Постоянное общение с командой, походы в подводном и надводном положении, атаки, дела по обеспечению работоспособности корабельного оборудования и просто беседы сдружили меня с матросами. Личный состав команды стал с большей симпатией относиться ко мне. Мы говорили на разных языках, но цель была единой — борьба за свободу и демократию против фашизма. Это нас объединяло. Трагедия, переживаемая испанским народом, стала и моей. Команда это почувствовала и способствовала созданию единого коллектива корабля. В то время стремление организации анархистов в Испании к самостоятельности и их нежелание во всем подчиняться центральному правительству вносили серьезный разлад в обеспечение снабжения из Каталонии и ведение целенаправленной борьбы. К тому же родиной мирового анархизма была Барселона, находившаяся в Каталонии. Наша четверка, как я потом узнал, составляла боевую ячейку, которая была на каждом военном корабле и подчинялась анархистскому центру и штабу, находящимся в Хихоне. Их целью было подготовить восстание и захватить военные корабли, чтобы уйти во Францию с огромными запасами золота и ценностей. Мы находились в боевом походе, когда поздно ночью ко мне явился взволнованный Паоло. Он подслушал разговоры анархистов о спрятанном на подводной лодке огнестрельном оружии, захвате корабля и аресте командира. Что было делать? Я решил вооружить верных людей и с глазу на глаз поговорить с анархистами. Они ничего не подозревали, так как всегда старались быть исполнительными и работали с большим усердием. В углу кают-компании, где мы собрались, стоял в решительной позе Паоло. Я подошел к ним поближе, спокойно и твердо заявил, что нам известны все их планы, а также известно, где спрятаны запасы оружия. Это известие и мое поведение их сильно встревожило. Я сообщил им, что если команда узнает об их террористических замыслах, то немедленно выбросит всех за борт. Моя уверенность так повлияла на молодых и ершистых ребят, что они стали подавленными, испуг появился на их лицах. Они сознались во всем, рассказали о планах хихонской организации анархистов, сообщили пароль и шифр. Принесли четыре автомата (ручных пулемета), револьверы, гранаты. С Паоло мы решили этот инцидент сохранить от команды в тайне. Наши анархисты после этого затихли и не вызывали больше каких-либо подозрений. Лодка продолжала нести боевую дозорную службу.
Из Сантандера
Обстановка на севере Испании усложнялась. Противник прорвал фронт и стремился захватить провинцию Астурия, где находился Сантандер. В порту из боевых кораблей были два эсминца («Хосе Луис Диес» и «Сискар») и три подводные лодки, в том числе и наша. Частые авиационные бомбежки, стрельба, толпа мечущихся людей на пирсе — все это создавало паническую атмосферу. Фашисты проявляли активность и нагло действовали у всех на глазах. Фронт подходил к окраинам порта, Сантандер в конце концов оказался отрезанным и окруженным со стороны суши. Кольцо сжималось. Командующий Северным флотом дон Валентино Фуэнтес, словоохотливый и гостеприимный человек невысокого роста, худощавый, мало разбирался в политических делах республики. Его предшественник дон Наварро бежал во Францию, когда сражался не сдавшийся еще Бильбао. Он прихватил с собой большую часть государственного золота. Впопыхах он оставил у себя в каюте объемный чемодан с драгоценностями. Нового командующего спросили, что делать с этими кольцами, браслетами и другими украшениями. Тот ответил, что это личные вещи офицера и необходимо чемодан отправить по адресу во Францию. С трудом удалось уговорить дона Валентино не делать этого. Его политическая беспринципность и нерешительность много раз потом сказывались отрицательно.
В тот же день, когда порт был отрезан от суши, вечером командующий отдал приказ командирам кораблей ночью оставить Сантандер. Я узнал, что в окруженном городе находится наш русский генералитет, состоящий из десяти человек и руководивший обороной порта до последней минуты. Аэродрома в Сантандере не было, и можно было улететь на наших самолетах только из Хихона, куда мы и отправлялись. Связавшись с русскими, мы решили, что подводная лодка, вопреки приказу командующего, останется у пирса до 2 часов ночи. Как назло, дон Валентино, не очень-то доверявший командирам-испанцам, решил уходить на нашей подводной лодке. Он надеялся на русского командира. Находясь в кают-компании, он настоятельно требовал срочного выхода. Я отнекивался, придумывая разные причины. Вдруг в небе послышался нарастающий шум вражеских . Началась интенсивная бомбардировка города и прежде всего порта и кораблей. Наша зенитная пушка стала интенсивно отстреливаться. Находилась она непосредственно над кают-компанией, где сидел дон Валентино, не переносивший выстрелов и боевых взрывов. После окончания бомбежки он мгновенно появился на мостике и потребовал катер для срочной отправки его на ближайший эсминец. Данная ситуация благоприятствовала нам. Однако на берегу обстановка накалялась, усилилась перестрелка. Осколки взорвавшегося недалеко от подводной лодки снаряда пролетели совсем рядом. У нас убило одного матроса. Люди старались всяческим образом прорваться на пароходы, стоявшие у стенки, были желающие попасть и на наш корабль. Вооружив матросов, я выстроил их для удерживания рвавшихся на корабль людей. Пришлось все же отойти от пирса, но случилось неожиданное: на нас прямо в борт шел транспорт с метавшимися на его палубе пассажирами. Оказывается, капитан и механик сбежали, оставив судно на произвол судьбы. Мы еле смогли отвернуть, однако скользящий удар все же пришелся по кормовой оконечности лодки. Хорошо, что не было серьезных повреждений.
Вскоре на берегу появились наши советники — десять русских и несколько республиканских военачальников. Я разместил всех на корабле. В числе десяти человек был полковник Р.Я.Малиновский. Впоследствии он был министром обороны СССР — с 1957 года до марта 1967 года. Я несколько раз приходил к нему на прием, и мы вспоминали испанские события. Среди вывезенных на подводной лодке из окруженного Сантандера была и советская переводчица, как я помню, мы называли ее Эллочкой. В дальнейшем она жила в Москве и работала в редакции журнала «Советская женщина». При встрече участников войны в Испании она обратилась ко мне с возгласом: «Мой спаситель!» Обстановка в испанском порту Сантандер была очень напряженной. Интенсивные атаки авиации, стрельба на берегу и единственная оставшаяся от республиканских сил подводная лодка с нами на борту. Перед самым отходом из порта явился Паоло с представителем Центрального комитета коммунистической партии басков. Он просил спасти государственные ценности. Я обещал, но поскольку на подводной лодке нельзя было надеяться на весь личный состав, я решил загрузить свою каюту и поставить вооруженную охрану из верных матросов. Драгоценности на 15 миллионов песет и документы привезли на грузовике и разместили в моей каюте, забив ее полностью.
Наконец мы снялись с якоря и вышли в море. Путь до Хихона — не менее суток. В момент выхода из порта мы внезапно увидели корабль с потушенными огнями. Это был вражеский эсминец «Веласко». Он устремился прямо на нас. Срочно погружаюсь и через некоторое время слышу неприятный ритмичный шум гребных винтов проходившего над нами корабля. В ночь с 24 на 25 августа 1937 года мы благополучно прибыли в Хихон.
