— Простите, товарищ полковник, — возразил Ростислав, — мне присвоено звание «капитан-лейтенант». Полковник не то удивился, не то рассердился. Продолжая разговор, он уже нарочито именовал Ростислава капитаном. Ростислав еще раз осмелился заметить, что пока он еще не лишен морского звания (взыграла морская душа). Тогда полковник вспылил: — Мне патриотов флота не нужно. Можете быть свободны! Через несколько дней Ростислав был назначен на противолодочный корабль.
2
Командир корабля капитан-лейтенант Руднев встретил нового штурмана и помощника радушно. С гордостью похвалился своим кораблем — быстроходен, поворотлив: — ...Недаром нас раньше называли охотниками за подводными лодками. Мы терпеливо выслеживаем врага, разгадываем его повадки, уловки, а потом с быстротой молнии наносим удар. Вооружен корабль современным оружием, способным превратить даже самую совершенную лодку в груду железного лома... В прошлую войну подводные лодки редко стреляли по берегу: они торпедировали корабли, топили транспорты с боеприпасами и войсками. Теперь в случае возникновения войны подводная лодка, особенно атомная, вооружена ракетами, которыми может стрелять из-под воды на сотни и тысячи миль... Мы должны быть готовы уничтожить ее до того, как она принесет нашей Родине вред... Пока что — ознакомьтесь с хозяйством... На маленьком по сравнению с крейсером корабле Ростислав увидел немало чудес современной техники, А выйдя в море на нем, понял, как трудно быть штурманом на противолодочном корабле. Корабль ищет подводную лодку и засекает ее — штурман ведет две прокладки вместо одной: прокладку курса корабля и прокладку курса подводной лодки. После учения кальки штурмана и «противника» накладываются одна на другую и проверяется: ошибся штурман или же нет?..
3
По вечерам молодые офицеры собирались в кают-компании — толковали о предстоящих учениях, мечтали завоевать своему кораблю высокое звание. В дивизионе отличным пока был только экипаж корабля капитан-лейтенанта Беспощадного. — Странная фамилия, — удивился Ростислав. — Он внук амурского партизана. Фамилия деда не то Седых, не то Молодых, но партизаны прозвали его Беспощадным. Так и возникла династия. — Сходите к Борису Арефьевичу, — посоветовал Руднев. — Познакомьтесь... Ростислав пошел на лучший корабль. Борис Арефьевич Беспощадный — лет тридцати с небольшим, безупречно одетый, подтянутый, светлые бачки выделяются на загорелом лице — встретил гостя приветливо: — Я много слышал о вашем отце, Ростислав Юрьевич! — он показал стоящие на полке книжки капитана первого ранга Крамского о воспитании молодых моряков. — Мои настольные книги. Ростислав почувствовал расположение к офицеру, уважающему его отца. Беспощадный предложил пройти по кораблю. Ростиславу все понравилось тут: и блеск медных частей, и дорожки-коврики в коридорах, и лихо сдвинутые береты матросов, и их безукоризненно разглаженное рабочее платье.
Акустик Александр Борзов за работой. - [url=http://visualrian.ru/ru/site/gallery/#614723/context[q]=акустик]Библиотека изображений "РИА Новости".[/url]
— Первый акустик Балтики, — представил Беспощадный красавца старшину с бледным лицом, на котором выделялись жгучие глаза и красные губы. — Старшина Сапетов, музыкальный слух, ни одной лодке не удалось его сбить фальшивыми шумами. Не уши, а рупоры, — хвалил он акустика, отчего тот побледнел еще больше. — Артист своего дела! Присылайте ваших набираться опыта. С удовольствием обучим. Не правда ли, Сапетов? Старшина ответил: — Так точно, обучим. Ведь мы — беспощадновцы, товарищ капитан-лейтенант. Беспощадный то и дело проводил носовым платком по приборам и поручням — и платок оставался чистым. В каждом отсеке на переборках Ростислав видел фотографии отличников, а так как на корабле почти все были отличниками, то фотографий было немало. Фотографировал, очевидно, специально приглашенный фотограф. — Это у нас Коротышкин старается, — пояснил Беспощадный. — То есть не Коротышкин, а Радугин, — поправился он. — Интересуетесь, как я вывел мой корабль на высоты? — спросил Беспощадный Ростислава. — Добрым словом, внушением, поощрениями. Мои соколы меня отцом называют да «батей», как, бывало, называли в войну командиров.
В стенной газете, отлично , Ростислав увидел призыв: «Поведем за собой отстающих!»; в ленинской каюте висели лозунги: «Призываем равняться!» и «Подадим руку помощи!». Все это было по существу правильно, но... Ростислав подумал: если матросу все время напоминать, что он лучший и другие должны брать с него пример... не покажется ли ему, что можно успокоиться, не пропадет ли желание совершенствоваться? Беспощадный пригласил гостя пообедать, обижать гостеприимного хозяина не хотелось. Стол был покрыт накрахмаленной скатертью, обед превосходен, — очевидно, немало кок потрудился, чтобы приготовить его из обычных продуктов. Хозяева занимали гостя: рассказывали о прошлогоднем состязательном поиске лодки, в котором их корабль вышел на первое место, о том, что матросы занимаются спортом и становятся чемпионами базы и флота. — Что ж удивительного, — сказал совсем юный командир БЧ-5, — они — беспощадновцы. И он, как видно, был влюблен в своего командира. На переборке висела большая фотография в белой раме: судя по подписи — в день присвоения звания отличного экипажа.
