Подводные лодки 651 проекта.

Учебный отряд.
Казарма – кирпичное пятиэтажное неоштукатуренное здание. Кирпич тёмно-красный, от времени и холода даже с чёрным налётом. Двери большие широкие, от частого открывания – закрывания очень изношенные. Лестничные марши широкие. Две роты одна бегом вверх, другая бегом вниз свободно расходились на них. Ступени серые - бетон с мраморной крошкой. Перила – сварное чёрное ограждение, поручень - деревянный покрашен коричневой краской. Стены – синяя масляная краска – казарма же военно-морская. Наш этаж четвёртый. Вход прямо с лестничной площадки, через двухстворчатые большие двери. Как откроешь, упрёшься в дневального стоящего у тумбочки. Тумбочка деревянная покрашена коричневой масляной краской. На стене – стенд на нём много инструкций, которые надо знать, и их знали, но на стенде их, ни кто не читал. Над стендом – военно-морской флаг. На груди у дневального  дудка – медный никелированный свисток – длинной в ладонь - изогнутая трубка с полым ша-риком на конце. Дудка держится на такого же цвета цепочке, одетой на шею дневаль-ного и красиво спускающуюся с обоих плеч к вырезу в голанке. Сама дудка (свисток) крепится крючком за вырез в голанке.
Налево от поста дневального огромный зал с асфальтовым полом, опорными квад-ратными колоннами – пиллерсами и широким коридором посередине. По своей шири-не зал от одной внешней стены до другой. Во внешних стенах большие окна. Между внешней стеной и рядом пиллерсов свободно помещаются спинка к спинке две двухъ-ярусные койки. Ещё два таких сооружения ставятся вплотную к ним. Таким образом, получается ячейка из восьми спальных мест – четыре внизу, четыре вверху. Рота – триста человек – значит триста коек. Четыре взвода по семьдесят пять человек. Между спальными пространствами взводов – пирамиды с оружием. Оружием матроса учеб-ного отряда является автомат Калашникова. Широкий коридор между пиллерсов предназначен для построений. Он так просторен, что можно устраивать смотры ко-манды, он позволяет первой шеренге делать два, а то и три шага вперёд. Старшины свободно маршируют перед строем для доклада старшине роты. Напротив дневально-го левее входа – бытовая комната с гладильными досками, швейной машинкой, туа-летными столиками для стрижки. Далее баталерка - кладовая завхоза (баталера), и Ле-нинская комната для политзанятий и самоподготовки личного состава. Хотя я не ви-дел за восемь месяцев ни одного самоподготавливающегося. Там матросы обычно пи-сали письма домой. Ленинская комната была увешана портретами героев, рассказами об их подвигах, уставлена их бюстами. На стенах висели вымпелы и грамоты, когда-то заслуженные ротой. К сожалению их, было так много, что я ничего не запомнил. Глаза разбегались. Переизбыток информации часто играет обратную роль, информация уже не воспринимается, а просто фиксируется внешне.  



В Ленинской комнате. В верхнем ряду справа я, в нижнем ряду крайний слева, мат-рос Клименко.