Прощай, Хихон
Прибыли мы в Хихон самыми последними. Все военные корабли северного республиканского флота и другие суда сосредоточились на весьма малой, открытой со всех сторон водной поверхности порта Муссель в Хихоне. Зенитной артиллерии на берегу не было, и все это создавало благоприятные условия противнику для обстрела порта с кораблей и, особенно, бомбардировки с воздуха. В ночь с 25 на 26 августа 1937 года была одна из самых сильных бомбежек. Самолеты беспрепятственно уничтожали корабли и суда. Было потоплено три больших транспорта. Хорошо, что пассажиры успели сойти с них. Поврежден был эсминец «Хосе Луис Диес», а также многие вспомогательные суда. Все это делало бессмысленным пребывание в таком порту и требовало срочного выхода в море. На следующую ночь три подводные лодки покинули порт для выполнения наспех поставленных боевых заданий. Не успели мы дойти до позиции, как обнаружили, что у нас сломаны горизонтальные рули. Для подводной лодки это очень серьезно. Она теряет способность быть управляемой под водой. Дали радиограмму в Хихон. Ответа нет. Опять дублируем. Хихон молчит. Запрашиваем главную базу — Картахену: «Лодка имеет поврежденные рули. Сообщите обстановку в Хихоне». Приходит ответ: «Вы обратились не по команде. Адресуйтесь к своему командующему». Неопределенность: куда идти, где ремонтироваться. Да еще этот безразличный ответ. В Хихоне беспокойно. Враги республики и «пятая колонна» открыто готовились к восстанию. Анархисты пытались захватить корабли и порт.
Болтаемся в море седьмые сутки. Пока все благополучно. Наконец, получаем из Хихона радиограмму отдана Валентино: «Приказываю не уходить с позиции без особых распоряжений». Ловим радиограммы с лодок С2 и С4 о разрешении им в связи с имеемыми неисправностями уйти во французские порты. В памяти у меня сразу возникает последний день перед выходом в море. Командующий после интенсивных бомбардировок порта и штаба флота, находящихся в 20-25 километрах от него, был сильно взволнован и решил срочно собрать командиров и офицеров кораблей. Лучше не нашлось помещения, чем огромный зал одного из местных учреждений. Говорили о состоянии кораблей, о предстоящих задачах. Все, как потом стало известно, было передано врагу. Мне запомнилась неприятная обстановка и довольно наглые заявления отдельных командиров о том, что они надеются, что видят командующего в последний раз. Сам дон Валентино выглядел усталым и постаревшим. Его взгляд выражал некоторую растерянность и даже равнодушие. Но, как джентльмен, он оставался элегантным в общении и при завершении совещания и принятии решения о выходе всех кораблей в море, пожелал нам удачи в изысканной форме. Но сама атмосфера сборов и поведение командования не давали уверенности в дальнейших действиях наших кораблей. Я вспомнил мимолетный разговор командира подводной лодки С4 с доном Валентино и тот взгляд, который я заметил при их расставании. А сейчас передо мной черные сверкающие глаза Паоло. Он, очевидно, вспоминает все то же самое и возмущен поведением командующего, его методами руководства и равнодушием к нашей борьбе. Мне с моим характером и эмоциями тяжело, как и ему. Только все это — внутри, все это — в моей душе и в данной напряженной обстановке не должно быть заметно. Я спокойно обращаюсь к Паоло и стараюсь его убедить, что у нас на корабле вся команда готова бороться с врагами, положение и обстановка на берегу (в руководстве) скоро стабилизируется. Но такие мысли меня не успокаивали и не радовали. Потом эта ситуация действительно рассматривалась как пассивность в борьбе и нежелание командованием ведения активных действий.
Тогда, на корабле, мы были свидетелями бегства в создавшихся неблагоприятных военных условиях испанских командиров вместе с кораблями во Францию. Интересен сам сценарий этого ухода. Командир С4, чей наглый взгляд я видел в беседе с доном Валентино, радировал в Хихон: «Имею повреждения, прошу разрешить войти во французский порт». Дон Валентино дает ответ: «Именем закона категорически запрещаю!» Вторая радиограмма с подводной лодки: «Имею серьезные повреждения, прошу разрешить войти во французский порт». Ответ: «Именем закона категорически запрещаю!» Последний запрос: «Не могу держаться, ухожу во Францию!» И опять отрепетированный ответ: «Именем закона категорически запрещаю!» На этом спектакль с участием командира С4 и командующего Северным флотом завершился. Аналогичная сцена происходила и с командиром подводной лодки С2. Таким образом, две подводные лодки, вышедшие с нами в море из Хихона, ушли с поля боя во Францию. Нам, командирам из страны Советов, еще придется участвовать в их доставке через Гибралтар в Картахену. Наша единственная в Кантабрике подводная республиканская лодка продолжала выполнять свое боевое задание. А на следующий день мы опять стали радиосвидетелями теперь уже ухода эсминца «Хосе Луис Диес» во Францию. После выхода двух эсминцев в море командир головного корабля «Сискар» обратил внимание на странное движение «Хосе Луис Диес». Запросил его: «Куда вы идете?» Последовал ответ: «Вижу противника, уклоняюсь». Но командир ведущего корабля видел, что в море не было вражеских кораблей. Он радировал: «Именем закона приказываю вступить в кильватер!» Ответ был краток: «Не могу. Уклоняюсь». Вот и третий пример того, какую тактику избрали республиканские командиры и каково было их отношение к проводимой в Испании борьбе с фашизмом.
Глебу отвели маленькую, но отдельную комнату с окнами, выходившими на асфальтовый двор, заставленный «Победами» и «Москвичами». У Феди, по выражению матери, было все, как у «настоящих людей». Старенькая, но заново покрашенная «Победа», щегольской холодильник «ЗИС», телевизор последнего выпуска «Темп» и два пылесоса. Федя, потерпев поражение на дипломатическом поприще и за провинность вызванный домой из какой-то дальней страны, что-то делал в ВОКСе, умел вовремя подсунуть в редакцию еженедельника фотомонтаж или написать в журнал очерк на срочно необходимую тему. Консультировал киносценарии и в двух или трех был соавтором. Выпустил книжку «Европейские профили», состоявшую из чьих-то высказываний, после чего стал считать себя и писателем. Денег хватало, и мать на глазах расцвела. Она плавала, как рыба в воде, получив то, чего всю жизнь добивалась. В Дом моделей ее приглашали как почетную гостью. Каждое утро пожилая домработница Нюша доставала из почтового ящика пачку билетов на толстой желтой бумаге — приглашений на кинопросмотры и вернисажи, на генеральные репетиции новых спектаклей, чьи-то гастроли и в честь кого-то приемы. И все вечера у матери теперь были заняты — уже с пяти она начинала готовиться к выходу в свет. Федя знал все и всех и был на ты с балеринами, писателями, кинорежиссерами, директором крупного гастронома, закройщиком модного ателье, сотрудниками многих журналов, художниками, цирковыми артистами. Вся эта пестрая толпа время от времени до отказа заполняла их квартиру, пила, ела и танцевала к великому удовольствию матери, называвшей всех этих разношерстных людей «своим кругом».
