25-й год в Косинском детском морском клубе спускается на воду озера Белое копия старинного бота Петра 1. На торжество приходит сам «государь» со свитой, открывая своим визитом начало традиционного народного праздника района «Косино-Ухтомский». Праздника, который родился сам по себе, без указания «свыше», по инициативе местных жителей. Праздника, в основе которого лежит уважение к своей истории, народное желание быть продолжателями славных дел наших предков, упрочивших и сохранивших нашу Родину.
Косино – уникальный уголок Москвы, тесно связанный с историей зарождения регулярного флота России. Еще в конце 17-м века юный Петр, обнаружив в Измайлово старый голландский бот, серьезно заинтересовался морским делом. Водные акватории реки Яузы и Просяного пруда, где сначала проходили первые опыты мореплавания, не устраивали юного царя. По его повелению были организованы поиски «озеры поболее». И этим озером оказалось озеро Белое – единственное естественное озеро в Москве того времени, к тому же находившееся в непосредственной близости от имения в Кусково бояр Шереметьевых – друзей и сподвижников юного Петра. Немедленно на берегу озера была организована судостроительная верфь, на которой строились небольшие шняки и корбасы. По преданию здесь были также построены два небольших фрегата, которые по каналам и волоком периодически доставлялись на кусковские пруды для морских утех Петра и братьев Шереметьевых.
Однако, отсутствие строевого леса на берегах озера Белое, а главное, стремление Петра к настоящему морскому простору, побудили его продолжить поиски более крупного водоема. Этим водоемом стало озеро Плещеево в Переяславле-Залесском. Фрегаты и боты, построенные в Косино, были разобраны и переправлены на новое место, которое и стало основной базой Потешного петровского флота, местом учебных баталий и кузницей верных сподвижников – будущих капитанов и флотоводцев.
Но сколько ни поглощали Петра его флотские увлечения в Переяславле, боязнь матери-царицы за его жизнь, вынуждала царя подолгу гостить у нее во дворце в Измайлово. Маясь от скуки дворцовой жизни, юный Петр сбегал в Косино, где за простором озера Белое виделись ему высокие мачты боевых кораблей русского флота в Архангельске, азовские походы, свинцовые воды моря Балтийского. Сам факт передачи лично Петром затерянной в лесах и болотах косинской церкви иконы Божьей Матери, привезенной ему Борисом Шереметьевым из итальянского города Мадены (даже по тем временам очень большой ценности), говорит об особом отношении юного царя к этому месту.
Прошли столетия. Флот российский, зарожденный гением Петра, из потешного превратился в один из самых могучих флотов мира, покрыл себя неувядаемой славой в морских баталиях, дальних походах, научных изысканиях. Время и человеческая недальновидность стерли с лица земли или изменили до неузнаваемости места, связанные с истоками русского флота: река Яуза одета в гранит, разрушена Сухарева башня, исчез Просяной пруд. Лишь озеро Белое все также мерно накатывает свои волны на песчаный берег, как и триста лет назад.
Вот почему Косинский детский морской клуб, занимаясь воспитанием подрастающего поколения на традициях и истории Флота и Отечества, старается воссоздать на озере петровский дух преобразований и стремления ко славе Отечества, чтобы воды озера Белое были привлекательны не только для отдыха и купания, но и несли бы память о великих делах наших предков.
Этому в немалой степени способствует народное гуляние «Спуск ботика Петра 1 на воду», которое клуб проводит ежегодно в течение вот уже 25 лет при поддержке местных органов власти, а также Управления ГПБУ ООПТ ВАО.
Свинцовое небо и проливной дождь не смогли остановить праздник. С утра в Морской клуб начали стекаться детские команды юных моряков, взрослые и ветеранские организации, члены клуба и просто жители столицы.
И, словно сломившись, дождь к началу праздника скис, а потом и вовсе исчез, испугавшись, наверное, приподнятого, радостного настроения, царившего в клубе.
Под звуки величественных аккордов творения Мусоргского, на праздник пожаловал сам «великий государь Петр Алексеевич» в сопровождении своего неизменного сподвижника «Александра Меньшикова» и «своей жены, будущей императрицы Екатерины I».
Поднимая тучи брызг, ботик Петра рванулся со стапелей и мирно закачался у причала. Палили пушки, развевались флаги, играла музыка, произносились пламенные речи! А детские команды показывали свое умение в управлении четырехвесельными шлюпками, и провели гребную гонку.
И когда над серой рябью воды показались белоснежные паруса, каждый почувствовал, что озеро живо, и жива память в народе о великих делах наших предков. А самое главное – есть желание соответствовать этой памяти.
Командор Косинского детского морского клуба, капитан 1 ранга М.Г.Шадрин.
Нам предстояла еще одна из главных трудностей перехода — подводный прорыв Гибралтара. Перед выходом в море я внимательно изучал лоцию и навигационные . Знал конфигурацию береговой линии, глубину и данные о дне в районе Гибралтарского пролива. Особенности были в том, что глубины составляли в основном 300—600 метров, а при входе и посередине пролива в районе банки, называемой Ридж, значительно меньше, то есть около 60 метров. Таким образом, резкое уменьшение глубины говорило о наличии там большого возвышения грунта или подводного хребта. Морякам хорошо известно, что в морях и океанах, как и в атмосфере, существует постоянное движение среды. Причиной движения воды является, главным образом, солнечная радиация. На формирование океанских течений и вихревых особенностей циркуляции потока воды, достигающих скорости до 2 м/с и перемещающихся значительно медленнее, оказывают свои влияния постоянные ветры, подводные хребты, острова и материки. Не так давно в Центральной Атлантике были зарегистрированы несколько десятков мощных вихрей, напоминающих по форме атмосферные циклоны и антициклоны. Размеры их по диаметру достигали 200 километров. Интересно, что аналогичные вихри были обнаружены также подо льдами Северного Ледовитого океана. Они существуют на глубинах от 50 до 250 метров, и размах их достигает 20 километров. Есть много неясностей и закономерностей в подводной океанской среде. Постепенно мы познаем ее, открываем ее загадки. Сейчас существует мнение ученых о том, что течения в экваториальной зоне океана постоянно меняются. Тогда, перед входом в Гибралтар, мы встретились с одной из подобных особенностей подводного мира. Течение в проливе в верхней его части шло в Средиземное море из Атлантики, под водой — наоборот, из Средиземного моря обратно. Это, очевидно, и создавало необычные течения на глубине в районе преграды — подводного хребта, где подводная лодка оказалась по воле случая. Когда мы уходили от атаки торпедных катеров, то погрузились на глубину около 60 метров. Прошло некоторое время, и вдруг мы ощутили резкий выброс корабля на меньшую глубину — около 10 метров. Затем с той же быстротой подводная лодка провалилась на глубину, близкую к расположению подводной вершины. В создавшемся водовороте подводная лодка стала неуправляемой и превратилась просто в плавающую емкость. Ежеминутно нам угрожала гибель, и уже не от фашистских кораблей, а от подводной стихии. Срочно попытались «успокоить» корабль и обеспечить ему потерянную управляемость. Только резкое увеличение скорости до полного хода позволило преодолеть подводные волнения и наши болтания по разным глубинам. На это ушло 10-15 минут, и необходимо было подумать о сохранении запасов аккумуляторной батареи. Надо было срочно снижать скорость, чтобы подольше находиться под водой. Пошли малой скоростью в 3 узла. Курс и направление движения корабля неуверенные. Движемся, как в черном ящике. Всплывать нельзя. Единственная надежда на наш самодельный глубиномер (эхолот) — он наше спасение и надежда. Приказываю включить эхолот для определения глубины места. Получаю информацию: «Эхолот вышел из строя!» Я был потрясен этой вестью. Обилие поломок и аварий преследовало нас неотвратимо. Не зная глубину и точного курса движения в подводном положении двигаться невозможно. Всплыть — значит погибнуть и не выполнить задачу.
