Глава 1. Страна голубых озёр, лесов и аэродромов

02.03.11
Текст: Владимир Викторович Дугинец
Художественное оформление и дизайн: Владимир Викторович Дугинец

Дед духом не упал и постоянно утверждал, что хоть у него и нет партбилета, но в душе он был и останется коммунистом до конца дней своих. Постоянно участвовал в каких-то ревизионных комиссиях, выявляя жуликов и воров в торговой сети, кроме того, что работал в школе учителем истории.

Старший брат деда Николай был совсем малообразованным мужиком. Он еле-еле проучился 4 класса в церковно-приходской школе, да и то всегда убегал с уроков и пропадал в степи. Его тянуло к свободе бескрайних степных просторов, но никак не к знаниям и грамоте. Поэтому он и стал чабаном, как и его отец. Гонял по горам и степям Ставрополья хозяйские отары овец, в холод и жару с собаками и ружьём наперевес при любой власти.

Намёрзнувшись на ветру и в непогоду, он привык пить чай у костра. Не просто чай, а настоящий кипяток. Снимет котелок кипящей воды с костра, заварит и шмыгает его внутрь. Согреваясь, он обжигал при этом себе гортань и потом долго выплёвывал кусочки кожи, отслаивающиеся из обожжённого горла. Худой и поджарый, как гончая собака, он никогда не простужался и был здоровья отменного. Суровая жизнь с овцами сделала его характер твёрже камня. Он был своеобразным жестоким дикарём.

Была у него и семья. Но жён он поменял целых три. Не выдерживали его жёны такого образа жизни и жёстоких нравов мужа. Чуть что не так, он порол жену вожжами, а иногда привязывал за косу свою подругу к конскому хвосту и, стегнув ополоумевшую лошадь нагайкой, отправлял её носиться по степи.

Какая казачка, даже кровь с молоком, такое выдержит. Тут не только без косы можно остаться, но и все рёбра попереломать. Ну раз, ну два... А тут за каждое малейшее неповиновение или оплошность кара была страшная. Короче век у его жён по этой причине был недолог, но на смену умершей находилась замена, и один он не оставался.

Отдушиной в его суровой жизни был бубен. Он там, в широкой степи тренировался в игре на этом шумовом инструменте и достиг абсолютного совершенства.

Когда дед Николай с горским темпераментом в паре с каким-нибудь музыкальным инструментом исполнял 'Лезгинку' или того же 'Комаринского', ему не было равных в виртуозности владения этим бубном. Он мог и сам танцевать 'Лезгинку' не хуже любого черкеса или карачая, среди которых у него было много кунаков. Народ толпами собирался послушать залихватского ударника и посмотреть на выразительный темперамент исполнителя.

У деда Николая были дети, но в те годы своего детства мне было как- то всё это абсолютно безразлично. Знал только одного его сына Михаила Николаевича, который жил в станице Новокубанской.

Второй брат деда Тимофей Григорьевич проживал в Армавире в конце улицы Кирова в собственном доме. Дом находился совсем недалеко от церкви. Бывший механик по дизелям работал на железной дороге, но был уже на пенсии и поэтому перемещался всегда, как свободный художник. Куда хочу - туда иду.

Жена у него была парализована и лежала прикованная к кровати, но дед от этого неудобства свою активность не терял. Седой и плотный старичок, с седыми усами и большой головой рассуждал всегда очень грамотно и я так понял, что он тоже в своё время работал на какой-то общественной работе. Но в отличии от шубутного Николая и Митрофана, этот дед был всегда спокойный, как мамонт, от него не дождёшься резких возгласов и и пролетарских лозунгов о грядущей мировой революции.

У Тимони (как его ласково называла мама) были дочь и сын Василий. Я его не видывал, но говорили, что он матёрый скульптор, которому даже доверяли лепить бюсты самого Сталина. Якобы жил он во Франции, а потом переехал в Ленинград, где вращался в кругах творческой столичной интеллигенции и был нам неровней.

