С утра матросы надели обмундирование первого срока, офицеры — мундиры. Соединение праздновало свою годовщину. В этот день в кают-компании на столе под иллюминаторами лежал толстый альбом в красном кожаном переплете. Это была история соединения. Пожелтевшие газеты и листовки военного времени, наклеенные на листы плотного картона, рассказывали о поединках катерников с торпедоносцами, подводными лодками, кораблями, торпедными катерами, об их прорывах во вражеские порты! «Кто не знает дерзкого набега катеров капитана третьего ранга Рындина и капитан-лейтенанта Гурамишвили на порт, занятый противником? Катерники ворвались в порт днем, торпедировали тяжело груженые транспорты, вдребезги разнесли причал и благополучно вернулись в базу». «Так же дерзко, отважно и умело действовал экипаж катера под командованием старшего лейтенанта Русьева. Войдя ночью в занятый противником порт и ошвартовавшись у причала, катерники высадили десант автоматчиков. Гитлеровцы приняли катер за свой. Им и в голову не пришло, что моряки-черноморцы могут отважиться на такую дерзость». «Высокой доблестью отличался старшина второй статьи Фокий Павлович Сомов. Когда его катер тонул, старшина отдал свой спасательный пояс раненому командиру и помог ему продержаться на воде, пока не подоспела помощь. Честь и слава моряку, спасшему своего офицера!»
Фокий Павлович, нарядный, торжественный, прогуливался по палубе. К обеду приехал командующий, плотный, подвижной адмирал. Стремительно вошел он в кают-компанию, снял фуражку, провел рукой по темным, без седины, волосам. Поздравив всех с праздником и вспомнив о днях войны, он посоветовал офицерам брать пример с трех героев, не успокоившихся на достигнутом, а продолжавших учиться. — Они окончили академию и снова с нами, обогащенные новыми знаниями. Результаты налицо — вы все знаете итоги последних учений. Отличились соединения, которыми командуют Рындин и Гурамишвили. Они шли на разумный риск в боях Отечественной войны, — продолжал адмирал, — и сочетали его с отвагой, мастерством, бесстрашием, мужеством, дерзостью. Все это плюс трезвый и смелый расчет сочетается у них с великолепным знанием дела, с экспериментированием, с осуществлением смелой мечты. Они глядят вперед, в будущее. За то, чтобы ваше соединение шло вперед и вперед, за гвардию Черноморского флота! Захлопали пробки, Фрол, попробовав в первый раз в жизни шампанского, поперхнулся. — Курсанты? — заметил нас адмирал. — Так точно, наши воспитанники, приехали в отпуск, — доложил отец. — Что-то очень знакомые лица, — прищурился адмирал. — Позвольте, да я с вами уже один раз пил шампанское! — улыбнулся он мне. — Помните? Когда Рындину, Гурамишвили и Русьеву правительство присвоило звание Героя. Сын? — спросил отца адмирал. — Так точно, сын. — Вырос. Форменный стал моряк. А другой — Живцов? — Так точно, Живцов, товарищ адмирал! — Начинали службу на катере? — В нашем гвардейском соединении...
— Ветеран, значит, — похвалил адмирал. — Так точно, товарищ адмирал, я на Черном море родился и службу на «Че-еф» начинал, — расцвел «ветеран». — Ну что ж, желаю отлично кончить училище. Берите пример с отцов и со старших товарищей. После обеда на «Дельфин» пришло много гостей. Приехал Серго с Клавдией Дмитриевной. Она мне на этот раз показалась менее неприятной, чем тогда, в Ленинграде. Расспрашивала об Антонине, беседовала со мной об училище. Пришел и бывший командир соединения, который отправлял меня и Фрола в Нахимовское. Теперь он был в адмиральских погонах, грузный, с чисто выбритой головой, чуть постаревший. Он сразу узнал и меня, и Фрола, стал расспрашивать, где мы были на практике. Все эти годы он не забывал нас. «Вы — наши катерники», — напоминал он в письмах. Теперь он работал уже в штабе флота. — А ведь мы еще с вами встретимся и, надеюсь, поплаваем вместе! — сказал он уверенно. Отец показывал гостям катера и корабль, был радушным и гостеприимным хозяином, но я чувствовал, что ему невесело. Молодая женщина в желтом платье, с пышно взбитыми светлыми волосами, сестра одного капитана первого ранга, за ужином сидела рядом с отцом, но он был рассеян и отвечал, по-видимому, невпопад. Быть может, и он, как и я, вспоминал тот, тоже праздничный вечер, когда мы пошли с ним на Корабельную, в маленький белый , где жила тогда мама...
Я вошел первым. «Что случилось, Никита?» — спросила она дрогнувшим голосом. — «Мама, папе присвоили звание Героя». «Юрий! — позвала она. — Иди скорей, я тебя расцелую!» А теперь никто не ждал нас на Корабельной... Спустился вечер. «Дельфин» весь осветился. Начались танцы на палубе. Развевающиеся платья были похожи на крылья трепещущих бабочек. Все танцевали — Серго, Лаптев, Русьев, все, кроме отца. Женщина с светлыми волосами что-то рассказывала ему. Они подошли к фальшборту; она все болтала; лицо отца стало страдальческим, и он сказал: — Прошу прошения, мне надо идти. Откозырнув, он ушел вниз. Мне захотелось найти его, сказать что-нибудь, я не знал — что. В кают-компании его не было. Я нашел его в каюте. Дверь была приотворена. Он сидел у стола, подперев рукой голову, и обернулся на мой легкий стук. — А, Кит! Входи и затвори дверь. Садись. Мы молчали. Сверху приглушенно доносилась музыка, за открытыми иллюминаторами плескалась вода.
— Чего бы я не дал, лишь бы она была жива! — взглянул отец на портрет. — Ох, тяжело, Никита! Если б ты только знал, Кит, как мне тяжело! Наверху стали бить склянки. Отец вздохнул: — Пора к гостям. Я ведь все же — хозяин. Иди ты вперед, Никита. И я поднялся по трапу, туда, где все танцевали и все сверкало веселыми праздничными огнями...
* * *
Отец и Андрей Филиппович сдержали свои обещания. Мы ходили на торпедные стрельбы. При командах «торпеды товсь!», «пли!» мне казалось, что передо мной настоящий вражеский транспорт, который во что бы то ни стало следует потопить. Наступил день отъезда. Андрей Филиппович сказал, что командование соединения нами довольно. — Мы убеждены, что и на старших курсах вы не ударите лицом в грязь, и будем надеяться, что именно в наше соединение придете служить, — сказал он, прощаясь. — Я, наверное, буду тогда совсем стариком, — горько усмехнулся он, взглянув в зеркало. Прощаться с отцом было тяжело. Я знал, что теперь его не скоро увижу. Мы как-то особенно за этот месяц сдружились, по ночам вели долгие разговоры, и я вслушивался в советы отца и запоминал их. На прощанье он пожелал мне успехов. А я твердо решил, что, даже когда окончу училище, я всегда буду советоваться с отцом.
