Важное
Главное в отраслевых СМИ за неделю: ледоколы для Северного морского пути, испытания Су-75, обновление гражданского флота
Искусственный интеллект на страже общественного порядка 
|
Последние сообщения блогов«Синих» литовских «партизан» готовят к наступлению на «красных»05.08.201310:4505.08.2013 10:45:57
Вооруженные силы Литвы все больше внимания уделяют подготовке военно-обученного резерва, пропаганде престижа военной службы среди молодежи, а также осуществлению начальной военной подготовки среди школьников и студентов. Об этом свидетельствуют участившиеся военные сборы с гражданами, прошедшими военную службу, увеличение количества лекций и выступлений руководящего состава армии среди молодежи, организация военно-патриотических лагерей и игр.
Неизвестный адмирал. Часть 8.05.08.201309:4005.08.2013 09:40:31
 Со старшей сестрой Антониной. 1913 г. Вера стала «хозяйкой дома» с исполнением обязанностей: «экономки», «гувернантки», «шеф-повара», «прачки», «истопника», «уборщицы» и пр., пр. вплоть до нашего учителя чтению, письму, счету, хотя сама, как и мать была самоучкой в таких науках. В 1915 году Николай был устроен «мальчиком» (ему было 15 лет) в магазин металлических изделий, где, подрастая, получал последовательное «продвижение по службе» через подсобного рабочего до рабочего магазина. Такие акты, как устройство Тони и Николая на работу, увеличение количества приходов к матери жен рабочих с просьбой пошить для них что-то, сейчас я назвал бы проявлением рабочей солидарности, деятельного участия в поддержании семьи Елизаветы Евграфовны, оказавшейся в тяжелом положении, желанием хоть чем-то помогать ей. Ведь в городе была безработица. В самом деле. До смерти отца жены рабочих не обращались к матери в таком количестве. Как-то, где-то они обходились без матери в реализации таких потребностей. Имелись, видимо, соответствующие возможности. Чем же можно объяснить перемены?! Полагаю, только рабочей солидарностью. Елизавета Евграфовна работала с перенапряжением. Начинала ранним утром, а заканчивала далеко за полночь при тусклом свете керосиновой настольной лампы. Продолжительность ее «рабочего дня» можно понять из ее же слов, не раз нами слышанных: «Люди добрые, - говорила она, глядя в окно – к пошли, а я еще глаз не смыкала».  Выглядела уставшей, исхудавшей. Но никогда мы не видели ее поникшей, как говорится, упавшей духом, не слышали ее жалоб на тяжесть условий, на судьбу свою. В действительности она, конечно, глубоко переживала случившееся в сентябре 1911 года и создавшееся положение семьи. Она не хотела нам, детям, показать свою слабость. Страдала, как говорится, про себя. Я, спавший с ней в одной кровати, не раз слышал по ночам ее плач в подушку, чувствовал, как содрогались от рыдания ее плечи. Значительно позднее мать рассказывала, что я, услышав или почувствовав ее рыдание, поворачивался к ней и говорил: «Не плач! Поверни ко мне свою голову, я утру твои слезки». Естественно, у нее было о чем рыдать, о чем переживать. Особенно в первый год после смерти отца. Помимо душевных переживаний, во весь рост встали материальные заботы. Всех нас надо было: и одеть, и обуть, и накормить. Надо было платить за жилье, взносы за швейную машинку, за дрова. Из каких источников брать деньги, чтобы все это оплачивать! Хорошо, что и в этом случае можно сказать: «Не без добрых душ на свете». Домовладелец согласился отложить уплату за жилье, а лавочник – отпускать нам продукты в кредит, с записью в его книге. Производить оплату в последующее время с выполнением матерью заказов на пошив для их жен или детей. Конечно, доброта тут относительная. Но другого выхода не было.  