Но вернёмся к «Лембиту», командир которого отложил на один день уход из района острова Утэ, надеясь, что за это время появится цель для остававшихся на борту торпед. Этим днём было 14 сентября. На исходе ночи, когда лодка, держась не очень далеко от острова, заканчивала зарядку батареи, было замечено, что островной пост передаёт световые сигналы в сторону моря. Капитан-лейтенанту Матиясевичу стало ясно, что с моря кого-то ждут. Погрузившись после зарядки, «Лембит» стал курсировать вблизи подходного к острову фарватера, уже хорошо разведанного. И противник вскоре появился. Приближались пять транспортов в двух кильватерных колоннах, охраняемые сторожевыми кораблями и катерами. Решив стрелять по головному, наиболее крупному судну, Матиясевич без помех провёл маневрирование, и с хорошей дистанции 7–8 кабельтовых (немного меньше полутора километров) дал двухторпедный залп. Через 50 секунд на лодке, находившейся уже на глубине, услышали два взрыва. Подвсплыв под перископ, командир понял, что торпеды попали в два судна, шедших очень близко одно от другого. Головной транспорт («Финлянд», как установили потом) горел и окутывался чёрным дымом, какой дают воспламенившиеся боеприпасы, а следовавший за ним уходил под воду, задрав корму. Атака удалась! Но прямо на лодку шёл сторожевик, с которого, может быть, заметили перископ. Через несколько секунд лодка была на глубине, исключающей таранный удар. Однако бомбёжка, под которую она попала, оказалась точной. Корпус сотрясался так, что подводники опасались, не начнёт ли он разламываться. Корпус лодки выдержал, трещин не дал. Но от его сотрясений произошло короткое замыкание во второй группе аккумуляторной батареи. Искра вызвала взрыв выделяемого газа, пожар мгновенно распространился на центральный пост и радиорубку... В трюм центрального поста через выбитый при взрыве клинкет лага хлынула под давлением в несколько атмосфер вода. Отсеки погрузились во тьму. Людей разметало взрывной волной. Среди них были и раненые, обожжённые, контуженные (в числе последних — военком П.П.Иванов). Но это мало значило перед лицом главного: тяжело ранен был сам подводный корабль. Смертельно ли, никто не знал. В иных условиях лодке обеспечило бы спасение немедленное всплытие, но на поверхности моря её подкарауливал враг. И нельзя было надеяться, что кто-то его отгонит, придёт на помощь. Всё происходило у берегов противника, в его водах. Не знаю, подумал ли кто-нибудь на «Лембите», что настал его последний час. Убеждён лишь, что у абсолютного большинства экипажа такой мысли не было, ибо иначе конец стал бы неизбежен. На подводных лодках больше, чем где-либо на флоте (это диктуется спецификой подводного плавания), заботятся о подготовке личного состава к борьбе за живучесть корабля, за его жизнь, от которой зависят жизни всех на его борту. И если учёба чего-нибудь стоила, люди мгновенно, автоматически включаются в такую борьбу при самых критических, казалось бы, безнадёжных обстоятельствах, и часто побеждают нависшую над кораблём опасность. Алексей Михайлович Матиясевич отмечал потом, что никогда ещё не проявлялись так, как в тот тяжёлый день, стойкость экипажа, слаженность и умелость его действий. На «Лембите» был прекрасный инженер-механик Сергей Алексеевич Моисеев. Сам обожжённый при взрыве, инженер-капитан 3-го ранга Моисеев, не потеряв ни минуты, вместе с командиром направлял усилия личного состава на устранение самых опасных повреждений. В отсеки было дано аварийное освещение. Подводники сумели прекратить поступление воды, ликвидировали пожар, не дав тому и другому перерасти в катастрофу.
Инженер-механик подводной лодки «Лембит» Сергей Алексеевич Моисеев
В аварийном отсеке, заполненном ядовитым газом, люди включились в индивидуальные спасательные приборы, заряженные кислородом. Только те, кому надо было отдавать распоряжения, не могли себе этого позволить: загубники прибора мешали громко говорить. Раненых и сильно обожжёных перенесли в первый отсек, где оказывал им первую помощь лодочный фельдшер Дмитрий Куличкин. Всё, что делалось на лодке, лежавшей на грунте на относительно малой глубине, — всего 36 метров, надо было делать тихо. Прекратив бомбёжку, сторожевики ещё долго не уходили: их слышал лодочный акустик. Вероятно, лодку они считали потопленной, но хотели как-то в этом удостовериться. Берлинское радио уже объявляло, что на Балтике потоплено за два месяца 30 советских подлодок, — ровно столько, сколько мы собирались вывести в море за всю кампанию. Лишь ночью, после неоднократных докладов акустика: «Горизонт чист», Матиясевич счёл возможным всплыть. Десять часов лодка пролежала на грунте с задымлёнными отсеками, причём не могло быть уверенности, что она окажется в состоянии двигаться. Механизмы не проворачивали, дабы не производить шума. Только перед самым всплытием командир и механик смогли выяснить, что обеспечить «Лембиту» ход в надводном положении, очевидно, удастся. Под водой было далеко не уйти на одной группе аккумуляторов, требующей частой подзарядки. Если лодка всплывёт, за что тоже нельзя было ручаться (после такой встряски корпуса могло отказать всё, что угодно), командир, решил отходить к югу, подальше от неприятельских островов и коммуникаций, чтобы там подготовиться к неблизкому переходу до Лавенсари. Всплыть удалось, хотя и не сразу. Вслед за командиром наверх поднялись комендоры и группа моряков с гранатами и стрелковым оружием. Опьяняясь свежим воздухом, кое-кто ненадолго терял сознание. На море было пустынно, и Матиясевич начал осуществлять свой план действий. В просторах Средней Балтики нашлось место, где лембитовцы, бдительно следя за морем и небом, без помех со стороны противника навели на своём корабле кое-какой порядок. Самая тяжёлая, но и самая необходимая работа состояла в том, чтобы обезвредить аварийную аккумуляторную яму, удалить вылившийся из разбитых баков электролит, а затем всё промыть. За сутки сделали и это, и многое другое, ввели в действие часть важных для плавания приборов. В разрушенной при взрыве радиорубке под руководством главного старшины Фёдора Галиенко, у которого был перелом ноги с раздроблением кости, восстановили один из приёмников. Это позволило принять нашу штабную сводку «Лодкам в море». А она, наряду с другими сведениями об обстановке, содержала предупреждение, что не следует пользоваться одним из возможных маршрутов обхода Гогланда. Разведка засекла там постановку противником новых мин и катерный дозор. Как раз этим маршрутом и собирался идти Матиясевич. Но радиопередатчик восстановлению не поддавался; от него остались одни обломки. Т ак что дать знать о себе «Лембит» не мог. И не прост был дальнейший путь в базу. Целый день маневрировал Матиясевич близ островов Моонзунда. Они находились в руках врага, но башенки знакомых маяков высились на своих местах, и по ним командир проверял перед форсированием Финского залива, насколько можно полагаться на сотрясённые лодочные компасы. Часть залива «Лембит» прошёл по разведанному раньше неприятельскому шхерному фарватеру. Встреч с вражескими дозорами посчастливилось избежать. Кроме одного случая, когда всплывшую для подзарядки лодку обстреляли сторожевики. Она быстро ушла под воду, отделавшись мелкими пробоинами в ограждении рубки. Благополучно преодолевались и минные заграждения.
Подводная лодка «Лембит» возвращается из боевого плавания
А когда подошли к Гогланду, надо было остерегаться не только вражеских, но и своих дозоров: ведь сюда наведывались и немецкие подлодки, и о том, что на подходе наша, никто не знал. Отсюда следовало, что появляться на Восточном Гогландском плёсе нельзя в тёмное время. После полудня 19 сентября, когда истекла почти неделя с тех пор как Матиясевич радировал, что задерживается в районе острова Утэ на одни сутки и потом ни разу не вышел в эфир, весь наш штаб радостно взбудоражила экстренная радиограмма с Лавенсари. Оттуда сообщали, что подводная лодка «Лембит» всплыла в трёх милях западнее острова и принята в охранение катерным дозором. «Лембит» для нас словно воскрес! Ведь с каждым днём возрастала вероятность того, что эта лодка не вернётся. Ожидание подводной лодки, возвращавшейся из похода, бывало напряжённым в тех случаях, когда мы примерно знали время её выхода к Лавенсари, Каждая лодка подвергалась особой опасности в самом начале похода и снова — в самом конце, при новом форсировании Финского залива. За время, пока она находилась на позиции, трудности обратного пути, как правило, возрастали: враг успевал где-то уплотнить свои заграждения, а где-то поставить новые, усилить дозоры. Свежа была в памяти гибель Щ-317 с комдивом Е горовым при возвращении из победоносного похода на далёкий юго-запад Балтики. А мы ещё не знали тогда, что эта лодка не дошла до Лавенсари всего несколько десятков миль. Л-3 на обратном пути через залив дважды подрывалась на антенных минах. Она не получила серьёзных повреждений, вероятно, лишь потому, что это были антенные мины старого образца, не столь страшные для крепчайшего корпуса «Ленинца». А новые, с зарядом более мощным, стояли где-то рядом. Перед возвращением лодки капитана 3-го ранга Кабо, это было уже позже, в штаб поступили сведения, что на рекомендованном ей маршруте враг ставит противолодочные сети. Хорошо, что обстоятельства не заставили «Щуку» провести на грунте ту ночь, когда передавалась раз за разом предупреждавшая об этом радиограмма. Радист принял её, и Кабо пошёл другим маршрутом.
«Невезучая» «Щука» вернулась
Естественно, возникали серьёзные опасения относительно того, как пройдет Финский залив Щ-407 капитана 3-го ранга Афанасьева В.К. Ведь, оказавшись без перископов, командир лодки нигде не мог, не всплывая, уточнить своё место по береговым и островным ориентирам. Афанасьеву не везло и на позиции, где он вёл поиск противника в тёмное время. Ночных переходов немцы здесь, по-видимому, избегали. Т олько однажды был обнаружен неприятельский конвой. Но и лодку, сближавшуюся с ним в позиционном положении, обнаружили, и до торпедного залпа дело не дошло. Погрузившись, «слепая» подлодка успешно оторвалась от преследования. Три десятка глубинных бомб, сброшенных наугад, не нанесли ей новых повреждений. 24 сентября, после того, как «Щука» провела на позиции больше месяца, Афанасьеву было приказано возвращаться. Помочь командиру при форсировании залива штаб мог только информацией об обстановке и рекомендацией курсов. Проходя через минное заграждение в районе маяка Порккалан-Калбода (о существовании этого заграждения было известно, но тут ещё ничего ни с кем не случалось), Щ-407 подорвалась на антенной мине. Повреждения оказались нешуточными: в носовом отсеке разошёлся шов, ослабли заклёпки, и в лодку ворвалась вода. Вдобавок отказали носовые горизонтальные рули. Капитан 3-го ранга Афанасьев положил лодку на грунт, сумел несколькими спокойными фразами по переговорным трубам вселить в экипаж уверенность, что с аварией можно справиться. В задраенном первом отсеке аварийные группы, сменяя одна другую (в холодной воде быстро коченело тело), пытались заделать образовавшиеся в корпусе щели. Но забортное давление в несколько атмосфер не давало остановить поступление воды, помпы не успевали её откачивать. Оценив положение, командир принял рискованное, но оправданное обстоятельствами решение, — всплыть и форсировать Гогландский рубеж в позиционном положении, при котором лодка мало выступает над водой и не так заметна. Ни одна подлодка не проходила здесь так в ту кампанию, но «невезучей» «Щуке», наконец, посчастливилось: никаких мин она больше не задела, и никто её не обнаружил до самой той минуты, когда ей замигали, передавая опознавательный сигнал, катера, вышедшие навстречу с Лавенсари. Рассматривая потом в штабе путевую карту штурмана Щ-407 старшего лейтенанта Филимонова и навигационный журнал, я убедился, что лодка прошла Финский залив почти по самому короткому маршруту, можно сказать, — напрямик. Последние полтораста миль «Щука» шла, не имея ни единой возможности определить своё место, причём, гирокомпас был неисправен. Но счисление с использованием только магнитного компаса велось так точно, что к месту встречи с катерами она вышла с ничтожно малой неувязкой, — около одной мили. Это был высокий класс штурманской работы, характерный для всего похода, Когда Щ-407 неделями курсировала в открытом море, лодочный штурман и находившийся на борту дивизионный производили при всякой возможности астрономические обсервации, и командир водил корабль уверенно. Поход этой «Щуки» окончился безрезультатно. Нетрудно представить настроение командира, который возвращается с нетронутым боезапасом. Т ак не было с начала кампании ещё ни у кого. Но ни на разборе похода, где анализировались все его обстоятельства, ни на заседании Военного совета флота, где также слушали отчёт В.К.Афанасьева, неудачность похода не поставили ему в вину. В море бывает так, что там, где кораблю предписано находиться, противник, вопреки ожиданиям, не показывается. Лодка была ограниченно боеспособной (шутка сказать, — без перископов!), но командир упорно искал встречи с врагом, искал боя. В часы и дни тяжёлых испытаний экипаж проявил и мужество, и мастерство. Не увеличив боевого счёта бригады, поход Щ-407 тем не менее добавил кое-что к её коллективному опыту. И Военный совет не отклонил нашего представления о награждении отличившихся членов экипажа.
