В доме, построенном по своему проекту, он создал сотни гениальных полотен-марин – всего около 6 тысяч. Часть его картин составляет обширную экспозицию местной картинной галереи, которую он основал в своём доме и подарил городу. В конце лета вернулись в Североморск. Постоянные разъезды ансамбля (значит, отсутствие дома) вынудили Алю покинуть этот динамичный коллектив и перейти в местную музыкальную школу. Это позволило больше уделять внимания своему ребёнку, который требовал ежедневного внимания и ухода. Музыкальная школа была единственным учреждением такого рода в городе, и потому блатным учебным заведением с чисто женским коллективом. Попытки мужчин внедриться в него обычно заканчивались неудачей. Знаю о внутренних нравах школы только по рассказам очевидцев, поэтому подробности раскрывать не считаю возможным. Сам же был неоднократным свидетелем, как бурно приветствуют колонну школы и, особенно её директрису, трибуны и зрители на ежегодных парадах-демонстрациях на центральной площади города. Как большой белый лебедь гордо проплывала дородная директриса и за ней – послушная толпа сородичей. Аля работала педагогом-иллюстратором. Эту должность ввели, кажется, специально для неё. Она, как я понял, не учила петь, а демонстрировала, как надо петь под аккомпанемент учащихся, которых обучали владению музыкальными инструментами. И таким образом, как бы продолжала сольную певческую деятельность. Пела и в ежегодных отчётных и праздничных концертах учеников школы, которые выступали в качестве хормейстеров. 22 мая 1967 года в отчётном концерте Аля исполняла арию из оперы Верди «Травиата», романс Чайковского «Примирение» и русскую народную песню «Степь, да степь кругом» под оркестр учащихся-баянистов. Пользовались большим успехом лекции-концерты, которые проводила директор школы Г.К.Брильц. Одна из таких лекций была посвящена творчеству композиторов «Могучей кучки». В концерте принимали участие профессиональные музыканты и преподаватели школы. Аля пела романс Ц.А.Кюи «Сожженное письмо» на слова Пушкина, арию Снегурочки из одноимённой оперы, а также арию Марфы из оперы «Царская невеста» и арию царевны Лебедь из оперы «Сказка о царе Салтане», все три произведения Римского-Корсакова, концертмейстер Роза Геннадиева.
В этом же году состоялась передача-концерт на Диктор телевидения, представляя двух молодых певцов (Алю и молодого человека), рассказала об их творческом пути. Они исполнили несколько арий из опер, песен и романсов. Сохранилась в домашнем архиве любительская запись части этого концерта с телевизора, к сожалению, низкого качества. Начала своё выступление с «Ave Maria» Шуберта. Затем пела арии из опер Бизе и Верди, несколько романсов, в том числе «Сон» Грига и «Нимфа» Римского-Корсакова, а также русские народные песни «Отставала Лебёдушка», «Над полями да над чистыми» и др. 5 ноября на концерте после торжественного собрания города, посвященного 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции, Аля спела песню Броневицкого «Такая любовь». Концерт заканчивался хореографической сюитой «Дружба народов» в исполнении танцевальной группы ансамбля Северного флота. 17 ноября Аля участвовала в сводном концерте музыкальных школ Североморского района и пела русскую народную песню «Над полями да над чистыми» в сопровождении оркестра баянистов музыкальной школы. Последний аккорд в Североморской школе был поставлен 24 декабря 1967 года. В первом отделении отчётного концерта Аля спела романс Рубенштейна «Ночь» под аккомпанемент ученицы педагога Ф.С.Пастернак Дины Васильевой и арию Микаэлы из оперы Бизе «Кармен». Во втором отделении концерта Аля выступила в роли режиссера постановщика пьесы-сказки «Новогоднее приключение трёх маленьких друзей». В сентябре 1967 года Маша пошла в первый класс местной средней школы № 1 на улице Кирова. Школа находилась сравнительно недалеко от дома и, кроме самых первых дней, ходила самостоятельно. Учительница была очень внимательна к ребятам, они отвечали повышенной привязанностью. С наступлением очень снежной зимы добираться до школы стало сложнее. Возвращаясь утром с дежурства оперативным по части, я имел возможность наблюдать, как стайка детей, в том числе и наш ребёнок, добирается в школу, штурмуя снежные заносы. Они вваливались в класс часто с опозданием из-за непогоды, засыпанные снегом. Учительница тщательно обметала снег, помогала раздеться и сушила мокрую верхнюю одежду в классе на батареях. К сожалению, учиться в этой обычной, но хорошо организованной школе пришлось лишь одно полугодие. Мысль о необходимости перевода в Ленинград возникла не вдруг. Прошло 10 лет «беспорочной» службы на Севере, из них 5 лет – в ракетной части в Североморске. Требовалась смена обстановки. Угнетала быстро устаревающая техника лаборатории. Новинки ракетной техники шли транзитом на побережье. Здесь же нагромождались горы бесперспективного вооружения. Никто эти завалы разгребать не торопился. Как это аукнется взрывами и пожаром в будущем, никто предвидеть не мог.
Перед началом майского парада Североморского гарнизона на улице Сафонова. На фоне тягача с зенитной ракетой капитан 3 ранга В.Дмитраж (слева), начальник цеха зенитных ракет, майор Н.Дорватовский и я. Все в парадных шинелях с кортиками и в белых перчатках. Город Североморск, 1 мая 1967 года.
Существовали и другие причины. Одна из них связана с необходимостью думать не только о своем здоровье, но и о здоровье семьи. Пока были молоды, влияние природного фактора под названием «Север» не ощущалось. Судя по записям в медицинской книжке, к врачам в этот период, практически, не обращался, за исключением болезни гриппом. Однако отрицательные факторы влияния Севера существуют. Медицинские справочники отмечают повышенную солнечную активность летом и ультрафиолетовое голодание зимой, сухой с недостатком кислорода воздух, резкие перепады давления и низкую минерализацию питьевой воды. Эти и другие аномалии медленно и незаметно ослабляют защитные функции организма, способствуют появлению некоторых болезней. Родители и близкие оставались в Ленинграде, с возрастом всё чаще болели и требовали нашего непосредственного присутствия и внимания. Частые поездки по семейным обстоятельствам не поощрялись командованием, были разорительны в экономическом отношении и не решали проблемы. Хотя Аля и не рвалась с Севера, я всё же начал искать пути возвращения в пенаты. Это оказалось делом непростым. В своё время существовала система плановых переводов с флота на флот. Я уже этого сказочного периода офицерской службы не застал. Всё зависело от личной инициативы и связей. Отдел кадров флота мог отправить на Новую Землю по своей инициативе, а в Ленинград – нет вакансий. Обязательным условием перевода в город на Неве являлось наличие там жилья. Точнее, само жильё, как таковое, никого в серьёз не интересовало – нужно было представить справку о наличии жилья. В этой игре с кадровыми службами у нас был козырь, т.к. такую справку без труда могла взять жена. Сам же я – вряд ли, по крайней мере, без больших хлопот. Феномен заключался в том, что у меня никогда не было паспорта и, следовательно, штампа о прописке. Я вырос в казарме и обходился без общегражданских документов. В Ленинграде я, может быть, и был прописан до войны на Моховой улице, где жил с родителями до 1941 года. После войны вернулись в Ленинград, но в нашей квартире жили другие люди, а наша семья какое-то время мыкалась по углам у родственников и билась в судах. С 1946 года я учился в разных военных училищах и вопросами прописки не интересовался. Конкретными вопросами о переводе начал заниматься в 1966 году. Находясь в отпуске, посетил отделы кадров ряда училищ и военных институтов. Нигде не отказывали, но и не ждали с распростёртыми объятьями. Помог, как часто бывает, его величество случай. В техническом отделе нашей ракетной части какое-то время работал выпускник Военно-морской академии Служил и работал добросовестно, но чувствовалось, что его потенциальные возможности значительно выше. Работа в этом отделе явно не требовала академических знаний. Вскоре, правда, ему предложили место преподавателя в академии. Провожая его, я без особой надежды сказал, чтобы он подыскал мне место службы в Ленинграде. Он же, оказывается, воспринял мою просьбу вполне серьёзно. Волокита в кадровых службах заняла по времени около года, в результате в конце 1967 года я вместе с семьёй перебрался в Ленинград.
2.4. Флагман морской науки. (Военно-морская академия, 1967 – 1980)
Специалист подобен камбале - зрит в одну сторону.
К.Прутков.
2.4.1. В водовороте информации. (отдел военно-технической информации, 1967 – 1975).
Новый 1968 год отмечали уже в Ленинграде. Закончился первый этап флотской службы, связанный с Заполярьем. Предстояло обустроиться и утвердиться на новом месте, что обычно не просто. Разместились мы с согласия тёщи в её двухкомнатной квартире на улице С.Перовской. И всё было бы приемлемо, если бы не «овраги» - вдруг возникшие обстоятельства. Пока мы длительное время отсутствовали в Ленинграде, эта комната фактически пустовала. Но стоило нам разместить там свои вещи (разгрузили 5 т контейнер с мебелью и вещами), как сразу же появились родственники - претенденты на эту комнату. Видимо, боясь потерять эту жилплощадь, молодая семья Гали (родная сестра Али) срочно выехала от родственников мужа, где жила в отдельной комнате в другом районе города, и расположилась на Перовской. Де-юре это было законно, т.к ранее в этой квартире были прописаны обе сестры и, пока были школьницами, жили вместе в этой комнате. Теперь же в эту 18-метровую комнату, перегороженную шкафом на две части, было втиснуто две семьи (четыре взрослых и два ребёнка). Продолговатая комната с одним окном превратилась в склад мебели с угловыми (точнее, зашкафными) жильцами. Подселение Горбуновых было неожиданным, и я оказался неготовым к такому повороту событий. О нашем плане возвратиться в Ленинград они знали заранее, и никаких возражений не возникало, а мы знали, что комната пустует. Аля не захотела конфликтовать со своей младшей сестрой, смирившись с этим фактом. Я же был уверен, что никакой реальной необходимости в этом не было. Это подтвердили события ближайших месяцев: когда мы переехали в Дачное (район в южной части города), Горбуновы вернулись в прежнюю квартиру. Неприятный осадок в душе у меня сохранился на многие годы. Мои энергичные попытки решить жилищный вопрос путём временного снятия квартиры или вступления в ЖСК не увенчались успехом. Жилищная проблема в городе была ещё более остра, чем на Севере, и сходу увязла в бюрократическом болоте. Всё решило время. В остальных житейских делах всё складывалось благополучно. Аля вернулась в хоровой коллектив Капеллы, Машу определили в ближайшую
Военная служба также складывалась нормально. Сравнительно быстро освоился с обязанностями в совершенно новой сфере деятельности. С моим прибытием заканчивалось комплектование отдела военно-технической информации Военно-морской академии (ВМА), куда я был назначен приказом ГК ВМФ. Небольшой коллектив отдела состоял из семи человек: четырёх офицеров (начальник отдела, его заместитель, старший офицер отдела и офицер), двух инженеров, как правило, офицеров запаса, и делопроизводителя. Начальник отдела занимал небольшой отдельный кабинет, остальные – в общей просторной светлой комнате рядом. Три офицера отдела неофициально назывались кураторами определённых факультетов академии. Далее я буду использовать слово куратор вместо официальных названий должностей. Заместитель начальника отдела Смирнов Геннадий Александрович курировал командный (первый) факультет. Мне предназначались факультеты вооружения (второй) и кораблестроения (третий), Егорову Анатолию – факультет радиоэлектроники (четвёртый). Основные обязанности кураторов заключались в обеспечении профессорско-преподавательского состава академии научно-технической информацией. Надо отметить, что не только отдел был впервые образованным, но и дело, которым предстояло заниматься, также было новым. В отличие от военно-морского училища, академия выполняла большое количество научно-исследовательских работ для ВМФ. Исполнителями этих работ были преподаватели кафедр и научные сотрудники некоторых лабораторий, для которых требовалась постоянная подпитка информационными новинками, каждому по своей специальности. Базовым элементом существующей системы информации на протяжении многих лет служила богатая фундаментальная библиотека академии. Добросовестные и квалифицированные работники библиотеки работали традиционным методом и только по открытой литературе, и не имели возможности заниматься тематическим подбором информации для каждого исполнителя НИР. Новому отделу предстояло создать гибкую систему индивидуального обеспечения информацией, в т.ч. и секретной.