Нам указали наши спальные места. Мне досталось верхнее. В проходе между койка-ми тумбочки для личных вещей тоже в два яруса. Тумбочка на двоих. Вещи в ней должны лежать по заведённому порядку – слева направо мыло в мыльнице, зубная щётка, зубная паста, за ними одеколон, допускалась одна книга для чтения. Вещи со-седа должны быть расположены на той же полке в порядке зеркального отражения. Если зубная щётка лежит на месте зубной пасты – наряд (направление на хозяйствен-ные работы) вне очереди, то же самое с любой другой вещью. Моим соседом по тум-бочке оказался Толя Смирнов (Тоха), так мы и пользовались восемь месяцев одной тумбочкой Максим Вольнов и Толя Смирнов.  Койки все должны быть аккуратно за-правлены. На одеялах нашиты красные треугольники со стороны ног, чтобы матрос не перепутал. Нижняя простыня и простыня пододеяльник должны быть натянуты без складок. Одеяла выглажены специально приспособленной для этого доской. Подушки выкладываются по шнурке, не дай Господь, подушка высунется за линию – наряд хо-зяину подушки вне очереди. Убрать койку наука не сложная, надо только хотеть, что-бы казарма выглядела опрятно. На самом деле это курс молодого бойца. Неопрятный матрос и оружие своё не будет держать в порядке, и порох может подмочить. А уж на подводной лодке, в замкнутом пространстве, неопрятный матрос ни дай Господь.      
Первое построение. Звучит дудка – все должны встать смирно. «Рота! В две шеренги становись!» Мы уже знаем - по росту слева направо и один за другим.
Отцы- командиры. Командир учебного отряда капитан первого ранга Жук – офицер крупного телосложения, высокий, представительный. При встрече с ним проникаешь-ся уважением не только к нему, а и ко всему военно-морскому офицерскому корпусу.  Командир роты капитан Алексеев. Капитан, а не капитан-лейтенант, так как просвет и звёзды на погонах не желто-золотые, а серебристые, что обозначает – офицер не при-надлежит к плавсоставу. Офицер выше среднего роста. Не полный, но и не худой. Его особенностью был его голос. Он, когда командовал – команды произносил фальцетом. Командир взвода капитан Винников. Среднего роста, худощав, лицо худое, взгляд острый, но добрый. Винников хорошо чувствовал профессионалов, и хорошо к ним относился. У меня с ним сложились хорошие, доверительные отношения. Заместитель командира роты по политической части – капитан-лейтенант Закусов. Среднего роста. Лицо круглое, всегда излучало лукавую улыбку. Когда смотришь на него – чувству-ешь, сейчас скажет незабываемый афоризм.        
Старшины: Главный старшина роты Суслов (позже в народе Папа Карло) – матрос крепкого телосложения, высокий и широкий, в лице есть что-то азиатское - широкие скулы, чуть суженные глаза, чёрные прямые волосы, нос широкий прямой, чуть суту-лится, при ходьбе слегка пружинит, человек с народным юмором. Старшина Шумейко – круглолицый, улыбчивый, постаршински – строгий. Старшина Наливкин – друг старшины Шумейко, чем-то похожий на него, Наливкин, кажется, носил усы (усы на флоте разрешались только как национальная гордость). Старшина Шрамко – худоща-вый, чуть выше среднего роста, самый культурный старшина учебного отряда, даже когда ругается матом, называет матросов на Вы. Старшина Языков – старшина нашего взвода.  Небольшого роста, худой, с худым бледным лицом, с острым носом, глаза се-рые грустные, волосы темно-русые, немного вьются, хочет казаться строгим, москвич.
Итак, рота построена. Старшины докладывают главному старшине Суслову о по-строении свих взводов. Перед этим они осмотрели тумбочки и изъяли все не уставные вещи. Суслов раскладывает на столе эти вещи, и я узнаю среди них желтый кожаный бумажник с надписью «Riga», подаренный мне, когда я отдыхал на Рижском взморье, одной девочкой из Латвии. Бумажник был спрятан под книгу, но его все-таки нашли. Я не слышу, что Суслов говорил о других вещах, наконец, очередь дошла до бумаж-ника, и я отчетливо слышу голос главстаршины: «А ридикюли, с которыми почтмей-стеры ходили до семнадцатого года, я оставляю себе». Я набрал полную грудь возду-ха: «Товарищ старшина, я имею право отправить бумажник по почте домой». Тишина, Суслов наклонил голову набок, после минутного раздумья прозвучало: «Хорошо». Я так и не понял, что это была первая победа. Рота, по крайней мере, взвод и старшины в этот момент прониклись ко мне уважением.
Звучит дудка дневального - «Подъём! Роте вставать! Койки убрать!». Подъём сорок пять секунд. Через это время ты должен быть одетым по объявленной форме одежды и стоять в строю. Старшина взвода придирчиво осматривает матросов, делая замеча-ния, или раздавая наряды за плохо отглаженный гюйс (морской воротник синего цвета с тремя белыми полосами, обозначающими три великих морских сражения флота Рос-сийского). Вообще гюйс – это флаг корабля, который поднимается на носу корабля, когда он стоит у причала. Если гюйс выцветший, не тёмно синий, а голубой, значит матрос служивый, а его воротничок – гюйс выцвел под палящими лучами тропическо-го солнца. Узнав это, мы при стирке гюйса добавляли в воду хлорки. Плохо вычищен-ная обувь, плохо подшитый или грязный подворотничок, тельник и т.п. служили по-водом для замечания или наказания. Как учил нас капитан-лейтенант Закусов: «Обувь должна быть почищена до блеска не только для себя, то есть, впереди, а и для стар-шины, то есть, сзади».
«На зарядку форма одежды - с голым торсом! Бегом марш!» С четвёртого этажа по трапу только бегом. Вообще, на флоте по трапу не ходят, по трапу бегают. Пробежка по плацу и не хитрая, но с хорошей нагрузкой зарядка приводит к полному пробужде-нию. Бегом по трапу на четвёртый этаж – приступаем к водным процедурам. Через де-сять минут построение для перехода на камбуз. Камбуз – четырёхэтажная столовая. Здание построено из железобетонных блоков и панелей. Покрашено в серо-голубые и белые тона. Окна большие. Обеденный зал огромный. Он условно разделён пиллерса-ми. Всё пространство межу пиллерсами занято  обеденными столами с длинными скамейками вдоль этих столов. Кухня от зала отделена, оштукатуренной кирпичной стеной. На кухне посередине электрическая плита. Над ней большой зонд вытяжки. Слева вдоль стены огромные паровые котлы из нержавеющей стали. Для ощущения размера – человек свободно помещался в котле, если он присядет на корточки. Пер-вый этаж офицерская столовая, остальные - матросские. Наш обеденный зал на чет-вёртом этаже. При вбеге в столовый зал не раньше и не позже надо снять головной убор. Не снял - тебе поможет старшина, стоящий у двери при входе. Он сорвёт голов-ной убор и кинет его тебе в руки. Рота с грохотом и топотом влетает в помещение. Встаёт между скамейками и длинными, человек на двадцать тридцать, столами. На столах уже стоят алюминиевые миски, ложки, вилки, на каждые десять человек бачёк с кашей или  макаронами по-флотски, или картошкой, квашеная капуста или другая закуска уже разложена по мискам, кучкой стоят стаканы с компотом, около миски ле-жит птюха (четверть буханки белого ноздрястого хлеба с кусочком в пятьдесят грамм сливочного масла). Старшина роты Суслов смотрит на часы: «Сесть!». Рота с грохо-том садится на скамейки. На приём пищи – десять минут. Тут не теряйся. Через десять минут команда: «Встать! Выходи строиться!»
Для меня всегда был удивительным тот факт, что прикладывалось столько труда, чтобы накормить эту ораву. Повара и дежурный наряд на кухню начинали ежедневно работать в пять утра. Готовилась еда, чистились, мылись и накрывались столы на во-семьсот человек. В семь часов утра бегом по трапу влетала орда и за десять минут всё съедала, оставляя за собой горы грязной посуды, испачканные столы, сдвинутые с мест скамейки.
Роты учебного отряда одна за другой покидают столовую. Теперь надо убрать со столов, помыть посуду – восемьсот мисок, восемьсот кружек, не считая вилок, ложек и ножей. Я стою перед емкостью из нержавеющей стали, она наполнена не очень го-рячей водой, в руках мочалка с мыльным раствором. Я мою миски. Один из матросов кидает мне миски примерно так, как кидают летающий диск. Я ловлю миску, одним движением протираю её мочалкой, ополаскиваю в воде и кидаю следующему. Пока я это делаю, уже летит другая миска. Если я её не поймаю дело плохо – собьётся темп и вся цепочка встанет. Самое хорошее в наряде на кухню это мыть котёл из-под макарон по-флотски. Надеваешь белые резиновые сапоги с раструбами выше колен. Прорези-ненный фартук. Залезаешь в котёл и соскребаешь макароны со стенок. Естественно на стенках макароны слегка поджаренные, вкусные. В котле их можно съесть столько сколько влезет. Отдраив стенки котла начисто, вылезаешь и моешь котёл водой. Рабо-ту принимает дежурный кок.
Ещё одна работа на кухне – чистка картофеля. Подъём в пять часов. В подвале сто-ловой есть зал с картофелечищащей машиной. В зале две ванны с холодной водой, для почищенного картофеля. Вокруг машины скамейки для матросов дежурной команды. Машина - это большой литой цилиндрический бак, в котором вращается дно из наж-дачного камня, стенки цилиндра, тоже из наждачного камня. В бак насыпается карто-фель, включается двигатель, подаётся вода и из бака по отводной трубке на пол льётся крахмал. Крахмала так много, что пол укрыт им как снегом. Когда процесс окончен, чищеный картофель вынимается. Я первый раз в жизни видел чищеный картофель - круглый, как шарик. Задача матросов удалить из клубня глазки, чем дежурная коман-да и занимается часов до семи.    
Бегом по трапу, построились, «Рота направву! Шагом марш!». Сегодня роту ведёт самый культурный старшина Шрамко. «Чётче шаг! Раз! Раз! Левой! Матрос Кантур растудыт (…) Вашу мать! Что Вы тянете ногу как сука!». Старшина ко всем обращал-ся только на Вы.
Школа подводников – железобетонное блчно-панельное пятиэтажное здание школь-ного типа, коридоры, классы, увешанные учебными пособиями по «устройству под-водной лодки» или «водолазному делу».