Награды героям второго эшелона
С тех пор, как право награждать орденами и медалями от имени Президиума Верховного Совета СССР осуществлялось командованием флота, герои подводных походов получали заслуженные ими награды быстро. Через несколько дней после возвращения лодки в Кронштадт в газете «Красный Балтийский флот» появлялся соответствующий приказ, а затем назначалось торжественное построение личного состава во дворе береговой базы. Вручал награды большей частью сам вице-адмирал Трибуц. На лодках, совершивших успешные боевые походы, потопивших за месяц или полтора по несколько вражеских транспортов, награждался обычно весь экипаж. Так было и на Л-3, и на «Лембите». В небольшой команде подводного корабля трудно найти человека, от которого не зависели бы результаты торпедной атаки или успех маневра, решающего общую судьбу лодки и людей при отрыве от преследующего его противника, а тем более — исход борьбы с водой, врывающейся через пробоины. На «Лембите» после его труднейшего похода в августе-сентябре десять членов экипажа были удостоены ордена Ленина, в том числе мужественный радист Фёдор Галиенко, инженер-механик С.А.Моисеев, комиссар корабля П.П.Иванов. Четырнадцати «лембитовцам» командующий вручил орден Красного Знамени, всем остальным — Красную Звезду. Не вручалась тогда награда только капитан-лейтенанту Матиясевичу. Но командующий флотом тут же объявил морякам, что их командир представляется к званию Героя Советского Союза, а подводная лодка «Лембит» — к ордену Красного Знамени.
Меня в боевой поход не пустили
Походы лодок второго эшелона, в целом успешные и обходившиеся, в отличие от первого, без потерь, близились к завершению (о двух последних я ещё расскажу). Мы готовили к выводу в море третий эшелон, самый многочисленный и сильный по составу, Наступил пик кампании, время её наибольшего боевого напряжения. Доставляло удовлетворение, что в основном всё шло так, как спланировал наш штаб. Но одного мне очень недоставало: я в море не выходил. Пойти в поход хотелось не просто ради того, чтобы потом никто не мог сказать, что начальник штаба тогда не плавал. Я считал важным иметь возможность судить не только по докладам и рассказам других о беспримерной обстановке, сложившейся на балтийском театре, где подводники воевали в условиях, каких раньше никто не мог и представить. Когда планировал действия бригады, разрабатывал рекомендации командирам кораблей, мучили подчас сомнения: может быть, при всём своём командирском опыте, накопленном за долгую службу, и при полной, казалось бы, осведомлённости об обстоятельствах каждого состоявшегося похода, всё-таки не учитываю чего-то существенного, что не постигнешь, не побывав сейчас в море? И потому считал целесообразным сходить в поход не позже, чем во втором эшелоне. Не раз прикидывал, с кем из командиров хотел бы пойти: с таким, которого не стеснит, не будет сковывать присутствие на борту старшего и у которого мог бы кое-чему поучиться. Когда в первый раз заявил о своём желании командиру бригады, Андрей Митрофанович Стеценко только усмехнулся: — Сиди и делай своё дело. Я сперва сам бы пошёл, да кто пустит? Комбриг предпочитал, чтобы начальник штаба был всегда на месте, не отлучался дальше кронштадтского КП. И его можно было понять: на начальника штаба действующего соединения «замыкается» слишком много такого, что нельзя выпускать из поля зрения ни на день, ни на час, а в разгар боевой страды даже кратковременная передача его обязанностей в другие руки, пусть и надёжные, особенно нежелательна и может обернуться непредвиденными накладками. Но через некоторое время я возобновил разговор на ту же тему. И получил товарищески мягкий и вместе с тем решительный отказ. Я всё же попросил доложить мою просьбу командующему флотом. Стеценко обещал и потом давал мне понять, что о моём желании выйти в море помнит. Но «Добро» на моё участие в боевом походе всё не поступало. Однажды, будучи по очередным служебным делам на флагманском командном пункте, я лично изложил свою просьбу адмиралу В.Ф.Трибуцу. И сразу понял, что Стеценко об этом с ним говорил. С необычной для него резкостью командующий отрезал: — Занимайтесь своим делом. Е сли будет нужно, мы сами пошлём вас в поход. На том дело и кончилось.
Боевые дела С-13 и Щ-310
Итак, ещё о двух боевых походах, которые завершали действия второго эшелона и совместились, особенно один из них, с развёртыванием третьего. Это походы, совершённые в сентябре-октябре подводными лодками С-13 и Щ-310. С-13, одна из новейших лодок этого типа, законченная постройкой в 1941 году, была в числе тех, которые начали переводиться по системе рек и Беломорканалу на Север, но вернулись с Невы обратно. Командир лодки капитан-лейтенант П.П.Маланченко ещё не имел опыта боевых походов. Поэтому, а также и потому, что лодка посылалась в район, где наши подводники не бывали со времени финской кампании, на С-13 пошёл командир 1-го дивизиона капитан 2-го ранга Евгений Гаврилович Юнаков. Как установила флотская разведка, немцы, проводя большинство конвоев, следующих в Финляндию вдоль побережья Швеции (в территориальных водах которой наши лодки действовать не могли), направляли их затем в Ботнический залив и дальше к финским портам через глубоководный пролив Южный Кваркен. С ним, между прочим, связаны первые в практике балтийских подводников переходы подо льдом в боевую зиму 1939–1940 годов, одним из пионеров которых был Александр Владимирович Трипольский, тогда командир С-1.
Подводная лодка С-13
Туда, в воды Ботнического залива, и пошла С-13 с задачей перехватывать транспорты противника у Аландских островов и восточнее, дезорганизовать эту коммуникацию. Ещё в Финском заливе лодку дважды атаковывали противолодочные корабли. Численность и активность их в западной части залива заметно возрастали. Однако существенных повреждений подлодка не получила. Южный Кваркен, где имелось известное нам старое финское заграждение, был благополучно форсирован на большой глубине. 11 сентября поступил радиосигнал о том, что С-13 находится в Ботническом заливе.
Евгений Гаврилович Юнаков
Крейсерство в его водах быстро подтвердило: движение судов там довольно оживлённое. Причём иногда транспорты шли без охранения: здесь их ещё никто не топил. Юнаков давал молодому командиру набираться опыта, не навязывая своих решений. Комдив не помешал Маланченко стрелять одной торпедой, когда, тому казалось, что её достаточно, чтобы поразить цель. В одном случае это привело к промаху, в другом торпеда попала в крупное судно, но оно, осев на корму, оставалось на плаву.
Пётр Петрович Маланченко
Однако в обоих случаях противник не был упущен. Лодка, благо обстановка это позволяла, производила повторные атаки, вводила в действие свою артиллерию. Так были потоплены транспорты «Гера» и «Юсси-Х». Военный совет флота по радио поздравил экипаж С-13 с первыми успехами. Тем временем вышла в море подводная лодка Щ-310. Она посылалась на юг Балтики, к Данцигской бухте. Командовал этой «Щукой» капитан 3-го ранга Д.К.Ярошевич, военкомом был батальонный комиссар А.П.Баканов.
Транспорт «Юсси-Х», потопленный подводной лодкой С-13
Дмитрий Клементьевич Ярошевич стал впоследствии известным адмиралом, в 60-е годы возглавлял штаб Тихоокеанского флота. Это был командир и человек незаурядный. Высокий, красивый, он обладал и обаянием духовным, отличался поистине кристальной честностью, полной неспособностью в чём-либо покривить душой. Человек чести — так хочется его охарактеризовать. Немного могу вспомнить командиров кораблей, которых команда любила так, как Ярошевича. А командиры подразделений знали, что командир лодки не только их начальник, но и друг, который всегда поддержит в трудный час службы и жизни. Однако ни на какой промах, упущение глаза не закроет, и подвести которого — нельзя. Подводную службу Я рошевич начинал на «Малютках». «Щуку» принял, будучи уже зрелым, отлично подготовленным командиром. Он как-то успевал почти во всём опережать своих сверстников, был исключительно энергичен, умел всё делать быстро, И у подчинённых настойчиво развивал это неоценимое на подводной лодке качество — умение делать всё, что каждому положено, не только правильно, чётко, но и с наивозможной быстротой. Медлительных не жаловал. Но в том походе Щ-310 капитан 3-го ранга Ярошевич, как говорится, особенно не блеснул, его боевые командирские возможности не проявились в полную силу. По результатам поход был средним с одной вполне удачной атакой (двухторпедным залпом потоплен немецкий транспорт «Франц Рудольф») и двумя неудачными: в другой транспорт командир не попал, наверное, из-за неспокойного моря, а обнаруженная в позиционном положении и атакованная фашистская подлодка от торпед сумела уклониться.
Командир подводной лодки Щ-310 Дмитрий Клементьевич Ярошевич
Потом мне рассказывали, как заканчивалась неудавшаяся атака на транспорт. Т орпеды вышли нормально, не было ошибок ни у трюмных машинистов, ни у боцмана на горизонтальных рулях. Команду охватило напряжённое ожидание. Потом услышали звук взрыва, правда, запоздалый и какой-то приглушённый. Но кто-то уже поздравлял командира с победой. А Я рошевич, успевший вновь приподнять перископ и уже понявший, что атака не получилась, ответил: — Отставить. Я промазал! Пожалуй, не каждый на его месте ответил бы так категорически и однозначно, зная, как тяжело разочаровать экипаж, вложивший в атаку столько усилий. Ведь, не окажись у командира возможности приподнять перископ, транспорт, вероятно, посчитали бы, если не потопленным, то, во всяком случае, торпедированным. Но Ярошевич иначе ответить не мог. А звук взрыва? Да мало ли на что могла наскочить торпеда, — на скалу, например, если это прибрежные воды. Могла взорваться и мина, могла быть сброшена где-то в стороне бомба. В военном море подчас возникают звуки, источник которых не удаётся распознать. В первых числах октября, при резком ухудшении погоды в том районе, охваченном затяжным штормом, Щ-310 получила приказание возвращаться.
Возвращение было трудным и опасным
Несколькими днями позже легла на обратный курс и С-13, которая находилась в море уже больше месяца и потопила к тому времени ещё один, третий за поход, транспорт. И этим результаты похода Юнакова и Маланченко не исчерпывались. Появление советской подлодки в Ботническом заливе настолько встревожило гитлеровцев, что они, как установила разведка, на время приостановили движение судов на коммуникации, которую перед тем использовали весьма интенсивно.