Глеб быстро усвоил, что человек в недорогом и немодном костюме, не имеющий в худшем случае своего «Москвича»,— это человек «не их круга»; сначала его уши резал жаргон по моде одетых и по моде всклокоченных молодых женщин. Потом он обвыкся. Федя — «душа человек» — не был жадным и отдавал Глебу свои малоношеные костюмы. Мать, получая от отца деньги на содержание Глеба, большую часть отдавала ему на карманные расходы. Таким образом Глеб привык ни в чем не нуждаться и знал, что он может пойти с товарищами и подругами в любое кафе, даже самое дорогое, съесть мороженого и выпить вина — у него есть чем за всех заплатить. Боб Журавлев, Светка, которая так комично мрачнеет, выпив первую рюмку ликера и потом молча пьет шампанское бокал за бокалом, Марианна Щеглова — она мнит себя поэтессой — все это друзья его юности, с которыми можно отлично провести вечерок. Глеб повзрослел, стал заглядываться на приходивших к Феде и матери молоденьких балерин и задавал себе часто вопрос: «Что побудило молодого еще и веселого Федю жениться на увядающей, но героически спорящей с наступающей старостью матери?» Он решил, что мать — удобная для Феди жена. Она везде и всюду всем говорит, что Федя — бесспорно талантлив, но мало признан. Глядишь, Федя консультирует что-то на киностудии или пишет за кого-нибудь книжку... Перед выпуском из школы у Глеба завязался первый настоящий роман. Начитавшись у Феди Гамсуна, он вообразил себя лейтенантом Гланом. Первой жертвой оказалась дочь «мадам Квазимодо», как в доме называли лифтершу. Заменяя мать в лифте, девчонка поднимала Глеба на девятый этаж. Между шестым и седьмым этажами он поцеловал ее по всем правилам киноискусства. Глупышка! Как она его, Глеба, любила! Но разве она ему пара? Федя о нем позаботился, устроил его в Институт международных отношений, недаром Глеб, еще будучи в школе, тщательно изучал языки. В театре Вахтангова Глеб познакомился с женой отставного полковника Риточкой. На сцене старый немецкий профессор умирал от любви к юной Гретхен. — И все же это неверно, — вздохнула Риточка, вытирая батистовым платочком глаза. — Молодая женщина не может любить старика.
Глеб в антракте узнал, что Рита замужем за человеком много старше ее; полковник воспользовался ее молодостью, а теперь, как венецианский мавр, следит за ней и устраивает ей сцены. Глеб проводил ее на Кропоткинскую. Мать узнала обо всем лишь тогда, когда седой отставной полковник пришел объясняться, стуча своей палкой. Мать совсем было растерялась; на ее счастье, невзначай зашел домой Федя, подавил штурм полковника своим обаянием, обещал все уладить, и полковник капитулировал. Хуже было другое: в институте Глебу сказали, что он может не затруднять себя явкой на второй курс. Тогда мать и Федя решили, что Глеб поедет к отцу. — К отцу? Зачем? — удивился он. Он редко вспоминал, что у него есть отец, и писал ему только раз в год — перед Новым годом. Лишь когда приезжал Ростислав на октябрьский или первомайский парад, мать из приличия спрашивала его об отце и сразу же забывала все, что он ей рассказывал. Но теперь Глебу надо поехать. — Не вздумай проговориться, что тебя выставили из , — предупредила мать. — Он имеет право не платить ни копейки. А на будущий год Федя пристроит тебя в какой-нибудь другой институт. Ну, иди, мне пора одеваться, мы едем на вернисаж в Дом художников, а я еще не примерила платья.
Через несколько дней Глеб, собрав чемодан, уехал, взяв у Феди несколько новых сорочек и у матери денег. И вот он здесь. Надолго ли? Мать внушала — постарайся пробыть у отца подольше, пусть поостынут страсти полковника и затихнут ненужные разговоры... Что ж, мать, пожалуй, права! Часы на камине тоненько пробили десять. Глеб полистал журналы, лежавшие на столе. Книги его не интересовали. Это были серьезные книги — о мореплавателях, об иностранных флотах, о каких-то морских изысканиях, кораблестроении. Он потянул к себе средний ящик, не задумываясь об этике. В Москве он из праздного любопытства шарил в Фединых ящиках и наталкивался на пресмешные открытки, фотографии и записочки, хотя Федя был осторожен — он знал, что мать постоянно роется и в ящиках, и в карманах. А еще в раннем детстве Глеба, он помнит, мать нервно распечатывала конверты, адресованные отцу, и потом упрекала его какой-то Леночкой. Да, Леночкой Кузьминой. Интересно, почему отец, освободившись от матери, не женился на Леночке?
В столе не было ничего особенно интересного Чистая бумага конверты, , заглянув в которую Глеб крякнул: «Ого!», пачка денег и пачка писем, адресованных «Депутату Верховного Совета», с пометками красным карандашом: «Ответ послан», «Меры приняты», «Проверить». Слева лежал пухлый конверт; Глеб заглянул в него: вырезки из газет, рецензии на театральные спектакли с участием Кузьминой. «Ага!» Глеб с радостью сыщика, наткнувшегося на следы преступления, принялся искать письма. Но писем не было. Может быть, в этом конверте? Нет, это от Ростислава. «Дорогой, любимый отец!» Смотрите, какие нежности! «Я с нетерпением жду того дня, когда снова увижусь с тобой и смогу посоветоваться..» — «Ишь ты!» — «Я благодарю тебя за то, что ты сделал меня моряком», «...Отец, отец, дорогой отец...» — «Любимчик и подхалим! — выругал Глеб Ростислава. — Дурак и осел!» — усмехнулся он, прочтя: «Я прошу тебя больше не посылай денег. Я крепко стою на ногах. Получаю лейтенантский оклад. Мне его хватит с избытком...» — «Дурак и осел! — повторил Глеб. — У отца на книжке пятизначная цифра!» Угрожающее рычание... Он поднял голову. В дверях стоял Старик и смотрел на него в упор. Глеб уронил письмо в ящик, прищемил палец. «А, ч-черт!» Пес зарычал. Глеб вскочил. «Но, но, пошел вон, дурак!» Пес рванулся к нему. Тогда Глеб застыл. Он слышал рассказы о верных овчарках, оберегающих хозяйское добро. Черт знает, что взбрело в его седую башку! Ударить? Но этот пес — по глазам видно — не боится и выстрела, ударишь— осатанеет. «Песик, песинька, Старичок», — попытался заискивать Глеб, нащупывая пути отступления. Пес молчал и смотрел на него немигающим взглядом. «Еще, чего доброго, заставит стоять до прихода отца. А она будет ждать и подумает, я надул, потом поди убеждай... Не скажешь ведь, что тебя не выпустила собака. Песик, песинька»... Глухое рычание.
пробили половину. Тогда Глеб метнулся назад, опрокинул кресло, тяжело дыша, очутился за дверью и повернул ключ, слыша, как Старик скребет лапами дерево. «Уф!— подумал он. — Ну и сволочь!» Через несколько минут он сидел в пустом прохладном кафе и заказывал кофе. Подленько подрагивала нога — он чувствовал только страх и ни малейшего угрызения совести. Хорошенькая кельнерша в белой крахмальной наколке на тщательно завитых темно-каштановых локонах и в крохотном батистовом с кружевами передничке — эмблеме профессии — принесла слоеные пирожки, бутерброды и кофе и улыбнулась. Мысли приняли другое, игривое настроение, и он сказал ей давно заученный комплимент. _ Ей оске, — ответила девушка. — Не понимаю, — и опять улыбнулась. — Вы чудесная, — польстил Глеб. — О нет! — улыбнулась кельнерша. Поняла! Уничтожая хрустящие пирожки с кильками, он вспомнил «Наше сердце» Ги Мопассана. Парижанин Мариоль приехал в деревню и в деревенской харчевне обрел вот такое же чудо в передничке. Почему бы москвичу Глебу не обрести его в этом ничтожном маленьком городке? Он следил за кельнершей, расставлявшей на столики вазочки с лиловыми астрами. Стройна, словно тополь, сто очков даст Светлане, не говоря о других. Нет, придется пожить здесь подольше! Расплачиваясь, он придержал ее руку. Не отняла. Он почувствовал себя непобедимым героем. Вышел, высоко подняв плечи. Да, он забыл спросить ее имя. Успеется! Все в свое время. Узкие кривые улочки, безлюдные в этот час, показались ему странно знакомыми. Где он мог видеть их? Мать развивала теорию: человек живет много раз и увиденный знакомый город, знакомая улица — проблеск в сознании, весть из той жизни, которой когда-то он жил. Эту теорию Глеб считал идиотством и чепухой.