Эскизный чертёж подводной лодки

Учителя - офицеры и старшины старших годов службы. Как и в обычной школе, урок, перемена. Запомнился один парень высокий - как выйдет на перемену, так начи-нает плясать. Я думал, что он со странностями или косит под странного. Нет, его спи-сали в музыкально - танцевальный ансамбль Северного флота. Был ещё один. Я обра-тил на него внимание ещё в поезде. Интересный внешне парень с медалью «За поко-рение целины». На первом же комсомольском собрании части он вышел на трибуну и стал пламенно говорить о том, что вражеские подводные лодки бороздят Атлантиче-ский океан, а три из них постоянно дежурят вдоль наших границ  в Баренцевом море. (Вспомнилось из кинокомедии про Шурика монолог: «когда космические корабли бо-роздят Большой театр») мы все как один должны!» Списали его в политотдел флота, говорили, что там и служить на один год меньше.
В школе, кроме устройства подводной лодки, преподавали: водолазное дело, спец-курс химии, устав корабельной службы, военно-морской устав, правила поведения в городе, устав караульной службы, и т.п. Конечно, большое внимание уделялось строе-вой подготовке и физподготовке.  
Больше всего мне запомнились политзанятия. Вёл их капитан-лейтенант Закусов. Говорили, что он был списан из генштаба из Москвы за отдельные случаи злоупот-ребления спиртным. Представился я нам так: «Фамилия моя хорошая – Закусов». Преподавал он лихо. Когда рассказывал о подвиге героя Советского союза лётчика Сафонова, это выглядело так: «И вот Сафонов заходит в атаку!». При этом он вставал и, проходя по классу, наклонялся то вправо, то влево, расставляя руки и изображая самолёт Сафонова. «Пристроился в хвост проклятому врагу нашему, фашистскому мессершмиту! И на все гашетки! Тра! Та! Та! Та!» В руках у него появлялся невиди-мый станковый пулемет, установленный в кабине самолёта Сафонова и он жал на все гашетки до тех пор, пока воображаемый противник не пикировал с рёвом побеждён-ного зверя, испуская клубы чёрного дыма. На политзанятиях иногда разбиралось наше поведение в городе. Выглядело это так. Замполит, а именно такую должность имел капитан-лейтенант Закусов, садился за стол преподавателя и с самым серьёзным ви-дом вещал: «Вчера я, переодевшись в гражданскую одежду, пошел в город. Решил по-смотреть, как отдыхают матросы нашей части. И как вы думаете, куда я пошел, ко-нечно, в гарнизонный магазин. Встаю в очередь за матросом из нашей части, не буду называть его имени. Стою. Подходит наша очередь и этот матрос берёт, как вы думае-те, что – этого зелёного змия, разлагателя военно-морской дисциплины. Я отозвал его в сторону и провёл с ним беседу, и он обещал мне вернуть продавцам покупку. Но мне кажется, он меня обманул». Инструктаж по поведению матроса при прохождении строем перед трибуной с начальством был короток: «Как гаркнут «смирно!» - голову на четвёртый этаж и глазами есть начальство».
Так как я имел уже радиотехническое образование. Я и ещё несколько матросов бы-ли направлены на работы по оснащению технического кабинета. Это был касс для практических занятий. Ребята с удовольствием занимались с приборами, приводили в порядок инструмент. По моей инициативе инструмент был весь вычищен, деревянные ручки зашкурены и полакированы, рабочие поверхности блестели, а нерабочие вы-крашены (чёрным) «кузбасс» лаком. Однажды в кабинет вошли несколько офицеров во главе с командиром учебного отряда капитаном первого ранга Жук. Я был старшим в кабинете и должен был рапортовать. Ещё плохо зная офицерские звания, я, выпалил: «Товарищ капитан (мозг быстро соображает три звезды, значит) третьего ранга! Груп-па курсантов занимается подготовкой технического кабинета к смотру». Офицеры за-стыли. Командир учебного отряда улыбнулся: «Следующий раз назовешь меня лейте-нантом, е…нать». Последнее слово сопровождало речь капитана первого ранга всегда, в некоторых выступлениях мы насчитывали его до тридцати раз. Смотр не заставил себя долго ждать. Контр-адмирал вошёл в кабинет с группой проверяющих. Встречал его дежурный офицер. «Так хорошо» - произнёс он, выслушав доклад и осмотрев ка-бинет. «А теперь покажите мне ваш рабочий инструмент, которым вы ремонтируете матчасть». Я с гордостью открыл шкаф. Весь инструмент блестел лакированными ручками и начищенными рабочими частями. «Я просил показать ваш рабочий инст-румент», - повысил голос контр-адмирал. «Это рабочий», - выдавил я из себя. Контр-адмирал круто развернулся «Очковтирательство», - произнёс он и удалился из кабине-та. Так я понял: очень хорошо – тоже нехорошо.
В роте был ещё один матрос, который, как и я, имел возможность работать само-стоятельно. Это был Юра Купрюшин. Старшина роты Суслов как-то устроил такой смотр. «Рота! Становись! Сегодня будем выявлять народные таланты! Спортсмены! – два шага вперёд!» Спортсмены выходят. «Самодеятельность! Певцы, танцоры! - шаг вперёд!» - шаг вперёд делают те, кто участвовал в самодеятельности. «Ещё таланты есть?!» «Я художник», - это произнёс Юра Купрюшин. «Художник выйти из строя. Так! Спортсмены направву! Направляетесь на хоздвор! Разгружать уголь! Бегом марш! Самодеятельность направву! Направляетесь на улицу! Убирать плац! Бегом марш! Бесталантные будут убираться в казарме. А ты, художник, нарисуй здесь, здесь и вот здесь «НЕ КУРИТЬ». На самом деле Юра в дальнейшем нарисовал на торцевой стене нашего коридора подводную лодку под советским военно-морским флагом в бушующем океане, снизу картину окаймляла развивающаяся гвардейская лента. Юра как-то рисовал и мой портрет, но ему самому портрет не понравился и он его порвал, а жаль.
Старшина Суслов любил своё дело. В каждое вечернее построение из заветного мешка доставались наши неправильно уложенные в тумбочках вещи. Вещь поднима-лась высоко вверх, и провозглашалось: «Чьё?» - «Моё!» - «Наряд вне очереди». - Предмет возвращался к владельцу.
В те годы было модно иметь короткие пальто. Некоторые матросы подрезали длину шинелей. На одном из вечерних построений Суслов, прохаживаясь вдоль строя, учил нас: «И получается у нас, как в фельетоне Чехова «Лошадиная фамилия» - поотрезали шинели». Шинели провинившихся матросов были намочены, подвешены в баталерке к их полам были прикреплены гири для вытягивания.
«Рота, отбой!» - любимая команда - «и чтобы ни одного ходячего, ни одного бродя-чего», - добавление Суслова.
Звучит дудка – все должны встать смирно и слушать команду. «А кто по дудке хо-дит?!» - слышится голос старшины роты.
Учебный отряд был хорошо оснащен для подготовки молодых матросов подплава. Практические занятия для молодых ребят были лучшей школой подводника. Для на-чала ознакомлю Вас, дорогой читатель, с устройством лёгководолазного костюма, предназначенного для выхода из затонувшей подводной лодки. Костюм ИДА-59 пол-ностью резиновый, в районе живота, груди входное отверстие в виде резинового ци-линдра, в который человек влезает ногами, натягивает нижнюю часть костюма, затем, просовывая руки в рукава, надевает верхнюю часть и натягивает на голову шлем. За-тем «аппендикс», так называется входное отверстие, наглухо скручивается в толстый жгут,  перетягивается резиновым толстым шнуром похожим на медицинский жгут, только круглый, и заправляется за пояс. Костюм одет. На груди у Вас два пятилитро-вых баллона один с азотногелиевокислородной смесью, другой с кислородом. Это не-обходимо для приготовления дыхательной смеси - на разных глубинах она разная. Во-круг шеи дыхательный мешок, похожий на спасательный круг, в который поступает дыхательная смесь. Мешок посредством шлангов и механических приспособлений, байпасом, соединён с маской, внутри которой есть загубник, как у ныряльщика, кото-рый подводник держит во рту. Байпас служит для переключения дыхания подводника то от дыхательного мешка, или от  атмосферы. Таким образом, даже если в костюм попадала вода, дыхательная система автономна и подводник обеспечен дыхательной смесью в любом случае. Дыхательный мешок оснащен предохранительным клапаном - для стравливания избытка давления воздушной смеси. В костюме на шлеме в том месте, где в человека уши висят две резиновых сосульки, для стравливания излишнего давления воздушной смеси в шлеме, которые работают по принципу ниппеля. На шлеме очки как у противогаза и ещё один клапан стравливания, которым можно стравливать воздушную смесь нажав на него головой. На левой ноге в районе бедра расположены пальчиковые баллоны. При всплытии, матрос может открыть кассету пальчиковых баллонов, и сжатый воздух надует часть его костюма находящуюся со спины, образуя спасательный плотик или одноместную шлюпку. Но плавать лёжа на спине некомфортно, можно, если это позволяет состояние моря, развязать «аппен-дикс» и, выбравшись по пояс из костюма завязать «аппендикс» на поясе, так как это делают байдарочники. Костюм снабжен съёмными грузами для удержания отрица-тельной плавучести.



Лёгководолазный костюм ИДА-59 предназначен для выхода личного состава из за-тонувшей подводной лодки с глубины до 100м.

