Здесь электролиния заканчивалась, и поезд переходил на паровозную тягу. Пока меняли электровоз на паровоз, пассажирам представилась возможность погулять непосредственно у самого берега, подышать байкальским воздухом. И я, как бы возвращаясь к реальной жизни и поддавшись общему ликованию вагонного люда, тоже прошелся по береговой гальке, совершил омовение в водах священного озера.
Над стояла тихая теплая безветренная погода, солнце опускалось к горизонту и горы, оказавшись в собственной тени, потемнели, а спокойная водная поверхность озера по-прежнему светилась в заходящих солнечных лучах. На меня это подействовало успокоительно и умиротворенно. Значит, подумалось мне, сложившиеся обстоятельства необходимо было принять как данность, и в той обстановке, которая меня ожидала, продолжать жить, выполнять обязанности, существовать.
В курсантские годы мне было интересно читать психологические рассказы Стефана Цвейга (1881-1942) − человека со сложной и интересной судьбой. И как бы в подтверждение своих возникших тогда настроений приведу принадлежащую его перу одну цитату: «Лишь тот, кто познал светлое и тёмное, войну и мир, подъём и падение, лишь тот действительно жил».
Теперь мой «восточный экспресс», выбиваясь из графика движения, тащился «по диким степям Забайкалья, где золото роют в горах» медленно, останавливаясь, то на замену очередного паровоза, то, чаще всего неожиданно, по причине ремонта железнодорожных путей из-за их размыва в результате сильных ливневых дождей, прошедших в последние дни, что являлось характерным в этих местах для данного периода года.
До Хабаровска оставалось уже менее трёх тысяч километров. В течение долгой дороги мне приходили на память мои детские годы, которые совпали с периодом военного времени, заботливое отношение мамы к моему начальному воспитанию, учёба в нахимовском, а затем в высшем военно-морском училище, первые годы офицерской службы.
16. НА ВЫСОКИХ БЕРЕГАХ АМУРА …
Отношения с Китаем в те годы портились не по дням, а по часам, обрастая всевозможными претензиями, обидами и даже личной неприязнью первых людей стран.
Дело дошло до вооруженных конфликтов на советско-китайской границе (Жаланашкель в Казахстане, остров Даманский на реке Уссури). Страны стали не на шутку готовиться к войне, концентрируя на границе огромнейший военный потенциал с обеих сторон. На восточном направлении в спешном порядке укреплялись и оснащались современной военной техникой Дальневосточный (ДВО) и Забайкальский (ЗабВО) военные округа, готовые в любой момент развернуться во фронтовые объединения. Морские рубежи находились под надежной защитой Тихоокеанского флота (ТОФ), в состав которого входили силы и средства Дивизии речных кораблей, дислоцирующихся на реках Амур и Уссури. Для общего руководства войсками была создана Ставка военного командования. На среднеазиатском направлении с такими же задачами действовали Туркестанский (ТуркВО) и Среднеазиатский (САВО) военные округа. Генералитет составлял планы упреждающих ударов на опасных направлениях с целью подавления и уничтожения противника. Такая была ситуация... Думаю, будет правильно вспомнить прошлое, тем более, что те условия жизни ломали судьбы многих людей, и есть смысл заново взглянуть на то, что происходило с нами.
Поезд, между тем, преодолев 8533 километра, почти одну пятую часть протяженности земного экватора, с полуторасуточным опозданием все-таки прибыл на конечную станцию назначения, остановившись не где-то у «черта на куличках», как это часто происходит с поездами, выбившимися из графика движения, а непосредственно у из открытых окон которого звучала веселая танцевальная музыка.
Вечерело. Дневная жара постепенно спадала, но при повышенной влажности было непривычно душно. Такая расслабленная весёлая обстановка, как мне показалось на первых порах, напоминала какой-то южный курортный город. Хабаровск находится по широте около 10 градусов южнее Москвы, и это чувствовалось, так как было по-летнему жарко и быстро темнело. На улицах весёлые и радостные люди, из открытых окон домов слышались слова популярной песни Ободзинского «Эти глаза напротив ...». Народ отдыхал и не думал, что всего в восемнадцати километрах от города проходит государственная граница, на противоположной стороне которой притаился коварный враг. Понятное дело, что я, сохраняя реальное чувство бдительности, не должен был расслабляться и поддаваться всеобщей успокоенности, благоденствию и радости. Я с интересом оглядывался по сторонам, изучая новую обстановку. Пройдя через большое, светлое, современной постройки здание вокзала, я вышел на привокзальную площадь, широченную, ухоженную, хорошо освещённую, на которой без суеты и спешки шла нормальная городская жизнь.
