Примеров такой недальновидности и узколобой зацикленности можно привести много. В этом плане наиболее характерна судьба экранопланов. Еще в начале 1950-х годов прошлого века талантливый конструктор Ростислав Евгеньевич Алексеев разработал сразу несколько их видов. Их даже трудно отнести к какому-либо классу. То ли корабль, то ли самолёт.
Мчится по морю со скоростью 50 и более узлов, взлетает и со скоростью уже до 300 узлов несётся низко над сушей и достигает другого моря. Несёт на себе ракетные комплексы, артиллерийские установки, бомбы, торпеды! Таким образом, он из Чёрного или Каспийского моря может достичь центральной Атлантики или северной части Индийского океана и нанести там внезапный и неотразимый удар по соединениям кораблей. Таким же образом он в любой точке океана может оказать помощь любому бедствующему судну. Для самолётов и зенитных ракет он неуязвим, так как быстро маневрирует на сверхнизких высотах (5-15 м). Из-за этого и радиолокация его плохо обнаруживает. По той же причине и корабельная артиллерия может успеть произвести по нему лишь один-два неподготовленных залпа.
В 1955 году на Каспии мне довелось мельком увидеть пролёт этого чудища. Наша лодка тогда проводила ходовые испытания. Для проверки дизелей на полную нагрузку мы шли самым полным и вдруг увидели в юго-восточной части горизонта облако, несущееся у нас за кормой на северо-запад. А через три минуты оно поравнялось с нами и пронеслось мимо, сопровождаемое грохотом и пронзительным свистом. Мы успели только рты открыть, да ухватиться за бинокли, а когда закрыли рты и приставили бинокли к глазам, это невиданное и неслыханное чудище уже растворилось в дымке в северо-западной части горизонта. Только много позже мы узнали, что это был экраноплан, который тогда тоже проходил ходовые испытания. Уже в шестидесятых годах у нас было их три полностью готовых к боевому использованию. Уже и вездесущие американцы прослышали о них, ужаснулись и, по своей американской привычке, дали им броское название – «убийцы авианосцев». Но по обыкновению, заведённому в нашем царстве-государстве, началась то ли мышиная, то ли ещё какая возня. Долго не могли решить, куда это чудо-юдо отнести: то ли к флоту, то ли к авиации; кем комплектовать, моряками или лётчиками; где строить, на судоверфях, или на авиазаводах. Потом спохватились, что для них особое строительное предприятие нужно, а постройка его на текущую пятилетку не запланирована. Строительство и испытание экранопланов постоянно тормозилось, срывалось. Пугливые и скупые чиновники всеми силами пытались ограничить их возможности, предъявляя надуманные опасения. Алексеев и его сторонники убеждали, доказывали и объясняли, и, в конце концов, надоели. Талантливого конструктора отстранили, а те, кого назначили взамен ему, окончательно решив, что идея богата, но грех велик, окончательно всё угробили. И вот уже, сколько времени минуло, но нет, не видно нигде экранопланов. А те, которые успели тогда построить, окончательно растащили на металлолом…
Подобную деятельность иначе, чем головотяпство назвать нельзя, и флот лишь одна из отраслей, где оно – это головотяпство – процветало и процветает пышным цветом. Этот вид деятельности можно также проследить и на примере подводных лодок. Первую лодку 613 проекта я впервые увидел или в 1950 или в 1951 году, не помню точно. Что мне тогда бросилось в глаза, так это то, что её мостик был сверху полностью открыт. Стоят на этом мостике люди и головы их торчат без всякой защиты от ветра, дождя и снега. При этом зрелище невольно возникало предположение, что к рассмотрению и утверждению этого проекта сами подводники никакого отношения не имеют, а участвуют в этом кабинетные моряки-теоретики и артиллеристы-практики. Первые, видимо, опасались, что если мостик сделать с навесом или, как его называют, козырьком, то при погружении под ним возникнет воздушная подушка, которая не даст лодке быстро погрузиться. Кстати, подтверждение этому предположению я получил, будучи на командирских классах в Ленинграде в 1952 году, когда после окончания ВМУ проходил там специальную подводную подготовку. Один тамошний преподаватель тогда высказал полное недоумение и осуждение подобной глупости, поскольку подъёмная сила той подушки в 6-10 кг. максимум. Ничтожная величина по сравнению с весом лодки в полторы тысячи тонн. Это всё равно, что усилие воробья, вцепившегося в загривок киту, которому он хочет помешать погрузиться, отчаянно махая своими крылышками. Да к тому же лодка погружается с дифферентом на нос, так что та пресловутая подушка просто не сможет даже возникнуть под наклонившимся козырьком мостика. А практики-артиллеристы, наверное, предполагали, что стоя на открытом мостике, удобнее обозревать в бинокли окрестности и руководить артиллерийской стрельбой.
