Журналистское расследование
X Ян Топоровский
Бальзам на душу, или Грехи наши атомные...
В воспоминаниях Леонида Токарского ("Мой Ледокол", Press-interlingva, Израиль, 2008, и второе
издание: "Мой ледокол, или Наука выживать", изд. Спутник, 2010, Израиль) меня заинтересовали
несколько глав, ибо там описывались места, где и я жил, события, которым и я был свидетелем. Но
факты и их трактовка, приведенные в этой книге о жизни автора «с нечеловечески тяжелой судьбой,
выжившего, выстоявшего и победившего наперекор всему - волею судьбы прошедшего через
«чернобыли» атомных реакторов советских подводных лодок, «приговоренного военным трибуналом» к
смерти от рук уголовников (?!) за публичную поддержку Израиля во время Шестидневной войны»,
вызывали большое, мягко говоря, недоумение.
О ЖИЗНИ И ЛЮБВИ
Первые главы «Ледокола» (3-12) посвящены службе Леонида Токарского в военно-морском флоте
СССР. «Выживал» матрос на базе атомных советских лодок, расположенной на Кольском полуострове
(поселок Гремиха, Россия). Надо отметить, что эту базу американцы называли «Осиное гнездо». В этом
«гнезде» прошли несколько лет и моей жизни. Я не выбирал это место за Полярным кругом - меня
призвали и отправили туда из Одессы. Но на пути в Гремиху я прошел учебный отряд - школу
подводников, где овладел специальностью трюмного-машиниста, в костюме легкого водолаза
тренировался выходить из затопленной лодки через боевую рубку, проходил испытания в барокамере,
боролся за живучесть в отсеках, куда подавалась забортная вода под давлением. Пройдя железные, а
не медные трубы и соленую воду, я прибыл для продолжения службы на сверхсекретную атомную
подводную лодку К-27, которая базировалась в Гремихе. К-27 считалась сверхсекретной, ибо была
единственной в мире на тот момент лодкой с необычной энергетической (реакторной) установкой.
В судьбе автора книги и моей есть некое сходство. Он и я из еврейских семей, правда, я из Одессы, а он
из Ленинграда. Он - после техникума, а я - после одиннадцатого класса и школы молодого филолога при
Одесском университете. Вполне возможно, что наши пути-дорожки в Гремихе, где, как уточняет автор,
всего одна улица, пересекались, ходили в один ДК… Но как разительно отличалась наша жизнь в
«Осином гнезде»! Кажется, он служил в одной Гремихе, а я - в другой. Хотя базой руководили одни и те
же офицеры, да и с девушками мы, догадываюсь, одними и теми же общались. Однако, как утверждает
автор по поводу женского пола, это был завоз «200 девиц легкого поведения» (стр. 62) в Гремиху. С
моей же точки зрения «завоза» для утешения матросов не было.
В те годы не хватало призывников: послевоенное поколение, к которому относимся и мы с автором
«Ледокола», было малочисленным - не все мужчины вернулись с фронтов Второй мировой войны. Вот
поэтому девушкам и открыли путь в армию как вольнонаемным. Связисты, повара, продавцы военторга,
кухарки и так далее - на эти должности шли те, кто не видел перспективы ни финансовой, ни семейной в
своих бедных деревнях, селах и поселках, где мужиков днем с огнем не сыщешь. Возможно, что
некоторых занесло ветрами романтики, а кое-кого и «легким» ветром. Но в основном девушки прибыли
(но не завозом!) работать, и если могли, устраивали свою жизнь - влюблялись, создавали семьи, рожали
детей. Хотя автор книги другого мнения.
Но вернемся в 1964 год, когда автор «загремел» на четыре года. От Ленинграда в Гремиху он ехал три
недели. А там - несколько суток болтанки в Баренцевом море. Их триста человек (выпуск
судостроительного техникума, который окончил автор) привезли в Гремиху, и эти ребята, «радостно
бегавшие по берегу после высадки, даже предположить не могли, что именно это место станет их
последним пристанищем в этой жизни» (стр.46. Номера страниц даны по первому изданию «Ледокола»).
Следует сказать, что новобранцы, а среди них и автор, прибыли служить на ПМ-130 (ПМ - плавучая
мастерская, то есть, другими словами, - завод), а нашли свое «последнее пристанище». Токарский
упоминает об этом несколько раз. Это же надо - триста человек! (Хотя в финале называет 20
"выживших" - но потом опять умерших, но уже на гражданке: от пьянства, рака и других болячек.)
Я немедленно связался со своими офицерами и старшинами, которые жили в этом поселке дольше, чем
я, и попросил рассказать, какой средневековый мор (чума? холера?) напал тогда на матросов ПМ-130. И
где они («последнее пристанище» предполагает только одно - захоронение в нем) были преданы земле.
(Триста - пусть даже с вычетом 20 - гробов один за другим, пусть даже не за миг, а за годы (с 1964-го
по1968-й) службы Токарского).
При Советах с таким мором на военной базе выжить даже адмиралы не смогли бы - все командование
пошло бы под расстрел. Да и местное кладбище было бы больше поселка. Но «последнее пристанище»,
если и умирали там, на той земле мало кто находил. Обычно умерших отправляли на Большую землю по
месту призыва, к родителям, где они и находили свое последнее пристанище (кроме тех, кто давно жил
здесь и у кого родни на Большой земле не осталось). А кроме того, Гремиха - это нагромождение
базальта, где нет никакой почвы. Чтобы вырыть могилу, надо взрывать скалы. И если бы подобные
работы производились, то о них наслышаны были бы все: стояла бы сплошная канонада.
