Более 15 раз передавали радио о нашем всплытии, а когда нам подтвердили его получение, легче не стало – указаний или советов мы не получили ни одного. Командир принял решение – отрываться самостоятельно. И вот 1 ноября в полдень по местному времени при ярко светящем солнце эсминец проходит рядом с нами. Видим, на мостике только вахтенный офицер и негры-сигнальщики, все остальные, по-видимому, обедают. Наш командир при этом объявил боевую тревогу, перископы, поднятые на просушку, приказал не опускать, ходовой флаг и штыревую антенну не убирать, чтобы не насторожить наше сопровождение. Когда эсминец немного отошел и стал разворачиваться на обратный курс, было сыграно срочное погружение. В поднятый перископ, я успел увидеть растерянные физиономии негров-сигнальщиков и быстро опустил все выдвижные устройства, т.к. лодка набирала полный ход, подныривая под разворачивавшийся эсминец. В упомянутых выше воспоминаниях американского гидроакустика написано про командира эсминца Роузера, увидевшего всплывшую советскую ПЛ: «Я думаю, никогда не позабуду выражения лица командира. Он просто сиял. Это был действительно момент триумфа для Роузера». О том, какое выражение лица было у него после нашего отрыва от эсминца, он в своих воспоминаниях не говорит. Но мы понимаем выражения лица нашего командира - дикая усталость и очередная седина на голове. Наш уход от американцев, однако, не помешал президенту США наградить и Роузера, и весь экипаж эсминца за их работу, а наш командир не услышал даже доброго слова от своего командования.
Получив доклад об отрыве, с ЦКП ВМФ нам назначили новый район, где нас поджидал очередной авианосец с кораблями сопровождения. Пришлось командиру новую точку перенести самостоятельно в другое место. А между делом стали уже думать о встрече праздника – очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Мы с доктором, Витей Буйневичем, составили меню, получив разрешение суп и компот приготовить на пресной воде. Коки обещали сделать необыкновенное второе из полугнилой картошки и языка, испечь для каждого отсека по торту. При смене вахты утром 7 ноября (в Москве был уже вечер) объявили приказ о поощрение личного состав, где были отмечены и наши многострадальные и героические коки – по 10 суток отпуска на родину. Все улеглись отдыхать до праздничного обеда. Стою на вахте. Подходит замполит и спрашивает, почему коки не готовят обед? Вызвал доктора, попросил уточнить, что делают коки. Коки исчезли. Стали искать их в отсеках, обнаружили в седьмом. Через некоторое время доктор докладывает, что оба кока не способны что-либо делать, т.к. пьяны. Это была неожиданность, потому что ранее за ними такого не отмечалось. Старпом А.Копейкин снял меня с вахты со словами – не можешь организовать, готовь сам. Мы с доктором стали осматривать камбуз, думая, что же делать дальше. И нашли бак с брагой, которой, при нашей температуре в лодке, хватило бы свалить с ног целую команду. Пришлось втайне от командования и экипажа вылить его содержимое. Зашли к скучающим в подводном положении мотористам, спросили, кто умеет готовить? Вызвался один специалист по манной каше, он варил ее своей младшей сестренке. Развели сухое молоко, засыпали крупу погуще, и я, довольный, ушел в центральный пост. Через какое-то время приходит доктор и докладывает, что каша сварилась, но ее можно только резать, такая она густая, переборщили с крупой. Пришлось идти с повинной головой к командиру и объявить, что на праздничный обед будут выдаваться любые продукты из провизионки по желанию. К вечернему чаю коки все же сделали нам праздничные торты. Ни у кого не поднялась рука их наказать или упрекнуть, зато шуток и подначек было предостаточно, особенно в мой адрес и «специалиста» по каше. К сожалению, праздник был отмечен и неприятным сюрпризом, вышли из строя два бортовых дизеля. Вскоре получили приказание следовать в Сайда-губу. Штормило, хотя и меньше, чем по пути на Кубу. Но тот шторм вспоминали, когда убедились, что топлива на обратный путь может не хватить, растратили в тех штормовых условиях. Наконец, прошли широту Ленинграда, цвет неба, облаков изменился на знакомый и родной. Над головой прошли 2 самолета-разведчика с красными звездами, мы им позавидовали, через несколько часов они увидят свой дом и близких. А нам еще...
Часто захожу в 5-й отсек, чтобы как-то поддержать механиков, которые ворочают в штормовую погоду громадные тяжести, стараясь из 2-х дизелей собрать и запустить один. Танкер встретил нас недалеко от Нордкапа, но подойти и принять топливо не можем из-за шторма. Механики добавили в топливо все имеемые на лодке масла, дымим на весь горизонт, привлекая внимание патрульной авиации Норвегии и проходящих судов. Холодно стало, а теплой одежды нет даже для вахты — все сгнило. Вот, наконец, и огни Цып-Наволока и Сеть-Наволока. На моторах дотянули до причала, где в темноте нас встречал только начальник штаба бригады капитан 2 ранга В.Архипов. Выгрузили торпеду со спецзарядом, экипаж отправили на плавбазу помыться. Не передать восторг и особые чувства, когда на тебя льется горячая пресная вода, смывая грязь, накопленную почти за 3 месяца. Офицерам разрешили сходить на катере в Полярный к семьям, а я остался дежурить по кораблю. Вот когда пригодилось письмо, которое я писал своей жене весь поход. Передал его жене через Владика Наумова, заставив ее проплакать всю ночь. Отпустили меня домой на следующий день. Зашел в магазин купить шоколадки для ребенка, ведь наш шоколад на лодке стал не съедобен. Только после встречи я понял, сколько пришлось пережить нашим женам, спасибо им всем. Зашел в казарму и с удивлением узнал, что все наше имущество, вплоть до шуб, лыж и коньков было погружено в контейнеры и отправлено на Кубу. А экипаж весь раздет, нет ни рабочей, ни выходной одежды. На всех складах Северного флота стали собирать обмундирование, бывшее в употреблении. Когда одели экипаж, он стал походить на штрафную роту. А потом экипаж, по-видимому, впервые в истории подводного флота, стал собираться в санаторий в Евпаторию. Вместо формы всем выдали спортивные шерстяные костюмы и курточки, в них и отбыли. Я остался с частью экипажа, получившего отпуска с выездом на родину, нести дежурство по кораблю и разбираться с хозяйством. Продуктов осталось очень много, но они все, вплоть до консервов и шоколада, были не пригодны для использования в пищу. Все пришлось списывать, с трудом получая заключения лабораторий флота. В середине января на пирсе появились долгожданные контейнеры с нашим имуществом. В морозные дни мы их вскрыли, и перед взором предстали какая-то спрессованная масса. Контейнеры простояли на причале на Кубе в тропических условиях много дней. В присутствии офицеров тыла Северного флота мы топорами вырубали куски из этой массы и отправляли на свалку. К моменту возвращения экипажа, я поехал в отпуск.
До сих пор офицеры и их семьи, которые прошли эти испытания, поддерживают дружеские отношения. Трудности породнили нас. С особой теплотой мы вспоминаем подвиг, иначе трудно назвать, нашего командира капитана 2 ранга Дубивко Алексея Федосеевича, проявившего мужество и выдержку в экстремальной ситуации, и наших старшин и матросов, которые показали себя истинными патриотами своей Родины. Жаль, что опыт похода был настолько засекречен, что не стал достоянием даже подводников 4-й эскадры, не говоря уже обо всём Военно-Морском Флоте. Почти на 2 года офицеры, оставшиеся служить на подводных лодках 4-й эскадры, были задержаны в званиях и в продвижении по службе. Но офицеры подводной лодки Б-36 продолжали честно служить и передавать свой опыт подчинённым и окружавшим их коллективам, проходя службу в частях ВМФ. Командир капитан 2 ранга Дубивко Алексей Федосеевич командовал ракетными подводными лодками, закончил академические курсы, служил в оперативном управлении ГШ ВМФ, возглавлял смену боевого расчёта Воздушного Командного Пункта ГК ВМФ. Старший помощник командира капитан 1 ранга Копейкин Аркадий Александрович командовал атомной ПЛ с крылатыми ракетами. Зам. командира по политчасти капитан 1 ранга Сапаров Виктор Григорьевич работал в политотделе учебного центра в Обнинске. Помощник командира капитан 1 ранга Андреев Анатолий Петрович, командовал подводными лодками на 4 эскадре ПЛ, служил в штабе Северного флота на командном пункте, возглавлял отдел подготовки матросов и старшин в ЛенВМБ. Командир БЧ-1 контр-адмирал Наумов Владлен Васильевич командовал самым современным ракетоносцем, служил в должности зам. начальника ВВМУПП имени Ленинского Комсомола, после окончания Военно-морской академии - в Государственной приёмке ВМФ возглавлял комиссии, принимая новые корабли от промышленности. Командир рулевой группы капитан 2 ранга Маслов Вячеслав Дмитриевич командовал подводными лодками. Командир БЧ-3 капитан 1 ранга Мухтаров Аслан Азизович был флагманским специалистом подводных лодок.