Но, видимо, кто-то из руководящих, постояв на таком мостике во время ходовых испытаний, получил воспаление лёгких или злостный насморк, так что на действующие флоты эти лодки стали поступать уже с козырьками. Однако с этими лодками долго ещё продолжали поступать подобно тем модельерам из известного анекдота, которые, создавая генеральскую форму, лампасы разместили сначала на кальсонах. Лодки 1952 года и начала 1953 года совсем не имели леерного ограждения на том злосчастном мостике и на надстройке, и вахтенные офицеры, штурмана и сигнальщики, лазая там, чувствовали себя как гимнасты-смертники, работающие под куполом цирка без всякой страховки. Понадобились более десятка случаев падения людей за борт, чтобы пришло озарение, и такие леера были, наконец, установлены. Так же, сначала на лодках Николаевской постройки, а потом и Сормовской, на козырьках были установлены ветроотбойники, таким образом, вахтенные офицеры получили возможность смотреть вперёд, не прищуриваясь из боязни, что глаза из глазниц вылетят от напора встречного ветра. Многое, что приходилось наблюдать и испытывать на собственной шкуре, рождало предположение, переходящее в убеждение, что те, кто работает по оснащению подводных лодок вооружением и техническими средствами, смотрят вовсе не в будущее, а упрямо цепляются за потребность вчерашнего дня.
ПЛ пр.613 WHISKEY-I. Балтийский флот, 1958 г.
Одним из примеров этого, служит испытание на ПЛ «С-142» стабилизатора глубины «Медуза» в 1953 году. Больше месяца плавали мы с ним на различных глубинах, при различном волнении, погружались, всплывали, проходили через слои разной плотности, имитировали потерю плавучести заполнением цистерны быстрого погружения, лежали на «жидком грунте». «Медуза» на всё это реагировала мгновенно, поддифферентовывая лодку и – куда надо – перекладывая рули, автоматически, без участия рулевого-горизонтальщика и трюмного машиниста. Те просто присутствовали в готовности, чтобы вмешаться, если что-то пойдёт не так. Отлично показала себя «Медуза». Вот только при движении на перископной глубине она заменить людей была не в силах, и госкомиссия ее забраковала. Ясное дело. Комиссия считала, что лодки в дальнейшем будут продолжать атаковать противника под перископом. И это в то время, когда приходящие из училищ молодые лейтенанты уже не сомневались, что такая лафа продлится от силы ещё лет десять, что бурно развивающиеся средства обнаружения и противолодочные средства загонят лодки на большие глубины. Вот там, «Медуза» и окажется на своём месте. Такая же судьба постигла и активный шумопеленгатор (забыл, как он назывался). Это была особенная шумопеленгаторная станция, способная определять не только направление на шумящий объект, но и вырабатывать дистанцию до него без всякого излучения, что обеспечивало скрытность. По причине большой секретности об этой станции известно было очень мало, но кое-что всё-таки было известно. Это то, что приёмники её располагались и в носу и в корме лодки, так что шумящий объект попадал в перекрестье пеленгов, а дальше – уже дело счётно-решающего блока. И ещё было известно, что дистанция определялась до 35 кабельтов. Для лодки, лежащей уже на боевом курсе, это было немало. Но это изобретение не допустили даже до опытного образца, поскольку преградой стали помехи от работы собственных гребных винтов, что снизило гарантированную дистанцию до 12 кабельтов. И опять же не подумали, что на тех гребных винтах не сошёлся свет клином. Вот уже 30 лет, как на морских судах применяются всевозможные активные рули с винтами, закрытыми в трубе, подруливающие устройства, водомёты и много чего ещё, что значительно снижает или экранизирует шум собственных движителей. Так что поторопились выбросить в мусорник перспективное изобретение. А параллельно возникает вопрос: почему до сих пор на лодках не используются более маневренные и экономичные движители? Много можно привести подобных примеров непредусмотрительности, недальномыслия и просто недомыслия, но в опасении перегнуть палку, приведу ещё только один.