Потом я узнал, что первая вышедшая на Гибралтар лодка под руководством И.А.Бурмистрова успешно прибыла в Картахену. И у нее тоже было много трудностей и неудач. Об ее удачном переходе знали франкистские власти и, естественно, старались не пропустить вторую республиканскую лодку в Картахену. Вот в таких условиях пришлось форсировать Гибралтарский пролив. Скрытность нашего передвижения должна была быть максимальной, то есть это типичное для подводной лодки свойство становилось для нас главной целью. Для обеспечения скрытности мы не должны были всплывать. Но в подводном положении без компаса и эхолота курс движения нашей подводной лодки был неизвестен для нас. Я раньше анализировал условия предстоящей операции прохода через Гибралтар. Зная глубины, конфигурацию дна и направление течений, надеялся пройти его в подводном положении с малошумной скоростью около 4—5 узлов. При этом считал, что частые торговые и пассажирские рейсы судов будут нас маскировать, можно было надеяться и на естественную маскировку шума корабля, создаваемую срывами потока и завихрениями при прохождении подводных течений над объемными выступами дна. Мы их уже удачно миновали, когда резко и непроизвольно меняли глубину. Но что делать без эхолота? Опасность становилась все более реальной. В минуты слабости хочется все плохое свалить на других, переложить ответственность на их плечи и искать в этом оправдание. Мой деликатный помощник дон Селестино был не очень внимателен при приемке отремонтированных перископов; эхолот, гирокомпас и другое оборудование также было плохо нами проверено. Наша жизнь теперь целиком зависела от эхолота. Спасение корабля и возможность дальнейшего перехода определялись его исправной работой. Механик и электрик только к полуночи на десятый раз пуска эхолота установили, что он стал фиксировать какую-то глубину. Оказалось, что все правильно, и мы, ощупывая дно, стали медленно пробираться по горлу пролива. Ощущение преодоленной опасности охватило не только нас, офицеров, но вызвало оживление и радость у матросов. Многие по-испански горячо изъявляли свою радость, обнимались друг с другом. Свободным от вахты я разрешил отдыхать и набираться сил для дальнейшего перехода. Большинство мгновенно заснуло. Пробудился только наш «тяжело больной» комиссар. Он потребовал себе еду в большом ассортименте и заявил, что поправился. Стал ходить по отсекам, командовать и упрекать в лени несущих вахту матросов. Сейчас он был безвреден и играл свою роль комиссара на оставшемся участке пути. Но путь был еще долог и труден. Эхолот работал, и его показания заменяли мне неработающий компас. Глубина под килем 35 метров. Даю команду повернуть на 15° вправо, глубина начинает уменьшаться.
Командую повернуть влево — она растет, затем снова уменьшается. Зная глубину и русло пролива, можно за счет таких исканий идти там, где находится ориентировочная середина . Еще около двух суток пути до Картахены. Идем в подводном положении. Всю ночь на 24 июня 1938 года я внимательно следил за показаниями эхолота и маневрировал кораблем под водой на глубине примерно 60 метров. Для подводных лодок того времени нахождение под водой зависело от емкости аккумуляторной батареи и от здоровья и состояния личного состава. Воздух на корабле со временем насыщался углекислым газом, уменьшалось количество кислорода и трудно становилось дышать. При этом от работающих механизмов, оборудования и от самого личного состава выделялось много тепла, в отсеках было душно и влажно. Кроме того, надо было экономить имеющиеся запасы электроэнергии в аккумуляторах. Всплывать нам в самом проливе было нельзя. Я установил экономный организационный режим. Выключили лишнее электроосвещение и приборы. Всем не занятым делом было приказано отдыхать и меньше двигаться. Штурман Мигель сообщил мне «ватным» голосом, что глубины пошли на уменьшение, причем закономерность довольно плавная. Очевидно, идем к африканскому берегу. Опять поворот левее. Ночь уже на исходе. Воздуха в отсеках становится все меньше и меньше. Все сильнее ощущаются духота и мягкость в суставах, замедленность движений. Все предельно устали, мы не спали уже много времени. Подводная лодка ползет над грунтом, как черепаха. Скорость очень маленькая, обеспечивающая нам хорошую скрытность от гидроакустики противника. Но сколько еще можно двигаться в подводном положении?! Дышать все труднее и труднее. Неожиданный звонкий скрежет сотрясает корпус лодки и эхом отдается по всем отсекам. Ему вторит резкий гортанный и отчаянный крик. Оказывается, кричит один из матросов. Напряженность долгого перехода, уклонение от противника и, наконец, резкий удар о гранитный грунт явились причиной истерики одного из матросов. Ощутимых повреждений не обнаружено, и мы идем дальше. Ко мне подошел дон Селестино и сообщил:
— Сеньор коменданте, нам давно пора . Отдельные матросы плохо себя чувствуют и на грани потери сознания. Они еле держатся на ногах. Температура в отсеках большая. Нужен воздух, свежий воздух. Ночь перехода пролива в подводном положении уже позади. Десять часов утра. Мы прорвались через Гибралтар, минуя вражеские патрули и находимся в Средиземном море. Но опасность еще не миновала. Я понимаю всю тяжесть положения людей, но надо дойти до траверза Малаги. «Надо держаться, — говорю дону Селестино, — без этого мы не сможем победить все те трудности, что выпали на нашу долю». Наступает вечер. В отсеках царит полная тишина. Сознание и слух не воспринимают ничего. Все в каком-то глухом тумане и ужасной духоте. Чувствую — подходит ко мне бесшумно (его шагов не слышно) Вальдес. Вижу его рот, шевелящиеся губы и интуитивно улавливаю смысл: «Надо всплывать». Думаю: «Раз Вальдес, значит уже плохо». Наверное, действительно пора. И, наконец, над нами чистое и звездное небо. Море — как зеркало. Свежий морской воздух врывается в отсеки подводной лодки и оживляет экипаж. Дышать хочется всеми легкими, глубоко и часто. Кругом тихо, волны нет. Ощущение тепла южного моря можно по-русски охарактеризовать как «в лоханке». Казалось, что все преграды у нас остались позади. До порта назначения — Картахены — всего одна ночь пути. Но наши злоключения еще не завершились. После того как определили курс по звездам, мы были атакованы двумя вражескими кораблями. Погрузились вновь и продолжили курс на Картахену. По расчетам должны были быть там утром и увидеть ее долгожданные каменные берега. Шлем в эфир сообщение командованию в Картахену, что успешно прошли Гибралтар. Сразу же получаем радиограмму открытым текстом: «Подождите ответа до четырех часов утра, укажите местонахождение. Крейсер "Либертад"». Повторяется несколько раз. Крейсер наш, но текст о наших координатах и о необходимости ждать не внушает доверия. Иду к радисту выяснить почерк и особенности радиста «Либертада». Он считает, что это работа не радиста «Либертада», а фашистского крейсера «Альмиранте Сервера» — у них одинаковые радиостанции. Опять «Альмиранте Сервера». Даже в радиоэфире он ведет с нами .