Дочь Александра проживала в Москве, но носила фамилию бывшего мужа - Тесля. У неё было три дочери: Валентина, Фаина и Надежда (две последние были близнецами, но мало похожими друг на друга).

Когда Тимонина парализованная жена умерла, он долго не тосковал по усопшей, и в возрасте 72 лет женился на пожилой женщине и жизнь продолжалась. Но теперь к нам в гости он почти не заходил, очевидно стесняясь возможных осуждений по поводу новой молодой жены.

Вторая сестра деда Матрёна Дедикова тоже проживала в Армавире и была старенькой бабушкой, особой энергией и темпераментом уже не обладала. Она проживала со своей дочкой Марфой на улице Комсомольской в каком-то совсем зачуханном домишке на несколько семей, недалеко от нашего будущего места жительства.

Марфа работала бригадиром женской бригады слесарей-обрубщиков цветного литья на электротехническом заводе. Была почему-то не замужем, носила фамилию Черненко и все свои силы и энергию отдавала работе и общественной деятельности, хотя у неё был сын Пётр,с которым я даже не был знаком. Марфа со свом пролетарским порывом общественника была в профкоме и в партийной организации завода не последним человеком.

Еще один брат Семён работал в Армавире на железной дороге, но у меня сведений о нём не сохранилось.Какие-то непонятные мне классовые противоречия между родными братьями не позволяли деду втягивать и нас, внуков в эту семейную ссору. Какую уж там частную собственность они не поделили между собой и что за чёрная кошка пробежала меж ними...

В Родниковской дед уже в школе не работал, поскольку вышел на пенсию и поэтому с ещё большим рвением уделял внимание выявлению антисоветских элементов, жирующих за счёт государства и питающихся при советской торговле в каких-нибудь сельпо, принимая самое деятельное участие в ревизионных комиссиях.

Однажды он выявил крупную недостачу денег в магазине станицы, и заведующего Трачука посадили за растрату на 6 лет.

Трачук жил на этой же улице, через несколько домов от дедовского. Он неоднократно приходил к деду с огромной просьбой замять его дело, за что предлагал деньги, но дед не пошёл на такой компромисс и на суде настоял на своём. После суда Трачук, угрожая отомстить, пообещал пустить деду 'красного петуха', то есть спалить дом.

С этих пор дед Митрофан зарядил свою берданку 16-го калибра, повесил её на стену у своей кровати и по ночам при любых шорохах или лае собаки вскакивал и с ружьём наперевес выбегал во двор выяснять обстановку.

Один раз даже пальнул в воздух для острастки, оповещая невидимого врага о своей готовности к решительным действиям. Утром с рассветом бежал обследовать свой двор и выискивать следы присутствия на своей территории ночных гостей, но, как правило, таковых не находил.

Собаку, охранявшую двор, звали Сигнал. Это был большой и сильный кобель восточноевропейской овчарки, с какими-то примесями, очень умный, но имел один недостаток. Он очень боялся звуков напоминающих выстрел из ружья, например, раскатов грома.

Несколько лет назад, ещё при старых хозяевах в калитку двора зашёл маленький 4-летний мальчик, просто из детского любопытства. К чему это привело уже ясно, собаку ведь обучали охранять дом, что она и сделала. Сигнал бросился на мальчика, длина цепи позволяла ему это сделать, и изрядно покусал ребёнка. Мальчик остался живой, но отец его, обезумевший от такого горя, прибежал и выпустил из двустволки по собаке из-за забора два заряда крупной дроби.

Попасть-то он попал, всего-то пять метров было, но для него неудачно. Заряд раздробил собаке нижнюю часть левой передней лапы, да по морде немного задело. Сигнал долго отходил после покушения на него. Кости срослись неправильно, и он стал хромать на переднюю лапу, морда зажила.