Маланченко Петр Петрович
Самым трудным для обеих подлодок оказалось форсировать на обратном пути Финский залив. Щ-310 едва не погибла совсем близко от Лавенсари. И то, что всё-таки не погибла, думаю, зависело прежде всего от того, каким командиром был Ярошевич, и как он подготовил ко всяким неожиданностям свой экипаж. Подрыв на мине произошёл на глубине. По корпусу лодки, вспоминал потом командир, ударило будто паровым молотом. Последним, что зафиксировал его взгляд перед тем, как погас свет, были зловеще прогибающиеся стальные шпангоуты. В кромешной тьме закипела врывающаяся в отсеки вода. В таких обстоятельствах самый опытный командир не в состоянии мгновенно, когда ещё ничего не доложили из других отсеков, оценить размеры аварии и состояние корабля. Но упустить мгновение может означать упустить всё. Ярошевич не помнил, какие слова, предназначенные ободрить людей, прокричал он в переговорные трубы вместе с автоматически вырвавшимися у него первыми командами. Но его голос услышали сразу же за грохотом взрыва и стуком сорвавшихся со своих мест предметов. С кого-то это, наверное, сбросило сковывающее оцепенение ужаса и во всех вселило надежду, а значит и придало сил, — таково свойство голоса командира, если экипаж привык не только повиноваться, но и верить ему. Не потеряв драгоценных секунд и минут, подводники вступили в борьбу за спасение корабля и своё собственное. Именно секунды понадобились, чтобы дать аварийное освещение, и в течение не более чем минуты определилось, что судьба лодки решается в центральном посту и первом отсеке, где сильнее всего поступала вода. В первый отсек, руководить устранением повреждений на месте, командир послал инженера-механика Кувшинова, разрешив ему взять туда кого нужно из других отсеков, а в центральном посту распоряжался сам. Плохо было, что вода поступала не снизу, а сверху. Много повреждений корпуса оказалось у подволока, а значит, отпадала возможность сдержать забортную воду противодавлением, потравив в отсеки сжатый воздух из баллонов. Больших пробоин не было (тогда лодку затопило бы мгновенно). Вода под давлением била через щели разошедшихся швов, и эти фонтаны не поддавались заделке первыми подручными средствами вроде клиньев или деревянных пробок, а к некоторым мешали подобраться сплетения корабельных трубопроводов. Откачивать же воду было сперва нечем: не включалась помпа первого отсека, не забирал (оказалось, — из-за перебитой магистрали) турбонасос. Лодка, однако, не утратила способности двигаться. Она провалилась почти до грунта. Не управлялась по глубине заклинившимися горизонтальными рулями, но электромоторы работали, гирокомпас из строя не вышел. Командир старался хоть на киле отойти от того места, где подводный взрыв могли засечь и начать погоню вражеские катера. Он направил лодку в сторону меньших глубин, чтобы ослабить напор всё ещё поступавшей воды. Потом «Щука» наткнулась на какое-то препятствие, возможно, подводную каменную гряду. Преодолеть этот барьер без риска, что лодку выбросит на поверхность, не позволяли не выявленные ещё полностью повреждения в системе погружения и всплытия. А всплытие, пока наверху стоит день, Ярошевич исключал, — это означало бы лезть в лапы врагу. С дифферентом на нос, медленно заливаемая водой, «Щука» остановилась у неведомой преграды. На экипаж, как вспоминали многие, тяжело подействовало то, что умолкли главные электромоторы: движение — это жизнь. Командир и комиссар Баканов делали всё возможное, чтобы поддержать дух подчинённых. И не только словами. Первый отсек, например, где положение оставалось особенно трудным, не был, как обычно делают в подобных случаях, изолирован, дверь на переборке просто взяли на клин, и её могли открыть с обеих сторон. Ярошевич чувствовал, что нельзя сейчас отделять работающих там моряков от остальной команды. И время от времени командир сам появлялся в аварийном отсеке, где система пластырей и распорок, возводимая под руководством инженера-механика Кувшинова над торпедными аппаратами, постепенно замедляла поступление воды. Вода затопила трюмы и стала подниматься над настилом отсеков. Когда повышение её уровня было, наконец, остановлено, оставалось по расчётам Кувшинова часполтора до того, как залило бы аккумуляторную батарею со всеми вытекающими из этого катастрофическими последствиями. Потом сумели ввести в действие и водоотливные средства. Для того чтобы заработал турбонасос, понадобилось восстановить повреждённую магистраль, и это сделали в затопленном трюме, ныряя туда. Поздно вечером командир произвёл всплытие с аварийным продуванием балластных цистерн. Подводникам повезло: ночь выдалась непогожая, тёмная, и израненная лодка прошла никем не замеченной те немногие мили, которые оставались до наших передовых дозоров. Своей стойкостью, несгибаемой силой духа командир и экипаж не дали лодке погибнуть.
Возвращение в базу «на честном слове»
Бороться за свой корабль, отстаивать его пришлось и экипажу С-13, возвращавшейся из Ботнического залива. И тоже под самый конец похода, уже недалеко от Лавенсари. Лодка благополучно форсировала пролив Южный Кваркен, несмотря на то, что противник уже поставил там новое минное заграждение. Без особых осложнений прошла весь остальной путь до Западного Гогландского плёса. А здесь, всплыв для последней подзарядки батареи, была обнаружена вражескими катерами, срочно погрузилась, но попала под довольно точную бомбёжку.
Мичман В.И.Поспелов, старшина команды трюмных
При нарушенной плавучести, с отказавшим рулевым управлением и повреждениями во многих других механизмах С-13 ударилась на глубине около 60 метров о грунт. Через выбитый штуцер глубиномера зафонтанировала вода в центральный пост. С этим справились, отверстие заделали, но общее состояние лодки смогли выяснить не сразу. Сперва надо было «замереть», не выдавать себя никакими звуками, потому что катера, по-видимому, потеряв лодку, не уходили ещё несколько часов. Акустик слышал шумы их моторов и винтов. Когда же стали опробовать технику, обнаружилось, что вертикальный руль заклинен повёрнутым влево, а электродвигатель, перекладывающий его, сгорел. При таком положении руля лодка не могла удерживаться на курсе. Надо было хотя бы привести руль в нейтральное положение, чтобы двигаться, управляясь машинами.
Мичман П.И.Замотин, командир группы движения
Как сделать это, обсуждали с участием всех, кто мог что-то предложить. И решили попытаться передвинуть руль, уцепившись газовым ключом за штырь валопровода, выступавший из кормовой переборки. Сперва дело казалось почти безнадёжным: навалившиеся на ключ двое краснофлотцев выбились из сил, сдвинув руль лишь на десятые доли градуса. А надо было переложить его на 27 градусов! Но пара сменяла пару, работа продолжалась, и за пять часов руль привели-таки в положение «прямо». Тем временем другие умельцы вернули в строй повреждённый гирокомпас, а его репитер, который обычно бывает перед глазами рулевого в центральном посту, перенесли к главным электромоторам. Одержать лодку на курсе теперь предстояло, регулируя обороты, вахтенным электрикам.
Е.Г.Юнаков, П.П.Маланченко, А.К.Соловьёв
Так возвращалась из похода С-13. К моменту встречи с нашими катерами была полностью разряжена аккумуляторная батарея. Но буксировка лодки оказалась невозможной из-за поднявшегося шторма. И пришлось ей, уже на ближних подходах к островной базе, ещё раз ложиться на грунт и пережидать непогоду.
Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов среди подводников. Кронштадт, 1942 год
В ликвидации боевых повреждений участвовала вся команда. Но, говоря о тех, кто своей находчивостью, изобретательностью, смекалкой помог лодке вернуться в базу, командир и комиссар называли прежде всего мичмана Павла Замотина и мичмана Василия Поспелова. О первом боевом походе в Ботнический залив, где С-13, потопив один за другим три транспорта, заставила противника на время прервать морские перевозки, комдив Е.Г.Юнаков, командир лодки П.П.Маланченко и военком А.К.Соловьёв доложили Военному совету флота. С-13 посетил снова прибывший на Балтику нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов. Вероятно, по его инициативе вручение наград экипажу проходило не на нашей береговой базе, как обычно, а в зале Революции Военно-морского училища имени М.В.Фрунзе в присутствии командующего Ленинградским фронтом Л.А.Говорова и члена Военного совета фронта А.А.Кузнецова. Вручал награды нарком ВМФ. Все приглашённые на торжество почувствовали: народный комиссар стремился подчеркнуть значение того, что делают подводники и должны делать впредь.
Кузнецов Николай Герасимович, Кузнецов Алексей Александрович, Говоров Леонид Александрович
Второй эшелон бригады, развивая боевые успехи первого, распространил действия подводных лодок на новые районы на западе и севере Балтики. Коммуникации противника находились под нашими ударами практически на всём их протяжении, счёт потопленных вражеских судов всё возрастал.
Малая подводная лодка пятнадцатой серии типа «Малютка»
Бутко Борис Анисимович, выпускник ленинградского нахимовского училища, фицер-воспитатель, пользовавшийся любовью и уважением нахимовцев 60-х и 70-х гг. прошлого века.
— Надеюсь, что приставка «второй» не помешает вам быть тоже первым,— пошутил воспитатель.— Я хочу в классе всех видеть первыми... Должен вам сказать, братья Коровины, что вашему деду я многим обязан. Но это не значит, что вы сможете этим воспользоваться в своих интересах. Поблажек не будет. Садитесь. Кто следующий? — Самохвалов Роберт Ксенофонтович! — вскочил наш «зануда». — Пожалуй, мы можем пока обойтись и без отчества,— улыбнулся Дмитрий Сергеевич.— Что вас привело к нам, Роберт? — Желание служить Родине, товарищ Кирсанов! — Капитан третьего ранга,— поправил его воспитатель.— Мы с вами люди военные. Продолжайте. — В дни, когда сгустились тучи международного положения и когда фашизм поднимает голову, каждый из нас должен помнить... — А мы помним...— тихо сказал воспитатель. И, поглядев на недоумевающего Самохвалова, повторил: — Мы всё помним и никогда не забудем. Не сможем забыть. Сердцем помним, Роберт Самохвалов! Садитесь. Кто следующий? — Куликов Вадим, товарищ капитан третьего ранга! — Так вот вы какой, Куликов. О матросах революции в своем сочинении хорошо написали. О том, что они вас призвали на флот. Приедем в город — перед вашими глазами всегда будет легендарный корабль Революции. И вы встретитесь с его ветеранами.
Ветеран революции, бывший матрос I статьи, служивший на крейсере "Аврора", Т.Г.Рудковский в группе нахимовцев на историческом корабле. Дата съемки [к.1960-х -н.1970-х гг.] Фото И.С.Болотина.
Еще кто хочет со мной познакомиться? — Коломийцев Алексей, товарищ капитан третьего ранга! — Ленинградец? — Так точно. — Читал ваше сочинение. Ваша мама здорова? — Так точно. — А отец? — Он умер. Он долго болел. — Уверен, вы одолеете трудности. Не питайте надежд на то, что все будет гладко. Но все может преодолеть человек... Если сильно захочет. А я убежден, что вы хотите стать настоящими моряками... Когда Дмитрий Сергеевич перезнакомился со всеми двадцатью семью новичками, он попрощался: — Теперь мы будем встречаться каждый день, милые мальчики... — Да он чокнутый! — сказал Валерка, когда Кирсанов ушел. — Сам ты чокнутый! —возмутился Вадим. — Он отличнейший человек!
Романенко Александр Павлович. Капитан 2 ранга. Офицер-воспитатель. Во время войны был тяжело ранен в ногу и достаточно заметно хромал.
— Вот он тебе покажет, какой он отличнейший! «Милые мальчики»!— передразнил Валерка Кирсанова.— «Мальчики с пальчики, вы и не знаете, что я злой великан». Вы видели,, как он ногой пришлепывает? Это совсем не к добру! — Помолчи-ка ты лучше!.. Но Валерка долго еще разорялся. Вот тип!
ЗДРАВСТВУЙ, УЧИЛИЩЕ!
Когда мы вернулись из лагеря, вид у училища стал жилой. Паркет был натерт, расставлена мебель, сверкали золоченые рамы картин. У знамени в вестибюле стоял часовой. Те, кто ожидал торжественной встречи, дождались ее. Все училище было выстроено на набережной у «Авроры». Какими несуразными казались мы, новички, на фоне подтянутых старожилов, щеголеватых преподавателей-офицеров! И вот командуют «смирно», и я в первый раз вижу нашего адмирала. Совсем не старик. Смуглый. Собранный. Пожилой «морской волк». Он обращается к нам с приветствием. — Сегодня у вас большой праздник,— говорит он.— Я сам когда-то был молодым.— Его смуглое лицо оживляется.— Юность... какое прекрасное слово! Вы вступаете на военную службу раньше других. Я убежден, что вы будете свято хранить нахимовские традиции...
Бачков Николай Мефодьевич, контр-адмирал., начальник училища в 1961-1963 гг. Грищенко Григорий Евтеевич, капитан первого ранга, затем контр-адмирал, начальник училища в 1949-1961 гг.
Он говорит о наших предшественниках, которые стали офицерами атомных кораблей и ракетных. Мне кажется, что-то распирает мне грудь и теснит дыхание. И когда адмирал вручает мне мою первую матросскую ленточку с надписью «Нахимовское училище», рука моя заметно дрожит. Ленточка и погончики! Вот оно, настоящее посвящение в рыцари моря ветераном войны! Ведь адмирал воевал вместе с дедом! Все ликует во мне. Все поет. Вспоминаются слова старой песни, любимой дедом: «Ты, моряк, красивый сам собою...» Не знаю, на всех ли произвело такое же впечатление посвящение в нахимовцы. Может быть, я слишком чувствителен? Но тот, кто не чувствует красоты флотской службы, чурбан! Да, чурбан, заявляю во всеуслышание!