Выпускники минно-торпедного факультета РВВМУПП и
Начальник радиотехнической службы капитан 1 ранга Жуков Юрий Александрович проходил службу в 5 управлении ГШ ВМФ. Командир БЧ-5 Потапов Анатолий Григорьевич обучал офицеров в учебном центре ВМФ. Командир моторной группы БЧ-5 капитан 1 ранга Кобяков Герман Александрович длительное время служил на родной подводной лодке, а затем руководил кафедрой военно-морской подготовки Высшего мореходного училища. Начальник мед.службы полковник м/с Буйневич Виктор Иванович возглавлял филиал санатория СФ «Аврора» в г. Хоста. Командир группы ОСНАЗ капитан 1 ранга Аникин Радомир Серафимович служил в учебном центре ВМФ в г. Обнинск. Специалист по атомному оружию капитан 1 ранга Помигуев Александр Павлович продолжал служить в спец.частях ВМФ. Жизненный опыт, полученный в походе отразился и в дальнейшей жизни матросов и старшин, сделав их людьми, преданными интересам своей Родины.
Ветераны Б-36 с женами, которые нас ждали из похода.
Воспоминания бывшего штурмана подводной лодки «Б-36» контр-адмирала в отставке Наумова Владлена Васильевича об участии корабля в операции «Кама».
В марте 1962 года несколько подводных лодок 641 проекта из 211 бригады 4-й эскадры Северного флота в городе Полярном начали заблаговременно готовиться к непонятному для всех подводников походу неведомо куда. Б-36, первоначально, в связи с задержкой решения по испытанию прочного корпуса после его нестандартного вскрытия, никуда не готовилась. Однако, после трагедии 11 января 1962 года в Екатерининской гавани, когда от взрыва торпед в первом отсеке потерпела катастрофу Б-37 и после успешного завершения испытаний прочного корпуса на Б-36, она была назначена в поход вместо Б-37. К этому времени корабль прошел доковый ремонт и в январе-апреле отработал полный курс задач. К началу сентября все офицеры, кроме командира БЧ-5 капитан-лейтенанта Кораблева, отгуляли очередной отпуск. В июне Б-36 включили в состав 69-й бригады, в которую также входили подводные лодки Б-4, Б-59 и Б-130 из состава 211-й бригады подводных лодок. Началась экстренная подготовка к походу на запад. Но куда именно, в какие страны и моря, где планировалось дальнейшее базирование подводных лодок - всё это держалось в строжайшей тайне. Ходили смутные слухи о Гане и Гвинее, но толком никакой ясности не было. Тем временем, на остававшиеся в Советском Союзе семьи были выписаны денежные аттестаты, а все подводные лодки бригады перебазировались в губу Сайда. Б-36 стала догонять остальные корабли бригады в пополнении ЗИПа и расходных материалов. Хуже нет занятия, чем ждать и догонять. Не могу утверждать, что были трудности с пополнением ЗИПа в других боевых частях, но на мою заявку мне в гидрографии ответили, что всё уже давно выдано на другие корабли и ничего из мною затребованного на складах нет. Ранее на лодки 69-й бригады среди бытового технического оборудования предлагались к выдаче даже дополнительные холодильники, от которых пришлось отказаться, потому что холодильники марки ЗИЛ не пролезали в прочный корпус подводной лодки даже через съёмные листы для погрузки аккумуляторов. А на «догоняющую» Б-36 не хватило даже настольных электровентиляторов, так называемых «».
В те времена на подводных лодках 641 проекта кондиционеров вообще не было. Поэтому мне пришлось в походе, спасаясь от жары и духоты, использовать один из запасных сельсинов к гирокомпасу, прикрепить к нему вырезанный из консервной банки пропеллер и обеспечить обдув в штурманской рубке. Хуже всего для навигационного обеспечения явилось то, что корабль не имел на вооружении импульсно-фазовых приборов КПИ и КПФ, уже появившихся в ВМФ, для определения места кораблей по системе МАРШРУТ. Они давали возможность в этих же целях пользоваться американскими системами ЛОРАН, надежно работавшими в Атлантике и в местах предполагавшегося базирования 69-й бригады подводных лодок. Единственно возможным способом определения места в океане, как и у Колумба, оказались астрономические обсервации по звездам и солнцу. Наличие на корабле хорошо подготовленных трех наблюдателей (2 штурмана и помощник командира), проводивших одновременные замеры, позволяли иметь осредненное место с высокой точностью. Дополнительным контролем служило хоть и менее точное, но всё равно полезное осредненное место, полученное всеми вахтенными офицерами и командованием корабля путём обсервации по солнцу. К сожалению, все астрономические обсервации были возможны только в надводном положении, когда позволяла тактическая обстановка. С увеличением активности противолодочных сил ВМС США астрономические обсервации проводились крайне редко и с большим риском быть обнаруженными из-за понижения скрытности. Тем не менее, в течение всего похода удалось обеспечить необходимую точность плавания. 69-й бригадой командовал контр-адмирал Евсеев. Выступая перед бригадой, он говорил, что всему личному составу бригады предстоит гордиться службой в 69-й бригаде под его знамёнами, но перед самым выходом оказался недостаточно здоров и вместо него комбригом назначили капитана 1 ранга В.Н.Агафонова. Из Сайда-губы все лодки бригады выполнили несколько однодневных выходов для проверки готовности кораблей к походу офицерами штаба. Изредка офицеров отпускали к семьям в Полярный, а в иное свободное время, если оно появлялось, мы ходили по сопкам и ели чернику.
Штурман ПЛ Б-36 капитан-лейтенант Владлен Наумов. Сайда-губа. 1962 г. (ем чернику с куста)
На Б-36 очень ждали из отпуска командира БЧ-5 Владимира Кораблёва. Отец нашего механика в ответ на телеграмму комбрига с вызовом на службу ответил, что Володя отдыхает в санатории и с возвращением домой обязательно будет извещен о вызове. Кораблев, благодаря отцовской заботе, к выходу так и не прибыл, и вместо него в море пошел прикомандированный инженер капитан-лейтенант Анатолий Потапов, очень опытный инженер-механик. До похода он был за штатом после аварийного происшествия на Б-139. Незадолго до этих событий, Потапов в воскресное дежурство по живучести в 211 бригаде подводных лодок руководил тушением пожара, возникшего в первом отсеке на его ПЛ Б-139. Когда лодка отошла от пирса на середину Екатерининской гавани, с торпедного катера Командующего флотом, для предотвращения взрыва торпед, поступила команда затопить отсек, что Потапов и выполнил. В результате, изоляция электрооборудования отсека упала до нуля, и требовался большой ремонт. Так как выяснить, кто отдал приказ о затоплении отсека не удалось, Потапова отстранили от должности, а в связи с возникшей острой необходимостью восстановили, но уже на Б-36. Появились новые люди и в моей боевой части. За неделю до выхода, в связи с трагикомическим происшествием, пришлось менять старшину команды рулевых-сигнальщиков. Когда старшина 1-й статьи Анищенко с группой матросов ехал в открытой машине по какой-то хозяйственной необходимости в сопки, он вдруг побледнел и повалился на бок, а из ягодицы пошла кровь. Оказалось, что вблизи дороги несколько офицеров с ракетных подводных лодок 629 проекта собрались на пикник, в ходе которого состязались в меткости стрельбы по консервной банке из малокалиберной винтовки. В результате Анищенко оказался в госпитале, а на Б-36 - другой боцман.
