель взял над ним шефство. Писатель растил себе смену; по субботам к нему приходили молодые люди самого разнообразного склада — они у него обучались. И Вика, к огорчению Вадима, уделяла внимание всем, не ему одному. Но он все же привел ее в Военно-морской музей и познакомил с друзьями. Она была славненькая, растрепанная, бойкая, за словом в карман не полезет. Вика мигом превратила нас в гидов и засыпала вопросами — мы едва отвечать успевали — о фрегатах, корветах, о парусниках, о том, чем стал знаменит тот или другой мореплаватель. Любознательная девчонка! Вадим, как видно, был от нее без ума. Влюблен? А кто его знает! Вадим в каждое увольнение ходил на Марсово поле. И рассказ Куликова появился в «Советском воине». Писатель послал его со своим отзывом. О нашей жизни рассказ. О нахимовском. Под названием «Рыцари моря»! Здорово было написано! Мне даже подумалось — может, благожелательный писатель приложил руку к рассказу? Вадим клялся, что нет. Он стал героем дня. «Советский воин» — это тебе не классный журнал! «» читают вся армия и весь флот.
Вадим позвал меня на Марсово поле. — А удобно? — Удобно. Ты же в редколлегии «Перископа». Пойдем! Вика, впустив нас, расцеловала Вадима в обе щеки. За рассказ в «Воине». Тут была еще некрасивая девочка с челкой на одутловатом лице, похожая на обезьянку. — Же-же, знакомься с лауреатом первого рассказа! Ее звали Женей, Жекой или просто Же-же. Девочки отвели нас в кабинет. Писатель сидел за огромным столом и писал. Он поднялся нам навстречу. — Поздравляю!—сказал он Вадиму.— Удивительно приятно видеть свой первый труд напечатанным, не правда ли? Писатель держал себя просто. Он был даже стеснительный. А я, по правде сказать, думал, что живые классики ходят по улицам, высоко задрав головы. А уж дома классик наверняка похож на собственный мраморный бюст. Гостеприимный хозяин напирал на романтику. — Мне думается,— говорил он,— юность не может жить без романтики — без романтики жизнь будет серой и пресной. Раньше романтика была в парусных кораблях, в плаваниях, продолжавшихся два и три года... Сейчас она стала суровее, прозаичнее. Но вы, братцы, нашли прекрасные слова: «рыцари моря». Чудесно, по-моему, называться рыцарем моря! Рыцарем большого сердца, а не печального образа... — Ой, папка, ты говоришь умно, но как длинно! — воскликнула Вика. По-моему, и родная дочь не должна говорить такое писателю. Он только улыбнулся: — Ну конечно, я устарел, девочка. Говорю старомодно, не правда ли? — Нет! Нет!
И она кинулась его целовать. Чуть не задушила отца — классик был такой щупленький, в чем душа держится. Мы чудесно провели вечер. Писатель рассказывал о доисторических временах, когда он был в нашем возрасте. Же-же принялась ужасно кокетничать — жеманилась и гримасничала и говорила только самые умные, по ее мнению, вещи. И Вика поглядывала на нее с лукавой усмешкой. Я сообразил: эта Вика совсем не глупышка! Же-же увязалась за нами и проводила до самого училища. Наверное, завтра будет хвастаться в школе, что весь вечер провела с двумя нахимовцами и один из них уже настоящий писатель! Весенний ветер смел снег, и по ночам за окнами ухало — казалось, заговорили давно уснувшие орудия «Авроры». Начался ледоход. Лед ломало, крошило и уносило в залив. Посреди Невы чернели полыньи. Вика с Же-же пришли на танцы в училище. И Вадиму, бедняге, пришлось танцевать с некрасивой Же-же, потому что Вику приглашали нарасхват старшеклассники. Вадим ужасно расстраивался. Но что он мог сделать? Ради любви и собой приходится жертвовать. Любовь... А что такое, вы мне скажите, любовь? Вадим говорит — это дружба в квадрате. В училище приходит много девчонок на танцы. Все с разгоревшимися румяными личиками, причесанные, нарядные, даже дурнушки при свете люстр кажутся очень хорошенькими. Но я ни разу не танцевал ни с одной. Не потому, что не люблю танцевать. Но я раз попробовал, пригласил какую-то неуклюжую, она оттоптала мне ноги и еще обиделась, дура. Сказала, что лучше бы я не брался за то, чего не умею. А может быть, я уже разучился? Я постоял, посмотрел. Вадим танцевал первоклассно, Валерка — с особенным шиком.
Мне показалось, что девчонки ужасно жеманятся и кривляются, стараясь понравиться кавалерам. То волосы поправляют, то глядятся в карманное зеркальце, противно гримасничая, то тараторят без умолку, чтобы показать, какие они умные и начитанные. Я вспомнил Карину. Она совсем непохожа на них. Я ушел читать книжку. Книжка оказалась что надо: «Друг или враг?», о работе разведки и контрразведки, и я зачитался, пока бал (не правда ли, пышно сказано — «бал»?) закончился и в зале погасли огни, и кавалеры и рыцари подали своим дамам пальтишки. А что за разговоры были в тот вечер! «Она мне сказала...», «А моя мне сказала...», «Она, представь, умненькая», «А мы с Люсей смотрели друг другу в глаза, кто кого пересмотрит, ну, я пересмотрел, разумеется...», «Братцы, я, право, влюбился...» Многие, честное слово, прямо становятся чудаками. А нам, нахимовцам, нельзя забывать, что все же самое главное в жизни совсем не девчонки, а плавания. Тем более, что скоро мы уйдем в Балтику. Ждать осталось недолго.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Вечер только начинается, но уже провозглашен третий, традиционный тост «За тех, кто в море!» и смех в том или ином конце зала звучит все громче и громче... Большинство из нас — воспитанники Ленинградского военно-морского подготовительного училища (на его базе и было создано высшее училище), то есть друзья юности. При переходе в высшее училище в наш коллектив влились воспитанники рижского Нахимовского училища. Они, можно считать, друзья детства. Мы быстро сдружились с ними: еще бы — моряки! Принятый на наш курс один взвод «с гражданки» растворился в нас без остатка и теперь трудно даже вспомнить, кто тогда в далеком пятидесятом был «салагой». Все мы были романтиками, любили свою специальность и с восторгом приняли известие о преобразовании училища в подводное. Флот страны делал явный крен в сторону подводных лодок и мы — патриоты хотели служить именно на этом передовом рубеже. Таким образом, наше желание совпало с кораблестроительной программой Родины. Ровно сорок лет назад, в такой же ноябрьский пасмурный день, солнце, случайно выглянувшее из-за туч, заиграло «зайчиками» на новеньких золотых погонах и кортиках юных лейтенантов.
По-разному сложились наши судьбы. Некоторые очень быстро расстались с флотом. Некоторые к концу службы ощутили на плечах приятную тяжесть адмиральских звезд. Большинство закончили службу во вторых и первых рангах, прослужив более тридцати лет... Но как бы эти судьбы ни складывались, мы привыкли в этот святой день смотреть друг другу в глаза, делиться воспоминаниями и заботами, вспоминать и поминать ушедших навсегда... Вглядываясь в тронутые морщинами лица, в благородную седину волос, не менее благородные лысины, с трудом узнаю тех, с кем сидел на лекциях, сдавал многочисленные экзамены, греб веслами и ставил паруса на шлюпках, разгружал баржи-«сороковки» с дровами, стрелял из «трехлинейки» в тире, шагал по Дворцовой и Красной площадям на парадах, болел морской болезнью на шхунах «Учеба» и «Надежда», дублировал матросов, старшин и офицеров на крейсерах «Чапаев» и «Железняков»...