Если вспоминать о питании, то и при отце-то, по рассказам сестер, оно было незавидным. Плохо, конечно, было. Такие продукты, скажем, как мясо, сливочное масло, колбаса, рыба, кроме селедки, даже «Рубец» - отваренный желудок коровы, свернутый валиком и перевязанный шпагатом, самый дешевый из мясных продуктов – и тот был редким гостем нашего стола, разве что в большой церковный праздник. «Торжественным» первым блюдом был картофельный суп, именовавшимся «кудрявым» - в кипящую воду выливали сырое яйцо, кипяток схватывал его массу и разносил ее в чугуне мелкими частицами разных форм. Чаще были гороховый суп, щи. Бывала и «мурцовка» - в охлажденную кипяченую воду крошили ржаной хлеб, солили, заправляли одной-двумя ложками растительного масла. Именовали «супом со звездочками». «Коронным» вторым блюдом был жареный картофель на постном масле, и то только к обеду. К ужину – в «мундире». Бывал гороховый кисель в холодном состоянии – застывший в глубокой тарелке, вроде холодца, и нарезанным мелкими кубиками. Хлеб – ржаной (черный). Если мы с Раисой «не вовремя» просили есть, нам давали по куску ржаного хлеба, помазанному растительным маслом, с посыпанной на них солью. Мы с Раисой завидовали детям лавочников, домовладельцев, когда видели их на улице с белыми, сладкими булочками. У нас тоже бывал белый хлеб – ситный, но только по праздникам.  Из муки, просеянной через сито, пекли ситный хлеб. Он был значительно нежнее решетного хлеба, который выпекался из муки, просеянной через решето. Низкокачественными считались "пушные" виды хлеба. Их пекли из непросеянной муки и называли мякиной. Лучшим же хлебом, который подавался на стол в богатых домах, был "крупчатый" белый хлеб из хорошо обработанной пшеничной муки. Я не помню, чтобы в семье были жалобы, хныканья, недовольства по части питания. Мать говорила: «Что бог послал», «Чем богаты, тем и рады». Надо сказать, что удачное замужество Тони весьма благоприятно повлияло на настрой и самочувствие матери. Миша – муж сестры, был скромным, рассудительным человеком, внимательным к нашей семье, к Елизавете Евграфовне, называвшим ее «мамаша». Его приезд к нам вносил в наш дом радостную, оптимистическую струю. Занимал меня, брал с собой на прогулки. Взял даже в фотографию, когда, надев кондукторскую форму, пошел с женой фотографироваться. Миша всем нравился.  Острота боли в связи с кончиной отца постепенно притуплялась, жизнь в новых условиях становилась привычной. Но… говорят же, одна беда не ходит, семь бед за собой водит. Опыт нашей семьи неоднократно подтверждал правоту этих слов. До Заводского переулка мы проживали в Коровниках в Демидовском переулке, снимая жилплощадь в небольшом доме вдовы Кузнецовой, у которой был большой взрослый сын. Весной 1913 года сын умер. Пока его хоронили в доме возник пожар от лампадки оставленной хозяйкой непогашенной. Всем, как говорится, переулком быстро справились с огнем. Но все же площадь домовладелицы значительно пострадала. Она потребовала освободить занимаемую нами площадь. Куда переберешься с нашей оравой?! Своей жилплощади у нас никогда не было, так же как движимого и недвижимого имущества, кроме домашнего скарба. Мать пробовала найти жилье, но все предложения оказывались не по нашему карману. Мать вновь в расстройстве. Кто-то посоветовал обратиться к домовладельцу Лаврентьеву, проживавшему в Заводском переулке, имевшего два сдаваемых внаем флигеля. В одном из них жил с семьей рабочий Пешков Михаил Иванович, другой – пустовал, так как «износился», требовал капитального ремонта. Лаврентьев колебался в заселении флигеля, но, видя положение матери, уступил ее просьбе, обещая залатать и закрепить наиболее слабые места. Так мы оказались в Заводском переулке. Пользуясь опытом прошлых лет, мать обязала всех нас собирать бесхозную древесину, доски, поленья, ящики, части ломаной мебели и т.д. всюду, где будет обнаружено: на берегу Волги, в поле, в канавах и тащить домой. Заготовка дров. Каждый год перманентно мы занимались этим делом. Хозяин флигеля даже выделил место в сарае.  