О смерти, которая произошла на моих глазах, могу сказать следующее. Я, как и мои товарищи по К-27, в
мае 1968 года (о гибели военнослужащих до этой даты мне ничего неизвестно) занимался спасением
матроса Вани Пономаренко, задохнувшемся в ИП-46 (модификация противогаза для подводников). Но
спасти его не удалось. Вызвали родителей Вани. Я помню его отца - крестьянина из-под Киева. Наши
ребята сварили из железных листов гроб, поместили туда тело погибшего и отправили, поручив матросу,
списанному в стройбат за воровство, сопровождать несчастного отца. Они отправились на «Вацлаве
Воровском». По прибытии в Мурманск матрос-подлец сбежал, оставив старого человека с гробом на
пирсе.
Но от смерти вернемся к «любви в Гремихе», ибо этому в «Ледоколе» уделено много строк. Автор
сообщает одну из старых (вот с такой бородой!) матросских баек, выдавая ее за факт своей службы: что
дескать на ПМ-130 давали «конфеты для снижения половой активности» (стр. 61). И тут же - что в
Гремихе были «случаи жуткого изнасилования жен и детей офицеров, а также домашних животных,
украденных у лопарей» (стр. 62). Лопари, напомню, - это северный народ, живущий в тех местах, о
которых пишет автор. А под словами «домашние животные» подразумеваются олени и собаки породы
лайка. Так вот моряки, «позабавившись» с лайками и оленями, принялись за окружающих, а потому жены
и дети офицеров «не появлялись без охраны» (стр. 61) на улицах «Осиного гнезда», ибо боялись
сексуально озабоченных военнослужащих.
Вначале рассмотрим ситуацию с... «конфетами для снижения половой активности». Подобной
«сладости» нам не давали ни во время плавания, ни в казарме (экипаже). А матросам ПМ-130 (прямо
зависть гложет!), как утверждает автор, насыпали изо дня в день целую вазу. Но если происходили
случаи жуткого изнасилования, то, понятно, что не всем хватало конфет. А потому женский пол надо было
уберечь от притязаний «озабоченных» моряков. Вот поэтому, как пишет автор, жены и дети офицеров
«не появлялись без охраны».
Опровергну слова автора и строки его «Ледокола» и раскрою тайну сопровождения - если такое
случалось - жен и детей офицеров. Она закодирована в названии поселка - «Гремиха». Слышите, гремят
ветры?.. Они сносили нас, когда мы возвращались с вахты или направлялись на лодку. И я и мои
товарищи не могли им противостоять. Во время снежных ветров мы закрывали рот гюйсом (морским
воротником), который давал возможность дышать, но сразу же покрывался коркой льда, и продвигались,
держась друг за друга. Однажды я отстал от товарищей - не за кого было ухватиться - и меня снесло
ветром. И если женам или детям офицеров и сверхсрочников и нужна была охрана, то только от
гремихинских ветров.
Вот мнения тех, для кого Гремиха - дом родной. Они начали службу в «Осином гнезде» раньше, чем я или
Токарский, и покинули базу намного позже нас.
Геннадий Агафонов, капитан второго ранга: «Никто и никогда не охранял детей и жен. Мои дочь и сын
выросли в Гремихе, ходили в детсад, закончили школу, и о случаях изнасилования (или совокупления с
оленями, как пишет автор) мы никогда не слышали. В Гремихе были два многочисленных отряда
строителей. Некоторые солдатики в увольнении занимались тем, что срезали авоськи с продуктами,
которые вывешивались за окнами, особенно перед Новым годом. Холодильников-то в квартирах
практически не было. Или еще на тему «насилия»: по клиентам ходила женщина-страховщик, ей было за
пятьдесят, и она всегда была в боевом раскрасе, увешанная золотыми и прочими побрякушками. В
подъезде дома на нее набросились два солдатика, сняли побрякушки и убежали. Их вскоре задержали, а
на суде эта женщина заявила: «Я вначале обрадовалась, подумала, что насиловать будут, а они!..»
Еще в Гремихе работал клуб, жители, в том числе и срочники, ходили на танцы, но криминала как такового
не было. Работала вечерняя средняя школа - я там пару месяцев преподавал физику в 9-11-х классах.
Там занимались те, кто хотел получить среднее образование, но почему-то не смог это сделать на
гражданке. Но и тогда я ни разу не слышал разговоров о том беспределе, какой описывает бывший
старшина. О лопарях могу рассказать отдельно, так как был близко знаком с некоторыми, но это другая
тема».
Александр Ростов, капитан второго ранга: «Можно, конечно, считать, что все бабы - шлюхи, но называть
«легким поведением» желание девчонок выскочить замуж - часто, правда, любым способом, - по-моему,
перебор. Я лично знал двоих, кто увез из Гремихи мужей. А «завозили девушек» для того, чтобы заменить
мужиков на должностях связистов, кладовщиков и т. д. Конечно, с их появлением несколько увеличилось
количество самоволок, пьянок (что за секс без бутылки!), но боеспособность Родины от девчонок не
пострадала.
Изнасилования?! За двенадцать лет моего пребывания в Гремихе жуткий случай был один. Мичман увез
на ЗиЛ-555 в тундру девчонку с аутизмом и после «использования» задушил. Труп нашли месяца через
три, прибыла прокуратура из Мурманска, но доказать ничего не смогли. А вот по поводу «боялись»... Да,
детей иногда матросы СОПРОВОЖДАЛИ в школу и обратно, но виной тому не страх насилия, а ВЕТЕР.