Поезд уходил поздно вечером. сверкал россыпью разноцветных огней. Тополя отбрасывали на залитую лунным светом платформу синие тени. Уезжать не хотелось. Фрол был мрачен, угрюм; лишь поезд тронулся, он погасил в купе свет и стал смотреть в темноту. Поезд ускорил ход — и вскоре за окнами промелькнули манящие огни кораблей... Встреча с отцом, катера, Фокий Павлович, Антонина — все осталось далеко позади...
Глава шестая. ОПЯТЬ В ЛЕНИНГРАДЕ
И вот — мы снова в училище, только поднялись этажом выше, на второй курс. Товарищи вернулись из отпуска. Бубенцов рассказывал:
— Приезжаю я в . Моряк там — редкость, до моря от Сум, как говорится, три дня скачи, не доскачешь. Все оглядываются, и мне все кажется, что каждый смотрит на меня с укоризной. Подхожу я к своему домику, вечер уже, значит, думаю, дома мать, а постучать не решаюсь. Но не стоять же весь вечер на улице. Постучал! «Кто там?» — слышу знакомый голос. «Я, мама, я!» — «Аркаша? Милый ты мой, родной!» Выбежала, обнимает, целует, ведет в комнату. «Целый год я тебя не видала, дай рассмотрю получше!» Усаживает за стол, хлопочет, достает что-то из печки... а меня так и подмывает сказать: «Мама, я очень виноват перед тобою, но теперь могу смотреть тебе в глаза, не стыдясь. Вот хочу все это сказать — и никак не могу решиться. И вдруг она поняла: подходит ко мне, прижимает к груди: «Я, — говорит, — все знаю, сынок, твои товарищи мне все хорошее о тебе написали. Ну, а чего я не знаю, я сердцем чувствую! Можешь не говорить, Аркаша, себя больше не мучить. Об одном я прошу: живи ты так, как твой отец жил». Тут мы, Никита, с нею всплакнули, — хороший он был, мой отец, а после она уже больше ни разу мне ни о чем не напоминала. И ты знаешь, когда меня не было в Сумах, она по вечерам никуда не ходила, а приехал я — каждый день спрашивает: «Может, пройдемся, Аркашенька?» И идем мы с ней на бульвар или в театр, она идет рядом, маленькая, в очках, все ей кланяются, ее в Сумах все знают. А она, чувствую, мною гордится: «Сын, мол, какой у меня: курсант, моряк, будущий офицер!» Ну, каким бы я был дураком, Кит, если бы до того докатился, что меня бы из училища выгнали! — Да, Аркадий, счастье твое, что этого не случилось! Илюша угощал яблоками: — Покушай, пожалуйста. Он их привез целых два чемодана. — У нас в — жизнь, как в раю.
— А ты рай разве видел? — Так я же тебе говорю: хочешь рай посмотреть — поезжай в Зестафони! Яблоки, груши, персики — всего много! Отец товарищей с флота привез, как мы их угощали! А потом в Тбилиси я ездил с отцом к двоюродному брату. Ты знаешь его, Шалико, который в балете танцует. Каждый вечер ходили в театр. И брат, понимаешь, каждый вечер страдал от любви: в «Лебедином озере» — сплошное страдание, в «Жизели» — тоже сплошное страдание, и в «Сердце гор» — тоже. А в жизни — все наоборот: он жену любит, она его тоже, и оба то и дело смеются. Да, ты знаешь, — вдруг вспомнил Илюша, — я у Протасова в гостях был. — У старшины? — У него! Иду по проспекту Руставели, а Протасов — навстречу, да не один, а с женой. Узнал, понимаешь, к себе потащил! Целый вечер мы всех вас вспоминали. А когда я собрался уже уходить, Протасов достает из комода коробку тбилисских «Темпов». «Передайте, говорит, Фролу Живцову. Теперь ему, поди, курить разрешают. Напомните, говорит, как я у него отобрал эти «Темпы». Ну, и обозлился Живцов тогда на меня!» Илюша вытащил из кармана коробку и протянул Фролу. — Держи, дорогой. — Чудеса! — удивился Фрол. — Кит, а ведь нам с тобой здорово влетело тогда. К адмиралу водили... Ты помнишь? — Ну, еще бы не помнить! — Ай, да Протасов! До сих пор сохранил...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Почему не пустили к присяжным специалиста по отравляющим веществам, моряка, писателя, корреспондента «Новой» Александра Покровского 29.03.2013
В Тихоокеанском флотском суде во Владивостоке подходит к концу второй судебный процесс по делу об аварии на подлодке «Нерпа». В ноябре 2008-го во время заводских ходовых испытаний во втором отсеке лодки несанкционированно сработала противопожарная система ЛОХ. В отсек поступил огнегаситель, который, как выяснилось уже после трагедии, на две трети состоял из ядовитого вещества — тетрахлорэтилена. 20 человек погибли. Около тридцати членов экипажа и сдаточной команды получили отравления различной степени. Причинно-следственная связь между воздействием ядовитого огнегасителя и смертью людей очевидна для всех, кто делал попытку разобраться в этой ситуации. Но Следственный комитет уже через сутки назначил виновным за эту трагедию матроса Гробова. По версии следствия, он СЛУЧАЙНО правильно ввел неизвестный ему алгоритм 12-значной команды на запуск системы ЛОХ и активировал нажатием клавиши «+».
Ни отпечатков пальцев Гробова, ни свидетелей, которые видели, как Гробов оперировал монитором на отсечном пункте управления, нет. Есть лишь «признательные показания» Гробова, полученные под давлением сотрудников ФСБ. Это те самые сотрудники, которые профукали погрузку ядовитого огнегасителя на подведомственный им стратегический объект — атомную подводную лодку.
Уже первый поверхностный анализ ситуации выявил исключительно быстрое токсическое поражение людей в отравленном отсеке — картина, далекая от изученной практики поражения подводников чистым фреоном, которым и должны были быть заполнены резервуары противопожарной системы на «Нерпе».
Материалы по факту поставки ядовитого огнегасителя на подводный корабль, предназначенный на экспорт в Индию, были выделены следствием в отдельное уголовное дело и сброшены балластом на сотрудников ГУВД Комсомольска-на-Амуре (в этом городе находится завод, на котором строили лодку). Судьба уголовного дела не известна. Но почему милиционеры должны были расследовать это дело, если диверсия — подследственность ФСБ? Ответ на этот вопрос и есть главная загадка дела «Нерпы».
Уже четыре с половиной года Следственный комитет и военная прокуратура пытаются возложить уголовную ответственность за аварию на «Нерпе» на стрелочников: командира экипажа Дмитрия Лаврентьева и матроса Дмитрия Гробова. Первая попытка окончилась неудачно. В 2011 году суд присяжных полностью оправдал подсудимых. Более того, первым же ответом на вопросы суда присяжные, по сути, признали версию следствия о первопричине трагедии несостоятельной и фантастической.