Изучение новой профессии облегчалось тем, что все сотрудники отдела находились в равном положении и вместе осваивали азы информатики. Общегосударственная система научно-технической информации также ещё только формировалась, и подготовленных специалистов в этой области знаний практически не было. Первым делом в отделе была налажена серьёзная учёба по специальности. Библией и единственным учебным пособием служила монография профессора А.Михайлова «Основы информатики» - компиляция на основе многочисленных зарубежных источников печатной информации. Все сотрудники отдела, не зависимо от возраста, который колебался в широком диапазоне – от 30 до 60 лет – учились с охотой. Старшее поколение – «деды» (оба капитаны 1 ранга в отставке) – выполняли полезную и конкретную работу. Капустин Иван Георгиевич, бывший политработник, занимался организацией участия учёных академии в семинарах, симпозиумах и других научных мероприятиях в стране и за рубежом. инженер-кораблестроитель, кандидат технических наук, бывший преподаватель кафедры военного кораблестроения, имел богатый опыт написания научных докладов, рефератов и других подобных документов. Его крупных размеров голова с копной седых волос была генератором идей и дельных предложений. В свободное от работы время он продолжал писать и публиковать книги по актуальной для флота тематике. В нашей домашней библиотеке есть его две последние книги: «Авианосцы и вертолётоносцы» (в соавторстве с З.Ф.Слепенковым и Б.А.Колызаевым), Воениздат, М. 1972, и «Аварии и катастрофы кораблей», Л. Судостроение, 1977. Обе книги с дарственной надписью автора. После увольнения из отдела по возрасту и до последних дней жизни (в 1985 г) он продолжал работать над новой книгой, которая была посвящена судам на воздушной подушке. Ежегодно в день рождения Короткина, по его приглашению, мы со Смирновым и Капустиным продолжали посещать юбиляра в его холостяцкой квартире (жена давно умерла) на Васильевском острове, где он занимал две большие комнаты в обширной коммунальной квартире. Эти вечера превращались в дружеские самоотчёты за прошедший период и обмен разнообразной информацией. Хлебосольный хозяин дома с удивительно молодой не по возрасту душой делился своими планами, показывая пример жизнелюбия и творческого долголетия.
Часть ежегодного отпуска в 1968 году провёл в Центральном санатории МО СССР в Крыму. Хотя наступило календарное лето, и июньское солнце припекало, но вода оставалась холодной (+15°). Пробовал окунуться, но это не доставляло удовольствия. Особых впечатлений этого посещения курортной зоны в Крыму память не сохранила. Кроме посещения дегустационного зала Ялтинского треста ресторанов крымского «Укркурортторга», основанного А.И.Микояном в 1958 году. Дегустация марочных вин комбината «Массандра» и института «Магарыч» проводилась сеансам по 30 минут, в течение которых предлагалось попробовать 10 сортов вина, разлитого в крохотные рюмочки. В домашнем архиве сохранился входной билет, стоимостью 1 руб. 50 коп., на оборотной стороне которого я записал названия предложенных вин: алиготе, мадера, портвейн белый, портвейн красный, кагор (название от одноимённого города во Франции), кокур (сорт винограда), солнечная долина (с «букетом» персика), мускат белый южнобережный (мускус-аромат), токай южнобережный (токайские сорта винограда – от названия реки в Венгрии), мускат белый «красный камень» (от названия деревни Краснокаменки). Дегустационный зал размещался в удлиненным прохладном подвальном помещении за длинным дубовым столом и стульями, стилизованными под винные бочки. Дегустация сопровождалась любопытным рассказом винодела об истории каждого сорта вина, целебных свойствах и культуре винопития. Конец 1968 года оказался беспрецедентным на печальные события семейного масштаба. 28 октября на 85 году жизни скончался дед Али – известный в своих кругах музыкант Евгений Александрович Елизаров. Всю осень он болел и провёл на своём массивном диване в окружении врачей и родственников. Двухкомнатная квартира деда на улице Софьи Перовской под номером 111 находилась рядом с квартирой Александры Евгеньевны, куда мы втиснули свои вещи и где ночевали гуртом. Большую часть времени, особенно по выходным, проводили за стенкой в компании Алиных тётки и бабушки, поэтому были непосредственными свидетелями его последних дней и минут жизни. Накануне кончины он почувствовал себя лучше, и появилась надежда на выздоровление. Однако на следующий день домочадцы, находившиеся на кухне, услышали звон разбитой чашки, выпавшей из рук деда. Это был конец его земной жизни. С помощью Саши Давыдова (троюродный брат Али), жившего в этом же доме, перенесли деда в морг рядом расположенной больницы имени С.Перовской. Через несколько дней его провожали в последний путь на Северное кладбище (в Парголово) близкие родственники и немногочисленная делегация музыкантов. Следующим ударом стала смерть на 51 году жизни моего отчима (автор учеб. пособия "Основы картографии"). Каждая смерть – трагедия для семьи, особенно если уходит из жизни человек в расцвете творческих сил. Нельзя сказать, что всё случилось неожиданно. Последний год он тяжело болел, перенёс операцию на мочевом пузыре (рак), но выздоровления из-за поздно принятых мер не произошло. Гражданская панихида проходила в Гидрометеорологическом институте, где он преподавал больше 20 лет. В скорбном молчании мимо гроба прошли студенты и преподаватели института. Похороны состоялись 15 ноября на Большеохтинском кладбище в присутствии нескольких сотен студентов и сотрудников, которые на руках пронесли гроб от ворот кладбища до места захоронения. Выступившие на панихиде профессора и сослуживцы, как в институте, так и на кладбище искренне сожалели о потере одного из лучших преподавателей института. По прошествии многих лет не просто описать атмосферу проводов в последний путь уважаемого на работе и так нужного в семье человека. Эти дни были действительно скорбными днями, как дома, так и в стенах института. Ему бы жить ещё, да жить. Тем более, что, после нескончаемого лихолетья, жизнь постепенно начала налаживаться. Всего несколько лет назад семья переехала в отдельную квартиру, налаживался домашний быт, впервые появился относительный достаток. Доцентская зарплата позволила наконец-то приобрести первое в жизни приличное зимнее пальто, которое осталось практически не ношенным. На работе завоёвано признание в научных кругах и любовь, и уважение сослуживцев, на выходе – издание новых учебных пособий и научных статей в области картографии и аэросъёмки. Всё рухнуло в одночасье, и семья осталась без кормильца. Мать была в отчаянии от потери мужа и средств к существованию, т.к. её мизерная пенсия в 60 рублей на двоих позволяла лишь не умереть с голода. Через несколько дней после этих печальных событий мама предложила моей семье переехать с Перовской в Дачное. Без особых раздумий предложение было принято. Наше новое жильё роскошным назвать было бы преувеличением, но в сложившейся ситуации стало выходом из тупика. Вскоре переехали и разместились в малогабаритной четырёхкомнатной квартире по проспекту Ветеранов (дом 8, квартира 10). Это была так называемая с общей площадью 37,5 кв.м. Мама устроила себе гнездо в бывшем кабинете мужа, площадью не более 8 кв.м. Вместо письменного стола поставили кровать, но жизненного пространства в комнатке оставалось немного, т.к. значительную площадь занимал книжный шкаф. Этот шкаф был сделан по заказу и занимал всю глухую стену от пола до потолка по всей длине комнаты. Бабуля осталась в своей крохотной пятиметровой комнатке напротив совмещенного с ванной туалета. Маша получила лучшую 9-метровую квадратную комнату, а нам с Алей досталась сравнительно большая 15-метровая проходная гостиная, из которой был вход на кухню и в Машину комнату.