Места для специалистов - обер-фельдфебелей (в 2 яруса, с обеих сторон).
В 1955 году, будучи на судостроительном заводе в г. Молотовске, мы с механиком походили по отсекам трофейной немецкой ПЛ типа «U» и не могли не обратить внимания на очень продуманное, рациональное размещение оборудования в отсеках. И ещё на то, что силовые коробки электросистем, распределительные щиты, батарейные автоматы и трюмные механизмы по размерам намного меньше наших. Всё это компактно размещается в шпациях (пространствах между шпангоутов) и от этого высвобождается много свободного пространства, что облегчает деятельность и быт экипажа. А позже я узнал, что подобное оборудование для всех кораблей ВМФ СССР изготавливается в своем большинстве по тем же ГОСТам, что для береговых объектов. Так что место погребения общеизвестной собаки именно тут. Но в данном факте заключён общеизвестный парадокс, выраженный во многих изречениях. Одно из них применимо к немцам, другое – к нам. Для немцев это будет: «Жадность фраера сгубила». И дело тут вот в чём. Небольшие размеры оборудования позволяют его максимально упрятать в шпациях. Это высвобождает много свободного пространства для людей, улучшает их быт, но сильно затрудняют борьбу за живучесть. В случае пробоины в такой шпации заделать её, не срезав все эти коробки и маховики, становится практически невозможным, отсюда – гибель со всем удобным бытом. Для нас же подходит изречение: «Везёт дуракам». И это объясняется вот как. Да, поленились наши конструкторы мозгами пошевелить, изготовили такое, которое не лезет в шпации. От этого в отсеках тесновато, зато в любой шпации можно быстро к любой пробоине подобраться. Так что, хоть в тесноте, но ещё поживём…
Подводя итог вышесказанному можно сделать следующий вывод. При всей талантливости и добросовестности наших изобретателей, конструкторов, инженеров и рабочих мы не смогли использовать эти факторы в достаточной мере, и поэтому задача пополнения и оснащения нашего флота не была решена в соответствии с потребностями и возможностями.
13.
Несомненно, что позиция, занятая мною в предыдущей главе может быть подвержена сомнениям и даже укоризне. В своё оправдание могу только заявить, что я эту позицию не навязываю никому. И свои заключения я строю на основании того, что видел своими глазами и пережил своей нервной системой. Согласен также, что видел не всё, а только в районе тех дорог, по которым проносила меня моя судьба, поэтому допускаю, что в других местах могло быть по-другому, так что прав был Козьма Прутков, когда говорил, что необъятного не объять.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Но вместо бурной радости и неописуемого восторга среди «экспериментаторов» наступила полная и тревожная тишина. Дикий страх за возможные суровые последствия от содеянного, в результате которого пострадал безвинный человек, в мгновение ока сбросил с подоконника всех участвующих в этом позорном и не имеющем никаких объяснений поступке. Пострадавшая дама, испуганная до ужаса и возмущенная до предела, как была вся мокрая, захватив с собой в качестве вещественного доказательства повреждённый от разрыва предмет нападения, естественно, направилась в училище, чтобы найти и строжайшим образом наказать тех, кто совершил это унизительное и оскорбительное противоправное действие против её личности. Мгновенно оценив обстановку, что скандальная история с разбирательства начнётся с минуты на минуту, «наблюдатели и экспериментаторы» постарались как можно быстрее покинуть место действия. Буквально в течение нескольких секунд, по свидетельству ничего не знавших и не подозревавших посторонних лиц, небольшая группа «питонов» стремглав выбежала из учебного корпуса и растворилась на других объектах обширной училищной территории. Весьма строгое и принципиальное разбирательство, продолжавшееся с большой тщательностью и даже излишней предвзятостью, чтобы выявить и непременно сурово наказать инициаторов, по оценке командования и партаппарата училища, «не поддающегося здравому смыслу хулиганского поступка», никаких результатов не дало. Предателей и сексотов, к счастью, ни в первом взводе, ни во всей нашей роте не нашлось. Даже елейно-ласковые, приторно-благочестивые и умильные уверения сознаться, приняв на себя всю ответственность за содеянное, дескать, чистосердечное признание смягчает вину наказания, не вызвало ответного действия. Ни организаторов, ни участников этого мероприятия, как ни старалось начальство, никто не назвал. Под подозрением оказался весь первый взвод, самый боевой, смелый, инициативный, энергичный, но в тоже время, с позиции начальства, недостаточно благонадёжный. В качестве уточняющего разъяснения замечу, что, несмотря на то, что с тех пор прошло более пятидесяти пяти лет, данный факт нет-нет, да и вспоминается в среде наших «питонов». Больше того, мне теперь даже стали известны фамилии нахимовцев – инициаторов и исполнителей этого «спецэффекта».
