Крейсерский отряд контр-адмирала ЭнквистаПо инструкции Рожественского, данной задолго до сражения, наши крейсеры при встрече с японским флотом должны были выполнять обязанности: «Изумруд» и «Жемчуг» охраняют свои броненосцы от минных атак, разведочный отряд - «Светлана» (под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга Шеина, «Урал» и «Алмаз» - защищают транспорты; «Олег» (под флагом контр-адмирала Энквиста), «Аврора», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» также защищают транспорты и в случае надобности действуют самостоятельно, помогая главным нашим силам. Но 13 мая Рожественский распорядился, чтобы «Донской» и «Мономах» состояли только при транспортах. В распоряжении Энквиста для самостоятельных действий остались всею два крейсера. Эти крейсеры и все остальные суда имели предписание держаться в бою на стороне броненосцев, противоположной противнику, вне перелетов его снарядов.
В день сражения, 14 мая, когда нажали появляться на горизонте неприятельские разведочные корабли, Энквист находился на мостике. Смотря на них, адмирал обратился к своим помощникам:
- Конечно, нам следовало бы эти разведочные суда про¬гнать, а еще лучше - утопить их. Но хорошо ли будет, если мы это сделаем без приказания начальника эскадры?
Командир «Олега» Добротворский согласился с ним и добавил:
- Да, он, наверное, не одобрит такого действия. Может быть, у него имеются особые планы. Нам ничего не известно. Поэтому своим самостоятельным движением мы можем принести только вред его замыслам.
Когда слева появились главные силы противника, наши крейсеры и транспорты по сигналу Рожественского увеличили ход и перешли на правую сторону колонны броненосцев. Впереди транспортов стали «Олег» и «Аврора», в хвосте - разведочный отряд, слева - «Донской», справа - «Мономах». Началось сражение главных сил.
С востока приблизился кабельтовых на сорок японский легкий крейсер «Идзуми» и открыл стрельбу по транспортам. Но под действием русского огня он скоро удалился. Через полчаса с «Олега» увидели, что с юга направляются к транспортам, догоняя их, третий и четвертый боевые отряды противника. В состав этих отрядов входили бронепалубные крейсеры: «Кассаги» (под флагом вице-адмирала Дева), «Читосе», «Отава» и «Нийтака»; затем - «Нанива» (под флагом вице-адмирала Уриу), «Токачихо», «Акаси» и «Цусима». Они открыли огонь по нашим концевым транспортам и крейсерам.
- Надо выручать своих, - промолвил контр-адмирал Энквист.
Но Добротворский и без него уже сделал соответствующее распоряжение. «Олег» повернул в сторону японцев. За ним пошли «Аврора», «Донской» и «Мономах».
- А хорошо ли будет? - задал свой обычный вопрос Энквист.
- Это потом увидим, - недовольно ответил Добротворский.
С противником сражались на контркурсах, на расстоянии, не превышавшем тридцати кабельтовых. Здесь японские суда стреляли не так метко, как главные их силы. Однако русские крейсеры и транспорты сразу же начали нервничать и терять строй. Вскоре противник повернул и продолжал бой на параллельных курсах. К месту сражения подошел пятый боевой отряд: «Ицукусима» (под флагом вице-адмирала Катаоко), «Чин-Иен», «Мацусима» и «Хасидате», а немного позже - шестой отряд: «Сума» (под флагом контр-адмирала Того-младшего), «Чиода», «Акицусима» и «Идзуми». Неприятельские силы удвоились. С этого момента русские стали нести жестокое поражение. Транспорты кучей шарахались во все стороны. Крейсеры, избегая столкновения с ними, все время меняли курс. Движения русских судов настолько были запутаны, что если бы их пути изобразить чертежами на бумаге, то получились бы удивительные узлы и петли.
Пока среди транспортов и крейсеров происходило смятение, колонна броненосцев значительно ушла вперед. В стороне от них плыл флагманский корабль «Суворов», Отзывчивый Энквист, увидев его, распорядился направить «Олега» и «Аврору» к нему на помощь. Это было первое решительное действие адмирала. Но когда сближались с «Суворовым», то заметили, что к нему подходят свои броненосцы. «Олег» и «Аврора» повернули обратно к транспортам. За этими двумя крейсерами увязались «Изумруд» и «Жемчуг», до сих пор находившиеся около броненосцев.
Четыре неприятельских боевых отряда, имея явное преимущество на своей стороне, энергично обстреливали русские транспорты и крейсеры. «Олег» и «Аврора» получили по нескольку пробоин у ватерлинии, и некоторые их отделения были затоплены водой. Особенно опасно было положение «Олега». В его правый борт попал неприятельский снаряд и перебил проволочные тросы подъемной тележки с боевыми патронами. Она с грохотом рухнула вниз. В патронном погребе начался пожар. Подносчики снарядов с воплем бросились из погреба к выходу. Наверху каждый был занят своим делом, никто и не подозревал, что крейсер повис над пропастью. Он мог в один момент взлететь на воздух; но его случайно спасли два человека. Рядом с горевшим погребом находился центральный боевой пост. Оттуда сквозь отверстия заклепок, вбитых в переборке, рулевой боцман¬мат Магдалинский заметил красные отблески. Он застыл от ужаса, понимая, что всем грозит гибель. В следующую секунду, словно подброшенный вихрем, он ринулся в жилую палубу. Как будто ток высокого напряжения сотрясал его руки, державшие шланг. Хрипели стремительные струи воды, направленные на очаг огня. На помощь рулевому боцману прибежал из поста гальванер. Не замечая его, Магдалинский с исступлением во всем теле косил водой огненные снопы пожара. Пламя утихало, из люка поднимались клубы пара. «Олег» был спасен от взрыва и продолжал стрельбу. Вернувшись на центральный пост, Магдалинский сказал гальванеру:
- Значит, живем еще.
В «Жемчуг» попало несколько случайных снарядов еще раньше, когда он находился около главных сил. «Светлана» села носом, но продолжала поддерживать огонь. Русские крейсеры, действуя разрозненно, без определенного плана, толпились на одном месте, как будто никогда и не были военными кораблями. Создавалось впечатление полной неразберихи. «Урал» навалился носом на корму «Жемчуга», по¬мял ему лопасти правого винта и разломал заряженный минный аппарат. Мина упала в воду, но не взорвалась. Вскоре «Урал» был настолько поврежден снарядами, что поднял сигнал о бедствии: «Имею пробоину, которую не могу заделать своими средствами». Спасением людей с этого судна занялись буксирные пароходы «Русь» и «Свирь» и транспорт «Анадырь». Японцы продолжали их обстреливать. В суматохе, под градом падающих снарядов, «Анадырь» протаранил борт «Руси», и она быстро погрузилась на дно. Ее экипаж успел перебраться на «Свирь». Плавучая мастерская «Камчатка», получив повреждение в рулевом приводе, лишилась спо-собности управляться. «Урал», раньше времени покинутый экипажем, еще более двух часов качался на волнах и не тонул. Если бы японцы знали это, они могли бы взять его на буксир и привести в свою ближайшую базу. Но они и не подозревали, что на нем не осталось, ни одного человека. Этот крейсер был потоплен случайно проходившими мимо главными силами противника.
При таких условиях крейсеры и транспорты были обречены на гибель, если бы случайно не подошли к ним свои броненосцы. Главные силы противника потеряли их, и они, направляясь на юг, прошли между своими крейсерами и японскими. В это время существенно пострадал противник. «Кассаги» под конвоем «Читосе» удалился с места сражения. Вышел из строя «Мацусима» и не мог присоединиться к своему отряду до темноты. Получили повреждения «Токачихо» и «Нанива».
Около шести часов японские крейсеры вышли из боя и скрылись в юго-западном направлении.
Русские броненосцы снова повернули на север и снова встретились с главными неприятельскими силами. Это был последний час артиллерийской дуэли. Позади своих броненосцев, слева, кабельтовых в тридцати, держались наши крейсеры. Не имея около себя противника, они успели оправиться и по сигналу Энквиста выстроились в кильватерную линию, по сторонам которой нелепо расположились транспорты. Слева, поодаль, собрались миноносцы. Один из них, Безупречный», полным ходом пронесся к концевым броненосцам, держа на мачте сигнал: «Адмирал Рожественский передает командование адмиралу Небогатову. Идти во Владивосток». Этот сигнал отрепетовал «Олег» и другие крейсеры.