И тут же я был окончательно поражён, когда увидел самого Ерофея Павловича. Мне не составило труда пройти в центр площади, чтобы, образно говоря, поздороваться и порадоваться тому, что есть тот, кто приветствует тебя на дальневосточной земле. Мощная, богатырская фигура в распахнутой сибирской шубе до пят, в тяжелой кольчуге, в заломленной шапке русского землепроходца Ерофея Павловича Хабарова, именем которого назван город, возвышалась в центре привокзальной площади.
который был установлен в дни празднования столетия города Хабаровска в 1958 году, как гласит местная легенда, произошёл очень курьёзный случай. После торжества, когда было много съедено и ещё больше выпито, по доносу какого-то партийного активиста, требовавшего немедленно снести памятник, поскольку Ерофей Павлович не имеет отношения к членству в коммунистической партии и вообще не пролетарского происхождения, да и фигура его весьма большая, монументальная, слишком возвышается над окружающими. Создали комиссию. Стали разбираться. Оказалось, что по высоте памятник Е.П.Хабарову действительно выше невзрачного памятника самому В.И.Ленину, установленного еще в 1925 году в другой части города. Досталось, как говорится, по всем статьям скромному местному скульптору Мильчину, дескать, куда смотрел и не иначе стремился подорвать авторитет... На трезвую голову, когда хмель у партийцев несколько улетучился, все-таки решили: Хабарова оставить в прежнем виде, а Ленина возвысить на полтора-два метра, подложив под него в постамент дополнительные кирпичи. Первые впечатления о городе моего нового пребывания сложились у меня очень хорошие и, к счастью, не изменились в дальнейшем. Город Хабаровск – один из современных красивейших городов Дальнего Востока, привольно раскинувшийся на десятки километров вдоль правобережной полосы Амура. Хабаровск, являясь крупным индустриальным центром региона, характеризуется высоким уровнем развития машиностроения, энергетики, нефтеперерабатывающей, лесной, пищевой и легкой промышленности. Город, в котором проживает почти миллион жителей, имеет много парков, садов, бульваров, скверов, широкие улицы застроены благоустроенными домами. В нескольких километрах к западу от города в Амур впадает река Уссури.
Со всех сторон вплотную к городу подходят необъятные просторы дальневосточной тайги, где не является редкостью встретить медведей, уссурийского тигра, рысь, лося, косулю, кабаргу и многих других диких животных. При подлёте на самолёте к Хабаровску, что мне лично приходилось наблюдать неоднократно в последующие годы, открывается невероятная по красоте бескрайняя картина с тысячами речек, озер, проток, ручьёв, окружающих Амур, в которых водится бесчисленное количество всевозможной рыбы, где гнездится как водоплавающая, так и боровая дичь. Любого желающего прогуляться по тайге с радостью, и к этому надо хорошо подготовиться, встретят миллиарды комаров, мошки, гнуса, клещей и других видов кровососущих летающих и ползающих существ. К такой обстановке постепенно привыкаешь и в последующем это не становится большим неудобством.
Итак, я прибыл к месту своего назначения. Это было моё шестое по счету новое место службы, самое для меня неожиданное и непредсказуемое, но, наверное, как мне сейчас кажется, все-таки каким-то чудесным образом запрограммированное и предназначенное самой судьбой.
Поскольку выходной день подходил к завершению, то я принял решение остановиться в гостинице и, отдохнув после длительной дороги, на следующий день, в понедельник, начать поиски своей воинской части, которая территориально, как мне было известно, располагалась в северной части города, называемой, по старой памяти, ещё с довоенных времён, «Базой Краснознаменной Амурской флотилии» или просто «Базой КАФ». Гостиница, в которой мне пришлось в итоге прокантоваться значительный срок, принадлежала квартирно-эксплуатационной части (КЭЧ) Хабаровского гарнизона ДВО и располагалась в Центральном районе города на углу и Пушкинской в стареньком затрапезном двухэтажном здании довоенной постройки казарменного типа с наличием в нём минимальных удобств. В полуподвальном этаже размещались камера хранения, душевые, буфет и другие технические службы. Номера для проживания в этой гостинице в основном были многоместные от десяти и более человек. Дежурный администратор, оформляя моё первое проживание только на три дня, достаточно вежливо, что довольно редко встречалось в подобных ситуациях, предупредила о соблюдении установленных правил, особо указав на необходимость держать свои личные вещи не в номере проживания, а обязательно сдавать в камеру хранения. Это замечание, как оказалось в дальнейшем, было совсем не лишним.