Позднее мама неоднократно пересказывала байку о том, как она получала ордер на новую квартиру. Дом на улице Маяковского, где жила наша семья, в начале шестидесятых годов поставили на капитальный ремонт с расселением жильцов. Когда в жилищном комитете выписывали ордер, то предупредили, что в квартире совмещенный с ванной санузел и проход на кухню через большую комнату. Намаявшись в коммуналках, мама была так рада любой отдельной квартире, что ничтоже сумняшеся произнесла: «Если бы мне сказали, что проход на кухню через крышу, я не обратила бы на это никакого внимания». После этой фразы есть ещё одна, не лишённая юмора: «И действительно, три человека будут жить каждый в отдельной комнате, и ещё одна общая – да это же я буду жить, как госпожа Черчилль!» Как немного надо простому советскому человеку для полного счастья.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Пробежал незаметно определенный срок, и встал вопрос зачетов, экзаменов, контрольных работ, потребовалось подтверждение усвоенного. Вот тут и вырисовался "багаж" каждого, с которым он пришел в училище. Оказалось вдруг, что на плохо вспаханной почве большие урожаи проблематичны. Проросли массово "хвосты", в зачетках появились "гуси-лебеди" – двоечки. И пошло неведомо откуда определение “албанец”. И даже без всякого обидного подтекста, а чисто по определению. Допустим, что-то тебе не совсем понятно, обращаешься к коллеге за помощью. А тот в меру своего понимания и таланта пытается как-то разъяснить, а если не возымело - тут же: "албанец". А могло быть и без повода: "Слушай, албанец, ты чем будешь заниматься на самоподготовке?" Просто так, безобидно, как "будь добр". Трудно объяснить первопричину. Может замедленная реакция, как национальная черта части этого народа, побудило моду. Но, к слову сказать, моя рота по основному месту формирования была несколько своеобразной. Во-первых, многонациональной. Представительство национальностей в роте (по нисходящей) было примерно таким: русские, азербайджанцы, армяне, украинцы, евреи, осетины, коми, чуваши и многие другие. Причем, как сейчас говорят, "лица кавказской национальности" составляли добрую половину. И что надо отметить - никаких национальных конфликтов не было. Конфликты могли возникать по пустякам, и только в силу природной горячности характеров отдельных коллег, что быстро и дружно улаживалось в своей среде.
Но, еще раз обращаюсь к общеобразовательной школьной подготовке. Уровень ее у курсантов, прибывших из сельских районов Закавказья, заметно выделялся в худшую сторону. Многим из них пришлось расстаться со званием "курсант", сменив его на "матрос", и продолжить дальнейшее обучение в Таллиннском флотском экипаже. Помнится Алеша Мирзоян (Алеша - его полное имя) из горного армянского селения до поступления в училище не столько учился, сколько чабанил. Занимался классической борьбой, физически был очень крепким, но науки давались с величайшим трудом. Находились "остряки", спрашивали: "Алеша, за сколько баранов ты купил аттестат?" От обиды глаза его наливались кровью, но, по своему добродушию, долго обиду не таил. Кое-как умудрялся натянуть "троечки" по отдельным предметам. И то благодаря природной хитрости - отлавливал преподавателя, говоря: "Товарищ "N", я ваш предмет больше всего люблю, мне он так нравится, но я тут что-то не понимаю, я выучу, клянусь. Поставьте мне "тройку" (зачет)". На большее он не претендовал. И срабатывало! Но не всегда. На контрольной по высшей математике весь класс помогал ему решить на доске какое-то уравнение, что обеспечивало ему "тройку" и перспективу какое-то время продержаться. Процесс решения уже довели общими усилиями до финального знака равенства. А я из кожи лез вон, из-за спин впереди сидящих товарищей показывал значение правильного решения, написанное на "экране" – листе бумаги. И тут Алеша (о, ужас!) написал часть правильного ответа, стер его тряпкой и вывел “двойку”. Председатель комиссии утвердил решение лаконично: “Вы правильно оценили свою работу”. Каково же было негодование Алеши на меня! Никакие мои протесты на несправедливость его упреков, никакие мои клятвы и заверения, что я не показывал такой ответ, Алешу не убедили. В тот же день училище распростилось с Алешей. Ушел он от нас с несправедливой обидой на меня. Я это подтверждаю и спустя почти полвека. А широкоупотребительная кличка “албанец”, наконец, обеспокоила командование. Наш "отец и наставник", командир роты, собрал нас и провел короткую, но убедительную беседу: - Я слышал, многие из вас обзываются “албанцами”. Это нехорошо. Албания - это дружественная страна, и употребление названия этой страны в неподобающем виде не способствует укреплению дружбы народов социалистического лагеря. Подумав какое-то время (получилась как бы естественная артистическая пауза), для более глубокого восприятия значимости мысли добавил: - Но если вам так уж невтерпеж, то вы хоть "турками" обзывайтесь. Разойдись! После такой доходчивой беседы "албанцы" вышли из употребления, а "турки" тоже не привились.
Глава 3. БУДНИ КУРСАНТСКИЕ.
В курсантском коллективе, как и в любом другом, смешное чередовалось с грустным, радости перемежались горестями, а то и трагедиями. Светлые периоды сменялись темными, как рисунок матросского тельника. При всех положительных процессах, ряды первого набора училища ко второму курсу поредели на целую роту. И не только по причине неуспеваемости, но и по недисциплинированности. Пьянство и самовольные отлучки, повторные опоздания из увольнения, драки в городе с гражданскими соперниками, поклонниками наших девочек - все шло в строку! На вечерних поверках уже стало как бы традицией - зачитывать приказы об отчислении из училища. Приказы начальника училища звучали величественно и традиционно жестоко: "Курсанта "N" за систематическую низкую успеваемость (или, например, за приведение себя в нетрезвое состояние путем распития спиртных напитков, или следует другая причина) разжаловать в матросы и направить для дальнейшего прохождения службы во Флотский экипаж. Срок службы в училище не засчитывать". И так ежевечерне, за редкими исключениями, от одного до 5-7 человек. Да, "не засчитывать". А впереди - пять лет срочной службы на кораблях. Тогда на флоте служили еще по пять обязательных лет.
А требования к курсантам все возрастали, дисциплина ужесточалась, особенно после вступления в должность Начальником ВМУЗ Кучерова С.Г. В курсантской среде появилась даже горькая шутка: "Один правит - все трясутся", с намёком на фамилию. Не обходилось и без курьезов. Вот один из них. Был в нашем классе курсант Баширов. Ничем особенным в нашей среде не выделялся, разве что крупным носом на худощавом узком лице. Ни блестящих успехов в учебе (чаще на "троечку", или "троечку с натяжкой", иногда под честное слово, что выучит, пересдаст), ни заметных физических данных. Но в целом сдержан, исполнителен. Хотя, насчет "физических данных", я не совсем прав. Занимался он классической борьбой и даже был несколько раз чемпионом училища в наилегчайшем весе - ему не могли подобрать соперника в этой категории. Он был единственным, все остальные были тяжелее. И вот в одно субботнее или воскресное увольнение курсантов "на берег", получил "добро" на отдых и курсант Баширов. Заканчивался погожий осенний день. И пришел нежданно в училище, к возвращению уволенных, начальник училища капитан 1 ранга Безпальчев. Практиковал он иногда подобную акцию, интересовался тем, где и как провели время курсанты. Давал советы на будущее, делал замечания по внешнему виду, содержанию и правилам ношения формы одежды. И все же, при всем его благодушии, если не было поводов к замечаниям, встреча с ним вызывала какую-то оторопь. Лучше, когда проскользнешь незаметнее. В тот поздний вечер занял он открытую наблюдательную позицию на улице у парадного подъезда училища. Все шло своим чередом: усталые, но довольные возвращались с "отдыха" на покой курсанты. И вдруг, громы небесные! Прямо на Безпальчева, из темноты, к освещенной площадке у парадного подъезда на неравномерном зигзаге, неровной морской походкой выплыло нечто курсантоподобное. Это "подобное" тоже узрело опасность по курсу, отпрянуло в сторону и переменными курсами и скоростями начало отрыв в направлении городского канала. - Догнать! Взять! Доставить! Выяснить, кто такой! - взревело начальство нечеловеческими голосами. Засуетились, забегали служивые, догнали, извлекли из кустов сирени тело и под белые руки доставили в вестибюль училища.
Высокий, с двумя рядами колонн вестибюль блистал обилием света от ярких настенных бра и громадной хрустальной люстры по центру. Между двух колонн на небольшом постаменте замер часовой у Знамени училища. В ужасе застыли дежурный по училищу, его помощник, рассыльный, командиры рот, дежурные по ротам. Внесли тело. Влетел разъяренный Безпальчев. Тело, а им оказался Баширов, обвело мутным взором присутствующих, остановило свой взор на Знамени, громко изрекло: - Умру за ЦК Партии! - выскользнуло из объятий сопровождающих и бесчувственно рухнуло на пол. «Ай да Баширов, ай да сукин сын!», - сказал бы Поэт. Задал головоломку Руководству. До понедельника оно судило-рядило, а нам объявило: "Курсанта Баширова, за приведение себя в нетрезвое состояние путем распития спиртных напитков, подвергнуть аресту на семь суток с содержанием на гарнизонной гауптвахте". Из объявленных семи, Баширов отсидел пять. Через месяц взыскание было снято. Еще через месяц он стал кандидатом в члены партии, старшиной 2-й статьи и моим командиром отделения . Не поделился Баширов с нами причинами своего грехопадения. Но казарменные аналитики выстроили свою версию: приезжали земляки, сделали удачную коммерцию лавровым листом на знаменитом
Окончил Баширов училище ни шатко, ни валко и затерялся где-то в береговых частях. На флоте его не видели. Но все это - "мелкие брызги", как говорят, или "пена". Всегда при решении главных проблем что-то где-то всплывает. А главными были: учеба, тренировки, зачеты, экзамены и т.д. Все вертелось вокруг этого. Из нас умело лепили нужный материал. Учебный процесс формировался традиционно. Как в любом другом высшем учебном заведении, с той лишь разницей, что под постоянным присмотром командиров разных рангов, с обязательной уставной субординацией, все в рамках строгих ритуалов, по строгим правилам Уставов Вооруженных Сил. И стимулы другие: получил "двойку", не сдал "зачет" - сиди без берега. Провинился в чем - тоже сиди без берега. Находишься в составе вахты, дежурства, караула, естественно, какое уж тут увольнение. А увольнение проводилось (при отсутствии всех "если") только по субботам вечером и в воскресные дни с обеда до ужина, или после ужина - кому как повезет. Сидишь, бывало, "без берега", поглядываешь в окна на окрестные бульвары, где рассекают довольные жизнью и свободой твои сверстники-студенты с девочками, улыбочками, флиртами. И где уж тут до восторженной романтики. Скорее лезут черные мысли: кой черт меня попутал... Но вот вырвался в увольнение - все радости жизни в твоих руках! Ты молод, весел, жизнерадостен, весь в предвкушении чего-то неземного. Все вокруг красиво, мило, мысли и желания враздрай. И если уволился днем, к твоим услугам кинотеатры, парки, аллеи. Уволился вечером - все дороги ведут на танцы в какой-нибудь клуб. А клубов в Риге – не сосчитать. “МВД”, “МГБ”, “На Вальню”, “Баранка” (автомобилистов), “Железка” (МПС) и т.д., и т.п. Наконец, "Дворец пионеров" - шикарный паркет, интерьер, "пионерки" 9 - 10-ти классного возраста, интерес к которым после второго курса угас. Традиционный клубный музыкальный ансамбль: аккордеон, саксофон-кларнет, труба, контрабас, ударные. Иногда другие вкрапления. Репертуар - все танцевально-джазовое. Ждановские Постановления ЦК о борьбе с космополитизмом, о тлетворном влиянии разлагающей западной псевдокультуры до порогов клубов не дошли. Там звучали “Истамбул-Константинополь”, “Черная пантера”, “Меги-вуги”. “Краковяки”, “Польки”, “Па-де-катры”, “Па-де-грасы”, “Па-де-патинеры”, “Мазурки”, “Молдованески” и т.п. мы осваивали в клубе училища под свой духовой оркестр, перешедший по наследству из Нахимовского училища.