После прохода через Гибралтар подводной лодки И.А.Бурмистрова фашисты усилили поиск и ловлю нашей лодки и пошли даже на такую хитрость. Потом фашистское радио сообщило, что «марксистская лодка при попытке форсировать 23 июня Гибралтар повреждена эсминцами и выбросилась на берег. Командир лодки и его помощник заключены в крепость, вся команда взята в плен». Вся эта провокация — один из фашистских методов. Ложь всегда была им присуща и использовалась в борьбе с республиканскими силами. Позже мне действительно пришлось отпустить некоторых матросов, чтобы убедить их близких родственников в нашем счастливом завершении перехода из Франции в Картахену. Многие писали письма и сообщали о благополучном возвращении на Родину. Очевидно, был на лодке почтовый штемпель с надписью «Подводная почта L-H22», о котором писалось много позже — уже в 1973 году. Интересным является и то, что в 1937 году был произведен выпуск серии из шести марок с изображением испанских республиканских подводных лодок. Марки были беззубцовыми, и их было не так уж много. Сейчас они очень ценятся филателистами всего мира. Этими марками, наверное, кто-то пользовался и на нашей подводной лодке. Ну а тогда мы все были безмерно рады. Рады тому, что остались живы, рады победе над тщетными фашистскими усилиями нас уничтожить, рады победе республиканской подводной лодки и ее экипажа над теми трудностями, которые постоянно сопровождали нас в пути. Моряки республиканской Испании убедились в возможности выполнять свой долг даже в тех условиях, когда это было практически невозможно. Это была победа героических и мужественных моряков республики. Стойкость и преданность делу нас, советских командиров, коммунистов И.А.Бурмистрова и меня, сплотивших испанских офицеров и моряков для борьбы с опасностями и трудностями, привела к успеху в преодолении Гибралтарского пролива, который полностью контролировался франкистами.
Перевод двух подводных лодок из Франции в Испанию, кроме придания сил республиканскому флоту, имел большой моральный и психологический . Усилия фашистских руководителей, их морских сил не привели к желаемым результатам. Подводные лодки успешно преодолевали все барьеры — и при стоянке во французских портах, и при проходе контролируемой зоны Гибралтарского пролива. Наше благополучное прибытие в Испанию воодушевило морские круги республиканского руководства и экипажи кораблей. Мы, советские подводники, еще в большей степени укрепили честь и авторитет нашего государства. Может быть, опыт, преодоленные трудности и случайности, с которыми мы столкнулись, особенно при форсировании Гибралтарского пролива, окажутся полезными и для будущих поколений подводников.
Прощай, Испания!
Теплый и пряный воздух встретил нас на берегу. Пахло миртами и эвкалиптами. Все это напоминало родные места, побережье Черного моря. Я направился в штаб, чтобы доложить командующему флотом дону Урбиенто. Он принял меня в роскошной каюте на флагманском корабле. У него в это время находился его советник капитан 1 ранга Н.П.Питерский. Я доложил о переходе через Гибралтар и о радиозапросе нас фашистским крейсером «Альмиранте Сервера», маскирующимся под наш «Либертад».
Флагман республиканского флота - крейсер «Либертад» (фото 1926 года)
Оказалось, что нам ежедневно посылались сводки с республиканских кораблей, но мы их не могли принимать, так как в нашей инструкции по связи были указаны совсем другие радиоданные для приема. Не те позывные, не та волна и время связи. Организация и на этот раз подвела. Моя осторожность и отказ от связи спасли наш корабль и экипаж. Командующий довольно равнодушно выслушал мой доклад, и чувствовалось, что в настоящий момент его больше беспокоит личная судьба. Волновала неблагоприятная обстановка для республиканцев на фронтах. Картахена уже была отрезана от Барселоны, и фашистские войска продвигались вперед.
Тяжелый крейсер франкистов «Балеарес»
Дон Урбиенто был награжден высокой республиканской наградой: орденом за потопление фашистского крейсера «Балеарес». Происходило это в бою с главными морскими силами противника в составе крейсеров «Канариас», «Альмиранте Сервера» и «Балеарес» у мыса Палос, с флотом республики. Участь морского сражения была решена потоплением крейсера «Балеарес», паникой и растерянностью, возникшими на кораблях мятежников. Однако дон Урбиенто немедленно приказал прекратить бой. Корабли противника получили возможность беспрепятственно покинуть поле сражения.
Новая должность в ЦНИИ пришлась по душе. Отдел небольшой, 6-7 человек, коллектив сплоченный. Все «доки» в своем деле, особенно капдва Юра Головко, мой заместитель. Через полтора года я сдам ему отдел. За пару недель я прочитал и вник во все отчеты по разработкам отдела и полностью вошел в курс дел и направленности его исследований. Сфера исследований — резервные системы управления МСЯС (морские стратегические ядерные силы), стыковка с другими родами войск ВС СССР. Короче, предыдущий опыт службы оказался востребованным, а кругозор, естественно, расширился до понимания глобальных проблем ВС, страны и «шарика» в целом. Трагично только лишь то, что исследования и разработки наши по дальнейшему совершенствованию военной мощи СССР проходили на фоне, вернее, не на фоне, а в ходе загнивания «перестройки» и все ускоряющегося развала экономики, КПСС и страны. Разоблачительные статьи газет, «Огонька», темы нескончаемых дискуссий между дел. Партийный авторитет пошел на «конус». Где-то в июне 1988 года и я прекратил платить членские взносы. Особой трагедии не испытывал, давно готов был к тому, что система загнила и рухнет. Последнее десятилетие нескончаемых похорон, нарастающие внутренние противоречия и неэффективность руководства сделали свое дело. В душе остались горечь и обида за собственные тщетные усилия в «борьбе за правое дело», горечь, которую до сих пор пытаюсь подсластить собственным убеждением, что всегда трудился честно и добросовестно, да и не только я, а и многие миллионы добросовестно заблуждавшихся людей, и не все в нашей жизни было плохо.