…Лаврентьева и Гробова судят повторно. Мы внимательно следили за этим судом, но молчали. Именно активное освещение первого судебного процесса в СМИ стало главным основанием для отмены вердикта присяжных. Помимо других абсурдных оснований поводом для отмены оправдательного приговора послужил тот факт, что командир Лаврентьев приходил на суд в военной форме и тем самым давил на психику присяжных. С тех пор командир Лаврентьев ходит в суд в гражданской одежде.
22 марта по надуманному основанию в судебный процесс не был допущен наш обозреватель, знаменитый писатель, подводник и химик по образованию Александр Покровский.
Нам не очевидно, каким будет вердикт присяжных, но нам очевидно, что сторона обвинения не заинтересована в предоставлении на суд присяжных объективных обстоятельств трагедии. Более того, представители обвинения постоянно выступают в СМИ, пропагандируя свою абсурдную версию, противоречащую математике, логике и здравому смыслу.
Мы отменяем свой мораторий на молчание, потому что в такой ситуации молчание становится пособничеством.
Елена МИЛАШИНА
Александр ПОКРОВСКИЙ:
Я приехал во Владивосток, чтобы выступить в суде в качестве специалиста, приглашенного стороной защиты. 22 марта, ровно в 9 часов 30 минут местного времени я был в суде. В этот день должны заслушивать свидетелей защиты — их двое — флагманский химик и механик.
Сначала в зал приглашают свидетелей — они дают подписку о неразглашении.
Потом приглашают меня. В зале суда нет присяжных — пока только судья, стороны защиты и обвинения просто меня выслушают, зададут вопросы, а потом уже судья решит, можно ли мне выступать перед присяжными.
Первый вопрос судьи — меня просят представиться. Я называю себя, говорю, что по основной своей специальности я радиохимик, «химия радиоактивных изотопов» — так написано в моем дипломе. Кроме того, я подготовлен как специалист по оружию массового поражения, боевым отравляющим и химическим веществам, способам защиты о них.
В течение 10 лет, с 1976 по 1986 год, я служил на атомных подводных лодках Северного флота, где был специалистом, начальником химической службы — специалистом по радиационной безопасности, средствам регенерации, газового анализа, средствам очистки воздуха помещений подводной лодки от вредных примесей.
С 1986 по 1991 год я служил в 1-м ЦНИИ ВМФ в качестве младшего, а затем и старшего научного сотрудника, специалиста по средствам регенерации и очистки помещений подводных лодок. Кроме того, я обобщал опыт боевых походов, а также участвовал в разработке требований радиационной и химической безопасности помещений проектировавшихся и строящихся подводных лодок, анализе аварий и аварийных происшествий на ВМФ в рамках своей специальности.
По версии следствия, поступивший во второй отсек огнегаситель в количестве 260 литров моментально вытеснил весь кислород и люди погибли от асфиксии. То есть от удушения. А не от отравления ядовитым тетрахлорэтиленом, присутствие которого в составе огнегасителя, по версии следствия, не имело никаких последствий для людей во втором отсеке.
Адвокаты подсудимых задают мне вопросы первыми.
Что такое система ЛОХ?
Я отвечаю, что ЛОХ — лодочная объемная химическая, затем я очень бегло рассказываю устройство и размещение ЛОХ на лодке. Я рассказываю принцип действия системы ЛОХ. Адвокат удовлетворен и задает вопрос: знаю ли я, что такое тетрахлорэтилен. Я отвечаю, что это непредельный углеводород 1-го или 2-го класса опасности. Меня просят уточнить. Я отвечаю, что тетрахлорэтилен по документам Минздрава относится ко 2-му классу опасности во всех средах, но недавно, с 2007 года, ведомство главного санитарного врача России господина Онищенко отнесло его к 1-му классу опасности в водной среде. Это означает, что ни при каких обстоятельствах он не должен появляться в помещениях корабля или подводной лодки, потому что, согласно руководящим документам ВМФ, нахождение на кораблях химических веществ 1–2-го класса опасности запрещено. Отнесение же его к 3-му классу опасности касается работ с ним на открытом воздухе, а не в замкнутых объемах. Тут меня прерывает судья и говорит, что это все я скажу при присяжных.
У защиты есть еще вопрос: что такое гипоксия? Гипоксия — это кислородное голодание. Первые признаки его могут появляться у человека при нахождении его в помещении с содержанием кислорода 15–16%. Они выражаются в учащенном дыхании.
При 10% кислорода неподготовленный, но здоровый человек способен выполнять в течение часа даже тяжелую работу — в этом случае организм справляется, увеличивая частоту дыхания. При 7,5% может наблюдаться так называемая горная болезнь — на фоне учащенного дыхания потемнение в глазах, слабость, может наступить потеря сознания.
Тут судья меня еще раз прервал, сказав, что расписывать подробно не надо.
Наступило время задавать вопросы стороне обвинения.
Первый вопрос: знаю ли я, что своим заявлением о 1-м классе опасности тетрахлорэтилена я ставлю под сомнение экспертизу, проведенную в ходе следствия? Я ответил, что об экспертизе я ничего не знаю, а то, что тетрахлорэтилен отнесен к 1-му классу опасности в водной среде и ко 2-му классу опасности в воздухе помещений, — так эти данные давно находятся в открытом доступе. Существует также «Корабельная токсикология» под редакцией Потемкина, где, в частности, написано, что пары тетрахлорэтилена производят такое же действие на организм человека в замкнутых помещениях, как чистый хлор или синильная кислота.
И тут меня спросили: выступал ли я в СМИ по поводу «Нерпы»?
Я ответил, что выступал и не раз. Я — подводник! Но какое это имеет значение, если я еще и специалист по отравляющим веществам и способам защиты от них?
Тогда прокуроры попросили меня дать определение фреону.
Я ответил, что это ингибитор. То есть фреон замедляет реакцию горения, но никоим образом не влияет на содержание кислорода в помещении. НЕ ВЫТЕСНЯЕТ КИСЛОРОД, потому что ингибитор, поступая в область возгорания, вступает с продуктами горения во взаимодействие, результатом которого является образование негорючих соединений, которые препятствуют подходу молекул кислорода к точке горения, замедляют движение этих молекул и тем самым прерывают цепную реакцию горения. Иными словами, ингибитор — это такое «одеяло», набрасываемое на очаг возгорания.
И тут мне прокурор Мамот говорит: «Но вы же сами говорили в СМИ, что фреон вытесняет кислород!» И добавил, что существует запись моего выступления, где я это утверждаю. Однако в ответ на мое требование предоставить эту «запись» прокурор отказался это сделать.
Мне было предложено выйти, поскольку они будут совещаться. Я вышел. А потом вышел адвокат и сказал мне, что мою кандидатуру в качестве специалиста отвела сторона обвинения, поскольку я уже высказывался в СМИ и не могу быть объективным.
Жаль, что мне не удалось выступить на суде перед присяжными.