При заходе солнца, когда главные неприятельские силы удалялись к своим берегам, на горизонте показались отряды японских миноносцев. Наши броненосцы, теряя строй, бросились от них влево, и пошли на юг. Крейсеры, миноносцы транспорты тоже повернули на шестнадцать румбов оказались впереди броненосцев. Быстро темнело. Начались минные атаки. Наступил момент, когда главные наши силы больше всего нуждались в помощи крейсеров. Если они днем не принесли никакой пользы ни транспортам, ни броненосцам, то хотя бы теперь должны были проявить себя. Но еще во время пути на Дальний Восток мы все, начиная с командующего эскадрой и кончая последним матросом, были уверены в том, что для нас опасны не столь¬ко артиллерийские бои, сколько минные атаки. Сказалось это и теперь. По распоряжению командира Добротворского, «Олег», находясь головным, дал полный ход. За флаг¬манским кораблем могли поспеть только «Аврора» и «Жемчуг», Крейсеры «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах» и подбитая, с сильным дифферентом на нос «Светлана» быстро стали отставать. «Изумруд» вернулся к своим броненосцам. «Алмаз» помчался к японским берегам, рассчитывая, что вблизи них безопаснее следовать во Владивосток. В разные стороны направились миноносцы и транспорты. С наступлением темноты эскадра перестала существовать, разбившись на отдельные самостоятельные отряды и единицы, «Олег» развил ход до восемнадцати узлов, оставляя по¬зади себя грохот канонады. В темноте трудно было разобрать, кто в кого стреляет. По временам появлялись вблизи неприятельские миноносцы и пускали мины. Крейсер спасался от них перекладыванием руля с борта на борт. Энквист беспокоился:
- Мы развили такой сильный ход, что можем разлучиться с броненосцами. Хорошо ли это будет?
Добротворский уверенно ответил:
- Иначе, ваше превосходительство, японцы нас взорвут. Мы должны принимать атаку не бортами, а кормой, чтобы струей и водоворотами отбрасывать мины. Этого требует морская тактика.
Адмирал согласился с ним и на время замолчал. А когда ночь перестала грохотать орудиями, он снова заговорил:
- Надо бы нам повернуть обратно. Как вы думаете? Добротворский возразил:
- Мы можем встретиться со своими броненосцами. Ведь они идут позади одним с нами курсом. В темноте они примут нас за неприятеля. Достаточно нескольких снарядов, чтобы уничтожить наш картонный крейсер.
Однако адмирал не мог примириться с доводами командира и становился все настойчивее. Боевой приказ, гласивший, что все суда должны пробиваться во Владивосток, не выходил у него из головы. Командиру пришлось подчиниться ему. За вечер отряд крейсеров дважды пытался по¬вернуть на север, но каждый раз натыкался на неприятель¬ские миноносцы. Около девяти часов перед ним засверкали десятки разбросанных огней, принадлежавших, вероятно, рыбачьим судам.
- Вся японская эскадра преследует нас, - тревожно заговорили на мостике.
После этого твердо решили идти на юг. Но адмирал был недоволен таким решением и продолжал сокрушаться. Добротворский успокаивал его:
- Собственно говоря, зачем нам идти во Владивосток? Будучи еще в Камранге, я слышал, что он отрезан с суши японцами. Кроме того, в приказе Рожественского прямо сказано, что пробиваться на север мы должны только соединенными силами. Mы не имеем права нарушить этот приказ. Наконец, ваше превосходительство, вы сами видели, что эскадра повернула на юг. С гибелью нескольких броненосцев прорыв во Владивосток потерял всякий смысл. Очевидно, эскадра отступает в Шанхай, где остались шесть наших транспортов. А те корабли, которые вздумают самостоятельно пробиваться на север, будут уничтожены. Это для меня не подлежит никакому сомнению. А раз так, то лучше интернироваться в нейтральном порту, чем губить остатки нашего флота.
Энквист вздохнул и ничего не сказал.
Под утро «Олег» уменьшил ход до пятнадцати узлов. Минные атаки прекратились. Внутри крейсера происходили работы по заделыванию пробоин в корпусе и выкачиванию воды из помещений.
На рассвете 15 мая увидели, что с «Олегом» оказались лишь «Аврора» и «Жемчуг». На горизонте не замечалось ни одного дымка. Чтобы сэкономить уголь, убавили ход до десяти узлов.
Начали выяснять, сколько вышло из строя людей: на трех крейсерах убиты тридцать два и ранены сто тридцать два человека.
В полдень адмирал перенес свой флаг на «Аврору» и перевел туда свой штаб, состоявший из флагманского штурмана де Ливрона, старшего флаг-офицера фон Дена и младшего - Зарина, нескольких сигнальщиков и вестовых. Энквист решил взять крейсер под свое командование, так как командир «Авроры», капитан 1-го ранга Егорьев, был убит, а заменивший его старший офицер Небольсин тяжело ранен.
В три часа легли на курс зюйд-вест 48, и пошли восьмиузловым ходом, направляясь в Шанхай.
Больше адмирал ни разу не задавал своего обычного вопроса: «А хорошо ли это будет?» Наоборот, он успокаивал себя и своих подчиненных:
- Возможно, что завтра эскадра догонит нас. Мы не идем, а ползем. А она, на-верное, развила ход не меньше двенадцати узлов.
Утром 16 мая адмиралу доложили, что сзади, на горизонте, показался какой-то небольшой пароход. Вскоре выяснилось, что это идет в Шанхай «Свирь». Крейсерский отряд застопорил машины. Часов в девять утра пароход приблизился к «Авроре». Энквист, находясь на мостике, схватил рупор и, приложив его к губам, крикнул на «Свирь»:
- Капитан! Где наша эскадра и что с нею?
Ему громко и отчетливо ответил лейтенант Ширинскпй-Шихматов, снятый с погибшего «Урала»:
- Вам, ваше превосходительство, лучше знать, где наша эскадра!
Энквист беспомощно опустил рупор и покраснел. Он понял, что офицеры смотрят на него, как на дезертира, убе¬жавшего с поля сражения. Смущенный, ни на кого не гля¬дя, он тихо распорядился:
- Пусть «Свирь» идет в Шанхай и оттуда вышлет нам транспорт с углем. Мы направимся с отрядом в Манилу. Американские власти отнесутся к нам лучше, чем китайские: мы исправим повреждения не разоружаясь.
Адмирал сошел с мостика и заперся в своей каюте. Отряд крейсеров дал экономический ход и взял курс к Филиппинским островам. Через несколько суток отряд крейсеров («Олег», «Аврора», «Жемчуг») встал на якорь в манильской бухте.
Крейсер I ранга «Владимир Мономах»Утром 14 мая по сигналу адмирала Рожественского па крейсере «Владимир Мономах», как и на других кораблях, пробили боевую тревогу и зарядили орудия боевыми снарядами. Вскоре эскадра вступила в перестрелку с японскими разведочными судами. «Владимир Мономах», находясь в это время по другую сторону русской боевой колонны, огня по ним не открывал. Вскоре по сигналу адмирала Энквиста «Владимир Мономах» вступил в кильватер «Дмитрию Донскому» и открыл огонь по неприятельским крейсерам. Он стрелял до¬вольно метко, но сам страдал мало. Японцы, стараясь сначала выбить лучшие русские корабли, не интересовались старым крейсером. И все нее около четырех часов он только случайно спасся от гибели.
Разорвался снаряд у носового элеватора шестидюймовой артиллерии. Из элеватора вырвалось ярко-желтое пламя и, ослепляя, закудрявилось, как гребень волны. Это загорелся порох в погребе. Матросы, находившиеся внизу, заметались от ужаса. Только двоим из них удалось нырнуть в шахту, откуда они, ударяясь головами о скобы трапа, спешили выбраться наверх. Остальные были обречены на смерть. Некоторые прижались по углам и, закрыв руками лица, задыхались в атмосфере раскаленных газов. Трое, ближе стоявшие к элеватору, сразу же были охвачены огнем. Предстояло всем оставшимся в погребе заживо быть зажаренными. Еще один момент - и весь крейсер со страшным грохотом погрузился бы в морскую пучину. Но неожидан¬но со стен и потолка погреба брызнул искусственный дождь. Из угла, у самой палубы, забил могучий фонтан, разбрасывая широкие струи воды. Огонь погас. Жар спадал. Люди стали дышать свободнее. Через минуту-другую матросы, истерзанные, в обгорелых лохмотьях, с волдырями на ко¬же, находясь по пояс в воде, двинулись к выходу из погреба. Выбравшись на батарейную палубу, они все пошли в перевязочный пункт, все еще не понимая, кому обязаны своим спасением,
На корабле во время сражения часто случается, когда избавление всего экипажа от гибели зависит от находчивости и смелости одного человека. На «Мономахе» таким человеком оказался трюмный старшина, заведующий затоплением патронных погребов по правому борту. Трюмный старшина в момент взрыва неприятельского снаряда стоял вблизи злополучного элеватора, держа в руке большой ключ от клапанов затопления. Это был высокий и жилистый человек, молчаливый, с черными как ночь, глазами. Вырвавшееся из элеватора пламя заставило его вздрогнуть, но он не растерялся, никуда не убежал, а сейчас, же начал действовать. Клапаны затопления ему хорошо были известны. Несколькими энергичными поворотами ключа то в од¬ном из них, то в другом он избавил от гибели крейсер и все его население, в том числе и себя.