Весной 1989 года приехал московский кадровик. Спросил: — Как вы относитесь к увольнению в запас? — Если не нужен, то положительно. Как только получу квартиру, так сразу и буду готов. — Есть проблемы? — Есть. Волокита. В МИСе ЛенВМБ. — Но на медкомиссию-то можете уже лечь. — Как квартира, так сразу и лягу. Вскоре приглашение в МИС. Одна за другой три смотровых. Завертелись, бюрократы! Выбрали 137-ю серию на Комендантском — там и живем. Комиссовался в 1-м . Заключение: устно — практически здоров, годен к строевой, письменно — целый перечень сердечно-сосудистых болячек. Вспоминается реплика зубного врача: — Да с вашими зубами, молодой человек, еще бы пахать и пахать! Что это вы вздумали увольняться? — Не моя инициатива.
Итак, состоялся приказ министра обороны, и я стал простым советским человеком. А осенью по рекомендации начальника ЦНИИ ВМФ явился в НПО «Уран» к гендиректору Г.П.Корсакову. Круг замкнулся — по начальной военно-морской специальности я «минер-торпедист», и вот теперь, в конце трудовой деятельности, опять занимаюсь минами и торпедами, подводным морским оружием. Может, так и надо? А когда-то мать пророчила быть художником.
1996-2000 гг. Санкт-Петербург
ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Только что закончил редактировать строки, написанные еще . За прошедший год существенные подвижки произошли по теме «Курск». «Курск» подняли, он в доке. Начал работать генпрокурор «со товарищи». Его интервью обнадеживает, есть надежда, что ничто не утаят. На видеокартинке хорошо были видны вмятина и пробоина в легком корпусе на правом борту. Ее-то идентификация меня больше всего и интересует. Кто это сделал? Кусок вырванного металла так ведь и не нашли. Я-то думаю, что его следует искать (если уже не «нашли») метров в 200-500 (может и чуть больше) назад по курсу от разброса осколков взорвавшейся «толстой» практической торпеды. Я бы предположил, что эту «дырку» пробила хвостовая часть обстрелянной и развалившейся ракеты, а головная часть ракеты ударила в нос лодки. Может, и наоборот. Но это опять домыслы! Главком Куроедов опять категорически отверг причастность «Петра Великого» к трагедии. Категорически, но не привел к этому утверждению никаких обоснований. Почему? «Адмирала Кузнецова» и не поминали. Однако подождем результатов следствия. Интересно, что сойдется в моих домыслах с результатами генпрокурора? Лучше бы сравнить с действительностью, но, к сожалению, это никому не дано. Итак, ряд вопросов пока остается без ответа, по крайней мере для меня, а именно: Если действительно предстояла торпедная стрельба практическими торпедами, то где находился корабль обеспечения с руководителем стрельб? Если эта стрельба предполагалась в 12 ч 00 мин или чуть позже, то почему лодки хватились только после 23 ч 00 мин, когда, мол, она не вышла на сеанс связи? А может, хватились раньше, а нам «лапшу на уши»? Какова же первопричина взрыва «толстой» практической торпеды в ТА? Может, действительно стружка-заусенец в какой-то горловине после неаккуратного ввертывания по резьбе в конце концов прореагировала с атомарным кислородом (один из продуктов разложения перекиси водорода), и в результате взрыв? Почему же командир лодки в интервале времени между первым и вторым взрывами, а это 135 с, не продул балласт аварийно? Вовремя не среагировал, не успел или конструктивный недостаток проекта, как и отсутствие на поверхности моря аварийно-сигнального буя? А может все проще? Может, «» просто не смог уклониться и попал-таки под таранный удар надводного корабля?
Или виновата геофизика (см. журнал «Морской сборник». 2001, № 10)? В этом и причина взрыва «толстой»? А дальше все по сценарию рассмотренных версий. Все они заканчиваются одинаково — носом в грунт... Катастрофический взрыв! Ждем результатов следствия.
2001г.
P.S. Пока занимался подготовкой к печати, в отдельных СМИ стала появляться информация (видимо, утечка из следственных материалов по «Курску»), на которую нельзя не откликнуться. Оказывается, «толстая» торпеда, которая взорвалась первой, еще на пирсе перед погрузкой на лодку «газовалась», и только поэтому ее не следовало вообще принимать и грузить на лодку. Далее оказывается, в ходе погрузки ее умудрились то ли уронить, то ли ударить — и тогда тем более без повторной проверки в минно-торпедной мастерской ее не следовало грузить. Дальше больше. Оказывается, что, когда в первом отсеке, по-видимому, создалась нештатная ситуация с этой торпедой в торпедном аппарате, командир Лячин убыл из центрального поста в первый (торпедный) отсек, но при этом в ЦП не было ни старпома, ни командира БЧ-V!!! Если это так, то, по-видимому, на корабле, несмотря на нештатную ситуацию, не только не была объявлена аварийная тревога, но и даже не повышена готовность объявлением «боевой тревоги». Об этом свидетельствуют тела отдельных моряков, найденные в отсеках, где они не должны были бы находиться, если бы на лодке была объявлена «Готовность №1». Ну, хотя бы старпома вызвал в ЦП! А так в ЦП — вахтенный офицер и вахтенный механик, которые по неопытности, видимо, при первом взрыве растерялись и не смогли справиться с нарастающим дифферентом и продуть главный балласт аварийно. Это и еще кое-что, озвучиваемое в неофициальных СМИ, как сказал по телеку Спасский, «человеческий фактор», а более точно, разгильдяйство, разболтанность и прочие родственные синонимы печатного и «непечатного» русского языка!!! Я же, воспитанный в строгих канонах подводной дисциплины советского подводного флота, в своих размышлениях о причинах катастрофы просто не мог предположить такого беспорядка на корабле, который тем более только что вернулся с БС и так был расхвален командованием флота.
Итак, на многие свои вопросы я ответ получил, в том числе и на вопрос, — почему же командир не продул балласт аварийно сразу после первого . Однако так и не ясно до сих пор, что же они смогли сотворить с «толстой» (или не сотворить), в результате чего она рванула.