Итак,  практические занятия в бассейне. Упражнение первое – старшина бросает в бассейн двадцать стреляных гильз от автомата Калашникова. Подводник должен со-брать их со дна за пять – десять минут. Сложность заключается в том, что если водо-лаз нагибается под водой, то велика вероятность кувырка и всплытия вверх ногами.
Пошел! Я плюхаюсь в воду. Новая среда обитания встретила лёгкой плавучестью. Вода не мутная, почти всё видно, но предметы кажутся ближе, чем на самом деле. На дне лёгкая муть, куски ржавого троса, клапана, балки, вот и первая гильза. Резиновая перчатка хватает её, но она уплывает, оказывается, хватать нельзя, надо аккуратно брать. Поймал! А куда её деть - надо же ловить и другие. Гильзы собираются правой рукой и зажимаются в кулак левой. Связь с берегом при помощи сигнального конца. Один раз дёрнут с берега: «как себя чувствуешь», один раз дёрнешь ты: «чувствую се-бя хорошо». Команда сигнальным концом всплывать. Я за десять минут собрал десять гильз. Неплохо для первого раза.
Упражнение второе. Надо разрезать трос, обмотавший винт корабля. Тоже на время. В руках слесарная ножовка. Пошел! Плюх в воду! Я осмотрелся. Винт торчит из сте-ны бассейна, на нём кольцами удава трос. Надо так выбрать удобное место, чтобы размах ножовки был как можно больше. Начали! Полотно ножовки скользит по тросу, при нажиме нити начинают рваться и расплетаться, надо смотреть, чтобы нить не по-рвала резину перчатки или костюма. Можно рубить трос зубилом, ударяя по нему ку-валдой, но под водой кувалда легче и размах и удар слабее, чем на воздухе. Прово-зившись с тросом, сколько положено, я, полный чувства исполненного долга, всплы-ваю. Мне помогают раздеться.
Иногда в бассейне работают несколько подводников. Народ молодой, отчаянный, любит пошутить, иногда жестоко. Дело в том, что переключатель атмосфера – дыха-тельный мешок находится на байпасе загубника, на шлеме легководолазного костюма. Бывали случаи, когда «шутник», дотянувшись рукой до байпаса, переключал товари-ща на атмосферу. Вода попадала в рот подводнику, и он в панике всплывал. Правда, так могли «шутить» только в бассейне, в море таких случаев не было, море есть море и здесь не до шуток.
Утро. Команда позавтракала и маршем переходит в учебный корпус. Первые три ча-са «борьба за живучесть в подводной лодке». Сегодня тема «барокамера». Барокамера применяется при аварийном всплытии подводника с глубины. При выходе из зато-нувшей подводной лодки человек оказывается на глубине затопления, то есть под оп-ределённым давлением. Воздух, которым он дышит, растворяется у него в крови, так-же как газ в закупоренной бутылке с газированной водой. Если резко открыть бутыл-ку, то при нормальном давлении пузырьки газа с шумом вырываются из воды. То же самое происходит с кровью подводника, если всплыть, не соблюдая режим деком-прессии. Поэтому при выходе из затонувшей подводной лодки, сначала выбрасывает-ся спасательный буй-вьюшка, к буй-вьюшке, привязан буйреп (тонкий канат) с мусин-гами (узлами) через каждые десять метров. Подводник цепляется за буйреп карабином - защёлкой, отверстие в которой больше каната, но меньше мусинга. Таким образом, подводник при всплытии будет останавливаться на каждом мусинге. Для продолже-ния движения надо досчитать до тридцати или сорока пяти, в зависимости от глубины, затем двигаться дальше.  
Человек помещается в барокамеру с давлением воздуха равным давлению воды на определённой глубине. Далее по определённой таблице давление постепенно вырав-нивается до нормального. В барокамеру нас помещают по пять человек. Старшина пе-ред загрузкой осматривает каждого, главное сейчас, нет ли насморка, так как при по-нижении давления сопли вылетают, иногда с кровью. При повышении давления ино-гда чувствуется лёгкая боль в лобных и носовых пазухах. В таких случаях нужно «продувание» - надо зажать нос и рот и резко выдохнуть в себя. При понижении дав-ления надо делать глотательные движения, открывая проход воздуху из пазух наружу. Говорят, что у немецких подводников были проколоты барабанные перепонки, чтобы не лопнули при резких перепадах давления. Нас Господь миловал.
Ещё одно упражнение – борьба за живучесть в аварийной подводной лодке. В школе был воспроизведен отсек аварийной подводной лодки. В отсек запускается экипаж из трёх – пяти человек в гидрокостюмах. Старшины наблюдают за происходящим через иллюминаторы в переборках и корпусе отсека. Неожиданно для команды, находящей-ся в отсеке, в учебную пробоину подаётся вода под давлением. Команда должна завес-ти пластырь, резиновый коврик, небольшой мешок с песком и деревянный щит, упе-реть в него распор и придавить всю конструкцию домкратом. Чем дольше возится ко-манда, тем сильнее напор воды. Как только пробоина заделана, вода начинает хле-стать в другую учебную пробоину. Зачастую учёба продолжается до тех пор, пока во-да не достигнет уровня шеи борющихся за живучесть. Практически на подводных лодках есть весь инвентарь для заделки пробоин таким способом, но весь подволок корабля плотно закрыт уложенными кабелями. Со всех сторон масса приборов. Как в таких условиях заводить пластырь и ставить домкрат не понятно, но на флоте не рас-суждают, а служат.
Кроме учебных занятий в школе подводников, естественно, были строевые занятия. Матрос, хотя он служит на корабле, должен уметь ходить строевым шагом, отдавать честь при встрече военнослужащего, двигаться в строю. Строевая подготовка дисцип-линирует и учит уважению к военному человеку. День в учебном отряде начинается с перехода на камбуз строем и заканчивается вечерней прогулкой строем, кстати, с пес-ней, как я думаю для ритмичного глубокого дыхания. Строевой песней в учебном от-ряде – была: «Распрягайте хлопцы коней». Команда лихо, во всю глотку орали: «Ма-руся раз, два, три калина», - и так далее. Кроме того, новбранцев приучали умело пользоваться автоматом Калашникова. Как  сейчас помню, он: «предназначен для по-ражения боевой силы противника, огнём штыком и прикладом». Мне нравилось уп-ражнение по разборке и сборке автомата на время. Норматив, кажется три минуты на разборку и три на сборку.  
Строевые занятия давались мне легко. Я быстро усвоил команды: «Направву!» Надо на правой пятке и левом носке повернуться направо и лихо приставить левую ногу к правой, желательно со щелчком. Получалось это лихо по-гусарски. «Налевву!» и «Кру Гом!» выполняются также. При отдании чести за три шага до встречного военнослу-жащего надо перейти на строевой шаг, важно не просто приложить правую руку к бескозырке, но и лихо отдёрнуть её по окончании приветствия. Вот строевой шаг да-вался мне не очень, нога при подъёме вверх почему-то гнулась в колене, а это нехо-рошо.
Кульминацией строевых занятий был марш-бросок на полигон для стрельб. Коман-диром роты был капитан Алексеев. В казарме раздаётся дудка. Все встают смирно – тишина. В казарму вошел капитан Алексеев: «Суслов! Стройте роту с а_ружием», - командует не громким, но настойчивым фальцетом капитан. «Рота в ружье!» - орёт громовым голосом ротный старшина, - Становись! Форма одежды в шинелях!» Мы бросаемся к пирамидам - это такие шкафы, похожие на двухсторонние пирамиды, в них хранятся автоматы Калашникова. Естественно, каждый знает свой автомат, сотню раз разобранный и собранный на время. Норматив три минуты. Автомат прочищен до блеска и смазан оружейным маслом. Через сорок пять секунд мы стоим в строю. Ав-томат на ремне по-походному. Через плечё противогазная сумка, в ней противогаз. Всё в армии продумано. Чтобы противогазная сумка с противогазом не болталась на бегу, она привязывается верёвочкой к военнослужащему в районе пояса. «Рота! На-правву! Бегом на плац марш!» Выбежали, построились на плацу. Северный поздний рассвет просвечивает через пелену сплошных облаков. Капитан Алексеев вкратце ста-вит задачу: «Марш-бросок на время - десять километров на полигон для стрельб». «Рота, направву! - орёт Суслов, - Бегом марш!» Командиры и старшины взводов бегут впереди своих подразделений. Капитан-лейтенант Закусов впереди роты рядом с ка-питаном Алексеевым. Выбегаем из части. Бежим в ногу. Сказывается строевая подго-товка. Холодно – пошел снег. Он налипает на лицо, слепит глаза. Бежим, переходя то на шаг, то ускоряясь на бег трусцой. Позади пять километров. Чувствуется усталость. Бежим уже вразнобой. Сейчас уже не до строевой выправки. Капитан-лейтенант Заку-сов впереди. Видно, что дорога делает крюк. «Александр Иванович! - обращается За-кусов к Алексееву, может быть, срежем напрямую, время поджимает!» Переходим на шаг. «Товарищ командир! Разрешите разведать дорогу напрямую». Это матрос Тарел-кин – коренастый, крепко сложенный парень, видно деревенский. Всегда-то он пер-вый, какую команду ни отдай. Не дожидаясь ответа капитана, он с разбегу прыгает в придорожный кювет и увязает в снегу и по грудь. Старшины взводов бросаются к не-му и быстро вытаскивают на дорогу. Слава Господу, инцидент заканчивается несколь-кими старшинскими пинками под Тарелкинский зад. Этот эпизод как-то взбодрил ро-ту. Бежим дальше. Полигон. Старшины раздают патроны. Заряжаем магазины. Встав-ляем их в автомат. «Рота, на боевой рубеж! - Орёт Суслов, - Бегом марш! Ложись! К брустверу, по-пластунски марш!» Я весь в снегу. Автомат тоже. Подползаю к бруст-веру, кладу на него опорную левую руку. Вдалеке, за снежной завесой виднеются ми-шени – фанерные очертания вражеских солдат. «Ах вы, гады, - бьется в мозгу, - Сей-час я вас». «Огонь!» - Орёт Суслов. Соединяю прорезь прицела смушкой, мушку надо держать чуть ниже головы врага, спусковой крючок курка плавно на себя до первого упора, на вдохе задерживаю дыхание и нажимаю на курок. Три одиночных, затем оче-редь. Лёжа собираю гильзы в подсумок. «Матрос Вольнов стрельбу окончил», - док-ладываю я, при этом автомат ставится стволом вверх. Лежу в снегу до команды: «Первая рота стрельбу окончила». Лежим все стволы вверх. Вдруг вижу, справа во весь рост вскакивает офицер. Капитан-лейтенант Закусов. С криком: «За нашу Совет-скую Родину!», - он бежит по направлению к целям, выпуская на ходу очередь из ав-томата. На обратном пути приключений не было, но я подморозил пальцы правой но-ги и на несколько дней лёг в госпиталь.