До конца дневного боя «Мономах» понес незначительные повреждения. В левом борту зияла лишь одна пробоина. Взрывом снаряда разрушило обе каюты кондукто¬ров. Наверху были повреждены некоторые шлюпки, пере¬биты переговорные трубы, уничтожены фонари Табулевича, порваны фалы. Крейсер отделался пустяками. Из его личного состава вышло из строя лишь несколько человек.
С наступлением ночи против «Мономаха» начались минные атаки. Он удачно от них отбивался. В начале девятого часа к нему приблизился какой-то миноносец. С крейсера, приняв его за противника, открыли по нему огонь. Миноносец показал свои позывные, и стрельба прекратилась. Это был «Громкий». Около девяти часов за кормою, по направлению правой раковины, наметились три низких силуэта. Это были ми¬ноносцы, но чьи? Догоняя крейсер, они шли сближающимся курсом. По ним открыли огонь. Один из них пока¬зал какие-то световые сигналы. На крейсере заколебались: одни уверяли, что это неприятельские миноносцы, другие утверждали, что - русские. Командир Попов, повысив голос, закричал:
- Что вы делаете? Зачем стреляете в свои миноносцы? Немедленно прекратить огонь! И вообще не открывать его без моего разрешения!
На шкафуте и на шканцах это приказание немедленно было исполнено, но с полуюта продолжали стрелять. Туда, сбежав с мостика, направился подполковник Маневский. Вскоре послышался его голос:
- Миноносцы русские... Командир запретил... Миноносцы приближались к крейсеру. Теперь их было только два. Куда же девался третий? Только после дога¬дались, что он отделился от других и ближе подошел к корме «Мономаха». Клетки с курами, стоявшие ярусами на полуюте, заслонили этот миноносец от человеческих взоров. Его увидели, когда он, вынырнув из-под кормы и очутившись, справа, почти рядом с крейсером, дал на мгновение огненную вспышку. Раздались крики «банзай», от которых у каждого русского моряка, находившегося наверху, сжалось сердце и остановилось дыхание. Ночь, ветреная и бесприютная, взорвалась заревом и стала еще более мрачной. Раненный насмерть, крейсер сразу лишился освещения и беспомощно закачался над бездной. Потом начал крениться на правый борт.
Миноносец, пустивший мину, сейчас же был уничтожен носовыми орудиями.
Минуты через две-три на крейсере наладили электрическое освещение. Выяснилось, что пробоину он получил с правого борта, во вторую угольную яму, но своими от¬ветвлениями она захватила первую и третью угольные ямы. В жилом помещении разошлась по швам броневая палуба и от нее оторвались некоторые пиллерсы. Перебор¬ка, граничившая с передней кочегаркой, выпучилась и дала трещины, пропускавшие воду. Котел № 1 немедленно пришлось вывести из строя. Вентиляционные трубы, проходившие через угольные ямы, были также повреждены и начали пропускать воду в заднюю кочегарку.
На верхней палубе люди возились над тем, чтобы под¬вести пластырь под пробоину. Старания их оказались напрасными. Были пущены в работу все водоотливные средства, но крен «Мономаха» продолжал увеличиваться.
Вахтенный начальник, лейтенант Мордвинов, будучи, как всегда, порядочно пьяным, громко произнес:
- Гуси Рим спасли, а эти проклятые куры крейсер погубили!
Командир на это ничего не ответил. Удрученный, воз¬можно считавший себя виновником этого события, он мол¬чал. Склянки давно отбили десять часов. Он устал, устал до изнеможения. И привычка вовремя ложиться спать брала верх. Наконец, он заявил своим офицерам:
- Я пойду к себе в каюту. Если что-нибудь случится, доложите мне.
Когда он сошел с мостика, подполковник Маневский, обращаясь к своим коллегам, спросил?
- Что же это еще может случиться? Кто-то подавленно ответил ему:
- Скоро начнем переселяться на морское дно. Японцы продолжали преследовать крейсер. Но теперь, при отсутствии на мостике командира, старшему артиллеристу Нозикову уже никто не мешал. Даже в такой обстановке, когда подорванное судно захлебывалось водою, он сумел отбить еще пять минных атак и нанести противнику повреждения.
Положение крейсера все ухудшалось. Около двух часов ночи вода, проникая через угольные ямы, появилась в машине. Казалось, что старое судно, словно истлевший парус, расползается на части. Все котлы передней кочегарки из действия были выключены. Пока машины работали, решили использовать время на приближение к берегу, чтобы спасти экипаж. Повернули на запад, к корейским берегам.
Утром не сразу узнали, что перед людьми открылся остров Цусима. Крейсер, сопровождаемый контрминоносцем «Громкий», направился к берегу. Крен в это время дошел до четырнадцати градусов. Мотыли правой машины работали в воде.
К этому же острову приближалось еще какое-то судно. Вскоре по его позывным узнали, что это был броненосец «Сисой Великий». С него просигналили лучами прожекто¬ра: «Прошу принять команду». На это «Владимир Мономах» ответил: «Через час сам пойду ко дну».
Командир «Мономаха», капитан 1-го ранга Попов, был уже на мостике и распоряжался. Он был менее утомлен, чем его помощники, - ночью ему удалось несколько часов соснуть. Он приказал «Громкому» отправиться в распоряжение «Сисоя Великого».
Миноносец помчался по назначению. Когда он приблизился к «Сисою», тот в это время, имея задний ход, еле двигался к гористой полосе Цусимы. Накануне в дневном бою он получил в носовую часть несколько подводных пробоин. Форштевень его настолько погрузился в море, что вода дошла до передней башни. Избитый, обгорелый, с под¬веденными под пробоины пластырями, он имел такой вид, словно побывал в перевязочном пункте. Грузная корма великана, подорванная в ночных атаках миной, была при¬поднята. Он не шел, а барахтался, бурля винтами воду, как будто стремился вырваться на поверхность моря.
На горизонте показались неприятельские суда. Командир «Сисоя Великого», капитан 1-го ранга Озеров, надеясь на их помощь в спасении людей, отослал свой миноносец обратно к крейсеру. «Громкий», развивая ход, густо задымил всеми четырьмя трубами.
Часа через два «Владимир Мономах» остановился в четырех милях от острова и стал спускать уцелевшие шлюп¬ки, чтобы переправить на берег команду. В это время на горизонте показался японский миноносец «Сирануи», а за ним - вспомогательный крейсер «Садо-Мару».
«Владимир Мономах» стоял на одном месте, наполняясь водою. «Садо-Мару» произвел в него несколько выстрелов, но он не ответил на это. На спущенных с него шлюпках разместились около двухсот пятидесяти человек и направились берегу. Приблизился еще неприятельский вспомогательный крейсер «Маншю-Мару».
При виде противника старший артиллерист Новиков обеспокоился и скомандовал:
- Прислуга, по орудиям! Двадцать шесть кабельтовых!
Но командир рассердился и закричал:
- Не стрелять! Там могут быть русские, подобранные из воды. Спасаться! Я приказываю продолжать спасаться!
И, обращаясь к старшему артиллеристу, сказал строго официальным тоном:
- Лейтенант Нозиков! Я вам запрещаю стрелять. Да и снарядов у нас почти не осталось.
Команда, прыгая за борт, спасалась на плотах, анкерах, буях и пробковых поясах. «Садо-Мару» и «Маншю-Мару», приблизившись к русскому крейсеру, спустили шлюпки и стали подбирать людей. Одна из них пристала к борту «Мономаха». На его палубу поднялись японцы, чтобы овладеть им, но сейчас же убедились, что крейсер, наполненный водою, едва держится на поверхности моря. Они ограничились только тем, что взяли в плен командира Попова и старшего офицера Ермакова и направились к «Садо-Мару».
Плавающих людей продолжали спасать японские шлюпки и свой баркас № 2. На него вытащили из воды лейтенанта Нозикова. Этот баркас уже сделал один рейс и теперь вторично пристал к борту «Маншю-Мару». Пленные офицеры и матросы быстро поднялись на палубу неприятельского судна. На баркасе остались лишь лейтенант Нозиков и два матроса. Они не хотели выходить. К ним спустились два японских квартирмейстера с ружьями за плечами. Один из японцев крикнул по-русски:
- Марш на падубу!