21 февраля 2002 г.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПОСЛЕ ОПУБЛИКОВАНИЯ ВЫВОДОВ ГОСКОМИССИИ И ГЕНПРОКУРАТУРЫ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ПРИЧИН ГИБЕЛИ ПЛАРК «КУРСК»
Я отношусь к тем, кто не удовлетворен выводами Госкомиссии и Генпрокуратуры по результатам расследования причин и обстоятельств гибели ПЛАРК «Курск». Нет не потому, что виновные не названы. То, что взорвался резервуар окислителя практической «толстой» торпеды в торпедном аппарате, — это факт, причина которого пока непонятна. Но я просто не могу согласиться с тем, что такой огромный корабль погиб только по одной этой причине. Да, взрыв практической торпеды в аппарате, быстрое затопление забортной водой торпедной палубы отсека в считанные секунды — это серьезная авария, но не катастрофа. Расчеты показывают, что прочная переборка между 1-м и 2-м отсеками должна была выдержать, а катастрофа произошла тогда, когда взорвалась часть торпедного боекомплекта в торпедных аппаратах и в отсеке. Как я уже писал в отдельных главах своей книги воспоминаний «За прочность прочного корпуса», это могло произойти от удара лодки носом о грунт. Можно высказать еще два предположения. Первое — сдетонировало от удара оторванной задней крышкой торпедного аппарата боевое зарядное отделение стеллажной торпеды, второе — сдетонировала одна из боевых торпед в торпедном аппарате, поврежденная первым взрывом, и тогда стеллажные торпеды могли «подняться» от повреждений фрагментами разорванных торпед и других торпедных аппаратов. Как развивался процесс второго, катастрофического, взрыва, могло бы просветить исследование носовой переборки 1-го отсека, т.е. той носовой части, которая осталась на грунте и которую Госкомиссия посчитала ненужным поднимать. Кстати, обоснование нецелесообразности подъема, на мой взгляд, сомнительно. А при желании поднять ее было бы не так уж сложно, хотя бы с помощью тех же штатных судоподъемных понтонов АСС. Однако еще раз хочу напомнить и подчеркнуть, что второй взрыв, по всем данным, произошел у грунта. А что привело лодку к грунту? Непродувание аварийно главного балласта! Почему это не сделано? Госкомиссия посчитала, что уже первый взрыв вывел из строя людей в ЦП. Да, конечно, если не была обеспечена герметичность между 1-м и 2-м отсеками, то продукты взрыва перекиси водорода могли вызвать баротравму и у людей во 2-м отсеке. Но постоянное поддержание герметичности отсеков — это один из основных элементов подводной культуры. Разгерметизация отсеков на атомоходах допускается кратковременно на момент прохода из отсека в отсек и на время перемешивания воздуха между отсеками (или для преднамеренного выравнивания давления между отсеками, например, для сброса давления в торпедном отсеке после торпедного залпа по системе беспузырной торпедной стрельбы). Даже если предположить, что в момент первого взрыва переборочные клинкеты магистралей вентиляции были открыты, то во 2-й отсек повышенное давление из 1-го дросселировалось через приточные лючки и вряд ли могло привести к мгновенной баротравме. Если же по халатности или преднамеренно герметичность между отсеками действительно была нарушена (например, открытием переборочной двери), тогда да — баротравма неизбежна и принять меры к аварийному всплытию было уже некому.
Может показаться, что я добиваюсь обвинения в гибели лодки экипажа или, как минимум, командира корабля. Вовсе нет. Прежде всего, меня волнует, будут ли сделаны правильные выводы из факта и всех обстоятельств гибели всеми, кому положено, и в том числе нынешними подводниками, чтобы больше не гибли ни нынешние, ни будущие подводники. А уж если обстоятельства окажутся сильнее людей — чтобы потери были минимальны. Я опять о том же: если бы 2-й отсек был герметичен, то ЦП должен был бы обеспечить аварийное всплытие в интервале между первым и вторым взрывом, и даже если второй взрыв был неизбежен, то он бы произошел в надводном положении лодки, и, может быть, кормовая оконечность осталась на плаву хоть какое-то время, достаточное для подхода спасателей. И еще. В прошлых своих рассуждениях я не особенно «педалировал» такое флотское понятие, как «сеанс связи». Если помните, командование флота серьезно хватилось лодки только лишь после 23.00, когда, мол, «лодка не вышла на связь в очередной сеанс связи». А сколько этих сеансов связи она молчала? С подводными лодками связь организуется по циклам. Например, если назначен 4-часовой цикл (а на учениях, как правило, именно такой), то первый сеанс связи в цикле основной, а кроме того, в цикле еще два-три дополнительных. В какой-то из сеансов цикла лодка обязательно должна быть на связи, сама молчит, но «запрос» принять может. Если надо, то лодка может дать «донесение» в любой момент, независимо от назначенного цикла связи. Во время боевой подготовки и на учениях в море, как правило, лодки доносят о занятии и освобождении районов БП (боевых позиций), о готовности выполнять упражнение (торпедную, ракетную стрельбу), о выполнении упражнения. Как известно, «Курск» должен был выполнять стрельбы практическими торпедами. Следовательно, должен был доносить о занятии района БП (боевой позиции), о готовности выполнять и о выполнении боевого упражнения. Из публикации «Российской газеты» («Антигосударственная тайна») известно, что лодка действительно в 6.08 12 августа донесла на КП флота о занятии позиции и готовности к торпедным стрельбам, а в 8.51 о нанесении условного удара 24 крылатыми ракетами по надводным кораблям «противника». Но последующих донесений с «Курска» не было, хотя ТАКР «Петр Великий» в охранении двух БПК прошел через боевую позицию лодки. А раз донесений в расчетное (назначенное) время не последовало и выпущенных торпед никто не наблюдал, то оперативная служба флота должна была дать «запрос» на лодку: «Донести свое место и действия», и этот «запрос» звучал бы в эфире в каждый основной и дополнительные сеансы связи. Короче, таких «запросов» до 23.00 должно было прозвучать, наверное, не менее пяти. Так что ж так поздно хватились? Вот тут-то уж точно есть виноватые. Более того из той же публикации известно, что когда ТАКР «Петр Великий» подходил к району действий лодки в 11.09 его гидроакустики обнаружили посылки гидролокатора, а в 11.30 зафиксировали «на экране гидроакустического комплекса по пеленгу 96 градусов "вспышку", одновременно с которой в динамиках центрального гидроакустического поста послышался хлопок. Чуть позже по корпусу корабля был нанесен достаточно сильный внешний гидродинамический удар. О зафиксированных событиях акустик доложил в боевой информационный центр, на ходовой мостик и в центральный командный пункт, однако руководители учений данным фактам значения не придали, поступившая информация классифицирована не была». В 14.15 надводные корабли вышли из района действий «Курска». ТАКР «Петр Великий» оставлен на кромке района дожидаться всплытия лодки, а комфлота Попов вертолетом убыл на берег.