Ростислав заглянул в офицерские каюты (разумеется, по просьбе хозяев) и увидел везде то подчеркнутое щегольство, которое заметил, придя на корабль, — не казенные одеяла на койках, цветы в вазочках, прикрепленных к переборке, флаконы с дорогим одеколоном над умывальниками; но вот книги были только у штурмана, да и то необходимые по службе. Уходя с корабля, Ростислав сказал себе: «Молодцы!» Побывал он и на корабле капитан-лейтенанта Желанова, и на катерах. Катера ему особенно понравились. На них все было игрушечным: и каютки командира и штурмана, и крохотный кубрик матросов, и закуток гидроакустика. Для человека не флотского показалось бы чудом такое обилие мощной техники, уместившейся на корабле-крошке. Ростислав восторгался умом конструкторов, умудрившихся всему найти место. Стоило полюбоваться, как катер отрывался от пирса и сразу же, набрав ход, вылетал за ворота гавани и там, словно приподнявшись на крыльях, взлетал над волной. Команды на противолодочных катерах были маленькие и дружные. А как молоды все они были! Ростислав перестал причислять себя к молодым. На флоте, считая с Нахимовским, он служил уже пятнадцатый год.
Много часов провел Ростислав в кабинете противолодочной обороны, тренировался на столе атак. Часто выходил в море — и его прокладка не отклонялась от прокладки подводного «противника». Чаще всего они совпадали. На душе становилось радостно. Не потому, что хвалили и командир, и комдив, и командир соединения. Ростислав почувствовал уверенность в своих силах, Он решил в кратчайший срок сдать зачет на самостоятельное управление кораблем (помощник, если понадобится, должен в любую минуту заменить командира). Ростислав присматривался к Рудневу, к своим товарищам — офицерам (их было двое — Минай Стебельков и Сергей Гаврилов, оба моложе его), к матросам. Ему нравилось, что Руднев не повышает голоса, не кричит на нарушившего порядок и... не разбрасывается похвалами. Похвала командира на корабле ценится на вес золота. Руднев всегда говорил: «Мы хотим стать отличным экипажем, — значит, не должны успокаиваться. Хорошо выполнили — в следующий раз должны выполнить отлично». Или: «Отличник — не чин. Шагнул назад — и перестал быть отличником. Шагнул вперед — закрепил свое звание». В задушевной беседе внушал Ростиславу: — У молодых людей всегда есть желание сотворить что-нибудь выдающееся — у них кровь бурлит и готова выплеснуться. Если не направить этот буйный поток в верное русло, все может вылиться в ухарство, в пренебрежение дисциплиной... Кстати, о дисциплине у нас старшины долбят сухим языком. А разве нельзя и здесь найти романтику? Или размышлял вслух: — Парень, придя из десятилетки, прослужит со мной четыре-пять лет. Он устает — труд не легкий. Но если уйдет от меня с тем же багажом, с которым пришел на корабль, я себе этого никогда не прощу. Мой отец вспоминает, как в двадцатых годах говорили: «Красный флот — университет».
Университет не университет, но помимо военных знаний флот должен научить человека любить книги, ценить музыку, понимать живопись. Посоветуюсь с политотделом, купим репродукции, устроим выставку, создадим свой, скажем, маленький Русский музей... Познакомим людей с культурой эстонского народа, пойдем на экскурсии в Таллин, в эстонские картинные галереи, в эстонский театр... Слова Руднева находили отклик в душе Ростислава. В Нахимовском и в училище имени Фрунзе он изучал не только морские науки — его учили понимать и ценить полотна больших мастеров в Эрмитаже и в Русском музее (была и в училище своя картинная галерея), любить музыку, книги — не только проглатывать их на лету, а вчитываться в каждое слово... И на кораблях по совету Руднева Ростислав и его молодые товарищи по вечерам читали своим подчиненным в кубриках вслух. С каждым новым чтением в кубрик набивалось все больше матросов. Все меньше находилось желающих забивать опостылевшего «козла».
Ольга Федоровна Берггольц на встрече с нахимовцами. 19 марта 1967 г.
Ростислав, вспомнив жизнь в училище, предложил создать «клуб волнующих встреч». Понравилось. «Клуб», правда, собирался не часто: времени было мало — выходили в море, отрабатывали задачи, в дозорах охраняли подступы к базе. Но в свободные дни, вечера стали приглашать в «клуб» писателей, артистов, героев войны.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Более полного представления о городе мы просто не успели сделать. Возможно и потому, что бродили не по тем улицам и площадям, где сосредоточены его исторические достопримечательности. А последние, наверняка, были и есть. Роттердам – древний город. Его возраст насчитывает 9-10 столетий. Дальнейший путь предстоял на Панамский канал. Выйдя из Роттердама, прошли проливы Па-де-Кале и Ла-Манш. Вышли в Атлантический океан, который встретил нас совсем не дружелюбно. От северных берегов американского континента на юго-восток тянулась нескончаемая цепь мощных циклонов. Небо закрылось низкой, свинцовой, многослойной облачностью, несомой сильным ветром. Океан штормил, поднимая высокие волны, ледокол зарывался в них, его крен доходит, как я уже говорил, до 40 градусов, он переваливался с борта на борт, принимал на палубу большие массы воды, творившие по палубным надстройкам мощные гидравлические удары. У ледокола и при спокойном море скорость не превышает 13 узлов (это 24 км в час). А при таком шторме и при таком поведении ледокола мы вынуждены были уменьшить скорость до 13-14 километров в час. Встречных кораблей не попадалось, мы их не видели. Единственными спутниками, редкими, были перелетные птицы, подолгу, часами сидели на реях корабельных мачт, отдыхали. К семнадцатым суткам после Роттердама мы подошли почти к двадцатой параллели северной широты. Здесь шторм заметно снизил свой бунт. Видимость повысилась.