И все же мы все остались мальчишками! Прислушиваюсь к разговорам. Их темы — бесконечные воспоминания. Чаще всего это юмористические моменты курсантской и офицерской жизни. Вот, например. После одного из сданных нашим взводом государственных экзаменов группу курсантов и меня, в том числе, собрал в укромном углу плаца отец одного из нас, известный на флоте адмирал, председатель экзаменационной комиссии. Тема беседы была более чем деликатной. «Ребята,— обратился к нам адмирал,— я знаю, что пока мы с женой отдыхаем на даче, вы частенько отмечаете сдачу экзаменов на нашей квартире. У меня просьба: подтвердите жене — матери этого оболтуса (кивок в сторону сына), что найденная ею за диваном деталь женского туалета принадлежит одной из ваших знакомых-девиц. Ведь она, мать, меня подозревает!» Мы смущенно обещаем подтвердить и тщательно осматривать своих девушек при расставании... Обрывки фраз, доносящихся сквозь общий шум из разных концов зала, позволяет сделать вывод о неувядаемом чувстве юмора однокашников. Вспоминают, например, о том, как впервые в своей жизни заступившие в караул воспитанники Горленко и Фалютинский одновременно заснули на постах. Я описал это курьезное «происшествие» в очерке «Начало». Отсидели они тогда свои первые сутки в карцере...
За другим столом рассказывают, что курсант Гриша Репашевский (ныне весьма уважаемый капитан 1 ранга в отставке), обладавший исключительной находчивостью и скороговорным языком (подобно расшифровке текста радиограммы, полученной на аппаратуре сверхбыстродействия: чтобы сходу понять, что он сказал, собеседник должен «перемотать» этот текст на обычный магнитофон, а уж затем, на медленной скорости его прослушать), «отмочил». В ответ на справедливый вопрос — замечание офицера: почему курсант не отдал ему честь, Гриша быстро-быстро доложил, преданно глядя в глаза офицера: «А у меня бушлат не свой!». Делавший замечание крякнул, пристально взглянул на Гришу, сдвинул фуражку на затылок и растерянно промямлил: «Ну, что ж ... Тогда ...идите...»
Дружно щелкнули каблуки тяжелых яловых матросских ботинок. Весело впечатались их подошвы в натертый нами же паркет коридора бывшего приюта. Не думал кузен императора Александра II Освободителя — генерал от инфантерии, добрейший принц Ольденбургский, что стены, возведенные его стараниями, дадут России таких лихих «марсофлотов»... Из дальнего угла зала доносятся слова старой «подготской» песни:
«Тельняшка — вставка , брюки — клин, По швам ползущая суконка, На голове ужасный блин - Такая наша одежонка!»
И дружно, неожиданно громко:
«Не променяю черный клеш Я на солдатские обмотки! Когда по Невскому идешь, Тобой любуются красотки!»
Словом, память воскрешает, как правило, все веселое и доброе, хотя, конечно, было много и тяжелого, неприятного, но мальчишки, сидящие в нас, не хотят вспоминать плохое! Невольно замечаю, что женская половина нашего содружества, в сравнении с прошлой встречей, значительно сократилась. Думается, что не пришедшие сегодня «боевые подруги» просто не рискнули публично напомнить «мальчикам» о своем возрасте. Ведь их помнят молодыми, без седины и морщин! Впрочем, это чисто по-женски, обсуждению не подлежит. Приглядевшись, замечаю жен второго и даже третьего (увы, и так бывает!) поколения. Их тоже немного. Не все из них решились прийти на эту встречу. Ну, а те, кто пришел, ведут себя крайне (о молодость!) непринужденно. Во всяком случае, перед почетными дамами не комплексуют. Но и почетные дамы не смущаются. За долгую и трудную жизнь-службу со своими верными мужьями они обрели неколебимую уверенность в прочности брачных уз и теперь, улыбаясь, как-то по-матерински поглядывая на молодых, используют свою «дефицитность» — плавают по залу в ритме танго... Уж они-то знают цену настоящей любви, не сломленной бесконечными скитаниями по гарнизонам и ожиданиями мужей с моря. Теперь, под занавес жизни, они боятся только одного: болезни и смерти своих мужей, вступающих в критический возраст.
Выслушав очередной тост (тосты почему-то стараются произносить наши адмиралы, очевидно привычка?), глотаю четверть стакана (много уже нельзя, возраст!), продолжаю вспоминать... В тот день вся мужская половина присутствующих в зале, впервые вышла из ворот родного училища без увольнительных записок. Многие из нас испытали тогда затруднение в отдании чести приветствующему молодых офицеров дежурному по КПП мичману. Обе наших руки были заняты фанерно-брезентовым чемоданом общеармейского образца (такой же точно чемодан получил при выпуске из Академии в 1936 году мой отец) и чехлом от матраса — «матросовкой». В чемодане лежали предметы офицерской формы одежды, а в матросовке — «приданое» училища: одеяло и постельное белье. Поскольку каждого из нас на кораблях и в частях уже ждали заправленные койки, мы без всякого сожаления расстались с постельным бельем тут же, на углу Морского переулка (бывшей Приютской улицы, и Лермонтовского проспекта. Ленинградские «барыги», подтянувшиеся сюда с Балтийского вокзала, скупили «приданое» за бесценок. Облегчив себя таким образом, юные лейтенанты бросились на штурм трамваев и троллейбусов: метро в городе трех революций еще только строилось, а офицерскую получку лейтенанты должны были получить только завтра. И была незабываемая ночь. Был офицерский бал в Училище имени Фрунзе: по закону подлости клуб нашего училища был на ремонте. Шло бурное строительство лодок и командование с удовольствием шло навстречу нашим желаниям. А желал наш взвод служить исключительно на Черном или на Балтийском море. Кадровики прекрасно знали, что через совсем непродолжительный отрезок времени многие из нас все равно окажутся либо на Севере, либо на Тихом океане. Большинство же лодок, строящихся в Николаеве или в Ленинграде, предназначались именно для Северного и Тихоокеанского флотов. Я, например, после окончания постройки лодки перешел с ней сначала на Север, а затем Севморпутем на Дальний Восток. Друг же мой — Женя Фалютинский тоже перешел на Север и прослужил там почти всю остальную службу.
Лейтенант Вадим Борисович Иванов с супругой Музой Викторовной.
Взгляд останавливается на очень веселом, оживленно беседующим со своим соседом по столику, лысоватом мужчине. Рядом с ним — женщина в огромных темно-синих очках. Это Вадим Сергеевич Иванов со своей женой — Музой. Друг мой и сослуживец. Прослужив несколько месяцев на черноморских лодках командирами групп, мы встретились на строящейся для Тихоокеанского флота лодке в качестве командиров боевых частей. Прошли мы с Вадиком на своей «С-235» и внутренние водные пути, и Северный морской путь, штормовали в Тихом океане... Вадим всю службу от командира рулевой группы до командира корабля прослужил на 613-м проекте. Именно этот проект сделал из нас подводников. Да, Вадик, а ведь я помню еще твою кудрявую шевелюру... С женой тебе очень повезло: Муза и сейчас, сквозь очки, влюбленно смотрит на тебя. А ведь у вас уже внуки... Живете вы, коренные ленинградцы, по воле наших несправедливых законов, в Киришах, но, как всегда, не унываете!
ПЛ Б-90. После обеспечения космического полета Г.А.Титова. Старпом Виктор Викторович Куренков, врач Сергей А. Борисов. 1961-1962.
Наш с Вадимом общий друг — Виктор Викторович Куренков (это с ним весело беседуют Ивановы), тоже начинал службу на 613-м. Закончил Витя службу капитаном 1 ранга, командиром подводного ракетоносца. Рядом с ним, на соседней лодке, служил на Камчатке и я. Два инфаркта заставили Виктора уйти в запас. Но уже после демобилизации он сумел победить болезнь: упорные тренировки сердца позволили ему через несколько лет пройти комиссию и более пяти лет проплавать на судах загранплавания. На «Ро-Ро» Витя не забывал о тренировках, не стесняясь, пробегал в день по нескольку километров по судовой палубе. Железная воля и характер помогают ему и теперь управляться со сложным хозяйством базы отдыха моряков «Балтиец». В этом, по сути дела санатории, превращенном в таковой именно его трудами, Виктор Викторович директорствует не первый год. Сейчас он и его очаровательная жена Галя сидят рядом с моим близким другом — одноклассником Ростиславом Константиновичем Горленко.