Только в 17.20 спасательному судну «» установлена готовность к выходу в море 1 час, хотя нормально такая готовность должна была быть объявлена с началом флотских учений. «С 18.14 по приказанию начальника штаба Северного флота была начата поисково-спасательная операция». Фактически только в 00.30 13 августа ТАКР «Петр Великий» получил приказание начать поиск затонувшего объекта в районе действий АПЛ «Курск». Крейсер вышел в координаты, где были зафиксированы ранее посылки гидролокатора, пошел по пеленгу 96 градусов и вскоре эхолотом обнаружил на грунте лежащую лодку. СС «Михаил Рудницкий» прибыл в район обнаружения в 11.40, а адмирал Попов прибыл на борт ТАКР «Петр Великий» только в 14.48. На мой взгляд, преступная заторможенность, нераспорядительность руководства флота! Потеряны целые сутки! Конечно, виновато в целом и государство, которое в течение более десяти лет по существу вело политику развала Вооруженных Сил. Следствием этого были и нарушение порядка хранения и обслуживания торпедного оружия на торпедно-технических базах флота (возможно, тут причина взрыва «толстой»), нарушения организации боевой и специальной подготовки, порядка комплектования и допуска к обслуживанию и боевому использованию все более усложняющегося оружия и вооружения ВМФ, да и халатность и некомпетентность в исполнении своих должностных обязанностей все большего количества офицеров, мичманов и других специалистов флота. Чего стоит только факт неприведения в рабочее состояние аварийно-сигнального буя? С момента постройки корабля! А ведь аварийно-спасательная служба флота должна была ежегодно проверять и допускать корабль к выходу в море на глубоководное погружение (в том числе и на государственных испытаниях после постройки), на боевую службу, а по уму бы — и перед выходом на флотские учения! Все эти нарушения красочно описаны в той же публикации «Российской газеты». А что на лодке? Можно делать лишь предположения и умозаключения, перебирать варианты возможной последовательности событий и примерять их к себе — что бы я сделал? Наверно, думающие и ответственные подводники так и делают до сих пор. И хорошо бы, чтобы помнили обо всех ранее погибших лодках и причинах их гибели; чтобы, заступая на вахту на боевом посту или командном пункте, предусматривали возможное развитие событий в следующий момент и варианты своих действий и контрмер. С морем нельзя быть запанибрата! Но чтобы так вести себя, надо действительно знать все обстоятельства и причины случившихся аварий и катастроф, изучать их в училищах и учебных центрах, на Классах офицеров ВМФ и в Военно-морской академии, в ходе плановой боевой подготовки в действующих соединениях подводных лодок ВМФ РФ.
Октябрь-ноябрь 2002 г.
Поправки к «Размышлениям...»: 1. Когда я предполагал, что сдетонировало БЗО стеллажной или аппаратной торпеды, следовало развить эту мысль, т. е. процесс показать во времени, а именно: от удара по БЗО произошел так называемый местный взрыв и воспламенение тротила, затем вследствие попадания воды на горящую взрывчатку (а горящую взрывчатку тушить водой нельзя) — более мощный местный взрыв, который и подорвал все БЗО. 2. Размышляя о причинах первого взрыва «толстой» в ТА № 4 следует иметь в виду, что есть информация о том. что рядом находящиеся торпедные аппараты № 2 и № 6 повреждены по-разному, ТА № 2, который ближе к борту больше, а ТА № 6, который над ТА № 4, меньше! К чему бы это? Возможно, подъем 1-го отсека ответил бы на этот вопрос!
2 марта 2004 г.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Традиционный ежегодный праздник района «Спуск ботика Петра 1 на воду» проводится Косинским морским клубом в последнее воскресение мая месяца, т е. завтра 26 мая 2013 года в 12 часов. Цели праздника: – укрепление и преумножение народных традиций округа и района; - воспитание подрастающего поколения, привитие любви к Родине; - повышение роли округа и района в культурной жизни столицы; - привлечение внимание администрации и общественности к состоянию природного комплекса косинских озер; - укрепление дружбы и сотрудничества между детскими организациями, демонстрация их возможностей и достижений; - пропаганда активной жизненной позиции, здорового образа жизни, различных творческих интересов На праздник приглашаются детские и молодежные организации, подростковые клубы, учебные и внешкольные заведения, общественные организации и объединения, творческие коллективы и музыкальные общества. Каждый коллектив представляет один или несколько художественных номеров или демонстрирует свои достижения в области своей деятельности. Все участники выступлений становятся лауреатами праздника Традиционно праздник открывается театрализованным представлением со спуском копии ботика Петра 1 на воду – как символа начала летней навигации, походов, лагерей и устремления в светлое будущее. Участники выступления отбираются оргкомитетом праздника на основании присланных заявок и соответствия тематике и исполнительскому уровню праздника. Оргкомитет формируется из руководителей и специалистов организаций, принимающих участие в празднике. Звукотехническое оборудование, питание участников и гостей праздника, средства массовой информации, а также грамотами и памятными подарками обеспечивает оргкомитет праздника. Возглавляется оргкомитет по традиции Командором Косинского детского морского клуба. Подача заявок (в произвольной форме) на участие в празднике, вплоть до праздника Позже ещё фото ... Обрабатываю
До выхода в море оставалось два дня. Мы произвели погрузку торпед и продовольствия на корабль. Запасы продовольствия были приняты на 35 суток, пресной воды — на 15 суток. Я разрешил матросам погрузить на лодку 25 велосипедов, два мотоцикла, несколько детских колясок и другие подарки для близких в Испании. Как всегда, вокруг было много зевак, корреспондентов. Кто-то фотографировал, снимали даже кинофильм. Профашистская газета «La Ferro» постоянно информировала читателей о наших действиях. Но это было даже хорошо, что фашисты и испанские мятежники узнавали, что у нас есть такое оружие, как торпеды. Сейчас задача состояла в демонстрации наличия у республиканцев действующих подводных лодок и в их срочном прибытии в главную базу на Средиземном море — Картахену.
Большую помощь в ремонте кораблей во Франции и при выходе из порта оказали местные рабочие и секретарь комитета коммунистов. Они работали с душой и старались, насколько это было возможно, качественно отремонтировать корабль. Перед нашим выходом сен-назерские вышли на боте в море и обследовали большой район акватории. Они были верными друзьями борющихся в Испании республиканцев. При прощании в море они сообщили нам, что все в порядке, и пожелали счастливого пути и удач в нашем революционном деле. Перед самым выходом подводной лодки из порта на корабль прибыл начальник полиции и представители французского военного министерства. Они вручили «подставному» командиру корабля дону Селестино меморандум властей, где указывалось: «...Вблизи территориальных французских вод боя не принимать. В случае вынужденного возвращения подводной лодки она будет интернирована и о передаче ее республиканцам не сможет быть никакой речи...» Об этом мы знали и раньше. Нас сейчас волновал вопрос о срочном уходе и сохранении даже мало боеспособного корабля для республики. Ко времени нашего отхода на берегу собралось много народа. Были и наши друзья — рабочие и представители партии коммунистов. Нас вовсю фотографировали, производили киносъемку. Я старался не попадать в объективы и подставлял спину. Находился я рядом с доном Селестино и французским лоцманом, который должен был вывести нас по фарватеру. Дон Селестино, как командир, отдал команду: — Правый дизель вперед! Затем: — Левый дизель вперед! Случилось так, что при запуске левого дизеля с корабля повалил сильный черный дым. Он охватил все вокруг и стало ничего не видно. «Командир» растерялся и с отчаянием обратился ко мне: — Сеньор коменданте! Как быть? Я срочно дал команду: — Левый дизель стоп! Так и дошли до места. Лоцман, прощаясь со мной, необычайно любезно пожал мою руку и с улыбкой сказал: — Сеньор командир, счастливого пути! Эта французская любезность была результатом отличной осведомленности. Так мы попрощались с Францией.