Другой достал из-под кормовой банки какой-то сверток и стал развертывать его. Это оказался баркасный Андреевский флаг. Японец успел только улыбнуться своей находке: Новиков левой рукой выхватил у него флаг, а правой - обнажил свою саблю. На момент противник растерялся. Флаг вместе с пронзившей его саблей полетел в воду и затонул. Сейчас же и сам Нозиков, получивший в плечо удар ружейным прикладом, свалился на банку и стиснул от боли зубы. Потом его насильно втащили на палубу «Маншю-Мару». «Владимир Мономах» затонул около 10 часов 20 минут 15 мая 1905 года в точке с координатами 34°32' с.ш., 129°40' в.д.
Крейсер 1-го ранга «Светлана»
Среди кораблей 2-й эскадры один особенно отличался красивой осанкой корпуса, роскошной отделкой внутренних помещений и чистотой. Это был крейсер 1-го ранга «Светлана». Она строилась на французской верфи и предназначалась исполнять роль вооруженной яхты для вели¬кого князя генерал-адмирала Алексея Александровича. Строители ее мало обращали внимания на то, чтобы она была сильной в боевом отношении. Им и в голову не при¬ходило, что когда-нибудь ей придется участвовать в сражении. Поэтому главной их заботой было создать всякие удобства для высокого лица и его близких. И только после того, как она лет шесть проплавала, ее стали в начале войны до-вооружать артиллерией. На ней уже имелось шесть шести¬дюймовых орудий. К ним прибавили еще четыре 75-милли¬метровых пушки и четыре 47-миллиметровых и устроили для них погреба.
Несмотря на переоборудование, «Светлана» не превратилась в хорошее боевое судно. Она, включенная в состав 2-й эскадры, продолжала оставаться яхтой. На ней сохранились и все яхтинские традиции. Несколько тысяч миль прошли от родных берегов, а на этой трехтрубной краса¬вице все надстройки на верхней палубе, внутренние лабиринты и роскошные каюты блистали безукоризненной чистотой. На это тратили матросы невероятные усилия. При погрузке угля пыль от него, облаком застилавшая корабль, каждый раз черной пудрой ложилась на фешенебельной отделке кают. Ничто не могло остановить начальство в требованиях наведения лоска - ни военное время, ни океан¬ские штормы, ни трудности похода, ни тропическая жара. Каждый день на «Светлане» драили медные части, мыли переборки с мылом и содой, натирали палубы песком, скребли и подкрашивали разные части, словно готовились к высочайшему смотру. Особенно старались навести чистоту в великокняжеских каютах и салоне, отличавшихся великолепием яхтинской отделки. Матросы ворчали:
- Идем на войну, а точно горничные убираем здесь барские хоромы.
- Чтобы сдохнуть тому, для кого эти светелки понастроили.
Во время похода к «Светлане» прибавили еще одну бывшую яхту наместника Дальнего Востока адмирала Алексеева - крейсер 2-го ранга «Алмаз» и вспомогательный крейсер «Урал» и назвали все эти судна разведочным отрядом. Других обязанностей они и не могли нести. «Алмаз» был вооружен двенадцатью мелкокалиберными пушками. «Урал», переделанный из немецкого полупассажирского парохода во вспомогательный крейсер, был величиной почта равен броненосцу - десять тысяч пятьсот тонн водоизмещением. Но эта железная громада, издалека грозная по внешнему виду, имела всего лишь две шестидюймовых пушки. Это сводило к нулю боевое значение такого большого корабля, который мог быть только хорошей мишенью для неприятельских снарядов. Любой миноносец из 2-й эскадры, водоизмещением в тридцать раз меньше, был в боевом отношении более ценным, чем «Урал». Перед другими судами эскадры у него было единственное преимущество - это мощный беспроволочный телеграф, какого не было на одном корабле у японцев. Но и это преимущество Рожественский не использовал, как следует, не разрешив ему перебивать телеграммы с разведочных японских судов.
Разведочный отряд возглавляла «Светлана». На ее мачте развевался брейд-вымпел капитана 1-го ранга Шеина. Но этому отряду, ни разу не поручалось не только глубокой, но и вообще никакой разведки. Он держался от эскадры не дальше видимости флажных сигналов. Получалось, что подобные корабли были включены в состав 2-й эскадры только для счета, чтобы увеличить число ее вымпелов.
Так «Светлана», сохранив яхтинские традиции, дошла до Цусимы, чистенькая, сияющая блеском роскошных внутренних помещений. В день боя разведочный отряд, возглавляемый ею, казалось бы, больше всего должен был про¬явить себя. На нем лежала обязанность раньше других разглядеть противника и вовремя донести о нем. Так дела¬ли японцы, такое поручение дал бы разведочному отряду каждый разумный командующий эскадрой. А здесь вышло все наоборот. В восемь часов утра Рожественский распорядился, чтобы «Светлана», «Алмаз» и «Урал», выдвинутые на несколько кабельтовых вперед эскадры, были переведены в тыл, обеспеченный уже другими крейсерами. Нелепость такого распоряжения понималась всеми. Разведочный отряд не знал, что он должен будет делать во время боя. И только в двенадцать часов дня он получил по сигналу новый приказ командующего - охранять транспорты. Это уже было полной несуразностью. При появлении главных сил на «Светлана» открыла огонь по неприятелю вместе с другими кораблями. Сначала неприятельский отряд, нападавший на русские транспорты, состоял только из четырех судов, а по¬том присоединились к ним еще двенадцать штук. Конечно, «Светлана», «Алмаз» и «Урал» сразу были бы раздавлены, если бы к ним не подоспел отряд адмирала Энквиста. На некоторое время спасали положение его четыре крейсера: «Олег», «Аврора»», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах». Все равно на стороне противника было огромнейшее преимущество. И все же «Светлана» долго оставалась невредимой. И только в три часа она получила удар, повлекший ее к дальнейшим бедствиям.
Перед этим командир на всякий случай приказал при¬готовить крейсер к взрыву. Минеры принесли в носовое минное отделение гальваническую батарею, провода и запалы. Они приспособили их через люк в погреб с пироксилином, которого было там около тонны. Здесь находи¬лись - заведующий бомбовыми погребами прапорщик по морской части Свербеев, радиотелеграфист Смирнов, два ми¬нера и четыре машиниста. Не успели они разойтись, как крейсер сильно качнуло на правый борт. Это раздался залп своих батарей. И в тот же момент по всему минному отделению с грохотом блеснул ослепительный свет, и зазвене¬ли, ударяясь о железные переборки, осколки от разорвав¬шегося неприятельского снаряда. С левого борта в пробои¬ну, которая оказалась ниже ватерлинии, хлынули, как из прорванной запруды, сильные потоки воды. Люди бросились к выходу, с трудом преодолевая ее напор. Радиотелеграфист успел крикнуть в люк бомбового погреба:
- Спасайся! Скорее спасайся!
И сам тоже направился к трапу, по которому минеры уже взбирались наверх. В этот момент ему пришла мысль - задраить люки бомбовых погребов. Он ринулся назад. Но тут, же донеслись до него крики людей, оставшихся там, внизу. Они все погибнут, если он задраит люки. Пришлось ему отказаться от своего намерения. Смелый и решительный, он, однако, в напряженной обстановке упустил из виду, что матросы могут выбраться из погребов по трубам элеваторов. Кроме него, в минном отделении оставался еще прапорщик Свербеев. Этот человек страдал болезнью ног, никак не мог добраться до трапа и, сшибленный водою, беспомощно барахтался в ней. А она, разливаясь, грозно бурлила, перели¬валась через комингсы и с ревом затопляла погреба. Ближ¬няя динамо-машина работала уже в воде, с каким-то захлебывающимся и хрипящим клекотом разбрасывая брызги. Все это создавало такой шум, точно низвергался с огромнейшей высоты водопад. Прапорщик выбился из сил. Смирнов схватил его за воротник кителя и поволок к трапу. Навер¬ху, опомнившись и еле выговаривая слова, Свербеев сказал:
- Спасибо за спасение. Если останусь жив, половину своего имения тебе откажу.
- Теперь некогда об этом думать, - сказал Смирнов и убежал в радиорубку.