Попутно с первыми впечатлениями при устройстве в гостиницу не могу не сказать о колоритной фигуре человека, обратившего на себя внимание, а потому и запомнившегося. В гостиничной камере хранения работала массивного телосложения женщина, как мне показалось, устрашающего вида: крупные черты лица, на котором явно просматривались следы от порезов или от других физических травм; хриплый простуженно-пропитый голос; расплывчатые очертания наколок на кистях рук – все это создавало определенное впечатление.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Эту байку я видел своими глазами, когда приняли пришедшую из Северодвинска ПЛ с ремонта. На ней впервые был установлен видеомагнитофон и еще кое-что. Командиры дивизионов БЧ-5 жили в каюте напротив каюты старшего помощника. Передавая нам каюту, они нам показали за бортовым лючком вентилек. Открыли его, и оттуда пошел спирт тонкой струйкой. Голубая мечта каждого подводника!!!
Старпом является хранителем корабельной печати и получаемого спирта на всю ПЛ. Спирт хранится в 120-килограммовой нештатной емкости, изготовляемой при стоянке в ремонте на заводе. Комдивы вручили работяге на заводе пол-литра «шила», и он им протянул трубопровод из каюты (за ее обшивкой) старпома в каюту командиров дивизионов. Так они и жили, не тужили (пользовались с умом), а старпом все недоумевал: как-то очень быстро спирт испаряется. Уж очень хорош, значит, пшеничный!
Первую, самую суровую, зиму я просидел дома вместе с мамой и братом Геной. Мне было четыре года, брату — четырнадцать. Первые месяцы блокады мама не работала — опекала детей, получая какую-то небольшую пенсию за убитого отца. Но в середине зимы, когда стало совсем туго, она устроилась на работу, и мы с братом подолгу сидели дома вдвоем. Всю зиму мама и брат стояли в длинных очередях, чтобы получать по карточкам и выдаваемые иногда мизерные порции кое-чего съедобного.
Гена ходил за водой, которую брали из проруби во льду на Неве рядом с нашим домом, и иногда — за дровами, которые приносил маленькими порциями с берега Малой Невы, где валялись остатки бывших дровяных складов. В ту страшную зиму мы выжили во многом благодаря тому, что мама и брат не пали духом и постоянно боролись за жизнь. Мама поддерживала в семье жизненный тонус, заставляя всех двигаться, и твердой рукой управляя распределением и потреблением тех ничтожно малых количеств еды, которая выдавалась по карточкам и которую ей удавалось добыть, выменивая на вещи. Моя детская память сохранила только некоторые эпизоды из блокадной жизни да постоянное желание чего-нибудь поесть, которое жило во мне все военные и первые послевоенные годы. Осознание всех тягот и ужасов блокады пришло ко мне позднее, когда я подрос и слушал рассказы мамы и брата. Однажды, когда мама была на работе, мой брат ушел из дома, чтобы получить по карточкам какую-то баланду (жидкое варево). Пункт выдачи находился где-то далеко, и брата долго не было. Ожидая его возвращения, я стал мерзнуть и решил согреться. В комнате у нас стояла «буржуйка» — небольшая самодельная металлическая печка, вытяжная труба которой была выведена в стоящую в комнате настоящую печку, топить которую не было возможности из-за отсутствия дров. «Буржуйку»" иногда топили дровишками, которые брату удавалось принести издалека, но чаще ее топили газетами, книгами и еще чем придется. Перед уходом Гена приготовил «буржуйку» к тому, чтобы затопить ее при возвращении, и я, найдя спички, открыл дверцу топки и поджег то, что в ней было. Но я не знал, что нужно еще открыть заслонку на дымоходе большой печки, и дым из «буржуйки» повалил в комнату, быстро заполняя все ее пространство. Спасаясь от дыма, я спрятался на полу за спинкой большого дивана, который стоял у окна, где и нашел меня вернувшийся из похода брат. Приди он домой позднее, и это приключение могло бы закончиться весьма печально. Летом сорок второго года брата эвакуировали из города, и он вернулся в город уже после снятия блокады. Я же вторую блокадную зиму провел в детском доме, а третью — в круглосуточном детском саду (интернате). И там, и там блокадных детей понемногу выхаживали от голода, и они оживали.