17 июня 1938 года в 12.20 вышли , и подводная лодка взяла курс на Испанию. Перед нами простирался Атлантический океан. Впереди предстояли встречи с кораблями противника и постоянная борьба за исправность корабельного оборудования и за сам корабль. Мы шли к Гибралтару не одни. Лодка С4, находившаяся в Бордо, так же, как и мы, закончила посильный ремонт и первой вышла в море за несколько дней до нас. По сравнению с нами у А.И.Бурмистрова было больше возможностей скрытно уйти в море. Не было батопорта, не нужно было разрешение на испытания, и выход в море можно было осуществлять неожиданно. О выходе С2 было уже известно и из газет, и по радио. На следующее утро радист сообщил мне перехваченную радиограмму противника: «Марксистская лодка С2 вышла из Сен-Назера и следует в республиканский порт через Гибралтар. Лодка будет проходить Гибралтар 23 июня». Так как И.А.Бурмистров скрылся из порта неожиданно, в газетах появилось непроверенное сообщение о том, что лодка С4 погибла во время испытаний. Позже у И.А.Бурмистрова и его экипажа начались трудности, связанные с осведомленностью мятежников о нашем прорыве через Гибралтар и о начале перехода лодок в Картахену. У меня на С2 все было впереди. Перед нашим кораблем и экипажем стояла задача — обеспечить более-менее нормальное состояние корабля и привести его в республиканский порт. Я решил сделать, наконец, полное погружение лодки. Глубина 30 метров, проверяем отсеки, всплываем на перископную глубину. Поднимаю перископ, смотрю, и взгляд упирается в мутные непроницаемые стекла. С волнением пробираюсь к перископу в боевой рубке и наблюдаю то же самое. Перископы залиты водой. Вот тебе и ремонт «доброжелательного» профессора-специалиста.
Начало нашего похода уже не предвещало ничего хорошего. «Безглазая» лодка, и сделать ничего нельзя. Без перископов подводная лодка тех времен полностью теряла свои боевые качества. Она становилась мишенью для кораблей противника. Кроме того, оказалось, что интенсивно пропускают воду дейдвудные сальники, и за 10 часов в подводной лодке могло скапливаться более двух тонн воды. Позже был обнаружен непорядок и с гироскопом, который показывал не то, что должно быть. Всплываем. Мой помощник, Вальдес и экипаж подавлены результатами нашего погружения, но возвращаться в Сен-Назер или Бордо равносильно интернированию и потере республикой корабля. Прохожу по отсекам. Чувствую, что многие моряки переживают наши неудачи с кораблем. Я стараюсь успокоить их и внушить уверенность в необходимости нашей помощи борющимся испанцам. Отдельные офицеры, старшины и матросы пытаются поддержать меня, чувствуется их ответственность за порученное дело и успешное проведение боевого похода корабля. Во многом помогали положительному настрою и коммунисты корабля. Замечу, что взаимоотношения испанских матросов и русских командиров подводных лодок были хорошими. Большинство матросов были из рабочих семей. Они хорошо относились к Советскому Союзу, некоторые из них старались учить русский язык и говорили, что если командирами подводных лодок будут испанские офицеры, им придется срочно перебираться в Советский Союз. Необходимо вспомнить и о моем комиссаре, правом социалисте Мартинесе. Еще когда я расставался с предателем-боцманом и его помощниками, он пытался уговорить команду выступить против меня с протестом и требовать замены командира. Распространял слухи обо мне, о тех огромных средствах, которыми я, якобы, подкупаю людей, приобретаю их верность, а также о том, что по прибытии в Испанию я, по его сведениям, должен организовать и совершить там коммунистический переворот. Но команда знала его, недаром назвала его сразу же «вошью» и, возмутившись его поведением, не воспринимала его клевету. Когда мы вышли в море, «вошь» сразу же залег на койку и заявил, что у него сильная головная боль, и он не в состоянии что-либо делать. Для меня это был наиболее благоприятный вариант, так как пользы от комиссара не было никакой.
пролегал вдоль побережья Испании, занятого мятежниками. Их корабли и авиация были нашими противниками, а в тех условиях, в которых находилась наша подводная лодка, они были очень опасны. Мы должны были пройти мимо Сантандера, Хихона, недавно республиканских, а теперь франкистских, рядом с базами Эль-Ферроля, Виго и так далее. Наверняка нам была подготовлена соответствующая встреча, корабли противника высланы в дозор и установлены для нас различные минные ловушки. Первые двое-трое суток прошли без каких-либо осложнений. Шли и под водой на глубине 20-30 метров и в надводном положении с максимальной скоростью 16 узлов. Пока встреч с «нейтральными» и мятежными кораблями не было. Подошли к району Эль-Ферроля. Утро было пасмурным и угрюмым. Видимость очень плохая. Я стоял на мостике и вдруг справа по носу увидел два устремившихся на нас эсминца. Дал сигнал срочного погружения и быстро спустился в рубочный люк. Хлопнул крышкой люка, но очевидно не так сильно. Люк не захлопнулся на прижимной клин. Вода текла мне за рукав, на шею, потом на всего меня. Я повис на ручке люка. Матрос-сигнальщик и другой — на мне. Так мы висели и держали люк до тех пор, пока давление забортной воды не помогло нам поплотнее прижать люк к комингсу (окружности люка). Так до глубины примерно в 20 метров, то есть целую минуту тянули люк на себя. Все до нитки промокли. Хорошо, что когда вода полилась в центральный пост, был мгновенно закрыт второй люк из рубки в корабль. Воды в рубке набралось нам по пояс. Крышка сверху захлопнулась. В рубке раздался телефонный звонок. Дон Селестино интересовался нашими делами и извинялся, как это у него всегда было принято, за закрытие нижнего люка. Все и на этот раз обошлось благополучно. А шум гребных винтов вражеских кораблей уже звучал над нами. На этот раз он не так действовал на нашу психику. Тот, кто не испытал этого, не поймет, какие чувства возникают при шуме вражеских кораблей над лодкой. Это неосознанная тревога, которая разом обостряет все чувства. Мы были на глубине 60 метров, откачали поступившую воду, и я открыл люк в центральный пост. Опять произошло недоразумение с нашим ремонтом: резина, которую установили на люк, оказалась малоэластичной и жесткой. Даже для закрытия люка в спокойной ситуации требовались большие усилия. При ремонте я сам просил о замене резины, но все было в спешке, о ней забыли. На следующий день мы были на параллели Лиссабона. Уже третьи сутки я не спал, все время был на мостике или в центральном посту и руководил и организацией личного состава. Очень хотелось спать, и я, оставив помощника за командира, решил хоть немного отдохнуть.