Хозяин выполнил обещание закрепить слабые места флигеля, залатать дыры и щели. Но с наступление осени, а тем более в зимние месяцы мы, естественно, ощутили качество нашего нового жилья. Тепло от натопленной печи не задерживалось. Дров, по выражению матери, шло «как в прорву». Дома ходили в валенках, в пальто или фуфайках, сшитых Тоней или матерью из простой плотной ткани на вате, вроде жилета. На новом месте у матери появились и новые заказчицы. С просьбой что-то им пошить стали приходить, помимо жен рабочих, жены и дочери местных домовладельцев и лавочников. А однажды, Елизавета Евграфовна была удостоена вниманием одной из первых дам ярославского, «высокого» общества – жены купца и фабриканта Вахрамеева, один из жилых домов которого стоял в Коровниках, куда они изредка наведывались. Это было, наверное, весной 1914 года. Купчиха пришла с дочкой – подростком, хотела, чтобы мать сшила для дочери платье к наступающему дню Пасхи. Казалось бы для Елизаветы Евграфовны приход такой особы должен был вызвать «гордое удовлетворение». Получилось однако то, на что способны подобные персоны. Мать не взялась за выполнение работы для Вахрамеевых, сказала, что не сумеет. Купчиха разразилась бранью: «Какая-то захолустная портнишка, - позднее рассказывала мать – отказывается выполнить мой заказ! Резко встала, уронив стул, который, задев горшок с цветком, уронил его с подоконника, и, не извинившись, вышла из флигеля. Мать стерпела, не проронила ни слова, но расстроилась. На этом злость купчихи не иссякла.  В один из пасхальных дней (пасха празднуется церковью неделю) я с матерью находился в церкви. Был одет «в новое» пальтишко, сшитое Тоней из перелицованного материала какой-то поношенной женской жакетки (отцовские предметы одежды переделывались для брата Николая). Увидев нас, Вахрамеева сорвалась со своего «штатного» церковного места, подошла к нам и, не взирая на торжественность богослужения, громко и грубо отчитала Елизавету Евграфовну: «Своего-то щенка, - кричала купчиха, - в новое пальто вырядила, а мою доченьку без обновки к христову дню оставила!». Молящиеся повернулись в нашу сторону. Мать, что называется, остолбенела. Не могла произнести ни слова. Плакал я, поняв, что обидели мать. Из церкви шли молча. Придя домой, мать не раздеваясь, в пальто села на стул, оперлась локтями на колени, закрыв лицо ладонями. Она всегда пыталась скрыть от нас свои слезы и волнения. Редко ей удавалось. Не получилось и сейчас. Мы видели, как вздрагивают ее плечи. Чуть успокоившись, она воскликнула дрожащим голосом: «Почему же он «щенок», ее дочь – доченька?!». Прижала меня к себе и, гладя по голове, сказала: «У ее-то доченьки чай есть чего одеть, а парня на улицу, не то что в храм божий, выпустить не в чем!». И опять зарыдала. Вера успокаивала мать. А я, по-своему поняв, что якобы из-за меня обидели маму, сказал, что больше это пальто одевать не буду.  Да, нас не жаловали не то что купцы и фабриканты, даже коровницкая «аристократия» - домовладельцы, лавочники, их дети избегали общения с нами, называли: «щенок», «паршивец», «звереныш» и т.п. Балтийские ветры. Сцены из морской жизни. Место в море и место в жизни. М., 1958. И.Е.Всеволожский. Часть 41.05.08.201309:3005.08.2013 09:30:15
Несчастье не ждет приглашения: оно приходит само...
Крамскому докладывают о чрезвычайном происшествии: два матроса с «Триста седьмого» и один с «Триста третьего» пошли с разрешения своих командиров под парусом. Они вышли в открытое море, хотя брандвахта и семафорила им возвращаться. За мысом их опрокинуло. Рейдовый катер подобрал двоих, плывших к берегу. — А третьего? — Селиванова с «Триста третьего» не нашли. Это Фрол Живцов отпустил первогодка матроса — Коркина на корабле не было. Фрол в душе радовался, что матрос «оморячивается». «Хотите пройти под парусом? Отлично! Идите!» Головастый, ушастый матрос с веселыми глазами мигом очутился на пирсе. Недавно Коркин показывал Фролу письмо отца Селиванова. Старик — мастер с «Красного Сормова» — просил «товарищей командиров» «обязательно сделать сынка моряком». Боцман, воротясь на корабль, ужаснулся: — Да ведь Селиванов и плавать-то еще не умеет. И как это вы его, товарищ лейтенант, отпустили? «Оморячил! — подумал в ужасе Фрол. — Своими руками отправил его на тот свет. За это гнать надо с флота!» Он перешагнул на «Триста седьмой». В кубрике два матроса отогревались, переодевшись в сухое. Фрол спросил: — Знали, что плавать дружок не умеет? — Да, будто бы так...  , Фрол накричал на них: — И вы его на произвол судьбы бросили? Свою шкуру спасали? Подлецы вы, я вижу! Поругивая себя за несдержанность, он вернулся на «Триста третий»; там встретил комдива и Коркина. Михаил Ферапонтович расспросил Фрола, подумал, сказал: — Мы все виноваты, и в первую очередь — я. Фрол весь ощерился: — Вина всецело моя, товарищ капитан третьего ранга, и я за нее целиком и полностью отвечаю. Скидки я не прошу. — А скидки вам и не будет, — сухо сказал Щегольков. — Получите ровно столько, сколько вы заслужили. Да разве во взысканиях дело? — спросил комдив с болью в голосе. — Вы, Живцов, осознали то, что случилось? Что мы скажем отцу Селиванова, который просил нас всех — да, и вас, и меня — сделать сына его моряком? — Я об этом самом все только и думаю... — мрачно согласился с ним Фрол. — И ни до чего хорошего, вижу я, не додумались, — покачал головой понимающе Михаил Ферапонтович. — Чепуха! Вы флоту еще долгие годы послужите! А наказать вас, конечно, накажут. Хотя и учтут, что человек-то... человек-то, поймите, к счастью, не утонул. — Как не утонул?! — Фрол ушам своим не поверил. — Рыбак, старый Сепп, его выловил. На берегу откачали. Сейчас Селиванов в больнице.  — Товарищ комдив!.. Михаил Ферапонтович!.. — Фрол подпрыгнул от радости так, что ударился головой о подволок. — Ни вас, ни меня не должно успокаивать: обошлось, мол, на этот раз, в другой будем умнее, — охладил его Щегольков. — Нет, Живцов! Потерять человека, который только жизнь начинает, потерять не в бою, а так, зря, по халатности собственной... Да ведь это же — страшно... Мне лично — очень страшно... — А по мне — хуже и быть не может... А эти два подлеца его бросили! Классные специалисты еще называются! — выкрикнул Фрол со злобой. — Отличники! — А вывод какой? Плохо знаем людей, — сказал Щегольков. — Нам наука... Он ушел. Фрол задумался: «Да, выходит, людей знаем плохо. Вот и я тоже плохо знал Щеголькова. Друтой бы, попадись какой в роде Мыльникова, на меня все свалил да спихнул бы подальше — и с корабля, и с дивизиона долой. А тогда что? Тогда — прощай море, прощай флотская жизнь, прощай партийный билет, прощай все, что на свете мне дорого! Отличнейший человечище Михаил Ферапонтович!» Чрезвычайное происшествие горячо обсуждалось повсюду. Фролу казалось, что офицеры смотрят на него неприязненно. Его не беспокоило наказание. Сам он себя наказал бы строже любого начальства. Но он прислушивался к обрывкам фраз — в штабе, в кают-компании, на улице, — и ему казалось, что все только о нем и толкуют: «Гнать его с флота!», «Под суд офицерской чести Живцова!», «Снять с погон звездочку!» Не все в соединении были Щегольковыми. Да и Фрола Живцова кое-кто считал самонадеянным, самовлюбленным задирой. со злорадством отметил, что Живцов попал в «вилку», из которой, пожалуй, не выкарабкается. Он, брызжа слюной, требовал: «Гнать с флота, гнать, я знаю Живцова еще по училищу. Он и тогда уже...»  Шли разговоры о суде офицерской чести и дознаватель — лейтенант Ложкин — уже точил карандаши для допроса и намечал в общественные обвинители лучшего друга Живцова — Никиту. Шли разговоры о «чести соединения», которую запятнал лейтенант Живцов. Один лишь Живцов! Почему-то забыли, что те двое, которые оставили в беде своего товарища (если бы не старый Сепп, прибой выбросил бы на отмель посиневший труп), были с «Триста седьмого». А на «Триста седьмом» есть свой командир — лейтенант Стожаров, который обязан отвечать за воспитание своих матросов. Забыли или захотели забыть. Все ждали суда над Живцовым. И многие удивились, узнав, что