Бойцы вспоминают минувшие дни... На фото слева Анатолий Владимирович Калинин, в центре Виктор Викторович Куренков, справа Вадим Борисович Иванов. СПб, 2002 год.
Верба, верба, верба, Верба – зацвела. Это значит – верно, Что весна пришла. Это значит – верно, Что зиме конец Самый, самый первый Засвистел скворец. Засвистел в скворечне: Ну, теперь я здешний! Но весне не верьте Слышен ветра свист, Ветер, ветер, ветер По дорогам вертит Прошлогодний лист. Все апрелю шутки ! Сельский детский сад Утром скинул шубки, В полдень – снегопад… Но не так уж скверно Обстоят дела Верба, верба, верба Верба – зацвела. Эти стихи Агнии Барто выбрала, потому что они чуть-чуть про нашу уральскую весну. Точно знаю, не зацвела еще и верба даже по краюшкам прикамских лесов, потому что весна такая , как в стихах. Выглянет солнышко, повеселеет все вокруг, распахнешь пошире шторы, чтобы впустить его в комнату, и вдруг с неба тихо-тихо начинают падать легкие, прямо невесомые снежинки. А нередко вслед за выглянувшим на короткое время солнцем, небо вдруг темнеет и такой снегопад…Посмотришь, опять белым покрывалом все вокруг покрыто. Вздохнешь только и… «поворчишь» на зиму, которая никак не отступает, и в письмах «жалостливо» рассказываешь об этом друзьям. Они утешают: « вот теперь - то весна - дня через три обязательно до вас доберется». «Как прежде сугробы осели, вновь небо синь душу тревожит. И песни запели капели:» Быть может…Быть может…Быть может…».Ах, сколько уж лет обещали мне счастье весенние трели. И снова ту ложь я прощаю: и верю, и верю, и верю! Весна, как ты сердце дурманишь! Как в детстве вновь верится в чудо… Плутовка, опять ведь обманешь? « Не буду! Не буду! Не буду! «. ( Спасибо за стихи Наталье Тепляковой. Прямо в строку и к душе). А впрочем, не так уж скверно обстоят дела… Дождалась же верба весны, и мы дождемся. Сегодня – ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ ! « Сегодня - день особенный такой – отмечен и покоем и весельем. Всех христиан в прекрасный день святой я поздравляю с Вербным воскресеньем!». Потянется народ с утра в храмы, освятить веточки вербы, чтобы потом, как обереги от болезней, хранить их целый год. Пойдут помолиться, поставить свечи перед ликами святых, подумать, помолчать или проговорить перед иконами о самом сокровенном, о самом важном, о том, что тревожит сегодня и печалит…
Будут в тех молитвах и слова о мире и согласии в наших домах, о возвращении тишины и покоя не только в души, но и на нашей земле, где так сегодня неспокойно. Уж очень часто стало звучать слово война. Речь идет о войнах информационных, торговых, войне за газ, за энергию... и даже о третьей мировой ?? на этой почве. «Вдолбили» утверждение миру: « Путин оккупировал Украину» и многое другое абсурдное на деле. Тревожно? Конечно. И даже больно: по живому режут. Ладно бы враги. А сколько своих, доморощенных исходят словесным поносом , изрыгают брань, кусают Родину, ту самую, где родились, выросли, выучились, стали уважаемыми в своей среде людьми, народили детей… подпевают, добавляют, вплетают свои голоса в тот заграничный хор, подрывая Россию изнутри, рвут родственные связи, нити дружбы…, плюют в колодец, из которого сами пьют. Для меня вот это – самое отвратительное. Мне такие люди напоминают всегда «шакалов» из мультфильма « Маугли». Забыли что ли уроки истории? «Сколько раз уже пытали - быть Россией иль не быть? Сколько раз уже пытались душу русскую убить…» Не сломили, не запугали. Есть у нас характер свой, свои национальные особенности , собственная гордость, особая,к каждого своя любовь к Родине, к отчему дому. Уж очень хочется недругам и их подпевалам увидеть нас жалкими, испуганными, униженными, согнутыми в поклонах… Не выходит. Вот и бьются, словно, в беспамятстве или как под действием «падучей»: санкции, контроль в поездах, пропускные пункты на границах, провокации, подставы, потоки лжи, ненависти, злобы… Совещаются, придумывают, с какого бока бы побольнее ударить. Да, в нашем житие не все радужно. Чтобы быть сильной страной, мало иметь сильную армию и флот. Развитая промышленность, сельское хозяйство, наука, образование, медицина, культура, воспитание… составные части этого могущества. А пока грядут и перемены во многом, что коснется каждого из нас и уже коснулось. И, возможно, еще не раз вздрогнет душа. И заворочаются внутри недобрые мысли. Но если мы все вместе – мы все преодолеем. Верю я, что прозвучат сегодня в храмах слова, обращенные к Всевышнему о том, чтобы образумел людей, остановил их действия, за которые придется платить высокую цену, простил бы тяжкие грехи, ибо не ведают люди, что творят. Меня потрясли стихи Льва Протасова , 10-летнего мальчика из Екатеринбурга, которое было опубликованы были 19 марта, в самый разгар тревожных событий на Украине. Оно вызвало тогда в интернете бурю эмоций и обсуждений. Мал еще, но рассудить я в силе, И никто меня не упрекнет, Нет страны, прекраснее России, Этот вывод знаю наперед! Вырасту, поезжу я по миру, И уверен, к берегам родным Будет тяга непреодолимой, Хоть откуда, но вернусь я к ним. Потому, что русский я по духу, Потому, что Русь – моя земля, Потому, что Мать моя – славянка, И меня в России родила. Потому, что здесь мой дом и школа, Дед, Отец и все мои друзья, Русская любимая природа, Речь родная, здесь моя семья! Потому, что Прадед мой по крови За Россию нашу в землю лег! Подвиг наших воинов – героев, Знаю, помнит не один народ! От чумы коричневой всю Землю Русские солдаты сберегли ! Не подвластен подвиг их забвенью Поклонюсь им в пояс до земли! «Псы» сейчас на Мать Россию лают, Вместе с нею эту боль приму, Вырасту, окрепну, возмужаю, И тебе, Родная, помогу ! Ты сейчас немного приболела, Ничего, Россиюшка, крепись, Как и прежде на меня надейся, Не сдавайся Матушка – держись ! Встанешь ты – великой и могучей, Расцветешь, как яблонька весной! Для меня ты будешь самой лучшей, Самой ненаглядной и Родной! « Вы прочитайте его не спеша,- говорилось на сайте под опубликованным стихотворением, - а потом поразмышляйте: на каких книжках, игрушках, фильмах, мультиках надо воспитать своих детей, чтобы они в 10 лет писали такие стихи, имели такой уровень осознанности в своей жизни и ощущали личную ответственность за судьбу своей Родины, когда даже в зрелом возрасте не все могут любить так свою землю и Родину «. И это первое, что приходит в голову, когда его прочтешь. Сегодня – Вербное Воскресенье! Великий и светлый праздник христиан. Сегодня будет больше людей в храмах. И потому, что праздник, и потому, что томится в ожидании перемен душа. Зажгутся свечи, в особой тишине, которая царит обычно здесь, будут мысленно или шопотом произносится слова молитв, идущих с самого донышка растревоженного сердца… И хочется верить, что сила этих молитв сделает мысли светлее и чище, укрепит веру и надежду на лучший исход событий для всех: русских, украинцев, где бы они не проживали. С праздником, дорогие люди! Пусть будет мир и радость на земле, пусть крепнут семьи, подрастают дети, пускай у всех получится людей, стать самыми счастливыми на свете… Получится… Все в наших руках. И ключи от счастья, мира, тишины - тоже.