Но не успел я толком уснуть, как вахтенный доложил, что обнаружены огни справа и слева. Ночной морской воздух развеял остатки сна, и я увидел огни кораблей и определил, что это два крейсера и четыре эсминца. Терять время было нельзя, надо было уклоняться. Дал команду об изменении курса и скорости хода до полной. Маневрируем несколько часов. Остаемся необнаруженными. Опасности снова удалось избежать. Наконец-то я падаю на койку в надежде заснуть. Но психологические и физические перегрузки и волнения не дают нужного сна. В памяти начинают всплывать картины, связанные с моей Родиной, с домом, семьей. Мысли несут меня на пыльные улицы и в Слободку Николаева. Перед глазами мои отец и мать, близкие и родные люди. А вот я в Ленинграде, на 5-й линии Васильевского острова, рядом сынишка. Ему уже скоро пять лет. Вспоминаю жену, ее любящие глаза, нежные руки. Оказываюсь на Тихом океане на Щ-117. Длительные плавания, приобретенный опыт и успехи, отмеченные орденами. Затем мгновенно переношусь в Испанию. Здесь началась вооруженная борьба с зарождающимся фашизмом. Я как советский командир хорошо понимаю важность этой борьбы, несу ответственность за успех операции. И в то же время, когда я вспоминаю первые дни в Испании, меня иногда мучают мысли о неэффективности действий на море и отсутствии положительных результатов. Врагом потоплено пять республиканских подводных лодок. А что сделано нами? Неудачные атаки на фашистский «Альмиранте Сервера», увод предателями двух подводных лодок во Францию. Сейчас наша главная цель — это пройти Гибралтар и показать фашистам, что у берегов Картахены могут быть торпедированы республиканскими подводными лодками вражеские корабли, что наши транспортные суда под защитой подводных лодок смогут беспрепятственно доставлять грузы и вооружение для борющихся республиканцев. Прибытие двух придаст больше бодрости и уверенности сражающимся республиканским борцам.
Надо идти вперед и только вперед, даже в тех условиях, которые сложились на корабле, то есть без перископов, в условиях жесткой блокады вражескими кораблями пути на Гибралтар. До Гибралтарского пролива оставалось двое суток. То время, которое мы истратили, идя вдоль берегов Франции, Испании и Португалии, позволило мне вместе со специалистом по штурманской части установить путем ряда измерений и проверок причину больших ошибок в показаниях компаса. Его ошибки доходили примерно до 30°, при этом следящая система компаса при циркуляциях отставала и не возвращалась в истинное положение. Все это не позволяло точно следовать по избранному курсу, особенно под водой. Команда быстро узнала об этой очередной и самой тяжелой в данной ситуации неисправности. В центральном посту корабля было много офицеров и матросов. Все они напряженно смотрели на меня. Мой помощник дон Селестино скромно высказал свое мнение о возможности уйти в Касабланку, порт французского Марокко, интернироваться и тем самым спасти экипаж. Остальные молчали и ждали моего решения. Я чувствовал их доверие и видел надежду в глазах. Те, кто плавал на кораблях и особенно на подводных лодках, поймут мое внутреннее состояние. Гирокомпас неисправен, перископы залиты водой, малый магнитный компас, который находился в боевой рубке, поврежден при бомбежке. Слепой корабль при прорыве узкого восьмимильного Гибралтарского пролива, где постоянно дежурят надводные фашистские корабли, извещенные по радио, и патрулирует авиация, был, по шутливому заявлению Вальдеса, «плавучим гробом». Мое внутреннее состояние как командира республиканской лодки, как советского моряка настоятельно требовало прорыва Гибралтара и привода корабля в Картахену. Твердо решаю идти на Гибралтар и сообщаю об этом команде. Без риска совершить этот переход невозможно. Но подводная лодка должна быть в распоряжении борющейся Республики. Мы должны своей решимостью и мужеством доказать врагу наши стойкость и уверенность в проводимой борьбе за справедливость и демократию. — Мы с тобой, командир! — раздались отдельные голоса. Я увидел и почувствовал, что моя убежденность переломила неустойчивое состояние членов экипажа. Лица окружавших меня изменились к лучшему, появились цель и стремление действовать и победить. До Гибралтара оставался суточный переход. Я добился того, что по Полярной звезде мы установили ошибку гирокомпаса. Это позволило нам идти правильном .
На следующее утро сияло ослепительное солнце. Вдруг я заметил на горизонте две приближающиеся точки. Самолеты! Срочно погружаемся. Час под водой, затем всплываем. Теперь вдалеке видны тонкие верхушки мачт фашистских кораблей. Уходим под воду надолго. Наступает ночь. Гибралтар близок, осталось 3—4 мили до входа в него. Блеск Полярной звезды помогает нам в пути. Без ее сияния в темном до черноты Атлантическом океане и таком же небе нам трудно было бы держать правильный курс. Недалеко от траверза маяка Эспартель видим, что с африканского берега в нашу сторону мчится корабль с включенными огнями. Надо срочно менять налаженный курс. Корабль не обнаружил нас и скоро скрылся из вида, а мы пытаемся вернуться на прежний курс. Но крик дона Селестино: «Торпедные катера!» заставляет нас снова нырнуть в океанскую глубину, а это мы научились делать очень быстро и организованно. На этот раз нас стали атаковать глубинными бомбами. Взрывы раздавались недалеко за кормой. В подводной лодке стоял постоянный грохот. С треском лопались электрические лампочки, по настилу катались сорванные с мест приборы и оборудование. Корпус корабля как будто вздыхал при каждом взрыве. У подводника по сравнению с другими моряками существуют глубинные опасности. Нет неба, нет воды, видишь только приборы и друг друга. Чувство страха присуще каждому человеку. Оно было и у нас. Это одно из самых сложных человеческих ощущений. Страх возникает в самом человеке, но он часто бывает заметен и другим, окружающим тебя, и вызывает у них неприятные эмоции. Для командира главное — ни в коем случае не показывать этого в критических ситуациях, а оставаться спокойным, твердым и уверенным в своих действиях. Я чувствовал пробуждение в себе страха, но не давал ему прогрессировать. Я уже знал, что в опасных ситуациях у меня рождается более сильное чувство ответственности не только за себя, но и за экипаж и за тот приказ, который ты выполняешь. Мужество — вот то чувство, которое побеждает страх и выручает совершаемое дело. Во мне это чувство возникало и побеждало страх во многих боевых ситуациях. Тогда было то же самое.