Крамской наотрез отказался предать Живцова суду офицерской чести. Почему? Потому что Крамской смотрел далеко вперед. На своем веку он видел людей, которые, потеряв по своей вине подчиненных, очень скоро забывали об этом, радуясь, что «все обошлось» и они не попали под суд трибунала или не вылетели со службы. Фрол, явившийся по его приказанию, осунулся и побледнел. Было видно, как тяжело переживает он свою роковую ошибку. Живцов говорил о ней с горечью. И Крамской понял, что самое страшное в жизни для этого молодого курчавого рыжего лейтенанта — потерять флот. Он искренне пожалел его. И решение созрело. — Вот что, Живцов, — сказал Крамской. — Принимайтесь-ка за дело. Завтра в море пойдете. Не напутайте с горя в прокладке. Я вижу, вы осознали, что натворили. Вы наказаны, может быть, слишком легко. Но я не хочу, чтобы вы шли по жизни с пятном на своей репутации. Вы встретите на пути своем много разных людей. Попадутся среди них и такие, которые, заглянув в ваше прошлое, со злорадством вывернут его наизнанку. Пусть оно у вас будет чистое... Фрол чуть не задохнулся от радости — он не знал, что ответить, что сказать человеку, который понял его, понял, что он переживает и пережил. Отныне Крамской стал для Фрола не только начальником, любой приказ которого он обязан безоговорочно выполнить. Крамской для него — и учитель, и старший товарищ, и самый близкий сердцу его человек... И Фрол почувствовал, что благодарить Крамского нельзя. Да и не за что. А Крамской и не ждал благодарности. Много лет назад именно так поступил с ним самим Александр Матвеевич Сырцов. Его первый командир. И именно так, ценя и оберегая людей, поступал человек, с которого Крамской еще в юности решил делать жизнь. Этим человеком был Ленин, Владимир Ильич.  На комсомольском собрании дивизиона, как всегда, Перезвонов первым попросил слова: — Товарищи комсомольцы! — сказал он металлическим голосом. — Еще теснее сплотимся перед лицом вопиющего факта! В дни, когда сгустилась атмосфера на Западе, когда над нами витают пары водородной бомбы, когда международная обстановка стала вполне угрожающей, среди нас обнаружились комсомольцы, попирающие основной закон корабельной службы. Они — не умеют плавать. Позор! Мы должны заклеймить Селиванова, который перед лицом международной опасности не хочет стать моряком! — А вы сами, кажется, хорошо плаваете, Перезвонов? — прервал оратора начальник политотдела Бурлак. — Сдал ГТО... — Почему же вы не научили Селиванова плавать? А? Вот возьмите научите-ка. И побыстрее... И когда Перезвонов, все еще недоумевая, ответил: «Так точно...» — Бурлак, окая, продолжал: — Пора нам, товарищи, отказаться от голых призывов, от деклараций и пустословия. Помочь, показать, обучить — куда важнее трескотни, обязательств, дающихся на словах и забываемых сразу. Не клеймить товарища надо за то, что он чуть было морю душу не отдал! Помочь ему нужно! Это, кстати, относится не к одному Перезвонову... Недавно мы говорили о дружбе, вы помните? О том, что нельзя оставлять в беде друга. Горячо выступали, красиво Гайдуков и Качурин. Какие звонкие слова говорили! А на деле что? Такие здоровые, крепкие, сильные парни бросают товарища, дают ему утонуть... — Мы — растерялись,— говорит Гайдуков, скуластый, обветренный. — Мы думали, он за нами плывет... — Думали? Оправдание труса! Матросу оно — не к лицу, — обрывает его Бурлак. — Старый рыбак, вам он в деды годится, спас Селиванова. А вы? Молодые? Бросили? Возьмите любую газету, прочтете: там матрос проходил по набережной, увидел: тонут дети. Не задумываясь, он бросился в воду и спас ребят. Там школьник провалился под лед. Матрос за ним кинулся в прорубь. Старшина едет в поезде и видит: бандит грабит женщину. Он кидается на бандита, хотя тот — с ножом, а моряк — безоружен. Старшина тяжело пострадал, но бандита не выпустил. Он выполнил долг. Водолаз, рискуя собственной' жизнью, спасает погибающего товарища. А вы? Разве ваши товарищи могут рассчитывать на вашу помощь в бою?..  . - Молчание. — Когда мы в сорок первом уходили из Таллина, — продолжал Бурлак, — корабли подрывались, горели, тонули; мы по два, по три раза побывали в воде. И что же вы думаете? Незнакомые люди помогали друг другу. Плывет матрос, держась за бревно, видит: ты барахтаешься, последние силы теряешь, бревно к тебе подтолкнет и скажет: «Держись, командир, или вместе выплывем, или...» А были случаи, что отдаст бревно, а сам в сторону отплывет... Вот это — товарищество! Перезвонов опять просит слова,—замечает Бурлак. — Он, ой, чувствую, предложит заклеймить проступок Качурина и Гайдукова и еще теснее сплотиться... Для Перезвонова — все уже ясно. А для меня — нет. Нет! Не ясно! Наказать вас, конечно, накажут. Накажем и мы, накажут ваши товарищи — комсомольцы, вон как они на вас смотрят! Меня волнует другое: понимаете ли вы, здоровые, крепкие, очень сильные парни, что если утонул бы приятель ваш Селиванов, как вы бы стали жить с таким тяжким грузом на сердце? Бурлак приходит в политотдел. Нехорошо на душе; не потому, что где-то узнают и что-то скажут. Его возмутили эти два бугая, бросившие на произвол судьбы своего щупленького товарища. Он всегда питал отвращение к трусам. В войну их расстреливали перед строем.  , набирая десантный отряд, предупреждал: «Если слаб сердцем, чувствуешь — сдрейфишь, лучше со мной не иди. Говори честно — никто не осудит». И трусы не шли. Шли настоящие люди. Лейтенанту Стронскому раздробило обе ноги; он, лежа в противотанковом рву, набивал автоматные диски товарищам. Когда мы высаживались в Новороссийске, матрос Прохоров подорвался на мине и чудом остался жив. Погодите, товарищи! Искалеченный, он пополз дальше по минному полю и открыл путь десантникам. Настоящий был человек... Когда матрос Корницкий понял, что ему и его товарищам не вырваться из окруженного фашистами дома, он с противотанковой гранатой в руках поднялся на подоконник и спрыгнул им на головы. А снайпер Рубахо ходил, хромая, опираясь на автомат — у него в ногах сидело двадцать восемь осколков. В госпиталь он не пошел. Это были настоящие люди. Мы должны воспитать новое поколение таких же...» Бурлак распахнул окно. С ближайшего корабля доносился хриплый вой патефона. «А кстати, что ты знал о Качурине и Гайдукове? — продолжал размышлять Бурлак. — Что они — отличники? Классные специалисты? И все? Да! Все! Слишком мало, Евгений Андреич, слишком мало ты о них знаешь! На всех морская тельняшка, У всех — морская душа, —  — Так, что ли? У этих двух под тельняшками — заячьи души. В личных делах об этом не сказано. В анкете не записано: «Трус»; анкеты у обоих, как говорится, вполне на уровне. Лейтенант Ложкин, готовясь к докладу о лучших, мог вполне довольствоваться ими. А ведь мне с ними в бой идти, с Качуриным да с Гайдуковым! — ударил он кулаком по столу. — Подведут?! Нет, не подведут, — ответил он сам себе. — Не таких исправляла партия. Куников отбирал лучших из лучших — ему другого выхода не было, время не ждало. У нас — время есть. Мы можем воспитать своих Никоновых. Мы должны им внушать, что война—это не только лавры и громкие подвиги. Если война разразится, то враг будет таким же, а может быть еще более жестоким, чем в прошлой войне; попадешь к нему в руки, тебя будут жечь, и пытать, и терзать... Нужно иметь сердце Никонова, Матросова, Фильченкова, тысяч других неизвестных героев, чтобы выдержать, выстоять, победить... Об этом мы должны говорить в полный голос. А мы, бывает, молчим...» Продолжение следует.  Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru В.Петров Задачи патриотических сил России.04.08.201316:4504.08.2013 16:45:26
От себя. Сейчас много говорят о том, что происходит гибель России. О развале промышленности, уничтожении армии и флота, о полной деградации промышленности, здравоохранения, образования и прочих областей. Кто-то уже опустил руки. А кто-то продолжает бороться.