Вспоминая своё поведение за весь период обучения, скажу, что к злостным нарушителем дисциплины я не мог бы себя причислить, но и паинькой, этаким послушным, заискивающим подлизой не был. Моими постоянными недостатками, за которые я получал бесконечное число замечаний, была медлительность, регулярные опоздания на построения, за которые даже снижали ежемесячные и четвертные оценки по дисциплине. Вот, например, однажды, правда, по другому поводу, произошел со мной такой случай, который я никоим образом не считал и даже сейчас не считаю грубым нарушением дисциплины. Как-то раз, строй нашего класса вёл уже упоминаемый мной ранее помощник офицера-воспитателя старшина 1 статьи Алексей Акиншин. Во время движения он неоднократно строй останавливал, делал какие-то замечания, чтобы мы шли «в ногу», но не топали. Всем надоело выслушивать его, как нам казалось, излишние придирки и замечания, пустые нотации и нравоучения, и мы, не сговариваясь, а как-то само по себе, пошли, делая один шаг тихо, а второй шаг, усиленно притоптывая. Получалось очень занятно, но старшина не оценил нашего старания. Легче всего было не обращать на эту шалость никакого внимания, и, как говорится, всё бы рассосалось и забылось. Но Акиншим вошел в раж, завёлся, стал нервничать и психовать, а нам только такое и подавай. Он ещё несколько раз останавливал взвод, маршировавший в плотном строю, по-прежнему притоптывая через шаг, но всё было бесполезно. Наконец, в очередной раз он остановил взвод, вывел из строя меня, оказавшегося, как всегда, на шкентеле, но шагавшего также старательно наравне со всеми. Ох, как он был зол, желваки играли на его побледневших и худых щеках, зелёные глаза были наполнены яростью, огромные кулачищи метались над моей бедной головой. Одно неосторожное движение и от меня останется мокрое место. Ведь должен же быть кто-то главным организатором, заводилой общего непослушания? Посчитав, что таковым может быть каждый, старшина выбрал крайнего и решительно требовал признаться. Обвинив в нарушении общей дисциплины строя, он постепенно успокоился, не дотронувшись до меня ни мизинцем. Надо сказать отдельно о системе наказаний. У нас в училище никогда не существовало карцера, как известно, широко распространённого вида наказания в царских кадетских корпусах. Могли, например, отказать в очередном увольнении в город, направить лишний раз делать приборку в кубрике или классе, определить не по графику дежурным по классу или назначить истопником в зимнее время. Но главным воспитательным воздействием, мне кажется, всё-таки были личные беседы, увещевания, разъяснения, собеседования.