Не могу не рассказать о мастерстве штурмана . В самом деле. После 16-ти суточного плавания в бушевавшей Атлантике, когда из-за нависшей над нами сплошной, непроглядной, многослойной облачности не представлялась возможность видеть Солнце, звезды, а из-за весьма ограниченной видимости не видна была линия горизонта, когда со свистом проносился над кораблем сильный ветер, который вместе с волнами сносил корабль с курса, когда, словом, не было в зоне видимости ни единого ориентира, чтобы определить место (координаты) ледокола в океане, он, Сакеллари привел корабль точно к намеченной точке у берега Американского континента. Было это около полуночи. Темнота. Николай Александрович, выйдя из штурманской рубки на ходовой мостик, сказал помощнику капитана: «Через 12-15 минут на горизонте справа 20-25 градусов должен появиться маяк «Сомбреро». Данное сообщение мгновенно стало известно всему экипажу. Мы со Смирновым, с деятелями науки, с частью командного состава поднялись на ходовой мостик. Нам палубу вышел почти весь экипаж. Возникли, сказал бы, торжественно-волнительные минуты. Взоры всех обращены в направлении 20-25 градусов правого борта с впивающимися глазами, а некоторые биноклями в кромешную темноту. Каждому хотелось первому обнаружить признак Земли. И вот… по океану разнесся громкий крик: «Вот он! Вот он! Вижу, вот он!». И этот крик слился в общее громкое: «Ура!». Точно в объявленное Сакеллари время и по указанному направлению приветливыми проблесками огня мигал нам, а вернее сказать, мастеру-штурману, как бы поздравляя с благополучным прибытием после трудного плавания. Да, провести корабль в точно заданную точку в условиях, когда океан бушует, нет видимости, нет ориентиров, при многодневном плавании, когда корабль находится под воздействием океанских течений, ветра, волны и других факторов, влияющих не его путь, провести только по расчетам или, как моряки говорят, по счислению, надо быть по истине мастером высочайшей квалификации. Именно таким и был уважаемый Николай Александрович Сакеллари – ученый, практик. Со штурманом Куськовым мы наблюдали за его работой, за его расчетами. Он ежедневно, по несколько часов интересовался величиной расхода за час, за полсуток, за сутки каменного угля, т.е. топлива, воды, масел, весовых выброшенных за борт ненужных испорченных вещей, пищевых отходов. Требовал неоднократных, регулярных замеров силы и направления ветра, интересовался у штурвальных (рулевых), как часто и на какую величину (градусов) волна сбивает корабль с заданного курса (это называет «рыскание» корабля), у механиков интересовался об изменении оборотов гребных валов (винтов), оказывающих влияние на скорость корабля. Все собираемые данные указанного содержания подвергались расчетам на предмет определения их влияния на ход корабля. К примеру, вес сожженного угля, выброшенного за борт ненужного, пищевых отходов поднимает корабль, уменьшает его осадку и одновременно с этим увеличивает площадь (парусность) борта корабля, который под влиянием силы ветра подвергается дрейфу (сносу) с избранного пути. С учетом произведенного расчета (счисления) вводится поправка в курс корабля.
Работа штатных штурманов с была для них великолепной практической школой. Не могу не сказать о «конфузе», в частности, Владимира Александровича Березкина – метеоролога и океанолога. Слово «конфуз» взято, конечно, в шутку. Мы говорили ему: «Как же так, все ваши и ваших коллег научные труды указывают, что в весенний период, в марте месяце в Атлантике «работают» северо-западные пассаты (ветры). Мы поверили вам и рассчитывали на попутный ветер в Атлантике (в корму). А на деле оказалось, что на всей нашей атлантической дороге «работал» встречный ветер «мордатык»?! «Нет, - отвечал он, - наука не ошиблась. Мы просто начали переход Атлантики в переходный метеорологический период, в первую декаду марта». Приблизившись к берегу, вдоль бортов стали встречать водоросли – признак того, что находимся в Саргассовом море – в море без берегов, в его южной части. Изменили курс на город Колон, где начинается восточная часть Панамского канала. Волнение моря упало до трех баллов. Небо освобождалось от облачности. Сияло Солнце. Мимо ледокола и через ледокол перелетали стаи летучих рыб. Появились акулы. В тропических широтах столкнулись с непривычным для нас явлением, с высокой температурой воздуха и с высоким процентом относительной влажности воздуха в атмосфере. В каютах стало как в паровой бане. Спать ложились на верхней палубе. За короткие дни пребывания в тропической зоне некоторые предметы – металлические замки чемоданов, портфелей, перочинные ножи, пуговицы, а также мои карманные часы (лежали в кармане тужурки), их крышка, покрылись сплошной ржавчиной. Панамский канал проложен несколько севернее седьмого градуса северной широты.
Тетрадь № 7.
В городе Колон.
Колон – небольшой портовый город, названный в память о Колумбе. Здесь предстояло нам пробыть несколько дней. Надлежало пополнить запасы топлива и продуктов, исправить повреждения, причиненные кораблю атлантическим штормом, проверить состояние механизмом, всесторонне подготовится к переходу через Тихий океан в Чукотское море.