Госпиталь находится в том же здании, что и казарма. Хорошее дело - ни подъема, ни строевой. Лежи себе, а тебя лечат, чем-то мажут пальцы, дают какие-то таблетки. На второй день появляется друг - Вилька Хоменко. Худощавый парень из Одессы. Как все Одесситы, он часто хохмил. Однажды стоя дневальным, доложил взводному вме-сто: «Дневальный по роте матрос Хоменко» - «Черговый по хате хлопец Хоменко». Хорошо, что капитан Винников был офицер с юмором. Вилька принёс мне апельси-нов. На вопрос: « - где взял? - он ответил - Так я же устроился вестовым в офицерскую кают-компанию». Для меня это самые дорогие апельсины в моей жизни. Другой слу-чай. Я мыл палубу и, как меня угораздило, занозил большой палец правой руки. Зано-за прошла под ноготь дальше сустава. Врачи её вынули, но ноготь пришлось удалить. Всё бы ничего, но на еду за столом положено десять минут, а я могу есть только левой рукой. Вилька успевал не только сам кушать, а и намазывать мне масло на хлеб и по-давать его мне под левую руку. Наливать чай в две кружки, размешивать двумя лож-ками сахар, пока я справлялся с наложенным в миску. Однажды, когда рука уже зажи-ла, мы с ним были дежурными по столовой. Кроме других обязанностей мы разносили на столы бачки на десять человек макарон по-флотски. И о радость - один бачёк ос-тался лишним. Мы подождали, вдруг кому-то не хватило, прошло десять минут. «Рота встать! Выходи строиться!» Мы сели под лестницей и сказали друг другу: «Если мы содержимое этого бочка не съедим, господь нам не простит». Съели, и вот уже сорок лет я, слава Господу, сыт, уверен, что и Вилька тоже не голодает.
Не обошлось без караульной службы. Подготовка к несению этой обязанности ве-дётся серьёзно. Я никогда не думал, что ответственность ношения боевого заряженно-го оружия так тяжела. В роте обязательно найдётся кто-нибудь, кто расскажет, как в карауле матрос кричал «Стой, кто идёт!» нарушителю в кустах, тот не послушался, и матрос выстрелил - и убил собаку или корову. Как проверяющий не назвал пароль и был уложен на землю прямо в лужу и лежал там до прихода разводящего.
Часовой дежурит четыре часа, потом его сменяет разводящий в сопровождении сменных караульных. «Пост сдал», «Пост принял» и строем во главе с разводящим марш в караульное помещение.
Ночь, мой пост на четвёртом этаже школы подводников. Длинный коридор метров не меньше ста. Все двери опечатаны и служба заключается в том, чтобы никто не со-рвал печати и не вскрыл помещения. Через два часа начинает казаться, что кто-то сей-час влезет в окно в торце коридора. Очень хочется туда выстрелить, но мозг понимает, что этого делать нельзя. Ещё через два часа, наконец, приходит развод: «Стой, кто идёт? - Паруль?» «Пост сдал». «Пост принял». Слава Господу, обошлось без команды «Стой! Стрелять буду!».
Был и такой случай. Свою обувь мы чинили сами. Ещё в Питере меня научил один матрос, который видимо, сапожничал на гражданке. Я даже умею шить подошву дере-вянными гвоздями. Для ремонта обуви на первом этаже казарменного корпуса была сапожная мастерская. К сожалению, рядом с ней располагался склад стрелкового ору-жия. Естественно, с семи вечера там выставлялся караул. В конце шестого часа я вспомнил, что надо подбить ботинки. Было уже личное время. Я лихо схватил свою пару ботинок и бегом по трапу на первый этаж. Распахнул дверь и вдруг: «Стой стре-лять буду!» - автомат Калашникова смотрел мне прямо в лицо,  щелкнул затвор. Я ти-хо попятился, распахнув спиной дверь, и через мгновение,  взлетел на свой четвёртый этаж. Хорошо, что ботинки не потерял, оказалось, что у двери на первом этаже я не-ожиданно столкнулся с часовым.
Среди учебных занятий в школе были и истинно морские. Нас учили вязать мор-ские узлы, снаряжать такелаж. Теория шлюпочного дела «Шлюпка на вёслах», «Шлюпка под парусом». Особенно приятными были практические занятия. В Северо-двинске на краю города был пруд или большое озеро, которое вполне походило для шлюпочной практики. Нашей шлюпкой командовал капитан Винников. «Раз! Раз! На-вались», - мы изо всех сил наваливались на вёсла. Нас шесть человек, у каждого в ру-ках длинное весло. Винников сидит на корме и, раскачиваясь в такт нашим гребкам, командует как дирижер. Я ещё до призыва много ходил на лодках. Я опускаю весло в воду, развернув его плоскостью перпендикулярно к потоку воды, при выходе весла из воды его надо развернуть плоскостью параллельно воде. Особенно красивый манёвр – по команде «Суши весла» все шесть весел повисают в воздухе горизонтально. Сле-дующая команда «Смирно» - все вёсла поднимаются вверх перпендикулярно шлюп-ке».  Причалили, Винников подошел ко мне «Вы занимались спортивной греблей?» «Да так немного». На самом деле я до армии занимался в яхт-клубе на «Водном Ди-намо», ходил на яхте «Дракон», но не долго.      
В очередной раз маршируем в столовую. Со столового хоздвора появляется лошадь, запряженная в сани, на которых возвышается огромная бочка. Это сооружение назы-вается подводой. Лошадь вся в инее, из ноздрей валит пар, подвода в снегу. На облуч-ке сидит матрос в полушубке не первой свежести, ушанке со звездой, подпоясан воен-но-морским ремнём. Это наш гарнизонный подводник. Он на своей подводе возит пищевые отходы в гарнизонный свинарник, который поставляет свинину к матрос-скому столу, а также традиционных  жареных поросят для торжественных случаев. Флотская традиция (никто не знает, откуда она взялась и когда появилась) но даже во время войны корабли – победители встречали на пирсе с жареным поросёнком.
Личное время. Личное время матроса в учебном отряде начинается после ужина и продолжается до отбоя. Оно делится на дела необходимые для службы и для себя. Для службы необходимо постирать мелочь: гюйс, белый подворотничок от сопливчика. Сопливчик – хорошая придумка вместо шарфа – это воротничок, который одевается на шею под шинель или бушлат и застёгивается сзади на крючок. Белую полоску из материи матросы пришивают сами. Нужно подгладиться. Рабочая форма «Роба» - брюки и галанка – кофта на выпуск с треугольным разрезом на шее к которому при-стёгивается морской воротник – «Гюйс». Роба пошита из парусины, которую теперь почему-то называют «Джинсой». Я думаю, что в парусину были одеты моряки Ко-лумба задолго до того, как ковбои надели свои брюки. Робу не гладят. Зато парадная форма, для выхода в город должна быть отглажена. Пуговицы на шинели, бушлате, военно-морская пряжка на ремне должны быть надраены солидолом. Если осталось время от этих забот, можно написать письмо. Письма я писал редко, в основном до-мой. Девушки, которой очень хотелось бы написать, не было. Хотя я предпринял экс-перимент. Я написал всем своим знакомым девушкам, чтобы они приехали, и решил – кто приедет, с той и буду переписываться. Не приехал никто.
Увольнения  в город как-то не запомнились. Город – завод. Можно сходить в базо-вый морской клуб на танцы. Там много матросов и местные девушки. Не скучно, но и не весело. Зимой приехал отец. Дали увольнительную на сутки. День погуляли по го-роду, посидели в номере, поговорили, поужинали в пригостиничном ресторане «У Адельмана». Переночевал у отца в гостинице. Утром, как положено, прибыл в часть. Суслов спрашивает: «Ну что, с отцом выпили?». Как будто  общение между отцом и сыном только в этом и заключается. Ответил: «Выпили», - объяснять бесполезно. Приезжали на один день мама с сестрой Аней. Позже, уже на корабле замполит как-то сказал: «Я понимаю, что твои родители допущены в любую секретную точку страны, но попроси их не приезжать, другим матросам обидно».
Повседневную рутинную жизнь пытались разбавить ротные старшины – шутники Наливкин и Шумейко. Эти двое забавлялись, например, тем, что, вернувшись ночью из увольнения или самоволки, когда рота уже крепко спала, острыми ножницами пе-ререзали резинки на трусах у целого взвода. Утром звучит дудка «Рота подъём!», а дальше сами понимаете как смешно. Были и более жестокие забавы. Усы на флоте разрешались только как национальная гордость. Опять же ночью обрили один ус мат-росу Клименко. Старшина Суслов толи учил, толи тоже шутковал. Только ляжем, - «Рота подъём!» - и стоит, засекает время. Только построились - «Рота отбой!» - и опять засекает время. И так раз пять, а то и больше, иногда с марш-броском на плацу. Но мы были молодыми, нам всё было нипочём. Кстати, Суслов служил последний год и готовился в институт. Мы это узнали благодаря его же замечаниям: «Орёте тут, бе-гаете, шумите, а некоторым надо в институт готовиться», - часто с укоризной говорил он не в меру разрезвившимся матросам.
Время неумолимо. Прошло восемь месяцев и по задумке штаба ВМФ этого срока достаточно, чтобы гражданский новобранец превратился в моряка – корабельного «салагу».
Пришло время окончания школы подводников. Естественно, аттестация, экзамены, выпускные удостоверения. Свидетельство об окончании школы подводников, - это мой единственный документ об окончании учебного заведения, в котором стоят все пятерки, хотя, кажется, по строевой четыре.
Строевой смотр. Конечно, каждое благое дело в армии кончается строевым смот-ром. К нему долго готовились - на строевых занятиях, на вечерней прогулке, на пере-ходе на камбуз и с камбуза. И вот пуговицы на бушлатах начищены солидолом, бле-стят как у кота глаза, военно-морские бляхи тоже блестят. «Рота! Шагом Арш!» - орёт Суслов, и мы, чеканя шаг, чёрным сомкнутым параллелограммом движемся на трибу-ну, на которой командир школы, поверяющие и ещё какие-то офицеры. Надо сказать, что трибуна была установлена так, что мы сначала должны идти перпендикулярно к ней, а потом резко повернуть направо. У нас в роте был матрос Кривопуск, он был иноходец, то есть у него одновременно с правой ногой двигалась и правая рука, то же самое и с левыми. По этой причине его всегда ставили на шкентель, то есть в конец. Матрос он был исполнительный и очень старательный. «Рота смирно! Равнение на трибуну!», - по ходу марша орёт Суслов. Мы чеканим шаг так, что, кажется, беско-зырки подпрыгивают на головах. Капитан-лейтенант Закусов нас учил: «При прохож-дении трибуны голову на четвёртый этаж и глазами есть начальство». Мы всё сделали, как учили. Вся рота чёрным параллелограммом повернула направо, а бедняга Криво-пуск так и пошел прямо на трибуну, да ещё шагом иноходца. Конечно, плохо ирони-зировать над бедой сослуживца, прости меня матрос Кривопуск, но ты один ввёл в шок всё командование школы, всех поверяющих и их гостей.
Распределение. Капитан Винников – командир взвода, очень хорошо относился ко мне. Это не выражалось в освобождении от нарядов, или дополнительных увольнени-ях, просто мы, как бывает, чувствовали друг друга. Винников уважал меня за профес-сиональность, все-таки парень окончил радиотехнический техникум, активно делится знаниями с сослуживцами, принял самое активное участие в оборудовании радиока-бинета в школе, - в эти годы на флот широко стала поступать электронная техника. Как-то Винников зашел в радиокабинет, где я паял очередную схему, подошел ко мне и спросил: «Где бы Вы хотели бы служить дальше? Есть распределение: Черномор-ский флот, Ленинград, Северный флот». Тоска по Москве, наличие родственников в Ленинграде, не знаю, что ещё, но я выбрал Ленинград.