Но он, безусловно, видел и этот дом с красной крышей и флюгер на ней. Да и другой, с ним соседний, зеленый, знаком. Здесь должна быть торговля цветами. Так и есть. Зеркальное окно, за стеклом хризантемы и розы. Фантастика! Но тут его осенило. Тьфу ты, недавно он видел фильм, где действие происходило на улице французского городка. Францию, значит, снимали в Эстонии! Ловкачи! Уж наверняка не обошлось тут без Феди! Он вышел к парку, густому из-за задержавшейся осени, с немногими желтыми листьями на песке прямых, как стрелы, аллей. Тишину нарушал только рокот моря. Глеб замедлил шаги. Он с детства любил природу, ему нравились даже жалкие березки и сосенки ленинградских пригородов. Здесь мощные дубы шелестели пышными кронами. Быть может, в таком же лесу жил в избушке лейтенант Глан и к нему на свидание прибегали Эдварда и Эва... Он увидел вдали что-то пестрое. Она ждет! Люда сидела на скамейке со ждущим лицом; на ней было белое платье с розовыми цветочками. Вскочила навстречу. А она и в самом деле хорошенькая! — Я не хотела приходить, но Нора сказала, что неудобно обманывать. Вы пришли бы зря и подумали бы, что я просто обманщица. — Нет, я знал, что такие глаза лгать не могут, — отмочил Глеб вопиющую пошлость, впиваясь взглядом в ее беспокойные, радостные глаза. (Он слышал эту фразу со сцены одного из московских театров.) — Вы — чудесная... Она вспыхнула и возразила кокетливо: — И вовсе я не чудесная. Я самая обыкновенная. Не понимаю, что вы такое нашли во мне и зачем добивались свидания. Я занята... («А я и не собираюсь на тебе, голубка, жениться, — подумал Глеб, — есть получше тебя, хотя с тобой и не стыдно пойти даже во МХАТ».) — Я с первого взгляда еще вчера понял, что у нас сродство душ,— с ухваткой опытного обольстителя пошел он в наступление,— мы опоздали встретиться... Счастливец ваш муж! Достоин ли он обладать таким чудом?
Он принялся ей рассказывать о московском балете, , напевал ей песенки Ива Монтана, описал упоительный летний вечер на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, где одуряюще пахнут левкои и розы, фонтан в золотом уборе льет могучие струи в спокойную воду пруда, а на белых верандах за белыми столиками веселые люди пьют искрящееся шампанское и едят мороженое с клубникой и сбитыми сливками. Он с удовлетворением заметил, как широко раскрылись беспокойные темные глазки этой хорошенькой пухлой блондинки, понимал, что она заинтересована им, молодым, блестящим и остроумным жителем столицы и стыдится своего простака мужа, который приходит с корабля в обмызганном кителе и жадно ест то, что сам наскоро приготовит. Из скучных будней он в каких-нибудь полчаса перенес ее в сказку, в свой мир — ему самому этот мир показался прекрасным. Он говорил, говорил, говорил, она слушала, затаив дыхание, слушала, а он уже держал в своих руках ее вздрагивающую, немного полную руку и утверждал, что ему кажется что он знает ее много лет и он всю свою жизнь готов отдать за нее, если это потребуется; во всяком случае, пока он здесь, она не будет скучать, об этом уж он позаботится. Она все ближе придвигалась к нему, такому красивому, сильному, умному, и он оглянулся по сторонам. Она только успела воскликнуть: _ Нет, нет, что вы делаете, не надо, вы сумасшедший... Я замужем... «Тем лучше»,—решил в душе Глеб — ему слишком памятна была неприятная история с юной лифтершей, которую с таким трудом Федя и мать погасили.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Яркий, солнечный день 19 мая надолго запомнится нахимовцам 4-го курса: пешеходная экскурсия по знаменательным местам Санкт-Петербурга и посещение выставки «Мир глазами русских художников» в Этнографическом музее.
Выставка проводится в рамках международного социально-культурного проекта Вячеслава Заренкова «Созидающий мир».
В течение двух лет художники путешествовали по миру, изучали историю и культуру разных народов, знакомились с простыми людьми, стремясь как можно больше узнать об их жизни, обычаях и традициях.
Морская тема на полотнах картин была особенно интересна будущим морским офицерам.
Нахимовцы оставили в Книге отзывов свои впечатления и выразили огромную благодарность руководителю проекта В.А.Заренкову и авторам картин.
На премьере спектакля «Денискины рассказы»
19 мая нахимовцы 5-го класса, начальник 1 учебного курса И.Б.Кряжев, педагог- организатор Н.А.Кузьменко, посетили премьеру спектакля «Денискины рассказы» в театре юных зрителей им. А.А.Брянцева.
Премьера спектакля приурочена к 100-летию известного детского писателя Виктора Драгунского. Инсценировка книги сделана его дочерью, сценаристом и драматургом Ксенией Драгунской.
Книгу «Денискины рассказы» мы все помним с детства. Добрые, легкие поучительные рассказы, открывающие удивительный мир Дениски Кораблева и его друзей, наполненные искрометным юмором и множеством забавнейших ситуаций, способны вызвать улыбку у самого строгого читателя.
А постановка спектакля помогает зрителям погрузится в искренний и озорной мир детства.
Нахимовцы на барке «Крузенштерн»
Нахимовцы 3-го учебного курса, под руководством воспитателя 72 класса Н.И.Савченко 21 мая совершили экскурсию на учебно-парусное судно «Крузенштерн».
Сегодня барк "Крузенштерн" знаменит на весь мир -
он неоднократный победитель многочисленных международных парусных регат,
трансатлантических гонок
и других спортивных соревнований.
Нахимовцы с большим удовольствием познакомились с парусным вооружением
и устройством самого большого парусника – барка «Крузенштерн».
На игре в пейнтбол
Нахимовцы 2-го учебного курса под руководством воспитателей Р.Г.Сидоренко и А.С.Нестеровым 21 мая посетили в п. Репино
открытую площадку пейнтбольного клуба «Робин Бэд».
Пейнтбол дал возможность ребятам сбросить накопившуюся усталость
и напряжение,
а адреналиновый выброс
после игровых моментов
заставил почувствовать ребят героями баталий.
Пейнтбол - это игра, это отдых, развлечение и приключение.
Победа в городской игре «Большая регата»
С сентября 2012 по май 2013 команда «Нахимовцы» в составе: командир корабля - Шушпанов Александр, старший помощник командира – Охотин Денис, помощник командира – Московский Эдуард, штурман – Гаджикеримов Шариф, ракетчик – Иванов Антон, минер – Алипов Илья, связист – Казарин Леонид, химик – Коваленко Сергей, кок – Нуртаев Тимур, механик – Семенов Кирилл, техник трюмный – Петренко Александр, радиотехник – Киселев Сергей, начмед – Жданов Даниил, боцман – Салдакеев Артур, рулевой сигнальщик – Пугавьев Вадим (руководитель команды начальник 3 учебного курса С.В.Борщев)
совершила увлекательное путешествие в рамках городской игры «Большая регата 2012-2013», проводимой «Океанариумом», музеями Санкт-Петербурга и Калининграда при поддержке комитета по образованию правительства Санкт-Петербурга.
18 мая 2013 года на специальной площадке, размещенной на крыше ТРК «Нептун», проводилось закрытие 5-го сезона игры, на котором было объявлено о победе нашей команды.