После поездки в Гори не я один задумывался над тем, каков я есть и каким я должен быть на самом деле. Задумывались и другие. Бойцы поклялись, что будут воевать смело, умело, уверенно. А мы? Разве мы не бойцы? Мы носим матросскую форму. На наших бескозырках — матросские ленточки. Матросы высаживались на Малую землю. Им было нелегко. Еду и патроны им подвозили морем. С трех сторон были гитлеровцы. Враги старались сбросить их в море. И все же куниковцы держались. «Почему же мы не можем завоевать и удержать за собой первое место в училище?» — спросил как-то нас Кудряшов. Командир роты Сурков обучал нас стрельбе из винтовки. Кудряшов каждый день занимался с нами гимнастикой, и если первое время мы натирали себе на руках мозоли, безуспешно пробуя влезть на полированную, скользкую мачту, или повисали мешком на кожаной «кобыле», пытаясь ее перепрыгнуть, то теперь многие стали ловкими и цепкими и мгновенно взбирались на мачту, легко перемахивали через «кобылу» и на руках подтягивались на трапы до самого потолка.
— Кто хочет заниматься боксом? — спросил однажды Протасов. Конечно, вызвались все. Старшина повел нас в спортивный зал и с гордостью показал несколько пар толстокожих перчаток, лежавших на подоконнике. Я видел бокс только в кино. Протасов рассказал, что занимался боксом еще до флота, а от своего эсминца «Отчаянный» участвовал в соревнованиях флота. И он терпеливо принялся обучать нас приемам. Фрол петушился, наскакивал на Протасова и барабанил перчатками по его «репкой, словно налитой свинцом, груди. Старшина показывал, как надо обороняться: руки и локти его прикрывали голову, грудь и живот, и когда я наскакивал на него в азарте, я повсюду встречал препятствие, как будто у старшины было десять рук. Потом наступал Протасов, и как я ни выставлял вперед руки и локти, его меткие короткие удары настигали меня везде. И я чувствовал, что если бы старшина ударил хоть один раз в полную силу, я бы свалился с ног. Однажды вечером, когда окна были раскрыты и терпкий запах тополей наполнял классы, я мечтал: «Летом поеду на флот... А вдруг попаду на катера? Капитан первого ранга спросит: «Ну как, не посрамил нашего соединения, Рындин?» Я покажу отметки. «Молодец! — похвалит он. — Ты можешь сегодня же выйти в море». И вот я выхожу в море. Управлять катером нелегко, но вскоре я привыкаю и управляю не хуже Фрола. Мы мчимся в порт, занятый врагом. Перед нами — цепочка бонов. Катер делает рывок. «Торпеды, товсь!» Торпеды скользят к фашистскому кораблю. «Лево руля!» Позади взрыв. Попали! Огромная волна чуть не сшибает с ног. Снаряды падают с обоих бортов. «Вилка!» Я не теряюсь и вывожу катер из «вилки». Самолеты пикируют; бомбы воют. Я привожу катер в базу, докладываю капитану первого ранга, что задание выполнено. «Вот ты и получил боевое крещение! — говорит капитан первого ранга. — Ты такой же моряк, как и твой отец». И пожимает мне руку...
А дальше? Нахимовское окончено. Я еду в высшее военно-морское училище. Мама живет в Ленинграде. По воскресеньям — я дома. Я изучаю высшую математику, астрономию. Товарищи приходят ко мне заниматься. Училище окончено — и с какой радостью я прикрепляю к кителю золотые погоны! Я получаю кортик. Настоящий кортик! Мама плачет: ведь я уезжаю. «Не плачь, ты же знаешь: дом моряка в море», — говорю я словами отца... Я снова на катерах. Капитан первого ранга постарел и стал адмиралом. «Хорошо, что ты прибыл именно к нам. Слышал? Война». — «С кем?» — «С теми, кто хочет поработить нашу Родину». Мне дают катер. Я с радостью иду в бой! Тут вошел командир роты и сообщил, что мы скоро выедем в лагерь. Отличники поедут на флот во второй половине лета.
* * *
Радио объявило, что нашими войсками освобожден Севастополь. Фрол ходил именинником, его и Бунчикова все поздравляли. Юра вспоминал: — До войны отец меня всегда брал с собой в Севастополь. От вокзала бегали в город маленькие открытые трамвайчики, и так весело было на них ехать! Они звенели, как колокольчики... И в городе было больше лестниц, чем улиц. Бежишь наверх и считаешь ступеньки. Отец, бывало, уйдет по делам, а я иду на Приморский бульвар смотреть, как уходят корабли в море. Я все корабли знал: вот пошла «Червона Украина», вот «Красный Кавказ» снялся с бочки... Когда корабли уходили, я бежал на базар. Сколько было там рыбы! Рыба-игла, например, узкая, длинная, и зеленый хребет просвечивает. А потом еще камбала — плоская, широкая, как лепешка. И мидии — это такие моллюски в раковинах. Их варят с рисом и едят. А яблок, винограда, груш! Нагуляешься за день — и опять на бульвар. Корабли возвращаются. На верхних палубах выстраиваются команды. А вечера темные, и вдруг бухта засветится словно огоньками на елке — зелеными, красными, белыми... А на улицах — моряки, все в белом... Теперь там — одни развалины... — Одни развалины, — подтвердил Бунчиков. — Но он снова наш, Севастополь!
Да! В Севастополе снова наши, и Севастополь наш, и снова нашими стали его голубые бухты! И, наверное, одними из первых ворвались в бухту катера нашего с Фролом соединения! «Был бы жив отец, — думал я вечером, слушая салют, — и дядя Серго — и они были бы в Севастополе!» Кудряшов и Николай Николаевич Сурков целый вечер рассказывали, как дрались севастопольцы с гитлеровцами; они горевали, что бомбы разрушили знаменитый Дом флота, изрыли воронками Приморский бульвар. — Но теперь снова все восстановят, — говорил Сурков. — И Севастополь станет красивейшим городом, гордостью флота!
* * *
Дни шли за днями. Однажды Протасов приказал: — Рындин, немедленно к адмиралу! — Зачем он тебя вызывает? — обеспокоился Фрол. — Ты что-нибудь натворил? Держись, Кит! — Он ободряюще похлопал меня по плечу. Я шел по коридору, обдумывая: в самом деле, зачем меня вызвал адмирал? Я замедлил шаг; перед кабинетом начальника постоял, не решаясь постучать. Наконец, я собрался с духом и осторожно стукнул. — Войдите, — послышался знакомый спокойный голос. Я отворил тяжелую дверь и ступил на ковер. Адмирал сидел за столом, а перед столом, спиною ко мне, стоял сухощавый офицер и что-то рассказывал адмиралу. — По вашему приказанию воспитанник Рындин явился! — отрапортовал я, чувствуя, как непростительно дрожит голос. Офицер, прервав на полуслове рассказ, обернулся. Где я видел его лицо? Почему оно мне так знакомо? И почему он на меня так пристально смотрит?.. — Никита? — спросил офицер. — Отвечайте, — сказал адмирал. — Никита. — Очень рад тебя видеть! Офицер подошел ко мне, обнял меня, заглянул в глаза. И вдруг я узнал его! Я не решался назвать его имя. А что, если я ошибаюсь?..
— Тебе от мамы , — протянул он мне вчетверо сложенный листок. Плохо слушавшимися пальцами я развернул письмо и прочел: «Никиток, мой родной! Спешу сообщить тебе большую-большую радость: папа вернулся...» Все завертелось у меня перед глазами; я почувствовал, что куда-то проваливаюсь, скатываюсь, лечу... Очнулся я на диване. Рядом со мной сидел Серго Гурамишвили (ну, конечно же, это был Серго!) и гладил меня по голове. Адмирал говорил улыбаясь: — Сколько лет на свете живу, но не видал, чтобы от радости умирали. — Дядя Серго? — спросил я. — Ну да, Серго, разумеется! — просиял капитан-лейтенант. — Узнал? Я вскочил: — Папа где? — В Севастополе. Я все расскажу по дороге. Товарищ адмирал разрешил тебе пойти со мной к Антонине. Вы ведь друзья? Мне твоя мама рассказывала... Завтра полетишь со мной в Севастополь. Я готов был кинуться к адмиралу и расцеловать его. Но, вовремя вспомнив, что воспитаннику не полагается лезть с объятиями к начальнику, я сказал: — Благодарю вас, товарищ контр-адмирал! Очень, очень благодарю вас! Адмирал поздравил меня и сказал, чтобы я передал привет отцу. «Если он меня помнит», — добавил начальник. — А теперь идите и одевайтесь, пойдете с капитан-лейтенантом. Не чуя под собой ног, я побежал в класс. — Ну что? — спросил Фрол тревожно. — Попало? — Да нет! Мой отец жив!.. И Гурамишвили живой! Серго приехал из Севастополя и сидит в кабинете у адмирала! — Да ну? Кит, не врешь? — не поверил своим ушам Фрол. — Где отец? — В Севастополе! Я к нему на лечу.