Периодически мама забирала меня домой на свои выходные дни. Как-то раз летом сорок третьего года я был дома и сидел за своим маленьким столиком, который стоял у окна, смотревшего на Неву. Я любил тогда рисовать корабли и мог часами предаваться этому занятию. В это время начался обычный обстрел города, к которым мы давно уже привыкли и не обращали на них особого внимания. Мама была на кухне, которая находилась в другом конце коридора, шедшего вдоль всей коммунальной квартиры. В какой-то момент я вдруг встал и зачем-то пошел к ней. Когда через несколько минут мы вместе вернулись в нашу комнату, то увидели, что на моем столике лежит горячий осколок снаряда, влетевший через разбитое оконное стекло. Он пролетел как раз через то место, где была бы моя голова, если бы я продолжал сидеть за столиком. Мама потом долго хранила этот осколок. Детский дом, в котором я прожил вторую блокадную зиму, находился на Третьей линии. Его я помню плохо — наверное, там я «очухивался» после суровой зимы. А вот интернат свой, где я провел последний год блокады, помню уже довольно хорошо. Он находился на втором этаже красивого жилого дома дореволюционной постройки, который стоит на Четвертой линии между Большим и Средним проспектами. В интернате жили уже «ожившие» ребята: несмотря на худобу и все еще очень скромное питание, мы уже бегали и играли в подвижные игры. Мы по-прежнему все время хотели есть, но это уже был «живой» голод растущих детей.
От жизни в интернате у меня осталось два ярких воспоминания. Первое — как нам однажды привезли американскую сгущенку. Не знаю, может быть она и не сильно отличалась от той, что потом стали производить в нашей стране, но тогда это был для нас какой-то шок: такую вкуснятину я, как и все другие ребята, ел впервые после начала блокады. Но это была не просто необыкновенно вкусная еда, это было известие о том, что скоро все изменится и наступит другая жизнь. Второе воспоминание — о салюте в день снятия блокады. В тот январский вечер сорок четвертого года нас привели на набережную Невы, где уже было много народа. Начался потрясающе красивый салют, и люди плакали. И мы, глядя на плачущих взрослых, тоже понимали, что пришла великая радость — блокада закончилась.
С той поры этот день стал святым для всех выживших блокадников. Бегут годы, меняется жизнь в стране, меняется сама страна, и разные люди по-разному пишут и говорят о той ленинградской блокаде. Все чаще появляются желающие судить да рядить о том времени, но все это — суета сует. Люди пережившие блокаду, видели и знают нечто такое, что неведомо другим, и все же великий город в те годы выстоял и продолжает жить.
От редакции.
Действительно, "неведомое другим". Считаем необходимым дополнить рассказ Эдуарда Гавриловича Карпова о блокаде, привести воспоминания выпускника Тбилисского нахимовского училища 1955 года Аркадия Александровича Александрова. Особую ценность, на наш взгляд, им придает их отрывочность, "мозаичность" и в то же время цепкость детской памяти.
Моё военное детство
Я сидел на коленях у мамы у окна. В окно ярко светило солнце. Слегка подбрасывая меня, мама приговаривала: Она говорила это вслед за голосом из тарелки-репродуктора. Нам было очень хорошо вдвоём. Таким мне запомнилось начало войны. Было это в Ленинграде. Странно, я совершенно не помню лица матери. Помню, как она приносила хлеб, причитающийся нам по карточкам, как давала мне кусочек-довесок, как она лежала на животе и плакала. А лица не помню. Блокадных дней, следующих один за другим, я связать не могу. Отдельные эпизоды отмечались в памяти. Их много, но они не связанные. Первый отчётливый блокадный мазок. Мы сидим за столом. На столе, в блюдце, килька. Стёкла в окнах выбиты. В кильках битое стекло. Грустное лицо отца. Именно так я его запомнил. Больше я никогда его не видел.