Этот документ был размещен на ресурсах Союза Военных Моряков. Почитайте, поразмыслите... Полковник ВДВ в отставке Владимир Петрович Петров ЗАДАЧИ ПАТРИОТИЧЕСКИХ СИЛ РОССИИ НА ЭТАПЕ СМЕНЫ СТРАТЕГИИ РАЗВИТИЯ СТРАНЫ Для каждого подлинного патриота нашей страны слово «Россия» – не пустой звук и не популистский лозунг. Россия для нас – родной Дом, который мы привыкли защищать, который мы не собираемся разменивать на зарубежную монету, и который вновь оказался в опасности. Главная опасность сегодня для нас, наших детей и России в целом – потеря темпов экономического развития нашей страны и начавшийся в связи с этим рост социальной и политической напряженности в России, усиление недовольства большинства граждан страны отсутствием перспектив развития и очередное нарастание внутренних и внешних угроз нашему государству. Большинство граждан Российской Федерации понимает: спасение страны кроется в силе Духа нашего народа, в его cпособности к самоотдаче и вере в лучшее. Никакие зарубежные инвесторы не спасут нашу Родину, стремление же некоторых российских политиков любой ценой столкнуть Россию в пучину глобальной экономики становится смертельно опасным для нашей страны. Россию может спасти только её народ, только опора российского руководства на наши собственные интересы. Борьба между двумя подходами к видению будущего нашей страны нарастает. Либералы намерены биться за «реформы» до последнего российского актива, до последнего российского гражданина – ибо тотальная приватизация страны и превращение её в часть глобального рынка для них важнее судьбы страны и людских жизней. Россия народного большинства сопротивляется. Народ уже не просто ропщет, он все больше восстает против предателей российских интересов и казнокрадов. Люди все больше отказываются сеять хлеб и получать рабочие и инженерные специальности: они не хотят работать на олигархических хозяев и платить налоги коррумпированному государству, не хотят создавать семьи и рожать детей. Уже 80 % нашей молодежи мечтает о том, чтобы уехать из России. Всё это пока еще не «пугачевщина», но уже её предвестники. На почве бедности, нарастающей социальной напряженности и отсутствия у власти объединяющих идей углубляется и межнациональная рознь. Молодые люди целого ряда республик «подсели» на радикальный ислам – государство же неспособно противопоставить что-либо эффективное идеям сепаратизма и национализма. Остановить назревающую катастрофу можно только одним способом – принципиально изменить Стратегию развития страны. И основой новой Стратегии должна стать жизнеутверждающая и позитивная патриотическая идеология, общероссийские цивилизационные ценности. Разумеется, сегодня важно различать патриотизм истинный от патриотизма демагогического. Я уверен: истинный патриотизм всегда созидателен и конкретен. Лицемерной болтовне коррупционных чиновников и либералов о патриотизме сегодня необходимо противопоставить ПРАКТИЧЕСКИЙ ПАТРИОТИЗМ - патриотизм реального дела, поддержки и развития всего отечественного: русского, российского, евразийского. Практический патриотизм – это добровольное, но реальное служение своей Родине и своему народу. Служение без лишних слов, без политической трескотни, но с реальными и позитивными результатами. В контексте растущей необходимости преодоления падения в России темпов экономического роста и её спасения от надвигающейся социальной катастрофы перед патриотами страны стоят три главные задачи: нужно очистить Правительство России от либералов и решительно отказаться от либерально-сырьевой модели экономического развития нашей страны в пользу постиндустриальной и высокотехнологичной экономики; необходимо принципиально изменить роль и характер государства, которое должно быть преобразовано из совокупности олигархических, коррумпированных и неэффективных бюрократических структур в«солидарную» и эффективную систему управления обществом, экономикой и страной в интересах большинства граждан России; требуется включить в созидательные процессы народ и, в первую очередь,инновационные и патриотические социальные группы: инженеров, ученых, специалистов, создающих новые производства предпринимателей, офицеров запаса, ветеранские организации, патриотическую молодежь. Рано или поздно либералы и проходимцы будут изгнаны из российских властных структур, и на их место придут патриоты – люди с Совестью и Честью. Другого пути у России нет. Одна из проблем современной России состоит в том, что у её руководства нет сегодня стратегического видения происходящих в стране процессов. Более того, вместо РАЗВИТИЯ гражданам Российской Федерации предлагается СТАБИЛИЗАЦИЯ ситуации, которая явно не устраивает большинство населения, обреченное на нищенские зарплаты и произвол со стороны наглеющих чиновников, придумывающих все новые и новые штрафы, налоги и способы обирания людей. Подлинно патриотическая позиция состоит в том, чтобы не