К слову, о клубе. Появился он у нас не сразу. В учебном корпусе место у него было в правом верхнем углу т.н. буквы “Л”. Но эта часть здания еще с войны оставалась разрушенной от попадания в нее, то ли немецкого артиллерийского снаряда, то ли от их же авиационной бомбы. В восстановленном виде мы получили это крыло только на третьем курсе. Восстановили его в объеме 4-го и 5-го этажей. Высокий, с двумя рядами колонн, как и в вестибюле парадного подъезда, хрустальные люстры, бра, золоченая лепнина на карнизах стен и колонн, прекрасный паркет. Наш клуб пользовался настолько большой популярностью у рижских девушек, что с их экспансией приходилось бороться доступными способами: лимитированием пригласительных билетов, выставлением пикетов. Но от их натиска все наши заслоны рушились, как карточные домики, они проникали все в больших количествах, поражая нас как вирусы. Танцы, конечно, занимали значительную часть досуга, но, надо отдать должное, что командование сумело организовать и привить другие, более интеллектуальные виды развлечений. Как-то незаметно появились в училище профессиональные режиссеры, хореографы, спортивные тренеры и др. Пошла работа по выявлению "талантов", пристрастий, увлечений (в положительном смысле). Образовались кружки художественной самодеятельности. Появились солисты вокала, драмкружок, кружок бальных танцев и плясок. Заработали спортивные секции классической и вольной борьбы, фехтования, бокса, тяжелой и легкой атлетики. И, естественно, хор! Это особая статья. В лозунговой форме это нечто такое: каждый взвод (класс) - отдельный хор. К примеру, как это осуществлялось. Во время самоподготовки заходит в класс командир роты, дает приказание старшине взвода построить класс в коридоре в колонну по два и вести в клуб на спевку хора. И никакие отговорки на отсутствие голоса, музыкального слуха - не помогут. Только квалифицированный вердикт хормейстера после выбраковки "бесталанного" мог избавить от хора. Я, грешный, голосовыми данными не блистал, но музыкальный слух был сносный, после определенного тренажа мог вести и первые партии, и вторые, за что удостоился даже доверия дирижировать хором. Но врожденная скромность и неумение осмысленно увязать жесты с музыкальной интерпретацией, не позволили взять на себя лестное предложение. В моем классе образовалось ядро любителей драматического искусства. Лидерами этого "движения" стали наши “скоморохи”, как в шутку мы их величали, - Борис Яшин и Юра Алексеев. В разговорах замелькали фамилии театральных знаменитостей: Грибова Алексея Николаевича, Рыжова Николая Ивановича, Яншина Михаила Михайловича, Топоркова Василия Осиповича, Попова Алексея Дмитриевича, его сына Андрея Алексеевича, Черкасова Николая Константиновича, Меркурьева Василия Васильевича. Повелись глубокомысленные рассуждения о Московской и Ленинградской театральных школах, о "системе перевоплощения" Станиславского и т.д., и т.п. От разговоров постепенно перешли к репетициям и постановкам отдельных миниатюр из классического репертуара, а затем и к спектаклям.
Появились в драмкружке и девушки, ученицы старших классов из соседней средней школы. Стало интересней. Втянули и меня, соблазнили ролью Апломбова в "Свадьбе" А.П.Чехова и только потому, что "жених" должен был (в перспективе) целоваться с "невестой". Объявились таланты в сольном вокале. Прекрасные теноровые партии исполняли Станислав Москалец, Слава Борщенко. С интересными национальными танцевальными номерами выступали наши кавказцы - Эдик Самедов и Володя Петросян. Прекрасную игру на фортепьяно демонстрировал Алик Шахназаров, а на баяне - Матвей Андреев. Талант художника открыли у Игоря Масленникова. Бывало, что по несколько дней толпились курсанты возле оформленной им стенгазеты. И привлекало не столько написанное, сколько нарисованное. У Игоря была манера в каждый рисунок вкраплять женские силуэты, как арабскую вязь. И мы подолгу, с интересом, расшифровывали его ребусы. Вскоре появились первые спортивные чемпионы училища: в классической борьбе - Гурген Симонян, по боксу – Юра Коркин. Со временем лучшие спортсмены приняли участие в соревнованиях на первенство ВМУЗ. Эдуард Дадунцев (бакинец), кандидат в мастера по шахматам, ученик Тиграна Петросяна, возглавил шахматную секцию.
по шахматам и шашкам - участница полуфинала южной зоны Всесоюзного юношеского командного первенства в Тбилиси. Сидят: Арустамов Ю., Левинов, Халилбейли С., тренер Абрамян С. Т., главный судья Зислин, капитан Хачатуров Н.Х., Хатунцев Н.; стоят: Мирза С., Королев М., Шаин И., Квач Н., Скалозубов В., Дадунцев Э. И др. 17 июля 1949.
Любители же азартных развлечений самозабвенно "забивали козла". В специальных занятиях, тренировках, строевой муштре, зачетах, экзаменах, культурно-просветительских мероприятиях дни бежали с курьерской скоростью. Во втором семестре первого курса мы (училище) получили новое пополнение - старших товарищей, готовый второй курс. К нам, основателям Рижского училища, прислали одну роту курсантов второго курса из Владивостока, из ТОВМУ, и один взвод из Севастопольского училища. До этого времени мы были единственными "любимыми". Теперь у нас появились "старшие братья". Приняли мы их доброжелательно, а позднее, на флотах, встречались, как с близкими родственниками. Годовые экзамены за первый курс приблизились так стремительно, что мы не успели не только оглянуться, но и должным образом подготовиться. Не хватало, как всегда, одного дня . Мой "недостающий день" пришелся на физику. Вытащив билет, я погрустнел. На первый вопрос, пожалуй, на "четверку" наскреб бы знаний, на второй мог "наговорить" с трудом балла на “три”. А вот третий вопрос и задача просматривались, как "торричеллиева пустота". В сумме "тройка" вырисовывалась весьма сомнительно. Можно было взять второй билет с заведомым занижением общей оценки на один балл, но это тоже рискованно. И тут прорезалось дремавшее чувство гордости, я отказался отвечать и сдал билет. "Два балла" однозначно лишали меня одной недели отпуска из четырех положенных для успевающих. А в отпуск, в первый курсантский отпуск, так хотелось!
Через день, которого не хватило, я уже знал почти все, через два - готов был сдавать безбоязненно. Но для досрочной сдачи лазеек не было. "Неделя и ни днем раньше", - распорядилось безжалостное начальство. В последующие дни я уже был завзятым консультантом другим коллегам по несчастью. Экзамен сдал блестяще. Все вопросы, задачу - "без сучка-зазоринки". Мне дополнительные вопросы - отчеканил, еще задачу - решил с ходу на доске. Тогда задают самый каверзный вопрос - об эффекте "просветленной" оптики и его физическом обосновании. Пожалуйста! Председатель комиссии удивленно спрашивает: - А почему вам на экзамене поставили двойку? - Да я не стал сдавать, - "скромно" пролепетал я. - М-да, извините, "пятерку" вам поставить не сможем. Все же вторая сдача...- прокомментировал председатель. Да мне "нужен не балл - лишь бы отпуск не пропал" - пропело в душе курсантское кредо. Уже в предпенсионном возрасте мой однокашник Виктор Асмолов почему-то благодарно вспомнил: "Слушай, а помнишь мы "сидели" с тобой на экзаменах по физике? Ты мне тогда так помог! А почему ты тогда получил "двойку"? Бывает… С переходом нас на второй курс, в училище произошло еще ряд событий. Одно из них знаменательное - нам предоставили жилые помещения в известной в Риге “шведской казарме”. Это длинное двухэтажное здание напротив “Бастионной горки”, рядом с “Пороховой” ("Песочной") башней. Говорили, что во времена шведского правления теми краями, здание строилось под конюшни, но в дни нашего проживания в них, следов пребывания этих благородных животных мы не обнаружили. Там разместились наши кубрики (спальни), камбуз, столовые, бытовые помещения, каюты (кабинеты) командиров рот, курсов, канцелярии, санчасть. Второе событие более существенное: нашего курса стало меньше еще на одну роту. Дело в том, что в Гатчине открыли новое радиоэлектронное училище, и для его укомплектования нам пришлось поделиться кадрами курсантов. Отбор предполагался добровольный, но закончился, как всегда, по-военному: отсчитали недостающее количество, повернули «направо» и увели строем на погрузку. И осталось на нашем курсе, из первоначальных четырёх, всего две немногочисленные (немногим более 100 человек в каждой) роты.
Наши жилые помещения: У Пороховой башни (1650 год) и в «Шведской казарме».
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Пятые сутки под Панцирем. Я читаю разные умные книжки про Арктику. Сегодня сделал два важных открытия: оказывается, под Панцирь следует ходить только в августе-сентябре... А вот в декабре-марте – не следует... Оказывается, в это время выиграть у Панциря Нельзя!!! Я имею ввиду всплытие во льдах... Пройтись на глубине 150 метров – пожалуйста... Если не боитесь пожара, радиации, поступления воды и иных аварийных ситуаций, когда всплытие в надводное положение может оказаться для Корабля и Экипажа Жизненно Необходимым! Боязнь замкнутого пространства здесь обретает гипертрофированность невероятную! Представьте себе; Вы помещены в абсолютно герметичную бочку, а эта бочка, в свою очередь, помещена в еще одну, также абсолютно герметичную... Никакого шанса выскочить из бочек у Вас нет... Исход один – смерть... Помощи ждать неоткуда… Все иллюзии напрасны... И искать бесполезно… И некого... Оставь надежду Всяк; сюда входящий! Поэтому вся Наша Надежда – это Наш Корабль и Мы Сами... Помните, у Высоцкого: «Ведь здесь мы на воле... Ведь это наш мир…» Не бойтесь... Ведь это – для декабря-марта… А сегодня – пока еще сентябрь... Поэтому бочка – только одна... Поэтому и разводья наверху есть... Поэтому и шанс выиграть у Панциря есть... Мы и выигрываем... Пока... И, слава Богу! А вот диалог из жизни Центрального поста… С Нами для «обкатки» вышел вновь назначенный на одну из подводных лодок нашей дивизии молодой командир... Он замкнут, надменен и полон собственной значимости... Еще бы! Кто на флоте может похвастать тем, что из «механиков» вышел в командиры атомной подводной лодки? Вот этот – может и Злые языки из Экипажа часто употребляют по отношению к нему словечко «породистый»... При этом, нимало не заботясь о том, что их могу услышать...