Привели фото Юрия Борисовича Левитана, а не Ольги Федоровны Берггольц или другого диктора ленинградского радио, поскольку голос Левитана знала вся страна, а "верные слова стоят сотни полков", как заметил В.И.Ленин.
Мама умерла позже. До её смерти мы долго сопротивлялись голоду и холоду. Постоянно ходили в бомбоубежище и назад, в квартиру. Часто в бомбоубежище я просыпался в одиночестве - меня не хотели будить. Хорошо помню, как, сидя за столом, вычёсывали на зеркало вшей и с треском давили их ногтями. Помню студень на подоконнике в студеной квартире. Кота Барсика помню, которого пришлось съесть. Многое ещё помню. Но как увезли умершую маму - не помню. Затем пришла женщина, собрала нас, а далее: яркое солнце, снег, меня куда-то везут на санках; женщина поворачивается ко мне и улыбается. Просыпаюсь один. Очень тёплая, светлая комната с розовыми стенами. А затем впервые мною услышанное красиво звучащее слово "интернат". Огромное помещение с окном раздачи пищи, какой-то гул. В конце, где стояли кровати, никого нет. Один я. Может быть решили, что я уже мёртв (это я сейчас так думаю). Короче говоря, я выжил. Меня определили в детдом. А это спасение. Наша мама умерла в семье первой. Это спасло нас, детей, от голодной смерти и от холода. Сейчас я перечитываю "Дневник Тани Савичевой" с семью записями о смерти её родных. Её мама умерла раньше Тани. Это позволило Тане прожить ещё два года в эвакуации. Как я сейчас понимаю, детей забирали из квартир тогда, когда в них не оставалось в живых взрослых. Наша мама своей смертью спасла нас, своих детей. Танина мама на какое-то время продлила жизнь Тани. Получается так, что чем раньше умирали взрослые, тем больше была вероятность выживания детей.
Где-то в апреле наш детдом вывезли из Ленинграда по Дороге Жизни. Воспитатели говорили, что одна машина с детьми из нашего детдома ушла под лёд. Затем долгий путь в товарном вагоне в эвакуацию на Кавказ, в станицу Передовую. В вагоне я уже не вставал. Лицо от уха до уха вдоль скул и подбородка было без кожи. В мае мы были в станице. Нас очень тепло и сочувственно встречали. Давали нам всё, что могли. Не успел детдом как следует устроиться, как поступило сообщение: немцы идут в станицу. Мы пешком всем детдомом отправились на хутор Ильич в четырёх-пяти километрах, но не дошли: хутор уже был занят немцами. Пришлось возвращаться. А через некоторое время в станицу пришли немцы. Детдом оказался в оккупации. Немцев я хорошо помню. Воспитательница разучила со мной стихотворение на немецком языке (я его и сейчас помню, хотя в училище учил английский). И когда к нам вошёл немецкий офицер, я ему, стоя на топчане (он меня поддерживал), продекламировал это стихотворение. Немец дал мне шоколадку (мне от неё досталась одна бумажка). Ощущение голода преследовало меня ещё долго. При немцах не разжиреешь. Уже после их ухода меня поставили на усиленное питание: одна ложка сливочного масла с сахаром. Одна из сотрудниц уводила меня в отдельную комнату, чтобы никто не видел, и там кормила продуктами, принесёнными из дома. На завтрак в детдоме в первые послевоенные годы была, как правило, Порции были маленькие и поедались в один миг. Воспитателям тоже была положена порция. Иногда они опаздывали за стол. Тогда мы рассаживались вокруг тарелки опаздывающего воспитателя и ждали его прихода. Воспитатель входил и сразу всё понимал. Он говорил, что сыт и мы можем съесть его порцию. Что мы и делали.
Время шло. Детдомовцев направляли в ремесленные училища, в школы ФЗО. Меня кто-то очень хотел отправить в Нахимовское училище. На весь детдом меня выбрали одного. Меня возили в Тбилиси дважды. Первая поездка в 1949 году была как прогулка. Через пару дней я уже ехал обратно. Наверное, воспитательница, которая меня возила, не обладала пробивной силой. Я даже до конца не понимал, зачем ездил. Во второй раз, на следующий год, меня повёз мужчина. Он меня водил в разные кабинеты, что-то объяснял, приводил к начальнику училища. Дело было сделано. Меня зачислили. Так я стал Нахимовцем. Сейчас я понимаю эту ситуацию. Если ребёнок в детдоме, то за его судьбу можно не волноваться - государство позаботится. Но вот куда девать сплошную послевоенную безотцовщину? Дети погибших на фронтах отцов, в основном, и заполняли Нахимовское училище. В училище я прожил пять лет.