В день увольнения я брожу по огромным залам Военно-морского музея. И мне кажется, что я перешагнул в сказочный мир. Это мир морей, кораблей, океанов, мир Станюковича, Грина, мир кругосветных плаваний и сражений в морях. Вы не поверите, как я расчувствовался, когда увидел парусные фрегаты, корветы, вооруженные допотопными пушками, корабли, что были героями сто лет назад и четверть века назад (и корабли бывают героями и погибают, как люди, сражаясь до последнего вздоха). Я, наверное, слишком о себе воображаю, но, когда я иду по залам в своей морской форме, мне начинает казаться, что с портретов смотрят на меня адмиралы и герои-матросы. «Ты — наследник наш. Интересно знать, что из тебя, Коровин, получится?» И приходит в голову: а что, если остаться здесь на ночь — среди кораблей, в лунном свете, проникающем в огромные окна? Не сойдут ли с портретов моряки-ветераны и не станут ли горячо обсуждать нас, потомков? «В наши времена я бы драл их как Сидоровых коз!» — скажет седой адмирал.
«А в наши времена,— скажет , сожженный фашистами,— мальчишки подносили на батареях снаряды, ходили на катерах и выручали своих командиров. Нынче разбаловались». Но тут вмешается Дмитрий Сергеевич Кирсанов: «А все же они вырастут моряками». И тогда с портрета сойдет мой дед, «ветеран седой Балтики». «За Валерия не ручаюсь, но что Максим станет моряком — клянусь своей трубкой!» Вот это здорово — своей трубкой! Дружина «рыцарей моря» стала со всех морей получать ответы от бывших нахимовцев. Со всех морей, представляете? Мы им всем написали, разыскав адреса. Просили: пусть каждый расскажет, кем он стал через десять — пятнадцать лет после того, как окончил училище? Где побывал? Что он видел? Помнит ли он воспитавших его, не забыл ли нахимовское? Вы представляете, какая откроется картина? Подростки стали взрослыми, служат флоту... Кто не ленится, присылает ответ на многих страницах. Присылают и дневники и воспоминания. Вырезки из газет. Чего только не присылают! Один пишет нам с Сахалина, другой с далекой Камчатки; пишут из Полярного, Североморска, с Новой Земли, с Черного моря. Некоторые даже стихи присылают — о службе морской и о море, а не о каких-нибудь мелких волнениях и никчемных заботах.
Торжественно и сердечно прошла встреча по случаю 65-й годовщины со дня образования Нахимовского училища и 60-летия первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских военно-морских училищ. Открыли парад ветераны - выпускники Тбилисского нахимовского училища.
Самое интересное мы поместим в «Перископе». Сами прочтем и запомним, а придут после нас новички — прочтут и они... В другой раз я иду в Русский музей, поднимаюсь по широкой мраморной лестнице и хожу из одной залы в другую и переживаю картины. Да, именно переживаю. Может быть, я один такой чувствительный? Нет, я увидел девушку и старика в старомодном пенсне. Они тоже подолгу стояли перед каждой картиной и переживали. Я и раньше переживал, когда приходил в Художественный музей в Кадриорге и видел суровую природу Эстонии, ее рыбаков и рыбачек, суровое море. Другие, бывало, пробегут по всем залам, опережая друг друга, и считают, что повидали музей. Они путают музей со стадионом. Когда я спешу домой с концерта (училище я привык называть своим домом) через Марсово поле, покрытое снегом, у меня в ушах звучит музыка. И я напеваю — негромко, конечно, иначе прохожие могут подумать, что я ненормальный. Бегу через Кировский мост. Нева покрыта тяжелым льдом; воображаю, как ей тяжело!
Бегу по набережной. С деревьев сыплется снег мне за воротник. Вижу добрые и приветливые огни «Авроры» и освещенные окна училища. И музыка в ушах умолкает только тогда, когда я вхожу в вестибюль и докладываю дежурному; «Воспитанник Коровин Максим явился из увольнения». «Вовремя»,— одобряют часы, висящие на стене. Сегодня они очень добрые, но бывают неумолимыми — когда запаздываешь. Их не уговоришь: «Потерпите хотя бы минуточку». Будут свое отбивать: «Опоздал, опоздал, опоздал». Часы тоже любят флотский порядок и бьют, как склянки на корабле, в положенное им время. Однажды суровый укор часов услышал Валерий. Он ворвался в кубрик запыхавшийся. — Уф! Еле отдышался. Чуть сердце не разорвалось! — Откуда ты? — Оттуда, где меня нет... У тебя есть десятка, Максим? — Зачем тебе? — Отдать должен .
— Но ты получил от отца двадцать пять. (Он и тут, Валерка, ловчит. Нам не дают на руки много денег. Нам открывают счета и в день увольнения выдают сколько надо. Но Валерка получает деньги тайком, через кого — я не знаю.) Так где же твои двадцать пять? — Их уже нет. — Куда девал их? — Истратил. — На что? — А какое тебе, Максим, дело? — Ну, тогда я десятки не дам. — Не давай, обойдусь. Только... — Что «только»? — Большие у меня могут быть неприятности. А впрочем, что ты понимаешь, праведник?
Он разделся и лег. Но я вижу — не спится Валерке. И вдруг возле тумбочки я увидел что-то лежащее на полу. ! Меня осенило. — Ты что же, в карты играл? — Не твое дело! — И ты задолжал? ... Он молчит. — Валерий, ты был у Фазана? Молчит. — Ты проиграешь и то, что получишь с «Юности»? (Он хвастался, что послал свою повесть «Среди бурного моря» в «Юность» и редколлегия обещала ее напечатать.) . — Не получу ничего! — вздохнул он. — Почему? — Молчок, Максим, ты никому не рассказывай. Повестушку вернули. Написали, что мне надо еще поучиться. — Чему? — Русскому языку.
Я вспомнил, как начальник политотдела критиковал Валеркину повесть. Значит, он, Алексей Алексеевич, был прав. У Валерки не будет теперь больших денег. Зато есть большой долг. У всех классиков карточный долг именуется «долгом чести». Проиграешь — надо во что бы то ни стало платить. Даже если ты проиграл не человеку, а жулику. Иначе надо стреляться. Сейчас не те времена. Но все же мне стало жалко Валерку. Запутал его Фазан, ох как запутал! Валерка — нахимовец. Придется «долг чести» отдать... — Пусть подавится Фазан твоими деньгами! Но дай мне честное слово, что ты больше к нему никогда не пойдешь! — Даю. — Повтори. — Даю честное слово! Я положил на одеяло десятку. — Спасибо, выручил... Да, тут письмо тебе было. Держи! Письмо было, конечно, от мамы. От мамы! «Пиши хоть два слова: «Жив и здоров». Написать «жив» — нетрудно. Но ведь письма в два слова — неуважение к любящим тебя людям. Поэтому я и редко пишу. Все некогда. Некогда? А может быть, лень? Но мама находит время, хотя занята не меньше меня, и пишет большие, на несколько страниц, письма.
. Она пишет, что коллектив врачей госпиталя творит чудеса, если можно назвать чудесами смелые операции, — они буквально вытаскивают людей из могилы. Смерть отступает все чаще. Отец счастлив, хотя устает. «Ингрид у нас молодец. К нам залез в квартиру воришка. Он так испугался, что дотянулся до телефона и позвонил в милицию: «Заберите меня, а то овчарка меня загрызет». Она смирилась как будто, что ты далеко от нас, но стоит произнести в разговоре с отцом твое имя, она начинает скулить, бежит к двери. Ей кажется, что ты вот-вот вернешься. Дед целый месяц пролежал в госпитале, в терапевтическом отделении, разыгрался его диабет. Да и сердце ослабло. Шутка ли — ему много лет! Баба Ника тоже сдала. Счастлив тот, кто молод, здоров и полон на будущее надежд! Я, милый мой, устаю, чего не было раньше. Приду домой — валюсь с ног. Да, чуть было не забыла. Приходила Карина со своим Ларсеном. Ингрид страшно обрадовалась, и они с Ларсеном принялись носиться по комнатам и чуть не разворотили весь дом. Карина обижается, что ты ей не пишешь. Что ж ты забыл подружку, сынок?» Живут же свиньи на свете! Одна из них — я.