Город Колон – это восточные ворота , проходящего по территории государства Панама, разделяя его на две части – северную и южную. Первое же знакомство с Колоном дало нам массу свидетельств, на той части панамской территории, по которой проложен канал, американцы осуществляют широкомасштабную расовую дискриминацию. Куда бы ни зашли: на почту, телеграф, банк, учреждение, в магазин, в автобус, словом, всюду в глаза бросаются крупные надписи: «Гольден» и «Сильвер». Первая из них ( в переводе) – «Золотой», указывающая, что здесь обслуживаются только «белые» люди, вторая надпись (в переводе) – «Серебряный», означающая, что здесь обслуживаются люди черной расы (негры, метисы). Американцы приняли нас доброжелательно. Не так как во второй половине 1920-х годов, когда совершали разбойные налеты на советские государственные представительства. Объяснить это можно, видимо, тем, что недавно, только в конце 1933 года (а мы зашли в Колон в марте 1934 года) США установили с Советским Союзом дипломатические отношения. А может быть еще и потому, что начальником нашей экспедиции был военный моряк в ранге вице-адмирала. Когда Петр Иванович Смирнов – начальник экспедиции совершал визит командованию Панамского канала, положенный по военным морским законам, он был встречен полным церемониалом: оркестром, исполнившим государственный гимн СССР, прохождением почетного караула. В офицерском клубе был устроен прием в честь Смирнова. Доброжелательность американцев также была проявлена представлением нам возможности (под словом «нам» имею ввиду начальника экспедиции и себя, как его адъютанта, Смирнов при всех выходах, сходах с корабля брал меня с собой). Во-первых: так принято на флоте. Во-вторых, оправляя меня в экспедицию на ледоколе «Красин», Начальник Разведупра Ян Карлович Берзин сказал мне: «Мы имеем очень мало сведений о Панамском канале, постарайся при возможности разузнать его техническое оборудование, организацию проводки кораблей, занимаемое время, сильные и слабые стороны канала». посетить базу подводных лодок, побывать на только что прибывшем после модернизации линейном корабле «Миссури», проходившим испытания, «прокатили» нас на самолете-амфибии, кстати, русского конструктора Сикорского, над Панамским каналом от Колона, до города Панама на Тихоокеанском берегу, показали нам с высоты позиции средств противовоздушной обороны и артиллерийские подвижные, на железнодорожных платформах, установки 12 и 14-ти дюймовых орудий, размещенных вдоль канала. Вместе с нами летал в Панаму политический обозреватель газеты «Правда» Изаков, свободно владевший английским языком.
Нас поводили по городу Панама, показали его достопримечательности. Красивый город, но небольшой, много зелени, цветов. Показали военную базу, сопровождал нас адъютант командующего зоной Панамского канала. Мы с Борисом Изаковым чуть было не купили индейскую 10-ти летнюю девочку. Проходя по парку увидели сидячего индейца, продававшего мартышку за 5 долларов и свою внучку за 20 долларов. Я спросил Бориса: «Может купим девчушку, красивая, чернявая, улыбающаяся. Возьмем с собой, обучим, воспитаем, человеком станет, а не вещью!?». Он подумал и ответил: «У меня такая же возникла мысль. Но… осуществить ее нельзя. Американская черная пресса, сказал он, завтра же закричит на весь мир: «Советы скупают американских детей и увозят к себе в рабство!». Борис был прав, он репортером был с большим стажем, остросюжетным. Работая в Германии, он не «понравился» местным властям. Гитлер, придя к власти, пожизненно выгнал Бориса из Германии (из этого выходит, что сам Гитлер метил на пожизненное правление Германии). После экскурсии по городу нас хорошо и вкусно угостили в ресторане. На обратном пути в Колон наш самолет был накрыт мощным столбом тропического ливня – дождем. Барабанил по фюзеляжу и крыльям так, что говор был невозможен, проходил только крик. Самолет испытал сильную бортовую тряску. Дождевая вода затопила иллюминаторы, видимости никакой. И так… в течении трех минут. Приближаясь к Атлантическому океану, увидели, правда, на почтительно расстоянии, другой такой же мощный столб тропического ливня. Перед выходом из Колона начальник экспедиции дал на борту ледокола ответный банкет командованию зоны канала с женами. Вечер прошел весьма успешно с малым проявлением официальностей. Такой настрой, надо полагать, придали наши закуски и напитки, которые в те годы славились, можно сказать, во всем мире. Это русская водка и черная икра. Был подан на стол и чисто «красинский» напиток, понравившийся особенно дамам. В сладкое венгерское вино «Токай» добавили немного разбавленного спирта и назвали смесь (конечно, только для себя «Текай»). На ледоколе не было водки, был спирт в бочках. Не для питья, конечно, а для медицинских целей, если потребуется «челюскинцам». Не было и расфасованной икры. Последняя была тоже в бочках. Гости были весьма довольны банкетом, особенно второй его половиной (т.е. после выпитого «Токая»), с интересным американским и русским юмором.
.
Рано утром, на четвертый день пребывания в Колоне, «» вышел из гавани для продолжения следования в Чукотское море. Предстояло пройти Панамским каналом в Тихий океан. Командование зоны канала пришло проводить нас. Они благодарили нас за удовольствие, полученное вчера на «Красине», желали счастливого плавания, мы поблагодарили за прием, за экскурсии и ускоренное содействие в подготовке «Красина» к дальнейшему плаванию.