Выпуск роты учебного отряда школы подводников г. Северодвинск июнь 1963г.  
Верхний ряд слева направо третий Толя Смирнов (Тоха) пятый Паша Францев седьмой Лёня Негурица, девятый Я, десятый Юра Купрюшин (Художник), одинна-дцатый Клименко.
Ряд ниже четвёртый Медведев, пятый Коля Колосов, шестой Коля Маслов.
Ряд ниже третий старшина Шумейко, далее Старшина роты Суслов, капитан Винников, Командир роты капитан Алесеев, замполит капитан Закусов. Десятый старшина Языков.(Приношу извинения всем кого не помню пофамильно).    
Служба тянулась в ожидании новых мест обитания. Сверхсрочник мичман Дятлов с сопровождающими появился как-то неожиданно,  то ли после завтрака, то ли после обеда. «Распределённые в Ленинград – два шага вперёд. Направву! Пять минут на сборы и выходи строиться». Жаль было расставаться с Вилькой Хаменко, Юрой Куп-рюшиным. Сорок с лишним лет прошло, а я до сих пор не знаю их судеб, а впрочем, наверное, и не надо мне это знать. Они были в моей судьбе, а я в их, и навек мы оста-немся в мыслях друг друга. «Выходи строиться!» Вот мы колонной по два шагаем по славному городу Северодвинску. «Прощай, Северодвинск, прощай навсегда! Я уже больше тебя никогда не увижу», - думал я, вышагивая по главной улице к вокзалу