***
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Во второй половине апреля почувствовалось, что Победа, в которую мы непоколебимо верили в самые тяжкие дни войны, стоит уже у порога. Войска 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов приближались к Берлину. Навстречу им продвигались наши западные союзники. Как ни пыталась оттянуть свой крах гитлеровская Германия, становилось очевидным, что существовать ей остались считанные дни. Дыхание Победы ощущалось и на Балтике, хотя курляндская группировка противника ещё держалась вокруг Либавы, а на Земландском полуострове гитлеровцы ожесточённо сопротивлялись и после падения Кенигсберга. Давно уже были освобождены Гдыня и Гданьск, решалась судьба Щецина. Центр тяжести борьбы на морских коммуникациях смещался дальше на запад, к берегам Померании.
Разгром немцев в Прибалтике
Там с последних чисел марта находилась крейсерская подлодка К-56 капитана 3-го ранга Ивана Петровича Попова. Атака, которой он начал действия в назначенном районе, была примечательна тем, что лодка обнаружила конвой противника и сближалась с ним по данным гидроакустики. Только потом, выбирая цель (шли три транспорта с сильным охранением), командир на мгновение приподнимал перископ. В момент торпедного залпа лодка была уже за линией охранения конвоя, и Попов не имел возможности ещё раз воспользоваться перископом, чтобы визуально удостовериться в поражении цели. Однако сумел успешно оторваться от преследования, и лодка не получила никаких повреждений. Экипаж слышал взрывы трёх выпущенных торпед, В том, что атакованный крупный транспорт потоплен, у командира не было сомнений. Потом это подтвердилось, причём выяснилось, что на судне следовала не одна тысяча гитлеровских солдат. В том же районе К-56 потопила тральщик и вспомогательное судно. Самая последняя атака похода, на которой закончилось и участие лодки в боевых действиях, повлекла за собой длительное преследование противолодочными кораблями, сбросившими сто с лишним глубинных бомб. Но всё окончилось для лодки Попова благополучно. Оторвавшись, наконец, от немецких сторожевиков, командир положил лодку на грунт, где личный состав устранил наиболее существенные из полученных повреждений.
Первая акустическая атака
На смену К-56 пришла в южную часть Балтики другая крейсерская лодка — К-52 капитана 3-го ранга И.В.Травкина. Как и в прошлый раз, первый конвой, с которым встретилась лодка, был обнаружен гидроакустиком, — всё тем же старшиной 2-й статьи М.А.Козловским. По его докладам командир сближался с противником, держась на большей, чем обычно, глубине, и это предохраняло лодку от тех осложнений, какие бывают при крупной и крутой волне, когда может показаться над водой рубка. Травкин подвсплыл и приподнял на мгновение перископ лишь перед залпом, испытывая потребность проверить свои расчёты. Лодка находилась между атакуемым транспортом и кораблями охранения. Приподнять перископ ещё раз было уже невозможно: угрожал таран. Взрывы торпед подводники услышали одновременно с разрывами первых сброшенных сторожевиками глубинных бомб, — с них, очевидно, заметили лодку в момент залпа. Но командир успел увести её на глубину. Травкин донёс, что транспорт им потоплен, и, вероятно, так оно и было. Однако командование бригады всё же посчитало его потопленным предположительно.
Командир Краснознамённой подводной лодки К-52 Герой Советского Союза Иван Васильевич Травкин
Происходило это 21 апреля. А в ночь на 23-е на К-52 принимали поздравительные радиограммы и от командования бригады, и от Военного совета флота. Повод поздравить был двойной: Президиум Верховного Совета СССР наградил подводную лодку орденом Красного Знамени, а Иван Васильевич Травкин стал Героем Советского Союза. К-52 представлялась к награде за то, что её экипаж, отлично освоив новый корабль, достиг наибольших боевых успехов среди экипажей подводных крейсеров, введённых в строй на Балтике. Ну а капитан 3-го ранга Травкин заслужил награду не только в походах той кампании, но и тем, что делал в сорок втором, в сорок третьем.
Награждение членов экипажа подводной лодки К-52 медалями «За оборону Ленинграда»
На поздравления Травкин ответил через несколько часов донесением о новом боевом успехе. В ту ночь подводная лодка встретила конвой, состоявший из трёх транспортов, охраняемых сторожевыми кораблями и катерами. Атаковав и потопив самый крупный транспорт, К-52, уже Краснознамённая, умножила свой и бригадный боевой счёт.
Новые Герои-подводники
В те дни принимал поздравления не один этот экипаж. Стали Краснознамёнными ещё две подводные лодки: С-13, потопившая «Вильгельма Густлова» и «Генерала фон Штойбена», и Щ-310, чей экипаж принёс бригаде первые в завершавшейся теперь кампании боевые успехи, а потом прибавлял к ним новые. И ещё три балтийских подводника удостоились звания Героя Советского Союза: Семён Наумович Богорад, Михаил Семёнович Калинин и Владимир Константинович Коновалов.
Семён Наумович Богорад Михаил Семёнович Калинин Владимир Константинович Коновалов
Как действовали, что сделали эти командиры и их корабли, читатель уже знает. Расскажу лишь о последнем походе Щ-310, «Щуки» капитана 3-го ранга Богорада, которая в марте-апреле провела больше месяца на подходах к Либаве. Этого похода, вообще говоря, могло и не быть. Уже прошлый поход лодки, совпавший со свирепыми зимними штормами, показал, насколько изношена её материальная часть. Поломки, вызываемые штормами, прибавлялись к повреждениям от бомбёжек, и экипажу приходилось непрерывно что-то восстанавливать. Доходило до того, что муфту «Бомаг» — важную составную часть в системе движения корабля — крепили болтами, снятыми «через один» с тумбы кормового орудия. После этого орудие могло бить только по воздушным целям, но муфта «Бомаг» была важнее. Общее состояние лодки после того похода вызывало большие опасения. Но командир горячо доказывал, что она ещё в состоянии воевать. Ручался за это и молодой механик-энтузиаст инженер-лейтенант Кружалов. Экипаж, отказавшись от послепоходного отдыха, включился в ремонтные работы, производившиеся на финском предприятии в Турку. Ремонт считался навигационным, но по объёму был большим, и только во второй половине марта Щ-310 смогла снова выйти в море. Поход, длившийся 36 суток (а всего «Щука» Богорада с октября по апрель находилась в море 110 суток), прибавил к боевому счёту экипажа ещё два потопленных транспорта. Оба входили в состав конвоев, прорывавшихся с войсками и боевой техникой из Либавы. Командир Щ-310 хорошо использовал данные воздушной разведки, передававшиеся из Паланги.
Моряки капитана 1-го ранга Курникова названы в приказе Верховного
25 апреля войска 3-го Белорусского фронта овладели при участии сил флота последней в юго-восточной части Балтики гитлеровской военно-морской базой и крепостью Пиллау. В Москве прогремел ещё один салют. В оглашённом по радио приказе Верховного Главнокомандующего, где перечислялись отличившиеся соединения и части, была названа и наша бригада — «моряки капитана 1-го ранга Курникова». Благодарность, объявленная подводникам вместе с пехотинцами и танкистами, артиллеристами и лётчиками, подтверждала ещё раз, что боевые действия на море помогают громить врага на суше. И каждый из нас чувствовал себя причастным к тому, что вот-вот падёт окружённый уже Берлин.