В штурманскую рубку этот «второй» заходит, как к себе домой... Велено ему не препятствовать... Дай то дай это…. Даю... Беру... Опять даю... Опять беру... Из-за чего возник спор в центральном посту – я так и не понял... Что-то насчет режима регенерации... словом, не помню. врать не стану... По-моему «второй» что-то приказал вахтенному механику, а тот адресовал eгo... к командиру боевой части пять... Наш Механик – этот тот, про которого слово «грамотный» употребляют в Экипаже только в превосходной форме! И вот – он сцепился со «вторым»... Голоса все громче и громче... Наконец – появляется Командир... Наш! «В чем дело?» – это «Наш» – «второму». «Режим регенерации задан неверно!» – это «второй». «Механик – расчеты на стол!» – это «Наш». «Давайте посмотрим документы», – это «второй» – «Нашему». «Давайте, посмотрим Устав!» – это «Наш» – «второму». «Я не согласен с Вами!» – это «второй» – «Нашему». «На Этом Корабле Решения принимаю только Я!!! – это «Наш» – «второму». И – все... Инцидент исчерпан... «Второй» испарился... Наступает тишина... И так бывает иногда... Больше «второго» я в центральном посту не видел... А вот о «Нашем» думаю все чаще... Командир вообще ни с кем не делится Ответственностью за Корабль... Всю Командирскую Работу делает только сам... И никому из посторонних не позволяет вмешиваться в дела своего Экипажа... При этом для Командира не имеет значения, прав или не прав тот или иной член Экипажа в глазах посторонних. Вот так... Командир никогда не повышает голос... Не ругается матом... Ничего не забывает... И никого не жалеет за промахи в службе... Он – Грамотный!!! Мне кажется, что нет такого Железа и такого Документа на корабле, которого бы не знал Командир! Его грамотность давит Меня сильнее, чем страх перед Арктикой... В оценках он жесток и безапелляционен... Язык как бритва! Больше всего от Него достается старпому и помощнику... Идите, и, наконец, начните работать!»… «Ваша безответственность восхитительна!»... «И эту галиматью Вы называете выводами?»... «Изучите, наконец, руководящие документы»... «Вы не соответствуете должности»... Его не интересуют трудности исполнителей... Его интересует только Конечный Результат! А вот и Он, собственной персоной... «Чем занимается мой недопущенный младший штурман?»... – И он как тут... Улыбчивый и ехидный... Без рогов...
Господи, как же осточертел мне этот вопрос!!! И как далек пока Мой Конечный Результат... Сегодня Мы не всплываем... Хорошо...
Шестые сутки под Панцирем.
Мы потихоньку «набиваем» руки... Это – о всплытии во льдах… Сегодня – тоже, что и позавчера... Чистая вода над нами! Редкие льдины... мелкие... лед тонкий... Поворот... Еще поворот… Начали всплывать! Пятый раунд... Знакомый холодок под сердцем... Без боевой тревоги... Одной боевой сменой... И все удалось... Да, Он ничего не боится... Ни бога, ни черта... ...Ощущение такое, что Корабль оказался в Стране Разводий!!! На много миль вокруг – разводья... Большие... Маленькие... Овальные... Многоугольные… Короткие... Длинные... Узкие... Широкие... С плавающими льдинами... И совершенно чистой поверхностью... Без льдин... Лед стал заметно толще... Исчез голубоватый оттенок... Темный серый цвет... Это – куски пакового льда... Нехороший симптом! Небо – пасмурное, однотонное... Нос корабля уткнулся в торос... Они почти нависают над палубой... Свободно можно дотянуться с корпуса… Гробовая тишина и Белое Безмолвие... 85° северной широты... 300 миль до Северного полюса. Мы снова чуть не «промазали»! Корабль всплыл у самой кромки… паковых льдов... Такой лед рубкой не проломишь… И продуванием цистерн не продавишь... Панцирь крепчает… Картина уже не так восхищает Меня, как прежде... Лед как лед... Торосы как торосы... Экая невидаль – всплыть во льдах! Ха–ха... Только передали радио на Берег, как акустики «обрадовали»! «Шум винтов по пеленгу... градусов» Опять иностранная атомная подводная лодка! Второй раз за двое суток... «Пасут» нас американцы… Плотненько держат за хвост... На войне, как на войне... Сегодня – они нас, завтра – мы их... А ощущение, что Арктика вот–вот сыграет с нами какую-нибудь скверную штучку, не проходит... Слишком все гладко идет! И у нас, штурманов, тоже... Гладко... Приемоиндикатор пашет, как часы... Определили Место Корабля... Скорректировали промерочный галс... Эхолоты работают... Гирокомпасы не разбегаются... Словом – совет да любовь! И вот тут – взрыв… Не бойтесь, не бомбы, не торпеды.., «Рванули» мои эмоции!!! ПэЭф сегодня встал не с «той ноги»... Чего у него там случилось, не знаю... Может, устал... Может еще чего... Но он вдруг заявил мне с издевкой: «Какая Ваша заслуга в том, что Корабль еще не сел на мель? Нулевая, никакой!» А мои двадцатичасовки, кальки глубин и сданные зачеты что, не в счет? Ну, тут я ему «врезал»! Весь «пар» выпустил, накопленный за 25 суток похода!! Все! Конец карьере лейтенантской!!! Думают ли животные или нет – не знаю! Но издеваться над собой никому больше не позволю! Я не подопытная обезьяна и не экипажный «мальчик для битья»! Не нанимался на это... Прибежал ЭсШа... Замполит... Старпом... Еще бы! Так я давненько не орал! Наверное, белые медведи наверху разбежались кто куда! И американские акустики оглохли! Кровь из ушей сутки не могли остановить... ПэЭф ушел... А меня «воспитывали» два часа! Зам... Старпом... Помощник... По очереди... А вот ЭсШа – нет! Как вы думаете, почему? И Командир – нет! Как вы думаете, почему? Я для них просто пацан-неврастеник… После этой истории Экипаж смотрит на меня иначе, чем раньше... Осуждают, наверное... И правильно... А ПэЭф оказался выше сведения счетов с неврастеником-лейтенантом! На следующий день я сдал ему очередной, самый сложный зачет – по квазикоординатам... Этот день я Никогда забуду... Потому что он чуть не оказался для Нас всех Последним...
Седьмые сутки под панцирем.
Несутся дни похожей чередою Опять тревога... к бою, по местам! А я прошу: поговори со мною... Я стосковался по твоим глазам... Мне здесь не плохо... доверяют дело, И потихонечку вхожу в ряды... Но я не стал отчаянным и смелым Под толщей льда, под тяжестью воды Обычным был... таким же и остался... Одной Тобою жил я эти дни... С одной Тобой ночами целовался, С одной Тобой делил и явь и сны... К Тебе иду... стремлюсь... бегу, девчонка! Одной Тобой мечтаю наяву... Ищу везде твою фигурку тонкую, Мою девчонку... женщину мою…
Это – Я... Опять говорю с Ней... Московское время – 03.27… Любимое время... Никто не достает вопросами… Вниманием... Заботой... Хорошо! Но – к сожалению, недолго музыка играла... Да, да! Панцирь зовет... Привычный маневр по поиску полыньи и сегодня выполняется Нами быстро... Опять над кораблем Чистая Вода вместо Льда... Опять ищем полынью без объявления боевой тревоги... Снова на боевых постах только дежурная боевая смена... Все буднично... Привычно... Знакомо... А вот и граница полыньи... Поворот... Еще поворот... Ну, вот и все... Добро пожаловать! «По местам стоять! К всплытию без хода...» По-моему, все же не совсем без хода... Помощник снизу кричит, что воздушные пузырьки смещаются... Он смотрит в перископ из трюмной выгородки... Простое устройство придумали: к головке перископа подвели трубку от воздушной системы... Когда Корабль всплывает строго вертикально, то пузырьки равномерно скользят вниз по обе стороны от трубки... Как только появляется инерция – пузырьки сразу смещаются в противоположную сторону! Голь на выдумки хитра... Зато просто, а главное – надежно... Но вот вроде все устоялось... Корабль медленно идет вверх... По инструкции положено всплывать не быстрее, чем 0,3 метра в минуту... Но стрелка глубиномера перемещается явно быстрее… Над нами – Чистая вода! Чего беспокоиться... обычное всплытие... Еще несколько минут – и все... И все... Как просто... и страшно... Я смотрю на индикатор навигационного обнаружителя... Только что он был светлым... Это значит, что Льда над Нами мет... А сейчас он стремительно Темнеет!!! Появился лед... Откуда, черт побери, он взялся? Вместе с Заполняющим Душу Ужасом из моей глотки вылетает нужная комбинация слов: «Над Нами – Лед!»... Командир услышал... Вот и помощник из трюма вопит; «Лед над Нами!» Как эхо в сердце... Лед! Лед! Лед над Нами! Это Арктика внезапно ощерила зубастую пасть... Индикатор навигационного обнаружителя – Черный! На экранах эхоледомеров – Ночь... Лед над Нами! Лед, лед, лед...