А то я объяснил бы им на конкретных примерах, что поступление 260 литров смеси фреона и тетрахлорэтилена в соотношении одна треть к двум третям во 2-й отсек подводной лодки «Нерпа» объемом 1467 кубометров — это все равно что в стакан объемом 200 мл капнуть одну капельку настойки валерьянки на спирту. Причем для пущей достоверности надо разделить эту капельку еще и на три. И все бы увидели, как быстро капелька, ничего не вытесняя, падает на дно стакана. И при этом какая-то часть содержимого этой капельки испарится и можно приблизиться и понюхать — из стакана запахнет валерьянкой. Спирт, как и фреон (и бензин), относится к 4-му классу опасности и от этого вдоха из стакана никто не пострадает. Но вот если все эти манипуляции проделать с капелькой тетрахлорэтилена, а потом понюхать из стакана, то человек получит поражение хлорсодержащими, возможно и смертельное, от одного только вдоха по схеме: токсический шок (кома), потеря сознания, падение, развитие отека легких, смерть.
То есть в отсеках АПЛ «Нерпа», после подачи в атмосферу отсека смеси из фреона и тетрахлорэтилена, наблюдалось: выпадение этой смеси в виде дождя, после орошения людей с головы до ног отправившегося прямиком потоком на палубу и в трюм, а также образование аэрозоля из части этой смеси, гонявшегося какое-то время за мечущимися людьми и оседавшего на них и на поверхностях отсека, и еще были пары фреона и тетрахлорэтилена, во что частично обратилась эта смесь.
Количество же обращенного в пар вещества смеси ни в коей мере не превысила бы цифры в 10% от поступившей в отсек из системы ЛОХ жидкости.
Таким образом, «вытеснение всего кислорода» не могло произойти ни при каких обстоятельствах.
Поражение же людей произошло от попадания их «под душ» из жидкого фреона и тетрахлорэтилена, который действовал на кожу и через кожу, на слизистые, на органы дыхания и через рот. Кроме того, на них действовала смесь из фреона и тетрахлорэтилена, испарявшаяся с одежды, промокшей под этим душем, и еще за ними гонялся аэрозоль, поражавший их вместе с парами еще раз через органы дыхания, кожу, слизистые.
По сути, во 2-м отсеке АПЛ «Нерпа» мы имели герметичную камеру для воздействия на людей таким отравляющим веществом, как тетрахлорэтилен, действующим на фоне фреона 114В2, что только усугубляет воздействие на человека тетрахлорэтилена — это вам скажет любой токсиколог.
А тетрахлорэтилен в данных условиях вполне может рассматриваться как действующий в условиях водной среды — то есть как вещество 1-го класса опасности. То есть он не только вполне сопоставим по воздействию с чистым хлором и синильной кислотой (2-й класс опасности), но и превосходит их. По сути, мы имели газовую атаку времен Первой мировой войны.
У людей из 2-го отсека «Нерпы» не было шансов. И спаслись они, потеряв 20 человек, только чудом.
Вот это я и должен был донести до присяжных, но, увы, — меня до них не допустили.
Почему нет сценария, о каком прогоне шла речь, почему я об этом ничего не знала? А знать должна, потому что мероприятие готовилось на базе твоего дворца и в ответе за него ты. Я доверилась очень профессиональным людям, но одно дело работа музея, другое – публицистика на большой зал. Я благодарна инициатору прогона за те три дня, которые помогли нам не сорвать эту встречу. У нас было только три дня. Штаб «седьмой» был расположен в фойе лекционного зала, сценарий писала там же, наши инструктора работали по двенадцать часов. Художник Сергей Лазарев, уловив замысел по оформлению сцены, работал над эскизами. Машинист сцены Александр Хохлов каким-то чудом достал 48 новых стульев для исполнителей седьмой симфонии. Привезли из музея музыкальные инструменты, которые вместе с красной гвоздикой бережно возлагались в процессе всего вечера на место каждого исполнителя, не дожившего до этого дня. Это была кульминация, в этом мы не ошиблись!
Первые исполнители Седьмой симфонии.
Руководством утвержден сценарий, залитован в Горлите. Схватив его, помчалась в театр «Комиссаржевской» к Народному артисту Ивану Краско. С его феноменальной памятью ему предстояло вытянуть весь вечер, поскольку одного текста было на несколько страниц, да и само действо охватывало сцену, зал и ложи – и все это без единой репетиции, конечно, пришлось подключиться и мне. Торжественный вечер «Созвучно подвигу», посвященный Седьмой симфонии, состоялся, в такой боевой обстановке 18 сентябре 1982 года. Вечер открыл Народный артист, композитор Андрей Петров. И невозможное возможно!
Композитор, Народный артист СССР Андрей Петров, Народный артист, подводник Иван Краско и я.
Творческие работники осажденного города со всеми ленинградцами сражались своим оружием. В холодной комнате на Большой Пушкарской пишет Героическую седьмую симфонию Д.Шостакович. С первых дней войны Д.Д.Шостакович – боец местной противопожарной обороны. Его пост № 5 в помещении консерватории. Он ездит и на оборонные работы. В конце июня Дмитрий Дмитриевич вступает в ряды ополчения. 16 сентября Шостакович выступает по радио: «Я говорю с Вами из Ленинграда в то время, как у самых ворот идут жестокие бои, только что я закончил две части своего нового произведения, если это сочинение мне удастся написать хорошо.., можно будет назвать его «Седьмой симфонией». Я сообщаю об этом для того, чтобы радиослушатели, те которые меня сейчас слушают, знали, что жизнь нашего города идет нормально. Все мы сейчас несём свою боевую вахту. Я думаю о величии нашего города, о его лучших идеалах человечества, о гуманизме, о красоте и нашей прекрасной природе. Советские музыканты, помните: нашему искусству грозит великая опасность, и чем лучше наше искусство, тем больше у нас будет уверенность, что его никогда, и никто не разрушит». 30 сентября композитор был эвакуирован в Куйбышев. 27 декабря 1941 года Дмитрий Дмитриевич поставил на партитуре точку и на титульном листе написал: «Посвящается городу Ленинграду». 27 декабря – последнее выступление симфонического оркестра радиокомитета из студии для Швеции. Гибли хорошие музыканты. Опухший от голода художественный руководитель Ленинградского радио Яков Бабушкин диктовал машинистке: «Первая скрипка умирает, барабан умер, валторна при смерти». 27 музыкантов умерли зимой 1941-1942 годов, остальные истощены до предела. Наступила трагическая пауза. Но музыка не смолкала. Осталась боевая единица – квартет под управлением концертмейстера оркестра Семена Аркадьевича Аркина. Снова звучит в Ленинграде музыка Глинки, Чайковского, Бородина, Глазунова. 23 февраля 1942 года квартет прекратил свою работу, больше не было сил ходить, носить инструменты. К.И.Элиасберга, единственного симфонического дирижера и его жену – концертмейстера Н.Д. Бронникову в феврале на санках отвезли в стационар.