Аварийная партия, спустившись вниз, приступила к работе. Сюда же прибежал и старший офицер Зуров. Ему до¬ложили, что два человека не успели выскочить из погребов и остались там заживо погребенными. Но в это время было не до жалости. Наверху шла стрельба, а здесь люди бились за плавучесть судна и за жизнь всего экипажа. Была боязнь, что водонепроницаемые переборки не выдержат натиска воды. К ним начали приспосабливать упоры из деревянных брусьев. В этом деле больше других проявили себя два плотника - Василий Никулин и Адо Лепп. С исключительной энергией они пилили или рубили дерево, подкладывали под брусья куски досок, покрываясь таким обилием пота, словно только что выскочили из горячей бани. Вся эта работа происходила при тусклом свете фонарей. Дело в том, что все четыре динамо-машины были сосредоточены в одном месте - в носовой части судна. При построй¬ке их нарочно расположили подальше от великокняжеских помещений, чтобы шумом динамо-машин не беспокоить ав¬густейшего пассажира. Это была дикая услужливость судостроителей. И случилось то, что можно было предвидеть заранее: все четыре динамо-машины, залитые водой, сразу вышли из строя. Весь корабль погрузился во мрак. Люди, в особенности те, которые находились в нижних отделениях, пережили жуткие минуты, прежде чем были зажжены фо¬нари или свечи.
Переборки, подпертые брусьями, выдерживали напор воды, но она, как внутренний враг, просачивалась сквозь щели перекошенных дверей и там, где по бортам проходили тру¬бы. Из жилой палубы ее выкачивали ручными помпами и черпали ведрами. А за железной переборкой, в носовой части судна, были залиты водою бомбовые погреба - два шестидюймовых, один 47-миллиметровой, один с пироксилином. И «Светлана», еще раньше перегруженная на тысячу тонн, приняла на себя новую тяжесть - около четырехсот тонн воды. Получился крен на левый борт и дифферент на нос. Левая шестидюймовая пушка не могла больше стрелять. Крейсер потерял до пяти узлов хода.
Из разведочного отряда в результате попадания нескольких снарядов лишился управления рулем вышел из строя и был оставлен командой крейсер «Урал» (погибло 22 и ранено 6 человек).
Началось какое-то месиво с транспортами, совершенно потерявшими строй, и в этом месиве, сражаясь, крутилась «Светлана». Но все люди у нее находились на своих местах, все честно исполняли свои обязанности. Часть команды была занята тем, что переносила снаряженные шестидюймовые патроны с кормы к носовым орудиям, давая им возможность продолжать стрельбу. Это делалось открыто, под огнем противника. Иногда неприятельские снаряды, пролетая близко над палубой, издавали такой гул, что некоторые матросы невольно нагибались. Получалось впечатление, как будто они увертываются от удара, словно в кулачном бою. Седоволосый командир Шеин, пренебрегая опасностью, все время находился на мостике и, наблюдая за ними, сурово приказывал:
- Не кланяться японским снарядам!
Позднее «Светлана» получила еще несколько поврежде¬ний. На верхней палубе были разрушены коечные сетки, камбуз, шлюпки и баржа. Зияла большая дыра в борту на уровне батарейной палубы, против великокняжеской каюты. Вся дорогая отделка этого помещения была исковеркана осколками. Здесь возник пожар, но его быстро потушили. Этажом ниже была уничтожена каюта старшего судового механика. Пролом в борту оказался почти у самой ватерлинии, и в него, пока его не заделали, захлестывала вода.
Из людей в дневном сражении, кроме двух человек, оставшихся замурованными в погребе, никто больше не пострадал. Наступающий сумрак оборвал артиллерийский бой. Ночью «Светлана», потеряв броненосцы и транспорты, вступила в кильватер крейсерскому отряду адмирала Энквиста. Но этот отряд развил такой быстрый ход, что она, подбитая, с наполненными водой носовыми отделениями, не могла за ним поспеть. Флагманский крейсер «Олег», уходя от нее, не дал ей никаких указаний относительно своего курса. Вскоре она осталась одна среди моря, во тьме. Вы¬полняя последний приказ адмирала Небогатова, данный днем - курс норд-ост 23°, «Светлана» самостоятельно напра-вилась во Владивосток. Залпы отдаленной канонады и одиночные выстрелы все реже грохотали в морском просторе. Но чаще, то в одной, то в другой стороне, сквозь ночную темь протягивались длин¬ные голубые лучи прожекторов. Шеин старался их обходить. Потом, спустя некоторое время, он опять ложился на прежний курс.
На мостике было темно и тихо. Прожекторы остались по¬зади за кормой. С верхней палубы заметили неизвестный корабль, приближавшийся к «Светлане». В темноте его плохо было видно. Еще одно мгновение - и последовал бы залп, но тот успел показать световым сигналом свои позывные. Это был контрминоносец «Быстрый». Он пристал к «Светлане» и не расставался с ней до утра. Остаток ночи на «Светлане» прошел без особых тревог. Они начались утром, когда за нею погнались крейсера «Отава» и «Нийтака» и контрминоносец «Муракумо». Она шли кильватерным строем, держась на правой раковине.
Командир Шеин, со вчерашнего дня не сходивший с мостика, часто оглядывался на погоню и мрачнел. По его рас¬поряжению довели число оборотов машин до ста двадцати, но ход был не больше шестнадцати - семнадцати узлов. Это все, что могла дать израненная «Светлана», зарываясь но¬сом в море.
В восемь часов на мостик поднялся старший офицер Зуров. У него был такой вид, какой бывает у человека, решившего для себя все вопросы и ни в чем не сомневающегося. Весь собранный, с заломленной, как а всегда, фу¬ражкой на затылок, он доложил командиру:
- Сергей Павлович, по вашему приказанию все офицеры собрались на военный совет.
Шеин тихо протянул:
- Вы останетесь здесь, Алексей Александрович, вместо меня, а я пойду,
В кают-компании, где собрались офицеры, было полусумрачно. Электричество не горело. Свет проникал в помещение лишь через раскрытую дверь и щели задраенных полу¬портиков. Офицеры, ожидая командира, стояли молча. Тишина придавала мрачную торжественность переживае¬мым всеми минутам. Каждый без слов понимал общее настроение: гибель их родного корабля неизбежна.
В просвете двери показалась высокая фигура командира. Он сгорбился, как будто нес на своих широких плечах огромную тяжесть. Некоторые офицеры не видели его со вчерашнего дня. Для них особенно было заметно, как за одну только бессонную и тревожную ночь осунулось его лицо и стало серым, точно осыпанное дорожной пылью. Не торо¬пясь он подошел к столу, положил на него раскрытый воен¬но-морской устав, выпрямился и засмотрелся на присутст-вующих. В его взгляде светилась и любовь к своим подчи¬ненным, и надежда встретить в каждом из них героя, и жалость к молодежи, обреченной на гибель. Они в свою оче¬редь вопросительно смотрели на него. Что он должен им сказать, чем поднять их дух перед боем с сильнейшим противником на подбитом и почти безоружном корабле? Он медлил, словно не решаясь открыть всю правду.
Наконец, голос командира зазвучал спокойно и ровно:
- Всем вам, господа офицеры, ясно, какой для нас приближается ответственный момент. Я пробовал уйти, чтобы избежать неравного боя. Но малый ход, как видите, не поз¬воляет нам это сделать. Против нас два крейсера, причем каждый из них в отдельности сильнее нашей «Светланы». А снарядов у нас на двадцать минут стрельбы. Исход сра¬жения можно предсказать заранее - «Светлана» погибнет. Высказывайтесь, господа, теперь вы.
Все офицеры от младших до старших выразили одно мнение: сражаться до последнего снаряда, а потом взорвать крейсер.
Минный офицер Воронец предупредил:
- Минный погреб со вчерашнего дня затоплен водой. Поэтому взорвать судно невозможно.
Трюмный механик Деркаченко внес другое предложение: - В последний момент открыть кингстоны и двери непроницаемых переборок. В несколько минут крейсер пойдет на дно.
Командир, захватив с собою на совет военно-морской устав, может быть, намеревался прочитать из него соответствующие к данному моменту статьи. Но теперь, выслушав все, он увидел, что в этом не было никакой надобности. В заключительном слове он сказал кратко:
- В такую горькую минуту вы, господа офицеры, очень обрадовали меня своим единомыслием. Итак, решено: как только все снаряды выйдут, крейсер затопить.
В последний раз он оглядел лица своих подчиненных, точно прощался с ними, и добавил:
- А теперь по местам, господа офицеры. Боевая тревога!
Вернувшегося на мостик командира его старший помощ¬ник Зуров встретил словами:
- Догоняют нас японцы.
Шеин сообщил ему о решении совета.
- На «Светлане», и не могло быть другого решения,- уверенно отозвался Зуров.