Один из создателей отечественного эхоледомера И.М. Короткин. -
Арктика, наконец, захлопнула долгожданный капкан! А Мы – всплываем! Быстро... глубина 25... 23... 22 Как же быстро поднимается Корабль! Да еще боцман рвет душу, черт бы его побрал... «Глубина 20 метров... 17... 14... 11...» Что же Командир? Чего Он ждет?? Командуй же что-нибудь... Черт бы Тебя побрал!!! «Заполнить быструю!!» Как выстрел в самое сердце... Скорее! Вниз... Прочь из пасти... Внизу в трюме короткий хлопок... Но это – не то, хорошо уже знакомое Мне уханье десятков тонн воды, стремительным водопадом заполняющих цистерну быстрого погружения... Не то! Не то! Что там, у них? …Спасения пока нет… «Глубина 10 метров... 9… 8…» Корабль упрямо лезет вверх! Господи, останови же Его!! «Заполнить быструю!!!» Такого Голоса я еще Никогда у Командира не слышал... Значит, Опасность близка... В трюме – снова хлопок... А Мы Всплываем! Вот сейчас Удар! Еще минута... и все... Нет спасения... «Глубина 7 метров... 6...» Все... Все Мои внутренности превратились в маленький горячий комочек... а вокруг – Ледяной Ужас… Но... что Это?? Знакомое уханье – Ура!!! Быстрая... Наконец заполнена! Лодка встала!!! Удара нет! Живем! Кто же там, в трюме, развернулся? Вдруг Корабль стремительно повалился на нос! И вниз... Полетели! «Глубина 20 метров... 30... 40…» «Продуть быструю!!»... Шум в трюме... Воздух выдавливает воду из цистерны... С трудом... А мы летим... «Дифферент 5 градусов на нос... 10 градусов...» «Глубина 60... 80... 100... Дифферент 15 градусов....» «Глубина 120... Дифферент 19 градусов...» ...С моего стола в штурманской рубке все летит на пол... Упираюсь ногами в носовую переборку... Будто этим поможешь! И вот уже я стою ногами на радиопеленгаторе!!! На нем ни один штурман ногами никогда не стоял! «Глубина 130...» А боцман? Почему не докладывает дифферент? Дифферентомер зашкалил... На 20 градусов... Все круче пике... Все ближе и ближе Ледяное Нутро Полярного Океана... В голове две отчетливые мысли... Над нами – паковый лед... Метров 5-6 толщиной... Аварийное всплытие исключено... А жаль... Под нами глубина 3500 метров... Бездна... А у Корабля предельная – 300... И вот уже одна сплошная Пустота там, где Сердце... «Глубина 150...»
Я всех вижу... Лица у людей в центральном – сплошные белые пятна... Остановившиеся глаза... Пот на лице Командира... Градом льет... Глаза неподвижные... Осмысленные... Губы сжаты... Чего Он ждет?? А вот – вахтенный матрос у колонки аварийного продувания... Белое лицо... Белые костяшки пальцев... Руки вцепились в клапана носовой группы... Глаза – безумные, страшные, вот-вот выскочат из глазниц... Будто впились в Командира... «Продуть нос!!!» Бешено вращается маховик клапана носовой аварийной группы!!! Пошел воздух... Пошел, черт побери! Дифферент медленно отходит... Даем ход турбинами... Глубина 170 метров... В центральном – гробовая Тишина... Белые лица неподвижны... Руки вытирают пот… «Центральный! Восьмой... бидон со сметаной опрокинулся!»
Мы хохочем до упада... До полного изнеможения… Все... Командир… Старпом... Механик... Акустики... Я... Живы, черт Нас возьми! Что же произошло? А все просто... Когда цистерна быстрого погружения заполняется как положено, то весь трюм центрального заполняется водой... А ее потом надо убирать.,. Это – обязанность трюмных... Неприятная... А им неохота делать дурную работу... Поэтому, по команде Командира вахтенный трюмный лишь «пшикнул» водой в Быструю... Он так решил! Боевой тревоги-то по Кораблю не объявлялось, поэтому ничего особенного этот матрос в команде Командира не почуял... А старшины команды в это время в трюме не было! Готовность-то – №2... Но... он-таки успел появиться там вовремя! Удар пудовым кулаком в лоб шутнику-забавнику – и быстрая заполнена... В последний момент... Фингал – огромный! Синий с красноватым подтеком... Все смотрят... Любуются... Есть на что посмотреть... Но – виновник не обижается... Улыбка в 32 зуба... Он – живой! Ему – хорошо... У него еще будут дети и внуки... И у Нас... Через три часа Мы все-таки вспыли во льдах... Без хода... По боевой тревоге... С соблюдением всего и вся... И шестой раунд – наш... А вокруг – красота... Арктика, похоже, сжалилась над нами... Адреналином откупились... Живите, недоумки! И помните: со Мной шутки плохи... Я пока не привык к Опасности... Самое странное в эти минуты – ощущение Полной Ясности в голове... Даже на лице – Улыбка... А в душе – Леденящий Ужас и Пустота вместо Сердца… Впервые сегодня Я подумал: очень хочу ребятюшечку...
Чтоб след на Земле остался в случае чего... Жена, слышишь Ты Меня? А Железо словно взбесилось... Раз остались живы – занимайтесь! Вышел из строя вертикальный руль, перископ… Весело... Да, эту автономку я запомню! Навсегда... Боевое крещение… Льдом, Холодом и Железом... Очередная двадцатичасовка позади... Но спать будут другие... у кого Железо исправно... А Вы – за работу, товарищи! У Вас – матчасть не в строю! Боевая задача под угрозой срыва... Так закончился Этот День, который мог стать, но не стал для Нас Последним...
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Лето-осень 1951 года новые Высшие Военно-Морские училища (ВВМУ) формируются стремительно. Это Государственное дело! Военные комиссариаты всех административных структур страны ведут целенаправленный отбор кандидатов. Изначально штатный шеф Военно-Морского Флота - ВЛКСМ - активный помощник этого процесса. Высшие партийные и административные органы городов, которым “выпала честь” (скорее, головная боль) разместить ВВМУ, подыскивали подходящие здания для обеспечения учебного процесса. В них требовалось наличие аудиторий для поточных лекций, кабинетов для специальной военной техники, тренажеров, макетов, учебных классов для самостоятельной подготовки, спортивных залов, библиотек, жилых помещений, столовых, кухонь, складов и т.д. Отделы кадров ВМУЗ формировали аппараты управления училища преподавательским составом, воспитателями и т.д. Созданные в училищах учебные отделы лихорадочно составляли учебные программы. Интендантские службы завозили мебель, обмундирование, продовольствие. Вооруженцы тоже делали свое дело. Строевики комплектовали структурные подразделения пока только пустыми квадратиками, в которые несколько позже будут вписаны фамилии и прочие индивидуальные данные будущих курсантов. Мне выпада честь быть зачисленным кандидатом в курсанты Рижского Высшего Военно-Морского училища. Но путь в Ригу лежал через Севастополь. Дело в том, что Рижское училище, находясь в стадии формирования, не способно было еще своими силами “переварить” всю массу абитуриентов. Решением руководства ВМУЗ эту непосильную задачу разложили на ряд родственных училищ. Пожалуй, меньшая часть абитуриентов прошла через приемную экзаменационную комиссию непосредственно Рижского училища, которая была образована на базе Рижского Нахимовского училища. Какая-то часть экзаменовалась в КАУБО - Рижское Краснознаменное училище береговой обороны, готовившее артиллерийских офицеров. Прибыл в Ригу уже курсантами небольшой контингент из Ленинграда, где кандидаты сдавали экзамены в местных училищах. Сформировалась группа и в Москве. Моя группа сдавала вступительные экзамены в Черноморском ВВМУ им. Нахимова. И первым, кто пожал мне руку, поздравил с зачислением в курсанты и добрыми напутствиями, был начальник Севастопольского училища - Герой Советского Союза Колышкин Иван Александрович, прославленный подводник Великой Отечественной войны. В Севастополе мы расстались со своим гражданским платьем, получили часть флотского обмундирования - рабочее платье из еще не отбелившейся тонкой парусины, яловые рабочие ботинки, голубые воротнички, полосатые тельняшки и черные, с ленточками в золотых якорях, бескозырки. Я с гордостью подчеркиваю слова: “с ленточками”! Это потому, что наши коллеги по другим адресам зачисления получали право на ношение ленточек только после приема Присяги. И вот мы в вагоне поезда, с пересадкой в Москве, прибываем в Ригу.
Рижский вокзал 50-х – 70-х годов ХХ века.
К нашему приезду в Риге уже было сформировано три роты курсантов. Нашу Севастопольскую группу включили в прибывшую почти одновременно с нами из Баку четвертую роту. Бакинская группа сдавала вступительные экзамены при Каспийском ВВМУ. Итак, нас четыре роты. Каждая в среднем по 120 человек. В роте по четыре взвода (класса), во взводе четыре отделения. Все расставлены “по ранжиру”, во все строевые структуры назначены свои командиры. Командирами отделений и взводов стали наши однокашники - матросы и старшины, поступившие в училище с флотов, со срочной службы, а сверхсрочники (были и такие)- старшинами рот. Командиром моей роты был назначен старший лейтенант Савельев Петр Мефодиевич – “отец” и наставник. В других ротах - свои “отцы” и наставники. Начальником всего и единственного 1-го курса стал капитан 3 ранга Олянюк Сергей Александрович. Большим счастьем, и это именно так, явилось то, что начальником училища был назначен капитан 1 ранга Безпальчев Константин Александрович. Это было большим благом для всех. Во-первых, капитан 1 ранга Безпальчев пришел к нам из Рижского Нахимовского училища, которым руководил с 1945 года. Собственно, наше училище и формировалось на базе Нахимовского. Во-вторых, имел незаурядный организаторский талант. В-третьих, в Риге, в ВМФ, во ВМУЗ он был лично знаком первым руководителям, имел заслуженный авторитет, да и личные связи тоже, в хорошем понимании слова. Об этом человеке разговор еще будет впереди. Разместилось училище в довольно престижном и достаточно красивом 5-ти этажном здании в центре Риги, на перекрестке улицы Крышьяна Барона и бульвара Падомью (“Советский”, ныне – “Аспазии”, в честь жены Яна Райниса), вблизи от железнодорожного вокзала.
Центральная часть учебного корпуса училища.
Справа, в объеме 1-го и 2-го этажей с высокими арочными окнами, размещался спортивный зал. В этом зале проводились основные спортивные мероприятия: здесь мы прыгали через “коней”, лазали по канатам и шторм-трапам, выполняли упражнения на кольцах, брусьях, перекладинах, “шведских стенках”, играли в волейбол и баскетбол, “выясняли отношения” на ринге. Слева от парадного входа, в таком же зале, размещался вначале артиллерийский класс, напичканный многими артиллерийскими системами надводных кораблей. Позднее артиллерию заменили различными типами торпед, торпедными аппаратами подводных лодок и проч.В помещениях 3, 4 и 5-го этажей находились учебные классы, тренажеры, кабинеты спецподготовки, аудитории.