Как только приближалась гроза, и раздавались раскаты грома, на собаку было страшно смотреть, она превращалась в напуганного до смерти маленького кутёнка. Его страшный боевой рык и лай заменялся на скулёж напуганного щеночка.

Он, что есть силы, рвался со своей цепи и прижимался к ногам первого попавшегося ему человека, писался от страха и так вёл себя, пока не прекращался гром.

Бабушка жалела его, освобождала от цепи и впускала в сени, в этот момент обязательно кто-нибудь должен был находиться с ним рядом, иначе он царапал лапами двери и ломился в комнату. Здесь, в сенях он лежал на полу около человека, и весь трясся от страха из-за простых звуков напоминающих ему о той боли, которую он перенёс.

Мы всячески пытались его успокоить, гладили и ласкали, но это никогда не помогало. Ужас страха смерти читался в безумных зеленоватых глазах животного.

Я уже говорил, что станица была большой, по сравнению с деревней средней полосы, почти как районный центр в некоторых областях России. Когда мы с сестрой и братом первый раз пошли гулять в центр, в парк, то, возвращаясь обратно домой, мы долго плутали и не могли найти свою улицу.

Парк культуры и отдыха находился посредине станицы, в нём располагался кинотеатр, оборудованный в здании бывшей церкви. Здание кинотеатра имело форму креста, если посмотреть на вид сверху.

Кино оно ведь и в станице кино. Детские сеансы обычно бывали днём, и мы дети с улицы Карла Маркса всей толпой отправлялись в культпоход. Цена билета для нас была очень удивительной, билет стоил всего 5 копеек, а взрослый – 20 копеек и выше, в зависимости от ряда.

Недалеко от этого кинотеатра располагался и летний, открытый кинотеатр, в котором обычно проходили местные станичные сходы и разные колхозные торжества по случаям праздников, отправки молодых станичных казачков в ряды Советской Армии и праздника урожая после окончания уборки хлеба.

Очень любопытно было смотреть вечером на молодых станичников, которые выходили в парк на танцы или просто слонялись по его аллеям и приставали к местным казачкам, прогуливающимся с той же целью.

Высшим писком казачьей моды считалось ношение форменной фуражки на голове, а на ногах хромовых сапог в гармошку. Наибольшее предпочтение отдавалось фуражкам с зелёным околышем, как у погранцов.

И вот смотришь, идут и не просто идут, а прямо пишут этакие казачки, в меру хмельные в фуражках набекрень и с кучерявыми чубами навыпуск. Ну, прямо загляденье! Как Иван Бровкин! В петлице пиджака вставлены розочки средних размеров, сапоги в гармошку и блестят, несмотря на станичную пыль. Одним словом весёлые кубанские женихи.

Своей соседской ватагой пацанов: Кадора Сашка, Ващенко Толик, Важинский Вова, Трачук Вовка (сын осуждённого завмага) и я в жару мы ходили купаться на маленькую речушку со смешным названием Кукса.

Кукса протекала недалеко от железнодорожного переезда и была шириной, может быть, метра два, а глубиной чуть выше колена, но нам и этого хватало. По сравнению с нашей Кемью это было посмешище, скорее ручей, а не река.

Но, несмотря на малые размеры речушки, купались в ней до посинения, ловили майками пескарей на мелких перекатах. Рядом с этим нашим местом купания у железнодорожного переезда возвышался памятник пленным красным казакам, которых белогвардейцы порубили шашками, а тела их сбросили в колодец.

На месте этого колодца и стоял обелиск с памятной надписью. Я всегда, проходя мимо этого напоминания о жестоких схватках времён гражданской войны, содрогался от ужаса и поражался тому изуверству, о котором рассказывали местные пацаны. Зарубили, да ещё и в колодец сбросили.

Да, были схватки боевые! Без зазрения совести рубили друг друга, рубили своих соседей и родственников. Страшное время вершило свои ужасы в этих живописных краях благодатных земель Кубани.