Гуманная акция
Прошло ещё два дня, и с флагманского командного пункта флота поступило неожиданное приказание: с 28 апреля не атаковывать транспортные суда, совершающие рейсы между тыловыми портами Германии и ещё остававшимися под её контролем портами отрезанных «котлов» и «пятачков». Подводные лодки, действовавшие на коммуникациях противника, предписывалось отозвать в базы, оставив в море только дозоры. Это могли решить, разумеется, только в самых высоких инстанциях. Наше дело было — выполнять приказание. Радиограммы, повторявшие его, стали немедленно передаваться на лодки, находившиеся в разных районах Балтики: от подходов к Либаве до Померанской бухты. Вслед за тем мы получили разъяснение мотивов того решения. В Германии действовала — это было известно — директива Гитлера, согласно которой из отрезанной на суше Восточной Пруссии и с других территорий, попавших в такое положение, могли вывозиться морем лишь войска, перебрасываемые на другие участки фронта. Использовать какие-либо плавсредства для эвакуации гражданского населения строжайше запрещалось. И вот в агонизирующем фашистском рейхе, оказывается, отменили такой запрет, разрешили перевозку на судах населения. Реакцией на это и явились поступившие указания. На судах, которые шли на запад из мелких портов Восточной Пруссии или Померании, да и от курляндского «котла», могли, конечно, быть и солдаты вермахта. Но вместе с ними находились старики, женщины, дети. Они покидали родные места, потому что были запуганы геббельсовской пропагандой. Понятно, в большинстве своём они не могли тогда питать к нам добрых чувств. Но, прежде всего, это были мирные люди. Не дать им бессмысленно погибнуть, не дожив до уже такого близкого мира, — в этом был смысл гуманной акции прекращения ударов по немецким морским коммуникациям ещё до взятия Берлина и за одиннадцать суток до окончания войны. Об этом не делалось, насколько я знаю, никаких публичных заявлений. Но ни подводники, ни катерники, ни морские лётчики не атаковывали больше суда, которые в конвоях и поодиночке пересекали Балтику с беженцами на борту.
Победа!
О том, что Германия подписала безоговорочную капитуляцию нам сообщили из Т аллина по телефону на рассвете 9 мая. Ждали Победу со дня на день, и всё-таки как-то трудно было сразу верить, что война действительно окончена. Пришли, разбуженные, как и я, начальник политотдела Степан Степанович Жамкочьян и начальник штаба Пётр Антонович Сидоренко. Мы поздравили друг друга.
Офицеры Краснознамённой бригады подводных лодок КБФ после вручения им медалей «За оборону Ленинграда». Слева направо: Н.И.Мамонтов, Д.Д.Винник, Б.Д.Андрюк, В.А.Ильин, А.И.Маринеско, В.Е.Корж, М.Ф.Ванштейн
Досрочную побудку на «Иртыше» делать не хотели, но известие о Победе распространилось мгновенно и подняло всех на ноги. В Хельсинки, у борта «Иртыша» стояли только крейсерские лодки, все остальные базировались в Турку, и я сразу выехал туда на машине. Подъезжая к тихому обычно городку, затревожился, услышав беспорядочные орудийные выстрелы. Оказалось, это от избытка чувств палят в воздух на наших тральщиках: в тот день допускалось и это. На подводных лодках, стоявших в гавани почти в центре города, на «Полярной звезде» и «Смольном» только что состоялся подъём Военно-морского флага. Все были в выходном обмундировании, при орденах. Я переходил с лодки на лодку, поздравляя офицеров и матросов. И каждый корабль тоже хотелось поздравить, как живое существо, с тем, что, пройдя трудный и славный боевой путь, дожил до этого дня. Сколько могла рассказать о себе любая балтийская подлодка! Особенно такая, как гвардейская Л-3 или выдержавшая все испытания войны старейшая из «Щук» — Щ-303, также осенённая гордым гвардейским флагом. Вскоре наша бригада была награждена орденом Красного Знамени. За семь месяцев осенне-зимней кампании 1944–1945 годов балтийские подводники нанесли врагу больший урон, чем за какую-либо из кампаний прежних лет. При ограниченном числе действующих подлодок (старейшие из них были сильно изношены, а новейшие вводились в строй, не до конца испытанными), в условиях, когда отпала такая, как прежде, минная опасность, но резко возросло противодействие врага другими силами и средствами, было потоплено всеми видами подводного оружия 44 неприятельских транспортных судна общей грузоподъёмностью более 150 тысяч брутто-регистровых тонн. Это по точно подтверждённым данным. И ещё 20 транспортов потоплено предположительно. Наши подлодки отправили на дно также 15 боевых кораблей гитлеровского флота, в том числе три эсминца и две подводные лодки. Подводники Балтики вправе были гордиться результатами своих походов на завершающем этапе Великой Отечественной войны. Но судить об эффективности действий подводных лодок вряд ли можно только по числу потопленных судов, по выведенному из строя тоннажу. Значимость любого боевого успеха зависит и от обстановки, в которой он достигнут, и она неодинакова в разные периоды войны. Сам факт появления на немецких морских коммуникациях, в том числе тыловых, наших подводных лодок в 1942 году, прорвавшихся тогда из осаждённого Ленинграда, многое спутал в планах гитлеровского командования и, бесспорно, стал фактором, влиявшим и на положение дел на сухопутном фронте. Встречаясь, ветераны-подводники чаще всего вспоминают самое трудное. И мне тоже казалось, что важно подробнее рассказать о тех годах войны, когда мы, многому ещё не успев научиться, расплачиваясь за многие свои просчёты, всё-таки находили в себе силы делать то, что раньше сочли бы невозможным. Убеждён, что опыт тех лет имеет непреходящее значение, в том числе опыт духовный, нравственный, опыт массового героизма. Ведь это тогда обретались поистине беспримерные стойкость и мужество, приведшие нас к Победе.
Семейная традиция
Неузнаваемо изменился после войны подводный флот. В нём появились корабли с такими боевыми возможностями, какие раньше трудно было представить, — с практически неограниченной дальностью плавания. Но это всё равно подводные лодки, — тот же класс боевых кораблей со своими специфическими особенностями и с особыми требованиями к тем, кто на них служит.
Атомная подводная лодка выходит в океан
Ветераны подводных сил гордятся тем, что профессия подводника нередко становится семейной традицией. Подводными лодками Краснознамённого Северного флота в шестидесятые годы командовали два сына Героя Советского Союза В.К.Коновалова—Марк и Евгений. На Севере же командиром одной из первых атомных лодок был Джемал Зайдулин, сын моего близкого друга ещё по службе на Дальнем Востоке И.М.Зайдулина. Другой его сын—Рустам стал флагманским штурманом подводного соединения. Ныне он трудится в Военно-морской академии. Мой старший сын Александр после окончания Высшего военно-морского училища подводного плавания служил командиром боевой части на ракетной подводной лодке, потом преподавал в родном училище. Он капитан 1-го ранга, кандидат военно-морских наук. Это же училище окончил и старший из внуков Кирилл. Он капитан-лейтенант, помощник командира подводной лодки на Северном флоте, награждён медалью «За боевые заслуги» . Для подводников нового поколения боевые дела минувшей войны не могут быть только страницей истории. В нашем боевом прошлом—истоки многого, чем мы сильны сегодня. И надо беречь всё, что поддерживает память о нём. Хорошо, что сохранился и стал плавучим памятником в Таллине Краснознамённый «Лембит».
Краснознамённая подводная лодка «Лембит» стоит в Таллине на вечной стоянке
Указом Президента Российской Федерации №1192 от 29 ноября 1995 года капитану 1-го ранга А.М.Матиясевичу присвоено звание Героя Российской Федерации посмертно.