Здание в плане представляло букву "Л", в верхней закругленной части которой находился парадный подъезд. У основания этой буквы располагалось здание Управления городской милиции, отделенное от нашего двора капитальной высокой стеной с "колючкой" поверху. А через улицу Кр. Барона наши окна взирали на "задник" Рижского театра оперы и балета. Правая "нога" буквы шла вдоль городского канала по ул. Радио. Наше здание еще в далекие довоенные годы строилось и использовалось как главпочтамт, а после Отечественной войны перешло Строительному техникуму. После расформирования училища отошло в КАУБО, затем, по наследству Высшему ракетному училищу им. Маршала Бирюзова, ныне - экономический факультет Латвийского университета. Вначале мы заселились в часть здания, в те крылья, что выходили на ул. Кр. Барона и бульвар Падомью, а крыло со стороны канала занимали аудитории и комнаты женского общежития техникума. Мы еще помогали им перемещать остатки своего имущества из наших помещений. Приятное соседство длилось недолго. Уже через пару месяцев техникум покинул нас, и в комнатах того крыла обустроили наши спальни. -Runa Riga! Pareizs laiks… - звучит ежедневно по трансляции как “по-нес-лась!» (Говорит Рига! Местное время…) И это за пять минут до официальной побудки, когда еще каждая секунда на счету, так сладостен каждый миг небытия… Затем, звучит мелодия Гимна Латвийской ССР. С 05.59 звучат позывные Москвы, переливы боцманских будок дежурного и дневального, команды побудки, перезвон курантов и Гимн СССР. Отныне установился стабильный рабочий режим: побудка, зарядка, умывание, завтрак, поточные лекции по общественным наукам, занятия и тренировки в кабинетах по специальным предметам, обед и обязательный флотский послеобеденный отдых, снова занятия, ужин, самостоятельная подготовка, вечерняя прогулка по улицам Старой Риги, вечерняя поверка и "отбой". Вспоминаются различные эпизоды с разных курсов.
Вот вспомнились вдруг поточные лекции по Основам марксизма-ленинизма. Это 1-й курс. Мы всей группой в большой аудитории. Серый невзрачный день за окнами. Впереди, где-то у классной доски, за кафедрой бубнит лектор. “Передовики” старательно шелестят конспектами, “середняки” дремотно клюют носами в средней части аудитории, а которых наука сморила еще больше, ближе к галерке, - те головами улеглись в конспекты. Совсем уж несознательные – расстелили газетки на паркет, а то и без них улеглись плашмя в своих брезентовых робах на пол. Самое большое неудобство у них – перерыв между учебной “парой”. А вот зачетное занятие по Истории КПСС. Состав – только наш класс, за вычетом отбывающих вахту. Материал не ахти сложный. Учебник составлен блестяще, говорят, что самим Иосифом Виссарионовичем. Там все сказано как надо: лаконично, доходчиво и, главное, все правильно, как учит Партия. Ведет зачет преподаватель кафедры ОМЛ капитан 3 ранга, не помню фамилию, зовут его все “ГУСЕЙН ГУСЛЕЯ” - пожилой, полулысый, с тонкими седыми редкими локонами, смотрит над опущенными на кончик носа круглыми старомодными очками – вылитый “звездочет”. Ему по теме, или около темы, можно говорить все, что угодно. Он все “проглатывает”, кивает головой, он ждет “финал”. В “финале” должно прозвучать четкое магическое слово: “ВЫВОДЫ”. Вот то, что в “выводах”, он слушает внимательно. Иногда он сам прерывает галиматью, ускоряет процесс: “Выводы! Выводы! Вы-во-ды-ы-ы!” В наших глазах он “начетчик и талмудист”. Это убийственное определение для навечного заклеймения заблудших овец всепобеждающего, научно-обоснованного, вечного и светлого Учения. От истории КПСС, Основ марксизма-ленинизма переходим к Марксистско-ленинской философии, далее к Политэкономии.
С Политэкономией у меня запомнился тоже штришок. На экзамене, после ответа по билету, один из экзаменаторов остался чем-то неудовлетворен, захотелось ему что-то “углубить”. - А вот по этому вопросу, вы помните, что сказал В.И.Ленин в своей работе …? Вы читали Ленина? – еще более глобально поставил он вопрос. И, как говорится, “мысль побежала по древу”. Сразу взять и сознаться, что “запамятовал” глубокую мысль классика? Вот знал и забыл, вдруг… Или уж совсем обезоружиться – не то, что не читал, а и в руках не держал – стопроцентный завал. - Да! – глубокомысленно, а мысль бешено ищет выход: “Что же он мог сказать по этому поводу?” - Да, Владимир Ильич в своем произведении … охарактеризовал эту ситуацию так! И выдаю абракадабру… - Ну вот, видите! - радостно соглашается преподаватель. Коллизия разрешается к обоюдному удовольствию. В то же время шальная мысль долго не давала покоя: “Неужели я начал рассуждать ленинскими категориями?” Пишем зачетную работу по высшей математике. Сидим за партами по два человека, в классе два ряда парт. Два варианта задания: в первом ряду вариант № 1, во втором - №2. В каждом задании уравнение на дифференциальное исчисление, на интегральное исчисление и какая-то комбинированная задача. Задание трудное, подсмотреть невозможно, с соседом тоже не пообщаешься. Мои математические возможности вполне удовлетворительные, но данное задание мне что-то не по душе. Прилагаю максимум усилий, но во время (2 академических часа) не вписываюсь. По итогам этой контрольной в классе одна четверка и одна тройка (моя), остальные – двойки. В душе небольшая гордость. Все, в том числе преподаватели, руководители кафедры, командование курса и роты, в панике. После оргмероприятий (совещания на кафедре, собрания класса, дополнительных занятий) – решение: письменную работу класса повторить. Повторили, предложив значительно упрощенный вариант. Получивших положительные оценки в первом заходе от этой работы освободили, отправили на подмену вахтенных. По итогам второй работы все наполучали пятерок, четверок. Я остался со своим трояком и легкой печалью в груди.
А вот письменная работа по электротехнике. Преподаватель инженер-капитан 3 ранга Крылов (“инженер” в то время предшествовало званию) пришел в училище недавно, капитан-лейтенантом, “вырос” у нас быстро. Лекции читал очень хорошо, никакой шелухи: лаконично, доходчиво, конспективно. И записывать легко, и понять кое-что можно. Мы тоже не совсем “серые”, у нас в багаже курс физики, знакомы с правилами “буравчика”, и левой и правой руки, прочими физическими премудростями. Здесь же речь больше о генераторах переменного и постоянного тока, о силовых и вспомогательных электродвигателях, сельсинах и т.д. Разобраться, конечно, можно, но когда этого в руках не держал, а больше по схемам да на пальцах – эффект не очень впечатляющий. У Крылова на душе что-то не очень ладно: какие-то проблемы терзают человека. Мы же “психологи”. Мы пишем, а он где-то далеко-далеко, а затем и совсем отлучается. Минут через 15 появляется, аудиторию заполняет легкий аромат На лице у Крылова устоявшаяся грусть изредка чередуется легкими просветлениями. - Посидите минут десять… Только чтоб тихо! – и снова ускользает, чтобы добавить. По классу несется шуршание страниц конспектов и учебников. Внезапно снова появляется Крылов, как ни в чем не бывало. Признаков озабоченности на лице почти нет.
- Товарищ капитан 3 ранга! – раздается откуда-то дрожащий голос, - Мне тут что-то непонятно… - Ну что там тебе непонятно? – возмущается Крылов, быстро сует руку под парту, извлекает учебник, уже раскрытый на нужной странице, - Вот тут же все сказано! Что тебе еще не ясно? В классе дружный смех… И так день за днем, день за днем, временами чередуя с работой на камбузе, дневальстве и др. В военном отношении мы еще никто. Бедные наши строевые начальники. Только пройдя все эти "академии", сам со временем став строевым командиром и воспитателем молодого поколения воинов, я с глубоким уважением и сочувствием вспоминаю своих воспитателей и, в первую очередь, - начальника курса и командира роты. Начальника курса капитана 3 ранга Олянюка я отношу в первую пятерку своих воспитателей-наставников. Сам стройный, подтянутый, безукоризненно элегантный, имел голос баритонально-тенорового регистра с четкой дикцией. Его команды звучали ясно, властно. Да, как он командовал! Звонко, раскатисто, певуче! Ни дать, ни взять – своего дела. Если кого рассмешит такое определение, можете вообразить его эталоном строевого офицера в рамках своего понимания. Одним своим внешним видом он подавал пример для подражания. Он нес основную нагрузку в шлифовке все еще полугражданских юношей, умело доводил до нужной кондиции строевые приемы, выполняемые как одиночно, так и в составе подразделений. Командир роты старший лейтенант Савельев был тоже на своем месте, если можно так выразиться, но по ряду показателей уступал начальнику курса. Его строевые команды не имели той зычности и красоты. Внешним лоском тоже не блистал, был несколько мешковат, и даже очевидное старание не скрывало в нем еще недавнюю гражданскую суть. В Военно-Морской Флот он попал по призыву в годы войны, как офицер запаса, а до этого был, по слухам, в Архангельских краях то ли шкипером, то ли лоцманом. И очень явно просматривалось, по что "академиев он не кончал". Не любил он излишних откровений.
Если в строевом отношении Савельев и уступал Олянюку, то в вопросах заботы о быте подчиненных он был более чем на месте. И все без шума, крика, строго по уставам, но с каким-то патриархальным налетом, под отеческим присмотром. Мы были вовремя накормлены, обмыты, постельное белье сменено, обмундирование и обувь отремонтированы. Ежедневно проводились малые, а каждую субботу - большие приборки в кубриках и бытовых помещениях, везде был порядок, чистота и аккуратность. Стараниями этих двух командиров через пару месяцев мы уже были способны представлять военную структуру соответственно Уставам Вооруженных Сил. И только тогда, с соблюдением разученных ритуалов, нас привели к Присяге. С этого момента мы стали военнослужащими, получили право нести службу с оружием и право увольнения на берег. (Небольшое примечание: если не занят по службе, нет “хвостов” по учебе.) С каким усердием и душевным трепетом мы готовились выйти в город во всей своей флотской красе! Все складки на брюках, форменных суконках, воротничках отглаживались до остроты лезвий, латунная фурнитура (пуговицы, бляхи флотских ремней, якоря на погонах) шлифовалась и надраивалась асидолом до золотого блеска. Еще и еще раз репетировали приемы отдания воинской чести старшим при встрече и обгоне.