Идея об исполнении Седьмой симфонии в Ленинграде возникла у заместителя председателя радиокомитета . Весной 1942 года через линию фронта блокадного города специальным самолетом – командир военный летчик Василий Семенович Литвинов – была доставлена партитура Седьмой симфонии из Куйбышева.
« …И назвавши себя - "Седьмая", На неслыханный мчалась пир, Притворившись нотной тетрадкой, Знаменитая Ленинградка Возвращалась в родной эфир».
Анна Ахматова.
Симфония была впервые исполнена в городе Куйбышева симфоническим оркестром Московской консерватории в составе профессорско-преподавательского коллектива студентов и аспирантов. Этим же составом симфония была исполнена в городе Саратове, в начале 1942 года. Седьмая симфония рассчитана для удвоенного оркестра – не менее чем в сто человек. Весной 1942 года руководители радиокомитета и управление культуры, при поддержке партийного руководства города, решили возродить симфонический оркестр, несколько раз по радио было передано объявление, с просьбой всем музыкантам города зарегистрироваться в радиокомитете. Позднее на помощь основному составу – по решению руководства города – пришли военные прямо с фронта, из оркестров, пославшие лучших своих музыкантов под начало Карла Ильича Элиасберга. К.И.Элиасберг провел первую репетицию оркестра в составе 48 человек, которая продолжалась всего 40 минут. Музыканты не могли долго сидеть, держать инструменты. Каждая репетиция становилась подвигом. «Творить – значит убивать смерть», – сказал Роман Роллан. Седьмая симфония, рожденная в Ленинграде, почти полностью написанная в нем, закаленная огнем и голодом, как ее исполнители и слушатели. 9 августа 1942 года звучала во имя жизни, во имя Победы. «Ленинградское исполнение было свое, ленинградское, то, что сливало музыкальную бурю с боевой бурей, носящейся над городом», – писал Николай ТИХОНОВ. Прошло 40 лет, и мы имели возможность в нашем зале приветствовать исполнителей героической симфонии Шостаковича, чьи имена навечно вписаны в летопись блокадного города.
В.К.Петрова – английский рожок. Г.Ф.Фесечко – вторая скрипка, и.о. директора консерватории в годы войны.
Михаил Ефимович СМОЛЯК – тромбон, он же вместе с Григорием Федоровичем ФЕСЕЧКО участвует в переписке симфонии 80 партий. Павел Константинович ОРЕХОВ – валторна, ныне профессор консерватории. Григорий Захарович ЕРЕМКИН – фагот, ныне профессор консерватории. Виктор Михайлович ОРЛОВСКИЙ – тромбон, солист, до последнего времени работал в ансамбле Игоря МОИСЕЕВА, приехал из Киева. Жавдат КАРАМАТУЛЛОВИЧ АЙДАРОВ – ударные инструменты, человек легендарной биографии, Буденовский трубач, преподает в Казанской консерватории. Николай Александрович НОСОВ – труба, он играл в джазе Л.УТЕСОВА. На премьере седьмой он был солистом. Михаил Парфенович ПАРФЕНОВ – валторна, старшина оркестра Ленинградского фронта, работает педагогом. Семен Борисович ГОРЕЛИК – валторнист работает педагогом. Сергей Константинович КОРЕЛЬСКИХ – флейта-пикколо. Александр Федорович ПОКЛАДА – трубач, прилетел из Одессы. Борис Александрович ПЕТРОВ – валторна, ребята искали его 14 лет, на днях выяснилось – живет в Киришах. Самуил Аронович ИДЕЛЬСОН – тромбон, пришел из оркестра Ленинградского фронта. Константин Михайлович КУЛИКОВ – ударник, пришел из оркестра МВД. Он со своими товарищами по ударной группе развивал в симфонии тему прусского барабана, которая для всего мира ассоциируется с вражеским нашествием. Нил Николаевич БЕЛЯЕВ – обеспечивал в эфир звучание Седьмой на все европейские страны. Михаил Александрович МАТВЕЕВ – композитор, ученик Д.Д.Шостаковича, руководитель музыкального издательства. Ксения Марьяновна МАТУС – гобоистка, студента консерватории. Галина Федоровна ЕРШОВА – флейта, пришла с завода, исполнив Седьмую симфонию, вскоре ушла на фронт. Григорий Федорович ФЕСЕЧКО – вторая скрипка, в годы войны исполнял обязанности директора консерватории. Вера Константиновна ПЕТРОВА – английский рожок. Седьмая симфония в день премьеры 1942 года транслировалась на коротких волнах на Европу. Эту передачу, как и многие другие, обеспечивал в эфир звукорежиссер радиокомитета БЕЛЯЕВ Нил Николаевич. Музыкальным редактором оркестра была Фанни Наумовна ГОУХБЕРГ.
18 сентября 1982 года работали центральное и ленинградское телевидение, со светом и звуком все было замечательно. Снят фильм «Музы не молчали», который прошел по центральному телевидению не один раз. В титрах стояло: над фильмом работали Аида Ильина, Иван Краско. И это неправильно и совсем несправедливо, потому что труд был очень многих, особенно музея и его активистов – благодаря им жива память каждого, первого исполнителя Седьмой симфонии и всех творческих работников блокадного города. Музей работает более пятидесяти лет, народная тропа к нему не зарастает, жив труд Евгения Линда и всех первых следопытов. Низкий им всем поклон. Успехов их приемникам.
Первое исполнение Седьмой симфонии Д.Д.Шостаковича в блокадном Ленинграде 09.08.1942 года. Дирижёр К.И.Элиасберг.
Вечер, посвященный сорокалетию работы Театра музыкальной комедии в блокадном городе, готовили сами. Через героическую комедию «Раскинулось море широко» мы рассказали об авторах и героях этого спектакля, о жизни и работе артистов театра, его зрителях.
В первые месяцы войны ленинградские театры были эвакуированы, а театру оперетты – легкому музыкальному, веселому искусству довелось пройти с ленинградцами все 900 дней блокады. Пережив с ними все ужасы, которые выпали на их город, Театр-боец достойно выполнил беспрецедентную миссию в истории мирового искусства.919 спектаклей этого театра в годы войны посмотрели один миллион 300 тысяч зрителей.16 премьер и возобновление классических спектаклей коллектива и постановку новых спектаклей на актуальные темы . На следующее утро – объявление войны – весь коллектив театра дал клятву сделать всё для разгрома врага: создавали спектакли, после репетиций уходили в мобилизационные пункты, работали в госпиталях, учились стрелять, тушили зажигательные бомбы, разбирали завалы, выносили пострадавших от бомбежек. Давали по два спектакля в день, воздушные тревоги прерывали действие. К несчастью обнаружилось, здание музыкальной комедии на улице Ракова не имело своего бомбоубежища, приходилось прерывать спектакль и отправлять зрителей в убежище по соседству в Филармонию. А пятого ноября от упавшей фугасной бомбы здание сильно пострадало.