***
А на другой день дежурный позвал: — Коровин второй, к начальнику политотдела. Зачем? Я не знал. И никак догадаться не мог. Я вообразил, что войду в большой кабинет, где за огромным столом меня встретит важный и суровый начальник. Поэтому я удивился, когда попал в крохотный, похожий на щель, кабинетик с окном, выходящим на набережную. За небольшим столом, зажатый шкафами, сидел совершенно седой капитан первого ранга. Планка орденских ленточек напоминала о том, что капитан первого ранга — участник войны. Я доложил, что Коровин второй по его приказанию явился. Он улыбнулся и показал мне на стул.
Артемий Артемиевич Стенин. Капитан 1 ранга, начальник политотдела в 1958-1971 гг.
— Я постою, товарищ капитан первого ранга. — Садитесь. Начальник политотдела рассматривал меня серо-голубыми глазами, словно желая понять, что я за тип. В чем дело? Неужели я уже в чем-нибудь провинился? Не хотелось бы с фитилей начинать свою флотскую службу! — Что у вас произошло, Максим, в школе? — спросил почти ласково капитан первого ранга. Вот оно что! Запоздалая месть Марины Филипповны? До чего же злопамятны взрослые! Я весь сжался. Не хотелось вспоминать пережитый позор. Но в добром (да, в добром) взгляде начальника я увидел сочувствие и расположение. — А ты не ершись и не замыкайся, сынок,— сказал он негромко, но убедительно. — Я был тоже колючий, как еж, в твоем возрасте, но пользы эта колючесть мне принесла мало. Ты не допрашиваемый, я не допрашивающий. Я тебе хочу добра... — А если вы мне не поверите? — Я привык верить людям и хочу, чтобы верили мне.
И такое у него было лицо, что я рассказал ему все, как родному отцу, не думая больше о том, что этот седой человек может мне не поверить. Нелегко было. Но я рассказал даже о том, что было сказано дедом о правде и кривде. — Ну что ж, Максим, правда все-таки победила. Все ясно. А позвал я тебя потому, — он достал из папки бумажку в конверте,— что анонимки я просто бросаю в корзину, но иногда доброхотный доносчик отваживается письмо подписать. И тогда я всегда себя спрашиваю: какую он преследует цель, почему ему выгодно очернить человека? Я не знаю, кто этот Шиллер, но уж, во всяком случае, не автор «Разбойников»... — Элигий? — Э. Шиллер. Я понял, что его цель — подмочить твою репутацию. Элигий все же послал мне привет! Злопамятный, гад! — К счастью для тебя, мы не легковерные простаки. Капитан первого ранга зажег спичку и, брезгливо держа, словно ящерицу, конверт с доносом Элигия, не торопясь сжег его; обугленную бумагу смахнул в глубокую стеклянную пепельницу. — Нам с тобой придется вместе три пуда соли съесть за три года. Учись, дорогой. Перед тобою большая дорога... Вы свободны, воспитанник Коровин! — перешел он на официальный тон. Я круто повернулся и вышел, радуясь и недоумевая — ведь он меня вовсе не знает.
Морозов Петр Степанович. Капитан 2 ранга, начальник политотдела в 1944-1950 гг., один из предшественников А.А.Стенина.
— Максим! — окликнул меня Белокуров.— Продраили тебя с песочком или начпо поздравил с прибытием?— кивнул он на дверь кабинета. Я сказал, что никто меня не продраивал, и не скрыл от Белокурова историю с часами. А с начпо был душевный, простой разговор. — Это Алексей Алексеич умеет,— сказал Белокуров. — Какой Алексей Алексеич? — Ну, Бенин, начальник политотдела. А уж коли заслужишь, продраит и из училища выгонит. Без всякой жалости. Строг!..— Он похлопал меня по плечу.— Держи выше нос!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
На днях в Интернете нашел книгу под названием «Флот который уничтожил Хрущев» автор А.Широкорад. Тема интересная, книгу прочел, поделюсь впечатлениями. Свой рассказ о флоте, который уничтожил Никита Сергеевич уважаемый Александр Широкорад (далее АШ прим.) начал…с 1907 (!) года, когда Хрущев пришел к власти он вероятно и названий кораблей тех времен не знал, могу только предположить, что АШ начав разговор «из далека» хотел показать, что и цари не достаточно «радели» к флоту. В главах 1,2,3 АШ подробно рассказал о кораблях и пушках не только русского флота, но и английского, американского, французского, итальянского, японского и немецкого флотов, в период с 1907 г по 1939 г., совершенно не понятно к чему все это (напомню еще раз название книги «Флот который уничтожил Хрущев»), вероятно к этим флота Никита Сергеевич тоже «руку приложил». Читаем дальше: Глава 4 Первые советские судостроительные программы… Не смотря на заявленное советское время действия, АШ, опять начинает рассказ с времен правления Николая II и событий Первой мировой войны, причем за «не правильное» использования флота от него «достается» и царю-«батюшке» и матросам - «братишкам». После исторического обзора и «анализа» опять следует повествование о кораблях и пушках. В последующих главах АШ подробно рассказал о судостроительных программах СССР о безобразных действиях японских рыбаков на Дальнем востоке, о действии наших кораблей в Великой Отечественной войне и т.д. были подвергнуты критике «мудрые» советские адмиралы (см. стр.104), которые все делали не так как надо, по мнению АШ (Каждый мнит себя стратегом видя бой со стороны прим.). На странице 103 автор заявляет, что к июлю 1942 г немецкие войска под Севастополем «выдохлись» и достаточно было небольшой контратаки, поддержанной линкором и крейсерами Черноморского флота «80 тыс. солдат и матросов… стоили дороже прогнившего линкора с экипажем из 1,5 человек», чтобы немцы отошли от Севастополя. Из этих строк видно, что автор совершенно не представляет всей сложности ситуации сложившейся под Севастополем. Немцы установили настолько жесткую блокаду, что в Севастополь, в момент полного «выдыхания» немцев, могли прорываться только подводные лодки, не говоря уж о линкоре, крейсерах и т.д. у них вообще не было шансов даже приблизиться к городу. В послевоенное время - опять подробный рассказ о несбыточных проектах, кораблях и пушках. Глава 10. Ядерное оружие и морская стратегия. В этой главе автор подробно рассказал об американских ядерных испытаниях по кораблям всех классов. В результате испытаний (была взорвана бомба мощностью 20 кт) было установлено, что из 77 кораблей в результате ядерного взрыва затонули: крейсер (500 м от эпицентра взрыва), два миноносца (480 и 850 м. от э.в.), два транспорта (500, 550 м. от э.в.) все остальные суда и корабли получили повреждения различной степени, но остались на плаву. Далее подробно рассказано о подводном ядерном взрыве, советских разработках и испытаниях ядерного оружия о ракетах и пушках. Глава 11. Линкоры и крейсеры США в послевоенный период. Глава 12. Самолет-снаряд «Регулус» Глава 13. Американские зенитные управляемые ракеты Глава 14. «Комета» Серго Берия Глава 15. «Шторм» и «Щука» Глава 16. Плюс «челомеизация» Глава 17. Тяжелые крейсера типа «Сталинград» Глава 18. Крейсера проектов 66, 84 и МКЛ Глава 19. Достройка крейсеров проекта 68 Глава 20. Легкие крейсера проекта 68бис Глава 21. Проект замены артиллерийского вооружения на крейсерах типа «Свердлов» Глава 22. Артиллерийские крейсера становятся ракетоносцами Глава 23. Почему не вышел в море первый советский атомный крейсер Глава 24. Надводные корабли в локальных войнах второй половины ХХ в. Вероятно перечисление глав утомило. Это сделано для наглядности. Из выше названного видно «не вооруженным глазом», что книга «писалась» на коленке: были набраны главы из ранних «произведений», добавлены газетные-журнальные статьи, и с верху пришлепнут хлесткий заголовок «Флот который уничтожил Хрущев», из представленного АШ материала совершенно не ясно как именно уничтожал флот Хрущев, не приведен перечень «уничтоженных» им судов, не представлены документы указывающие на конкретные факты (возгласы типа: «...соединением кораблей проектов 63, 67, 71 и других, загубленных Хрущевым», вряд ли можно назвать фактами прим.), не реализованные проекты были во все времена, корабли пр.63 не были построены не по прихоти Хрущева, а по вполне объективным причинам, о которых АШ (если он вникал в эту тему) должен был знать. Главной причиной стала неготовность промышленности и конструкторских организаций. Дело в том, что к моменту предоставления документации целый набор важных для корабля систем существовал только в виде проектов, находившихся на ранних стадиях разработки. В некоторых источниках упоминается, что проект 63 выглядел подобно некой схеме, на которой примерно были указаны места для того или иного агрегата. Естественно, завершение такого проекта отняло бы массу времени, сил и денег. Весной 1959 года все работы по проекту 63 прекратились. Проекты 67 и 71 это проекты переоборудования четырех крейсеров пр. 68 бис в «легкий крейсер с реактивным вооружением ближнего действия» т.е. установить на них вместо арт. башен пусковые установки СМ-58 для стрельбы ракетами КСС. В 1955 г крейсер «Адмирал Нахимов» был переоборудован по пр. 67ЭП для экспериментальных пусков ПКР КСС. После произведенных испытаний с силу нецелесообразности подобной перестройки все работы по данным проектам были приостановлены. Крейсера пр. 68 (построено 5 ед.), 68бис (построено 14 ед., строительство прекращено на 7 ед., со степенью готовности от 84,2% до 28,8%) прослужили положенный срок и были выведены из состава флота уже после правления Хрущева (09.1953-10.1964), тот факт, что на стапелях не были достроены несколько заложенных крейсеров то же не о чем не говорит, такие «недостройки» были во все времена, достаточно вспомнить эсминцы типа «Новик»: 13 было заложено, но не достроено, еще на несколько заказ был аннулирован и т.д. Глава 25. Применение противокорабельных ракет в локальных войнах Глава 26. Советский флот в «холодной войне» (значительный объем этой главы занят рассказами о нарушении советского воздушного пространства самолетами «наших зарубежных партнеров», и проникновении их подводных лодок в наши территориальные воды и т.д.). Эпилог. Информация к размышлению В заключительно слове АШ рассказывает, как не правы были Троцкий, Берия и Хрущев «которые последовательно уничтожали наш надводный флот», и далее восклицает – «Мне могут возразить, что де крупные надводные корабли сыграли, мягко говоря, скромную роль в Великой Отечественной войне. Согласен. Но тут виноваты не корабли, а адмиралы! Наши же крупные надводные корабли могли вообще изменить ход истории (!) и исключить возможность войны с Германией…». И далее АШ «выдает», что если бы большевики достроили все линкоры, линейные крейсеры и т.д. то еще в Испании наш «мощный» флот всех бы разгромил, а кого не разгромил, вероятно напугал, и тем самым отсрочил начало Второй Мировой войны, а чтобы были деньги на достройку этих кораблей нужно было меньше подлодок «клепать», танков и динамореактивных пушек Курчевского - бред лопоухого «ботаника». Во первых, для того чтобы достроить выше названные корабли нужна мощная промышленно-экономическая база, а после Гражданской войны в стране была нищета и разруха, и чтобы иметь хоть какую то возможность противостоять более мощным в военном отношении государствам (сейчас это называют красиво: «ассиметричный ответ») на имеющемся слабом промышленном потенциале, и при скудости средств, «клепали» подводные лодки, торпедные катера и т.д. Здесь уместно будет вспомнить с каким трудом вводили в строй уже полностью построенные линкоры «Марат». «Октябрьская Революция» и т.д. К началу войны промышленность была восстановлена и соответственно появились планы строительства мощного флота, но этим планам помешала война. Во вторых АШ говоря (фантазируя) о чем то совершенно не учитывает (или не представляет) условия, и политическую обстановку на то момент времени. Ну, кто бы позволил безнаказанно нашему флоту «влезть» в гражданскую войну в Испании, не известно, сколько врагом мы бы там уничтожили, но то, что наш флот оттуда не вернулся бы это точно, к тому же подобное «телодвижение» не отсрочило, а наверняка приблизило начало Второй Мировой войны. Сталин прекрасно это понимал и поэтому даже транспорты с «гуманитарной» помощью Испании, которые топили все кому не лень, шли без боевого охранения. В третьих, что касается Великой Отечественной войны, интересный вопрос, а могли ли изменить ход войны (в нашу пользу) пяток линкоров (или линейных крейсеров)? АШ, уверен, могли! Но из - за предательства Тухачевского, Берии, и Хрущева, а также из-за «вредительских» действий «бездарных» советских адмиралов этого не произошло. Ну, что бы защитить честь и память людей преданно и честно служивших своей Родине от тупой клеветы зазвездившегося писаки «далеко ходить не надо». В качестве примера возьмем Балтийское море. Здесь у нас не было противника, который на равных мог противостоять нашему флоту. На этом театре военных действий мы имели два линкора, и казалось бы, можно было еще в 41-м показать фрицам «кузькину мать», а мы отступали, отступали, почему? Ах, да адмиралы ведь «бездарные», если верить АШ. После того как появились самолеты способные нести крупнокалиберные бомбы и торпеды и были созданы совершенные морские мины, линкоры, как динозавры, сами того не заметив перешли в разряд вымирающего вида, действительно глупо строить много миллионный, сложнейший корабль если его может утопить самолет, цена которого меньше чем цена адмиральского катера на этом линкоре. И если бы вдруг наши линкоры, как советует АШ вышли в море на бой с врагом можно с уверенностью сказать, учитывая сложную минную обстановку и полное господство немецкой авиации в воздухе, они были бы в течение нескольких часов уничтожены. И дело здесь не в способностях адмиралов, а в сложившихся обстоятельствах, у тяжелых артиллерийских кораблей появился сильный, дешевый в строительстве и соответственно многочисленный, более мобильный противник, который свел на нет все их могущество, те зенитные средства, которые имели линейные корабли не обеспечивали им надежную защиту, делая их практически беззащитными от ударов с воздуха, и если в местах базирования под прикрытием береговых батарей и истребительной авиации линкоры еще могли выжить (и то с трудом, достаточно вспомнить линкор «Марат») то в открытом море шансы на выживание сводились к нулю. Возможно, кто то возразит «Ну старые линкоры это не показатель, а вот если бы у нас были новые корабли, то тогда мы им бы дали!». В этом случае приведу еще пример: Германия перед войной успела построить несколько новейших линкоров («Бимарк», «Тирпиц», «Шарнхорст», «Гнейзенау») много врагов уничтожили эти линкоры? «Бисмарк» потопил английский линкор «Худ», «Шарнхорст» и «Гнейзенау», в совместном походе, потопили авианосец «Глориес», эсминцы «Арденте» и «Акаста», во время рейда в Атлантику ими же было потоплено 22 английских транспортных судна и ВСЕ, простоявшего всю войну в норвежском фьорде «Тирпиц» местные жители прозвали «одинокая королева». Почему же эти современные корабли не принесли победу Германии? Они не смогли завоевать господства в Атлантике, они даже не смогли прервать движения союзных конвоев на севере, ну если вспомнить АШ, то у немцев вероятно адмиралы также были «бездарные». Ну, в этом случае приведу еще пример: Япония, азиатские народы издавна славятся своей изворотливостью, военной хитростью и, наверное даже у АШ не повернется язык назвать их адмиралов бездарями. Японцы построили два линкора («Ямато», «Мусаси») которые по водоизмещению, по мощности орудий гл. калибра, по бронированию превосходили линкоры других стран. По теории АШ эти то корабли под командованием способных адмиралов должны были, несомненно, принести Японии победу. Увы, теория (мечты, фантазии) и практика вещи разные. Эти два «монстра» на своем счету не имеют НИ ОДНОЙ победы. «Мусаси» под американскими бомбами. Море Сибуян, 24 октября 1944 г. Во время очередного боевого похода линкор «Мусаси» был атакован американскими самолетами в результате «Мусаси» получил попадания 11-19 торпед и 10-17 авиабомб. Погибло 1023 члена экипажа, включая его командира контр-адмирала Иногути, который предпочел погибнуть вместе со своим кораблем. Потери американцев составили 18 самолетов из 259 участвовавших в атаках. Утром 6 апреля 1945 года соединение в составе «Ямато», 1 легкого крейсера и 8 эсминцев вышло в море для участия в операции «Тен-ити-го» («Небеса-1»). Японское соединение было обнаружено противником рано утром 7 апреля. Начиная с полудня «Ямато» и его эскорт подверглись мощным атакам американских палубных самолетов (всего 227 машин).