Командир распорядился изменить курс. «Светлана» направилась к корейскому берегу. Остров Дажелет, намечав¬шийся вдали скалами, остался справа. Расчеты Шеина сводились к тому, чтобы спасти команду, когда будет тонуть крейсер. Но японцы, очевидно, поняли этот маневр и, пользуясь преимуществом в ходе, старались отрезать «Светлану» от суши.
Проиграли боевую тревогу. Старший офицер мог быть в любом месте судна, только не на мостике. Такие правила установились на всех кораблях. Но этого не было на «Светлане». Так сложилось не потому, что командир не понимал своего дела или трусил. Нет. Он не мог обойтись без такой активной личности, каким был Зуров. Никто не мог так быстро и точно обеспечить выполнение приказа, как этот любитель порядка на судне. Пребывание его на мостике оправдывалось еще и тем, что он в любой момент мог заменить старшего артиллерийского офицера, лейтенанта Баркова, вышедшего из правоведов и не пользовавшегося доверием командира.
Первый выстрел сделал комендор Мякотников из шестидюймового орудия на юте. Снаряд не долетел. Шеин при¬казал подождать стрелять. Расстояние до неприятеля сокращалось. Он шел параллельным курсом, стараясь выйти на левый траверз «Светланы». Спустя несколько минут она открыла огонь из ютовой и левой кормовой шестидюймовых пушек. Дифферент на нос не давал возможности пользоваться левым шкафутным, помещенным на выступе, и но-совым орудиями. В течение пятнадцати минут противник не отвечал. Очевидно, он надеялся, что «Светлана» сдастся в плен - другого выхода из боя японцы не предвидели. Но этого не случилось. На борту «Светланы» не было ни одного человека, который бы, страшась вражеской силы, задумался о сдаче. Японцы быть может, ждали, что вот-вот выстрелы со «Светланы» замолкнут, но она продолжала стрелять. Наконец, с ее мостика заметили, как головной неприятельский корабль блеснул огненными точками, зарокотало эхо выстрелов, и вокруг бортов «Светланы» взметнулись водяные столбы.
«Светлана» часто меняла курс, не давая противнику пристреляться. Но он, имея преимущество в ходе, постепен¬но догонял ее. Дистанция стрельбы сокращалась, и все труд¬нее становилось избегать японских ударов. Сначала в этом сражении принимал участие только один неприятельский крейсер - «Отава», потом открыл огонь и второй - «Нийтака».
На «Светлане» кормовой группой артиллерии командовал лейтенант Арцыба-шев. Для него была сделана защита из чугунных колосников. Но он не захотел пользоваться ею и стоял открыто, усатый, с таким бравым видом, словно находился на учении. Светло-русые кудри его колечками курчавились из-под флотской фуражки, лихо сдвинутой набекрень. С каким-то задорным восторгом он отдавал при¬казания о стрельбе, и его голубые глаза сияли, как у юноши. Хорошо работали и комендоры, словно соперничая с ним в храбрости. Вдруг он взмахнул руками, словно хотел что-то поймать, и опрокинулся на палубу. От его раздробленой осколком головы протянулась по деревянному настилу красная струя.
Его сейчас же заменил мичман Картавцев. Стрельба не прекращалась. Комендор Мякотников, считавшийся лучшим наводчиком, согнувшись, приник к ютовому орудию; словно слился с ним в одно целое. Широкое лицо его сурово на¬хмурилось. Напряженным немигающим глазом он на этот раз дольше обычного наводил прицел в противника. Нако¬нец, дульная часть пушки сверкнула круглой молнией. А че¬рез несколько секунд все, кто находился на верхней палу¬бе, увидели, как в середине японского крейсера «Отава» поднялся огненный столб и заклубился, расширяясь, черный дым.
- Получай без сдачи! - выкрикнул сам Мякотников.
Но сдача все-таки последовала: раздался взрыв в коман¬дирской каюте, и тут же второй снаряд проломил борт у самой ватерлинии на шестьдесят восьмом шпангоуте. Внутрь крейсера начали захлестывать волны. Туда с груп¬пой матросов бросились старший офицер Зуров и трюмный механик Деркаченко. По их указанию пробоины забивались койками, деревом и мешками с углем. Одновременно два матроса, вися на концах, работали под градом осколков с наружной стороны борта. Когда с этим делом справились, доступ воды внутрь крейсера уменьшился. Но «Светлана» продолжала испытывать новые несчастья. Снаряд, разметав колосниковую защиту, пробил паровую трубу и вывел из строя левую машину. Пришлось разобщить ее от правой машины. Ход крейсера еще убавился.
Снаряды были на исходе. С мостика было получено распоряжение - стрелять реже, но лучше целиться. Противник сближался. Попадания в «Светлану» участились. Один сна¬ряд, пролетев через дымовую трубу, взорвался в средней кочегарке. Из людей никто оттуда не вышел. То в одном месте, то в другом раздавался лязгающий грохот металла. Дырявился корпус, калечились люди. Кроме того, против «Светланы», как бы на время объединившись, действовали еще две стихии - огонь и вода. Но матросы, защищая свой корабль, пока отважно справлялись с водяными и пожар¬ными тревогами.
Командир Шеин понуро смотрел на весь этот кромешный ад, ожидая развязки. Он командовал кораблем из рубки, но его массивная фигура часто появлялась и на мостике. Увидя Зурова, он сказал:
- Алексей Александрович, пока мы живы, распорядитесь насчет секретных документов, С грузом их за борт. Легче нам будет умирать.
Старший офицер побежал выполнять поручение коман¬дира.
В это время что-то случилось с гудком: должно быть, осколком был сбит его клапан. Послышался, раздирая уши, несмолкаемый, поразительной силы рев. Он далеко оглашал морской простор, точно извещая о каком-то страшном бедствии. Казалось, что «Светлана» представляет собою жи¬вое существо и, предчувствуя приближение своей гибели, завыла в мрачном отчаянии. Над людьми, находящимися внизу и не знающими, что происходит наверху, повис ужас. Одни думали, что сдаются в плен, другие предполагали, что дают сигнал спасаться. И это продолжалось до тех пор, пока кто-то из машинистов не догадался разобщить пар, прове¬денный к судовому гудку.
Замолчали два орудия.
- Снарядов больше нет! - истошным голосом заорал комендор-наводчик Мякотников.
И вся артиллерийская прислуга разразилась бранью. В ярости матросы бросали на палубу свои фуражки. А Мя¬котников, чтобы обмануть противника, начал стрелять уже холостыми патронами. Но и они скоро вышли. И только после этого он махнул рукой и, придавленный горем, ушел в нижние помещения. В довершение всего испортилась вторая машина. «Светлана» остановилась. Один неприятельский крейсер «Нийтака», погнался за контрминоносцем «Быстрый», а другой - «Отава» остался и, подойдя ближе к ней, бил с каким-то особым ожесточением по неподвижной и неотвечающей цели.
Командир Шеин приказал механикам:
- Пора топиться. У нас теперь один курс - на морское дно. Открыть кингстоны!
Встретившись с Зуровым, он спросил:
- Алексей Александрович, сколько у нас шлюпок уцелело?
- К сожалению, Сергей Павлович, остался невредим только один гребной катер, ответил старший офицер.
- Распорядитесь, чтобы его немедленно спустили для спасения раненых.
Командир, повернувшись, остановил свой понурый, исподлобья, взгляд на молодом неуклюжем офицере среднего роста. Тот стоял у трапа и рачьими глазами смотрел на мостик. Шеин кивнул на него головою и добавил:
- Поручить это дело лейтенанту Толстому.
В кают-компании считали его бестолковым, но терпимым. Во время похода, стоя на вахте, никто так не кричал на мат¬росов, как этот человек. Ругань его раздавалась на весь ко¬рабль. Начальство было уверено, что он ненавидит матросов. На самом же деле это была только маскировка перед офицерами. Он жил со своими подчиненными дружно и ни¬когда их не наказывал.
А теперь, выслушав поручение старшего офицера, он с группой матросов засеменил на маленьких, как у детей, ножках к рострам. Катер пришлось спускать под грохот неприятельских выстрелов. Вдруг раздался взрыв снаряда. Шеин, Зуров и другие оглянулись: последний катер был разбит, а Толстой, распластанный на палубе, умирал от ран.
Крейсер, оседая в воду, уменьшался ростом и становился каким-то низкобор-ным. Это было заметно для каждого на глаз. Но команды «спасаться» все еще не было, и все люди находились на своих местах. Зуров, получив разрешение ко-мандира, руководил, как хороший хозяин, разбором коек, спасательных кругов и пробочных поясов. В первую оче¬редь этими спасательными средствами обеспечивали раненых, которых выносили уже наверх. И только после этого Шеин подал свою последнюю команду:
- Спасаться по способности. Власть его над кораблем кончилась.