Сейчас, по прошествии многих лет, все памятные даты, связанные с войной, и праздник 9-го мая ничего, кроме у меня не вызывают.
Еще одна судьба, горький, трагический, путь, предшествовавший поступлению в Тбилисское нахимовское училище. Рассказ Георгия Аскалоновича Огурского.
В ПЕРВУЮ ЗИМУ БЛОКАДЫ
НАМ ОБЪЯВИЛИ...
В 1941 году маме шел 31-й год, мне 16 июня исполнилось семь, а сестренке не было еще и двух лет. 22 июня мама на свой день рождения готовилась встретить гостей. Ждали дедушку Мишу, тетю Наташу, дядю Шуру. Они должны были приехать к трем часам дня из Ленинграда. Мы жили в Детском Селе (ныне г. Пушкин), недалеко от Гостиного двора, где многое чего можно было купить и куда мне иногда разрешалось сбегать за леденцами. Навстречу гостям выбежала улыбающаяся мама. Но, заметив выражение их лиц, удивилась: Вы чего такие мрачные? Словно и не праздновать приехали!… - Вряд ли будет весело... - ответил один из гостей. - Объявили, что Германия бомбила Киев и Минск. Началась война…. Помню это детское ощущение: словно внезапно провалился в яму, сырую, холодную. Улыбка у мамы стерлась...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Вторым отсеком в начале 1980-х командовал один «пятнадцатилетний» капитан-лейтенант Вовчик. Стянули у него кувалду с аварийного щита.
Достал новую, повесил на штатное место. Стянули опять. Вова психанул и, помня анекдоты о деревянных якорях, через корешка на ПРЗ (плавучий ремонтный завод, но мы его звали посудоремонтный завод из-за «очень высокой» квалификации мастеровых) изготовил кувалду полностью из свинца, да еще рукоятку свинцовую присобачил. Втроем не поднимешь! При первой же швартовке в лепешку ее превратила носовая швартовная команда. Недолго переживал Володя. Следующую кувалду он изготовил из дерева! Покрасил кузбаслаком и аварийкой так, что от настоящей не отличишь. Все стало хорошо – никто не воровал ее. Однажды при сдаче задачи № 1 флагманский по живучести проверял щит с аварийным инструментом во 2-м отсеке. Думая, что снимает кувалду со щита, он страшно удивился, почему она взлетела вверх!?
«Что, ебт….!!! Плотники-столяры в отсеке завелись – киянки появились? Где же тогда рубанок?» – это уже кричал он потом на разборе полетов.
Зимой 1981 г. случилось непоправимое: в Ленинграде, при взлете, разбился военный самолет с офицерами и адмиралами Тихоокеанского флота. Среди них были и наши однокашники — контр-адмиралы Вадим Коновалов и Джемс Чулков.
Джемс Чулков в качестве ассистента стоит справа от знаменосца Юрия Назарова. - В.Брыскин «Тихоокеанский Флот». - Новосибирск, 1996.
А.Спиридонов
КОЕ-ЧТО ИЗ ДНЕВНИКА ВИТАЛИЯ ЛЕНИНЦЕВА
В конце 1952 г. в 1-е Балтийское пришла группа «фрунзаков», горячо желавших стать подводниками. Среди них был и Виталий Ленинцев. Лет 35 спустя Виталий вручил составителям этого сборника 12 тонких школьных тетрадей, исписанных от корки до корки. «Это мой дневник с февраля по декабрь 1953-го. Быть может, он вам пригодится? Делайте с ним что хотите». Мы захотели прочесть. Потом захотели отпечатать — получилось 135 машинописных страниц. А теперь хотим взять ножницы и выстричь для нашего сборника несколько фрагментов из этого замечательного дневника — что поделаешь, возможности у нас ограниченны. Читая Ленинцева, к Подготии, казалось бы, отношения не имевшего, вы еще и еще раз убедитесь, что «Подгот — категория не административная, а морально-психологическая... Ты подгот, если сам себя считаешь подготом, и подготы считают тебя подготом».