Герой Российской Федерации командир подводного минного заградителя «Лембит» в период Великой Отечественной войны капитан 1-го ранга Алексей Михайлович Матиясевич
Сохранился и могучий корпус подводной лодки Д-2 (она же «Народоволец»). Эта подводная лодка поставлена на вечную стоянку на Васильевском острове, там, где была петровская Галерная гавань, как филиал Центрального Военно-морского музея, —памятником подводникам и кораблестроителям.
ПЛ Д-2 на постаменте
А на кронштадтском памятнике героям-подводникам, пока безымянном, пора бы высечь названия всех лодок, не вернувшихся из боевых походов. Теперь ведь ни для кого не секрет, сколько их было.
Памятник подводникам Балтийского флота, установленный в Кронштадте
Память о боевом прошлом нужна для настоящего и будущего. Ради того, чтобы память жила, писалась и эта книга.
Малая подводная лодка двенадцатой серии типа «Малютка»
Заключение редактора
Мемуары Льва Андреевича Курникова — это ценнейший документ истории подводной эпопеи на Балтике в период Великой Отечественной войны. Впервые дано описание ситуации на Балтийском морском театре военных действий в хронологической последовательности событий всего периода войны с краткими характеристиками общей обстановки на всех фронтах. Деятельность подводных лодок Балтийского флота представлена не разрозненно, а в совокупности и во взаимодействии их с управлением из одного центра, — штаба бригады подводных лодок. Описание всех событий боевой деятельности подводных лодок делается не со стороны, а изнутри этого центра, поскольку автор всю войну находился непосредственно в центре сбора информации о состоянии подводных лодок и принятия решений. Именно это обстоятельство делает воспоминания Л.А.Курникова особенно значимыми. Однако следует сказать, что Л.А.Курников весьма осторожно раскрывает сведения, которые ему были известны о боевой деятельности подводных лодок и обстановке внутри бригады. Ввиду этого в повествовании присутствует некоторая недосказанность. Особенно это проявляется при описании различных подходов руководства флота и руководства бригады подводных лодок к ведению боевых действий, при характеристике взаимоотношений с руководством флота, с политорганами и с комиссарами. Для понимания сложившейся ситуации на флоте надо иметь в виду, что большие надводные корабли не вели активных боевых действий в открытом море. В море выходили только подводные лодки, эскортируемые в начале перехода малыми кораблями охраны водного района (ОВРа). Главное внимание командования Балтийского флота было сосредоточено на обеспечении боевой деятельности подводных лодок: их подготовке к боевым походам, эскортирование при выходе из мест базирования и встреча при возвращении из боевого похода. Были периоды, когда штаб флота брал на себя управление подводными лодками в море. Такая тесная опёка подводников со стороны командования и партполитаппарата Балтийского флота сковывала их инициативу и создавала перенапряжение сил, что не способствовало достижению наилучших результатов боевой деятельности. Начальник политуправления Наркомата ВМФ И.В.Рогов, которого за крутой нрав звали на флоте «Иваном Грозным», выступая на совещании политработников Балтики осенью 1942 года, произнёс: — Снимите с людей, ежечасно глядящих в глаза смерти, лишнюю опёку. Дайте вернувшемуся из похода командиру встряхнуться. Пусть он погуляет в своё удовольствие, он это заслужил. Создайте ему для этого условия… Но эта «директива» вызвала настороженность среди командиров и результатов не имела. Неожиданные и не всегда обоснованные перемещения офицерского состава не находили логического объяснения среди подводников. В основе этих перемещений всегда стояла тайна. Таков был стиль управления в то время. До сих пор в истории Балтийского подплава периода войны сохранилось много нераскрытых тайн, поскольку архивные документы по-прежнему засекречены. Доступ в ведомственный архив ВМФ для исследователей-историков затруднён, поэтому эпопея подводной войны глубоко ещё не изучена. Она существует только в кратких и осторожных воспоминаниях героев-подводников. При этом надо иметь в виду, что опубликованные ими воспоминания прошли через жёсткую цензуру советского периода. Одна из первых тайн — это преждевременный взрыв личным составом пяти подводных лодок и эсминца, находившихся в ремонте на заводе Тосмаре в Либаве, и огромных запасов топлива, торпедного и минного боезапаса, сконцентрированных в городе. Кто отдал приказ на эти поспешные действия, — не ясно. А ведь это были первые и немалые потери подплава на второй день войны. Попыток эвакуации этих подводных лодок, находящихся на плаву, сделано не было. Следующей можно назвать тайну, почему осталось без последствий то, что в Таллинском переходе боевые корабли бросили на произвол судьбы беззащитные транспорты с войсками и ранеными. И большинство транспортов были уничтожены немецкой авиацией. В июле 1942 года корабли охранения из состава королевского флота Британии бросили в океане без прикрытия караван PQ-17. Весь мир заклеймил позором действия английского адмиралтейства, погубившего этот караван. История необоснованного снятия с должности командира бригады подводных лодок Н.П.Египко содержит много неясностей. За четыре года войны были заменены четыре комбрига. Частая смена руководства бригады не способствовала сплочению командного состава, и большинству подводников была непонятна. Минирование кораблей в сентябре 1941 года — это тоже весьма туманная история. Нет письменного приказа или директивы о подготовке к уничтожению Балтийского флота. Загадка состоит в том, что когда зачитали телеграмму Сталина на специальном совещании в Ленинграде о минировании кораблей, подводные лодки уже были заминированы. Кто же ранее приказал это сделать? Предательство комиссара подводной лодки Долматова стоило командиру Л-3 Грищенко П.Д.звания Героя Советского Союза и дальнейшей карьеры. Ему десять лет не присваивали очередное воинское звание. Героический экипаж Л-3 был неофициально расформирован, фактически заменён, а командир переведён на береговую службу. Тайна судьбы П. Д. Грищенко не раскрыта. В то же время командиру подводной лодки Щ-303 Травкину И.В. «списали» бегство с корабля в боевой обстановке старшины команды трюмных Галкина, когда подводная лодка могла быть уничтожена противником. Этот эпизод Л.А.Курников в своих воспоминаниях не упоминает. Возможно, он вырезан цензурой. Травкину «защитали» сомнительные случаи боевых успехов, и он стал Героем Советского Союза. В этих историях Грищенко и Травкина много туманного несоответствия. Балтийский флот не противодействовал созданию противником в течение целого года мощного Нарген-Порккалаудского противолодочного рубежа в устье Финского залива, поскольку командование не придавало этому серьёзного значения. Следовало заранее предпринять все меры, чтобы не допустить его создания. В результате в 1943 году наши подводные лодки попали в двойную блокаду и почти два года (1943–1944) не могли выйти в открытое море и нормально воевать. Летом 1943 года их посылали на преодоление непреодолимого рубежа, то есть на верную смерть. Напрасно погибли пять лучших подводных лодок. За это никто не ответил. Командир подводной лодки Щ-408 Кузьмин П.С. просил командование флота оказать поддержку авиацией в неравном надводном бою с катерами противника у Нарген-Порккалаудского противолодочного рубежа, но помощи не получил, и подводная лодка погибла. Но не ясно, как всё было на самом деле. Укоренившаяся в литературе легенда вызывает сомнения в её достоверности. Документальных подтверждений обстоятельств гибели Щ-408 нет. История запечатанного конверта, который от имени командиров-подводников Балтики тайно передал начальнику Главного Морского штаба Исакову И.С. профессор академии Томашевич А.В., и последствия содержащегося в конверте письма, якобы дошедшего до Сталина, вызывают большие сомнения, поскольку действия такого рода чрезвычайно рискованны. Пока нет ни самого письма, ни письменных указаний о прекращении выходов в море подводных лодок в 1943 году. Было ли такое письмо — это нераскрытая тайна. В машинописном тексте рукописи Л.А.