Взрыв «Ямато» Через два часа линкор, получив до 10 попаданий торпед и 13 попаданий авиабомб, вышел из строя. В 14.23 по местному времени произошел взрыв носового погреба артиллерии главного калибра, после чего «Ямато» затонул. Спасти удалось лишь 269 человек, 3061 член экипажа погиб. Потери американцев составили 10 самолетов и 12 летчиков. Японцы до «последнего» берегли свои суперлинкоры в результате в Императорском флоте сложилось скептическое отношение к этим кораблям, хорошо иллюстрируемое популярной у японских моряков того времени поговоркой о «хасирском флоте» (по месту базирования кораблей): «На свете есть три самые большие и бесполезные вещи - египетские пирамиды, Великая китайская стена и линкор «Ямато»». После окончания ВОВ началась ракетно-ядерная эпоха, тяжелые артиллерийские корабли в этой эпохи выглядят так как выглядит старый комод в современном офисе. Однако АШ не замечая подобного анахронизма «долбит» свое – Хрущев плохой, американцы успешно применяли свои арт.корабли в Корейской войне и др. локальных конфликтах и, подчеркивая высокую устойчивость кораблей к действию ядерного взрыва подробно повествует об испытаниях на атолле Бикини. Ну, что ж давайте разберемся, может быть хоть здесь АШ прав. Что касается Хрущева здесь АШ воспроизводит приклеенный ему ярлык «уничтожителя» флота, причем не приводит практически никаких конкретных данных. То, что были не достроены несколько кораблей и прекращены проектные работы по морально устаревшим линкорам проекта 24 и тяжелым крейсерам проекта 82 ни о чем не говорит, как уже отмечалось выше такие «недостройки» были во все времена при всех правителях и не только в нашей стране. Какой толк от арт.корабля в современном бою? Конечно, такой корабль легко может уничтожить авианосец при условии, если будет идти возле него и приказ о начале военных действий получит раньше или хотя бы одновременно с противником. Во всех остальных случаях он гарантировано погибнет так не в кого ни разу не стрельнув. Именно поэтому в разгар Карибского кризиса наши транспортные суда не прикрывались надводными кораблями (к примеру, крейсерами пр.68 бис), нашим тогдашним руководителям не удалось, договорится ни с кем об аренде аэродрома с которого наши самолеты смогли бы прикрывать надводную группировку в этом регионе, в результате от посылки надводных боевых кораблей отказались, чего ж на верную смерть посылать. На стр. 399 АШ восклицает: «С 1945 по1964 американский флот и флоты его союзников десятки раз обстреливали побережье многих независимых государств… Зато на наших верфях сотнями клепали подводные лодки, тральщики, сторожевые корабли, катера различных типов и прочую мелочь…» ( 46 атомными подводными лодками (в том числе 8 – с баллистическими ракетами, 19 – с противокорабельными ракетами) и 325 дизельными ПЛ, а также 150 ракетными катерами прим.). Вот благодаря тому, что Хрущев «наклепал» подводных лодок с баллистическими ракетами мы сейчас и живем! Американцы обладая превосходящим в разы ядерным потенциалом реально готовились нанести по нам удар и только обнаружив у своих берегов советские АПЛ поняли, что получат сдачу, от которой мало не покажется, инстинкт самосохранения возобладал над патологической ненавистью к коммунистам. А что было бы, если бы Хрущев «клепал» арт.линкоры и линейные крейсера, вместо подводных лодок, как советует АШ. Не знаю пришлось ли им обстреливать побережья других государств или нет, но одно можно сказать точно, в ядерной войне от них толку никакого не было бы (об устойчивости кораблей к ядерному взрыву поговорим далее). И страну бы не защитили и сами погибли. Подводя итог деятельности Н.С. Хрущева по руководству военно-технической политикой СССР, необходимо отметить, что в отличие от 1953 г. к концу 1964 г. безопасность страны оказалась практически гарантированной. Хотя еще и не удалось достигнуть формального паритета с вероятным противником, решающим фактором стало равенство возможностей взаимного уничтожения. Это было подтверждено на практике в ходе Карибского кризиса, когда мир был сохранен, несмотря на то, что СССР более чем на порядок уступал в численности средств доставки. Свидетельством обоснованности военно-технической политики Хрущева является и то, что практически ни одно из важнейших решений в этой области не было пересмотренопосле его отстранения от власти. Не найдется и принципиально новых работ, не получивших одобрения в период руководства Н.С. Хрущева и начатых непосредственно после его завершения. Теперь, что касается устойчивости боевых кораблей при воздействии ядерного взрыва, АШ смачно «рассказал» обо всех подробностях испытаний и не навязчиво дал понять, что если бы у нас «наклепали» линкоров побольше то ядерный взрыв, произошедший от них на дистанции более 500 м ничего страшного и не сделал. Однако АШ вероятно не видит разницы между понятиями «остаться на плаву» и «находиться в боевой готовности», это две вещи разные. Кроме этого необходимо отметить такой момент, что если корпус корабля и будет относительно цел то все, что находиться на верхней палубе будет уничтожено в первую очередь системы связи, радиолокации, наблюдения и наведения, т.е. то без чего современный корабль это не корабль, а баржа. АШ, почему то не вспомнил об экипажах этих кораблей, а как они будут себя чувствовать при этом? При взрыве ядерной бомбы мощностью 20 кт на расстоянии 800 м от центра взрыва давление взрывной волны составляет 1,2-1,3 кг/см2 это давление смертельно для человека, т.е. все члены экипажа которые находятся на открытых местах и не защищенных помещения будут убиты, все остальные получат тяжелейшие баротравмы. При взрыве ЯБ (20 кт) образуется мощное излучение проникающей радиации, площадь опасного заражения местности может составить около 250 км2 . Это означает, члены экипажей судов находящиеся вне зоны поражающего действия ударной волны через несколько дней выйдут из строя, в результате лучевой болезни. На стр.427 АШ выдает: «…эффективность артиллерийского огня по береговым объектам возрастает с увеличением калибра орудий. Проку от подводных лодок в локальных войнах 1948-1990 гг почти не было…». Другими словами: если садишься за стол щи хлебать, от лаптя руке прок не большой. Здесь необходимо АШ дать небольшой совет: Саша за стол садишься - ложку бери, а лапоть на ноги надевай, когда на улицу пойдешь, и тогда все будет к месту, и по делу.
Сам тот факт, что подводная лодка М-96 смогла выйти в боевой поход в ту кампанию, следует считать делом необычным, в реальность которого немногие поверили бы месяца четыре назад. Ведь это была та самая «Малютка», которая на исходе блокадной зимы попала под артобстрел на своей стоянке близ Т учкова моста и получила такую пробоину, что её едва удалось удержать на плаву с двумя затопленными отсеками. Восстановление лодки велось в основном силами её экипажа. Но командир лодки капитан-лейтенант Маринеско непоколебимо верил и внушал подчинённым: — «Малютка» выйдет в плавание в этом году, если не в первом, то во втором эшелоне! Непосредственным руководителем ремонта был талантливый и энергичный механик лодки инженер-капитан-лейтенант А. В. Новаков. Он же возглавлял партийную организацию корабля и по существу являлся нештатным политработником, так как военкомов «Малютки» не имели. Очень пригодилось (в этом случае, как ни в каком другом!) приданное бригаде спасательное судно катамаранного типа «Коммуна». Мощные подъёмные устройства «Коммуны» держали «Малютку» навесу, пока не закончились работы на корпусе, а нигде больше выполнить их тогда бы не удалось.
«Малютка» уходит в боевой поход
Командир подводной лодки М-96 Александр Иванович Маринеско
М-96 была испытана на Неве, экипаж сдал положенные учебные задачи, и лодка вошла в боевой строй. Сейчас она посылалась на ближнюю неприятельскую коммуникацию Таллин–Хельсинки с задачей, включавшей как разведку обстановки в заливе, так и непосредственные боевые действия. Маринеско справился и с тем, и с другим. При форсировании Гогландской позиции лодку обнаружили и стали преследовать вражеские корабли. Глубинные бомбы рвались то с левого, то с правого борта. От близких разрывов вышли из строя гирокомпас и другие приборы, погас свет. И в этих условиях Маринеско отлично управлял кораблём и сумел оторваться от преследователей. На третьи сутки похода, находясь в районе финского маяка Порккалан-Калбода (это там «Щука» Я.П.Афанасьева открыла два месяца назад боевой счёт бригады в новой кампании), М-96 потопила судно «Хелена». Боезапас был израсходован, а лодка, попав после атаки под бомбёжку, имела некоторые повреждения. Но разрешения вернуться в базу Маринеско не просил. Повреждения экипаж устранил, и «Малютка» ещё в течение недели маневрировала у обоих берегов залива. Она прошла 400 миль под дизелем и 380 под водой, пересекла 20 линий минных заграждений! Командующий флотом, характеризуя этот поход М-96, сказал: — Экипаж «Малютки» отличался выдержкой, мужеством, высоким пониманием воинского долга, а командир лодки Александр Иванович Маринеско был настойчив в поиске врага и искусен в торпедных атаках. Лодка доставила ценные сведения о расположении прибрежных фарватеров противника, о режиме его дозоров. За этот поход А.И.Маринеско был удостоен ордена Ленина.