Как раз в этих местах и прославился своим бесстрашием, казачьей удалью в борьбе с 'белыми' знаменитый батька - командир конной бригады Иван Антонович Кочубей.

Для меня образ этого сильного человека, лихого рубаки в серой черкеске с серебряными газырями и белой кубанке на голове, да с красными лампасами на казачьих шароварах стал воплощением настоящего кубанского казака. Дед говаривал, что он мог своей шашкой разрубить противника, как восковую фигуру, от плеча до конского седла. Сила сабельного удара у него была невероятная.

Что только не делали белогвардейцы, чтобы уничтожить этого отчаянного рубаку, но всё-таки им это удалось, и они повесили его в 1919 году.

Здесь в станице я впервые узнал о том, что есть какой-то бог и Христос, в которого веруют многие люди. Здесь впервые посмотрел, что такое церковь и увидел церковный обряд отпевания покойницы, на который меня затащили мои станичные друзья. Для меня это было в диковинку, так как я об этих явлениях у себя в военном городке слыхом не слыхивал, и видеть не видывал.

Перед глазами сразу вставал 'Горящий на костре инквизиции Джордано Бруно', которого я видел на рисунках школьников в коллекции деда. Он порождал у меня неподдельный детский страх в отношении к церкви, а мужество этого астронома вызывало беспредельное уважение к нему.

А вот Галилея я считал настоящим предателем и изменником Родине, у которого не хватило духа выдержать пытки церковных мучителей.

Учитывая слова деда о том, что 'религия это опиум для народа' и всё это мракобесие, я с опаской относился ко всему, что было связано с церковью. Так до сих пор и остался нехристем, антихристом, хотя и никогда не проповедовал атеистических нравоучений.

Ночевали мы всей семьёй на полу, так прохладнее по ночам, да и места на кроватях в доме на всех не хватало. Было ещё одно место, где можно было разместиться на ночлег - это широкие полати на русской печке, но летом там спать из-за духоты в доме было невозможно.

Вдруг среди ночи по комнате, между лежащими на полу телами, забегал дед и разбудил нас всех своей бесноватой беготнёй по комнате. Он носился в темноте, топоча по полу своими босыми пятками, и размахивал руками, как будто отмахивался от невидимого призрака.

Я уж плохо о нём подумал, но оказалось, что в открытую форточку влетела летучая мышь и начала шарахаться по комнате, а дед за ней, наступая на нас, спящих на полу. И как только ему удалось услышать во сне присутствие этого безмолвного внешнего налётчика.

Зловещая чёрная тень мыши почти бесшумно летала по комнате, а когда дед включил свет, то она забилась за портретом, висевшим на стене.

Дед нашёл палку, которой бабушка обычно раскатывала тесто, и, как заправский хунвейбин, стал гонять обезумевшую мышь по комнате, размахивая своей дубинкой, словно саблей, пока не попал по ней перед самым вылетом её в открытую форточку. Мышь с помощью меткого удара дедовской палки выпорхнула на свободу в форточку, и мы снова до утра угомонились на полу. Днём в самую жару я от безделья бродил около дома и вдруг под окном в кустах увидел что-то шевелящееся и чёрное. Я для смелости взял прутик и им раздвинул кусты в том месте, где находилось испугавшее меня существо.

Там на земле, оскалив ужасный маленький рот с острыми зубами, на меня заскрежетала летучая мышь. Она так страшно верещала и подскакивала, опираясь на свои крылья, пыталась защищаться своими острыми многочисленными зубами, что я и действительно перепугался и побежал за бабушкой.

Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Страна голубых озёр, лесов и аэродромов
Глава 2. Кубань - жемчужина России
Глава 3. Вот она какая первая любовь
Глава 4. Я вижу море
Глава 5. Море любит ребят солёных
Глава 6. Дальний поход
Глава 7. 'Океан' в океане
Глава 8. Ах! 5-ый курс!

Copyright © 1998-2025 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.