В качестве главного приза команде вручили сертификат на право совершить настоящее морское путешествие на паруснике «Мир» осенью 2013 года. Сертификаты на посещение всей командой кинотеатра 7D, информационно-развлекательного комплекса «Транс-Форс». Александру Шушпанову, как лучшему капитану, выдан пригласительный билет на любой из спектаклей театра «Буфф». Поздравляем победителей! Желаем дальнейших успехов!!!
Подводный флот Республики в то время, когда я прибыл в Испанию, состоял из четырех действующих подводных лодок С2, С4 и С6, которые находились здесь, на севере, и плавали в Кантабрийском море, то есть в водах Бискайского залива и Атлантики, омывающих испанские берега, и подводной лодки С1, находившейся в главной республиканской морской базе — Картахене. События разворачивались быстро, мы с И.А.Бурмистровым решили сразу приступить к сдаче-приемке «С-6», и уже на следующий день мы вышли в море.
По сути дела, это был мой первый боевой поход в Испании. Находились в 15-20 милях от берега, в надводном положении. Было темное время суток, рядом с нами проходила международная трасса, на которой хорошо были видны яркие огни и флаги курсировавших кораблей. Находясь вдвоем на мостике, мы вдруг увидели на фоне огней силуэт мятежного крейсера «Альмиранте Сервера». Боевая тревога. В мыслях — понимание того, что это настоящие боевые действия и желание оказаться в них на высоте. Иван Алексеевич дает команду: «Аппараты 1 и 3... товсь!» Я ему советую подойти поближе к фашистскому крейсеру. Но Бурмистров считает, что пора, и командует: «Аппараты, пли!» Мы идем над водой по направлению стрельбы и видим, как одна из торпед вылетела из аппарата и, оставляя за собой яркий фосфоресцирующий след в прозрачной воде моря, вдруг неожиданно повернула и пошла на циркуляцию вокруг нашей лодки. Хорошо, что радиус циркуляции оказался не очень малым, и торпеда, наблюдаемая нами, прошла примерно в 50 метрах от кормы. Наше внимание было приковано и ко второй торпеде, которая сразу же после залпа сделала резкий поворот и через несколько секунд взорвалась, ударившись под нашим кораблем о грунт.
Подводная лодка С6 в главной базе республиканского флота. Картахена, 1930-е годы
Наше оцепенение было прервано. На этот раз все обошлось без потерь и повреждений. А могло быть и хуже. Крейсер мятежников уже был далеко, а мы, подавленные происшедшим, пытались найти причины нашей неудачи. Суть, очевидно, заключалась в неисправности старых итальянских торпед, а, может быть, и нежелании офицера, обеспечивающего стрельбу, топить свои, испанские, корабли. Так состоялась моя приемка подводной лодки С6. Я стал командиром подводного корабля. Под моим командованием находился полностью испанский экипаж моряков. Среди них были коммунисты, социалисты, беспартийные, многие из которых потом оказались анархистами. Все люди разных убеждений. Главной опорой для меня были рабочие парни из Каталонии и Валенсии. Комиссаром был коммунист Паоло, горячий и решительный человек, поддерживавший меня в различных ситуациях и помогавший мне в общении с командой, в обеспечении дисциплины и порядка на корабле.
Примечания научного редактора
Согласно документам Н.П.Египко командовал подводной лодкой С6 с 12 мая по 20 октября 1937 года, подводной лодкой С2 — с октября 1937 года по сентябрь 1938 года. Не совсем понятно, как он мог в Москве встречаться с Н.Г.Кузнецовым, который, согласно его воспоминаниям, был отозван в СССР в августе 1937 года. Это же подтверждается и документами Н.Г.Кузнецова. Возможно, назначение Николая Павловича вместо И.А.Бурмистрова командиром С6 было намечено в мае 1937 года, а прибыл он в Испанию не ранее августа, где уже Н.Г.Кузнецова не застал. Первая «испанская» дата встречается у Н.П.Египко на с.73 этих воспоминаний — «в ночь с 24 на 25 августа 1937 года», но при этом складывается впечатление, что он командовал подлодкой уже не первую неделю.
Моим адъютантом-переводчиком был коммунист, югослав Вальдес. Он являлся членом Центрального комитета коммунистической партии Югославии и был заочно приговорен к смертной казни. Ему удалось бежать в Советский Союз, откуда по линии Коминтерна он добровольцем приехал сражаться за Испанскую республику. Не так давно, уже в 1980-х годах мне передавали от него самые наилучшие пожелания и дружеские приветствия. Ну а тогда, в 1930-е годы мы с ним находились на испанской подводной лодке.
Примечание редакции блога
- Йосип Копинич («Вокшин», «Глумчев», «Н.Н.», «Антун Кадич») - работал на советскую военную разведку.
Вспоминается и еще один переводчик, который плавал с И.А.Бурмистровым. Это Анатолий Маркович Гуревич. Он участвовал в трудном переходе через Гибралтарский пролив на подводной лодке, которой командовал Бурмистров.
(слева) - легендарный "Кент" - на супертраулере «Иван Бурмистров»
Нам с Бурмистровым приходилось командовать испанскими экипажами подводных лодок, и необходимо было, особенно в тактических ситуациях, знать основные команды. Я старался как можно быстрее запомнить основные командные слова на испанском языке, такие как: immersion (погружение), immersion rapida (срочное погружение) и другие. Мы, как и испанские подводники, носили их форму. Это двубортная тужурка, как и у нас, из темно-синего материала, на рукаве нашивки — две средние полоски и третья с круглым вензелем — это звание «капитан де фрегата», то есть наш капитан 3 ранга. А в нашем флоте в то время я был капитан-лейтенантом. Фуражка, как и у нас, черная, обтянутая черной плетеной лентой, белый чехол. Эмблема на фуражке изображала башни и части крепости, вышитые на материи. Офицерам-подводникам республиканского флота выдавался значок для ношения на тужурке, который походил на значок королевского флота. Это был силуэт подводной лодки. Посередине лодки находилось овальное отверстие, затянутое красным сукном. Ранее в этом отверстии помещалась эмблема королевского флота. И я имел значок подводника республиканского флота. Сейчас этот значок подводника находится в музее Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола. Интересно, что при создании нашего нагрудного значка командира подводной лодки, который был утвержден в ВМФ в 1942 году, я высказывал свое мнение и показывал наркому ВМФ адмиралу Н.Г.Кузнецову свой значок подводника республиканского флота Испании. Николай Герасимович был в Испании военно-морским советником республиканского флота, и его там называли дон Николас. В Испании мы с ним не встречались, он уехал на Родину до моего прибытия в Испанию.