И нахлынут на вас светлые воспоминания.
20 ФЕВРАЛЯ 1953 г. Елы-палы, уже конец февраля! Через несколько месяцев на моих плечах заблестит н-ное количество звездочек... Почему «н-ное»? Предполагаю, что за оставшиеся месяцы я что-нибудь выкину. Я могу, это точно. А значит, может уменьшиться и количество причитающихся мне звездочек. Даже смешно становится: я — и вдруг офицер! Ведь совсем недавно меня выгоняли из школы, постоянно с кем-нибудь дрался, целыми днями гонял в футбол. И все-таки это правда — я стал моряком. Считаю, что уже могу называть себя этим почетным словом. В штормах побывал, разбивался, прыгая с борта в воду, документы мои тонули, грыз «морские» сухари, ходил в незашнурованных «гадах», чай на клотике пил — чего же еще? А если всерьез, то море я действительно люблю, романтика ли это или истинная любовь — не имеет значения. Как хочется скорее ступить на палубу «своего» корабля! Всё равно, на какой меня пошлют, важно что это будет мой корабль, который я, как штурман, должен водить «по морям, по волнам». Я буду доволен любым назначением, на любой флот, хотя мне и хочется больше на Северный.
Когда думаю о предстоящей встрече с подчиненным личным составом, возникает ощущение, похожее на то, с каким садишься в вагонетку — хочется скорее тронуться, хотя и страшновато. Ведь если не завоюешь авторитета сразу, потом потребуются годы. Отсюда мораль: надо следить за собой, особенно в первые дни самостоятельной службы. Вот этого-то я и боюсь, уж больно у меня несерьезный и неуравновешенный характер. А теперь ближе к жизни. Какое блаженство ожидает нас послезавтра — увольнение на три дня! Днем буду выгуливать себя и собаку, вечером — «дом родимый», сиречь «Мраморный»... И обязательно надо сходить всей семьей на «Максимку», уже давно мы вместе никуда не ходили. Когда думаю о скором выпуске, становится грустно, что скоро расстанусь с папой, с Маргариточкой, с мамулей и буду видеть их лишь иногда, во время отпусков. 6 МАРТА Мы проснулись раньше времени. За десять минут до подъема в кубрике раздался голос диктора. После первых же слов, еще не услышав самого ужасного, сердце буквально остановилось. Хотелось спрятать голову под подушку, закрыться с головой одеялом и зажать уши, чтобы не слышать голоса, который принес страшную весть. Самый гениальный человек, человек, создавший так много... Нет! Я не могу произнести этого слова. Мне не верится, что Его нет. Это ошибка! Кошмарный сон! Звуки траурных мелодий льются из репродуктора, значит, это правда. Писать не могу. Хочется сделать что-нибудь такое, отчего все было бы по-прежнему, по-старому, чтобы Он жил.
9 МАРТА Все... Он лежит рядом с тем, с кем построил наше государство, отстоял его в годы интервенции и гражданской войны... Митинг с Красной площади (его транслировали в клубе) было невыносимо тяжело слушать. У многих я видел слезы в гяазах, да и у меня иногда расплывались сцена и занавес с большим портретом Его... До сих пор не могу произносить Его имя. Мне кажется, если я произнесу, — всё окажется правдой, а если нет, — всё рассеется, и я услышу из репродуктора, что здоровье улучшилось, температура нормальная, пульс спокойный, дыхание ровное... Не хочу! Не хочу! Не хочу верить! 11 МАРТА Вызвал Щёголев. Окончательное решение: в подводники по здоровью не гожусь. Спрашивает: «Куда теперь? На чем хочешь служить?». Упрямо стою на своём — только ПЛ! Записывает меня помощником на большой охотник. Но я не сдамся! В санчасть уже не пускают, так я надоел всем, от начальника до сестричек из лазарета. И все-таки я добьюсь перекомиссии. И Щёголев это же советует мне и ещё четверым «негодникам». 12 МАРТА Был у начальника санчасти. Безрезультатно. Сказал: «Зайдите завтра». Ну что ж, завтра я ему не завидую. Последняя схватка, потом будет поздно — документы отправляют в Москву. 13 МАРТА «Всколыхнул морские тропы ветер Балтики седой...» — слова из песни о подводниках, которая называется «Наш марш». Теперь это и мой марш! Долго длился разговор с начальником санчасти. Он старался доканать меня хитрыми латинскими терминами, а я поставил непробиваемое заграждение из слов: «Только ПЛ! Только ПЛ!» Начальник смотрел тоскливым взором и укоризненно бухтел: «Виталий Николаевич, Виталий Николаевич...» Потом почесал нос и, словно очнувшись, совершенно другим, живым голосом произнёс: «Уж больно фамилия у Вас хорошая — Ленинцев. Против такой фамилии никакие циркуляры не устоят!» С этими словами он взял красный карандаш и большими буквами, наискось, через весь лист медосмотра начертал: «Подводный флот». Подмигнул мне: «Видал?». Я только кивнул, так как говорить не мог — дыхание перехватило. Он улыбнулся: «Ну теперь беги». И я побежал!..