Дальнее плавание Л-3
А Л-3 тем временем пересекала Балтику, следуя в юго-западный её конец, за датский остров Борнхольм, в предпроливную зону. Иначе говоря, — в тыловой водный район Германии. Капитану 2-го ранга Грищенко предписывалось прежде всего произвести разведку, как следует сориентироваться, а уж потом ставить мины. Л-3 являлась самым мощным нашим подводным кораблём из находившихся тогда в строю. Только она одна обладала аккумуляторными батареями, позволявшими пройти весь Финский залив без всплытий для подзарядки. Нам очень недоставало этой подлодки в первом эшелоне, к выходу в составе которого она не была готова. Фактически Л-3 оказалась нашим единственным действующим минным заградителем. «Лембит» мог пока использоваться только как торпедная подлодка: английский боезапас, на который были рассчитаны минные шахты этого минзага, иссяк. Тем большие надежды возлагались на поход Л-3. Недаром именно на эту подводную лодку попросился в её дальнее и длительное плавание и получил «Добро» от командования флота, писатель Александр Зонин, собиравшийся написать книгу о балтийских подводниках.
Писатель Александр Ильич Зонин
Капитан 2-го ранга Грищенко тщательно готовил корабль и экипаж к большому походу. Некоторым членам экипажа требовалось заново втягиваться в корабельную службу. Например, командиры рулевой и торпедной групп провели зиму в морской пехоте.
Командный состав подводного минного заградителя Л-3 сфотографировался перед выходом в боевой поход
Да и у остальных подводников ослабли навыки управления действующими механизмами, — лодка не выходила в море почти три четверти года. А «разминки» на Неве, при самом серьёзном отношении к этим учебно-тренировочным выходам, не могли в полной мере вернуть экипажу общую слаженность действий, боевую походную «форму». Это так или иначе сказывалось в начале первого после той зимовки похода почти на каждой подводной лодке. Сказалось и на Л-3, когда она, ещё не дойдя до Борнхольма, встретилась с противником в центре Балтики. К югу от острова Эланд был обнаружен крупный немецкий конвой, — транспорты и танкеры в охранении эсминца, сторожевых кораблей и катеров. Грищенко атаковал смело, с короткой дистанции, потопив двухторпедным залпом танкер. Как потом установили, — «Лильевальд» грузоподъёмностью около пяти с половиной тысяч тонн. После залпа, когда облегчился нос лодки, боцман упустил какие-то секунды при перекладке горизонтальных рулей, проявили нерасторопность и трюмные машинисты, и лодку выбросило наверх. Из воды выступили её рубка и носовая часть палубной надстройки. Командир быстро увёл корабль на глубину, но противник заметил лодку. Оторваться от преследования удалось лишь через четыре часа. Когда Л-3 подвсплыла ночью, над морем ещё стояло зарево: горела вырвавшаяся из потопленного танкера нефть. На лодке имелись повреждения от разрывов глубинных бомб, но они поддавались устранению. Командира больше беспокоили обнаружившиеся недочёты в выучке команды. Донося о своей победе, Грищенко сообщал, что задержится в центральной части моря на несколько дней для отработки управления лодкой в подводном положении и тренировки рулевых-горизонтальщиков. Это было вполне оправданно. Командирам лодок, вышедших в боевые походы после крайне сжатой и неполноценной практической подготовки к плаванию и атакам («полигон» на Неве не давал того, что приобретается учёбой в море), приходилось обучать и тренировать экипажи между фактическими атаками. Особенно, если выявлялась в чём-то слабина. 22 августа с Л-3 был принят сигнал о прибытии на позицию в западной части моря. Т еперь в штабе знали, что Грищенко «на месте» и начинает разведку для минных постановок.
У Щ-407 залило перископы
Развёртывание второго эшелона продолжалось. Через островную базу Лавенсари прошли на запад ещё три подводные лодки. Одна из них — Щ-407 попала при форсировании финского залива в очень трудное положение.
Командир подводной лодки Щ-407 Владимир Константинович Афанасьев
Это была самая новая из балтийских «Щук», достроенная в блокадную зиму. Командира капитана 3-го ранга В.К.Афанасьева и большую часть экипажа перевели на неё с подводной лодки Щ-318, которая стояла в капитальном ремонте, сохранив сплочённый боевой коллектив, испытанный в походах финской кампании. Читатель уже знаком с Яковом Павловичем Афанасьевым, тоже капитаном 3-го ранга, командиром Щ-304. Е сли бы у нас сохранялся существовавший в старом русском флоте обычай присваивать сослуживцам-однофамильцам имя числительное, то командир Щ-407 Владимир Константинович Афанасьев именовался бы Афанасьевым первым, потому что служил на подлодках Балтики дольше и всё время на «Щуках». Словом, командир и экипаж Щ-407 были достаточно опытными, но сама лодка до первого боевого похода в море ещё не бывала. Все испытания она прошла на Неве. В поход взяли дивизионного штурмана капитан-лейтенанта М.С.Солдатова по его настоянию, который словно чувствовал, что понадобится именно на этом корабле. На Лавенсари Щ-407 и прибывшую туда вместе с ней С-9 пришлось задержать на целых пять дней. Вблизи острова были обнаружены новые минные постановки противника. Потребовалось проверять используемые для проводки лодок фарватеры. Западнее, в районе Гогланда, рыскали вражеские противолодочные корабли. Штурмовать их неоднократно вылетали наши ИЛы. Для оперативного руководства боевым содействием подводникам с воздуха на Лавенсари находился заместитель командующего ВВС флота генерал-майор авиации Г.Г.Дзюба. Ввиду напряжённой обстановки на Гогландских плёсах для сопровождения каждой лодки до точки погружения назначалась целая группа малых надводных кораблей, и их часто водил сам командир кронштадтского ОВРа капитан 1-го ранга Ю.В.Ладинский. «Щуку» В.К.Афанасьева провожали за Лавенсари пять катерных тральщиков и три сторожевых катера. Они обеспечили лодке спокойное погружение в назначенной точке. Из трёх возможных маршрутов форсирования Гогландского рубежа Афанасьев избрал «средний» — между Гогландом и Большим Тютерсом. 21 августа был принят сигнал о том, что Щ-407 вышла в открытое море. И только вслед за этим — радиограмма, из которой мы узнали: залив форсирован лодкой вовсе не благополучно. Неподалёку от банки Викола всплывшую для определения места лодку атаковал противолодочный самолёт. «Щука» срочно погрузилась, но разрывы бомб, сброшенных самолётом, основательно её сотрясли. В одном из отсеков появилась течь в корпусе, вышли из строя гирокомпас, электроприводы горизонтальных рулей. Под руководством инженер-механика В.Г.Кудрявцева эти повреждения были устранены в течение суток. Однако имелось ещё одно, более серьёзное повреждение: вследствие нарушения герметичности оптических систем отказали оба перископа. Ко времени передачи радиодонесения обо всём происшедшем, когда Щ-407 уже подходила к назначенной ей позиции в районе Виндава–Либава, на лодке убедились, что вернуть перископы в строй своими силами невозможно. Тем не менее, командир «Щуки» и её военком старший политрук Ф.Ж.Мишин просили разрешить им продолжать боевой поход, ведя поиск противника в надводном положении в тёмное время суток. Прежде чем ответить на эту радиограмму, командир бригады долго раздумывал, советуясь с полковым комиссаром М.Е.Кабановым и со мною. Лодка без перископа — это надводный корабль с не лучшими маневренными качествами и слабо защищённый, если не считать того, что она может скрываться под водой и ложиться днём на грунт.
Алексей Михайлович Матиясевич
Если бы Афанасьев донёс о состоянии корабля не из открытого моря, а ещё из залива, ему, конечно, было бы приказано возвращаться в базу. Но лодка уже дошла до своей позиции, её командир и экипаж стремились, несмотря ни на что, выполнить боевую задачу. И в конце концов, ночные надводные атаки не сложнее обратного перехода через Финский залив вслепую, который Афанасьеву всё равно ещё предстоял. — Пусть остаются там и воюют, — решил Андрей Митрофанович Стеценко. — Может быть, что-нибудь и потопят, ночи сейчас уже длиннее. Хорошо, что пошёл Солдатов, — штурманская служба подвести не должна. Решение оставить Щ-407 в море одобрил командующий флотом.
Продолжение развёртывания второго эшелона
А Финский залив уже форсировали Щ-309 под командованием капитана 3-го ранга И.С.Кабо и «Лембит» под командованием капитан-лейтенанта А.М.Матиясевича. Обе подлодки перед проводкой их в Кронштадт проверяла комиссия штаба флота во главе с контр-адмиралом И.Д.Кулешовым, бывшим тихоокеанским подводником. По ходу проверки проводились общелодочные учения. Сноровка личного состава оставила хорошее впечатление, в чём я особенно и не сомневался, так как раньше сам учинил обоим экипажам основательную проверку. «Щука» капитана 3-го ранга И.С.Кабо побывала в прошлую кампанию в трудном позднеосеннем походе. «Лембит» шёл в боевой поход уже в четвёртый раз. Для капитан-лейтенанта А.М.Матиясевича поход был третьим самостоятельным, и мы его не относили к молодым командирам. Успели получить признание его обстоятельность в принятии решений, отменная выдержка и прекрасная общеморская подготовка.
Исаак Соломонович Кабо
«Лембиту» планировалось действовать в районе острова Утэ близ устья Финского залива, на подходах к шхерным фарватерам. Здесь было довольно бойкое место на морских путях между Германией и её союзницей Финляндией. «Щука» Кабо направлялась в Аландское море. Обе подлодки без особых осложнений прошли Финский залив. Затем, примерно в расчётное время, были приняты сигналы о прибытии их в назначенные районы. Большая карта на нашем командном пункте, где капитан 3-го ранга Тюренков делал соответствующие отметки, наглядно показывала, как всё шире охватываем мы Балтику активным поиском вражеских судов — целей для атак.
Немцы были самоуверенны и беспечны. Боевые успехи П. Д. Грищенко
Но гитлеровцы, оказывается, ещё верили, что есть на Балтике места, куда нам не добраться. На тыловых коммуникациях противника за Борнхольмом, где в это время находилась Л-3, она застала светившие, как в мирное время, маяки, а каботажные суда плавали с включёнными ходовыми огнями.
Торпедисты готовят торпедные аппараты для следующей атаки
Не гонясь за лёгкими, малозначительными успехами и стараясь не выдать присутствия подлодки (это удалось не вполне, её начали искать эсминцы, причём есть сведения, что немцы склонны были тогда считать лодку английской, прорвавшейся через проливы), капитан 2-го ранга Грищенко три дня кропотливо вёл разведку. Он выяснял, где пролегают и где пересекаются фарватеры, по каким маршрутам ходят морские паромы. 25 августа, командир Л-3 донёс, что на выявленных путях движения неприятельских судов выставлены тремя банками все 20 имевшихся на борту мин. Это были самые западные из осуществлённых нашей бригадой минных постановок. В их координаты входил тот самый меридиан, на котором расположен Берлин. Ждать действия своих мин в задачу Грищенко, естественно, не входило. Но они сработали. Как мы в своё время узнали, на них довольно скоро подорвались один за другим и затонули два транспорта, затем шхуна, а позже, в начале 1943 года — немецкая подводная лодка U-416. Всё это было занесено на солидный уже боевой счёт подводного минзага Л-3. Сентябрь принёс немало добрых вестей с моря. Это был месяц, когда на коммуникациях противника действовал почти весь наш второй эшелон, а затем стал развёртываться и третий. 1 сентября об очередных своих торпедных атаках донёс Грищенко. Говорю «об очередных», потому что за три дня до того, 28 августа, Л-3 тоже выходила в атаку на крупный конвой, причём, как гласило донесение командира, четырёхторпедным залпом (атакуемые цели, очевидно, того стоили) были потоплены сразу два транспорта. После атаки лодке удалось оторваться от противника, но он напал на её след позже, при переходе Л-3 в соседний район моря. Преследование, подробности которого мы, как обычно, узнали лишь после возвращения лодки в базу, было длительным. Е го прервал жестокий шторм, который не выдержали и прекратили погоню лёгкие противолодочные корабли. Как рассказывал Грищенко, подводники ощущали шторм, даже находясь на грунте. Когда же волнение стало стихать, выяснилось, что немцы окончательно лодку не потеряли, и её караулит эсминец, не дававший ей ни всплыть, ни включать какие-либо механизмы, — тогда началась бы прицельная бомбёжка.