Глава XVII. Панамский канал
Панамский канал начал строиться еще в 1870-1880 гг. французской акционерной кампанией. Канал строился через Панамский перешеек, наиболее узкая часть которого составляет 48 километров. Однако вся эта затея вылилась, как теперь принято говорить, в «Скандал века» - в грандиозную аферу. Колоссальные денежные средства, полученные от продажи акций, были растранжирены. На продолжение строительства денег не было. Фирма обанкротилась, что привело к потере финансов десятками тысяч мелких держателей акций. С тех пор слово «Панама» стало нарицательным, приобрело значение крупной аферы, скандальной авантюры, связанной с растратой, злоупотреблениями, с подкупом высоких должностных, государственных лиц. В девяностых годах прошлого века другая французская компания взялась за строительство канала. Но тут вступили в действие американские притязания и англо-французские противоречия. В сговоре с Англией США получили право на строительство канала. Французская кампания была вынуждена отступить, продать США концессию на строительство канала. В восьмидесятые годы XIX–го столетия Панама входила в Соединенные штаты Колумбии, которые в то время были преобразованы в Центральную республику Колумбия. В 1903 году американцы направили к Панаме военные корабли и организовали в Колумбии государственный переворот. Путем насильственных акций Панама была выведена из состава Колумбии, провозглашена «независимой» республикой и оказалась под американским каблуком. Навязав «независимой» Панаме кабальный договор, США получили в бессрочное пользование зону Панамского канала, приступили к строительству, закончив работы в 1914 году. Сооружение канала и строительство в его зоне военных баз и гарнизонов еще более укрепило позицию США в Центральной Америке, расширило горизонты американской экспансии в Латиноамериканских странах и в странах Азии. Они получили укороченный путь для переброски военных кораблей из Атлантики в Тихий океан и обратно. Если до канала путь, например, от Нью-Йорка до Сан-Франциско составлял 26 тысяч километров, приходилось огибать Южно-американский континент, то через канал длина этого пути стала меньше 10 тысяч километров. Расстояние от Нью-Йорка до Японии, до Азиатского континента, до Австралии стали короче, чем от Лондона и немецких портов в Северном море. Все это сыграло немалую роль в соперничестве империалистических держав на море и в борьбе за колонии. Канал представляет собой систему искусственных водоемов – озер, рек, созданных путем запруживания окружающих рек. Глубины искусственных водоемов не одинаковы.
Для прохода каналом корабли заводятся в судоходные сооружения, называемые . Делают это для опускания или подъема корабля с одного уровня воды на другой уровень. На канале действовали три пары шлюзов. Длина канала чуть больше восьмидесяти километров, глубина – двенадцать с половиной метров, ширина 150 метров. Канал соединяет Тихий океан у города Бальбоа с Атлантическим океаном у города Кристобаль. По территории вдоль берега Панамского канала проходят железная дорога и шоссе. По каналу проходят корабли водоизмещением до 40 тысяч тонн. Население в зоне Панамского канала в те годы было порядка 25-30 тысяч человек. Проводка кораблей уже в те годы солидно обеспечивалась техническими средствами, включая аварийные средства, находившиеся в постоянной готовности. Шли каналом около 7 часов. Перед нами был Тихий, он же Великий океан. Надо заметить, что этот океан совсем не тихий. Так назвал его Колумб Христофор (1451-1506 гг.), мореплаватель. Родился в Генуе. В 1492-1493 г.г. руководил испанской экспедицией для поиска кратчайшего пути в Индию. На трех парусных кораблях пересек Атлантический океан и достиг 12 октября 1492 года острова Сан-Сальвадор. Эта дата считается официальной датой открытия Америки. Плавание Колумба проходило при весьма спокойной погоде, без сильных штормов, ветров, волн. Поэтому он и назвал его «Тихим океаном». В действительности же этот океан Великий. Имеют место сильные штормы, при которых часто тонут корабли, на островах заливает строения.
Первый янтарный лист слетает с зеленого клена и медленно кружит над светлой водой. Валуны высовывают из воды горбатые спины. Они лежат и на берегу, словно звери, пригревшиеся на солнце. Старожилы утверждают, что когда-то в бухту заходили океанские корабли — в доказательство показывают картины, написанные доморощенным живописцем. Теперь к причалу швартуются рыболовные шхуны. Заходят и тральщики; недавно они подорвали блуждавшую мину... Однажды всплыла подводная лодка... Ранним утром пришел парусник времен Станюковича. В наш космический век? Да. Молодые романтики моря становятся на нем моряками... Первый опавший лист — предвестник наступающей осени. Вскоре золотые прядки появятся и на березах. Потускнеют лиловые
Бухта насупится, нальется свинцовой зеленью, пенистая волна накроет горбы валунов, подкатит к рыбачьим сетям. Из холодных туч посыплется первый снег. Метель занесет снегом шхуны; сугробы нагромоздятся в садах и подтянутся к проезжей дороге. А потом — ударит мороз. Вмерзнут причалы в лед. Если взглянуть тогда сверху на бухту — увидишь белую сверкающую равнину, уходящую к горизонту. И только по голубым дымкам можно отыскать Кивиранд... Я живу в Кивиранде среди рыбаков и ушедших на покой капитанов. «Киви» — камень, «ранд» — берег. Домики зовутся «Сирень», «Клен», «Рябина», «Черемуха». «Березку» сторожат две плакучие березы. Ветви с пестрыми прядками листьев трутся о деревянную стену; в саду, в затухающем пламени георгин, сереет высокая мачта. В праздники на ней полощется флаг. Осенний сад спускается обрывом к волнам, медленно набегающим на берег.