Трудность руководства республиканскими подводными лодками объяснялась, главным образом, отсутствием преданных и опытных офицеров, которые могли бы воодушевлять матросов и вести решительную борьбу с противником. Были случаи, когда отдельные командиры выходили в море, опускали лодку на грунт и бездействовали, а потом докладывали, что противник не обнаружен, без всяких весомых причин уходили и интернировались во Францию. Все это способствовало тому, что противник, уверенный в бездеятельности подводного флота республики, беззастенчиво хозяйничал у берегов и нарушал перевозку боеприпасов и продовольствия. А нашей общей задачей в то время была жесткая необходимость охраны побережья и проведение караванов судов со снабжением. Моя трудность заключалась также и в том, что торпеды не вызывали доверия, да и многое другое оборудование корабля было не в полном порядке, особенно после частых бомбежек и повреждений. Сама подводная лодка по конструкции была «интернациональной». Главное оружие корабля давно не проверялось, было итальянским, но купленным по случаю у Греции. Перископы были английскими, двигатели и гирокомпас — немецкими. Многие механизмы и оборудование требовали срочного ремонта. К сожалению, на севере Испании, то есть там, где мы находились, отсутствовала ремонтная база, не было простых ремонтных мастерских и других средств для поддержания разболтанного при обстрелах и эксплуатации оборудования корабля. Пришлось решать эту проблему самим, то есть приводить подводную лодку в порядок подручными средствами. Во многом помогал мне неутомимый и настойчивый Паоло. За неделю мы с командой осмотрели и подремонтировали все механизмы и вспомогательные средства. При одном из выходов в море я обратил внимание на интенсивную вибрацию командирского перископа, расположенного в боевой рубке корабля. На определенных скоростях перископ просто не работал. Без «глаза» в море на подводной лодке даже в то время делать было нечего. Как ни странно, но во времена испанских событий и в той сложившейся ситуации на море и на суше боевая деятельность подводных лодок с целью их эффективности не должна была всегда базироваться на их основном преимуществе перед другими кораблями — скрытности действий. В Испании в отдельных ситуациях работала не скрытность подводных лодок, а наоборот, демонстрация их присутствия. Скрытность мне и нашей лодке потребовалась при уклонениях от кораблей противника и особенно при форсировании Гибралтара.
Сейчас скрытность действия подводных лодок является их главным оружием как в бою при морских операциях, так и при решении стратегических задач. Однако обеспечение скрытности в Испании вызывало определенные трудности. Так, у И.А.Бурмистрова был случай, когда поврежденная кормовая топливная цистерна демаскировала длительное время подводное движение корабля. Авиация по всплывающему следу вела постоянную бомбежку лодки. Хорошо, что Иван Алексеевич применил тактическую хитрость и, повернув корабль, пошел обратно по старому топливному следу. У меня были случаи, когда беспокойный океан часто выбрасывал подводную лодку на поверхность. Дело в том, что основной командирский перископ, расположенный в рубке, был не в порядке, а чтобы смотреть из более толстого и надежного зенитного перископа, приходилось подвсплывать на 2—3 метра повыше, то есть на глубину погружения 8—7 метров, и подводная лодка оказывалась над водой. Опыт плавания и замена перископов помогли мне выработать наиболее удобную тактику использования подводной лодки. В подводном положении плавал на глубине 30—40 метров, затем на большой скорости подвсплывал на перископную глубину. Осматривал горизонт и опять погружался. И так же действовал, когда нужны были скрытность и эффективность защиты подводной лодки от вражеских кораблей и авиации. Были и тяжелые уроки, связанные с гибелью многих республиканских подводных лодок (пяти из девяти). Они заключались не только в малом опыте мужественных испанских командиров и моряков, но и в неисправности кораблей. Одним из отрицательных факторов была неумелая и неотработанная тактика использования кораблей. Морское республиканское командование допускало много погрешностей и ошибок оперативного и другого характера. Служба обеспечения кораблей не была организована, не было надежной системы наблюдения и связи, зачастую нарушались режимы секретности. Возвращаясь в свой порт, подводные лодки включали опознавательные огни, это сразу же оповещало противника о возвращении на базу корабля. После нашего заявления об этом командование приняло меры к проверке подходов к порту и создало систему секретных сигналов при входе и выходе корабля.
Крейсер мятежников «Альмиранте Сервера»
Были недоброжелатели в руководстве, на подводных лодках и вблизи мест их базирования, что в определенных случаях приводило к поражениям. Больше всего неприятностей доставлял нам крейсер мятежников «Альмиранте Сервера». Он часто беспокоил подводные лодки и обстреливал побережье. Одна из неудачных встреч у нас с ним уже была, когда выпущенные нами торпеды чуть-чуть было не решили нашу судьбу. Если бы у нас были настоящие боевые торпеды, а не рухлядь, которая долгие годы лежала на стеллажах и в аппаратах... Мое желание рассчитаться с «Альмиранте Серверой» активно поддерживал Паоло и ряд других моряков экипажа. Мы все хотели доказать врагу и командованию, что республиканские подводные лодки могут успешно решать боевые задачи. Эти мысли не оставляли нас, когда мы вышли в очередной боевой поход в море. Около часа шли под водой и затем всплыли на перископную глубину. Я посмотрел в перископ и увидел знакомые очертания вражеского крейсера. Срочно привел подводную лодку на боевой курс и скомандовал: «Кормовые аппараты... товсь!» Расстояние до корабля составило 4 кабельтовых (около 740 метров), были хорошо видны фигуры матросов и развернутые по борту орудия. Рядом со мной стоял штурман, и я с целью более точного опознавания корабля пригласил его к перископу. Взглянув в перископ, он выкрикнул слово «Сервера»! Боцман, сидевший на рулях, внезапно переложил их на погружение. Лодка провалилась на глубину. Кто-то, очевидно штурман, нажал на кнопку опускания перископа, тяжелый удар пришелся по мне, и я упал. Все произошло мгновенно, а подводная лодка уходила все глубже и глубже. Я пришел в себя после болезненной травмы и жестко подал команду: «Рули на всплытие!» Подводники, наблюдавшие происшедшую сцену, пришли в себя. Однако всплытие под перископ продолжалось, как мне казалось, весьма медленно. Взявшись за перископ, я увидел сверкающее море и уходящие за горизонт мачты и трубы «Альмиранте Серверы». Так второй раз миновал своей участи .
Три республиканские подводные лодки, плавающие в Контабрике, не могли расправиться с этим крейсером в течение долгого времени. Это позволяло крейсеру находиться без охраны и успешно решать свои задачи. У меня же на корабле то торпеды шли не туда, то мы сами проваливались на глубину. Две другие подводные лодки, на которых командирами были испанские аристократы, при выходе в море, как мне потом рассказывали матросы, отлеживались на грунте и ни в каких операциях не участвовали. Было среди республиканских командиров нежелательное для гражданской войны мнение, что топить свои, испанские, корабли ни к чему. Такого же мнения были и отдельные члены моего экипажа, а именно боцман и штурман. Таким образом, для обеспечения успеха в атаке необходимо было в то время иметь на подводной лодке не только командира, желающего этого, но и надежный экипаж корабля. Тогда для меня все неудавшиеся случаи были неожиданностью. Перед поездкой в Испанию вопрос о вредительстве и о невыполнении приказов даже не упоминался. Говорили, что все в порядке. У меня же во время плавания на севере Испании в конце концов создалось впечатление, что в команде подводной лодки есть люди, действующие против республики. С преданными делу коммунистами Паоло и Вальдесом мы решили поговорить с людьми. И о дисциплине, и о наших задачах. В первую очередь нас беспокоили «беспечное» поведение штурмана и «решительность» боцмана, а также четверка анархистов, чувствовавших себя уверенно и высказывающих свои мысли весьма открыто. Паоло убеждал меня, что в команде есть и надежные ребята. Такие, как Лукьяно, хорошо проявивший себя в плавании, и другие коммунисты и беспартийные ребята.