Во время отлёживания лодки на грунте посередь Балтики, писатель А.И.Зонин и старший лейтенант Л.В.Новаков увлечённо играют в шахматы
В такой ловушке на дне моря экипаж Л-3 провёл двое суток. Пользуясь данными гидроакустики, Грищенко (он раньше многих других командиров её оценил, привык на неё полагаться) улучил подходящий момент для всплытия под перископ, намереваясь атаковать эсминец, — другого выхода из положения он не видел, хотя и рисковал попасть под таран. Это и была одна из атак Л-3, о которых радировал её командир 1-го сентября. Потоплен ли эсминец или, может быть, повреждён, осталось не вполне ясным. Во всяком случае, лодку он больше не преследовал. И она смогла в тот же день произвести ещё одну атаку. Шёл крупный конвой в составе нескольких транспортов с охранением, и Грищенко вновь поставил себе задачу поразить одним залпом две цели. Потому и не пожалел на этот залп последние четыре торпеды, выпустив их с семисекундными интервалами согласно таблицам Томашевича.
Немецкий транспорт «Гинденбург» тонет после торпедного удара подводной лодки Л-3
В потоплении одного очень крупного транспорта командир лодки был убеждён. Он видел в перископ, как судно тонуло. Другой, тоже солидных размеров, остановился и стал стравливать пар, может быть, пытаясь предотвратить взрыв котлов. Это судно следовало считать торпедированным. Мы ввели в обиход такой термин для случаев, когда не было полной уверенности в том, что объект атаки уничтожен. В связи с полным израсходованием боезапаса Грищенко получил «Добро» возвращаться в базу.
А.М.Матиясевич, командир «Лембита»
4 сентября мы узнали о первом за нынешний поход боевом успехе канитан-лейтенанта Матиясевича. Несколько дней до этого его «Лембит» скрытно маневрировал в районе островов Утэ и Бенгшер на подходах к финским шхерным фарватерам, ведя разведку. Ещё в Ленинграде, узнав, в какой район посылается лодка, Матиясевич задался целью проникнуть на внутренний рейд острова Утэ, где по имевшимся данным могли формироваться или отстаиваться конвои, следовавшие через шхеры в порты Финляндии или обратно. Алексей Михайлович подолгу просиживал над картой, производил расчёты и сожалел, что на «Лембите» торпедные аппараты только в носу. Рейд Утэ имел узкий выход, разворачиваться после залпа трудно. Но свой замысел он осуществил, — на рейде острова «Лембит» побывал, ничем себя не выдав. Атаковать там, правда, в тот день оказалось нечего. Однако полезно было уже то, что разведаны условия прохода на рейд, куда ещё никто из наших подводников не заглядывал. Остров Утэ, как я уже говорил, стоял на бойком месте. Мы не собирались обходить его вниманием и впредь. А объектом атаки, о которой донёс командир «Лембита», явился конвой, приближавшийся к острову с запада. Матиясевич выбрал целью самый крупный транспорт, шедший вторым в походном ордере. В том, что цель поражена, подводники удостоверились не только по взрыву, который услышали через минуту после залпа. Обстановка позволила немного погодя подвсплыть под перископ, и командир увидел сновавшие на месте потопления транспорта катера, а остальной конвой, прибавив ход, удалялся к шхерам. После этой атаки корабли охранения лодку не преследовали. Очевидно, следа торпед никто не заметил, гибель транспорта объяснили подрывом на мине. Словом, командир и экипаж «Лембита» сработали отменно. Когда я располагал потом всеми данными об этой атаке, искусно проведённой командиром, который меньше двух лет назад совершенно не был знаком с подводными лодками и вообще не имел опыта в применении морского оружия, захотелось вспомнить добрым словом командирские классы при Учебном отряде подплава, где за считаные месяцы гражданским морякам давали всё необходимое, чтобы они быстро становились квалифицированными военными моряками. И Алексей Михайлович Матиясевич, рассказывая об этой атаке, говорил, что, убедившись в её успешности, ещё раз испытал глубокую благодарность к тем, кто учил его в командирских классах УОПП теории и практике торпедной стрельбы. Однако гарантированных успехов на войне не бывает. Несколько дней спустя Матиясевич снова выходил в атаку на крупный конвой, наметил цель, произвёл все расчёты, довёл боевое маневрирование до команды «Пли!» и залпа... Но обе выпущенные торпеды прошли мимо цели. Может быть, дала себя знать крупная зыбь на море, может быть, в решающий момент атакуемое судно отклонилось от курса... А шли уже последние сутки определённого лодке и обеспеченного корабельными ресурсами срока пребывания на позиции. Т оплива, пресной воды и продовольствия должно было остаться лишь на обратный путь, В штабе, естественно, помнили об этом, и комбриг, не дожидаясь особых докладов на сей счёт, приказал «Лембиту» возвращаться в базу. На это последовал немного неожиданный, но вообще-то не удививший нас ответ. Командир корабля капитан-лейтенант А. М. Матиясевич и военком старший политрук П. П. Иванов доносили, что, подсчитав лодочные ресурсы, решают остаться в районе боевых действий ещё на сутки. Командира и комиссара можно было понять, ведь торпеды-то, в отличие от всего остального, лодка ещё не израсходовала. А позиция была такой, где цель могла появиться в любой момент. Решение задержаться на позиции оправдало себя. Но оно привело экипаж «Лембита» не только к новой победе. Об этом я расскажу чуть позже.
Щ-309 стала гвардейской
Несколько раз за это время поступали донесения от находившейся на северо-западе Балтийского морского театра, в Аландском море, подводной лодки Щ-309. Она действовала в неразведанном ещё районе, и маршруты перевозок противника там были выявлены не сразу. Но потом капитан 3-го ранга Кабо за короткий срок провёл серию атак. Их целями были крупный транспорт, эсминец из охранения того же конвоя, снова транспорт, и ещё один, и ещё. В одном случае Кабо заметил, что атакованному судну удалось уклониться от торпед. В остальных считал, что цель поражена, хотя удостовериться в этом имел возможность не всегда, так как преследующие лодку сторожевики заставляли уходить на глубину.
Командир гвардейской «Щуки» Щ-309 Исаак Соломонович Кабо
Так что боевой счёт Щ-309, как и некоторых других лодок, складывали из плавединиц противника, потопленных наверняка, и потопленных предположительно или торпедированных. При послевоенной сверке всех данных с использованием и документации противника часть боевых успехов этой «Щуки» подтвердилась, часть осталась под вопросом. При всех этих оговорках поход Щ-309 на северо-запад Балтики бесспорно был успешным. Экипаж капитана 3-го ранга Кабо не только нанёс противнику ощутимый урон, но и создал вместе с лодками, действовавшими на соседних позициях, напряжение в морских перевозках гитлеровцев там, где они до тех пор чувствовали себя довольно вольготно. Далось всё это нелегко. Только после одной атаки Щ-309 не преследовалась. От близких разрывов бомб не раз выходили из строя жизненно важные механизмы. И от того, удастся ли вновь ввести их в действие, зависела судьба корабля. При одном из срочных погружений под бомбёжкой заклинило горизонтальные рули, и «Щука» провалилась с сильным дифферентом на глубину, превышающую допустимую для её корпуса. Почти в любом другом месте Балтики она ткнулась бы в грунт, но в Аландском море глубины большие. Однако корпус выдержал сверхрасчётную нагрузку, как выдержал и личный состав лодки все превратности более чем полуторамесячного похода. Признанием боевого мастерства и мужества экипажа Щ-309 явился последовавший вскоре приказ наркома ВМФ, которым эта подводная лодка включалась в морскую гвардию.
Командующий КБФ адмирал В.Ф.Трибуц зачитывает приказ наркома ВМФ о присвоении подводной лодке Щ-309 гвардейского звания
Экипаж подводной лодки Щ-309 после возвращения из боевого похода и присвоения гвардейского звания. Кронштадт, лето 1942 года
В прошлом году готовил этот командир свое «Решение на боевую службу» в штабе флота. Подошло время докладывать и утверждать это «Решение» командующим флотом. Командующий был в отпуске, а его первый заместитель и начальник штаба были то ли в Москве, то ли на каких-то ученьях. Одним словом, за комфлота остался адмирал (не буду называть его фамилию) — начальник одного из ведущих управлений штаба. Адмирал этот в лейтенантские свои годы некоторое время воевал на суше, в морской пехоте и даже командовал взводом разведчиков, чем немало гордился. Вот ему-то и предстояло утвердить «Решение» вместо комфлота. Доклад был уже окончен и ВрИО комфлота занес, было, руку с красным карандашом для утверждения, но, желая, очевидно «блеснуть» своей тактической эрудицией, задал вдруг не без ехидства «коварный» вопрос ... «А как вы будете уклоняться от обнаружения вероятным противником?» — В соответствии с действующими документами, погружением на избранную глубину и отворотом от пеленга ..., начал было отвечать командир, но адмирал прервал его: «Что это у вас, у подводников, за шаблонный тактический прием — погружение да погружение? Не хотите вы ничего нового предлагать! Вот, когда я воевал в морской пехоте и командовал разведчиками... Идем лесом. Вдруг навстречу видим к лесу немцы подходят. Я командую: — Взвод, на дерево! Залезли мы на деревья, немцы прошли мимо — не заметили. А у вас «погружение» да «погружение», ничего нового!...» Командир внутренне расхохотался, но внешне сохранил «каменное лицо». Впрочем, адмирал, страшно довольный тем что «срезал» подводника, уже ставил свою замысловатую красную «закорючку» в углу огромной карты графического плана «Решения»...
И такие «флотоводцы» у нас бывают, думал я, поднимаясь в рубку к перископу. Но думай не думай, а, кроме ухода на глубину, ничего я этому самолету не противопоставлю...
Опять проклятый «Орион»!
Повторилась процедура всплытия под перископ. Наверху было уже довольно темно. Начали «зажигаться» звезды. Судов и кораблей не просматривалось. Море — почти штилевое. Можно становиться под РДП и заряжать батарею. Только бы небо было чистым! Даю соответствующие команды. Мотористы запускают дизель. Начинаем заряжать «подсевшие» аккумуляторы. Снижаю боевую готовность, уступаю место у перископа вахтенному офицеру - командиру группы управления БЧ-2 старшему лейтенанту Колиниченко. Сам спускаюсь в центральный пост, усаживаюсь в кресло, углубляюсь в чтение «Тактического руководства». Как всегда, почти неожиданно, звучит неприятный доклад радиометриста: «Слева 120, слабый сигнал самолетной РЛС! Предположительно работает «Орион»! Кричу вахтенному офицеру: «Пока с РДП не снимайся!» Спешу в радиолокационную рубку, благо она рядом — в левом кормовом углу отсека. Вахтенный радиометрист, прижимая к ушам наушники, впился взглядом в один из небольших экранчиков на пульте поисковой станции — радиолокационного пеленгатора. На экранчике пульсирует светло-зеленый лучик — сигнал чужого радиолокатора. — Ну, что сигнал? — с надеждой, что он исчезнет, спрашиваю у метриста. — Увеличивается, — с ноткой горечи, но твердо докладывает он. Вот досада, мелькает в голове, а сам уже спокойно командую по внутрепереговорной связи вахтенному офицеру: «Снимайся с РДП!». Звучат команды: «Срочное погружение!», «Стоп зарядка!», «Приготовить третью линию вала и мотор экономхода к работе!» и т.п. Мы опять на глубине. Минут через 20-30 попробую повторить весь маневр сначала. Но и через полчаса и через час, полтора, встать под РДП не удается. Совершенно ясно, что в воздушном пространстве над районом, определенным Главным штабом ВМФ для нашей боевой службы, барражирует патрульный самолет ВМС США «».