Да, вспомнился и 1965 год. Еще случай, но уже не аварийный. Межфлотские состязания на приз главнокомандующего ВМФ по торпедной стрельбе. Мы, ПЛ «С-150», на четвертой, последней позиции поиска в полосе следования отряда боевых кораблей (ОБК). ОБК в составе: крейсер пр. 68 бис в ближнем охранении трех ЭМ пр. 57, в передовом охранении трех ПЛК пр. 159, в воздухе два противолодочных самолета Бе-6. По радиоперехвату РДО от первых двух лодок ясно, что их атаки оказались неуспешными, ЭДЦ кораблей противоречивы. Донесение от третьей лодки перехватить не удалось, самолеты загнали нас на глубину. Атака чисто акустическая. Сентябрь. Гидрологическая обстановка дрянь: слой скачка скорости звука на глубине 25-30 м, в приповерхностном слое изотермия — положительная рефракция звуковых лучей, шумы винтов надводных кораблей прослушиваются хорошо на сравнительно большой дистанции. Но на этой глубине на крейсер не пойдешь — можно попасть под таранный удар, да и с воздуха самолеты могут заметить, потому как прозрачность воды в Японском море 25—30 м и бело-красные аварийно-сигнальные буи подводной лодки видны хорошо. Нарушится скрытность — незачет. Под слоем же скачка рефракция отрицательная и дальность шумопеленгования надводного корабля ограничена геометрией хода звукового луча. Элементы движения кораблей передового охранения определили все же на глубине хода 25 м. Идут зигзагом 30 градусов в строю фронта, ход 18 уз. В звоне гидролокаторов и в шуме их винтов ни эсминцев, ни крейсера не слышно. Передовое охранение прорываем под слоем скачка между двумя кораблями. Разошлись, а главной цели не слышно, зона тени. Уходим глубже. Есть шумы винтов тяжелых кораблей! Есть пеленг на корабли охранения!.. Есть, наконец, пеленг и на крейсер! Скорость его хода по оборотам винтов 26—28 уз! Пеленг быстро меняется вправо. На торпедном автомате стрельбы установлен ожидаемый курс по данным передового охранения. Автоматный и наблюдаемый акустиками пеленг не совпадают на каждом замере. Ввожу корректуры курса, дистанции.., но добиться совпадения пеленгов не успеваю. По времени вот-вот должен быть поворот цели. Пеленг встал! Резко пошел влево — поворот цели! Корректура курса на вероятный угол поворота на зигзаге 45°, но... пеленг наблюденный опять опережает автоматный! Ввожу корректуру курса цели, дистанции, а он (пеленг) опять бежит впереди автоматного! Угол гироскопического прибора торпед тоже быстро увеличивается.
— Лево на борт! Оба мотора вперед полный! Лодка даже задрожала... Аппараты уже «товсь». Надо стрелять. Иначе уйдет! На миг краем глаза замечаю расширенные ошеломленные глаза людей в центральном посту, насмешливые глаза представителя главного штаба ВМФ. — Так держать! Оба малый! Контрольный замер! Доклад старпома: «Акустическая поправка 3 градуса». В груди знакомый холодок, «пружина», а в голове проносится «Уйдет, черт! Неужели, и у меня неудача?». Доклад торпедного электрика: «Контрольный замер введен. Автоматный отстал на 7 градусов!», а я командую: — Акустическую поправку 21 градус влево ввести! — Автомат отработал! Из 1-го отсека голос командира БЧ-1П: «Омега 33 влево!». — Аппараты — пли! — Торпеды вышли! Две торпеды с углом растворения залпа из четырех торпед понеслись к цели. В центральном посту воцарилась тишина. Осматриваюсь. Старпом смотрит на меня с изумлением. Замечаю врача, в его глазах беспокойство. Вспоминаю... в ходе атаки он сунул мне в руку полстакана прозрачной жидкости (я ее выпил, не заметив вкуса). Спрашиваю: что было в стакане? Глюкоза! Разговариваю, а сам параллельно в уме пересчитываю: ВИП 7 градусов в минуту, за 3 минуты хода торпед— 21 градус, а акустическую поправку 3 градуса забыл прибавить! Да ладно! Я же не считал. 21 градус — это же по наитию! Тем более что не известна действительная дистанция залпа. Тем временем послезалповое маневрирование выполнено, шумы торпед давно состворились с целью, горизонт чист. Пора всплывать.
Всплыли. Выскакиваем на мостик. По корме в дистанции порядка 10—15 кб в дрейфе корабли ОБК, в воздухе кружит . С крейсера семафор: «Срочно погрузиться курсом... градусов на глубину 30 метров, пройти 10 минут средним ходом, всплыть и подойти ко мне на голосовую связь. Командующий ТОФ». Выполнив маневр, подошли к крейсеру на голосовую связь. Командующий флотом по громкоговорящей палубной трансляции благодарит за успешную атаку — обе торпеды прошли под крейсером, под первой орудийной башней и под второй трубой. Погрузиться заставил для самолета, ему показалось, что он лодку в ходе атаки заметил, но после проверки от утверждения отказался. Неужели и на самолете был контролер главного штаба? Пришли в базу. Сразу разбор атак по черновым документам, по штурманскому планшету и записям групп наблюдения. Спецы торпедной науки встали на дыбы — мол, не по правилам! А представитель комиссии главкома подытожил — победителей не судят! Приз главкома наш! А я вспомнил «холодок и пружину в груди»... Тем временем ремонт захлопок воздухопровода закончен, и воспоминаниям конец. Проверили прочный корпус на герметичность, погрузились и пошли дальше. В обед, как положено, подняли подводную чарку «За число всплытий, равное числу погружений, и на одно больше!». Про себя решил — «внутреннюю планку» бдительности поднять на несколько пунктов выше. Однако когда же это все-таки началось? Когда в первый раз было это предчувствие опасности, экстремальности момента? Когда внутренняя «пружина» подтолкнула в первый раз к верному и своевременному решению? Всегда бы мне чутко прислушиваться к этому внутреннему гласу! Да так я, по существу, всегда и делал. А экстремальных ситуаций было и в последующей службе достаточно. Только один раз я замешкался... и поворот судьбы.
Интуицию называют шестым чувством, священнослужители – ангелом-хранителем. Верный, глубокий ответ о ее природе и происхождении дал замечательный философ .