Из машинных и кочегарных отделений, из погребов и батарейной палубы, из всех нижних помещений люди по¬лезли на верхнюю палубу. Оглядываясь кругом, они не узнавали своего судна: стеньги с обеих мачт были сбиты, сва¬лилась задняя дымовая труба, валялись обломки от разбитых шлюпок, всюду торчали куски железа, как хворост и сучки после бурелома, дымились деревянные части и пах¬ло гарью. А кругом продолжали еще падать неприятельские снаряды. Люди разбегались в разные стороны и выбирали удобные места для прыжка. На корабле только два человека никуда не торопились: командир и старший офицер.
- А вы как же, Сергей Павлович? - обратился Зуров к командиру.
- Я остаюсь здесь, - с угрюмой твердостью ответил Шеин.
- Я тоже - и Зуров, попрощавшись с командиром, отправился в свой последний обход.
Забота о «Светлане» не покидала его и в такой гибель¬ный момент. Казалось, он хотел, чтобы его корабль пошел ко дну в полном порядке.
Палуба пустела. На ней, разыскивая спасательные средства, метались последние фигуры в матросской форме. Они уже не обращали внимания - на человека с адъютантскими аксельбантами, в заломленной на затылок фуражке. Зато он следил за всеми. Увидев, что комендор Фомов обязывает вокруг себя матрац слишком низко, он бросился к нему и закричал:
- Что ты делаешь, чертова перечница? Разве так нуж¬но пользоваться матрацем? Смотри за борт - некоторые уже вверх ногами плавают.
Зуров отхватил конец от фалы и прикрепил им матрац на груди комендора.
- Ну, с богом, - сказал Зуров, показывая за борт, Фомов прыгнул в море.
Зуров спустился на батарейную палубу и заглянул в лазарет. Заметив там человека в белом халате, он строго спросил:
- А вы, почему не спасаетесь?
К нему повернулось знакомое лицо с крупным носом, с густыми и всклокоченными темно-русыми волосами. Это был старший судовой врач Карлов. Он ответил:
- Только что унесли последних раненых. Я сейчас... Взрыв заглушил его речь. Вокруг него все затрещало, и обломки лазарета завалили растерзанное тело старшего офицера. Пробиваясь сквозь дым, судовой врач убежал наверх.
Командир стоял на мостике, оглядывая в последний раз судно. Для чего-то снял белые перчатки, помял их и снова надел. Глаза его внезапно расширились, заметив лежавшую на баке знакомую фигуру офицера. Голова его была накрыта тужуркой. Из-под нее торчала окровавленная култышка, оставшаяся от левой руки, а правая ухватилась за якорный канат. Все узнали в нем старшего штурмана. Очевидно, он решил не расставаться с крейсером. Командир Шеин, не отрывая взгляда от этого человека, произнес дрогнувшим голосом:
- Лейтенант Дьяконов...
И вдруг качнулся и, словно от ужаса, закрыл руками лицо. Белые перчатки его сразу стали красными. Казалось, что он заплакал кровавыми слезами. Матросы помогли командиру спуститься с мостика, а дальше он не хотел, чтобы его провожали, и сам медленно пошагал, направляясь к корме. Но тут же, раненный во второй раз, свалился замертво.
Несколько человек из рулевых и сигнальщиков бросились к своему непосредственному начальнику - штурману Дьяконову. Это был идеал моряка, преданного морскому делу, и любимец всей команды. Они не могли примириться с тем, чтобы этот человек остался на тонущем корабле. Несмотря на его протесты, он был обвязан пробочным матрацем и спущен за борт. Плавая, они и на воде не покидали его.
Многострадальная «Светлана», которую почти полтора часа расстреливал противник, кренилась на левый борт, через открытые кингстоны и продырявленный корпус она са¬ма принимала в себя свою погибель - море. Из офицеров и команды на ней остались только трупы. А те, кого во вре¬мя боя пощадили снаряды, старались скорее отплыть от нее подальше. Но два живых существа и теперь не покидали ее, обезьяна Попо и старый мудрый попугай. Он находился в клетке, висевшей в кают-компании, и, наблюдая за моря¬ками, с тревогой покидавшими крейсер, что-то сердито выкрикивал им на своем птичьем языке. А обезьянку Попо видели уже с воды. Она поднялась до самой верхушки обломанной фок-мачты и застыла там в ожидании своей учас¬ти. Прошли еще две-три минуты, и «Светлана», провали¬ваясь, исчезла с поверхности моря, как видение.
На сверкающих волнах остались только человеческие головы, широко разбросанные течением. В фуражках и обнаженные, они качались, как буйки, и взывали о помощи. Для моряков была единственная надежда - их спасет крейсер «Отава». Он полным ходом направился к ним, а они в свою очередь повертывали ему навстречу. Но каково же было разочарование, когда на свои вопли они услышали с его па¬лубы торжествующие крики «банзай». В этом было, что то жестокое и бессердечное. А он врезался в гущу русских моряков и, не останавливаясь, пошел дальше. Многие из них были раздавлены ею железным корпусом или разрезаны винтами. Так погибли квартирмейстер Соломенский, матрос Сироченко, священник Хандалеев, кок Егоров. С кормы удалявшегося судна один японец показал русским морякам патрон, высоко подняв его над головою, а другой - погрозил им кулаком.
Крейсер «Отава» скрылся совсем, как будто растаял в сияющей дали. Пловцы остались без всяких шансов па спасение. Над ними безучастно распростерлась голубая высь. Под весенним солнцем искрилось и нежилось зыбучее море. С одной стороны смутно намечались, словно дымясь, скалы острова Дажелет, а с другой - синели корейские бе¬рега. Это было все, что представлялось взорам покинутых людей. Жутью наполнились их сердца. Больше всех стра¬дали кочегары и машинисты. Из своих жарких помещений они, разгоряченные, потные, бросались в холодную воду. Некоторые недолго выдерживали эту пытку и умирали, другие теряли рассудок. Находились и такие, которые, избавившись от спасательных средств, кончали самоубийством.
Прошло более двух часов, наполненных отчаянием и ужа¬сом, прежде чем увидели приближающийся японский двухтрубный транспорт - «Америка-Мару». Он остановился и спустил три шлюпки. На них подбирали людей почти до вечера.
«Америка-Мару» с русским живым грузом направился к своим берегам. Из экипажа «Светланы» недосчитались ста шестидесяти семи человек. Их жизни угасли в Японском море. А остальные теперь ехали на время в чужую страну, храня в памяти, как кошмарный сон, страшную трагедию Цусимского боя.
Крейсер I ранга «Дмитрий Донской»Спустя каких-нибудь полчаса после начала сражения с японцами командир крейсера «Дмитрий Донской» Лебедев уже понимал, что дело безнадежно про-играно. Он неоднократно выходил из боевой рубки и, стоя открыто на переднем мостике, мог хорошо наблюдать за ходом событий. Давно уже горел флагманский корабль «Суворов», затем запылал «Александр III», а броненосец «Ослябя» опрокинулся. Наша эскадра сражалась неумело, маневрировала постыдно плохо. Но больше всего его возмущали транспорты, которые плелись за эскадрой без всякого строя, несуразной кучей. Обращаясь к своим офицерам, он показывал на транспорты и кричал:
- Ведь это не военные корабли, а сброд, толпа плавучих посудин! Вы только посмотрите! Они скучились, точно в гавани. За каким чертом взял их с собой командующий? Для охраны их, сколько крейсеров пришлось оттянуть от главных сил!
Неприятельские второстепенные корабли, видя заманчивую цель, все больше и настойчивее нажимали на наш арьергард, появляясь то с одной его стороны, то с другой. Под их натиском транспорты бросались в интервалы между своими крейсерами, прорезывая их строй кильватерной колонны. В моменты таких перестроений наши суда попа¬дали под угрозу столкновений друг с другом. «Донской», перекладывая руль то направо, то налево и маневрируя, вынужден был постоянно крутиться, стопорить машину, иногда даже давать ход назад. От стрельбы, производимой на циркуляции крейсера, японцы нисколько не страдали, нанося в то же время большой вред нашим судам.
Командир все это видел и понимал, что здесь, в далеких водах Японского моря, вблизи острова Цусима, бесповоротно рушатся последние надежды России. Он был храб¬рый человек, но никакой отвагой уже нельзя было спасти безнадежного положения. И, надвигаясь на глаза, хмурились его редеющие брови.