Курникова, «вычищенном» цензурой, об этом письме записей нет, но легенда о нём существует. Выдающийся мастер торпедных атак командир подводной лодки С-12 Тураев Василий Андрианович, отлично воевавший на Балтике в 1942 году, летом 1943 года переводится на Северный флот и назначается с понижением командиром подводной лодки М-108. Мотивы такого назначения не ясны. В материалах Л.А.Курникова упоминания об этом нет, но имеются места уничтоженного текста. Командование Балтийского флота не осознало величие подвига командира подводной лодки С-13 А.И.Маринеско. Факт уничтожения двух крупных целей недооценили, и стали травить командира за мелкие нарушения порядков. Когда спохватились, было уже поздно. Народ оценил подвиги Маринеско и сделал его своим народным Героем. Власть вынуждена была признать это (посмертно). Военное издательство подвергло цензуре и сократило авторскую рукопись Л.А.Курникова, вырезав отдельные части текста. Автору не дали сказать то, на что он решился. Вполне возможно, что проявляющиеся в воспоминаниях Л.А.Курникова недосказанность и умолчания — это результат работы цензуры. Особенно жалко изъятый текст об А.И.Маринеско, из-за чего перелом его судьбы содержит тайну. В материалах Л.А.Курникова, подготовленных в 1991 году для печати Воениздатом, содержится таинственный портрет А.И.Маринеско при погонах капитана 2-го ранга. Когда ему было присвоено это звание, — не ясно. Решил опубликовать этот портрет в надежде, что эта тайна может проясниться. Известно, что А.И.Маринеско был капитаном 3-го ранга и разжалован до старшего лейтенанта. Думается, что перечислены не все таинственные факты в истории Балтийского подплава периода войны. Наверняка тайн гораздо больше. Но пока не будут раскрыты хотя бы самые важные тайны, которые ещё за семью печатями в архивах, подлинной истории подводной войны на Балтике мы не узнаем. А тайны гибели подводных лодок — это вообще особая отдельная большая тема. Адмирал Трибуц был хранителем многих тайн войны на Балтике, но он о них не рассказал. Не всё рассказали и героические подводники в своих воспоминаниях. Ныне в раскрытии тайн подводной войны могут помочь только архивные документы. В литературе проскальзывают намёки, что у Трибуца был мощный покровитель в высших сферах руководства страной, который оберегал его от серьёзных неприятностей. При множестве его ошибок в руководстве Балтийским флотом, он не подвергался взысканиям и дорос до полного адмирала. Вероятно, мемуары Л.А.Курникова возбудят противоречивые суждения относительно успешности боевых действий советских подводных лодок. Дискуссии на эту тему уже проходили не раз. В связи с этим обращу внимание читателей на то, что Л.А.Курников неоднократно упоминает, как внимательно и строго подходили командиры подводных лодок и командование бригады к оценкам результатов торпедных атак вражеских кораблей и судов. Все цели, на которые выходили в атаку подводные лодки, разделялись на три категории: • уничтоженные, то есть потопленные; • повреждённые, в которые были попадания, но они остались на плаву; • торпедированные, по которым выпускались торпеды, однако результатов атаки командир наблюдать не мог.
Командир подводной лодки С-13 капитан 2-го ранга (?) Александр Иванович Маринеско
Боевые эпизоды атак кораблей и судов противника внимательно изучались и анализировались руководством и специалистами штаба бригады по указанным категориям результатов. При этом использовались не только донесения командиров подводных лодок и записи в корабельных журналах, но изучались данные иностранной прессы и радио, а позднее — трофейные немецкие и финские документы. При этом о приписках никто не помышлял. Все стремились к объективным, точным и правдивым результатам боевых действий. Но через некоторое время высоким начальством отдельным командирам сомнительные случаи торпедных атак «засчитывались» как успешные. Лев Андреевич уделял много внимания характеристикам командиров подводных лодок и других офицеров-подводников, оценке их человеческих и боевых качеств. Большинство из них он хорошо знал лично, и со многими находился в дружеских отношениях. Его оценки иногда были строги, но всегда справедливы. Остались, к сожалению, малоизвестными в истории подводной войны на Балтике многие блестящие штабные офицеры, высококлассные специалисты, самоотверженные труженики и воины. Именно они смогли в жесточайших условиях блокады Ленинграда и Балтийского флота поддерживать боевую готовность подводных лодок и личного состава. О некоторых офицерах штаба бригады автор рассказывает. Флагманский инженер-механик Веселовский Евгений Александрович сумел наладить ремонт всех подводных лодок в тяжелейших условиях первой блокадной зимы, непрерывных бомбёжек и артиллерийских обстрелов, когда не хватало рабочих рук, запасных частей и материалов. Флагманский врач Кузьмин Тихон Алексеевич спас подводников от массового заболевания цингой во время блокады, наладив изготовление хвойного отвара и регулярный приём его всем личным составом. Он постоянно заботился о здоровье подводников, создав для ослабевших моряков в условиях блокады дом отдыха на Каменном острове. После войны он стал полковником медицинской службы, доктором медицинских наук, заслуженным врачом республики. У Льва Андреевича сохранился его портрет послевоенного времени, который считаю необходимым здесь поместить. Флагманский минёр Стефан Иосифович Иодковский с помощью торпедных электриков заново смонтировал в помещении береговой базы бригады подводных лодок перевезённое из КУОППа оборудование кабинета торпедной стрельбы. Далее он наладил регулярные плановые занятия командиров подводных лодок и боевых расчётов центрального поста на тренажёре по выходу в торпедные атаки. Эти тренировки сыграли огромную роль в деле подготовки командиров и боевых расчётов подводных лодок, в повышении результативности торпедных атак. Помощник флагманского инженера-механика Андрюк Борис Дмитриевич с несколькими старшинами «оживил» в КУОППе замёрзшую станцию лёгководолазной подготовки и наладил занятия по ЛВП. Приобретённые знания и навыки в последующем спасли жизни многим подводникам. Таких героических примеров было тогда много. Основное внимание в своих воспоминаниях Лев Андреевич Курников сосредоточивает на деятельности офицерского состава, и особенно на командирах подводных лодок, с которыми он постоянно взаимодействовал. Это вполне объясняется тем, что он рассказывает в основном о боевых делах подводных лодок, в которых командир играет главную роль. Лев Андреевич заканчивал работу над рукописью воспоминаний, когда ему было уже около 90 лет. В этот период он был нездоров, да и судьба выдала ему напоследок тяжёлые утраты и горькие переживания.
Флагманский врач бригады подводных лодок КБФ в период Великой Отечественной войны Тихон Алексеевич Кузьмин
Возможно, в этом заключается причина того, что конец последней главы его мемуаров написан не так обстоятельно и не так сильно, как вся книга. В конце книги он упоминает о том, что 5 мая 1990 года было присвоено звание Героя Советского Союза Александру Ивановичу Маринеско (посмертно), а 29 ноября 1995 года было присвоено звание Героя Российской Федерации Алексею Михайловичу Матиясевичу (посмертно). Так отблагодарили потомки Героев-подводников за их выдающиеся подвиги во время Великой Отечественной войны. Т акие запоздалые награды появились только благодаря волне народной защиты народных героев. Много лет люди добивались этого и добились. Однако есть ещё один народный герой-подводник — это Пётр Денисович Грищенко, который первым был представлен к званию Героя Советского Союза в 1942 году. Ему не присвоили это звание из-за клеветнических доносов комиссара. Вся ситуация с этим вопросом чрезвычайно запутана и затуманена. Это ещё одна из нераскрытых тайн подводной войны на Балтике. Ветераны-подводники и все моряки неоднократно требовали восстановить справедливость, но безуспешно. И всё-таки тема эта людьми не забыта, несмотря на прошедшие уже 70 лет и большие перемены в обществе. Эта тема будет «висеть» над историей Балтийского подплава до тех пор, когда Петру Денисовичу Грищенко по требованию народа будет присвоено звание Героя (посмертно).
Ю. М. Клубков
Большая крейсерская подводная лодка четырнадцатой серии типа «К»