Опять июль. Год другой, 1978-й. Камчатка. Я, заместитель командующего флотилией атомных подводных лодок, старший на борту ракетного подводного крейсера стратегического назначения (РПКСН), выполняющего всплытие после глубоководного погружения на контрольном выходе перед боевой службой. Акустический горизонт от рабочей глубины погружения до 40 м чист, но гидролого-акустическая обстановка по-летнему сложная: на глубине 20—25 м мощнейший слой скачка скорости звука. Поэтому, что фактически делается на поверхности, по существу, неизвестно. Надежда только на то, что обеспечивающий РПКСН, который на поверхности в надводном положении и где также находится командир дивизии обоих РПКСН, грамотно разберется в обстановке и примет правильное решение по обеспечению безопасности всплывающего корабля. На коротком инструктаже перед выходом в море вроде все было оговорено и согласовано. Перед нами глубоководное погружение выполнял он, а мы обеспечивали. Несмотря на трудности поддержания звукоподводной связи и своего места относительно погружающейся лодки, мы отработали четко. Теперь обеспечивает он, всплываем мы. Курс всплытия — в сторону открытого океана, в сторону от полосы маневрирования обеспечивающего корабля. Звукоподводной связи с обеспечивающим РПКСН, к сожалению, с некоторых пор нет — обеспечивающий не удержал своего места относительно уравнителя. Итак, командир РПКСН поднялся в боевую рубку, а я остался в центральном посту рядом с боцманом у пульта управления рулями. Начали всплытие с глубины 40 метров под перископ. Смотрю на глубиномер — и ощущаю нарастание тревоги и опасности.., «холодок».., «пружинку» — уже готов скомандовать: «Стоп всплытие», но удерживает принцип невмешательства до поры до времени в действия командира (сам не любил, когда мешают, да вроде и оснований нет — делает все правильно) и все же в момент мягкого толчка уже командую: — Рули на погружение! Обе турбины вперед средний! Держать глубину 40 метров! Осмотреться в отсеках! Однако действия запоздалые. На первый взгляд ничего страшного, но из контрольного краника одного торпедного аппарата подтекает забортная вода. Ясно — разгерметизирована передняя крышка торпедного аппарата, значит «морда» помята. А что с тем, кто наверху? И кто это? Всплыв в надводное положение, уясняем, что это обеспечивающий РПКСН, пытаясь восстановить с нами связь, «забрел» в нашу полосу маневрирования. Тут-то мы и встретились!
(речь о "К-171" и " ".
Возвратились в базу. Повреждения устранили в сравнительно короткий срок, но своевременный выход на боевое патрулирование обоих кораблей сорван. ЧП!!! Длительное расследование высокой комиссии, длительный поиск варианта возмездия. Наконец, в ноябре найдена достаточно уничижительная должность — командир отдельного дивизиона аварийно-спасательных судов КВФ. И поделом! Надо уважительно относиться к голосу «свыше», хотя и идет он изнутри! Горько шучу, конечно, во всевышнего не верую. Впереди было еще 10 лет службы. И были опять экстремальные ситуации, особенно в годы службы в аварийно-спасательной службе (АСС), но получив тот горький урок, я всегда теперь следовал принципу — слушай себя, верь себе, своим знаниям, опыту! Но когда же все-таки «ЭТО» началось?! Как-то, уже в наше время, сидим за дружеским столом после парилки дома у Вали Софронова. Я между делом поделился своими воспоминаниями, и Леня Нечаев, уникальный хранитель подробностей нашего «воспитонского» детства, говорит: — Ищи истоки там, в детстве, в Нахимовском...
Софронов Валентин Всеволодович, Генерал-майор-инженер, руководитель исследований по контролю ядерных взрывов и испытаний в Минобороны. Нечаев Леонид Анатольевич, флагманский минер дивизии ПЛ.
И верно. Вспоминаю... Нахимовский лагерь на озере Суулоярви. Шлюпка — шестерка под парусом. Миша Софронов, старшина 1-й статьи, помощник офицера-воспитателя нашего класса, впервые доверил мне румпель шлюпки. Погода солнечная, порывистый ветер. Идем ходко, с креном в бейдевинд. Вода по правому борту под самым планширем. Чуть двинешь рулем или чуть сильнее порыв ветра — и серебристые струи через планширь влетают в шлюпку. В душе в этот миг, пожалуй, то же самое щемящее чувство. Как будто балансируешь на тонкой грани над бездной! Чуть нажмешь на рукоятку румпеля — щемит.., чуть отведешь — отпустит! Наверно, это было чувство страха, инстинкт самосохранения всего живого.
Да, морская практика сначала на озере в лагере, потом на баркасах в штормовой Ладоге, потом на парусно-моторных шхунах «Учеба» и «Надежда» в штормовой Балтике учила нас преодолевать этот первородный страх, но чувствовать и предчувствовать момент реальной опасности. Да, это правда, истоки профессиональной морской интуиции, наших знаний и опыта там, в детстве, в Нахимовском детстве. И я ему благодарен.
Шхуна «Учеба»
Шхуна «Надежда». Летняя практика по маршруту Ленинград — Рига — Ленинград. 1950 год
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Руководство Союза ветеранов боевых служб ВМФ планирует обратиться к руководству страны, руководству армии, флота, руководству прокуратуры по возникшей проблеме с обеспечением здравоохранения военных моряков и членов их семей. Сейчас даже военные госпитали переведены на систему научного выжимания денег из больных людей и членов их семей. Медсестра не сделает укол пока ей на заплатишь, врач не станет смотреть пока не получит мзду в карман. Военные госпитали принимают не тех для кого они предназначены, а коммерческих больных, которые могут заплатить деньги. Тоже самое санатории. В приемном покое госпиталя имени Вишневского цинично висит плакат, что военная медицина не сфера благотворительности, а отрасль народного хозяйства. Морские санатории и дома отдыха практически выведены из подчинения ВМФ, частью уже распроданы или приведены в неработоспособное состояние и принимают прежде всего лиц практически не причастных к ВМФ и военной службе. Лучшие номера отдаются не тем, кому они положены по статусу, а всяким казнокрадам, имеющим большие деньги. Здоровье, подорванное морской службой, резко отличается, от службы даже на берегу требует постоянного контроля, реабилитации и восстановления. Существующая система, сотворенная казнокрадами и мздоимцами нас, военных моряков, не устраивает. Поэтому мы предлагаем желающим организациям моряков и отдельным людям, членам семей присоединиться к нашему обращению, если они его поддерживают. Ждем Ваших предложений по согласию или несогласию с самим обращением или требуемым изменениям, а также адресатам обращения. Ждем ваших замечаний и предложений С уважением ко всем членам нашего сообщества Центральный совет Союза ветеранов боевых служб ВМФ.