А хохма с «конфетами для снижения половой активности» стара, как Моисей, будь он еще жив. Во всех
вооруженных силах недостаток витаминов в рационе компенсировался добавлением в паек
офицерского состава и сверхсрочников и в компот срочников ПОЛИВИТАМИНОВ. Но это служило
хорошей отмазкой (парней перед девушками. - Я. Т.) типа: «Да что ты боишься? От меня не
забеременеешь, нам таблетки дают такие...»
Леонид Сивов, офицер-подводник: «Насчет «выйти с охраной» и «конфет» чушь! Насчет «жуткого
изнасилования» тоже чушь. Были попытки - единичные, и то со стороны стройбата. Долго смеялся и по
поводу утверждения автора, что кубрики ПМ-130, на котором он служил, были «нашпигованы
подслушивающими устройствами». Могу сказать: кому они на х... со своей пээмкой нужны. У автора мания
величия...»
Виктор Широбоков, капитан второго ранга: «В Гремихе шло строительство домов южного, стандартного
типа - пятиэтажек. Работали два или три батальона «партизан» (Так моряки называли стройбатовцев, за
их внешний вид и неряшливую одежду. - Я.Т.) . Вся стройка прошла в два-три года, а построено немало.
Существовало мнение, что женщинам надо остерегаться шляться «где хочу». Это была не только и не
столько защита от насилия, сколько от погоды. Осенью и зимой были случаи, когда укатывало ветром -
чаще женщин, да и мужиков. И люди пропадали по пути домой. Фактов откровенного насилия в Гремихе я
не знаю».
О СТОЯНИИИ СО СВЕЧОЙ
Чтобы закончить тему любви в «Осином гнезде» и перейти к службе автора, «прошедшего через
«чернобыли» атомных реакторов», несмотря на то что он службу начал на заводе (ПМ-130), а закончил,
как он утверждает, в штрафбате, разберем вопрос о «гареме в Гремихе», который принадлежал «богу» -
командиру базы контр-адмиралу Певневу. Вот строчки из «Ледокола» о «боге»: он «был полновластным
властителем всего, что находилось в Гремихе, очень любил женщин, а поскольку их находилось здесь не
так много, то все они, имеющиеся в наличии, состояли в его неофициальном гареме. И флотскому люду
были известны два способа мобилизации в гарем новых женщин, приехавших в Гремиху. Это большей
частью супруги молодых лейтенантов».
Далее автор воспоминаний описывает, как командир базы, прогуливаясь по единственной улице в
Гремихе, приказывал встреченной семье лейтенанта: лейтенанту возвращаться в казарму, а «жена -
остается». Если молодой офицер возмущался, к нему применяли другие методы - плохая квартира и так
далее. Таким же образом «уламывали строптивых жен», и они отдавались адмиралу. Но он не был
жадным и «охотно делился своими женщинами (чужими женами) с друзьями» (стр. 88-89).
В связке с «богом» шел и его «наместник». Как пишет автор, это был комендант базы, майор, который
был слаб «по мужской линии, ненавидел матросов… был садистом и постоянно держал в страхе весь
личный состав гарнизона» (стр. 90). Он любил встречать прибывающих и после короткого диалога с
возвращающимися из отпуска моряками арестовывать их и направлять на гауптвахту. А вот жена
коменданта, так как «он не был способен на мужские подвиги» (переел, наверное, «конфет» на ПМ-130)
и потому не мог удовлетворить свою жену, не могла справиться с собой и «любила останавливать
колонны матросов возвращавшихся из бани. После короткого осмотра счастливчик отправлялся к ней
домой".
Я был простым матросом и не был знаком с контр-адмиралом. Видимо, он не хотел делиться со мной
своим гаремом. Да и жена коменданта меня не вытаскивала из строя после бани, хотя я мылся
регулярно и был, как считали в Одессе, похож на Алена Делона! Да и слухи о гареме до меня не
доходили. Но я обратился к офицерам и старшинам: может быть им что-то известно по данному поводу?
Александр Ростов, капитан второго ранга: «Командир базы контр-адмирал Иван Иванович Певнев (на
сайте Гремихи есть его фотография) был мужиком видным, а все остальное, что написано по его адресу
в «Ледоколе», - сплетни из серии «говорят, что...».
Военный комендант майор Иван Денисович Колпаков был, с моей точки зрения, с некоторым перегибом
по части «службистости». По части его «слабости», равно как и по части вариантов удовлетворения
неудовлетвореных потребностей его жены, - это на совести автора (который, вероятно, как раз со
свечкой и стоял!). Но встречать «рейсовый» (пароход из Мурманска. - Я. Т.) Иван Денисович считал
своей святой обязанностью. А найти у спускавшихся с трапа - и не только срочников - какие-либо
нарушения формы одежды особых сложностей не представляло. Подметание дорог, подкрашивание
заборчиков и прочее требовало рабочих рук... Но можно ли это назвать «садистскими наклонностями»?
Автору виднее. Особой любовью Иван Денисович у личного состава гарнизона, честно говоря, не
пользовался".
Поражает легкость, с которой автор называет фамилии и звания людей (безымянных и их жен можно
вычислить по указанным должностям), обвиняя их в принуждении жен подчиненных и личный состав базы
к сексу. Не имея, в чем я твердо убежден, никаких доказательств. По всей видимости, эта
безответственная (но подсудная) легкость происходит оттого, что автор верит: «свидетелей этих
событий уже нет, все умерли, и никто подтвердить или опровергнуть факты не сможет» (стр. 4).
Огорчу автора: еще не все умерли! Живы военнослужащие с ПМ-130, живы офицеры сухого дока, где по
утверждению автора, трудилась "команда смертников", жив и я, служивший в те годы в Гремихе,
трюмный-машинист подводной лодки, ликвидатор атомной аварии на К-27, жив особист, который по линии
КГБ курировал ПМ-130. А "чернобыли" реакторов подводных лодок", через которые прошел автор
книги, и выступление матроса первой статьи Токарского, как он утверждает, "в прямом эфире в защиту
Израиля во время Шестидневной войны" по ТВ Гремиха, шло по линии этого ведомства.
Но об этом и много другом в следующий раз.
Окончание следует
P. S. Выражаю благодарность за оказанную помощь в проведении
журналистского расследования офицерам Геннадию Агафонову, Александру
Ростову, Виктору Широбокову, Леониду Сивову и старшине, подводнику
Вячеславу Мазуренко, члену экипажа К-27, создателю сайта для служивших в
Гремихе:
, а также руководству сайта
поселка Гремиха.
X Журналистское расследование Ян Топоровский
X Бальзам на душу, или Грехи наши атомные...
X Окончание. Начало в "Окнах" от 10.12.2009
О ГРАДАЦИИ И ДЕГРАДАЦИИ
Выпускник ленинградского техникума Леонид Токарский прибыл в Гремиху («Осиное гнездо») - базу
атомных подводных лодок, в числе трехсот призывников. Службу он проходил на ПМ-130
(плавмастерская, завод). О микроклимате на ПМ-130 автор «Ледокола» рассказывает, что «матросы и
офицеры не любили друг друга (…) образовательный и культурный уровень старослужащих офицеров
был очень низкий". Молодые офицеры, хоть и получившие образование в "хороших городах", вскоре
становились похожи на своих командиров - другими словами, деградировали. А с прибытием
новобранцев у офицеров ПМ "начались проблемы», ибо, как пишет Токарский в книге «Мой ледокол, или
Искусство выживать»: «Наше образование было лучшим, чем у многих из них» (стр. 49-50).
Если бы у призывника Токарского был диплом Гарварда или Оксфорда, я бы с ним согласился. В табели
о рангах высших учебных заведений мира данные университеты находятся на недосягаемой высоте. Но
в связи с тем, что у автора воспоминаний Токарского был на тот момент диплом техникума, а офицеры
ПМ - в основном выпускники высших военно-инженерных заведений СССР, то это утверждение весьма
сомнительно.
Но от "деградации" перейдем к случаю «индивидуального бунта» срочника, который занялся «отстрелом
офицеров». Отмечу, что побег моряка с оружием случился во время моего нахождения в Гремихе. А вот
о том, что это было связано с «отстрелом офицеров», слышу впервые.
Вот как подает Токарский эту историю: «Матрос захватил позицию на сопке, главенствующую над главной
и единственной дорогой в Гремиху. Оттуда стал отстреливать проезжающих - и только офицеров. На
ликвидацию послали подразделение, где служил убежавший матрос. Это была принятая практика. По
своим он не стрелял. Его окружили и с его же согласия застрелили. Его все равно расстреляли бы по
приговору военного трибунала, поскольку он убил несколько офицеров. Если убивали свои, то
сообщалось семье, что он погиб «при исполнении служебных обязанностей» (стр. 51).
А вот свидетельства тогдашних жителей поселка Гремиха. Один из них - Виктор Широбоков, капитан
второго ранга, был свидетелем того, как и почему принималась формулировка "при исполнении".
Виктор Широбоков, капитан второго ранга: «Случай с матросом был по факту. Это было, кто знает
развилку на Гремиху и причал слева, если топать на базу, - такая круглая сопка. Сам не участвовал. Что
его застрелили, знали все. То, что НАЧ ПО дал команду кадровику Леше Пашинину сформулировать,
этому я был свидетель. И правильно, что «при исполнении», ведь иначе родным никакой компенсации за
сына».
Леонид Сивов, офицер-подводник: «Случай с побегом моряка, после того как ему набили морду, чтобы
не ходил к жене мичмана, был. Но он никого не отстреливал. Он начал стрелять, когда его окружили
комендантские во главе с начальником особого отдела базы контр-адмиралом Батраковым, и был убит
в перестрелке».
Александр Ростов, капитан второго ранга: «Со стрельбой был один случай. "Надравшийся" морячок
украл автомат и ящик патронов, ушел в тундру, куда-то в сторону Змей-озера, но там протрезвел и,
будучи окруженным, палил "в белый свет", пока ящик не иссяк. Была ли дана команда "не брать живым"
или это только сплетни - кто ж это знает? Но вот "с его согласия" - чушь!»
Как видим, в Гремихе в офицеров не стреляли, «свои не окружали» и «с его же согласия» не убивали - и
причина побега другая.
О СБОРКЕ И РАЗБОРКЕ И «СБРОШЕННОМ С ВЕРТОЛЕТА»
Из нового пополнения ПМ-130 сформировали производственные команды. Но самой важной была
«группа ядерщиков» (стр. 99), которая состояла из 37 человек. В нее входил и автор воспоминаний,
который утверждает, что создана она была потому, что «боги, восседающие в штабе Военно-Морского
флота СССР, решили, что мы, 19-летние неопытные ленинградские юноши, научимся сами «методом
проб и ошибок разбирать и ремонтировать атомные реакторы подводных атомоходов» (стр. 100).
В ВМФ СССР, конечно, был бардак, но не такой, чтобы позволить новобранцам «методом проб и ошибок
научиться разбирать реактор». Это стопроцентная Хиросима!
Но самое удивительное: научились-таки! Автор книги утверждает, что стал хорошим специалистом по
реакторам. Я не спрашиваю: как "группе атомщиков" удалось «собирать и разбирать реактор»? Меня
интересует: сколько осталось лишних урановых стержней и удалось ли из оставшихся частей собрать еще
один реактор?
Подобным премудростям новобранцев, так сообщается в книге, обучали в городке Полярном, куда их
"отправили в командировку на завод по ремонту атомных лодок". А по возвращении на ПМ-130 перед
"ядерщиками" определили основные направления работы: "Первое - подготовка атомной лодки к
навигации".
Даже с хорошего бодуна в ВМФ такую задачу не поставят: «навигация» - это "период времени в году,
когда по местным климатическим условиям возможно судоходство", другими словами, когда тают льды и
пароходы, баржи, то есть надводные корабли, могут выйти из порта, но для подводных лодок подобного
понятия не существует. Они «работают» и во льдах и подо льдом. (Но на ПМ-130 такое понятие могло и
сохраниться, ибо завод ремонтировал и другие корабли).
Геннадий Агафонов, капитан второго ранга: "Лодки бывают в разных степенях готовности: сдала АПЛ
все пять задач - она становится лодкой первой линии, те готовы выйти в море в любое время, как только
загрузят боезапас, продовольствие и прочее. Чуть что не так - лодку выводят из первой линии во вторую,
если есть возможность устранить недостаток (неисправность) быстро".
Но с началом "навигации" Токарскому в «отдельных случаях приходилось сопровождать лодку в дальних
походах». Интересно бы знать, что делали в дальних походах матросы-"атомщики" с ПМ? Тренировались
в подводном положении разбирать реактор "методом проб и ошибок"? И на каком атомоходе, и в какой
«дальний поход» уходил Токарский? Но об этом в книге полное молчание!
ПМ-130, на котором служил этот матрос, и в самом деле был современным плавучим заводом с
серьезной "начинкой", а из последней вытекали и задачи.
Виктор Широбоков, капитан второго ранга: «ПМ-130 - это большой завод. Там были литейные печи,
станки для обработки линий валов. ПМ этого типа были из корпусов порезанных Никитой (Хрущевым. - Я.
Т.) крейсеров Николаевского судостроительного завода. Я знал всю заводскую их кухню. Очень сложные
работы выполнял там. Хорошие мастера - матросы, мобилизованные с заводов. Там я изготовлял и щит,
прикрывающий "шаровой клапан" 4-го отсека лодки, левый борт. Там я изготовлял емкость для
вакуумного осушения трюма 4-го отсека. Там шили чехлы для дроби - рвалась стандартная упаковка из
мешковины при броске с плеча (имеется в виду свинцовая дробь в мешочках, которыми матросы
закидывали реактор АПЛ К-27, чтобы уменьшить радиацию после аварии. - Я. Т.). Там я изготовлял
огромные метчики М-140 для прохода резьб ползунов руля (ГОСТ таких не предусматривал). Это делали
мастера-матросы. Мощностей в стране не хватало всегда, а тут бесплатные спецы. А какие были там
электронщики! На ПМ-130 было много людей - и очень хороших".
Еще одной задачей, поставленной перед «командой ядерщиков», была "диагностика и ремонты при
аварии". Можно с этим согласиться, но условия, при которых они выполнялись, затмевают фильмы
Голливуда.
Вот как Леонид Токарский и «команда ядерщиков» производили диагностику: «Нас сбрасывали с
вертолетов на бедствующую в море лодку. После определения дозиметристами уровня радиации мы
должны были решить, как поступить с лодкой. Были случаи, когда приходилось передвигаться между
мертвыми телами подводников» (стр. 104).
Я не спрашиваю, как их «сбрасывали с вертолета на бедствующую в море лодку». Сам догадаюсь, ибо
варианты видел в кино: а) как бочки с мазутом для полярников, б) как мешок с продовольствием
голодающим Африки, в) как фанеру над Парижем.
Экспериментальная АПЛ К-27, на которой я служил, совершила несколько походов. Это была «кузница»
Героев Советского Союза и будущих адмиралов. Во время выполнения боевого задания случались и
нештатные ситуации, но даже в момент тяжелейшей аварии в реакторном отсеке, произошедшей 24 мая
1968 года в Баренцевом море, никто не сбрасывал на лодку «команду атомщиков» с ближайшего
завода, чтобы они «решили, как поступить с лодкой». Она своим ходом пришла на базу (и трупов не
было!), а потом прибыли конструкторы и ученые - цвет Академии наук СССР. И только они (даже не
командование) решали, что делать с лодкой.
Но я все-таки поинтересовался у офицеров-подводников: «Возможна ли ситуация, при которой
«сброшенный с вертолета» проникает на лодку и бродит среди трупов?» Они рассмеялись: «Если бы и
сбросили - надо было еще не промахнуться. К тому же «сброшенный» должен быть из отряда морских
диверсантов, чтобы проникнуть - хрен знает как! - сквозь задраенные люки, перерезать подводников в
отсеках - тогда он и будет бродить между трупами».
О "КОМАНДЕ СМЕРТНИКОВ" И ОГРЫЗКАХ УРАНА
Автор «Ледокола», специалист «по атомным реакторам», бродил между трупами не только на лодке
(знать бы бортовой номер!..), но и в Гремихе. В отличие от вышеперечисленных это были "живые трупы":
«Рядом с доком построили различные обслуживающие помещения. Там же находилась особо
охраняемая команда смертников».
Конечно, это были «полуграмотные крестьянские ребята» (а кто еще встречался автору в Гремихе!
Девушки легкого поведения, деградировавшие офицеры и полуграмотные крестьянские парни!), их
«работа заключалась в замене урановых и угольных стержней в атомном реакторе ремонтируемой
лодки» (стр. 104). «Смертники служили укороченный срок - 6 месяцев вместо 4 лет» (стр. 105). Кстати,
автор приводит и технологию работы «смертников»: «Моряки отвинчивали в реакторе огрызки стержней
и выбрасывали их в свинцовые ящики» (стр.105). Это почище фантазии на тему «разборки и сборки
реактора»!
Это Хиросима и Нагасаки Кольского полуострова в исполнении Леонида Токарского. Удивляет что
«специалист-атомщик» не знает технологию перезагрузки активной зоны реактора. Я лично нес вахту на
атомоходе К-27, во время перезагрузки реактора, и видел все собственными глазами, но дам слово
профессионалу своего дела.
Геннадий Агафонов, капитан второго ранга, командир реакторного отсека К-27:
«Могу сказать однозначно, что никогда на ПМ-130 не было специальной аварийной команды для
обслуживания АПЛ. Плавзавод предназначался для мелкого и межпоходного обслуживания кораблей, не
только лодок, замены какого-то трубопровода, подварить легкий корпус, изготовить крепеж (болт, гайка)
и прочее для судовых систем и механизмов. К реакторам АПЛ плавсостав ПМ отношения не имел - этой
проблемой занимались высококлассные специалисты завода-изготовителя, строителя лодок. Их,
прикомандированных из Питера, Северодвинска и других городов, были сотни - от слесаря, сварщика (но
обязательно с личным клеймом!) до инженеров и конструкторов лодочных систем. Никогда в доке не
было «команды смертников» - это полнейшая чушь. Там была команда специалистов -
инженеров-физиков, которая занималась перезагрузкой, перезарядкой активных зон реакторов. Многих
из них я знал лично, знал и командный состав дока. А что касается «огрызков» стержней, то активная
зона реактора перегружается: у нас (жидкометаллический реактор) - целиком, а на водо-водяных
реакторах - сборками.
Все это делается в доке, снимается часть прочного корпуса над реактором демонтируется СУЗ,
отдаются болты крышки реактора - а она многотонная. Крышка поднимается, на корпус реактора
ставится монжус (герметичный цилиндр), и в него втягивается активная зона.
Из монжуса сборки перегружаются в спецконтейнеры. И все всегда герметично и защищено. А замена
АЗ проходит в обратном порядке. Но уверяю, никаких "огрызков" при этих операциях быть не может».
Вячеслав Мазуренко, старшина АПЛ К-27: «Мне известно, и это подтверждают многие офицеры,
старшины и матросы, служившие в Гремихе, что ПМ-130 никогда не занималась реакторами во времена
службы автора. Сохранением же «топлива» занималась команда ПМ-44 - и никаких «смертников» в доке
не было».
Григорий Раина, спецтрюмный, ликвидатор атомных аварий, кавалер ордена Ушакова: «Рассказы
автора-«атомщика» повергли меня, обслуживавшего реактор на атомоходе, в шок. Чего стоит описание
того, как «смертники» вытягивали огрызки стержней, как уран "выбрасывали в ящики" и как выполняли
другие работы в зоне ядерных реакторов - полное дилетантство человека, говорящего о себе как о
специалисте по реакторам».
О ШПИЛЬКЕ И "ЯВЛЕНИИ БОГА"
Активную зону реактора К-27 перезагрузили на заводе в Северодвинске. Затем лодка вернулась на базу,
чтобы получить задание и выйти на боевое дежурство. Это случилось в 1967-м - втором году «атомной
жизни» (стр. 108) Токарского, когда «ничто не предвещало беды». Но «беда» - в лице нашей лодки и
экипажа - явилась. С этого момента вся его «атомная» служба пошла наперекосяк. И этот «перекосяк»
начался с простой шпильки.
На К-27, пишет Токарский, «в одном из механизмов насоса первого контура сломалась шпилька. Провели
техническое совещание у начальника завода... На совещании офицеры и конструкторы кричали друг на
друга. По всем правилам лодку надо было опечатать и отправить в отстой на 20 лет. (Просто
нобелевский лауреат! - Я.Т.) В конце концов командование решило послать людей высверлить шпильку
вручную, нарезать новую резьбу - не останавливать же реактор. Это была работа часов на пять. Нас -
37 специалистов. Уровень радиации позволял находиться там в лучшем случае несколько секунд» (стр.
110).
Геннадий Агафонов, капитан второго ранга, командир реакторного отсека АПЛ К-27: «Никакому
специалисту любого звании и должности с ПМ-130 не дано было право лично заниматься ремонтом
насосов второго, а тем более ПЕРВОГО (как утверждает этот старшина) контура. Все у нас делали
специалисты с заводов-изготовителей при и под присмотром нашего личного состава. Какие-то детали
(патрубки, фланцы и прочую мелочь) ПМ изготавливала по нашему заказу, но по МЕСТУ все делали
НАШИ - рабочие завода-изготовителя или мы сами. Было это так и не иначе».
Но Токарский не знал, что спецтрюмные К-27 и сами умеют менять шпильки, а если понадобилась бы
помощь, то на это есть рабочие с личным клеймом, прибывшие из Северодвинска, и что к первому
контуру его и близко не подпустят, да и смертельного «уровня радиации» в 1967 году на лодке не было.
Перед «Операцией «Шпилька» «специалисту по реакторам» позвонил друг-матрос и произнес: «Это
смерть!» И шпилька засела в голове старшины - будущего автора "Ледокола, или Искусства выживать",
и всю ночь он прощался (в мыслях) с родными и думал: «А есть ли Бог?», который помог бы ему
отмазаться от завтрашнего похода в реакторный отсек К-27. И бог услышал, а может, даже и сам явился
в лице дежурного офицера, который матюкнулся при виде фотографии девушки, стоявшей на тумбочке у
изголовья койки Токарского. В воспаленном мозгу старшины вспыхнуло: «Это от Бога!» - и матрос
ударил своего командира по лицу. За это получил десять дней гауптвахты - радостное «освобождение от
смерти», ниспосланное свыше.
А как остальные, спросите, члены команды? По версии, сидящего на губе, они пошли в реакторный отсек
К-27. И все 36 - будете смеяться - отдали концы.
А когда Токарский вернулся с губы, то обнаружил, что все кровати кубрика пусты, только его
сохранилась. А начальник завода, который понял суть отмазки Токарского, сказал ему: «Ты теперь
единственный, кто у меня разбирается в реакторах! Иди - принимай и обучай новое пополнение!»
(стр.111- 112).
Александр Ростов, капитан второго ранга, служил на ПМ-130: «ПМ-130 - своего рода плавзавод. Со
множеством цехов. Изготовление деталей к чему угодно - это пожалуйста, но дальше чертежей,
приносимых с кораблей на изготовление различных деталей, руки пээмщиков до атомных реакторов
подводных лодок не протягивались».
Предположим, что ребята с ПМ (так вытекает из воспоминаний) полезли в первый контур (хотя это
категорически запрещено) и облучились так, что за десять дней, пока Токарский сидел на губе, все
померли. А почему живы остались спецтрюмные, под присмотром которых производится любой ремонт,
почему не облучились (при таком-то излучении!) матросы из других отсеков? Но в 1967 году никто на К-27
не умирал.
И еще: зачем посылать 36 (37-й сидел на губе!) специалистов менять одну шпильку? А если все
"атомщики" и спустились в реакторный, то как разместились в отсеке, да еще вокруг одного насоса,
вернее, одной шпильки!
И чтобы закончить с утверждением, что автор воспоминаний прошел сквозь «чернобыли» атомных
реакторов подводных лодок, скажу, что за все время службы Токарского в Гремихе случилась всего
одна атомная авария на подводной лодке К-27 (25 мая 1968 года), а в это время Токарский уже не
служил на ПМ-130 и бился за ДМБ (демобилизацию), которая и состоялась в июне того года. А между 25
мая и днем его отъезда он не мог даже подойти к лодке, которую я и мои товарищи удерживали на плаву,
охраняли и занимались ликвидацией последствий тяжелейшей атомной аварии.
О ТВ И ШЕСТИДНЕВНОЙ ВОЙНЕ
5 июня 1967 года в Израиле началась Шестидневная война. Как сообщает автор, все вспомнили, что он
еврей, и приходили посоветоваться, задать вопросы. Но «про Израиль, - пишет он, - я не знал ничего. Да
и про евреев знал очень мало. А из евреев я был знаком только со своими родителями» (стр.116).
Всем известно, что обычно подобные "интересанты" узнают о еврействе при виде спущенных штанов у
последнего, но на этот раз они просили доказательств не ниже пояса, а выше головы, другими словами -
«снять пилотку». Токарский «относился к этому с пониманием, ибо у нас, людей, работающих в атомных
(так на какой лодке? - Я. Т.) реакторах, это было обычным явлением» (стр. 117). И он показывал башку.
Он думал, что «они искали лысину, а они искали рога». Какие все-таки необразованные крестьяне!
Но «искатели рогов» были не одиноки. Автор рассказывает, что вскоре его вызвали в штаб тыла. Там
его встретил политработник и коротко изложил задачу: «выступить в прямом эфире в качестве
еврея-командира и осудить израильского агрессора по бумажке, которую он мне вручил» (стр.119).
(Опять бардак: как можно предлагать подобное священнодействие «в прямом эфире» старшине,
который только что вмазал офицеру по роже, отсидел десять суток и так далее?!)
Но его выпустили в прямой эфир, где матрос вдруг заговорил не по писаному: «Мне тут дали зачитать от
своего имени декларацию, осуждающую Израиль. Я ничего не знаю об Израиле. Но я не понимаю, зачем
трем миллионам евреев оккупировать сто миллионов арабов? Зачем вообще народу, потерявшему
шесть миллионов жизней, среди которых была моя семья, война? Я в это не верю». Примерно на этом и
выключили прямой эфир».
А далее - особый отдел, допросы. И наконец трибунал, который почему-то осудил его по статье "За
надругательство над гимном, за надругательство над флагом" - и в штрафбат (в аннотации: «Трибунал
приговорил автора к смерти от рук уголовников за поддержку Израиля»).
Я не сомневаюсь, что человек, который выступил бы в «прямом эфире ТВ» в 1967 году в Гремихе с
подобным заявлением, получил бы от особистов по самые уши. Я не сомневаюсь, что автора отдали бы
под суд. Но почему по статье «над гимном… и над флагом»? И почему он был направлен в штрафбат,
когда никакого штрафбата в Гремихе никогда не было. Были стройбаты. И то, чем занимался Токарский
в «штрафбате», как перекидывал уголь и отгребал снег, подтверждает его нахождение в строительном
батальоне. А дисбат (штрафбат) - один на Кольский полуостров - находился под Североморском. Может,
автор запамятовал? Думаю, знает, просто «штрафбат» звучит более героически, чем стройбат с его
«партизанами».
Александр Ростов, капитан второго ранга: «Военная прокуратура в Гремихе была. Был и председатель
военного трибунала (по должности и в числе одного майора, кажется). Самое громкое дело в указанный
период было по осуждению матроса со Святого Носа, который застрелил оленя. Его, сидевшего в
следственной камере на гауптвахте, я спросил: «Что, олень-то был дикий?» Он ответил: "Ага! Лопарь,
который следом прибежал, был совсем дикий!" Приговор "военным трибуналом к смерти от рук
уголовников за публичную поддержку Израиля во время Шестидневной войны" - вообще идиотизм,
совсем трудный для комментария. А уж дела, где мог быть политический подтекст, вообще вне
компетенции гарнизонных трибуналов. Выше длительных самоволок, которые интерпретировались по
статье "дезертирство", дела в таких трибуналах не поднимались и дальше штрафбатов (где-то под
Североморском) осужденные не отправлялись.
В Гремихе ничего, похожего на штрафбат или штрафную роту не было, да и быть не могло - режимный же
гарнизон».
Но вернемся к «национальному вопросу». Я думаю, что факт «поддержки Израиля» старшиной первой
статьи Токарским в прямом эфире, да еще в маленьком, где все знали друг друга, гарнизоне обсуждался
бы в экипажах, на комсомольских и партийных собраниях (скрыть происшествие невозможно), в семьях
офицеров и сверхсрочников - они должны были видеть это выступление. Но подобной «повестки дня» не
было. И никто из офицеров, живших в поселке, не упоминал об этом событии. В чем же дело? Почему все
молчали?
В конце первой части статьи я сообщил, что не «все умерли» (о поголовной смерти свидетелей
утверждал только Токарский), и поныне живы многие матросы и офицеры, в том числе и особист,
курировавший ПМ-130. Мне удалось задать ему пару вопросов через своего бывшего командира,
который в курсе моего журналистского расследования. Более того, я, понимая, что «кураторы» никогда
не говорят (такова профессия!) напрямую, постарался не упустить намек в его рассказе.
По поводу «прямого эфира в защиту Израиля» "куратор" только рассмеялся: ничего такого не помню, но
если бы матрос Пупкин такое произнес, то ближайшим же рейсом был бы отправлен в Сухумский
обезьяний питомник. А вообще-то, добавил офицер, в 1967 году особый отдел Гремихи занимался
подготовкой к приезду в гарнизон Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. И он,
«куратор», отвечал за безопасность генерального от своего отдела.
На первый взгляд, в ответе особиста ничего нет: «Не помню, занимался приездом…» Но кто слышит -
тот поймет, была и наводка: приезд Брежнева.
И вот какая интересная информация обнаружилась.
Брежнев посетил Гремиху 1 июня 1967 года, и жители поселка попросили его создать в поселке… ТВ. И
Генеральный обещал. ТВ Гремиха ("Орбита") было запущено 7 ноября 1967 года и работало всего два
дня в неделю, вторник и четверг.
Шестидневная война длилась с 5 по 10 июня 1967 года. По логике в эти (или близкие к ним дни) и должно
было состояться «выступление Токарского», НО В ЭТО ВРЕМЯ В ГРЕМИХЕ НЕ БЫЛО ТВ - и
«ПРЯМОГО ЭФИРА» БЫТЬ НЕ МОГЛО. А через полгода, в ноябре, когда заработало ТВ Гремихи,
события Шестидневной войны никого в России уже не интересовали.
Но предположим: а вдруг в Гремихе до «большого ТВ» было какое-то местное, "колхозное ТВ" - на
несколько домов?
Геннадий Агафонов, капитан второго ранга: «До телевидения было "ничего", если не считать радио. У
меня был приемник японский, так его приходили слушать, так как он ловил с 13,17,19 метров, тогда как
наши - с 25. На лодке К-27 был отличный приемник, но был и замполит. А вообще жили слухами: что
женщины услышат в магазине, то и перескажут».
Я описал несколько ситуаций из флотской биографии Леонида Токарского, в которых
непрофессионализма и неправды больше, чем истины. Но есть факты, в которые я верю: он и в самом
деле служил в Гремихе, затем был списан с ПМ-130 (но не в штрафбат, а в стройбат), и там ему
«сломали нос, выбили челюсть, переломали кости и пырнули ножом» и так далее.
Служба в ВМФ и в самом деле суровая, особенно если ты стараешься выжить за счет других, как в
случае со «шпилькой», и если относишься к окружающим как к проституткам, уголовникам,
деградировавшим и полуграмотным - другими словами с презрением и ненавистью, но в таком случае
следует быть готовым, что и они ответят тем же, если не жестче.
Выражаю благодарность за оказанную помощь в проведении журналистского
расследования офицерам Геннадию Агафонову, Александру Ростову, Виктору
Широбокову, Леониду Сивову и старшинам Григорию Раине и Вячеславу Мазуренко,
члену экипажа К-27, создателю сайта для для тех, кто служил в Гремихе:
, а также руководству сайта поселка Гремиха.