Очередная высокая должность. Опять трудности и переживания становления. Черт его знает, и чего я каждый раз чувствую себя неуютно? Неужели оттого, что опять моими подчиненными становятся люди старше меня? Во флотилии четыре дивизии: две стратегические — ими командуют Привалов Виктор Васильевич и Иванов Николай Тарасович, «оба старше меня по годам и по выпуску», и две оперативно-тактичекие — противолодочной командует Слава Заморев, противоавианосной Алик Берзин, мои однокашники. По должности, по одной из функциональных обязанностей, я их должен учить, во всяком случае, руководить их командирской подготовкой, когда это не делает командующий флотилией, а опыт службы на атомных подводных лодках у каждого из них больше, чем у меня. Короче, авторитет и соответственно право учить надо было еще поиметь. Однако начинать пришлось с совсем не авторитетных действий. Не помню уж, что за кабинетные перестановки на втором этаже штаба флотилии происходили, но мне пришлось с ходу заниматься ремонтом и оборудованием собственного кабинета. Кто-то брякнул: «Ну, ты надолго тут обустраиваешься!». — Да нет, не в этом дело — зима на носу, а тут из всех дырок дует. Эти дурацкие хлопоты прервал первый заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Э.Н.Спиридонов, нагрянул с «визитом», объезжая пункты базирования ТОФ в новой своей должности, и стал «возить меня носом» по помойкам и задворкам огромного хозяйства флотилии и ее береговой базы, как будто бы сам только что не был «хозяином» всего этого бедлама. — Не бери в голову, — это Борис Иванович, когда я ему пожалился о выволочке Эмиля, — ему меня не ущипнуть, я напрямую ему не подчинен, так он через тебя наезжает. Твои проблемы не здесь. Наверно, сам понимаешь, что за плечами у тебя автономок мало. Авторитет надо нарабатывать. Понятное дело, командующий, так же как и я, понимал легковесность моего назначения заместителем командующего такой большой флотилии. — Я-то тебя знаю... с академической скамьи, — продолжал он, — а они-то нет. Я-то знаю, на что ты способен, твой потенциал, твои возможности, а они-то нет. Да, думаю, у него те же мысли, что и у меня. И имеем в виду мы одних и тех же людей. — Надо плавать, — отвечаю. — Я готов.
Командиры дивизий подводных лодок. Справа — В.Привалов, в центре — Н.Иванов. 1976 год
— Ну и хорошо. На днях на БС выходит «К-...», командир... Пойдешь с ним. Заодно познакомишься с отличиями от своей. Свою не забыл? — Нет, конечно. — Ну и хорошо, а это пр. 667Б. Три месяца автономки прошли почти незаметно. В свободное от несения командирской вахты время осуществил давнюю задумку. На большой склейке карт-сеток разыграл во временном и пространственном масштабе океанские баталии с участием лодок всех проектов флотилии. Тут были и тактические эпизоды дуэльных ситуаций ПЛА против ПЛА, ПЛА против противолодочных НК, уклонение от противолодочной авиации, сближение и длительное слежение оружием группы ПЛАРК в едином боевом порядке за АУГ и нанесение удара по нему противокорабельными ракетами и, наконец, переразвертывание отработавших по берегу ПЛАРБ для действий торпедами против НК и КОН. Словом, универсальный игровой планшет для проведения тактических летучек и групповых упражнений по командирской подготовке командного состава дивизий и кораблей флотилии. Исполненный в цвете, с учетом гидрологии и дальних зон акустической освещенности, планшет получился очень смотрибельным. Я его еще задумал на дивизии для отработки только с командирами ПЛАРК, но теперь исполнил в интересах всех лодок флотилии. К сожалению, на практике воспользоваться им пришлось только один раз. По возвращении из автономки и отпуска события развивались стремительно. Командующий флотилией уехал в очередной отпуск, я остался за него, что, как потом стало известно, вызвало недовольство члена военного совета — нач. политотдела флотилии Катченкова Ивана Архиповича. А почему? А потому, что начальник штаба флотилии контр-адмирал Авдохин Геннадий Федорович, он же по должности первый зам. командующего флотилии. Наверно, в то время это было бы и правильно, поторопился Борис Иванович. Кстати, Авдоха старше меня по выпуску и имел большой опыт службы на атомоходах. Еще четыре года назад мы все, Привалов, Иванов, Авдохин и я, были командирами на РПКСН в одной дивизии под флагом Бориса Ивановича. Но тогда я этих подковерных интриг Ивана Архиповича не замечал, тем более что на людях он был сама любезность и частенько напоминал о совместной службе у Кодеса на ДПЛ «С-290».
Командование флотилии и дивизий подводных лодок. Слева направо: И.А.Катченков, В.И.Заморев, А.Н.Луцкий, Б.И.Громов, Н.Т.Иванов, Г.Ф.Авдохин. Камчатка. 1978 год.
Дружеское застолье. 1976 год.
Да, так вот худо-бедно рулю флотилией, не сам, конечно, для этого целый штаб, командиры частей и подразделений флотилии. Все вроде идет по заведенному порядку, но вот случилось настоящее ЧП. На одном из РПКСН у пирса РТБФ, здесь же в бухте Крашенинникова, при проверке одной из баллистических ракет после загрузки ее в пусковую шахту случился пожар. Из-за ошибочных действий оператора произошла разгерметизация одной из мембран ампулизированного бака окислителя ракеты. На борту корабля, конечно, аварийная тревога, на РТБФ тоже. Немедленное оповещение по оперативной службе на дивизии, на КВФ, на КП флота, ОД ВМФ в Москву, первому секретарю Камчатского обкома и предисполкома г. Петропавловска-Камчатского. Ситуация исключительно опасная: к ракете пристыкована головная часть с ядерным зарядом большой мощности (ГЧ ЯБП). Можно было ожидать самовыброса горящей ракеты из шахты и падения ее в некоторой близости. Нет, ядерный взрыв, видимо, не последовал бы, но при падении на сушу взрыва обычного ВВ в ГЧ исключать было нельзя. А тогда — радиоактивное заражение местности и т. д. Я на телефоне ЗАС в кабинете командующего: на связи то Москва, то Владивосток, то Петропавловск. Мучительно долго убеждаю разрешить немедленный выход аварийного РПКСН в море. Все опасаются, а вдруг выброс будет на выходе в Авачинской губе, а тут город... Наконец, сомнения и нерешительность кончились, Москва дала «добро». Лодка выходит, я на выделенном ОВРом корабле сопровождаю ее на выход в море. Вышли. Аварийная лодка несколько часов маневрирует в нескольких милях от северного безлюдного берега Авачинского залива, тральщик 15 кб южнее. Томительное ожидание, напряженно всматриваемся в черный непривычно дымящий силуэт атомохода. Периодически обмен информацией по УКВ ЗАС. Наконец, из аварийной пусковой шахты форс пламени — головная часть ракеты, описав дугу в воздухе, плюхнулась сравнительно недалеко от лодки в воду... Тихо. Никаких других событий не последовало, система недопущения несанкционированного взрыва сработала надежно. Так закончилась незапланированная операция «Портал». Командующего отозвали из отпуска, прибыла высокая комиссия, причины и обстоятельства ЧП расследовали — лодку в ремонт, «фитили» раздать, лишним отойти! Командующий улетел догуливать отпуск. Теперь за него остался НШ флотилии Г.Ф.Авдохин. Работаем по плану дальше.. Операцию по подъему затопленной ГЧ ЯБП проводили позже, без нас. Из Приморья пришла специальная спасательная ПЛ пр. 690 с автономными спасательными аппаратами и спасательное судно «Машук». Изделие под именем «Палтус» подняли без замечаний.