— Вот штука так штука!.. Эй, ребята! У Никиты отец нашелся! — закричал Фрол на весь класс. Все обступили нас и принялись меня поздравлять. У них были такие радостные, приветливые и веселые лица! Пришли и Кудряшов и командир роты и тоже меня поздравляли. Один Бунчиков отошел в сторонку, сел на парту и опустил голову на руки. — Бунчиков, что с вами? — спросил командир роты, сел рядом с Вовой на парту и стал гладить большой рукой по его коротко остриженной голове. — Ну, успокойся, милый, — в первый раз обращаясь к кому-либо из воспитанников на «ты», проговорил Николай Николаевич. — Ну, успокойся, Вова, не надо... — Рындин, готовы? — вошел в класс Протасов. — Капитан-лейтенант вас ждет. — Ты что, уже уезжаешь? — спросил Фрол. — Нет. Мы идем к Антонине. И я пошел в кубрик, мигом переоделся и выскочил в вестибюль, где терпеливо ждал меня Серго. Как я был благодарен ему, что он зашел в училище прямо по пути с вокзала и взял меня с собой! Наверное, отец попросил его об этом, чтобы я узнал как можно скорее, что он жив. По дороге я рассказывал про Антонину и Шалву Христофоровича. Я сказал, что Антонина все время надеялась на его возвращение. — А отец... совсем ничего не видит? Услышав ответ, Серго задумался и молчал всю дорогу. — Пойди ты вперед, Никита, — сказал он, когда мы вошли во двор знакомого .
Он отошел под каштан, а я позвонил. — Открыто, входите! — крикнула из окна Тамара. — А, это ты, Никита? Иди к Антонине, она скучает. Я поднялся по лестнице. Шалва Христофорович сидел у открытого окна. — Кто пришел, Тамара? — Это я, Шалва Христофорович. — Никита? Входи, дорогой... Антонина, Никита пришел! Антонина радостно закричала: — Никита! Пойдем, я тебе покажу... Что-нибудь случилось? — вдруг спросила она с тревогой. — Ведь сегодня не воскресенье, почему тебя отпустили? Я не знал, как сказать, что ее отец жив и вернулся. — Ты один? Ты один пришел? — насторожилась она и вдруг закричала: — Нет, ты пришел не один! Я никак не мог сообразить, почему она поняла, что я пришел не один. — Никита, скажи, да скажи же!..
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
« Есть люди, источающие свет…». С таким утверждением я согласна безоговорочно. Потому что на своих жизненных дорогах, я встречала и до сих пор встречаю таких людей. А главное, совсем не обязательно быть с ними ЛИЧНО знакомым. Вот это я открыла для себя совсем недавно. Когда подарили мне ноутбук со словами: « это тебе окно в мир твоих интересов»… Этот мир путешествий по интернету начался с флотских блоков : море, моряки, подводные лодки, героические страницы истории флота и живые, которые пишутся сегодня, все это сфера самых – самых моих интересов. Но главным во всем этом «океане» для меня - остаются ЛЮДИ, с их неповторимыми характерами, поступками, действиями, с их внутренним миром , в котором они живут , отношением к прошлому и действительности, их взглядами на самые острые проблемы современности и насущные вопросы бытия. И здесь меня ожидало немало открытий. Люди эти необыкновенные, на таких держится наш мир. Один из них, человек, оставивший незримый свет и след в душе контр-адмирал, Герой Советского Союза Вадим Леонидович Березовский. Мы лично не знакомы. Я узнала его по его книге воспоминаний « Держать глубину. Флотские были « , которая публиковалась на этом блоге и блоге интернет - дайджесте подводника атомной субмарины первого поколения К-27 ( 645 проекта) Северного Флота Вячеслава Мазуренко в июне прошлого года. Начала читать и не могла оторваться с первых же строк. Запоем. С нетерпением ожидая продолжения. Перечитывая и пересказывая главы и события своим домашним. Книга «Держать глубину.Флотские были « с пронзительным вкусом ( словечко автора ). Написана понятным ,сочным, образным языком. С тонким, добрым подшучиванием над собой и окружающими людьми. Самоиронией. Написана человеком, с острым взглядом, пытливым умом, наблюдательностью, отложившим увиденное, пережитое в « копилку» опыта и знаний. С глубоким анализом, выводами, оценками происшедшего. Умными, профессиональными, точно выверенными опытом, временем и большой практикой жизненно-важными советами. Книга, над страницами которой вытирала слезы от случившийся беды и смеялась тоже до слез. Задумывалась над царапающими душу проблемами «дедовщины», которой запачкала себя армия» и ее причинами, вскрытыми четко, со всей прямотой и жесткостью оценок. Прямо, как диагноз. Понятны были размышления человека, отдавшего флоту десятки лет, о сроках службы, о наказаниях за воинские проступки, о традициях, которые стали исчезать… Была благодарна за чистую правду, поражалась бескомпромиссным выводам действительности и повседневности жизни , которая сложилась «под ветрами перемен» в обществе ( « … бесспорно одно – ученый, инженер, рабочий, крестьянин отторгнуты на вторые роли. На первых угнездились криминальные деляги – приватизаторы, партаппаратчики – растриги и свора театральных и информационных подпевал….» ). Что мы отчетливо, к сожалению, видим и сегодня. Читала воспоминания, заведя свою записную книжку с « узелками на память «, страничками «нарочно не придумаешь», куда выписывала отдельные абзацы, фразы, словечки и даже занесла…рецепт « рябинового желе с пронзительным вкусом «. Отмечала высокую интеллигентность и культуру, бережное отношение к « слуху» читателей ( даже с извинениями, …» дорогой читатель, на этом рассказы с запахом спиртного закончились, закуси, чем бог послал, и прости меня за пьянь и ненорматившину. Вернее, за намеки на нее…»). Словом, эта была не только книга – « учебник « о моряках, море, подводных лодках, и морской службе « , как сам подчеркнул автор в предисловии , это было ОТКРЫТИЕ и самого человека , вот такого, с каким-то « внутренним фонариком», который высвечивает все «темные углы души и бытия» , который источает ум, неравнодушие, зоркость, , благородство, высокую нравственность, честность... и особый СВЕТ, который так нужен, чтобы глубже понять и принять, то, что надо донести, СВЕТ человеческих взаимоотношений в экипаже, который как одна семья, и в своей семье, где дорожат и берегут друг друга… СЛУЧАЙНОСТЬ ? ИЛИ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ Открытие было не одним. Я давно замечала, что если начинаешь чем- то интересоваться, размышлять, задумываться, искать этому подтверждение, так , словно, какая-то « невидимая рука или сила» ведет тебя по этой дороге, « подсовывая» походя, случайно события , разговоры, факты…углубляющие, расширяющие горизонты твоих знаний в данной сфере.. Я упомянула слово «случайно «. А может закономерно. Ведь чтение самой книги, привело к другим событиям, которые и от меня ,вроде, не очень зависели. ( Читала, что наука в последней трети прошлого века выдвинула постулат, что « случайностей – не существует. Случайность – это пока еще непознанная закономерность «). Закономерность или что-то еще другое ( мной пока необъяснимое ), только стала я , словно, притягивать события , связанные с этим человеком. В телефонном разговоре с командиром С-95 , капитаном 2 ранга в отставке Боровковым Сергеем Николаевичем ( а говорили на тему - как живешь ? ) я сказала, что с большим интересом читаю книгу Березовского «Держать глубину. Флотские были « и уже хотела заговорить о своих впечатлениях, как услышала вопрос : « Вадима Березовского ? « « Да,- отвечаю, - Вадима Леонидовича, контр-адмирала…» Слышу, Сергей Николаевич тихонечко смеется. « Что ты собираешься мне рассказать ? Я очень хорошо знаком с ним. Вместе учились в Черноморском высшем Военно-Морском училище в Севастополе. Выпуск 1952 года. Служба нас после выпуска разбросала по разным флотам, встречались мы позднее редко, но по телефону общались чаще. Я старался быть в курсе его службы, передвижений, семейных событий… « Что было тут говорить ? 44 года знаем друг друга, писали письма, встречались, знала многое из биографии командира, в том числе , что он выпускник Черноморского высшего Военно-Морского училища, а то, что в «однокашниках» был и В.Л.Березовский стало новым маленьким открытием. После этого разговора, в каждом очередном все больше и больше узнавала подробностей этого периода жизни.