ждать, когда власть изменит, наконец, свою позицию и повернется лицом к народу, а ДЕЙСТВОВАТЬ самим! Сегодня необходимо активизировать процессы участия народа во всех сферах жизни России, не дожидаясь отмашки сверху. Участие людей во всем, что касается судьбы страны, - это и есть подлинно государственный подход, это и есть истинный патриотизм. Приоритетный способ продвижения патриотических ценностей и взглядов состоит сегодня в том, чтобы строить и развивать новую, сильную и солидарную Россию в регионах, «снизу» – через реализацию конкретных созидательных социальных, экономических и культурно-образовательных проектов. Таким образом, главная общественная задача патриотических сил состоит сегодня в том, чтобы разработать и принять к реализации патриотическую версию Стратегии развития страны. В основе патриотической версии развития России лежат идеи о целеполагающей роли национального государства, о необходимости проведения в России эффективной индустриальной политики и её движения к 6-му технологическому укладу, о формировании в России самобытной «социально-ориентированной» экономики, опирающейся на духовный и социокультурный потенциал единого «евразийского суперэтноса», который в данный момент в России не только не востребован, но вообще не рассматривается в качестве актива экономического роста. Ключевой социальной задачей государства сегодня должно стать решение демографической проблемы, разворот России от вымирания к возрождению. Все, что связано с материнством, детством и укреплением семьи должно стать главным социальным императивом современной России. Сегодня медийное пространство России заполнено многочисленными декларациями о приверженности тех или иных политиков, партий и движений ценностям Добра, Справедливости, Социального мира, Согласия и т.п. Но патриотические силы не приемлют пустословия, давно придерживаясь своих собственных и четких духовно-нравственных приоритетов. Так, говоря о целях развития нашей страны, патриоты видят их не в интеграции России в Западный мир на условиях последнего, а в сохранении и упрочении собственной цивилизационной самобытности и последующем конкурентоспособном развитии Большой России в составе Евразийского союза. Говоря о ключевых принципах устройства российского государства, истинные патриоты России видят нашу страну не олигархической, плутократической или авторитарной, но СОЛИДАРНОЙ. Мы совершенно точно знаем, как добиться в России солидарных отношений, поскольку такие понятия, как«солидарное государство», «солидарное общество» или «солидарная экономика» для нас не просто лозунги, но целая совокупность конкретных проектов. Практический патриотизм диктует необходимость решения такой важной задачи, как формирование и укрепление собственных структур. Не политических партий или «клубов по интересам», а открытых и дееспособных общественных организаций, работающих независимо от бюрократии в сетевом, солидарном режиме. Социальная опора патриотических движений - это, прежде всего,ветеранские организации. Сегодня в стране миллионы военнослужащих запаса – грамотных, образованных, активных людей, нацеленных защищать Родину не только в составе воинских подразделений, но и на гражданке. Ветераны военной службы и боевых действий – колоссальный ресурс, находящийся сегодня за бортом созидательных процессов. И сегодня важно направить потенциал наших ветеранов в русло реализации конкретных проектов развития России и её регионов. Разумеется, опора патриотических сил – не только ветераны, но и другие активно действующие структуры и социальные группы, объединяющие ученых, технократов, предпринимателей, инженеров, изобретателей и других граждан России. Сегодня патриотические движения слабее, чем олигархические корпорации, но многие из представителей этих движений сохранили достоинство и чувство локтя. Далеко не всех наших товарищей купили на возможность прислониться к олигархическим структурам. Так вот: внутри патриотических (и особенно – ветеранских) организаций есть то, чего нет и никогда не будет в группировках воров и проходимцев, захвативших власть в нашей стране в непростой период её истории: мы знаем, кому можно ВЕРИТЬ И ДОВЕРЯТЬ, – и на принципах Доверия и Соратничества будут строиться новые общественные структуры патриотических сил. А может, моя фамилия Станюкович?:)04.08.201314:5004.08.2013 14:50:35
 Старейший журнал ВМФ России "Морской сборник" в номере 7 отметил скромный труд З.Х.Травило как поучительную и веселую книгу. Сижу в трусах и фуражке с "дубами".Неотрывно смотрюсь в зеркало, и так, и так. Хорош!На Станюковича похож. Горжусь собой.Похож, конечно, но у Станюковича бакенбарды. Отрастить сегодня не успею, а так-одно лицо! Жена не понимает и ворчит.Просит что-нибудь снять, типа, не в тему.А останусь- ка я в фуражке, да одену акваланг,что стоит на балконе, пусть и не "набитый".И выйду к ней, весь в ремнях! Что думаете?
|