Как-то в июле на пирсах РТБФ руковожу погрузкой ракет сразу двух подводных лодок. В перерыве между подачей очередной ракеты с техпозиции к пирсу подходит катер-торпедолов, прибыл комдив Привалов. Излагает: так и так, мол, одновременно выходят в море на контрольный выход два РПКСН, предстоят глубоководные погружения при взаимном обеспечении (КВФ, как всегда, корабль-обеспечитель не дает), нужен еще один старший на выход, а он один на дивизии и потому просьба — выйти старшим на одной из лодок, с Авдохой, мол, все согласовано. — Нет вопроса, надо так надо. Когда спланирован инструктаж? — Да, дело в том, что инструктаж проводить некогда, я сейчас на «К-...» с Ломовым уже выхожу, вон она уже на рейде, а «К-...» выходит завтра с утра, уже идет ввод установки, так ты с утра Морозова и проинструктируешь. Встретимся в районе глубоководного погружения. Кстати, если связь ЗПС прервется, есть предложение погружение не прерывать, иначе не успеем уложиться по времени погружения обоих лодок. Продлевать район очень нежелательно, временной график контрольных выходов очень жесткий, срок выхода на БС подпирает. — Так, ладно, раз такие жесткие обстоятельства, давай кое а чем договоримся. Гидрология сейчас действительно сложная, слой скачка на глубине 20—25 метров, и, чтобы связь не прервалась с погружением, необходимо обеспечивающей лодке, удерживая курсовой, потихоньку склоняться вправо, увеличивая дистанцию. Тогда можно будет удержать погружающуюся лодку в узком луче ЗПС. Говорю и при этом прутиком вычерчиваю на песке кривую графика изменения скорости звука в воде с глубиной, ход звуковых лучей ЗПС, положение лодки в луче с погружением. — Понял? — Да, это понятно. В районе встретимся, уточнимся.
Вот такой у нас получился инструктаж — в буквальном смысле на песке. За документальную точность приведенного разговора не поручусь, но смысл именно такой. Роковой инструктаж... и, действительно, «на песке». Встретились в районе, но позже назначенного времени: Привалов опоздал, задержался в предыдущем районе. Дальше — больше. Погружаться по плану он должен был первым, но погружаться не готов —подбивает компрессорами ВВД. Опять задержка. Менять план, очередность погружения (мы же готовы!) — запрашивать ОД флота надо, может больше времени уйдет... Ждем его готовности. Потеря времени против нас. Наконец, он готов. Вопросы есть? Нет. Договоренности все в силе? Да. Время упущено — тем более. Он пошел на погружение. ЗПС устойчива... Чуть ухудшается — увеличиваем дистанцию, держим курсовой. Я все время на мостике, контролирую и связь, и маневр. Что-то задерживается Привалов на глубине, третий час уже пошел... Наконец, сигнал: «Начинаю всплытие». Еще через час лодка всплыла, докладывает: «Замечаний нет». Это хорошо, но на свое погружение они потратили больше половины остававшегося полигонного времени. — Что задержался-то? — это переговоры по УКВ ЗАС. — Да так... Проверки по режиму... — Но нам-то времени не остается! А еще до исходной точки погружения идти. — Продлевать район дольше получится, сорвем завтрашний план. Может не доходя до точки нырнете? — Ладно, разворачиваемся, быстро устанавливаем связь и нырнем прямо отсюда. Как видишь, ЗПС все погружение была нормальная, только маневрируй, как договаривались. Развернулись на курс погружения, лодка-обеспечитель заняла позицию на курсовом угле 110 градусов правого борта в дистанции 5 кб, установили ЗПС. Да, времени мало, но постараемся успеть. Погружаемся. Идем сразу на 100 м для сокращения общего времени погружения, задерживаться на промежуточных горизонтах режима глубоководного погружения смысла нет, тем более что переход в район совершали на глубине 120 м. До глубины 150 м связь устойчивая, медленно с небольшим дифферентом идем дальше... — Центральный, —тревожный доклад гидроакустика, —сигналы ЗПС от «К-...» прослушиваются слабо, пеленг на лодку смещается за корму. Что за черт! Скорость хода обоих лодок должна быть постоянной! Что он место не держит? Чуть сбросили обороты, чтобы нагнал, курс нам менять нельзя. Задержались с погружением, чтобы дать время обеспечителю занять заданную позицию и восстановить связь. Но наши маневры безуспешны — звукоподводная связь утеряна. — Что будем делать, командир? — ..? — Вообще-то, как я уже говорил, мы с Приваловым договаривались, что в случае потери связи, глубоководное погружение не прерывать. Лодки-то надежны! — Ну, тогда идемте дальше.
И пошли. Почти заканчиваем режим проверок на рабочей глубине, и тут доклад штурмана: — До кромки района 5 кб. Командир: — Ворочать? Командир БЧ-V: — Может можно закончить режим? Еще минут 5—10. — Командир, задержись с поворотом, пусть закончат проверки. Соседних районов БП нет, впереди чистый океан, выйти за кромку не страшно. Развернемся и сразу пойдем на всплытие без задержки, полигонное время кончается. Вышли за кромку района кабельтов на 10 — еще одно мое нестандартное решение. Развернулись, всплываем. Акустический горизонт чист, ни шумов винтов, ни сигналов ЗПС. На глубине 50 м, глубине безопасной от таранного удара надводного корабля (судна), задержались (а зря!), прослушали горизонт — горизонт чист (естественно — слой скачка!), отвернули вправо на курс в открытый океан (еще одна предосторожность по договоренности с Приваловым, а он должен был отходить при нашем всплытии, наоборот, в сторону берега), прослушали горизонт и на этом курсе.., чисто. Три пузыря наверх, и КСП красного цвета — пли! Всплываем. Командир поднялся в боевую рубку к перископу, я занял место рядом с боцманом и машинными телеграфами (на душе что-то не по себе...). Командир из рубки: — Боцман, всплывай! Дифферент 5 градусов на корму! Обе турбины вперед малый! Радисты, готовьтесь передать радио! — 40 метров, 35.., 30.., — доклады боцмана, — 25 метров... В душе нарастает тревога, я уже готов скомандовать: «Стоп всплытие», и в этот момент — мягкий толчок, сотрясение лодки... В тот же момент командую и понимаю, что поздно: — Стоп всплытие! Рули на погружение! Лодка клюнула носом, дифферент перевалил на нос. — Обе турбины вперед средний! Боцман, держать глубину 40 метров! Осмотреться в отсеках! Из 1-го доклад: «Поступает вода из контрольного краника ТА №... », в остальных замечаний нет. Та-а-к, по меньшей мере поврежден волнорезный щит и передняя крышка ТА. Кого же мы поддели? Сейнер без хода? Или... Командир уже в центральном: — Сбавляй ход, прослушивай горизонт и всплывай! С передачей радио о всплытии уже опаздываем, на КП уже переполох.
Всплыли под перископ, РДО в эфир. В перископ ничего не видно, уже темно. На экране РЛС всего одна цель в дистанции 15 кб. Вызываем на УКВ ЗАС лодку-обеспечитель, ответила. Запрашиваю на связь Привалова: — Мы кого-то подцепили. Не вас ли? — Похоже, что нас. — А что ты тут крутишься, как здесь очутился? Ты же должен был быть ближе к берегу, раз связь потеряли, а ты залез в нашу полосу! Пауза. — Вас искал, беспокоился. Что у вас? У меня все нормально. — У нас вода из контрольного краника ТА №.... разгерметизация передней крышки, а что еще — неизвестно. — Что будем делать? — Что делать, что делать! Доносить и возвращаться в базу. — А может, пока не доносить, разойдемся по районам дальше по планам контрольных выходов? Вернемся в базу, разберемся, может ничего страшного? — Нет. Доноси об освобождении района и возвращении, я доношу тоже. Пришли в базу. Водолазные осмотры лодок подтвердили правильность решения о возвращении в базу: на одной повреждения в носовой части, волнорезного щита и тяг приводов передней крышки ТА, повреждения устраняются на плаву; у другой повреждения легкого корпуса в районе 4-го отсека ниже ватерлинии, требуется док. Выход на БС обоих лодок сорван. Скандал на уровне генерального штаба!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