В одно их первых радостных увольнении в училище пришла печальная весть: в городе были задержаны патрулем два курсанта в нетрезвом состоянии. В те далекие времена пьянство, как таковое, еще не процветало буйным цветом, а незначительный прием спиртного еще не представлял собой грубого проступка. С военной поры это еще как-то не воспринималось за чрезвычайшину, еще были памятны официальные “боевые сто грамм”. Так вот, запятнали себя этим позором мой командир отделения Витя Асмолов со своим другом из соседней роты. Витя и его друг были постарше нас на пару лет. Они уже послужили на флотах, были старшины и в целом – “тертые калачи”, знали уже побольше нашего, и увольнения им были не в диковинку. Просто ребята решили “обмыть” свой курсантский статус. Подогретые принятым вовнутрь, возбужденные прелестями Риги и полученной на несколько часов погожего дня свободой, они шли по улице Кирова, у ее пересечения с улицей Ленина. На первом этаже углового здания, у которого они вальяжно дефилировали, размещалось ателье военного пошива, и в витрине стоял манекен в форме сухопутного майора. Поскольку зрение потеряло должную остроту, а приятная беседа двух жизнерадостных юношей притупила внимание, они небрежно отдали честь манекену, продолжая неторопливый путь. Прохожие, завидя бесплатное зрелище, начали похихикивать, показывать пальцами на шутников. Друзья поняли, что сделали что-то не так или не то, вернулись, отдали честь с большим старанием, как учили. Восторг зрителей оказался еще большим. Друзья, наконец, поняли причину восторгов публики, благодарно приняли ее внимание и в знак благодарности прошли еще третий-четвертый раз. Этим заинтересовался и военный патруль. А мы получили на какое-то время нового командира отделения. Но курсантская жизнь шла своим чередом. Все виделось еще в розовом свете. Омрачало только чувство постоянного голода. Быстро растущим и быстро мужающим организмам после несытых долгих военных и послевоенных лет не хватало даже сытного флотского рациона питания. Делили хлеб, сахар, масло. В моральном плане больше угнетал статус училища. Если другие имели имена собственные, которые золотом сияли на лентах бескозырок, то наше училище было как бы и не училище, а войсковая часть, просто "в/ч". И на бескозырках сияло золотом обезличенное - У других, как у людей: “Высш. Военно-Морское училище им.Фрунзе”, или “…Попова”, или “…Нахимова”, а у нас вот так! И золотые якоря на погонах, и золотые звездочки с шевронами-“галочками” по числу курсов на левом рукаве, а во лбу, поди ж ты, вот такое.
Все мы, конечно, знали, что это не так, не просто “в/ч”. И все девчонки Риги, бегавшие к нам на танцы, в "Вышку", это тоже знали. Знали и их родители, друзья, друзья друзей, в конце концов, все жители города, кроме тех, кто этого знать не хотел из принципа. И, конечно же, шпионы империалистических государств. Они тоже не знали. Вначале что-то подозревали, но когда поняли, что это просто “в/ч”, интерес пропал. С другой стороны, ЧК тоже не дремал. Был одно время у нас полотер Янис, из числа вольнонаемных, а потом вдруг исчез. И пошел слух, что выявили его прошлую причастность к айсаргам во времена войны …, мало ли что. Сами будем натирать паркет, спокойнее. В те времена строевые училища готовили для службы специалистов широкого профиля - вахтенных офицеров. Специализация пришла несколько позже. Поэтому нас обучали всему. И детальное устройство надводных кораблей, и минно-торпедное дело, и артиллерийское, и штурманское, ряд других военных дисциплин. А кроме того - высшая математика, физика, основы марксизма-ленинизма, философия, английский язык и многое другое. А после выпуска - лотерея, кому кем достанется. Каждый из нас мог стать или артиллеристом, или штурманом, иди торпедистом. На нас обрушили тайфун наук и знаний.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В интернете предлагается диск В числе прочих на нем содержится информация о изобретениях Олега Яковлевича Серова, защищенных авторскими свидетельствами СССР. Вот одно из многих.
Всего около 50 изобретений, и в целом достойно прожитая жизнь достойного человека.
Соколов Николай Павлович.
Хотя, во-первых, на протяжении всего очерка о выпуске 1948 года мы цитируем Николая Павловича, его рассказы о своих однокашниках. А рассказывая о них, летописец выпуска рассказывает и о себе. Косвенно. Во-вторых, ранее был представлен Вашему вниманию рассказ о нем - Настала пора Соколову Н.П. рассказать о себе.
В училище я попал из детского дома, куда мы с сестрой пришли весной 1942 года после смерти (голодной) матери.
С сестрой и отцом. Счастливое довоенное детство (октябренок, пионер). 1929-1940.
Его художественные задатки сформированы в семье и отчасти в школе.
Характер формировался сначала в преодолении невыносимых блокадных трагических дней и ночей, затем в Нахимовском училище и в процессе постоянной и непрерывной работы над собой в дальнейшем. Это человек, дружбой с которым гордишься.
В ВИТКУ ВМС, а не в училище им. Фрунзе мне посоветовал офицер-воспитатель И. Щепетьев (светлая ему память!). Сказал он примерно следующее: «Поверь, Соколов, романтика моря внутри железного корабля в отрыве от семьи быстро улетучивается. А ты хорошо рисуешь. Вот и иди в строительное училище, будешь военным архитектором. И для гражданки хорошая специальность». Он оказался прав на все сто. Но учиться пришлось на два года дольше. Ребята с Севера приезжали уже старлеями, а я все с «галочками» ходил. Шутили: «Гальюны строить — это тебе на тяп-ляп!»
Курсант Высшего Инженерно-технического Краснознаменного училища ВМС. 1948-1954.
Получив в 1954 году диплом военного инженера берегового строительства, лейтенантские погоны и морской кортик, я стал не архитектором, а прорабом Новороссийского строительного управления ГлавСевастопольморстроя. Участок мой простирался от мыса Утриш, что под Анапой, до Туапсе. Это день езды на загруженном стройматериалами ГАЗ-51 с заездами на все объекты в один конец и обратно через Новороссийск с ночевкой, загрузкой; столько же — в другой. А строил я казармы и жилые дома, маячные здания, склады всякие и мастерские, ставил створные знаки. Счастливое это время было. Но в 1958 году в связи с сокращениями на флоте меня хотели перевести в армейскую строительную часть под Камышин. Я резко воспротивился и только что не через военный трибунал был выведен за штат и уволен в запас. На ноябрьской демонстрации 1958 года я уже шел в колонне Новороссийского строительного управления треста «Краснодаркрайстрой», куда меня сразу приняли главным инженером.
Инженер-лейтенант, начальник участка берегового строительства Новороссийской ВМБ ЧФ (член КПСС). 1954-1958. В 1958 г. Старший инженер-лейтенант запаса Н. Соколов стал главным инженером Новороссийского строительного управления.
За годы моей работы в этом стройуправлении были построены и сданы в эксплуатацию значимые для послевоенного Новороссийска объекты: главпочтамт, гостиница «Черноморская», два кинотеатра, театр, много объектов жилищно-коммунального назначения, в том числе квартал первых крупноблочных домов на Кунниковке, школы, детские сады; гостиница «Интурист» и школа в Абрау-Дюрсо, цементный завод в Тоннельной, пивзавод в Крымской; памятники «Вечный огонь» и Неизвестному матросу. В Новороссийске я начал потихоньку пописывать и публиковаться сначала в местной, потом в краевой и центральной периодической печати. В 1961 году был принят в Союз журналистов СССР.
1963 год. Возвращаюсь в Ленинград. Работаю главным технологом Производственно-распорядительного управления Главзапстроя. Через полгода — заместителем управляющего Ленинградским Стройбанком. Заочная аспирантура. Член Президиума Обкома профсоюза работников госучреждений. Несостоявшееся назначение на должность управляющего Стройбанка и возвращение в 1968 году в Главзапстрой Минстроя СССР, но уже на должность начальника Планово-экономического управления главка. Защита диссертации на соискание ученой степени кандидата экономических наук. По совместительству преподавание в ЛФЭИ им. Вознесенского и в ЛИСИ. Доцент. Пятнадцать лет был председателем секции «Экономика и организация строительства» Ленинградского дома научно-технической пропаганды. Выезжал с докладами по актуальным вопросам экономики строительства: в 1973 году — в Болгарию, в 1979 году — в ПНР, в 1981 году — на Пловдивскую международную ярмарку. Лично и в соавторстве опубликовал около семидесяти работ, основными из которых являются: два издания «Справочника экономиста по строительству», «Справочник по финансово-экономической работе в строительстве», книга «Экономическое стимулирование реконструкции и технического перевооружения действующих предприятий», четыре альбома схем-плакатов по развитию экономической реформы в строительстве на опыте Главзапстроя, шесть авторских брошюр. В год ликвидации ленинградских строительных главков (1989), положившей начало развалу с годами сложившегося регионального строительного комплекса, вышел на персональную пенсию. Но дома не осел, организовали от московского института Ленинградскую базовую кафедру повышения квалификации строителей и работников промышленности строительных материалов. По ходу реформы преобразовались в инженерную ассоциацию ЗАО «Ленстройинжсервис», где я, проработав 12 лет, уйдя на пенсию, остаюсь ее президентом. Продолжаю заниматься журналистикой — плотно сотрудничаю с еженедельником Ленинградской ВМБ «Морская газета», где систематически печатаются мои очерки о сегодняшней жизни нахимовцев с ретроспективой в наши дни полувековой давности. Мною изданы: книга «Они были первыми» (1998 г.), цикл коротких рассказов-эссе о ленинградской блокаде «Бронзовый орел» (2000 г.) и шаловливо-веселая, совсем не шокирующая фаллическая версия повести Н. В. Гоголя «Нос», но уже для сегодняшнего Петербурга.
В вышедший в свет в 2007 году сборник "Нахимовцы вчера и сегодня" вошли статьи, очерки и зарисовки, выполненные Н.П.Соколовым для "Морской газеты".
Итак, мною сделано все, что должен сделать каждый мужчина. Построен дом (дача с мансардой и самодельной мебелью). Посажено дерево (с десяток яблонь на садовом участке). Народил детей — двух дочерей. Сегодня они уже взрослые самостоятельные женщины: старшая, Марина, окончила филфак Университета, преподает немецкий язык в ГАСУ (бывшем ЛИСИ); младшая, Галина, окончив Мухинское училище, преподает изобразительное искусство в Доме творчества юных, член Союза художников. Есть и внуки. Помимо журналистики увлекаюсь художественной резьбой по дереву, посещаю художественные выставки. Со здоровьем на ахти, инвалид II группы. Но, дорогие мои друзья, всем нам за семьдесят и у каждого свои болячки. Не будем расклеиваться (окончательно). Пусть примером для нас будет наш «папа» Изачик, проживший 95 лет и до последних дней своих не утративший жизнерадостности и юмора. В этом мы убеждались не раз на встречах с ним в домашней обстановке.
Последняя встреча группы выпускников 1948 года с "папой" у него дома. 1996 год. Крайний слева Соколов Н.П.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)