Таллиннский порт в котором в 1964г. швартовалась К-85. Правым бортом первым корпусом к причалу №1(где стоит тёмный корабль).

Таллиннский поход.

У стенки простояли почти три месяца. Поздней весной уходим на ходовые испытания в Таллинн. Прекрасный город со средневековой архитектурой и культурой. Переход занял почти сутки. Ошвартовались в Купеческой гавани.
По причинам, известным только командиру, он поставил меня на пост в боевой рубке на машинных телеграфах. Дело в том, что установить машинные телеграфы на капитанском мостике на подводных лодках невозможно, так как капитанский мостик на подводных лодках находится вне прочного корпуса. Кстати. Что такое машинный телеграф? Это прибор, передающий команды с боевого поста командира корабля мотористам и дизелистам, управляющим двигателями лодки. На циферблате машинного телеграфа написаны команды: «Правый малый вперёд», «Левый малый вперёд», то же самое для средних и полных ходов, также для ходов назад. Рядом с машинным телеграфом приборы - тахометры, которые показывают скорость вращения гребного вала. Таким образом, отслеживаются подача и исполнение команды. Телеграфы используются при швартовке и проходе узостей. По команде: «Швартовая команда наверх» или «Боевая тревога. Проходим узость» я мчался в боевую рубку и усаживался на открытую крышку люка, соединяющего боевую рубку с прочным корпусом лодки, руки на ручках машинных телеграфов. Командир уже на мостике. Он командует - кричит мне: «Правый малый вперёд!» я переключаю правый телеграф на команду «Правый малый вперёд!», получаю от мотористов ответ. Стрелка, управляемая из моторного отсека, встаёт на место стрелки управляемой мной. «Есть правый малый вперёд!», - ору я в просвет люка боевой рубки направленного  вверх. По показанию тахометра второй доклад: «Работает правый малый вперёд» Работа очень ответственная


Машинные телеграфы - прибор рередающий команды командира из боевой рубки дизилистам и мотористам.

Был такой случай. Сильный ветер, дождь. Команды командира плохо слышны. За командира на этот раз был старпом капитан второго ранга Склянин. Я, сижу в боевой рубке, и не вижу, куда движется корабль. «Левый малый вперёд!» - слышу я. Переключаю телеграф, рапортую: «Есть левый малый вперёд». Вдруг командир свешивается в люк: «Правый средний вперёд! Левый малый назад!», - кричит он срывающимся голосом. Я, чувствуя неладное, рывком переключаю телеграфы. Стрелки дублёры показывают, что мотористы команду приняли. «Есть Правый средний вперёд! Левый малый назад!», - изо всех сил ору я в просвет люка боевой рубки на мостик. Тахометры показывают, что команда выполнена правильно.
Что происходило наверху? Лодка, отойдя от пирса, повернула вправо и шла носом на плавбазу, на плавбазе полно народа. Замполит, который находился на плавбазе с молодыми матросами, которых не взяли в этот небольшой переход, выскочил на палубу и вместо того, чтобы эвакуировать команду, пытается выбросить за борт кранцы и тем самым препятствовать движению корабля. Слава Господу, боцман старшина первой статьи Арсентьев заложил руль влево до отказа, и столкновения не произошло. Я думал, что командир сочтёт меня виноватым. Неверно выполнил команду командира. И убьет. Ничего не произошло. Дело в том, что на корабле все подаваемые команды фиксируются в бортовом журнале. Склянин, пролезая по вертикальному трапу мимо меня, когда корабль уже вышел из гавани, только взглянул на меня, и мне всё стало понятно, хотя. Склянин, что бы то ни было, никогда не обвинил бы матроса. Эта прозрачная ясность преобладала в работе экипажа. Дело в том, что самолёт ведёт один-два человека, а на лодке восемьдесят человек должны работать как один. Ошибка любого может стоить жизни всем.
Балтика - море мелкое, волна непредсказуемая, лодку болтает и килевая и бортовая качка. Мы идём полными ходами. Испытываем дизеля тридцать шесть часов полного хода. Штормит. Через час болтанки экипаж укачивает. Я на вахте. Сильно мутит, состояние ужасное. Для устойчивости я, сидя в  кресле, просовываю ногу в ушко пудовой гири. Подходит старослужащий. «Что, салага? Плохо? На, съешь солёного огурчика». После этого огурчика я теряя сознание, отползаю на свой боевой пост между приёмо-передающих приборов, ложусь на матрас и отключаюсь. Вахта четыре часа, ещё четыре часа отдых. Через восемь часов, надо мной нависает сверхсрочник старшина Сергеев: «Матрос Вольнов на вахту!», - орёт он. «Не пойду», - бормочу я. «Отдам под трибунал!», - не унимается Сергеев. «Не пойду». «Расстреляю!» «Не пойду». Старшина отстаёт.


Лиепайский порт

Тишина. Корабль не качает. Полный штиль. Мы стоим в гавани близ Лиепаи. Я очнулся. Хочется подышать воздухом. Я медленно вылезаю наверх, на палубу. Там уже сидят матросы Ерохов и Смагин. Я присаживюсь к ним на тёплый металл палубы. Ерохов протягивает сигарету. Я затягиваюсь, дым отечества нам сладок и приятен. Только через много лет я узнал, что если салага закурил после первого шторма, он матрос и будет служить. В Лиепайской гавани очень красиво. Море спокойно, как суп в тарелке. Видны прибрежные дюны, на дюнах сосны. Маленькие аккуратные домики с черепичными крышами. Всё это создаёт впечатление приморской страны из сказок Андерсена. Понемногу команда выползает на палубу. Медленно, но экипаж приходит в себя, и начинаются байки. Оказывается, старпом (его не укачивало) прошел по кораблю. В бодром здравии он нашел пять человек. На камбузе старпом обнаружил, лежащего во весь камбуз, корабельного кока Альфреда Каспаранса. Его, как и большинство команды, укачало до потери сознания. Алик, так мы его звали, хотел лёжа попить кизилового сока. Корабль качает. Так, что всё лицо и часть тельника были в кизиловом соке. Пятерым матросам, которых видимо по особенностям их вестибулярного аппарата не укачивало, хотелось есть. Они сняли с шеи Алика ключ от провизионки и отвели там душу. Сверхсрочник Борис Корастелёв съел из бачка, который висел над его койкой аварийный запас шоколада. Благо на подволоке лодки там и тут, приварены ёмкости из нержавеющей стали с аварийным запасом пищи. Там шоколад, коньяк и ещё какая-то калорийная не портящаяся еда. Правда, обнаружилось это много позже, при ревизии аварийного запаса пищи.
Лиепае город, который был мне не безразличен. По рассказам папиной мамы её семья одно время жила в Лиепае, поэтому я испытывал к этому городу добрые чувства.  
В Лиепайской гавани были ещё хорошие не нехорошие события. В свободное время некоторые офицеры и матросы ловили рыбу. Командир ко всеобщей радости поймал угря. Длинный такой, толстый, похож на морского змея, которого я никогда не видел.
Случилось ЧП. Матрос Саша Добыш уронил ремень в вентилятор и, не останавливая этот вентилятор, пытался достать ремень. В результате ему отрезало лопастью вентилятора две фаланги на указательном пальце правой руки и одну фалангу на среднем. Саша с окровавленной рукой поднялся в центральный пост. Вахтенный центрального поста по громкоговорящей связи «Каштан» пытался вызвать корабельного доктора. Доктора не оказалось - куда-то уехал. Химика-санинструктора тоже не оказалось, он поехал с доктором. «Срочно нужен санинструктор любого отсека», - раздалась команда по «Каштану». Я в детстве был санинструктором в школе в 4б классе. По этой причине я был санинструктором в третьем отсеке, кроме того я дружил с Сашей. Конечно, я вызвался помочь. Вместе мы проследовали в каюту доктора. Я посадил Сашу напротив себя. Вид повреждённых пальцев был ужасен, торчала кость, кожа порвана, кровь. Чтобы не видеть всего этого и для стерильности я накрыл кисть Сашиной руки марлевой салфеткой. Первое что надо -наложить – жгут, билось в моём мозгу. Жгут ровными рядами накручивается на Сашино плечё. Закрепляется. Надо обработать, продезинфицировать рану. Появляется замполит. «Ну. Что у вас тут?», - говорит он, срывая салфетку с ладони Добыша и оголяя рану.  «Как ты себя чувствуешь?» - обращается он к Саше. «Я ничего» - отвечает Саша: «Вы на Макса посмотрите», - говорит он замполиту. Замполит оборачивается и видит моё лицо, бледное, без единой кровинки. Тем временем к причалу прибыла скорая. Сашу увезли. Через какое-то время на мостик из лодки вылезает молодой матрос штурманской группы Демский: «Товарищ командир! Что делать с пальцем Добыша?». «А где он?» - «У меня в кармане, товарищ командир». «Закопай на берегу». Так мы похоронили палец Саши. Мы, конечно, были не правы. Надо было палец положить в пакетик со льдом. Врачи тогда уже умели пришивать оторванные конечности. Саша был крепким парнем, стройный с большими сильными руками. Лицо открытое, нос с небольшой горбинкой. Скорее всего, он был из казаков. Его демобилизовали в этом же году. Расставались тепло, у него даже проскальзывало сожаление, что не дали дослужить. Обещал писать, но так и не написал. По крайней мере, я его писем не помню. Говорили, что он запил, но говорят, что кур доят.
Из Лиепаи мы ушли обратно в Таллинн. На Таллиннском рейде опять происшествие. При всплытии хватили воды через устройство Р.Д.П. (работа дизеля пол водой). На выхлопе дизеля огромное облако чёрного дыма, которое движется на Таллиннские пляжи. Дежурный по порту несётся на катере, запрашивая нас: «Что случилось? Нужна ли помощь?». Наш командир суров. В ответ на вопросы дежурного по порту я даёт команду сигнальщикам дать симофор: «Всем, включая катер дежурного по порту, покинуть границы полигона. Провожу государственные испытания».
Увольнение в Таллинне - довольно приятное время. Хотя нам и говорили, чтобы не ходить по одному, но мы не чувствовали вражды местных жителей. Удавалось отдохнуть на пляже. Раздевшись в кабинках, мы почти не отличались от публики, если только военно-морскими трусами. Радость купания в море. У них на пляже уже были горки для скатывания в море. Недалеко от пляжа из воды поднималась статуя русалки. Мы даже позволяли себе по кружечке таллиннского пива. Всё было хорошо.
По распоряжению кого-то из портовых начальников. Придя из круиза прогулочный большой теплоход «Эстония» швартовался в том же порту, что и мы. Особисты были в ужасе от того, что туристическое судно швартуется почти рядом с военным кораблём. Ругались на нас, что при швартовке «Эстонии» у нас были подняты ракетные контейнера, да ещё крышки контейнеров были открыты. Вообще не скучно.