На снимке: капитан 2 ранга в отставке Сергей Николаевич Боровков. Г.Пермь.2006 год
Так добавилась еще одно звено в цепи моих интересов. Спросив тогда, есть ли у командира эта книга ( знали, что компьютера нет , зрение не позволяет его освоить ) , решили , что на День Военно-Морского Флота отправим ему ее , сделав копию электронного варианта. Взялся за это Евгений Курочкин, у которого была компьютерная техника в полном объеме. Решили – сделали. Отправилась ему посылка с книгой и другими публикациями в сети , где упоминалось его имя. Позже Сергей Николаевич « докладывал «, сколько страниц удалось прочитать и свои впечатления от прочитанного. И еще одно звено в цепочку добавил 2012 год , который был знаменательным для однокашников этого училища. 60 лет со времени выпуска ! По такому случаю был объявлен большой сбор. Стал собираться в дорогу и Боровков Сергей Николаевич. ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ ! Чего об этом рассказывать… Он вернулся с таким зарядом бодрости, таким количеством незабываемых впечатлений , что говорить нам – не переговорить. А в их числе - эмоции от телефонного разговора с Северодвинском , где проживает Вадим Леонидович Березовский, который не смог по состоянию здоровья прибыть на эту встречу. И от подарка. Друзья подарили КНИГУ В.Л.Березовского « Держать глубину. Флотские были «. На долгую память… И как знать : случайности это на данном отрезке времени или закономерность. Еще раз возвращаясь к самой книге, не могу не отметить с какой теплотой и тактичностью автор пишет о людях. Как умел в каждом разглядеть индивидуальность, лучшие качества и то, что является особым даром каждого из них и как умел это ценить. Я много прочитала публикаций, где упоминалось имя командира подводной лодки С-270 Жана Михайловича Свербилова, человека, который покинув район учений , по сигналу бедствия первым пришел на помощь облученным морякам АПЛ К-19, чем « сломал « свою карьеру и не заслужил ни он, ни экипаж почестей и наград за подвиг, но отстояв честь и право быть самим собой, навсегда оставил свой негасимый след не только в памяти поколений , но и во времени. И была рада новой « встрече» с этим человеком в воспоминаниях В.Л.Березовского . Бесспорно и там отдана дань уважения и признания заслуг Ж.М.Свербилова, как командира, но и рассказано о ином Свербилове – остроумном, ироничном, находчивом в словах шутнике. Рассказано в маленьких историях с доброй широкой улыбкой. Это мог сделать человек, который и сам обладал недюжинным чувством юмора. И вообще, в этой книге много искрометного флотского юмора, без которого как говорят моряки « не служил бы я на флоте …». Я списала эти истории, фразы, словечки… в свою записную книжку, и нередко, перечитываю их сама и при случае друзьям, чтобы вместе улыбнуться. А как ценил это автор, есть особая страничка . На ней я прочитала даже обращение: … « После ухода Черникова на гражданку наши пути не соприкасались. И я даже забыл ( и все – таки склероз ) его имя и отчество. Но совместную с Черниковым службу на С-43, вспоминаю с теплотой и благодарностью за его честный матросский труд, и еще за то, что именно благодаря его тонкой шутке, тот день остался в памяти и не стерся наряду со многими ( чего греха таить ) днями, ничем не примечательных бесцветных буден. Так что добрый совет – не изводите флотского шутника, а то и вспоминать будет нечего…» Сегодня большой православный праздник – Крещение Господне ( Святое Богоявление ). С ним связан особый обряд – купание в воде, прорубях.
Хочу позволить себе повторить историю из книги В.Л. Березовского о « моржевании» , которую я тоже занесла в свою личную записную книжку, в разделе « смешнее не придумаешь «…
«По-научному ЙОГА - соотнесенность человеческой психики и космоса, одна из шести ортодоксальных систем индийской философии» Это я узнала в статье об йоге. Мудрено, ничего не скажешь ! А знаете ли вы, кто такие " ДОЛБОЙОГИ"? Не знаете ? Впрочем, чему я удивляюсь. Сама-то тоже не знала ,пока, не прочитала воспоминания контр- адмирала В.Л.Березовского
КАК ЗАСЛУЖИТЬ НОВОЕ ЗВАНИЕ ? НАРОДНОЕ ! Легко. Вот почитайте… " Я думаю, что " моржевание" , то есть купание в ледяной воде - есть результат острого психоза, появляющегося в период, когда жена зимой, по каким- то одной ей известным мотивам, уезжает с дитем на Большую Землю, и оставляет молодого, здорового мужика в тоскливом одиночестве. Тем более в небольшом гарнизоне , где за тобой внимательно наблюдает сотня прищуренных глаз. Вот в такой сиротской обстановке, мы с Георгием Мажным, командиром соседней подводной лодки, решили укрепить свое здоровье и закалить тело и дух, а заодно отвлечься напрочь от размышлений о женском естестве. Принимать холодные ванны мы решили по системе йогов. Что это за система, мы понятия не имели и никакой справочной литературы в местной библиотеке не нашли. Однако, всем говорили, что купаемся по системе йогов.. Попробуйте в тех краях в декабре-мае найти пригодную для водных процедур озерную прорубь, если даже для ловли форельки или несчастного гольчика надо наставлять ледоруб метровой трубой. Однако нашли выход. Дело в том, что главпричал, к которому швартовалась часть лодок, под воздействием приливо-отливных явлений ходит вверх-вниз там по пять метров, и у корня, где крепежные цепи и коммуникации, матросы, выделяемые на приборку, ежедневно обкалывают лед. Вот туда-то мы с Георгием Степановичем и лазали с целью ПЕРЕОХЛАЖДЕНИЯ. После чего, стуча зубами, и проклиная все на свете, одевались и бежали на плавбазу по теплым каютам. Закалка сделала свое дело - я стал простуживаться вдвое чаще, чем прежде. Да и Жора тоже... Через месяц мы бросили это самоистязание, но заслужили в народе НАРОДНОЕ ЗВАНИЕ НАШИ " ДОЛБОЙОГИ ". Вот так в моем блокноте появилось НОВОЕ для меня словечко с кратким описанием истории " моржевания ..с целью переохлаждения".
И еще одна " шутка-юмора " : " Экзаменующий : - Какой ветер преобладает на Баренцевом море ? " - МОРДОТЫК ! Грех, не улыбнуться ! Что я и делаю..... А вы ?
С ПРАЗДНИКОМ , дорогие друзья ! Я желаю, чтобы свет и чистота пополнила сегодня помыслы, души и сердца ! Чтобы непременно случились маленькие чудеса, которые принесли бы радость вам и близким людям ! И чтобы начались они с раннего утра, с глотка святой, родниковой воды !
Воспоминания бывшего помощника командира подводной лодки «Б-36»капитана 1-го ранга в отставке Андреева Анатолия Петровича об участии корабля в операции «Кама» и предшествующем событии.
ЭТО БЫЛО НЕДАВНО, ЭТО БЫЛО ДАВНО
07.45. 11 января 1962 года иду по причалу г. Полярного ко 2-му пирсу, где стояла наша подлодка Б-36. На 2-м причале в курилке сидят несколько офицеров и матросов с ПЛ Б-37, которая ночью грузила торпеды. Большинство из них я хорошо знаю, т.к. экипажи подводных лодок вместе строились в Ленинграде, переходили на север, а сейчас живут на одном этаже в казарме на «Шипке». Часто члены наших команд переходили с повышением в должности с одной лодки на другую. Вот и сейчас вижу капитан-лейтенанта Колю Базуткина, который недавно перешел с должности командира БЧ-3 нашей лодки на должность помощника командира подлодки Б-37, а я стал помощником командира у себя на ПЛ и остро завидовал Коле, что он перешел на лодку, которой командовал любимец бригады, красивый, подтянутый и всегда спокойный капитан 2 ранга Анатолий Бегеба.