«Дмитрий Донской» успел за день разбросать из своих пушек полторы тысячи снарядов. Но противник мало обращал на него внимания, сосредоточивая огонь на более новых кораблях. На нем возник только один пожар, который удалось тут же потушить; раненых было человек восемь.
К ночи остатки разбитой эскадры, как мы знаем, очутились в разных местах небольшими отрядами. Некоторые суда, потеряв своих флагманов, блуждали в одиночестве, не зная, куда идти. В таком же положении оказался и «Дмитрий Донской». Курс его был зюйд-вест 10°. Сгущалась тьма. Он переживал тревожную ночь, отбиваясь от минных атак. На него, бросившись от своих миноносцев, чуть не налетел крейсер «Владимир Мономах». Оба эти ко¬рабля так приблизились друг к другу, что на «Донском» едва успели положить руль «лево на борт», и только этим маневром спаслись от катастрофы. Неразбериха, сопровож¬даемая нервным артиллерийским огнем, продолжалась долгое время. По «Донскому» стреляли не то со «Светланы», не то с другого нашего судна. Один снаряд русского про¬исхождения из пушки Гочкиса даже попал в него, застряв в кают-компании, но к счастью, не разорвался. Да и сам он не раз стрелял по своим кораблям, принимая их за не¬приятеля. То и дело раздавались отчаянные выкрики:
- Миноносец справа! - Миноносец слева!
- Силуэт на правом крамболе!
Огненные вспышки, орудийный грохот и гул снарядов насыщали тьму безумием.
Только к полуночи, закрыв огни, крейсер вышел из сферы боя.
На переднем мостике Лебедев созвал военный совет и поставил перед ним во-прос:
- Куда теперь нам идти?
И тут же, не дожидаясь ответа, добавил по обыкнове¬нию своим быстрым гово-ром:
- Мы должны бы находиться в отряде крейсеров Энквиста. Но адмирал, пользуясь преимуществом хода та¬ких новейших судов, как «Олег», «Аврора» и «Жемчуг», ушел от нас, скрылся в зюд-вестовой четверти. Мы пыта¬лись за ним гнаться. Не наша вина, если мы на своем старике от него отстали. А искать его, мне кажется, было бы бесполезно.
- Идем во Владивосток! - раздались голоса офицеров.
- Иного пути нам нет! - подхватили другие.
На этом предложении, поговорив немного, остановились все.
В первом часу ночи взяли высоту Полярной звезды. Вычисления показали, что крейсер находится на сорок пять миль севернее Корейского пролива. Значит, «Дмитрий Донской» вышел уже в широкую часть Японского моря, держа курс теперь норд-ост 23°. Одно лишь беспокоило многих - за кормою двигались три миноносца, и не было уверенности, что это свои. Во всяком случае, за ними сле-дили, держа наготове пушки. Медленно проходила ночь, напряженная, угрожающая неожиданными бедствиями. Где-то в пространстве несколько раз пытались переговариваться по беспроволочному телеграфу японцы. Но сейчас же станция крейсера, впутываясь в их разговор, сбивала их, и те замолкали.
Наступающий рассвет пробудил у всех надежду на лучший исход. Миноносцы державшиеся за кормой, оказались русскими. Их было два: «Бедовый» и «Грозный». С мости¬ка и палубы смотрели назад, на эти дымившие маленькие суда, с такой любовью, словно они были родные дети крейсера. Вскоре «Бедовый» семафором передал на крейсер депешу, полученную им по беспроволочному телеграфу: «Уменьшить ход для присоеди¬нения «Буйного» и снятия адмирала».
Крейсер «Дмитрий Донской» и миноносцы «Бедовый» и «Грозный» постепенно сближались с «Буйным».
В это время командир «Буйного» Коломейцев спустился в свою каюту к адмиралу:
- Ваше превосходительство, разрешите доложить вам, что на вверенном мне миноносце машина повреждена, котлы, питавшиеся забортной водой, обросли солью, уголь на исходе. При таких условиях я ни до какого нашего порта дойти не могу. А потому я решил предложить вам, не по¬желаете ли вы перейти на «Донской»?
Адмирал, слушая командира, отвел черные глаза в сторону, словно боялся встретиться с его взглядом, и тихо спросил:
- При нем ведь есть и миноносцы?
- Так точно, ваше превосходительство, - «Бедовый» и «Грозный», - отчеканил Коломейцев.
Адмирал что-то соображал и не сразу промолвил:
- Нет, я лучше перейду на «Бедовый», если, конечно, на нем все исправно и достаточно имеется угля.
- Есть!
Коломейцев вышел из каюты и поднялся на мостик. С «Буйного», когда подошли к «Бедовому» совсем близко, спросили голосом:
- Сколько у вас имеется угля и какой можете развить ход?
На мостике «Бедового» появился вызванный командиром миноносца Барановым инженер-механик Ильютович. Это был невзрачный человек, низенький, коренастый, с большим носом, с темно-рыжими усами, свисающими вниз, как две сосульки. Обыкновенно он быстро сходился с людьми, любил побалагурить, играя при этом легкомысленными глазами. Но теперь он был мрачен и, разговаривая с ненавистным командиром, смотрел вниз, словно заинтересовался его начищенными ботинками, Баранов, посоветовавшись с ним, зычно крикнул на «Буйный»:
- Угля имею сорок девять тонн! Для экономического хода хватит его на двое суток! Могу дать и полный ход - двадцать пять узлов!
С «Буйного» снова спросили:
- Во сколько времени можете достигнуть Владивостока?
- В полтора суток, - ответил Баранов. Такие же вопросы задавали и «Грозному» и также по¬лучили удовлетворительные ответы. Но штабные чины во главе с адмиралом почему-то все-таки решили пересесть на миноносец «Бедовый». Все четыре судна стояли с застопоренными машинами, покачиваясь на мертвой зыби. Крейсер «Донской» получил по семафору приказ спустить шлюпки. Баркас и гребной катер моментально очутились на воде. Катер пристал к правому борту «Буйного» для снятия адмирала и его помощников. Но прошел целый час, прежде чем вынесли командующего наверх. Тем временем баркас, приставая к противоположному борту, занялся переправой на крейсер ослябской команды, сильно переполнившей миноносец.
В девять часов катер под взмахами весел начал приближаться к борту «Бе-дового», перевозили самого Рожественского, который лежал на носилках. Его трудно было узнать, но вместе с ним находились чины его штаба: флаг-капитан капитан 1-го ранга Клапье-де-Колонг, флагманский штурман полковник Филипповский - тот и другой с повязками на голове; заведующий военно-морским отделом капитан 2-го ранга Семенов, старший флаг-офицер лейтенант Кржижановский и другие.
С «Донского» немедленно был вызван младший врач Тржемеский для ухода за Рожественскнм.
«Бедовый» пошел на север, подняв сигнал: «Грозный», следовать за мной!» Но командир этого миноносца, капи¬тан 2-го ранга Андржиевский, не подчинился сигналу, считая Баранова младше себя. Сейчас же был поднят второй сигнал: «Грозный», что случилось?» Андржиевский ответил: «Ничего». Но все-таки дал ход вперед и, приблизившись к «Бедовому», спросил по семафору: «Какие и от кого имею приказания?» Ему по семафору же ответили: «Адми¬рал Рожественский на миноносце, ранен, большинство шта¬ба также. Идем во Владивосток, если хватит угля, в противном случае - в Посьет. Идите так, чтобы ваш дым не попадал на нас». Только после таких переговоров «Грозный» вступил в кильватер «Бедовому» и держался от него на почтительном расстоянии.
«Донской» и «Буйный» остались на месте. С миноносца продолжала перевозить ослябцев на крейсер. Но скоро пришлось отказаться от этой операции: на горизонте за¬метили подозрительные дымки. «Донской» поднял шлюпки, дал ход вперед и, сопровождаемый «Буйным», направился к северу.
«Дмитрий Донской» и «Буйный» шли вместе во Владивосток. Миноносец держался на левом траверзе своего попутчика в пяти кабельтовых. Потом стал отставать от крейсера. Машина на «Буйном», разладившись, грохотала всеми своими частями, пар начал падать. Машинная команда выбивалась из последних сил, чтобы держать сто тридцать оборотов вместо трехсот пятидесяти.
Командир Коломейцев, всегда подтянутый и стройный, теперь стоял на мостике согнувшись, подавленный бременем безотрадных дум. За пережитые сутки, без сна, в бес¬прерывной напряженности, точеное лицо его потеряло све-жесть, осунулось, тонкий нос заострился. От всего видимого пространства, залитого солнечным блеском, от моря, плавно забивше