Лодка 651 проекта, контейнера подняты, крышки открыты, очень пожоже на ситуацию с К-85 в таллиннском порту.

В одно прекрасное утро в Таллинн пришла китобойная флотилия «Слава». Это был настоящий флот мореманов. Краска с бортов давно облезла. Ржавчина южных широт покрывала корабли от надстройки до ватерлинии. Мы, разинув рты, смотрели на эти суда. «Вот это моряки!», - с восхищением думали мы. Как де их потрепали шторма южных широт. На причале, казалось, собрались представители всего союза, в основном женщины. Они кричали, визжали и плакали. Махали руками, завидев своих близких. Эта картина длилась долго. Пока пришвартовались, пока таможня, пока другие формальности. К вечеру моряки начали сходить на берег. И Таллинн загудел. Рестораны были заполнены. По улицам, горланя песни, ходили толпы пьяных морских китобоев. Длилось это почти неделю. Всё это сыграло плохую шутку с нашим экипажем. В воскресенье был день военно-морского флота. Мне повезло, в Таллинн приехала мама с сестрой Аней и её подружкой Леной. Правда, радость была омрачена. Я соскочил со своей койки по подъёму на несколько секунд позже старшины Ленивцева и тот, несмотря на то, что знал, что ко мне приехали родственники, порвал увольнительную. Но не один Ленивцев командир. Увольнительную я получил у замполита. День прошел незаметно. Около двенадцати вечера я возвращался в часть. Навстречу патруль: «Ваши документы». Протягиваю увольнительную. «Ещё один с восемьдесят пятой! Да он же трезвый! Товарищ матрос, срочно прибыть на корабль». По прибытии я - ужаснулся больше половины уволенных на берег, на гауптвахте. Что же случилось? Видимо под влиянием примера китобоев наши матросы решили себя показать. Они здорово выпили и начали развлекаться. Кто-то, расставив руки, бегал по площади, пугая прохожих, кто-то на пляже приставал к девушкам, кто-то отстаивал свои права в кафе и т.д. Сверхсрочник Сергеев был старшим патруля. Придя пообедать, он стал требовать у дежурного офицера, механика корабля, капитана третьего ранга Милокостова пистолет, мотивируя это тем, что патруль без оружия это не патруль. Слава Господу, Милокостов сообразил разрядить обойму и дал ему пустой пистолет. Когда Сергеев с вверенным ему патрулём стал устанавливать свои порядки, размахивая пистолетом на танцплощадке, его от тюрьмы спасло только то, что пистолет был пустой. Скандал был грандиозный. Было партийное собрание, с осуждением виновных в случившемся, а кого осуждать, полкоманды на губе. Прилетел заместитель командующего Балтфлотом. Разбирались долго. Сергеева из рядов вооруженных сил демобилизовали. Но наших с губы забрали по причине ухода корабля из Таллинна обратно в Питер на завод. Ходовые испытания прошли успешно, а это главное.
В Таллинне ещё одно судьбоносное – радостное событие. К офицерам приехали их невесты. По приходу лодки из Лиепаи им было разрешено, и они встречали корабль на пирсе. По этому случаю к ужасу дежурного по порту, Склянин вошел в гавань на средних ходах. Я, стоя на телеграфах, конечно, не мог видеть этот манёвр, но было как-то очень волнительно. Корабль  продолжал идти средними ходами почти до самого причала, за несколько десятков метров до причала команда: «Оба мотора полный назад». «Есть, оба мотора полный назад», - приказ есть приказ. За кормой вздымается белый бурун, волна окатывает пирс. Стальной гигант дрожит то напряжения, но послушно, как дрессированный зверь замирает у причала. Нам рассказывали, что лихие капитаны швартовали свои каравеллы, так, чтобы яйцо, опущенное между кораблём и пирсом, даже не треснуло.  В Таллинне сразу сыграли пять свадеб. Когда уходили из Таллинна, шеренга одиноких женских фигурок, долго махала нам вслед нашейными платками.  
Мы идём по Финскому заливу в Питер. По случаю успешного окончания заводских испытаний командир приказал выдать команде остатки рислинга. Надо сказать, что на подлодках в море на ужин каждому моряку положено пятьдесят грамм рислинга. Если за столом (по-морскому на бачке) десять человек, то каждый день один может выпить бутылку, если день рождения, то вне очереди. На палубе расстелен брезент. Мы сидим кружком и орём песни под гитару. «Из окон корочкой несёт поджаристой!» - далее почти весь репертуар Окуджавы. Мимо проплывают сонные берега питерского пригорода. Свободные от вахты офицеры с нами на палубе. Командир, оставив вахту старпому, тоже с нами. Он берёт гитару, и мы продолжаем распевать под его аккомпанемент. Командира сменяет кто-то из офицеров. Это единство команды возможно только на флоте. Один за всех и все за одного. Матросы подчиняются офицерам беспрекословно из уважения, офицеры строги, но справедливы. В море вообще не наказывают. От каждого зависит жизнь корабля.