Получив отраженный от наших выдвижных устройств радиолокационный сигнал, он обнесет место обнаружения радиогидроакустическими буями, вызовет себе на подмогу еще парочку самолетов уже с солидным запасом глубинных бомб, а то и призовет с ближайших баз отрядик противолодочных кораблей. Они, как волки вокруг загона для скота, будут рыскать над нами и вокруг нас день и ночь. Наконец, мы не выдержим и, разрядив аккумуляторы «до воды», задыхаясь отравленным углекислотой горячим воздухом (регенеративные установки (устройства, поглощающие углекислый газ и выделяющие кислород. При работе интенсивно выделяют тепло.) тоже имеют пределы работы), с позором всплывем. Это в настоящее — в мирное время. А во время войны нас просто разбомбят «глубинками». Впрочем, даже если нас не обнаружат в мирное время, то после взлета из-под воды первой же нашей ракеты, лодка будет запеленгована и уничтожена. Своей «черепашьей» скоростью — 3 узла (экономход) и 10 узлов только в течение одного часа (наш «парадный» подводный ход) мы далеко от точки обнаружения все равно не уйдем. Но тогда наша гибель будет оправдана тем ударом, тем ущербом противнику, который мы ему нанесем! Ведь в пределах досягаемости наших ракет крупные административно-политические и экономические центры США, например Сан-Франциско. А сейчас, во время холодной войны, дать обнаружить себя — значит нанести прямой ущерб обороноспособности Родины, значит, пустить на ветер огромные денежные средства, которые тратят на нас — подводников, солдат первого эшелона ее Армии. Зачем, в этом случае все наши ограничения условий нормального человеческого существования? Зачем, в конце концов, мы подрываем свое здоровье «ползая» на океанской глубине за тысячи миль от родных берегов? Никак, ну никак нельзя дать себя обнаружить!
Великое сидение
Советуюсь с механиком, старпомом. Прикидываем плотность электролита в батарее: как долго мы еще сможем обеспечить себя, так называемым, «экономическим » трехузловым ходом? Сколько еще сможем дышать относительно чистым воздухом? Получается, что «по дыханию» мы сможем продержаться еще довольно долго, а вот по плотности электролита — суток пять-шесть, не дольше. Решаем ввести максимальный режим экономии электроэнергии. В душах наших — надежда, что в следующую ночь мы все-таки сможем зарядить аккумуляторы и провентилировать отсеки. Отменяю все занятия и работы, кроме связанных с ходом и плавучестью корабля. Подвахтенным приказываю отдыхать, лучше всего лежа в койках (так меньше расходуется кислород). Выступаю по лодочной трансляции перед экипажем с кратким обращением — разъяснением ситуации. Вообще замечено давно, что отсутствие информации резко отрицательно действует на людей, находящихся в замкнутом пространстве. Особенно напряжена психика моряков в изолированных друг от друга отсеках подводной лодки. Во время войны на некоторых лодках практиковали информирование экипажа о действиях командира и вообще главного командного пункта лодки с помощью нештатных комментаторов.
Ими обычно становились замполиты или фельдшеры, то есть наименее занятые управлением офицеры. Во всяком случае я находил упоминание об этом во вполне официальных источниках — бюллетенях о действиях наших подводных лодок в Великой Отечественной войне. Пишут о том же американцы. Со своей стороны, не упускаю случая пообщаться с людьми в отсеках хотя бы с помощью трансляции. В лодке наступает полная тишина, нарушаемая шумами работающих механизмов и короткими командами вахтенного офицера и вахтенного механика. Старпом отдыхает после дневной вахты, я занялся анализом температурно-плотностного режима воды на различных глубинах района патрулирования. «Маракую» над выбором глубины движения. Стараюсь, как всегда, решить трудноразрешимую задачу: выбрать такую глубину, на которой нас бы, по возможности, не слышал никто, а мы бы слышали всех, причем шумы «целей» обнаруживали бы, как можно дальше (на расстояниях, позволяющих уклониться от обнаружения под слоем «скачка» плотности). А может быть повезет и найдем «жидкий грунт» — слой с плотностью воды, позволяющий лечь на него, как на дно и отлежаться без движения, не затрачивая драгоценный запас электроэнергии до очередного подвсплытия на сеанс связи? Однако расчеты показывают, что мечты эти напрасны: жидкого грунта в районе патрулирования нет! Как всегда, ограничение в кислороде вызывает сонливость... Время до наступления вечерних сумерек тянется долго... Наконец, по моим расчетам наверху начало темнеть. Опять тревога. Опять перископная глубина. И опять неудача! Причем на этот раз не слабые, а сильные сигналы «Орионов»! По характеру сигналов ясно, что над нами уже два патрульных самолета. Утешает, что ни всплесков, ни активных звуковых посылок не прослушивается. Стало быть, буи самолеты не сбрасывают, есть надежда, что лодка еще не обнаружена. Но поиск явно ведется! Почему? Впрочем, раздумывать времени нет, ухожу на глубину...
Проходят еще сутки. При очередной попытке встать под РДП обнаруживаем сигнал работы уже не «Орионов», а «»! Ничего не понимаю. Откуда здесь снятые с вооружения американских ВМС базовые патрульные самолеты типа «Нептун»? Известно, что янки продали их японцам, а до Японии отсюда далековато... Продолжаем скрывать свое пребывание в районе на приличной глубине. Пересидим или нет? В целях экономии электроэнергии приказываю отключить все, не связанные с обеспечением хода, механизмы. Отключаем даже камбуз, переходим на сухой паек. В таком режиме плаваем еще три дня... Ура! На исходе пятых суток, всплыв под перископ, никаких сигналов работы радиолокаторов, силуэтов и огней судов не обнаруживаем! Неужели пересидели? Встаем, наконец, под РДП, благо погода позволяет. Вентилируем отсеки, заряжаем батарею и пополняем запас сжатого воздуха. Утром немного затягиваю погружение: глубоко разрядили мы батарею, время зарядки увеличилось. Погружаемся, когда солнце уже довольно высоко. Хотя океан по-прежнему пуст, риск быть обнаруженным есть. Еще ночью, после расшифровки полученных в наш адрес радиограмм, стало понятно, почему над нами летали янки и самолеты «Страны восходящего солнца». Оказывается, именно в нашем районе бывшие союзники тренировали бывших своих врагов. Судя по тому, что район патрулирования нам командование не поменяло, поиск подводных лодок в районе успеха не имел. Ни «Орионы», ни «Нептуны» нас не обнаружили... Во всяком случае, я так считаю.
Наслаждаемся горячей пищей. После трехсуточного употребления деликатесов типа паюсной икры, воблы, сгущенки, шоколада, галет, печенья, консервированных коровьих языков и рыбных консервов, даже сдобренных глотком сухого вина, горячий украинский и жареная картошка со шницелем, величиной с подошву, здорово поддерживают наш боевой дух. Не беда, что борщ из консервов, картофель, мясо и хлеб тоже из специальных банок, главное они горячие! Продолжаем галсировать в районе. Всему приходит конец. Время патрулирования истекает. Пора возвращаться на родную Камчатку! , Всплываем в надводное положение. Море, как любят говорить матросы — «горбатое». Двигаться под РДП можно, но не обязательно. Использую формальные ограничения для такого режима движения, указанные в Тактическом формуляре корабля, записываю в вахтенный журнал погоду и решаю до рассвета следовать в крейсерском положении.
Домой!
Честно говоря, не очень-то в тот вечер «горбатилось» это море. Но подводники поймут меня. Очень уж хочется очистить отсеки от накопившегося мусора, камбузных отходов и, самое главное, от взрывоопасных пластин регенеративного вещества, изрядно поработавших на очистке воздуха от углекислоты и пополнении его кислородом. Их, этих пластин, накопилось довольно много. При соприкосновении с маслом, которого в трюмах лодки бывает, к сожалению, тоже довольно много, они становятся крайне пожаро- и взрывоопасными.
Что такое пожар в изолированном пространстве отсека подводной лодки знают не только подводники. Отсек может выгореть вместе с людьми почти мгновенно! Существует, правда, специальное устройство для «выстреливания» мешков с мусором на определенной глубине, но оно, как показывает практика, крайне ненадежно и может привести лодку в аварийное состояние. Я лично старался этим устройством не пользоваться, тем более на боевой позиции. А потому: «По местам стоять, к выносу мусора!» — знакомая каждому подводнику команда, звучит по корабельной трансляции. Любят подводники эту команду. Интересное наблюдение. Самые заядлые курильщики почему-то попадают в «вверхустоящие» номера расчета расписания по выносу мусора. Это их маленькая хитрость. В то время, как у «нижних» номеров, чье место под нижним рубочным люком, старпом-придира проверяет готовность мусора к выбросу за борт — консервные банки должны быть пробиты, дабы сразу затонуть и не демаскировать лодку, среди мусора не должно быть газет, типа «Красной Звезды» или «Боевой вахты», «Правды» и т. д.— ловкачи из стоящих в ограждении рубки и на мостике, успевают сделать несколько сигаретных затяжек. Самые нахальные пытаются закурить даже в боевой рубке, но бдительные глаза старпома снизу и мои сверху не дают им этого делать. Тут нужен глаз да глаз: от искры, попавшей на пластину регенерации, может произойти черт те что! Поэтому, как только мусор из последней «кандейки» улетает за борт, я вздыхаю с облегчением. С моего разрешения старший помощник командира снижает боевую готовность на одну ступень: объявляется «Боевая готовность номер два — надводная» и свободные от вахты («подвахтенные») получают возможность по три-пять человек выходить на несколько минут наверх. Повесив на специальные крючки контрольные номерки, называемые с военных времен «секторами» (во время войны на них были обозначены сектора дополнительного наблюдения за горизонтом, все вышедшие наверх были обязаны в помощь сигнальщику и вахтенному офицеру следить за обстановкой; теперь они в основном, играют роль контроля за количеством вышедших в ограждение рубки. - При погружении на крючках не должно оставаться ни одного "сектора" ), доложив: «Сектор №..., матрос (старшина, лейтенант) такой-то вышел наверх!», они дышат океанским воздухом или дымом сигарет. Я — некурящий и от всего сердца жалею курящих: не очищают они свои легкие даже при коротких всплытиях (в лодке курить нельзя). Затем, доложив: «Сектор №..., матрос такой-то спустился вниз!», «подышавший» спускается в центральный пост, где его с нетерпением ожидает очередной... Нахождение наверху большого количества людей затруднит срочное погружение, которое производится при обнаружении силуэта или огней судна (самолета), сигнала работы любого радиолокатора.
За считанные секунды лодка должна нырнуть на глубину. Никто не должен знать о нашем пребывании , тем более определить маршрут развертывания или возвращения подводного ракетоносца. Война, как ее не назови «холодной» или «горячей», продолжается... Настроение у нас приподнятое. Мы честно отслужили боевую службу и теперь: «Вперед на Запад!». Среди офицеров распространена «бородатая» шутка: повести носом в корму и спросить у товарища чувствует ли он запах гниющего капитализма? Если не хохот, то улыбку такой вопрос, как правило, вызывает. Одним словом, веселитесь проклятые империалисты в своих «Сан-Францисках», на этот раз обошлось — наш ракетоносец уходит к своим берегам! Но мы-то знаем, что на смену нам уже пришла следующая ракетная субмарина и мир по-прежнему балансирует над ядерной пропастью. Правда, думать об этом сейчас не хочется , хочется хоть немного расслабиться и послать все войны, в том числе и холодные, к чертовой бабушке! Однако опыт и здравый смысл подсказывают: расслабляться сейчас ни в коем случае нельзя! Опыт войны говорит, что вероятность гибели лодок при их возвращении с позиций возрастает по мере приближения к родным берегам. Сутки при возвращении кажутся длиннее. Стараемся заполнить свободное время тщательными осмотрами и, по возможности, ремонтом механизмов. Устраиваем соревнования-викторины по знанию корабля. Через день в подводном положении крутим в первом отсеке «картины». Это, как правило, комедии. За репертуаром слежу сам. Мой замполит — капитан 3 ранга Коля Соколюк, политработник хороший, обладает здоровым украинским юмором, но в кинофильмах, на мой взгляд, разбирается не очень. Тщательно слушаем глубину. Слежения за нами, вроде, нет. Зная плюсы и минусы нашей акустической аппаратуры, я не очень-то доверяю ей: ведь под РДП и над водой мы так гремим, что американцы, с их отличными гидроакустическими станциями, вполне могут сесть нам на хвост. Мы по их терминологии — «ревущие коровы», так они нас окрестили из-за шумности. Где-то в подсознании гложет тревожная мысль: а вдруг нас все-таки обнаружили на позиции?
Почему именно в этом районе океана проводилась ? Может, американцы учили следить за лодками на примере именно «моей» лодки? Прячу эту «крамолу» подальше. Ведь если я на разборе похода выскажу эти мысли, мне наверняка снизят оценку за несение службы. А какой командир этого хочет? А пока приказываю собирать офицеров на очередное занятие. В конце занятия советую им начать составление отчетов за поход по их направлениям. Читатель, может быть, не представляет себе какие бумажные фолианты составлялись после каждой боевой службы? Так вот, это были многотомники в полном смысле этого слова. Офицеры тратили на их составление массу служебного и личного времени. Думаю, что и при современном уровне компьютеризации наш флот еще не отступил от привычки к писанине. Поход подходит к концу. До точки всплытия вблизи берегов Камчатки остается около двух суток.