Из низкого облака высыпаются ; как поплавки, покачиваются они на легкой волне. В бухту вошли корабли. «Команде — ужинать», — передает радио. Огни иллюминаторов светлы и уютны, они напоминают о тепле кают-компании, кубриков, о том, что моряки отдыхают после трудных учений. В Кивиранде гаснут огни. Рыбаки рано ложатся. По кромке темного берега молчаливо идут пограничники с настороженной остроухой овчаркой... Они берегут морскую границу, открытую ветрам... Что ждет их в обманчивой ночной тишине? О моряках и о людях границы я хочу рассказать в этой книге, написанной в море и возле него...
Август
ГЛАВА ПЕРВАЯ. РОСТИСЛАВ
1
Противолодочные корабли проводили совместное учение с подводниками. Слева темнели леса, справа пролегала неприметная морская граница; за ней в далекой туманной дымке намечался берег соседней страны. Небольшие корабли клало на борт, и волна перекатывалась по палубе. Качка изнуряла всех — гидроакустиков, наблюдателей, минеров, артиллеристов. Хуже всего приходилось мотористам: в наглухо закрытом отсеке трудно было дышать. Подводную лодку обнаружили раньше, чем она сумела прорваться в район морской базы. Корабли «отбомбили» ее. И подводник передал командирам кораблей семафор: «Восхищен вашим мастерством». В душе он ругал их на чем свет стоит.
Несколько лет назад Ростислав Крамской пришел на противолодочный корабль штурманом и помощником. Пришел с крейсера. Тот устарел, не успев состариться. Век космоса — век подводного флота. Крейсер сдали в архив.
Грустно жить на корабле, осужденном на слом. И хотя служба продолжала идти своим чередом, а в положенные часы офицеры собирались в кают-компании на обед, после ужина смотрели телевизионные передачи и «забивали козла», все уже было не то: не было волнующих выходов в море, вызовов на мостик, не слышно было гула корабельного сердца — кругом тихо, мертво; и не по себе становилось, если ночью проснешься: услышишь кладбищенскую тишину. В кают-компании с горечью говорили о том, что флот (в ту пору еще не создавались ракетные корабли) обречен на бездействие. Некоторые сослуживцы Ростислава уходили на берег в ракетные войска. Звали: иди с нами, Слава, у ракетчиков — будущее. У флота же его нет... Ростислав упорствовал: — Может быть, пойдут на слом не только крейсера и линкоры, но, пока флот существует, я буду служить ему. На воде, под водой — все равно... На мой век хватит, — Ты — романтик... — осуждали его. Он не отрицал: — Да, конечно, романтик!
Его отец тоже был моряком. Он приезжал в Ленинград, весь пропахший ветрами и солью. В запасе для сыновей у него было столько рассказов, что их хватило бы на год. Юрий Михайлович Крамской плавал на малых кораблях — на «охотниках», сторожевиках, тральщиках. Ему было о чем рассказать. Глебка — младший брат Ростислава — к морю был равнодушен. Но Слава... Казалось, он вместе с отцовскими рассказами о первых комсомольцах, пришедших в Кронштадт на разрушенный флот, о дальних походах вокруг Скандинавии, об уничтожении мин, оставшихся после гражданской войны, о людях смелых, отдавших жизнь морю, вдыхает неповторимый запах суровой соленой Балтики. И когда от отца во время войны с белофиннами месяцами ничего не было слышно, Ростислав мысленно плавал с ним на его маленьких кораблях, переживал суровые штормовые походы. Потом была передышка — один мирный год. Отец часто появлялся на Васильевском острове, дома, вспоминал погибших товарищей (он тяжело переживал гибель Мити Кузьмина, друга по училищу), но очень скупо рассказывал о боях, в которых участвовал сам, — а как хотел бы о них узнать поподробнее Ростислав! Взгляд отца затуманивался, когда он вспоминал Митю, — оставалось гадать, как именно Митя погиб: он на «малютке» ходил подо льдом в Ботнический залив, всплывал на пути транспортов и топил их торпедами; возвращался, обходя сети, ловушки и минные поля. Однажды он не вернулся. Подорвалась ли его лодка на мине? Застряла ли в стальных сетях? Или ледяная вода хлынула в рваную пробоину? Этого никто никогда не узнает. В тот мирный год отец с сыном часто ходили по Маркизовой луже на яхте. Ростислав любовался неповторимым закатом, и ему казалось, что он плывет куда-то далеко, по океану. Он ездил к отцу в балтийские порты, выходил с разрешения адмирала в море на юрких маленьких кораблях, которыми командовал в ту пору отец, и чувствовал себя моряком. В одном из портов в июньское воскресенье и застала его война. Отец в тот же вечер отправил Ростислава в Ленинград; мать через месяц забрала его и Глебку и эвакуировалась далеко на восток, и отца Ростислав не видел три года, лишь получал коротенькие известия: ранен в бою, лежал в госпитале; снова встал в строй; награжден орденом; получил повышение; жив и здоров; скучает по сыновьям (Глебка — тот вспоминал отца редко). В сорок пятом они встретились наконец в родном Ленинграде, и Ростислав с трудом узнал в пожилом капитане первого ранга с широкой планкой орденских ленточек на груди — отца. Лицо у него было утомленное, он стал немногословен и оживлялся, лишь только рассказывая о том, как в развалинах горящего дома в Далеком нашел овчарку-щенка и назвал его Стариком. Старик стал его другом и дважды спас отцу жизнь.