Для многих наших воспитателей к таким, в большинстве своём, гуманным методам воздействия к разнохарактерным и не всегда покладистым пацанам трудно было привыкнуть. Были ли случаи рукоприкладства со стороны педагогов или офицеров-воспитателей и их помощников в отношении «питонов»? Наверное, были. Но я, однако, не помню ни одного случая, когда кто-нибудь из ребят пожаловался, что кто-то из воспитателей его избил. Стукнуть, другой раз, по башке, дать подзатыльника или дёрнуть за ухо разве такое воздействие можно считать избиением? Но, если посмотреть с другой стороны, то это, конечно, подавление и оскорбление личности. Не исключаю того, что воспитателям трудно было с нами возиться, и некоторые офицеры подыскивали другие места службы. Самым неприятным, на мой взгляд, наказанием было написание письма родителям о недостойном поведении сына. К слову замечу, что в воспоминаниях некоторых нахимовцев, хотя и редко, но иногда упоминается наказание, применяемое к нарушителям, как содержание в карцере. Однако на моей памяти в Рижском Нахимовском училище таких наказаний не было, как не существовало в реальности и самого карцера. Наиболее строгим наказанием, которое, как я помню, однажды было применено к нахимовцу старшего класса, и на меня произвело огромное впечатление это лишение провинившегося ношения погон на определённый срок. Вся процедура приведения в исполнение этого наказания носила, на мой взгляд, чрезвычайный характер, когда училище в полном составе выстраивалось на плацу в виде каре, а в центр построения выводился наказуемый, зачитывался приказ, и под оглушительную барабанную дробь старшина роты огромными ножницами срезал погоны. Явление, я вам скажу честно, не для нервных, а по эмоциональной напряжённости напоминало что-то средневековое, но, правда, без эшафота или той же виселицы, но это дописывало мальчишеское воображение. К счастью, такое наказание применялось весьма редко.
Гражданская казнь Чернышевского. Холст, масло. 1965. Л.Чегоровский. Гражданская казнь применяется с древнейших времен. Российской империи — один из видов позорящего наказания для дворян в XVIII—XIX веков. Её обряд состоял в выставлении наказуемого у позорного столба с преломлением шпаги над головой в знак лишения всех прав состояния (чинов, сословных привилегий, прав собственности, родительских и пр.). Шпага рассматривалась как отличительный знак дворянина.
Самым предельным наказанием являлось отчислением из училища. Однако, надо отметить, отчисление по недисциплинированности производилось значительно реже, чем по здоровью, по неуспеваемости или по другим причинам. К тому же отчисление проходило значительно проще: тихо, незаметно, без психологической встряски. Все эти крайние меры воспитательного воздействия осуществлялись только по приказу начальника училища. Вот теперь, пожалуй, я приблизился к описанию своего последнего прегрешения, о котором уже несколько раз ранее упоминал. В данном случае обстановка была следующая. Заканчивалась вторая четверть 1951-1952 учебного года, когда наша рота № 2 с полным основанием уже относилась к разряду старшеклассников. Приближалось наступление Нового 1952 года, а затем почти двухнедельные зимние каникулы. Как-то так получилось, что в эти каникулы мне не представилось возможности куда-либо поехать. Ну что ж, не первый раз зимовать в училище дело привычное. Отпускники разъехались, в составе роты нас оказалось почти половина, человек тридцать-пятьдесят не более. Ни утренних физзарядок, ни вечерних прогулок, редкие построения, да и то, только для перехода в столовую, но зато ежедневные увольнения, а в клубе училища один за другим шли сеансы кинофильмов, и в промежутках между ними для поддержания весёлого, праздничного и новогоднего настроения нескончаемо крутили музыку: «В парке Чаир распускаются розы...», «Рио-Риту», «Брызги шампанского» и всякую другую дребедень. Библиотека и читальный зал были открыты ежедневно с утра до вечера. Но вот кружки художественной самодеятельности и спортивные секции не работали учителя и педагоги тоже должны отдохнуть.
В эти дни, как-то незаметно, без лишней помпы вступил в обязанности начальника нашего училища капитан 1 ранга Анатолий Иванович Цветков, прибывший из Севастополя, где находился в должности заместителя начальника Черноморского ВВМУ имени П.С.Нахимова. Вот в один из таких прекрасных дней новогодних каникул я решил пойти в увольнение, получил свой увольнительный алюминиевый жетон, номер которого записывался в журнал увольняемых, и после ужина отправился в город. Погода была чудесная, настоящая новогодняя небольшой морозец, лёгкий снежок казалось бы, ничего не предвещало непредсказуемого и огорчительного.