С Николаем мы должны были в этот день сдавать зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем, и он попросил меня, как бывшего штурмана, спуститься к ним в штурманскую рубку, помочь отобрать необходимые пособия. В рубке находился штурман Василий Тренькин, один из лучших и опытнейших специалистов бригады, и мы с ним быстро приготовили необходимое. Спустился в центральный пост капитан-лейтенант Арнольд Симонян, недавно ставший старпомом, объявил, что после проворачивания с корабля не сходить, т.к. будет перешвартовка, чтобы освободить место для погрузки боезапаса подводной лодке С-350, которая была головной среди подводных лодок 633 проекта и ночью пришла после ремонта с завода. Уже началось проворачивание, часы показывали 8.10. В центральном посту А.Симонян достал печать, чтобы оформить справку на морское довольствие радиометристу с ПЛ Б-38, который ходил с нами в море, а теперь готовился уволиться в запас. Сходя с трапа подводной лодки, я поздоровался с капитаном 2 ранга А.Бегеба, который договаривался по телефону с оперативным дежурным о перешвартовке, помахал рукой знакомым офицерам из резервного экипажа (у них начались занятия по строевой подготовке) и помчался на 2-й пирс на свою лодку. Спустившись вниз, посмотрел на часы - 8.18., значит, не опоздал на проворачивание в электрическую, когда я должен был занять свое место на мостике. Старпом А.Копейкин, принимая доклады из отсеков, жестом показал мне «вылезай». В этот момент раздался глухой взрыв, как будто бы взорвалась у нас цистерна, и лодка закачалась. Я пулей вылетел наверх посмотреть, что случилось. Там была полная темнота на всех причалах и только в районе 3-го пирса и 2-го причала вырвалось откуда-то пламя. Наконец, робко загорелся первый луч прожектора с ПКЗ-82, который начал ощупывать акваторию. В его свете можно было увидеть корпус ПЛ С-350, рубку ПЛ Б-37, где из гусака системы РДП вырывались языки пламени, ее корма поднята, а вокруг корпуса плавали несколько человек. Появились лучи еще нескольких прожекторов с других подводных лодок, на всех кораблях играли сигнал боевой тревоги. На пирсе зазвонил телефон и вахтенный передал приказание: аварийной партии прибыть на 2-ой причал. Через несколько минут мы были в районе аварии. От 2-го причала практически ничего не осталось. ПЛ Б-37 носовой частью была под водой, а корма висела на швартовых. На С-350 робко начал подниматься перископ и вращаться, кто-то осматривал обстановку вокруг. Первая аварийная партия прибыла на Б-37 и пыталась открыть аварийный люк 7-го отсека. Наконец, люк открыт, кто-то туда спустился, кого-то вынесли, и в это время оторвались швартовы и ПЛ легла на грунт. Рубка несколько приподнялась, и в наступающих сумерках стало видно, что у рубки был только «венчик» из оставшегося металла. В районе ушедшей под воду кормы людей из аварийной партии подбирал буксир. Были жертвы и среди них. В сумерках стал виден на склоне горы кусок надстройки, якорь с цепью и шпилем перелетели через казарму и лежали в садике. Баллоны воздуха высокого давления разлетелись по всему городу, наводя страх на жителей и принося в некоторые дома горе. К 11 часам жители всего Полярного собрались на сопках, откуда хорошо были видны масштабы трагедии, но никто не знал, кто погиб.
Удалось позвонить домой и сообщить, что у меня все в порядке, узнал, что в нашей комнате взрывной волной выбито окно, и жена с маленькой дочкой сидит у соседей. К 12 часам сняли экипаж с ПЛ С-350. Я с радостью встретил Леву Егоренко, которого считали погибшим в первом отсеке, он рассказал, что на их ПЛ треснул прочный корпус и люди в 1-м и 2-м отсеках погибли. Всего погибло 78 человек, среди них и Коля Базуткин, опеку над семьей которого возложили на меня. Нашему экипажу досталась нелегкая доля доставать погибших из отсеков, когда через 2 недели подняли лодку на понтоны, потом и обеспечивать похороны под руководством командира Б-37 капитан 2 ранга А.Бегебы, которого после взрыва нашли контуженным на причале, и нового замполита капитан-лейтенанта Лаптева - Героя Советского Союза. Встреча, обеспечение родственников в дни похорон для всего города и моряков 4 эскадры ПЛ были самыми тяжелыми днями в их жизни, днями, наполненными горем и слезами. Все погибшие и фотографии не найденных моряков из первого и второго отсеков были похоронены в братской могиле на кладбище в губе Кислой в присутствии прибывших родственников. Многочисленные комиссии, работавшие на нашей ПЛ, причину катастрофы не выявили. о замечательном дружном экипаже подводной лодки Б-37 всегда будет жить в сердцах подводников.
После похорон экипажа взорвавшейся лодки командование объявило, что наша ПЛ включается в состав 69 бригады вместо погибшей Б-37 для участия в операции «Кама». Мне, как помощнику командира, пришлось заниматься вопросами снабжения ПЛ. Первым признаком того, что поход ожидается куда-то в широты с жарким климатом, было получение тропического обмундирования – невиданные доселе нами панамы для военных южных округов, желтые рубашки с короткими рукавами и разовое белье, куда для офицеров вместо кальсон были включены трусы, хотя матросов это нововведении не коснулось и в дальнейшем они в походе ловко обрезали кальсоны, превратив в трусы. Штурман, капитан-лейтенант В.Наумов в это время получал со склада карты на все моря и океаны Мира, а механики «от души» пополняли ЗИП и часть приборов и оборудования с уже поднятой со дна погибшей ПЛ, которая восстановлению не подлежала. В августе, для окончательной подготовки к походу, перебазировались в Сайда-губу, где тогда были только плавпричалы и ПКЗ для команд. Туда же перед выходом в море нам доставили хлеб и батоны «долгого хранения», а из курева – папиросы «Беломор» для офицеров, «Звездочка» - для старшин и сигареты «Жуковские» - для матросов. Все это окончательно забило все места не только вдоль бортов, но проходы и «шхеры» по всей ПЛ. Для психологической разрядки офицерам разрешили короткие поездки к семьям в Полярный, а матросов группами водили в сопки, где они для развлечения собирали грибы, гоняли зайцев и другую живность. Учитывая, что было лето, а мы собирались по ряду признаков в южные края, на борт были взяты теплые вещи только для вахтенных офицеров и сигнальщиков. Вот и неожиданность – поступила команда стать под погрузку торпеды с ядерной боеголовкой. Во время погрузки в ночное время никого наверх не выпускали. Загрузились, и вот теперь мы к выходу готовы. Ночью 1 октября вышли из Кольского залива и направились в неизвестность. В море командир вскрыл пакет и дал штурману первый курс в направлении к противолодочному рубежу Нордкап-Медвежий. Баренцево море проводило нас довольно спокойно, а встретило крутой волной, которая, разбивалась о корпус, стекала с рубки и одежды вахтенных красивым святящимся каскадом.
Мы, тем временем, предполагали куда идем: в Албанию или Югославию, Алжир или Египет, может, в Анголу? И только на 10 сутки командир объявил всей команде – Куба, порт Мариэль. Все бросились к картам, лоциям и начали вспоминать почему-то английский язык, пока кто-то не сказал, что ведь там говорят на испанском. Атлантика встретила нас ураганным ветром и многометровыми волнами, за которыми от водяной пыли с мостика ничего не видно. Наверху только вахтенный офицер и сигнальщик, привязанные на страховочных поясах и одетые в химкомплекты. Рубочный люк задраен, связь только через переговорку, которая затыкалась от воды. Каждую волну приходится встречать отдельно, и когда одну из них вахтенный офицер – наш минер Алик Мухтаров – пропустил, ребра его не выдержали, и пришлось ему на время переместиться на свою койку. А в конце вахты, через 4 часа напряжения, спускаясь вниз, летишь через рубочный люк вместе со столбом воды. Правда, внизу тоже не сладко, а может быть и хуже, чем на мостике, из-за качки, запахов выхлопа дизелей, с камбуза и пр. В каютах и проходах сплошные завалы из ящиков и мешков с провизией на длительный срок плавания. Погрузиться и идти под водой не можем, т.к. приходится соблюдать и выдерживать жесткий график движения. И так ползем на 2-х дизелях, сохраняя «подвижную точку». По мере продвижения на юг, температура воды за бортом начинает постепенно повышаться. И после ее увеличения выше 20 в химкомплектах становится жарко, как в сауне. Пришлось слегка задержаться из-за необходимости сделать операцию аппендицита мичману Панкову, для чего погрузились на глубину 100 м, на которой ПЛ все же слегка покачивало. Все прошло благополучно, и команда отдохнула под водой. Но это заставило увеличить ход, что привело к потере части немагнитного ограждения рубки и носового аварийного буя. По мере приближения к берегам Америки возрастает напряжение, чаще приходиться погружаться от самолетных РЛС, иногда 2-3 раза за вахту. А океан по-прежнему седой, вода за бортом уже 22.