В Ленинграде открылось Нахимовское училище, и отец предложил: «Хочешь устрою, сынок?» Ростислав с радостью согласился. В голубом доме, из окон которого было видно волнующуюся, стремящуюся к морю Неву, он начал свою флотскую службу. Окончив Нахимовское, перешел в училище имени Фрунзе. И высшее училище было окончено в положенный срок. Ростислав получил назначение на крейсер, продвигался успешно и мечтал служить морю всю жизнь. Но крейсер сдали в архив, Ростислава откомандировали на берег. Он был расстроен до слез, но приказ есть приказ. В назначенный день он доложил в штабе молодому полковнику: — Капитан-лейтенант Крамской явился в ваше распоряжение. Молодцеватый полковник оглядел вновь прибывшего, заглянул в его аттестацию и, по-видимому, остался доволен: — Такие, как вы, нам нужны, капитан. Рассказывая о преимуществах , полковник несколько раз именовал его «капитаном».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Составители западных конспектов мирового развития торжественно заявили о том, что эпоха факта закончилась и наступила эпоха договора. Это когда ты просыпаешься, но тебе говорят, что ты ещё спишь, потому что мы так договорились. Вот 8 сентября в Москве народ, не просыпаясь, пойдет исполнять свой демократический долг. Он будет отдавать голос. Народ не знает самого главного: он отдает свой голос ежедневно, по нескольку раз на день, голосуя рублем. И это самый демократический способ выражения своего мнения, отношения к действительности, это ответ на многие вопросы, которые ежедневно задает жизнь. Но почему-то авторы политических конспектов ни разу за всё то время, когда политический продукт под брендом «демократия» стал интенсивно продаваться, не упомянули о самом демократическом, а главное, постоянном волеизъявлении большинства населения. Вместо этого предлагается некая демократическая процедура, которая происходит один раз в несколько лет только для того, чтобы в итоге избиратель мог обзавестись временным лидером, который, если быть честным, заранее даже понятия не имеет, куда вести свою паству.
Самое печальное для нас с вами заключается в том, что мы живем в совершенно искусственном мире, в котором абсолютно безграмотные люди могут с помощью соцсетей пафосно влиять на сознание своей случайной аудитории, умея только ёрничать, высмеивать всё вокруг себя, отвергая самые основные принципы демократии, которая, хотя интуитивно понятна, но никогда не скажет, как относиться к мнению другого человека, если оно не совпадает с твоим собственным. В демократии на невероятную высоту поднят голос – человек отдал свой голос и… Но за этим «и….» ничего не следует. Например, египтяне отдали свои голоса за Братьев-мусульман, у которых политическая практика в европейском понимании этого слова почти никакая, а хозяйственной практики управления страной вообще нет. В итоге, за всё приходится платить, а цена у демократии всегда одна и та же – человеческие жизни.
Удручает однообразие рецептов. «Оранжевые прописи» не удались в Турции. Не успела утихнуть Турция, заголосила про «оранжевое солнце демократии» Бразилия. К счастью, и в той и в другой стране людям хватило здравого смысла продолжить жизнь как ни в чем не бывало, счастливо запутавшись в своих представлениях о том, чего же они больше всего хотят. В Бразилии массовые протесты плавно перетекли в пикеты в защиту ЛГБТ-сообщества. А в Турции позавчера народный гнев обратился против врагов… Сирии.
Печалит еще и то, что демократический продукт продается не совсем добровольно. На всякий случай, его могут сопровождать пара сотен самолетов и в два раза больше крылатых ракет. Это тоже голосование, и те, кто переживет волеизъявление такого рода, сразу заживет в демократическом раю. Во главе рая окажется ставленник, случайно сделавший карьеру в США. Первое, что он сделает, – подпишет счета, с одной стороны, увеличивающие долг его страны, а, с другой, позволяющие списать определенные суммы, значившиеся за спонсорами новоиспеченной демократии.
Квартальный месяц приближается, и пора писать отчеты, обоснования, массовые списания. Бомбардировки и ракетные удары существенно упрощают эту бухгалтерскую процедуру, поэтому демократическое волеизъявление западной коалиции вполне может использовать не бюллетени, а высокоточное оружие. В чем же сегодня провинился режим Асада в глазах демократической общественности? Последняя версия, изложенная британским премьером в парламенте страны, звучит так: неважно, какая из сторон в Сирии использовала химическое оружие, ответственность за это всё равно должно нести правительство страны. Мера этой ответственности будет определяться интенсивностью превентивной бомбежки. Вчера в программе CNN, в которой была сделана попытка устроить международную дискуссию по поводу того, что делать с провинившейся Сирией, какой-то представитель министерства обороны США хвастался креативностью своего ведомства, которое так компактно спланировало зоны боевых действий в Сирии, что любой самолет может отбомбиться, слетать заправиться и вновь выполнить свою задачу в зоне боев. Первая реакция здорового, нерасщепленного человеческого сознания заканчивается вопросом: а нормальные ли люди участвуют в телевизионной программе одной из крупнейших американских медийных компаний?
Теперь можно перейти к центральной теме моих заметок и попытаться ответить на вопрос, что такое демократия в современном понимании. Получается так, что одна развращенная своим богатством и долгами нация, на которую с неба падает почти 10 триллионов долларов ежегодно, имеет какие-то свои представления о демократическом устройстве мира. Оказывается, что у приличной страны демократий должно быть, как платьев в гардеробе у девицы на выданье: на каждый случай. Вот, например, появились общественные организации, критикующие действия президента, и к ним тут же пришли налоговые органы и сказали: или вы прекращаете наезды на президента, или у вас появятся налоговые проблемы. Наезды прекратились. Для американского президента — это вполне демократическая процедура.