О состоянии здоровья военных моряков, проходивших службу в плавсоставе и возникших в связи с этим проблемах! Служба на кораблях ВМФ, является специфическим выполнением боевых задач, когда большое количество людей (военных моряков) длительное время находятся в особых условиях постоянного воздействия на их здоровье и психику агрессивной, по отношению к ним, природной средой, а также опасных для их жизни природных явлений - морей, океанов штормов, ураганов, тайфунов, в неблагоприятных условиях крайнего Севера, Дальнего Востока, Бискайского залива, жары Средиземноморья, Африки, Азии, Центральной Америки, Индийского и Тихого океанов, и это при постоянно воздействии военных кораблей, подводных лодок и авиации вероятного противника, в готовности к немедленному применению оружия, в том числе и ядерного, находящегося на борту. Нахождение военных моряков в условиях воздействия различных вредных для их здоровья факторов, многие из которых ранее даже не учитывались руководством, медицинской службой, при составлении различных руководств и наставлений, снятии медицинских показаний, организации реабилитации. Особенно, когда нахождение море превышало все разумные пределы, когда после длительных походов от полугода и более, не было никаких попыток и решений по восстановлению здоровья и лечению в санаториях, домах отдыха под строгим медицинским наблюдением. Вопросами снятия стрессов, особенно у надводников, вообще никто не занимался, у подводников атомщиков что-то было. Можно было прийти на одном корабле с одной боевой службы и тут же уйти на другом на следующую. Такое практиковалось часто. Мало кто задумывался, что на военных моряков плавсостава, воздействовали одновременно агрессивная природа морей и океанов, сильнейшее электромагнитное и радиационное облучение от работающего на маленьком пятачке электронного (навигационного, радиолокационного, гидроакустического, стрельбового, посадочной локации летательных аппаратов) оборудования, от своего ядерного оружия (которое все же текло), работающего радиоэлектронного оборудования кораблей ордера, при плавании в составе соединения, когда при выходе на верхнюю палубу и даже внутри корпуса неоновые лампочки светились даже при прикосновении к корпусу и переборкам. А длительные воздержания, от нормальной семейной жизни, в условиях длительных походов (от полугода и более – надводные корабли и дизельные подводные лодки), закладывали будущие проблемы с предстательной железой. Замеры электромагнитного излучения, проводившиеся наукой, на кораблях ВМФ, внутри алюминиево-магниевого корпуса (так называемого АМГ), показывали значительное превышение всех допустимых, для здоровья человека пределов, как по электромагнитному излучению, так и по радиационному фону. Но тогда, об этом никто не думал. Надо было выполнять боевые задачи любым способом. Надо было защищать Родину, и никто не смотрел какими последствиями, придется расплачиваться впоследствии, выполнявшим эти задачи людям. Сейчас мы говорим, что на здоровье человека оказывает влияние излучение от маломощного телефона сотовой связи, что вызывает онкологические заболевания. А что говорить о военных моряках-надводниках, которые подвергались мощнейшему постоянному облучению мощных радиолокационных и связных станций, которые работали в самых опасных, для здоровья людей диапазонах, сантиметровом, дециметровом, метровом с мощностями от нескольких киловатт до мегаватт. Причем все это на очень близких расстояниях от работающих минимум десятка станций (от метров до нескольких десятков), в условиях ограниченного площадью корабля и днем и ночью. Если перевести в нормальные соотношения, то фактически соответствовало облучению человека от работающего телефона сотовой связи мощностью в десятки, сотни ватт и даже киловатт. В военно-морские училища, был очень придирчивый отбор, по состоянию здоровья. Отбирались лучшие и самые здоровые. Но здесь, как в курении – сразу не вроде не влияет, а накапливаются за годы службы, негативные воздействия. Как и в любом деле все зависит от личных характеристик человека, его иммунной защиты, генной системы. Один переносил лучше, другой хуже. Но после 50 лет жизни и десятка лет на службе на кораблях, даже у самых здоровых, начинаются большие проблемы со здоровьем. Моряки начинают вымирать целыми экипажами. Большинство не доживает до 60 лет. В плавсоставе служит всего 20% от всего состава ВМФ, остальные 80% лишь обеспечивают боевую деятельность кораблей. И именно об этих людях и идет сегодня речь. И именно в этот момент, благодаря деятельности министра обороны Сердюкова, как будто умышленно, произошел развал системы здравоохранения и обеспечения жизни служащих и отслуживших моряков. Фактически уничтожены наши морские поликлиники и госпиталя, переданы в общее пользование наши морские санатории и дома отдыха, где медицинский персонал разбирался в наших болезнях, имел соответствующее медицинское оборудование. Закрывается в военно-медицинской академии морской факультет и его Горьковский филиал, морские врачи, заточенные, подготовленные, для лечения именно моряков и их специфических болезней в море были одномоментно распагонены. Большинство наиболее подготовленной профессуры, лишившись стимула и необходимости, уходит со службы и дальнейшего обеспечения военных моряков. Сейчас в госпиталях, поликлиниках, санаториях и домах отдыха остались лишь жалкие остатки, далеко не лучших специалистов, практически некому делать даже простые операции. К огромному сожалению, мы не имеем официальных данных о смертности военных моряков (особенно это касается офицеров, мичманов, старшин и матросов, уехавших в другие не морские регионы) после службы в плавсоставе и даже в ходе службы. Но имея даже неофициальные данные, мы знаем, что их смертность, значительно превосходит смертность военнослужащих других видов Вооруженных сил, даже прошедших горячие точки. Основные заболевания, которыми страдают военнослужащие ВМФ это онкологические, урологические, психиатрические и сердечно-сосудистые заболевания. Возникшая проблема массового вымирания и болезней военных моряков имеет длительную историю нового времени и отношения к человеку (даже служившего Родине) и требует внимательного отношения и решения, если мы конечно эти вопросы не декларируем, а решаем и заботимся о здоровье граждан России (проходивших службу в особых условиях на кораблях ВМФ) не на словах, а на деле (ведь был даже национальный проект «Здоровье нации», где он и почему он нас не коснулся, учитывая, что мы свое здоровье положили на службе Родине). Поэтому мы предлагаем: 1. Из состава медиков военно-медицинской академии морского профиля подготовки, ветеранов ВМФ медицинского профиля, с привлечением работников военных комиссариатов, составить квалифицированную комиссию, способную изучить все эти вопросы (заболеваний, смертности военных моряков), провести анализ и выдать свои предложения. 2. Восстановить и значительно укрепить кадрами и высококачественным оборудованием военно-лечебные учреждения профиля ВМФ. 3. Восстановить специальный морской факультет в военно-медицинской академии, где готовить специалистов всех профилей. 4. Обследовать все используемые ВМФ корабли на предмет электромагнитного и радиационного облучения и выработать предложения по защите экипажей, их медицинскому обеспечению, отдыху, сменности, учитывая международный опыт. 5. Провести всесторонне обследование ветеранов ВМФ, обеспечить их качественное лечение, кому необходимо провести сложные операции за счет государства, ибо из их относительно маленьких пенсий самолично, эти государевы люди себе обеспечить этого (даже с учетом повышения пенсий в 0,54 раза) не могут. Мы призываем Вас обратить особое внимание на этот вопрос, ибо люди служившие Отечеству, подверженные этим заболеваниям, получили их не по собственной вине, а на государевой службе и заслуживают особого отношения властей Государства. Мы просим Вас обратить внимание на это обращение, ибо от Вашего внимания или невнимания зависит уже сегодня жизнь десятков и сотен тысяч, далеко не худших людей нашей страны, которые могут ей принести дальнейшую пользу и закрыть эти проблемы для тех, кто служит сегодня и придет служить на корабли ВМФ. Честь имеем, от имени членов Центрального Совета Союза военных моряков Председатель Союза ветеранов боевых служб ВМФ капитан 2 ранга Матвеев А.А., ветеран атомного подплава, Тихоокеанский флот