Появились тунцы и летающие рыбки, запахло экзотикой. Температура в лодке поднялась в самых прохладных отсеках до 35. Наконец, вышли и заняли позицию у пролива Кайкос. В отсеках температура поднялась до 57. Большая часть команды перебралась в самый «холодный» 1-й отсек, где всего +40. Над головой постоянно висит авиация, работают РЛС военных кораблей. А зарядка – это мука. Температура электролита за 30, зарядка идет медленно, а тут еще по несколько раз приходится прерывать ее из-за срочных погружений от сигналов РЛС. Остановка и пуск дизелей подымают температуру в 5-м отсеке - 60 градусов. Из-за большого расхода топлива ПЛ потяжелела, откачали все дополнительные запасы пресной воды, в уравнительных и дифферентных цистернах почти пусто. Введен строгий режим экономии пресной воды. Пища готовится на смеси пресной и забортной воды, в том числе и компот, пресная вода ручным насосом качается на камбуз и выдается в день по стакану на человека, в отсеках пользуются спросом стоящие мешки с солью, т.к. даже пот уже не соленый. Все покрылись потницей, доктор раскрасил нас как индейцев в синие и зеленые цвета. Несколько облегчает положение обтирание разбавленным спиртом, которое проводится 2 раза в сутки. Вдали слышатся взрывы, что это значит, никто не знает; это потом стало ясно, что это взрывы гранат, используемых для систем обнаружения ПЛ. В отсеках скопились груды мусора и пищевых отходов. Отработанная регенерация не помещается ни в какие емкости, сваливается в жестяные банки из-под сухарей и поливается водой, выжимая из нее крохи кислорода, дышать почти нечем. Не выдерживает рефрижераторная установка холодильников. По рекомендации доктора запасы мяса и птицы полетели за борт. При очередном всплытии были выброшены за борт все подарки Минобороны: «Жуковские» сигареты, «Звездочка» и почти весь «Беломор», - курить почти не было возможности. Скоро туда же отправились хлеб и батоны «долгого» хранения, превратившиеся в труху. Вот тут мы добрым словом вспомнили подполковника из продслужбы Генштаба, который научил коков печь белый хлеб на нашем .
Это были самые приятные минуты, когда, идя на мостик на вахту в ночное время, берешь горячую буханку, внутрь закладываешь шмат масла и вместе с сигнальщиком с удовольствием ее съедаешь. Но такие минуты были коротки, потому что очередной сильный сигнал самолетной или корабельной РЛС загонял нас снова под воду. Очередное всплытие на зарядку 26 октября обошлось дорого. Всплыл под перископ, все было тихо, спросил у командира разрешения выбросить мусор, особенно накопившуюся регенерацию, но через несколько минут после продувания средней цистерны на «Накат» поступил очень сильный сигнал корабельной РЛС. Сыграл срочное погружение, ушел на глубину 25 м, но тут же заработала гидроакустика корабля в активном режиме и над головой загрохотали винты с такой силой, что все вжали головы в плечи. Ушли на глубину более 50 м, немного успокоились, но корабль зацепил нас, и меры, предпринятые командиром для уклонения, результата не принесли. Через какое-то время подошли еще 2 корабля, и на ПЛ в отсеках стало совсем невмоготу – к отсутствию воздуха, нестерпимой жаре и влажности добавились оглушающие резкие звуки посылок гидролокаторов (ГАС), которые особенно тяжело действовали на нервную систему и так измотанных людей. В первые сутки такого режима давления на нас командир сделал несколько попыток оторваться, но, окруженные со всех сторон, при полузаряженных аккумуляторных батареях и невозможности уйти под слой скачка на глубину более 70 м, мы были бессильны. Хотя, как узнали позже, наши усилия были отмечены американцами. Вот что писал гидроакустик «Charles P.Cecil", «Конечно, он (командир ПЛ) был умный парень. У него был большой набор хитрых приемов, и он пытался их применить. Если бы служил на флоте 50 лет, не думаю, чтобы мне пришлось пережить напряжение, подобное этому» («Time magazine», June, 1963). Я полностью согласен с его словами, т.к. за последующие 15 лет службы на ПЛ подобного напряжения никогда больше не испытывал. На третьи сутки нами были отключены все возможные электроприборы, кроме приборов сжигания водорода; давно не работал камбуз, перешли на электромотор экономхода и стали отходить от берега мористее. Еще через сутки, поняв наше положение, ушли 2 эсминца, оставив сопровождать нас одному. На пятые сутки без сна, без пищи (кроме компота и кое-каких консервов), измотанные жарой и нестерпимым зудом от всех болячек, в зловонном воздухе, в котором кислорода становилось все меньше, мы ждали решения командира. Наконец, 31 октября на рассвете, было принято решение на всплытие. В соответствии с записью в вахтенном журнале: плотность электролита 1,090 (почти вода), температура 42, в отсеках 40-50, углекислого газа и водорода более 2%, запас воздуха высокого давления – 130 кг/см2. Всплыв на глубину 20 м, начали продувать среднюю, когда эсминец находился на кормовых курсовых углах в 5 кабельтовых и делал разворот. Лодка выскочила из-под воды, подняты перископы, видимости почти нет. Не сравняв давление с наружным, пытаемся открыть рубочный люк, но ни командиру, ни боцману с кувалдой не удается это сделать, слишком велико давление в прочном корпусе ПЛ. Идет доклад, что эсминец увеличил ход и идет к нам. Для тех, кто в центральном посту осознавал тогда наше положение, это были самые трагические мгновения – беспомощная слепая подлодка и надвигавшийся на нее эсминец. Что предпримет он, будет ли таран, применит ли оружие, какие имеет указания от командования? Да и все остальное – какая военная и политическая обстановка сложилась в последние 5 суток? А пока – открыт люк!
Мне суют в руки ходовой , и командир выталкивает меня наверх первым, вылезает сам под козырек ограждения и закрывает люк. Я выскочил на мостик в одних трусах, с полотенцем на шее и поднял над рубкой флаг – символ принадлежности к нашей Родине и ее ВМФ. Эсминец подходил с кормы с левого борта, до него оставалось несколько десятков метров. Низко над рубкой в это время пролетает противолодочный «Орион-ЗР» с открытой дверью, откуда нас фотографировали. Вдоль борта эсминца собралась вся команда, вахта оставалась, по-видимому, только у противолодочного вооружения. Бортовой номер эсминца и поднятые им сигнальные флаги передаю вниз штурману каплею В.Наумову, который быстро определил по справочникам, что это «Чарльз П.Сесил», запрашивает «Нужна ли помощь?» Командир приказал не отвечать, смене заступить по готовности №2. И потом в течение более 30 часов мы приводили себя в порядок: провентилировались и провели зарядку аккумуляторной батареи, освободились от мусора, начали приводить в порядок механизмы и оборудование. Ожили и люди, все побывавшие хоть немного на мостике, посмотрев на Карибское море, на южные звезды, кальмаров и летающих рыбок. Приготовили обед, испекли хлеб. Можно было услышать шутки и давно забытый смех.
— Ну, Никиток, до свиданья. Учись как можно лучше, родной, и помни: папа всегда хотел, чтобы ты стал моряком... Ты проводишь, меня? Мама вынула из сумочки деньги. — Это тебе, Никиток. Пригодятся. — Не надо, мама. У меня все есть. — Возьми, возьми, пойдете в театр, угостишь товарищей. И она сунула мне деньги в карман. — Ну, Никиток, учись, расти и помни: папа всегда хотел, чтобы ты стал моряком. — Да... он и мне написал об этом... — Написал? Тебе? Я протянул маме письмо. Она прочла его, с трудом удержалась, чтобы опять не заплакать, спросила: — Ты меня проводишь, сынок? «Она уходит! — подумал я. — Уезжает. Надолго. В Геленджик. Так далеко!» Я снова бросился к ней: — Мама! Мамочка! — Не надо больше, сынок! Не надо, — сказала она, глотая слезы. — Пойдем лучше. Она пошла впереди, я — за ней, и я не знал, когда еще увижу ее. «Как незаметно прошли два часа!» — думал я, спускаясь по трапу. Тяжелая дверь подъезда захлопнулась, я вернулся в дежурную комнату и доложил, что «воспитанник Рындин явился». — Молодец! — похвалил Кудряшов. — Аккуратен. Хвалю... Что, приятно, когда приезжает мама? — И он тут же добавил: — Моя старушка тоже ко мне в училище из Орла приезжала. Как сейчас помню: вызывают в приемную, а она сидит на кончике стула, маленькая, седая, и ждет... Как увидела меня, охнула да как кинется ко мне... Вечером Юра спросил, когда мама придет еще раз. Я сказал, что не скоро, она уезжает.