Есть «мозговые тресты», «кризисные центры», основная задача которых сводится к тому, чтобы из различных маргиналов воспитать внешне добропорядочные партии, чтобы через них «втюхивать» якобы демократию, а на самом деле всеми силами отстаивать «интересы Запада», под которыми каждый понимает что-то своё, бесконечно близкое, как пейзаж за окном. Помимо «партийного воспитания» таких движений, как Братья-мусульмане, в ход идут и более изощренные средства. Кто сейчас помнит «Тонкинскую резолюцию» 1964 г., с которой началось прямое военное вмешательство США во вьетнамские события? Недавно прошло сообщение, что какие-то наши ветераны встречались с американскими ветеранами в американском музее вьетнамской войны. Вообще-то не я судья людям в ветеранском возрасте, но думать-то надо, где встречаться. Если уж так хочется встречаться, то кто мешал встретиться в музее той войны в Ханое? Тогда президент Джонсон тоже говорил об интересах Америки, о том, что Вьетнам нужно наказать, и если из тех речей убрать приметы тогдашнего времени, то ни один человек не отличит заявления того американского президента от нынешнего.
Кто воспитал и вывел в свет талибов и кто с ними сегодня борется? Кто породил «Алькаеду» и кто на борьбу с ней сегодня списывает огромные деньги? Кто творил демократов из Братьев-мусульман и кто уже вчера засадил их в тюрьму «Тора»?
А кто сегодня не знает великих слов «свобода, равенство, братство», которые, если следовать современной мифологии, породила Великая французская революция? Это та, в которой Марианна в предвосхищении современной моды «топлесс», зовет французов на баррикады. Другими словами, «Фемен» и «белая ленточка» в одном флаконе. Но, честно, скажите, многие ли знают, что такое «марсельские браки», которые тоже являются порождением всё той же революции и той же демократии. А «марсельские браки» — это когда мужчину привязывали к женщине и топили в море. Излишне говорить, что и мужчины, и женщины, которых попарно топили в море, считались врагами и свободы,и равенства, и братства. Об этом французы не любят вспоминать. Зато сегодня хорошо известен «марсельский поцелуй», когда в январе этого года два депутата-социалиста, обвязавшись национальным флагом, поцеловали друг друга в губы в знак солидарности с геями всей Франции. История сделала маленький кружок и, поиздевавшись, вернулась на место.
Но вернемся к делам нашим в Москве. Теперь уже через неделю москвичи понесут свои голоса «за Собянина», «за Навального», «за….. (сами поставьте фамилию)». У меня вопрос: неужели вы, несущие свои голоса, действительно думаете, что такая процедура является истинным решением московских проблем? Неужели вы думаете, что демократия — это когда вы заранее знаете, что ваш голос уже украден и хотите в хорошей компании совершить прогулку по московским улицам, соревнуясь друг с другом в остроумии? Неужели почти 15 миллионов москвичей отдадут себя в руки не профессионала, а человека, который кое-как пытается проявить себя на политическом поприще? Я не имею в виду конкретного кандидата. Я имею в виду ситуацию, когда избирателя пытаются лишить здравого смысла. Посмотрите на Египет. Там протестное голосование привело к появлению президента из Братьев-мусульман. Процедура была наидемократичнейшая, консультантов со всего света у Братьев-мусульман было столько, что десяти Навальным столько не снилось. А в результате почти мгновенное увядание экономики, обилие политических и финансовых ошибок, попытка прибрать к своим рукам побольше власти. Ну, хорошо в Египте самые богатые — военные, и им не все равно, сколько они будут зарабатывать в свободное от службы время. В итоге неудачник-президент сидит в тюрьме, а народ расплачивается за свою любовь к демократии всё новыми и новыми жертвами. А всё потому, что поверил, будто демократия — это всё, а профессионализм ничто.
Я понимаю, что реклама орет «Возьми от жизни всё!», бывшие политики женского пола хвастаются обилием мужчин в их жизни, национальные телеканалы с утра до ночи утверждают, что смерть человека — это решение всех проблем, и выбрасывают на аудиторию за год более двух миллионов убийств крупным планом. Я понимаю, что ребенок с двухлетнего возраста смотрит переводные мультики, где нет ничего русского, а для детишек постарше предлагают посмотреть фильм «Могила светлячков». Но поймите и меня: демократия — это пустой звук, и она хороша там, где всё уже есть и только её не хватает. Не верьте, что вы еще спите. Вы уже давно проснулись, только они ещё этого не успели понять.
Слава России!
Иван Жаров
30 августа 2013 г.
Монолог дождя. К.Лукьяненко.
Дождь. Как возвращение. Домой. Шероховатость крыши, напоенная шорохом капель. Дождь – удивительно мой, Он – как создатель Музыки, настроения, блеска уснувших листьев, Он не хочет быть ни умнее себя, ни речистей. Он – дождь,
Он пройдет, и солнце поселится В капле-дождинке, оставит частицу себя, И будет — недолго — биться, как сердце, Каждого из нас неизменно любя.
И я не вижу никакой грани Между мной и дождем, Прошедшим, рассыпанным на мириады мгновений, В каждом из которых – сбывшееся старание И отголоски завтрашних песнопений.
Я играю дождь, как короля Лира – Я всё отдал и выпал водой, Они стоят у самых врат мира, Но пришли пока ещё не за мной.