Дома, конечно, расстроятся. В прошлое увольнение все, как сговорившись, желали мне «засыпаться на перекомиссии». Ну ничего, выскажут свои соображения о подводном флоте (они у всех родителей одинаковые), а потом будут гордиться, что сын стал офицером-подводником. Милые мои, дорогие родители, если бы вы знали, как я счастлив! 17 МАРТА Ура, ура, ура! «День Военно-Морского Флота». Иначе сказать — день получки. В руках захрустели новенькие и зашуршали старенькие двадцатипятирублёвые бумажки. Как грустно, что вместе с этим великолепным событием приходят мрачные и даже свирепые мысли. Получив деньги, ужасно хочется их сохранить, удержать до ближайшей субботы. Но те, кому ты должен, уже ходят вокруг, держатся поближе, разговаривают только с тобой. А ты, естественно, ходишь подальше от них, держишься на расстоянии, разговариваешь с кем угодно, но не с ними... У этой игры в кошки-мышки конец известен — отдаёшь деньги одному и тут же занимаешь у другого, до следующей получки. А в понедельник переворачиваешь весь кубрик в поисках закатившейся куда-то трёхкопеечной монеты, необходимой до зарезу: стоит 42 копейки, а налицо 39...
26 МАРТА Медленно, но верно из нас делают подводников. Вчера опять были в бассейне, и случившаяся со мной маленькая неприятность показала, что мы уже не те, какими были во время первого посещения, когда по малейшему пустяку выскакивали наверх с вытаращенными глазами. Когда я находился в самой глубокой части бассейна, во время промывки отказал байпас. Я подумал, что мешок всё-таки наполнился и со спокойной душой выпустил остаток воздуха через нос. Затем вдохнул и... брыкайся-не брыкайся, а на поверхность с грузом не выскочишь! Если бы это случилось на первом занятии, я бы, наверное, помер от страха. А теперь я поковырялся в приборе (может быть, вентиль баллона плохо открыт?), да и пошел спокойненько на мелкое место. Правда, пришлось все-таки «выпрыгнуть» метра за 2—3 до мелководья. Но при этом впускной клапан был мною закрыт по всем правилам и глаза, надеюсь, были не вытаращенные. Конечно, можно было сбросить груз и всплыть сразу, но это было бы не интересно. До сих пор не верится, что я в другом училище, что стал подводником, что через несколько месяцев буду офицером. Но почему-то стал побаиваться выпускных экзаменов. Раньше со мной ничего подобного не случалось, взрослею что ли? 27 МАРТА Говорят, когда мужчина смотрит на женщину — дьявол одевает ему на глаза розовые очки. Сущая правда! Вчера опять убедился в этом. После дневного сна, ещё не очухавшись, побрёл в класс, но почему-то очутился в буфете.
Мужественными шагами двинулся к месту, где стояла ваза с печеньем. Ценника на вазе не оказалось, спрашивать у очаровательной буфетчицы что почём счел неудобным. Прикинув в уме, решил, что смогу обрести счастье примерно за три рубля. Милая девушка предложила ещё что-то. Я кивнул. Она улыбнулась и своевольно добавила бутылку лимонада. Затем с необыкновенным изяществом перекинула туда-сюда костяшки счётов: «Одиннадцать двадцать»... Где и как пришлось занимать эти сумасшедшие деньги не пишу — в жизни и без того много трагичного.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