— В ? — переспросил Юра. — Мы там жили на даче. В море купались, музыку слушали, на велосипедах катались. У нас сад какой был — со сливами! И мама моя... Фрол с верхней койки сказал приглушенным голосом: — Потише о мамах, ребята! — И он кивнул на сидевшего у стола старшину.
Глава пятая. ГОРИ
На другой день мы утренним поездом ехали в Гори. Все вокруг зеленело, цвело; все бы по ярко-розовым, желтым. Кура несла к морю мутные волны, горы были затянуты синей дымкой. То тут, то там паслись овцы; буйволы пили мутную воду; козы легко перепрыгивали с камня на камень. Мальчишки выбегали навстречу и что-то кричали. Мы махали им бескозырками. Поезд несколько раз останавливался на маленьких станциях. Электровоз гудел и одним рывком стягивал состав с места. Поприкашвили знал каждую станцию по этой дороге, Гори, Хашури, свой родной Зестафони. Илико показал на высокие скалы, в которых темнели отверстия: — Смотрите, ребята: это пещерный город Уплис-Цихе. Ух, тут когда-то жило много людей! — В горе? — удивился Фрол. — В горе. Там были базары и спальни, духаны и церкви. — Но к чему же жить под землей, когда и на земле много места? — недоумевал Фрол, — Как «к чему»? А враги? Они с гор, бывало, придут, всех перережут или уведут. — Зачем? — В плен! Так вот, лишь увидят врагов, бывало, все входы мигом задраят. Попробуй, возьми! — Так это было давно? — протянул Фрол. — Когда бомб и артиллерии не было?
— Ну, ясно, давно. Мой дед говорит: — тысяча лет. Поезд подошел к Гори. По длинному мосту через Куру буйволы тащили неуклюжие арбы; рядом шагали погонщики в войлочных шляпах. Сердито гудя, их обгоняли грузовики, горбатые, как верблюды, от вздувшегося брезента. Прошла рота бойцов с шинелями в скатку. Несколько осликов несли груженые корзины. Подминая асфальт, проскрежетал тяжелый оливковый танк. Фаэтон, запряженный парой серых в яблоках лошадей, вздымая пыль, обгонял нас. Прошла еще одна рота; скосив веселые глаза, бойцы поглядывали на нас из-под зеленых касок. На низком грузовике с прицепом колыхался, как надутый пузырь, серебристый «слоник» — аэростат заграждения. На широком плацу под платанами бойцы кололи штыками чучела. — Почему тут так много военных? — опросил я Кудряшова. — В Гори формируются части для фронта. Отсюда они пойдут прямо в бой. — Прямо в бой? — Да. С Кавказа они пойдут на Берлин! Кудряшов сказал это с нескрываемой завистью. Они будут бить фашистов, а он, командир «морского охотника», должен нас водить на экскурсии!.. Кудряшов все тут знал, и его знали многие. Он сказал, что его товарищ по флоту, командир «морского охотника», родился здесь, в Гори, и он бывал у него в гостях. И Кудряшов зашел в один из белых, стоявших в палисаднике домиков и привел горийокого старожила; это был дед его друга. Седой, как лунь, но крепкий старик — его звали Давидом Касрадзе — пошел с нами. Он рассказал, что с гор текут к Гори пять рек — главные из них — Кура и Лиахва, показал двухэтажное здание, возле которого выстроились шеренгой тополя — здесь было когда-то духовное училище, в котором учился маленький Сосо Джугашвили — Сталин. В нем учился и старый Давид. Улица, по которой мы шли, упиралась в желтый утес, словно обрубленный по краям. На самой вершине утеса возвышались круглые темные башни. Они были разрушены. — Это Горие-Цихе, горийокая крепость, — пояснил нам Касрадзе. — Там мы в детстве играли в Арсена. — А что это за «Арсен»? — заинтересовался Фрол. — Арсен? О-о! Старик поднял палец:
Он защитой был народу. Благороден был и честен, И за это он прославлен И любим в родном краю...
И великая честь была в игре стать Арсеном, ее добивался каждый из нас...
. Фильм Михаила Чиаурели (1937). По По мотивам грузинской народной легенды.
Мы шли по улице, среди домов с двускатными крышами. Дошли до одноэтажного дома с мраморными колоннами. Это был необыкновенный дом: одни колонны и крыша, без стен. Но под ним, словно под навесом, стоял другой домик — кирпичный, старый, со срезанной, косой крышей, с открытой галерейкой вокруг. Здесь родился Сталин. Во дворе стояли обогнавшие нас бойцы. Молодой офицер поднялся на галерейку. — Завтра мы уходим на фронт, — сказал он — Поклянемся, что ни один из нас не посрамит ни Родины своей, ни чести! Опустившись на колено и приподняв край алого знамени, офицер поцеловал его. — Клянемся, — продолжал он проникновенно, — что мы будем драться смело, умело, уверенно, по-гвардейски, до последнего вздоха. И клянемся, мы вернемся с победой! — Вернемся с победой! — подтвердили бойцы. — Вернемся с победой! — повторило эхо на желтом утесе. Построившись, солдаты запели и пошли по залитой асфальтом улице. Долго была слышна их песня.
Мы вошли в . Тут была одна комната, очень бедная, чистая; казалось, хозяева только что вышли и скоро вернутся. На комоде стояли ярко начищенный самовар, керосиновая лампа, в углу — большой сундук, покрытый тонкой тканью с рисунками, и тахта, прикрытая ковром. На стене висел портрет чернобрового, коротко остриженного мальчика. Рядом с портретом, в рамке под стеклом, я увидел аттестат Горийского духовного училища — аттестат, отметкам которого мог позавидовать каждый: по всем предметам и поведению были выведены пятерки. «Да, — подумал я, — ему тяжело жилось, и все же он учился отлично. Значит, для него не существовало слов «не могу». Не существовало слов «не могу» и тогда, когда он бежал из ссылки и когда царская полиция охотилась за ним повсюду. А почему мы, когда на завтра задано что-нибудь трудное, говорим: «О, это выучить я не могу»? Ведь солдаты и офицер, которые ушли сегодня на фронт, никогда не сказали бы: «Не могу». «Дойдем до Берлина! — обещали они. — Дойдем и вернемся с победой!» А мы? Разве мы не можем оказать: «Все преодолеем, все трудности, но окончим на «отлично»?..» Я думал об этом, пока мы осматривал» музей, думал, когда шли по узким улочкам, забрались на утес, в старую крепость. «Завидуйте, я гражданин Советского Союза!» — вспомнил я слова Маяковского, когда смотрел с крепостной стены на далекие, покрытые снегом горы, на серебристые полосы рек, сады и селения. «Это все моя Родина, — думал я: — горы, реки, долины, сады... Моя Родина и дальше — там, за горами, до самого Ленинграда, и вон там, за другим хребтом, до самого Тихого океана...» Когда мы возвращались на вокзал, из большой белой школы гурьбой высыпали ребята. Нас окружили. Кто-то спросил, бывали ли мы в Севастополе. Илико показал на Вову: — Севастополь — его родной город. Бунчикова стали спрашивать, сильно ли был разрушен Севастополь до того, как его захватили гитлеровцы. — У нас есть письмо из подземной школы, — сообщил нам школьник, которого звали Арчиллом. — Хотите посмотреть?
Мы вошли в школу, и нам показали письмо на стене, в рамке: севастопольские ребята писали, что учатся под землей, и хотя город бомбят, они все же получают пятерки. — Ты знаешь эту школу? — спрашивали Бунчикова. — Она действительно под землей? — Да, когда школу разбомбили, мы стали учиться под землей, в пещере. — Мы получили письмо в сорок первом году, — рассказывал Арчилл, — и обещали, что не отстанем от севастопольцев. Мы послали им наши отметки. Но они, я боюсь, их не получили. В сумерках школьники провожали нас на вокзал. Мы шли шумной толпой по улицам. Горийцы приглашали приехать осенью, когда поспеют яблоки. Подошел поезд, и мы расстались. В поезде Авдеенко вдруг спросил: — В Севастополе под землей учились? — Ты же сам слышал. — И во время бомбежки? Он задумался и отвернулся к окну.
, до мая 1942 года, в Севастополе работало , в которых прошло обучение, в общей сложности 2422 человека. Севастопольские учителя и их воспитанники приняли активное участие в обороне .
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