Совершенно не сговариваясь, я оказался вместе со своим приятелем из четвёртого взвода Толей Маркиным, с которым мы тут же решили вместе провести время в городе, погулять по красивым новогодним городским улицам и скверам, разукрашенным гирляндами разноцветных огней и ёлочными игрушками. Казалось бы чего ещё надо? Настроение, в принципе, было хорошее, праздничное, новогоднее. Но, если вспомнить, то, как будто бы, чего-то не хватало, всё-таки нам уже шёл семнадцатый год, может каких-то радостных эмоций, более глубоких переживаний. Ни у него, ни у меня в тот период постоянных дружеских знакомств среди женского пола не было, но и особого стремления к таким связям не наблюдалось. Пожалуй, нам хотелось чувствовать себя более самостоятельными, мужественными, независимыми, опытными, всезнающими, постигшими начальные морские премудрости, а значит, как бы само собой разумеющееся, дающее основание на приобщение к какой-то житейской мудрости. С нынешних позиций, по прошествии многих десятков лет, можно констатировать, что два молодых салажёнка, не способных ещё реально оценить свои поступки и желания с имеющимися возможностями, допустили ошибочные субституционные действия, приведшие к грубому нарушению дисциплины. Вместо того, чтобы идти к центру города, мы, по непонятной причине, пошли по узким улочкам старой Риги, где и электрического освещения-то хорошего не было, и вдруг натолкнулись на яркую рекламу какого-то питейного заведения, двери которого периодически открывались от входящих и выходящих посетителей. В голове пронеслись слова старой матроской песни: «..в таверне веселились моряки...». Вот сейчас покажем себя, кто мы такие.
Стойка бара
Звякнул колокольчик над входной дверью, извещающий о появлении новых посетителей. Небольшой уютный зал, в котором разместилось около десятка высоких столов, возле них в верхней одежде стояли, пили, жевали, курили, громко говорили по-латышски мужики с помутневшими от выпитого глазами. При нашем появлении шум несколько поутих, многие повернулись в нашу сторону. Не обращая особого внимания на присутствующих, мы уверенным шагом пересекли помещение, подошли к стойке бара и долго рассматривали витрину, заставленную бесчисленным количеством всевозможных бутылок с разноцветными наклейками. Бармен, выждав некоторое время, когда мы с нескрываемым интересом рассматривали великолепное разнообразие выставленного на обозрение товара, обратился к нам на латышском языке. В этот момент, как мне показалось, посетители прекратили разговор, и наступила напряжённая тишина. Кто-то из нас двоих, естественно, по-русски произнёс, что мы хотим сделать заказ. В зале тут же снова заговорили даже значительно интенсивней, и наше присутствие не стало вызывать никакого интереса. В подобной обстановке я находился впервые и толком не осознавал линию своего поведения. Но вдвоём не так было стеснительно, и мы старались держаться бодро и уверенно. Прежде чем сделать заказ, переговариваясь между собой, решили взять что-нибудь подешевле и не очень крепкое, а что касается объёма так это и не обсуждалось: как везде и всегда говорили, что нормой являются «наркомовские» или «боевые сто грамм». Высмотрели бутылку с понравившейся красочной этикеткой оказалась какая-то наливка. При заказе Толя Маркин неожиданно для меня вдруг поменял дозу и сказал, чтобы ему налили 150 грамм. Не отходя от стойки бара, мы тут же медленно, как бы смакуя, маленькими глоточками выпили сладкую, слегка густоватую тёмно-вишнёвого цвета приятную на вкус жидкость. Заплатили за это удовольствие вообще почти ничего меньше, чем за билет в кинотеатр.
С радостным настроением и чувством полного удовлетворения успешно выполненного необычного дела вышли на улицу. Прошло сравнительно непродолжительное время, но никаких непривычных или неприятных ощущений мы не чувствовали. Неожиданно в наших «дырявых» головах появилось неутолённое желание повторного запретного действия, и мы повернули назад в эту пресловутую «таверну». Ни у меня, ни у Толи не возникло тогда внутреннего голоса с предупреждением остановиться, воздержаться, отказаться от своих пагубных намерений, а личного опыта ещё не было, и никто в данный момент не мог подсказать, что последствия могут быть непредсказуемыми. Повторный заход в это злачное место уже не вызвал излишнего волнения у завсегдатаев, а бармен на наше желание всё повторить по той же схеме, как и в первый раз, был более покладист, угодлив и даже подобострастен. Это нам даже немного польстило и мы вполне довольные собой, что мы такие крутые, крепкие и стойкие, приободрившись, направились гулять по городу.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru