Утром мы перешли в родную базу. Нам предстояло ППО и ППР. Это планово-предупредительный осмотр и такой же ремонт. То есть своими силами, как автолюбителю в гараже: там помазал, там зачистил, там гайки подкрутил. Две трети офицеров в это время разъехались: доктор в ординатуру, вырезать аппендиксы, кто-то на курсы, кто-то в отпуск. Ночью пришло штормовое предупреждение и нас выгнали в бухту на якорную стоянку – «яшку». Оттуда - в море, передав, чтобы мы были готовы встретить надвигающийся тайфун. Лодкам определили места стоянок, запретив погружаться. Все крепилось по-штормовому, то есть прикручивалось и привязывалось. Вахтенный офицер был одет в гидрокомбинезон поверх канадки и пристегнут к поручню трапа карабином монтажного ремня, на манер немецкого пулеметчика-смертника. Так же экипировали сигнальщика. Им придется хуже всех: находиться в самой высокой точке лодки при качке; мерзнуть на холодном ветру; быть накрытыми с головами волной, когда она, с ревом перекатываясь через невысокую лодочную рубку, пытается оторвать руки от поручня, и когда уже захлебываешься соленой водой, и воздух в груди закончился, а до следующего вдоха неизвестно сколько; и смотреть на эту бушующую стихию, сознавая свое ничтожество перед ней; и помнить, что рубочный люк в лодку задраен. Нашей задачей было отдать якорь и, отрабатывая винтами, удерживать лодку носом к волне. Ветер крепчал, волны становились все больше и злее, заметно усилилась качка. А лодочная качка гораздо хуже, чем качка на надводном корабле. Я быстренько распечатал боевую аптечку и проглотил три таблетки-протектора. Было в ней такое прекрасное изобретение ученых-гуманистов на случай ядерной войны. Получив смертельную дозу облучения, вы еще три-четыре часа могли воевать с врагом, до своей героической кончины от радиации. Большая доза вызывает тошноту, таблетка-протектор ее снимает, и вы, с пузырящейся от ожогов кожей, умираете, но не облеванный. А тошнота в бою расслабляет и заставляет ложиться, стонать, бросать оружие и жалеть себя. Да и попробуйте метко стрелять и прицеливаться, если изо рта бьет фонтан. Да-с, полезное изобретение. «Аэрон» и мятные таблетки по сравнению с ним, как жидкий чаек по сравнению с коньяком многолетней выдержки. Морская болезнь тем и страшна, что человек теряет восприятие окружающего мира и слышит только себя. Это состояние многократно описано, повторяться не буду. Когда я начал обход отсеков, жив был только центральный. Там руководили закаленные командир, старпом и механик. Во всех остальных валялись стонущие и травящие тела. В пятом (дизельном) и шестом (электромоторном) команды центрального исполняли мичманы. Пришлось пинками поднимать матросов, гнать их на боевые посты, заставлять заниматься уборкой блевотины. Работа прекрасно лечит морскую болезнь. В шестом отсеке у переборки стояла привязанная головка дизеля, такая толстая тяжелая, килограммов на сто, а может, и больше, железяка со штырями. Крепил ее старшина второй статьи Машкин. Крепил какой-то хилой бечевкой, для отвода глаз. А море не любит несерьезного к себе отношения. После очередного удара волны лодка, дрожа, поползла куда-то вверх, а железяка сорвалась, пролетела половину отсека и переломила голень Машкину. Когда мы ее вчетвером оттащили, то увидели, что окровавленные обломки белой острой кости торчат наружу из порванной штанины. Машкин орал, но больше от страха, боли он еще не чувствовал – шок. По «Каштану» я вызвал центральный, доложился и запросил промедол (обезболивающее, тоже из боевой аптечки) из командирского сейфа. Вызвали химика, по совместительству являющегося боевым санитаром: доктора- то не было, учился. Химик прибыл с лекарством, глянул на рану и упал в обморок. На него внимания уже не хватало, поэтому так и остался лежать в блевотине, а я занимался Машкиным. В отсек пробрался механик, посмотреть, что же случилось с его подчиненным. Машкин верещал и мешал мне обрабатывать рану и закреплять шину. Когда-то я работал санитаром на «скорой помощи» и навыков не забыл. По сравнению с тем, что мне доводилось видеть, рана Машкина могла быть признана легкой царапиной. - Наркоз ему нужен, общий, - пробасил механик и отодвинул меня в сторону.- Машкин, ты деталь крепил? - Я… -Н-на! – большой и тяжелый механический кулак опустился на голову пострадавшего, выполнив две миссии сразу: кары и милосердия. Кара за безалаберность, общий наркоз для облегчения страданий. Вдвоем мы быстро справились с неподвижным Машкиным и занялись более важными делами. Бедлам продолжался трое суток. Было душно и довольно гадко. Нас валяло с борта на борт, а в промежутках между бросками лодка, кряхтя, взбиралась на волну, а потом ухала вниз так, что кишки взлетали и прилипали к горлу. На камбузе с грохотом летали бачки, лагуны и кастрюли. В отсеках срывались плохо закрепленные предметы, обязательно стремясь кого-то покалечить. Из аккумуляторов выплескивался электролит. Ни есть, ни пить, ни спать было невозможно, хотя и хотелось. Кто мог, ел консервы. Остальные по-прежнему травили. Верхняя вахта приходила замерзшая на нет и мокрая с ног до головы. Вахтенных и сигнальщиков меняли через два часа, но офицеров не хватало, мы ведь выбежали в море неполным экипажем, и люди не успевали не только отдохнуть, но даже отогреться. Наверху творилось что-то страшное. Серый океан ревел и пытался ударами волн-кулаков раздолбать наше старое «железо». Кулаки были метров по восемь высотой. Железо поддавалось. Метров сорок верхней палубы легкого корпуса было сорвано и свернуто, наподобие обойного рулона, от носа до ограждения рубки, страшно грохоча при каждом ударе волны. Обтекатель носовой гидроакустической станции развалился на две половины. Страшно зияли дыры в корпусе, через которые были видны баллоны высокого давления. Аварийный буй сорвало и куда-то унесло, вместо него в палубе темнела дыра, как след от удаленного больного зуба в рыхлой десне. Плексиглас в иллюминаторах ограждения рубки выбило. Само ограждение было в огромных вмятинах и трещинах. Металл не выдерживал мощи стихии. Ветер достигал 190 километров в час и тяжело выл. Вахта глохла от рева. Все скрипело, билось, стонало и дрожало. Натужно ревели дизели, а винты молотили воздух, когда лодка рушилась с волны в свободном падении, глубоко зарываясь носом в воду. Корпус ее вздрагивал, как живой. Люди внутри прочного корпуса упирались руками и ногами, хватались за что-нибудь, чтобы удержаться на ногах и не быть размазанными по переборке. Так продолжалось трое суток. Но: дизели работали, якорь держал, вахта неслась, связь с базой была, помощь раненным оказывалась, приборка блевотины продолжалась. Все лодки бригады, кроме нашей, потеряли якоря. Всем требовался ремонт. Когда тайфун утих и нас, наконец-то, запустили в базу, мы ее не узнали. Сопки стояли голыми, без снега, задрав к небу черные руки редких деревьев. Часть леса была вывернута с корнем. Дороги к поселку не было, как не было и знакомой береговой черты. Тысячетонный снежный покров, ухнув, лавиной сошел вниз, к морю, накрыв пирсы до половины их длины, и замер у побережья. Море билось в эту многометровую снежно-ледяную стену. Толстенные металлические швеллеры, в которых были проложены электрические и телефонные кабели, трубы пара и воды для подачи на лодки, покоившиеся на столбах пирса, превратились в причудливую рвано-ажурную абстрактную конструкцию. Главными ее элементами были гигантские штопоры и узлы. Отовсюду торчали растрепанные провода, своим веселым разноцветьем подчеркивая разруху, и рваные кишки трубопроводов. Столбы тоже были перекручены и завязаны узлами. Один из плавпирсов затонул, криво выставив над водой часть поросшего водорослями брюха, у другого оторвало секцию. Пейзаж был настолько незнаком, а разрушения так сильны, что казалось, не ураган здесь погулял, а атомная бомба средней мощности. Впечатление усиливалось полной тишиной и безлюдьем – нас никто не встречал. Вскоре, правда, появилась бригада матросов с бербазы, на лыжах и с лыжами за плечами, связки по три. Оказалось, для нас. Были даже носилки для раненого Машкина. Оставив на лодке вахту, мы совершили лыжный пробег до поселка. У поворота нас встретила обалдевшая лиса. Она не могла понять, счто случилось, и готова была есть из рук.Кормить было нечем. В поселке пострадали крыши и окна. Стекла в жилых домах уже вставили, только штаб слепо смотрел в сторону бухты бельмами фанерных листов на окнах. В нашей казарме тоже свистел ветер и лежали небольшие сугробы. Быт экипажа - дело рук самого экипажа. Стекол в бригаде больше не было, посему, по старинному подводному обычаю, мы «заняли» вторые рамы на первом этаже, в казарме экипажа, находящегося в автономке. Замок на двери, естественно, пришлось сорвать. Дело в том, что уходящие в море оставляют в казарме очень много вещей, которые ну просто необходимы тем, кто остался на берегу. По приходу хозяева не досчитаются даже коек. А замок на то и замок, чтобы его открывали. Когда наша лодка находилась в заводском ремонте, у нас обчистили баталерку с обмундированием и инвентарным имуществом, «позаимствовали» стулья и табуретки, поснимали замки с офицерских кают. Значит, кому-то было нужнее, а скарб подводницкий, в том числе и инвентарный, дело наживное. Экипаж, запущенный в базу последним, затыкал окна матрасами. Не повезло. Нас поставили всем в пример и первыми отправили в ремонт, в завод, как наладивших береговой быт и относительный уют. Да, а Машкин выжил, общими усилиями ногу мы ему спасли. Правда доктора удивлялись, что удар пришелся по ноге, а у парня еще и сотрясение мозга оказалось. Начмед хотел даже статью в научно-медицинский журнал подготовить, но мы с механиком его отговорили.
1848 г. июня 13. Произведен в мичмана с назначением в Черноморский флот.
1848-1850 г. На бригах и крейсировал у восточного берега Черного моря.
1851-1852 г. На шхуне «Дротик» плавал по черноморским портам до Константинополя. В 1852 году командовал шхуной В следующем 1853 году с началом войны "Дротик" принял участие в боевых действиях, в частности, о том можно прочитать в книге
"Бой возобновляется с рассветом и протекает в этот день очень быстро. В журнале «Флоры» записаны его важнейшие этапы: «В начале восьмого часа в расстоянии трех миль увидели на ветре шхуну «Дротик», которая шла под всеми парусами к Бомборскому укреплению. При восхождении солнца был поднят на фрегате кормовой флаг при пушечном боевом выстреле; в сие время турецкие пароходы находились от нас в расстоянии трех миль за кормой, уже построенные в боевой строй; на них тоже подняли кормовые флаги, но без выстрелов. В 8.15 пароходы разделились и построились как бы в две колонны под ветром; под вице-адмиральским флагом шел на левый борт, другие два — на правый, но вскоре передовой взял направление к шхуне «Дротик». Через пять минут он опять переменил направление и вступил в кильватер наветренного. В 8.30 пароходы подошли на пушечный выстрел к шхуне, открыв огонь из носовых орудий. В сие время фрегат поворотил и открыл батальный огонь левым бортом по оставшемуся за кормой пароходу. Это действие заставило остальных прекратить покушение на шхуну и обратиться к фрегату. В 9.30, действуя по неприятелю, отражали их нападение. Фрегат получил пробоину под грот-русленем в медь первого пояса из орудия шестидесятивосьмифунтового калибра. [294] В 10 часов турецкие пароходы прекратили бои, сомкнулись вместе. Приостановив действие машины, адмиральский пароход пошел на буксире. В это время фрегат, по прекращении боя, поворотил овер-штаг на левый галс, находясь от Пицундского укрепления в одной миле». Капитан-лейтенант Скоробогатов с полным основанием заявляет в рапорте командиру восточного отряда Черноморского флота: «Пароходы решительно были не в состоянии выдерживать огонь моей артиллерии и постыдно бежали по направлению к весту, оставя поле сражения парусному фрегату, получившему от них только две подводные пробоины».
Из следующего упоминания, - - узнаем, что в составе третьего бастиона одна из батарей, Госпитальная, получившая название от располагавшегося рядом морского госпиталя, была вооружена 18-фунтовыми морскими каронадами, взятыми со шхуны "Дротик".
1854 г. На корабле находился на Севастопольском рейде.
Линейный корабль "Святослав" 13 февраля 1855 года был затоплен во второй линии судов между Николаевской и Михайловской батареями. А ранее, в январе 1854 года по крайней 17 корабельных орудий установили на западном берегу Килен-бухты, образовав батарею Святославскую, названную именем линейного корабля, матросы которого ее построили. -
1854 г. Ноября 26 произведен в лейтенанты.
1854 и 1855 г. с 13 сентября по 27 августа состоял в гарнизоне Севастополя на Малаховом кургане. Награжден орденами: Св. Анны 3 степ. с мечами, Св. Владимира 4 степ. с мечами и Св.Станислава 2 степ. с мечами и годовым окладом жалования.
К счастью, об одном из боевых свершений Александра Константиновича и интереснейших обстоятельствах награждения мы узнаем благодаря одному из его товарищей по оружию.
Воспоминания Ф. фон Драхенфельса.
14-го августа огонь был немного слабее, и к нам приехал любимый нами князь Этот бодрый и бравый старик обошел, несмотря на все еще продолжавшийся адский огонь, все наши батареи и благодарил нас, чем снова до такой степени ободрил нас, что надежда с Божьей помощью еще раз отбить штурм к нам возвратилась! Перед своим уходом князь приказал представить ему из каждого рода войск, защищавших Малахов курган, по одному офицеру, наиболее отличившемуся при предшествовавшем бомбардировании. Храбрый комендант наш капитан-лейтенант Петр Алексеевич Карпов представил соседа моего по батареям - лейтенанта Панферова, меня и одного пехотного офицера Модлинского резервного полка, которого фамилию я, к сожалению, забыл; помню только, что я и все мы весьма обрадовались, что именно на него пал выбор. Конечно, не могу я согласиться, чтобы мы трое могли отличиться более наших товарищей, потому что каждый из нас переносил то же самое и так же свято исполнял свой долг, как и мы; но я уверен, что каждый читающий эти строки согласится со мною в том, что в обложенном городе почти нет возможности защитникам выказаться одному перед другим! Князь Горчаков спросил нас, какие мы имеем ордена, и дал каждому следующий по старшинству знак отличия. Когда же я ответил, что никаких крестов еще не имею, то он, прикрепляя мне на грудь орден Святой Анны III степени с мечами, сказал мне, что жалеет, что должен дать мне такую малую награду, но надеется в скором времени иметь случай наградить меня больше. Начальник штаба генерал-адъютант Коцебу написал тут же, на пустой пороховой бочке, приказ по армии о назначении нам розданных наград, князь подписал его и показал каждому из нас, поздравляя и благодаря с обычною своею сердечностью...
1857 г. На шхуне «Опыт» курсировал в Черном море.
1858 и1859 г. На корабле перешел из Севастополя в Кронштадт.
"Цесаревич" - один из двух впервые в России заложенных в 1852 году 135-пушечный винтовой паровой корабль. В июне 1859 года его командиром был назначен Корабль этот без винтового двигателя, нагруженный вместо артиллерии, разным казенным имуществом, при самых неблагоприятных условиях, совершил плавание из Николаева в Кронштадт вполне благополучно...
1860-1864 г. На винтовом корвете плавал у Восточного берега Черного моря.
1862 г. Награжден
1863 г. января 1. Произведен в капитан-лейтенанты.
1864 г. Получил
Крест «За службу на Кавказе», награждались все чины российской оккупационной армии, принимавшие активное участие в войне с горцами с 1859 по 1864 годы. Награждение тем или иным видом креста проводилось в зависимости от чина и заслуг оккупантов и их приспешников перед «отечеством». Например, бронзовым крестом награждались все нижние воинские чины (в том числе и кавказской милиции, сформированной из местных марионеток и коллаборационистов) и многочисленные волонтёры (наёмники), принимавшие участия в различных сражениях, а также все государственные чиновники, священники и медики, исполнявшие свои функциональные обязанности во время боевых операций русских колонизаторов против свободолюбивых горцев.
Медаль «За покорение Западного Кавказа 1859-1864».награждались: все чины Кавказской армии и «туземной милиции» от рядового солдата до генерала, принимавшие непосредственное участие в военных действиях против горцев Западного Кавказа в течение 1859-1864 годов; так называемые «добровольцы» из числа местных национал-предатетелей, различные волонтёры (наёмники) и нестроевые нижние чины, которые находились во время военных действий при войсках и участвовали в боевых операциях; чиновники военного и гражданских ведомств, находившиеся в войсках по делам службы; а также многочисленные медики и священники, исполнявшие свои служебные обязанности во время карательных походов царских войск против народов Западного Кавказа. А с 2 ноября 1864 года право на награждение этими медалями получили и чины морского ведомства, принимавшие участия в сражениях с горцами.
1868 г.На пароходе «Чатырдах» ходил в Черном море.
1869 г. Награжден .
1870 г. Командовал брандвахтенной шхуной на Очаковском рейде.
1871 и 1872 г. Командовал пароходом у Константинополя.
На судьбе этого судна стоит задержаться. Во-первых, в более поздние годы, с осени 1881 года, колесным пароходом "Тамань" командовал Степан Осипович Макаров ( ). "Как известно, в это время существовала реальная угроза проникновения — в случае осложнения международной обстановки — британского флота с десантом через Босфор к российскому черноморскому побережью. Это вынудило высшее военное руководства России готовить ответные меры: командиру «Тамани» было поручено оперативно «собрать гидрографические, метеорологические и топографические данные о берегах Босфора и выяснить: а) возможен ли десант на эти берега, в каких местах и в каких силах.., изучить условия заграждения Босфора минами в различных местах. Составить план таких заграждений и перечислить необходимые для того материальные средства». В Турции С.О.Макаров пробыл менее года, решая упомянутые задачи секретного характера. Прежде всего, он экспериментально проверил легенду о существовании на Босфоре двух течений (одного поверхностного из Чёрного моря в Мраморное и другого — глубинного — в противоположную сторону). Для измерения скорости течения был изготовлен специальный инструмент его конструкции. «Он заключался в винте, вращающемся от действия течения. При каждом обороте винта колокольчик, привязанный к нему, делает один удар, и таким образом на поверхности можно считать, сколько оборотов делает винт, а, следовательно, знать скорость течения». Командир стационера, а также его подчиненные офицеры выходили на шлюпке в середину пролива, на бечеве на глубину опускался бочонок с водой (шлюпочный анкерок для пресной воды), гребцы убирали весла, и наблюдалось удивительное явление: шлюпка начинала двигаться против видимого течения, поскольку бочонок служил своеобразным парусом для нижнего течения. Всего полтора месяца потребовалось С.О.Макарову, чтобы обнаружить противоположные течения в Дарданеллах и Мраморном море, а затем и в Босфоре. 24 декабря 1881 г. он доложил об этом в С.-Петербург, подчеркнув важность выявленного «противотечения» для минного заграждения."
А ранее в период Крымской войны "Таманью" командовал будущий адмирал и выдающийся кораблестроитель, уничтожил за время войны шесть турецких торговых судов, совершил прорыв из блокированного Севастополя в Одессу. - "Отмечая в приказе о Синопском сражении своевременную помощь отряда пароходофрегатов под командованием вице-адмирала В. А. Корнилова, П. С. Нахимов писал: «Пароходы содействовали весьма много к последнему истреблению турецкого флота».
Адмиралом Андреем Александровичем Поповым гордился его правнук, замечательный ленинградский нахимовец 1951 года, подводник, Мороко Андрей Евгеньевич, и не посрамил его славы. Подробнее о них расскажем в отдельном сообщении позже.
Не менее интересен и тот факт, что перед тем, как А.К. Панферов вступил в командование, в составе экипажа "Тамани" проходил службу, участвовал в заграничном плавании в 1869-1870 гг., отец
1872 г. Пожалован турецким
1873 г. января 1. Произведен в капитаны 2 ранга. 1877 г. Произведен в капитаны 1 ранга. 1878-1882 г. Командуя корветами и и пароходом «Тамань» плавал в Черном море.
История постройки и службы в составе Черноморского флота винтового корвета «Память Меркурия» – первого из кораблей с таким наименованием в русском флоте, - прослеживается в статье Васильева Д.М. Винтовой корвет «Память Меркурия», опубликованной в журнале "Судостроение" № 6 в 2007 году. В частности, вместе с шхуной "Бомборы" в 1867 году корвет в составе средиземноморской эскадры принял участие спасении от турецкого террора восставших жителей о. Кандия (Крит). В 1869-1870 гг. вместе с корветом "Львица" - в большом учебном плавании с гардемаринами с заходами в Константинополь, Пирей, Мессину, Неаполь, Наварин, Сиру.
Закат на море. 1886. Иван Константинович Айвазовский.
Плавание - полет корвета "Сокол" увековечил "Среди шепота тропической ночи, полного какой-то таинственной прелести, почти бесшумно плывет, словно птица с гигантскими крыльями, трехмачтовый паровой военный корвет "Сокол" под всеми парусами, имея бомбрамсели на верхушках своих, немного подавшихся назад, мачт. Небольшой, изящных линий, красавец-корвет, на котором находится сто семьдесят матросов, четырнадцать офицеров, доктор и иеромонах с Коневского монастыря, идет с благодатным, вековечным пассатом, направляясь на юг, узлов по семи-восьми в час, легко и свободно, с тихим гулом, рассекая воду, рассыпающуюся у носа алмазной пылью, и равномерно слегка покачиваясь на исполинской груди старика-океана..."
1882 г. Пожалован подарком по чину с вензелевым изображением Высочайшего имени. 1885 г. июня 17. Произведен в контр-адмиралы, с увольнением от службы. 1895 г. января 26 скончался.
/Список №3, том XI стр. 132/
В морском сборнике 1864 и 1866 гг. были напечатаны статьи г. Панферова: «Матросы на русских коммерческих судах Черного моря» и «Патентованный румпель без штуртроса на коммерческих судах».
В уже прошлом, 2008 году, старейший военный журнал отпраздновал свое 160-летие. Своим "рождением" он обязан адмиралу (1797-1882) – выдающемуся русскому мореплавателю и географу, члену-корреспонденту (1829-1855), впоследствии почетному члену (с 1855) и президенту (с 1864) Петербургской академии наук.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ.
Для поиска однокашников и общения с ними попробуйте воспользоваться сервисами сайта Просьба к тем, кто хочет, чтобы не были пропущены хотя бы упоминания о них, например, в "Морских сборниках", в книгах воспоминаний, в онлайновых публикациях на сайтах, в иных источниках, сообщайте дополнительные сведения о себе: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. А мечтаем мы о том, чтобы собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Примерно четверть пути уже пройдена, а, возможно, уже и треть. И поэтому - еще и о том, что на указанные нами адреса Вы будете присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Американцы имели на вооружении ракету «Першинг». И когда к нам на лодку пришел лейтенант Вершин, его тут же и окрестили «Першингом». Лейтенант был мал ростом, упитан не в меру, волосат и ленив. Кроме того, он пребывал в постоянной задумчивости, чего лейтенанту не положено. Лейтенант должен, как губка, впитывать особенности окружающей служебной среды и приспосабливаться к ней. Задумчивость могла помешать служебному росту и повышению профессионального мастерства. А мастерство штурманенку, после училища, ой как надо было повышать. На «Першинга» он начал откликаться уже на второй день, то есть не был начисто лишен способностей к обучению. Взялись мы за него крепко. За месяц подготовили к дежурству по кораблю, за два – к несению вахты на якоре, а потом и на ходу. Лейтенант пыхтел и старался. Он оброс щетиной, а его лицо приобрело устойчивый масляный блеск. Если кто не знает, на человека, находящегося внутри подводной лодки, воздействуют около двухсот тридцати вредных примесей. Это выделения аккумуляторных батарей, пластика, дизелей, краски, магнитные поля, вредные примеси в воздухе и многое другое. Однажды я, бывший надводник, лег спать раздетым, в одних трусах. Утром, проснувшись, обнаружил, что та часть тела, которая была укрыта одеялом, осталась чистой, а грудь покрылась противным, черным, масляным налетом. Этакий полунегр – полубелый. С тех пор я спал одетым, как и все, стараясь забыть надводную будуарную лафу. Эти умывальники в каютах, это рассветное солнце, этот свежий воздух, проникающий через приоткрытый иллюминатор, эти шторки над кроватью, эта пепельница на столе… Со временем Першинг опять впал в задумчивость. Больше того, он начал просыпать утренние построения и, даже страшно сказать, подъем флага, а это уже серьезно. На подъем Военно-Морского Флага может не выйти только мертвый. Мы начали беспощадную борьбу с утренними опозданиями. Утром к лейтенанту в чудильник бежал посыльный, чтобы разбудить соню. Но это выглядело как - то по - барски, не по чину. Тогда мы, перед всем экипажем, на построении, подарили ему будильник «Севани», такой большой, металлический, со звонком сверху. Его рев был громче, чем рев колоколов громкого боя при объявлении тревоги на надводном корабле. Помогло дня на три, привык, лейтенант, видимо. Потом его стыдили и наказывали. Сон по-прежнему оказывался победителем в борьбе, длившейся не одну неделю. Нас, командование корабля, это уже сильно задрало. Однажды он опять не прибыл на подъем флага. Поиски позволили установить, что Першинг находится на лодке. Команду прибыть в казарму он пытался проигнорировать, мотивируя это срочным вызовом к флагманскому штурману. «Флажок» вызова не подтвердил. Пришлось приложить волю и настойчивость. В ожидании Першинга в каюте командира сидели, кроме него, старпом и зам. Зам – это я. Командир сидел за столом, старпом на диване, я на подоконнике у двери. Не то, что мне негде было сесть, я просто пытался придать обстановке этакую неформальность. Весь экипаж знал, что Вершина ждет экзекуция, и тихо злорадствовал. Матросам надоело бегать в метель, из теплого кубрика, и будить нерадивого лейтенанта. В шинели и шапке Першинг вошел в каюту, доложившись по форме, и замер у двери. Он был бледен и испуган. Вообще выглядел плохо. Первым его драл командир. Он вспоминал мельчайшие упущения в службе, ошибки в счислении, плохую дисциплину в подразделении и много чего еще. «Дер» продолжался не менее 40 минут. Лейтенант стоически слушал и молчал. Потом эстафету принял старпом. Он вспомнил о беспорядке в заведовании, плохой строевой подготовке, незнании Устава и корабельных правил, не поверенных картах, барахлящем гирокомпасе, беспорядке в штурманской рубке и пренебрежении будильником «Севани». Это заняло минут тридцать. Лейтенант стоял молча, не возражая. Настала моя очередь. - Вершин, придется Вас привлечь к комсомольской ответственности… Я не успел договорить фразу. Лейтенант покачнулся, повалился назад, головой открыл дверь и выпал в коридор. В коридоре шла уже предобеденная приборка. Матросы мыли пол. Пол был залит мыльной водой. Чисто интуитивно я бросился к Першингу, схватил его рукой за лацканы шинели и рывком затащил в каюту, закрыв свободной рукой дверь. Я до сих пор помню изумленные глаза приборщика коридора, почему-то впавшего от такой картины в ступор. Командир и старпом помогли уложить бесчувственного лейтенанта на диван. - Да отпусти ты его, что трясешь, как собака тряпку. И так довел человека,- проворчал командир в моей адрес. - Я довел? – пришлось искренне удивиться мне. Старпом был прагматичен и не стал вдаваться в подробности извечного спора «кто виноват?», чувствуя, что и у него была роль не последней скрипки. Он мастерски подыграл командиру: -Виктор Григорьевич, слушай, он, наверное, припадочный. Эпилепсия, я такое уже видел. Надо списывать с экипажа. Как он к нам попал? Викторович, ты смотрел его медицинскую карточку? Я был вне себя от возмущения, поняв, что стрелки переведены на меня. Пришлось уничтожать этот сговор в зародыше. Я отхлестал Першинга по щекам, а когда он открыл мутные глаза, сурово спросил: - Вершин, ты сколько вчера выпил? - Две…на троих…коньяк…- прохрипел лейтенант. Обернувшись к командиру и старпому, я не упустил возможности отыграться: - Что, дожились? Уже простой перепой от эпилепсии отличить не можете? Они пристыжено молчали. Першинг был отправлен домой, отсыпаться. Впервые мы его не будили, а отправляли спать. Кстати, этот контраст так на него подействовал, что просыпать он перестал и со временем вырос в хорошего офицера. Для меня же неприятности только начинались, но я об этом не догадывался. Выйдя в коридор, я удивился, что матросы- приборщики жмутся к стенам, пропуская меня и сопровождая мое перемещение поворотом головы. На крейсере это в порядке вещей, но в экипаже подводной лодки? Это было ненормальным. Мои распоряжения выполнялись с невиданной доселе быстротой и сопровождались докладом о выполнении, как и положено по уставу. Я начал волноваться. При моем приближении к группе офицеров и мичманов даже с других экипажей, среди них пробегал какой-то легкий шепоток, а потом все принимали стойку «смирно». Мое слово, и раньше не малого стоившее, приобрело стопудовый вес. Я перестал спать ночами. Ларчик открылся просто. После очередной стычки с механиком из-за его неготовности к политзанятиям и моего обещания с ним разобраться, этот краснолицый, стодвадцатикилограммовый пятиборец побледнел, стал меньше весом и ростом, скукожился и произнес: - Что, и мне морду набьете, как Першингу? Нахватались этих японских штучек, а теперь людей терроризируют… Будучи лейтенантом, я действительно занимался каратэ. В Петропавловске. Ни разу я не применял свои знания во вред людям. А как хотелось! Я намеренно шел на группу хулиганов, покуривающих сигареты и обсуждающих свои дела. Я проходил через центр этой маленькой толпы, практически расталкивая хулиганов плечами. Я был один, их много. Но ни разу никто из них не возмутился и не начал конфликт, который был мне необходим для проверки своих навыков на практике. Спарринг – это не то. Завидев меня, хулиганы просто расступались. У нас это стало доброй традицией. Очевидно, я был настолько уверен в себе, что они это чувствовали и намеренно не шли на конфликт. Вскоре они стали со мной здороваться. Бить людей, желающих тебе здоровья неэтично, так что «полевые испытания» моих каратистских способностей так и не состоялись. - Какую морду? Я, Першингу? - А о чем вся бригада шумит? На остальных лодках матросы матросов бьют, а на «Б-33» зам офицеров мордует. Кстати, минер и помощник по этой причине уже рапорта написали, с просьбой о переводе в другие экипажи…Вас боятся. Настала моя очередь побледнеть. Не было у нас ничего хуже, чем неуставные взаимоотношения. Это когда старшие по сроку службы матросы мордуют младших. Я боролся с ними беспощадно. Уличенный в издевательствах поступал в мое распоряжение. Утром, после подъема флага и позора перед строем, ему вручалась жестяная трехлитровая банка с веревочкой, и ставилось задание: очистить грязную два. Это цистерна, в которую сливаются нечистоты. В море она освобождается сжатым воздухом. У берега, в силу того, что личный состав ходит гадить на пирс, и из соображений экологии, ее не чистят. Емкость ее две тонны и заполнена она, обычно, на две трети, так как не все из лодочной вахты ходят на пирс. Горловина ее находится во втором, офицерском отсеке. Банка опускается в горловину и наверх вытаскивается около трех литров дерьма. Нужно пройти через весь отсек, перейти в центральный, подняться по вертикальному шестиметровому трапу, вылезть в ограждение рубки, сойти по трапу с лодки, дойти до конца пирса и это дерьмо вылить. Кажется, ничего сложного. Но! С банки, естественно, капает на палубу отсека. Капли надо вытирать. Немедленно. Банку ставить и тереть палубу. В это время кто-то из офицеров обязательно на эту банку натыкался и переворачивал, пока годок подтирал капли в другом конце отсека. Убирать приходилось уже два с лишним литра разлитого дерьма. Потом мыть палубу чистой тряпкой и чистой водой. Воду тоже надо выливать за пределами лодки. Капли воды или не дай бог, дерьма в центральном посту лодки, коим является третий отсек, просто не допустимы. Вертикальный трап, через который выходят наверх – в центральном. Попробуйте подняться по вертикальному трапу с привязанной к руке банкой, полной жидкости, когда длина трапа шесть метров, а веревки с банкой на конце – три метра, и не пролить ни капли. И лезете наверх вы в узкой трубе. Миллион тугриков умельцу или немедленный дембель обещаю сразу. Из банки льется в центральный, и вы опять должны мыть отсек. А потом – все сначала: зачерпнуть говно – донести в конец отсека, поставить банку – вытереть палубу – перейти в центральный – подняться, вынести банку в ограждение рубки – спуститься, вытереть капли в центральном – сойти с лодки, добежать до конца пирса, вылить дерьмо – спуститься зачерпнуть и т.д. В идеальных условиях вам надо повторить этот путь, если никто не опрокидывал банку, всего пятьсот раз в одну сторону, и пятьсот в другую. Промежуточных спусков-подъемов я не считаю. В корабельных работах есть перерывы на построения, на прием пищи и т.д. Где они вас застанут на вашем нелегком пути, неизвестно. Горловину надо закрыть, банку вынести и успеть на построение. Иначе накажут. А вечером, когда вы, пропахший потом и дерьмом, мечтаете упасть в койку, за две минуты до отбоя – он знает устав, после отбоя нельзя – вас вызывает замполит, и часа два рассказывает о недопустимости неуставных взаимоотношений. На моей памяти почти справился с заданием матрос Курбанов. Он за день поднялся и спустился 78 раз. Его добили задушевные беседы за полночь. На второй день он работал, но идти ко мне отказался, пришлось применить силы дежурной службы. На третий он плакал и просил с ним не беседовать, якобы он уже все понял и не тронет молодого и пальцем. На четвертый пообещал повеситься, на что в ответ получил веревку и кусок мыла, заранее мной приготовленные. Я прекратил беседы лишь через пять дней, да и то из-за выхода в море. И вот меня, записного гуманиста, обвиняют в физическом насилии над подчиненным! Я вызвал Першинга. Першинг задрожал, глядя на меня, и сказал, что ничего, кроме того, что упал, не помнит. -А что последним помнишь, перед тем, как упал? – с надеждой спросил я. Першинг долго молчал, мялся, потом выпалил: - Ваше злое лицо! – и закрылся от удара руками. Не знаю, что бы я с ним сделал, но постучал посыльный - меня вызвали в политотдел. В политотделе собрался весь ареопаг и секретарь парткомиссии, Чугунов, начал процесс. До меня в политотдел вызывали Першинга. Вышел я оттуда с грустью на сердце, выговором в учетной карточке и приказом о переводе на другую лодку. С тех пор я не люблю лейтенантов. Особенно не умеющих пить.
Наш комбриг был личностью легендарной не только на Камчатской флотилии, но и на всем Тихоокеанском флоте. А то и всем Военно-морском. Звание адмирала он заслужил честно, в морях выходил, а не по паркету вышаркал. С лодочного лейтенанта начал, лодочным адмиралом закончил. Он был высок, крепко сбит, громогласен, пучеглаз и усат. Дипломатии чужд, в решениях скор, но справедлив. Командиры лодок, эти гарнизонные небожители, особая каста в иерархии военного городка, его боготворили. Распорядок дня его работы был своеобразен. Подъем в 10.00.Час на лыжах. Душ и подготовка к обеду, выражавшаяся в парочке рюмок коньяка. Обед и «адмиральский час».16.00 – работа в штабе.17.00 – прием вечернего доклада от командиров лодок и определение, у кого и в каком составе сегодня гуляют. 21.00 – 4.00 – гульня, причем обязательно с песнями.10.00 – подъем. И цикл начинался снова. Конечно, он мог меняться в зависимости от обстоятельств, но ночная часть была почти нерушимой константой. Он знал жизнь и людей. Однажды, посещая подсобное хозяйство, адмирал заметил, что одна из свиней, не в пример другим, чиста и ухожена до безобразия, только что духами не пахнет. « Е…т он ее, что ли…» - риторически произнес адмирал и приказал установить наблюдение. Разведка донесла, что матрос-подсобник действительно использует свинью, как любимую женщину.
Решению комбрига позавидовал бы и Соломон. На утреннем построении бригады, в весьма крепких выражениях была дана оценка морально-политического состояния личного состава береговой базы, подкрепленная подробностями «свинского» сношения. Комбриг был мастером слова, и не упустил ни мельчайшей детали. Это было устное учебное пособие по скотоложству. Считавшие себя искушенными в вопросах секса капитан-лейтенанты понурили головы, признавая неискушенность в этом вопросе. Седые старшие офицеры роняли скупые слезы, осознав, как много в этой жизни упущено и уже невосполнимо. Лейтенанты и мичманы целомудренно краснели, пытаясь представить процесс и себя в роли участников. Правда, их пыл был немедленно остужен кратким выступлением начальника медслужбы о передаче венерических заболеваний животными человеку, в частности, возбудителя сифилиса – бледной спирохеты. - А еще любимое животное может наградить вас глистами, особенно при поцелуях. Вобщем, двумя уколами бицеллина не отделаетесь,- констатировал он. Последнее замечание вызвало в последних шеренгах ожесточенную дискуссию. Одни яростно доказывали, что бицеллин все лечит. Другие – что доктор прав, два укола от глистов не помогут, надо минимум четыре. Третьи спорили с четвертыми, когда нужно целовать животное – до или после, и не могли определиться. Пятые пытались узнать, что такое бицеллин и где его взять Штатные острословы-гаеры тут же объяснили молодым лейтенантам, что это неотъемлемая часть « личного набора офицера-подводника». Туда входят: упаковка презервативов, упаковка боевых шприцев с бицеллином, 100 граммов спирта для дезинфекции, пластиковая мензурка, набор порнографических карт, русско-английский разговорник. Первые четыре позиции составляют повседневный комплект, а вкупе с двумя последующими – боевой. Повседневный получается по рапорту на имя начальника медслужбы бригады, до боевого пополняется по рапорту на имя начальника политотдела, как правило перед выходом в море. В рапорте подробно указывается, для чего испрашивается каждая позиция. Например, карты - «для снятия напряжения в дальнем морском походе», разговорник - «для общения с женщинами легкого поведения в иностранном порту», ну а предыдущие – « для сохранения здоровья» - Кстати, политотдел жмется, в последнее время, карты одни и те же выдает, мы уже к этим женщинам, как к женам привыкли… - Как всегда, все новенькое себе оставляют… - А я вообще в прошлом походе бэушную колоду получил, отомстили за неготовность к политзанятиям - пробасил кто-то и в подтверждение помахал в воздухе засаленными картами. - Да и не хватить может перед походом-то. Я лично после построения пойду получать, да и вы, ребята, можете, по аттестату раз положено, пусть дают… Волшебное слово «аттестат» сыграло свою роль. Еще в училище каждого курсанта инструктируют, что снабженцы часто не додают положенное по аттестату… (Тех, кто написал рапорта, потом проверяли на венерические заболевания. Другим, сделавшим заявку на «боевой» комплект, и шутникам в том числе, политотдел занес в личные дела такую инфекцию…). Первая шеренга, лишенная возможности дискутировать, рыдала от смеха… Смех перешел в конвульсии после: - Равняйсь, смирно! Слушай приказ… Комбриг жестом остановил начальника штаба – и так все ясно, да и народ подзамерз. И выдал. Конгениальное: -Приказываю: е…ыря сослать на Шумшу, а его бл…дь сегодня же зарезать! Плац взорвался таким громовым хохотом, что контуженые вороны попадали с веток, в домах захлопнулись форточки, жалобно замычали коровы на подсобном хозяйстве, военно-морской пес Шкентель укакался, а у жены минера с Б-33 преждевременно ( на 2 месяца раньше) отошли воды. - Не пойму, что здесь смешного,- обиженно сказал командир береговой базы, незаслуженно причислявший себя к бригадному начальству, потому считавший себя вправе подать голос на общем построении без разрешения. -Мы и раньше непригодных к службе матросов отправляли на остров Шумшу… После этого смех достиг силы ударной волны ядерного взрыва, лодки закачались у причалов, а люди начали падать на холодный, припорошенный поземкой асфальт и корчится, шевеля конечностями, как шевелит жук, перевернутый на спинку. Приказ был выполнен. Свинья оказалась на удивление вкусной. Правда, на некоторое время экипажи лодок отказались от получения призовых поросят. Есть такая, еще с войны, традиция. После успешной боевой службы или зачетных стрельб, экипажу лично командир бригады вручает розово-золотистого, благоухающего, зажаренного до хрустящей корочки, молочного поросенка. Причину очень популярно раскрыл наш старпом: - С-с-сука, а не матрос. Ну не могу я после него наших бригадных поросят жрать. Каннибалом себя чувствую… Зато командиры лодок, очень не любившие командира береговой базы, получили убийственную аргументацию в опровержении его докладов о неубранной территории, пропаже вилок и ложек из офицерской столовой на столах такого-то экипажа. - А у вас свиней е…ут - говорили они, и тот замолкал. Комбриг посмеивался в усы. Он тоже не любил выскочек. Женился комбриг тоже оригинально. Дело в том, что дожив до сорока двух лет и став адмиралом, он ни разу не осквернял себя браком. Как у всякого старого холостяка, у него были устоявшиеся вредные привычки. На выходные он летал в Магадан. Пить пиво. В Петропавловске не было пивзавода. Пиво было деликатесом, как, скажем, икра на материке. Его привозили из Магадана в малых количествах. Очередь за пивом всегда сопровождалась в Петропавловске грандиозной дракой. Поэтому комбриг летал в Магадан. К истокам. Рейс был коротким. Экипажи самолетов знали пассажиров, а пассажиры - экипажи. Вылет после полудня, возвращение после полудня на следующий день. В бухте Завойко, в Петропавловске, всегда к этому времени стояла подводная лодка, готовая доставить комбрига в базу. Но однажды в экипаже самолета появилась новая стюардесса, и бастион пал. Впрочем, неважно, кто первым пал, кто кого на себя затаскивал. Но явно не комбриг. Что его потрясло, так это высота, на которой произошло знаменательное событие. Никогда он о личном не говорил. А тут вдруг с задумчивым видом он начал спрашивать записных бригадных ловеласов, кто из них имел женщину на высоте 10 000 метров. Когда оказалось, что никто, комбриг женился. На этой стюардессе. Видно, потрясения пережить не смог. В этой подводной лодке она и прибыла. Видно, много пива было выпито перед падением бастиона. Да и высота может подействовать неадекватно, если ты привык к глубине. Наши женщины ее сразу невзлюбили. Ведь раньше как было: пора мужу в академию, на классы, на повышение, да и просто звание получить - знали, куда идти. Такса известная, да и не без приятности. А тут сложности, а вдруг новая глаза за комбрига выцарапает? Однако, обошлось. Жена- то не глупая оказалась, не видела, что не надо. Даже дружить с ней начали. Пока одна дружит, другая с комбригом кадровые вопросы решает. В общем, все тихо, по- семейному, как и должно быть в гарнизоне. Иногда комбриг устраивал гарнизонным кумушкам, чтобы они не забывались, семейную выволочку. Бербаза получала приказ: все неуставное, что будет найдено под окнами домов, а так же извлечено из забившихся труб и унитазов, сдавать в клуб. Начальник клуба монтировал пару – тройку стендов, на которых размещал полученные предметы, снабжая их бирочками. А так как он был человек творческий и не чужд юмора, он эти бирочки детализировал. Например: «трусы женские, рваные. Дом 3, кв. 7.Карманова.», «вата использованная постменструальная. Дом 4, кв. 6. Воробьева». Презервативы висели гроздьями на одном гвоздике, но гвоздиков на стенде было много. Комбриг собирал женщин в клубе, стенды выставлялись на сцене, и начиналось. Сначала в благопристойных тонах и по-доброму, по-отечески: «Дорогие женщины, подруги наши боевые…» Потом комбриг входил в раж, указкой приподнимал презервативы, зачитывая фамилию той, под чьим окном они были найдены. «А ведь лодка – то Вашего мужа была в море»- подводил он безжалостный итог. Женщина вскакивала и начинала верещать, что это под ее окно подбросила проклятая Людка, что презервативами они с мужем не пользуются, так как даже слово такое произносить стесняются в аптеке, а аптеки нет в гарнизоне, а… Тут вскакивала Людка и переводила стрелки на Катьку, не забыв облить грязью предыдущую ораторшу. Начинался женский гвалт, который прекращался комбригом всегда одинаково:- Молчать, бл…дское отродье! Вы, бл…ди Владивостокские, Ленинградские, Урюпинские и Мухосранские, можете свою п… как хотите использовать, но матросов развращать не позволю! У них из-за вас и так после утренней приборки под домами головы назад закинуты, з…лупа в подбородок упирается! Еще раз повторится кем-нибудь, отправлю с мужем в Приморье!» В Приморье не платили двойного камчатского оклада и угроза была действительно страшной. Посему, чтобы упредить удар, обиженные женщины звонили командующему флотилией или ЧВСу и жаловались на грубость комбрига. Особенно неистовы в жалобах были прежние жительницы мухосрансков: -Вы представляете, наши родные Петривцы он назвал Мухосранском! Как он может командовать бригадой и не знать географии! А презервативы не мои были, а Люськины… А еще он нас бл…дями обозвал, а мы не такие…» Командующий устало поднимал трубку и мягко журил комбрига: - Женщины говорят, ты их опять обматерил… В ответ раздавалось бодрое: - Пиз..т, товарищ командующий! С ЧВСом было сложней. Комбриг вызывался в политотдел
флотилии. «Член» (сокращенно-ласкательное от «Член Военного Совета» ) обращал внимание на необходимый такт в обращении с боевыми подругами, несущими нелегкую службу наравне с мужьями, подчеркивал, что на карте СССР нет города Мухосранска, и люди справедливо обижаются за страну, и что долг начальника такого ранга – изжить мат из лексикона. - Товарищ Член Военного Совета, я уже говорил по поводу жалоб этих бля..й командующему, все галимый пиз..ж. По поводу мата – изживаю, после Вашей беседы из меня матерное слово х..й вытянешь. А с Мухосранском исправлюсь, бля буду» И он действительно исправился. Великий Мухосранск был переименован в скромный Прохуяровск. А вот ЧВС только через два часа, в словаре Даля прочел, что « галимый»- то же, что пустой, голый. «Велика и могуча русский языка»- вспомнилась ему фраза классика. А потом с грустью подумалось, что даже академия Генштаба не дает настоящей глубины знаний. «Да, ближе надо быть к народу…» Мысль понравилась, и он ее записал, чтобы включить в доклад на очередном партактиве.
Итак, тральщик Косточкина с рыбоохраны перенацелили в Камрань. А что, пока метут метели на Камчатке, позагораем. Все радовались. И вообще, что тут с Сахалина до Вьетнама? Пару раз на карту плюнуть, штурман карандаш второй раз заточить не успеет! И вообще, задрали ночные рейды по плавбазам, где сплошь женский экипаж, в поисках матросов. Ура! На Юг! Камрань (вьетн. Cam Ranh) — город во Вьетнаме, в провинции Кханьхоа. Население — 114 000 человек (1989). Является вторым по величине городом провинции. Расположен на берегу Южно-Китайского моря возле бухты Камрань. Благодаря природным условиям порт Камрани считается одним из лучших глубоководных портов в мире. Во время Вьетнамской войны Камрань находилась на территории Южного Вьетнама и была крупной тыловой базой США. Американскими инженерами были построены аэродром и современный порт. В 1972 году США передали все военные объекты в Камрани южновьетнамской армии. 3 апреля 1975 года город был взят северовьетнамской армией в ходе Весеннего наступления. 2 мая 1979 года, через два месяк, тральщик перенацелили с рыбоохраены в Камрань.ца после окончания китайско-вьетнамской войны, СССР и Вьетнам подписали соглашение об использовании порта Камрани как пункта материально-технического обеспечения (ПМТО) советским Военно-морским флотом сроком на 25 лет. В дальнейшем здесь была создана крупнейшая советская военная база за рубежом общей площадью 100 км². Вся инфраструктура была модернизирована. На аэродроме постоянно базировался отдельный смешанный авиационный полк. Прости, читатель, за справку по поводу этой бухты. Не Порт-Артур, но все же. Здесь американцы готовили и применяли дельфинов против подводных пловцов. Где этот «Гринпис»? Бездельники… Мой друг , подводный пловец Ван, проплыл сорок километоров по реке, с группой. Зарезал четыре рыбы, супердельфинов.С ножами на боках и верхнем плавнике. Кстати, дельфин- второе опаснейшее по агрессивности млекопитающее, после акулы.Касатка на третьем месте.А у страуса глаз больше мозга. А у питона два(!)пениса! И оба штопором! Как он их вкручивает? А пингвин не жрет сто дней... А куда это меня понесло? Серьезнее надо, представительней. Про ежей потом расскажу, потерпите. Так вот... Закопавшись на пляже в песок, услышал, как его группу взяли америкосы.Они и по нему ходили. По Вану. Америкосы. Искали.. . Ван лежал в песке трое суток. Дышал через тростинку. Черепашьи яйца в этом песке жарились через час. Не знаю. Молчу.О яйцах Вана. Он стал Героем Вьетнама. Мы с ним в академии вновь встретились. Вроде, все было в порядке. С яйцами. Проверено. Когда патрули снизили бдительность, Ван прикрепил три магнитных мины к корпусам американских. кораблей...А потом вернулся в базу:еще сорок километров вплавь по реке, без снаряжения, против течения. А потом ихние, вьетнамские ребята, пошли в наступление! Ли-си-цын, Су-хо –вин , Вой-тен-ко. Пехота, спецназ, авиация! Да ладно, не придирайтесь. Порт захватили. Первым делом испортили гидравлику пирсов, за счет которой к ним даже авианосцы могли швартоваться…Поднимались пирсы до нужной высоты. Извращение! А не надо нам этого! Начали жить и устраиваться. Пришли советские корабли. Подоспел и тральщик с Косточкиным. Вьетнамские офицеры были доброжелательны и учтивы. Только одно удивляло: в субботу-воскресенье их снимали с довольствия, и они рыскали по побережью. А потом, с палкой на плече, на которой висел добрый десяток крупных ящериц, гордо возвращались домой. Семью-то кормить надо, как Вы думаете? Наши их подкармливали хлебом и консервами. Отсюда и дружба была, через желудок, а не общность идей… Ах, это теплое море! Золотой песок…Загорать, купаться! А вода плюс 29!Косточкин нырнул в теплое, как свежесваренный компот, ласковое море. А что это за эти бульбашки и фонтанчики вокруг! Что?! По мне стреляют? Шире замах рук , ногами работай! С берега отчетливо грохотали очереди с « Калаша»… Буре плакал бы, узнав Женькин результат. Когда он на вспененной волне и килограмме адреналина выбросился на берег, вьетнамец Ли улыбался. - Хорошо плаваешь, быстро. Это я стрелял. Тренировка! Так и дружили. Ночью прибрежные джунгли грохотали выстрелами из автоматов, красно-желтыми вспышками, и оранжевыми сполохами гранат...Южный Вьетнам боролся с Северным. Наши корабли усиливали вахту и сокращали время сброса гранат ПДСС. Утром пара-тройка оглушенных вэрывами трупов дрейфовала вдоль борта... Как дохлая рыба. Трупы собирал вьетнамский катер, цепляя баграми с огромными крючками...Хотелось в море. Косточкин не знал, что война продолжалась и там. Когда мы на лодке возврашщались домой, увидели джонку, терпящую бедствие. На борту человек сорок, дети, женщины, мужчины. Сидят, головы опустили, хода нет.Дрейфуют. Взять не можем ни на буксир, ни на борт: мы на БС. Спустили за борт, привязав концом, помощника с ДУКовским мешком, с консервами, хлебом.Передал. Вытянули помоху. Смотрим-мешок за борт выкинули. Недоумеваем. А тут подскакиваеит торпедный катер «северных». Женщин и детей на борт, на перевоспитание в концлагерь, мужчин вдоль борта.Тра-та-та-та-из автоматов... По джонке торпедой! Вот осколки и ошметки высоко летели! Оказывается, «южные» американский корабль ждали, союзников, для спасения, потому и помощь отвергали. Не пришли союзники...Не повезло... О, в зоне ответственности 15 оперативной эскадры ТОФ- американский фркегат! А кто у ас специалист по фрегатам? Правильно, тральщик , Косточкина ! Искать! Вперед! Какое счастье-быть в пустынном море! Маневрировать сложно-атоллы. Того и глядишь, на мель сядкшь. А что єто такое на рифе большое бьется! И крик на все море? Дальше-прямая речь Косточкина: «Вьетнамский корабль развозил смену и еду на острова, за которые они спорили с Китаем. Там эти острова знамениты тем, что на них много птичьего гуано, стратегического удобрения. И эта баржа села на риф, где с трех сторон уже высились остовы таких же, а она заняла четвертую. Коралловый риф- блюдце в пару миль. Подгребли мы – стоит, и шторм ее колотит об рифы. ?5 вьетнамцев носятся там. Тралец наш плоскодонный, подошел близко, но начало сносить. Кэп Ковалев Вячеслав Сергеевич, после неудачных попыток завести буксир на баржу, принял решение стать на якорь. Спустили шлюпку со мной и шестью воинами. Минер Каменев Вова тоже туда. Он заводил бридель, а я пинками сгонял аборигенов на шлюпку и возил их к нам. Потом тральщик поработал трактором, стягивая баржу. Стянули, притаранили в базу. Через неделю командование военно-морского района (их там было 4 - как наших флотов) дало прием в честь советских героев-спасателей... А мы стояли на брандвахте... Катер прислали после первого тоста за нас, когда нас там не было. Посол обеспокоился. Хотел в лицо видеть. Мы прибыли. Гордые. Пили сибирскую водку и их пиво. Поменялись рослые девушки возле меня на трех их подполковников, когда я предложил запивать водку пивом. Оно у них оборотистое, в 33 градуса против наших 45... Трое девушек-шпионок легло под стол.Красиво лежали. И трусики, такие кружевные, вверху длинных смуглых ножек…Я хотел под стол спуститься, типа, и мне плохо, так командир не дал И прав ведь был! Их в хижину отнесли, а нас потом в эту хижину и запустили…С тех пор не очень люблю длинные ноги, в постели, от них- только помеха… Нам дали на выходе по пузырю водки, чтобы мы могли вспомнить друзей завтра. А ордена и медали ушли, куда и кому положено...Мы то с командиром и минером люди понимающие, а кто-то начал базланить, до особого отдела желание про медаль дошло…» Через пару дней поступило радио: «Тральщик, такой-то тактический номер, такой-то бортовой, отправить в порт приписки: Петропавловск –Камчатский…» Тут без вас комбрига подводного в бригаду и отвезти некому… Все вернулось на круги своя…
